Текст книги "Похищенный"

Автор книги: Макс Аллан Коллинз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)

Коридор был пуст.

На мгновение я растерялся, потом потихоньку меня стало охватывать раздражение.

Неужели Гастон Минз снова сделал это? Отправил меня, как недавно Эвелин в Эль-Пасо, в охоту за химерами. Я спрятал пистолет в кобуру и медленно, уверенный в бессмысленности дальнейших поисков, двинулся по коридору.

Потом я увидел дверь номера 824, на которой висела дощечка с надписью «Old Neidelberg». Буквы были написаны в немецком стиле – передо мной было название марки пива. Или, по крайней мере, безалкогольного пива.

Но и эти двери никто не охранял. Я вытащил пистолет, выставил его перед собой и постучался. Ответа не последовало, я постучался еще раз, и наконец дверь со скрипом приоткрылась, и поверх цепочки на меня скептически уставилось одутловатое рябое лицо с глазами, которые были маслянистее и безжизненнее, чем хорошо приготовленный бифштекс.

– Что? – спросил он, и в этом единственном слове уместились у него угроза и подозрение.

– Полиция, – сказал я. – У меня есть ордер.

Черные безжизненные глаза сузились, я сунул носок ноги в приоткрытую дверь и нажал на нее плечом. Цепочка с треском лопнула.

Хозяин встал у меня на пути. Он был невысоким и плотным, но с худым лицом; его губы имели цвет сырой печенки, его короткие белые несмазанные волосы казались такими же безжизненными, как и его глаза. На нем были светло-коричневый великолепно сшитый костюм и белая рубашка, вокруг расстегнутого воротника которой висел расслабленный галстук; пиджак костюма тоже был расстегнут. Казалось, он был без оружия.

– Давайте посмотрим на ордер, – сказал он неуверенным, но громким голосом, как будто хотел предупредить кого-то в соседней комнате.

– Вот он, – сказал я и показал ему свой браунинг; пистолет слегка дрожал в моей руке, но этого не было заметно.

– Черт, – сказал он, и слово это у него получилось трехсложным. Вращая своими черными безжизненными маслянистыми глазами, похожими на пуговицы, он медленно и неохотно поднял руки.

Захлопнув дверь за собой пяткой, я окинул взглядом огромную гостиную, обставленную современной плюшевой мебелью, раскрашенную всеми оттенками зеленого цвета: от пастельных желтовато-зеленых тонов до цвета денег.

Он слегка дрожал, но видно было, что обозлен больше, чем испуган.

– Как вы прошли мимо Луи и Сэла? – поинтересовался он.

– Я не видел Луи, – сказал я, похлопав его одной рукой, чтобы убедиться, что у него нет оружия, и едва не задохнулся от резкого запаха лосьона, которым он себя густо оросил после бритья, – и Сэла тоже не видел.

Это привело его в некоторое замешательство.

– А как насчет Винни?

– И Винни я не видел. А заодно Арчи, Скотта, Пола и других, кто вам придет в голову и на язык.

– Это невозможно.

– Это Америка. Здесь все возможно. Вы Хэссел или Гринберг? – мой вопрос прозвучал, как еврейская сказка.

Он облизал свои темно-коричневые губы.

– Хэссел. Мэкси в офисе.

– Пойдемте поздороваться с ним.

Он повел меня по бесконечной гостиной – бар в одном из ее углов имел больший выбор спиртных напитков, чем любой подпольный кабак на Раш-стрит; у стены стояло несколько модных сумок из свиной кожи с клюшками для гольфа. Через спальню мы прошли к закрытой двери, которую Хэссел неохотно открыл, бросив на меня мрачный взгляд.

Он вошел первым; я, упершись дулом пистолета ему в спину, последовал за ним в соседнюю меньшего размера спальню, переоборудованную в офис с несколькими столами и картотечными шкафами. За шведским бюро у левой стены, на которой висели незажженная неоновая вывеска со словами «Old Heidelberg» и несколько черно-белых фотографий, склонился над бухгалтерской книгой крупный полный мужчина без пиджака (он висел на спинке его вращающегося стула) и в подтяжках. У него были блестящие черные волосы и плоская голова.

– Мэкси, – нерешительно произнес Хэссел.

Не поворачиваясь, Мэкси раздраженно отмахнулся от него:

– Сейчас, одну минутку.

– Мэкси.

Мэкси вздохнул, отстранился от стола и, не глядя на нас, сказал:

– Куда же по девались эти чертовы деньги? – Потом он повернулся и два раза мигнул, словно это было все, чего заслуживала открывшаяся ему картина: его партнер с поднятыми руками и незнакомец с нацеленным на них автоматическим пистолетом. – Что, черт возьми, здесь происходит?

– Положите руки на колени, – сказал я.

Глаза Мэкси стали темными и печальными; холодная ниточка губ вытянулась по его полному, без единой морщинки, лицу-маске, на котором эмоции не оставили своих следов. Медленно опуская руки к коленям, он задержал одну возле оттопыренного, с выпуклостью размером с револьвер, кармана висящего на спинке стула пиджака.

– Вы можете умереть на этом стуле, – предупредил я.

Мэкси снова мигнул, сделал глотательное движение и положил руки на колени.

Я медленно, держась спиной к стене, чтобы видеть обоих Максов, подошел поближе и скинул пиджак со стула; он упал на пол с глухим стуком. К счастью для всех нас то, что было в пиджаке, не выстрелило.

– Вы пришли, чтобы нас убрать? – спросил Мэкси таким тоном, словно спрашивал который час.

– Не обязательно, – сказал я, вернувшись к двери, где оставил его партнера. – Мы просто поговорим.

– Если вас прислал Датчанин, – многозначительно произнес Мэкси, – то вы работаете не на того человека. Мы платим настоящие деньги. И мы сможем вас защитить.

– Послушайте Мэкси, – посоветовал мне Хэссел, бросив на меня нервный косой взгляд.

Казалось, они оба не заметили очевидной бессмысленности обещания «защитить» парня, который наставил на них дуло пистолета.

– Меня послал не Датчанин, – сказал я, – а богатая дама из Вашингтона, округ Колубмия. По фамилии Мак-Лин.

Двое мужчин переглянулись. Бог свидетель, я по выражению их лиц пытался понять, что у них на уме, но не смог.

– Вы, ребята, кажетесь мне достаточно толковыми, чтобы понимать, что Гастону Минзу доверять нельзя, – сказал я.

Мэкси Гринберг задумчиво кивнул.

– Этот ублюдок лжет, даже когда клянется, – подтвердил Хэссел.

– Вам, ребята, нужен новый посредник, – сказал я, а про себя отметил иронию того, что я предлагаю людям свое посредничество, наставив на них пистолет и заставив одного из них поднять руки, а другого положить их на колени. – Я дам вам деньги, вы дадите мне ребенка.

Хэссел бросил на меня еще один косой нервный взгляд.

Сверля меня глазами, как снайпер, нацеливающийся на свою жертву, Мэкси сказал:

– Кто вы?

– Парень, который хочет заработать немного баксов и вернуть ребенка в его кроватку.

– Почему вы думаете, что ребенок Линди у нас? – спросил Хэссел.

– Разве я упоминал о ребенке Линди? – насмешливо сказал я.

Громкий стук в дверь гостиной напугал меня так, что я едва не открыл стрельбу.

– Это стучат в дверь, – вяло сказал Хэссел, – через которую вы вошли.

Стук продолжался, и кто-то закричал:

– Босс, это Винни! Это Винни, босс! Впустите меня.

Хэссел самодовольно улыбнулся:

– А вот и наш парень Винни. Наверное, мне лучше впустить его, как вы думаете?

– Если он ваш парень, – сказал я, – почему у него нет ключа?

– Должно быть, кто-то забрал у него ключ, – сказал Мэкси.

– Нужно иметь имя «Макс», чтобы получить ключ, – сказал Хэссел. – Клуб для избранных.

– Босс! – вновь раздался крик.

– Если мы не откроем двери, – сказал толстый Мэкси с едва заметной улыбкой на своих тонких губах, – он сломает их.

Я взял Хэссела за руку – она была мясистой, но под жиром прощупывались мускулы.

– Скажите ему, чтобы он ушел. Не надо мудрить. Мы с вами заключим честное деловое соглашение. Чем меньше людей меня увидят, тем лучше.

Он посмотрел на меня своими черными безжизненными глазами и кивнул.

Я подошел к Мэкси и встал у стены чуть левее его между несколькими деревянными картотечными шкафами, в которых было по четыре ящика, и столом, за которым он сидел.

– Если вы пришли по делу, – сказал Мэкси, держа руки на коленях, – зачем вам вообще оружие? – При этих словах он наклонил голову вбок, как бы выражая свое непонимание.

– Я люблю вести переговоры с позиции силы.

Из гостиной до нас донеслись искаженные звуки разговора, потом послышался быстрый топот ног и стук опрокинутой мебели. Мэкси дернулся, начал подниматься, но я с размаху ударил пистолетом его в живот. Он упал на стул и громко ударился спиной о стол, ловя ртом воздух.

В этот момент началась стрельба.

Звуки выстрелов были негромкими, приглушенными – вуп! вуп! вуп! вуп! – и все-таки это были выстрелы. Некоторые из них раздавались в соседней комнате, и Мэкси, который все еще сидел согнувшись взглянул на меня круглыми осуждающими глазами а я пригнулся, прижался к стене, спрятавшись за картотечными деревянными шкафами, и увидел, как при замедленном показе, что Мэкси тянется рукой к своему пиджаку на полу, нащупывает в кармане пистолет поднимает его – револьвер 38 калибра – садится на край стула и смотрит в сторону двери на что-то или на кого-то, кого я не мог видеть, и как бы собирается оторвать свой толстый зад от стула, только ему этого так и не удалось сделать.

Он откинулся на стуле, прислонившись спиной к стене, словно человек, желающий хорошо побриться только это было не бритье – в него вонзались пули: в грудь, в шею, в лицо; кровь забрызгала неоновую вывеску на стене, руки и ноги его задергались в последнем танце, в то время как бесшумные пули напевали свою жуткую свистящую мелодию.

Потом выстрелы прекратились, и он остался сидеть там же, откинув назад безжизненную голову; кровавый дождь стекал на покрытый ковром пол. Запах пороха витал в воздухе, дым из стволов смешался с парами крови.

А я сжался у стены, в углу за деревянным картотечным шкафом. Я надеялся, что они меня не видят. Они не знали, что я был там.

– Фил, – послышалось из другой комнаты. Голос был высоким и плаксивым. Потом он раздался ближе: – Мой готов.

– Мой тоже, Джимми, – отозвался скрипучий баритон.

Я сжал браунинг, с усилием втянул воздух, мое сердце готово было вырваться из груди. Осторожно, двигаясь очень медленно, я чуть подался вперед, чтобы выглянуть из-за шкафа.

Я увидел их: один стоял в комнате возле двери, другой за дверью. Тот, что стоял в комнате, должно быть, убил Гринберга; на нем были коричневое пальто и шляпа, рост и комплекция его были средними, но лицо необычно плоское, как задница жокея, совершенно без скул, с крошечными восточными глазами-щелями. Другой парень, убийца Хэссела, что стоял в дверях, был в твидовом пальто горчичного цвета; он был невысок, с круглым лицом, вздернутым носом и круглыми, блестящими веселыми глазами.

Их лиц я никогда не забуду.

Не забуду я и их пистолеты, хотя в тот момент я их почти не видел: большие автоматические пистолеты были скрыты ворсистыми белыми полотенцами, обмотанными, словно тюрбаны, вокруг их стволов и дульных срезов; оба полотенца горели, оранжевое пламя трепетало возле дула каждого пистолета, но парни, казалось, не замечали этого.

О чем-то тихо переговариваясь и посмеиваясь, они направились в сторону гостиной.

Я подождал десять секунд, потом осторожно прошел мимо Мэкси; из его черепа на бухгалтерскую книгу стекало окровавленное серое вещество – не зря Элиот сказал, что у этого парня есть мозги.

Я быстро и бесшумно пересек комнату, держа браунинг в руке, потом медленно, крадучись, направился за киллерами, но когда выходил из офиса, едва не зацепился ногой за Хэссела, который лежал на пороге, повернув в сторону лицо: его безжизненные глаза были теперь еще безжизненнее.

Это задержало меня на секунду, и когда я вошел в гостиную, они были уже почти у дверей.

– Полиция! – крикнул я и выстрелил в них несколько раз, целя в спину – ведь в спину попасть легче всего.

Однако эта гостиная была чертовски длинной, я не попал в одного и ранил в руку другого, того, что повеселее, только от его веселости не осталось и следа: он взвыл, как пес, которому наступили на хвост, на Рукаве его горчичного пальто появилось пятно цвета кетчупа. Его приятель, мерзавец с плоским лицом, повернулся и выстрелил в меня из огромного армейского кольта, на котором теперь не было полотенца, и комната взорвалась грохотом.

Я упал на пол, большая кожаная сумка с клюшками для гольфа приняла пулю, как человек, и обрушилась на меня, придавив меня к полу, однако я успел выстрелить еще три раза, когда они выбегали из комнаты, мои пули откололи куски дерева и штукатурки.

Они скрылись.

Секунды две я размышлял над тем, гнаться за ними или нет.

Потом вылез из-под клюшек для гольфа и прошел мимо все еще тлеющих полотенец, которые они сбросили по дороге; эти искусственные глушители были эффективными – очевидно, первые выстрелы не были слышны снаружи, хотя последние, громкие, несомненно, привлекли внимание людей. Мне нужно было скорее уходить.

В коридоре я никого не встретил. Позднее я узнал, что Хэссел, Гринберг и Уэкси Гордон арендовали весь восьмой этаж, вот почему сразу никто не среагировал на выстрелы. Что касается Луи, Сэла, Винни и других телохранителей, то их либо убили, либо купили; возможно, голос в коридоре действительно принадлежал Винни, который сыграл роль Иуды за точно не установленное количество золотых монет.

Я мог бы задержаться в этом номере и поговорить с местными копами. Мог бы в конце концов описать киллеров, которые убрали Гринберга и Хэссела. Но мне было совершенно безразлично, кто укокошил Гринберга и Хэссела – они были в конечном счете жертвами проклятой пивной войны; возможно, сын Линди был еще одной – случайной – жертвой этой войны.

Но сам я не собирался стать ее очередной жертвой, что вполне могло произойти, если бы я принялся опознавать и давать показания против убийц, входящих в одну из гангстерских банд. Дитя миссис Геллер стало копом не потому, что оно было глупым.

Да, они видели меня, но здесь, на Востоке, я был никто, они меня не знали и никогда не узнают.

Элиот был прав: пришло время возвращаться домой.

Все эти размышления заняли у меня примерно три секунды в то время, как я подбежал к двери, ведущей на заднюю лестницу, и поднялся, перескакивая через ступеньки, на девятый этаж, все еще держа пистолет в руке; я спрятал его в кобуру только тогда, когда вошел в дверь коридора девятого этажа, где нашел заплаканную Эвелин, ожидавшую меня, затаив дыхание и на грани истерики.

– Я слышала выстрелы! Нейт, ты...

– Я в полном порядке, – сказал я, схватил ее за руку и с напускным спокойствием повел по коридору, куда уже высыпали некоторые встревоженные и ничего не понимающие постояльцы. Мы вошли в ее номер, но я не сразу рассказал ей о том, что случилось. Я просто лег, а она обняла меня и начала гладить меня по волосам, в то время как я дрожал, как испуганный ребенок.

Глава 24

В следующий понедельник я в последний раз сыграл роль шофера Эвелин. Во второй половине дня мы по изрытой колеями Федербед Лейн подъехали на зеленовато-голубом «линкольне» к побеленному каменному дому, из которого не так давно был похищен ребенок. На этот раз Эвелин сидела впереди, и на мне не было щегольской серой формы с черными пуговицами. Настроение у нее было несколько подавленным и, честно говоря, у меня тоже.

– Не говори ни слова полковнику Линдбергу, – предупредил я ее, – о Хэсселе и Гринберге. Этих похитителей и так развелось слишком много, а от двух трупов все равно мало толку.

Она кивнула и, прикрыв глаза от солнца рукой, начала с интересом смотреть на унылый, заросший сорняком участок вокруг дома, очевидно показавшийся ей довольно скромным.

– Посмотри на склон холма за домом, – растерянно сказала она, выискав-таки красивое место в этом пустынном пейзаже. – Белые и розовые цвета кизила на фоне темных кедров... восхитительно.

Однако эти красоты природы не особенно развеселили ее. На ней были черный лисий палантин и модного покроя черный костюм с белой шелковой блузкой, украшенный жемчужинами, темные шелковые чулки и большая черная шляпа без вуали – она была похожа на богатую вдову в трауре.

Я объехал гараж, где полицейские продолжали свою работу, хотя не так рьяно, как прежде. В этот день было почти тепло, двери гаража были открыты, и видно было, что полицейские, отвечающие на телефонные звонки и разбирающие почту, двигаются медленно и вяло, будто сонные мухи. Шварцкопфа там не было.

Я помог Эвелин выйти из машины и повел к дому. Со стороны могло показаться, что мы направляемся на похороны. Однако не успели мы дойти до бокового входа, как навстречу нам вышел Линди в темно-голубом свитере, надетом поверх рубашки с открытым воротником; его коричневые брюки были заправлены в невысокие, до середины икр кожаные сапоги. Он застенчиво и приветливо улыбнулся нам, но огромные темные круги под его глазами сказали нам о многом.

– Миссис Мак-Лин, для меня это большая честь, – с чувством проговорил он. Я никогда не слышал, чтобы голос его был таким ласковым. – Я так рад, что вы приехали.

– Для меня тоже большая честь и радость видеть вас, – произнесла она с достоинством, протягивая ему руку в перчатке, которую он несколько мгновений подержал в своей. – Это очень любезно с вашей стороны, что предложили нам встретиться.

Кажется, это смутило его немного.

– Нейт, – сказал он, кивнув и улыбнувшись мне в знак приветствия, потом сделал неловкий жест в сторону дома и сказал нам: – Давайте войдем в дом.

Он взял ее под руку и повел, я последовал за ними.

Мы прошли через комнату для слуг; за столом, который установил там Шварцкопф, превратив эту комнату в неофициальный офис, никто не сидел. Я спросил Линдберга, куда делся полковник полиции штата, и он ответил, что тот в Трентоне – здесь Шварцкопф проводил времени все меньше и меньше. В кухне мы нашли неотесанную Элси Уэйтли: она шинковала овощи острым ножом, готовясь к своему антиволшебству, в результате которого вполне съедобные продукты превратятся в совершенно несъедобные. Когда мы проходили, она удостоила нас лишь едва заметным кивком головы.

В большой гостиной мы увидели Энн Линдберг. В простом голубом платье с кружевным воротником, похожая на школьницу, только на пятом месяце беременности, она встала и пошла навстречу Эвелин, протягивая руку для пожатия в жесте не более изящном, чем это делают портовые грузчики. Коричнево-белый терьер Вэхгуш, который спал на диване, вытянул голову вверх, надулся от злобы, как кобра, и, достойно подготовившись к привычной акции, истерично залаял.

Линдберг прикрикнул на пса, заставив его замолчать, но Эвелин, которая продолжала пожимать руку благодарной Энн, просто сказала:

– Я люблю собак. Пожалуйста, не ругайте его из-за меня.

Энн продолжала сжимать руку Эвелин в перчатке обеими руками, словно это было нечто драгоценное.

– Вы сделали так много, – сказала Энн. – Вы так старались.

– И боюсь, мало чего добилась.

Энн улыбалась натянутой, но ласковой улыбкой; глаза ее были усталыми, но сверкали – может быть, от слез.

– Вы замечательный человек, миссис Мак-Лин. Мне известно, что вы... сами потеряли маленького ребенка. И я так понимаю вас и очень благодарна вам за то, что вы сделали. За все, что вы пытались сделать.

– Вы очень добры.

Энн выпустила наконец руку Эвелин, но продолжала стоять очень близко к ней. Следующие слова жена Линдберга произнесла тихо, так как они предназначались только для ее гостьи. Однако я, будучи сыщиком, слышал все.

– Я много думала над этим, – сказала Энн, – и мне кажется, что женщины воспринимают горе и превозмогают его... иначе, чем мужчины. А вы как думаете?

Эвелин промолчала.

– Женщины принимают его с готовностью, отдаются ему без оглядки. Мужчины же пытаются занять себя чем-то, что требует усилий. Вы не хотите пойти со мной? Сейчас цветет кизил, и кое-где растет дикая вишня.

Они вышли из гостиной под руку – Энн превосходно справлялась с ролью любезной хозяйки и гида. Линди сказал мне:

– Здесь находится человек, которого вам нужно увидеть.

– Вот как?

Он не стал объяснять – просто пошел впереди.

В библиотеке мы нашли сидящего неподалеку от стола Брекинриджа, рядом, прямой как мачта, сцепив руки за спиной, стоял командор Джон Хьюз Кертис. Два его прежних компаньона – его преподобие Добсон-Пикок и адмирал Бэрридж – блистали своим отсутствием. Он остался все тем же представительным безукоризненно одетым джентльменом-южанином, ростом гораздо выше шести футов, с седеющими волосами и правильными чертами загорелого лица.

– Командор, – сказал Линдберг, – вы помните Нейта Геллера из Чикагского полицейского управления?

– Да, – сказал Кертис, широко улыбаясь мне приветливой улыбкой и протягивая мне для пожатия медвежью лапу. – Специалист по бандитам типа Капоне.

– Может, это и преувеличение, – сказал я, – но никто из нас не сможет отрицать, что бутлегеры прямо роятся вокруг этого дела.

Кертис кивнул теперь уже с серьезным видом, и Слим, сев за стол, сказал:

– С тех пор как вы видели его последний раз, Нейт, командор вступил в тесный контакт со своей группой бутлегеров и контрабандистов. Командор, будьте любезны, повторите ваш рассказ детективу Геллеру.

– Охотно, – ответил Кертис, и когда я наконец отыскал себе место, тоже сел. Брекинридж и я уже обменялись легкими улыбками и кивками в знак приветствия: между мною и этим седым местным адвокатом установились к тому времени уважительные и даже дружеские отношения.

– Несколько недель назад, – сказал Кертис, устремив на меня пристальный взгляд, – ко мне снова подошел Сэм, этот контрабандист, мой случайный знакомый, которому я раз или два помог с ремонтом его «рыболовного» судна.

– Я не помню, чтобы вы подробно описывали этого Сэма, – дипломатично сказал я.

– Ну, это крупный, неловкий в движениях парень... Носит обычную кричащую одежду, как гангстер из кинофильма. У него явно еврейская внешность, говорит на ломаном английском.

Будучи сам наполовину евреем, я усомнился в том, что у кого-то может быть «явно еврейская» внешность, но решил не говорить о своих сомнениях.

– Как бы там ни было, – продолжал Кертис, – он позвонил мне несколько недель назад и спросил, смогу ли я встретиться с ним на следующий день в Манхэттене. С некоторой настойчивостью в голосе он предложил мне встретиться с ним в кафетерии возле 41-й стрит в час дня в воскресенье.

Адмирал Бэрридж распорядился, чтобы Кертиса самолетом морской авиации доставили в Нью-Йорк, где он поселился в гостинице «Гавер нор Клинтон» под вымышленным именем.

– В полночь я отправился в этот кафетерий на окраину города. Посетителей обслуживали только в одной половине зала, на другой половине уже вовсю трудились уборщики, чтобы привести кафетерий в порядок до прихода утренних посетителей. Стулья были сложены в высокую кучу, полы мыли швабрами.

– Командор, – сказал я, – если можно, ближе к делу. – Мне уже успели надоесть люди, неравнодушные к мелодраме.

– Детектив Геллер, в этом кафетерии я обнаружил только одного посетителя – Сэма, который сидел за самым последним столом и ел оладьи с какой-то приправой.

– С перцем, что ли? О Господи, ну и народ! Оладьи – это «ближе к делу»?

– Сэм утверждал, что мальчик находится с нянькой-немкой, что сам он никогда не видел ребенка, но может заставить няньку описать его, чтобы я передал описание полковнику Линдбергу. Я сказал, что согласен, но сначала потребовал для себя лично доказательство того, что его люди действительно похитили ребенка.

– И что Сэм сказал на это? – спросил я.

Кертис улыбнулся.

– Он предложил отвезти меня туда, где я смогу встретиться с остальными членами банды, и я сразу сказал: что ж, поехали! Но он заставил меня прождать еще два дня, а через день мы снова встретились с ним ночью. Сэм велел мне следовать за его машиной через Голландский туннель... потом к железнодорожному вокзалу в Ньюарке. И там я лицом к лицу встретился с четырьмя мужчинами, которые, если им верить, организовали это похищение.

Эта мелодрама начинала действовать даже на меня.

– Они ждали меня там, на платформе. Вокруг никого не было, освещение было очень слабым. Одного из этих мужчин я видел раньше, на норфолкской верфи, хотя имя его я услышал только сейчас – Джордж Олаф Ларсен. Ему чуть больше сорока, среднего роста, тускло-коричневые волосы зачесаны назад прямо ото лба. Сэм, обращаясь к нему, всегда называл его «боссом».

Другой мужчина, сказал Кертис, был представлен ему просто как Нильс – он скандинав лет тридцати с небольшим, блондин с красным лицом. Третьего мужчину звали Эриком, он тоже блондин, но ему лет сорок пять.

Четвертого мужчину звали Джоном.

– Это был красивый мужчина, – сказал Кертис, – с телосложением культуриста. Судя по акценту, он либо норвежец, либо датчанин.

Я многозначительно посмотрел на Линдберга и затем на Брекинриджа – Линди вздернул одну бровь в то время, как Брекинридж, как и положено адвокату, сохранил бесстрастное выражение лица.

Но все мы знали одно: если на прошлой неделе репортер газеты «Нью-Йорк Таймс» отождествил профессора Кондона с Джефси, а Джефси с посредником Линдберга, который вел переговоры о выплате выкупа, то история с «кладбищенским Джоном» еще не была известна общественности.

Все пятеро членов банды влезли в машину Кертиса, и они отправились в дом Ларсена в Кейп-Мее, в южной части Нью-Джерси.

– По дороге Джон сказал: «Сэм говорит, вы хотите получить какое-нибудь доказательство, что мы сделать это похищение. – Кертис имитировал норвежский акцент, однако явно переигрывал. – Хотите, я вам точно рассказать, как мы сделать это. Однажды ночью, примерно за месяц до похищения, я со своей подругой, медицинской сестрой-немкой идти на какую-то вечеринку в ночной клуб недалеко от Трентона».

Это виртуозная имитация немного напомнила мне письма похитителей, которые получали Линдберг и Кондон.

– "В ночном клубе я познакомиться с одним из членов домашней прислуги Линдбергов и Морроу", – Кертис продолжал подражать голосу Джона, но затем прервал имитацию, чтобы сказать: – Джон не сообщил, кто был этот слуга. Но он сказал, что завербовал этого человека – он даже не назвал его пола – и пообещал ему «много хороших денег за услугу»...

– Мои слуги, – довольно холодно прервал его Линди, – вне всяких подозрений.

Мне стоило больших трудов сохранить молчание; мне было любопытно, как Шварцкопф и инспектор Уэлч использовали информацию о Вайолет Шарп, которую я передал им и которую теперь косвенно подтвердил Кертис.

– Я говорю вам только то, что сказали мне, – тихо, словно оправдываясь, проговорил Кертис. – Джон прервал свой рассказ, когда мы подъехали к небольшому дому в Кейп-Мее. Нас встретила женщина по имени Линда, назвавшаяся женой Ларсена, и повела нас в ярко освещенную столовую. Мы сели за стол, и Джон продолжил свой рассказ.

В ночь похищения Нильс, Эрик, медицинская сестра-немка и Джон на зеленом «Гудзон седане» подъехали к имению Линдберга и припарковали машину примерно в трехстах футах от Федербед Лейн. Сэм следовал за ними в другой машине и поставил ее дальше, на возвышенности возле главной дороги, откуда он мог дать сигнал в том случае, если увидел бы, что по Федербед Лейн едет чужая машина. Нильс и Джон с трехсекционной лестницей подошли к окну детской. Они залезли в детскую через окно с одеялом, тряпкой и небольшим количеством хлороформа. В связи с тем, что лестница была очень неустойчивой, забрав ребенка, они вышли через парадную дверь.

– Через парадную дверь? – спросил я.

– Им была известна планировка дома, – объяснил Кертис. – Они показали мне большую карту с поэтажным планом этого дома, который, как я понял после моих двух приездов сюда, соответствует действительности. Они знали, как запереть дверь буфетной, чтобы никто из кухни и комнаты для слуг не смог выйти в главный коридор, если что-нибудь услышит. У них был ключ – слуга, которого они подкупили, сказал им, где найти его.

Я посмотрел на Слима.

– Такой ключ действительно существует, – согласился Линдберг.

Кертис сказал:

– У них было письмо для полковника Линдберга с описанием внешности ребенка. Я не читал, но видел его – мне показалось, оно было написано наполовину рукописными, наполовину печатными буквами.

Письма, которые получали Линдберг и Джефси, тоже отчасти представляли собой смесь рукописного и печатного шрифтов.

– Разумеется, я был очень взволнован тем, что они наконец предоставили доказательство нахождения у них ребенка, которое хотел получить полковник, и сразу предложил, чтобы один из них поехал со мной сюда, в Хоупуэлл, чтобы передать письмо полковнику Линдбергу.

– Но они отказались, – сказал я.

– Как раз наоборот, – сказал Кертис. – Ларсен поехал со мной. Мы ехали всю ночь. Наутро в Трентоне я в первую очередь попытался дозвониться до полковника Линдберга, и в конце концов мне это удалось, но договориться о встрече с ним я не смог – у полковника было какое-то срочное дело.

Я взглянул на Линдберга. Мне трудно было поверить, что он отказался от возможности встретиться с Кертисом и человеком, который утверждал, что является одним из похитителей.

Линдберг пожал плечами.

– Это было в тот день, когда мы с вами вылетали на Локхиде-Вега, Нейт.

То есть на второй день поисков «зудна „Нелли“». Разумеется, Кертис и вероятный похититель были крайне озадачены.

– Ларсен очень разнервничался, – сказал Кертис, – и настоял на том, чтобы я отвез его обратно.

– А как насчет письма с описанием внешности ребенка? – спросил я.

– Он ни за что не захотел дать его мне.

– Но почему, черт возьми?

– Он разозлился на полковника Линдберга и стал подозрительным.

– После этого у вас были контакты с Сэмом или Джоном и компанией?

Он кивнул:

– Да. Я встретился с ними еще раз.

После того как в газетах появились списки с серийными номерами и вымышленные истории о Джефси, с Кертисом связался Сэм, и они договорились о новой встрече на вокзале в Ньюарке. Там он встретил всех самозваных похитителей. Они посадили его в машину Сэма и отвезли к трехэтажному дому в скандинавском районе Ньюарка. Мужчины расселись в небольшой, неряшливой комнате, служившей одновременно спальней, столовой и гостиной, и Кертис спросил Джона о Джефси.

Кертис продолжал имитировать акцент Джона.

– Он сказал: «Конечно, это я поработал с Кондоном. В этом и состоял наш замысел: выманить деньги у этого Линдберга через Кондона и затем вернуть ребенка через вас. Поэтому мы и хотели отдать вам ребенка так дешево». Я сказал ему, что не считаю, что пятьдесят тысяч – «дешево», но Джон сказал, что Линдберг «купается в деньгах».

Кертис спросил о письме с описанием внешности ребенка, и Джон заявил, что разорвал его: «Вы думаете, мы настолько наивны, чтобы держать при себе такую опасную улику?»

– Я начал испытывать сомнение, – признался Кертис, – и потребовал, чтобы они предоставили мне веское доказательство. И они предоставили мне его.

– Да?

– Они показали мне часть денег, уплаченных половником в качестве выкупа.