Текст книги "Похищенный"

Автор книги: Макс Аллан Коллинз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 34 страниц)

Я внимательно посмотрел на Линдберга и Брекинриджа.

– Пятнадцать тысяч в купюрах по пять, десять и двадцать долларов, – продолжал Кертис. – Они дали мне газетную вырезку со списком номеров, и я сравнил номера нескольких купюр с номерам! в этом списке. – Он сделал вдох и кивнул. – Несомненно, эти люди обладают деньгами полковника.

Наступило напряженное молчание.

Затем Линдберг, на которого слова Кертиса явно произвели впечатление, сказал:

– Я думаю, нам следует дать им то, что они потребуют, и договориться о возвращении моего сына.

Кертис вздохнул с облегчением:

– Слава Богу, полковник. Вы, конечно, знаете, что я всегда к вашим услугам.

Линдберг поднялся:

– Мне нужно немного лично поговорить с моими адвокатом и консультантом из полиции. Если, конечно, вы не возражаете.

– Нисколько, – душевно проговорил Кертис, вставая.

– Я буду рад, если вы задержитесь и поужинаете с нами, и вечером мы с вами еще поговорим. – Линди протянул руку через стол.

Засияв, Кертис пожал руку Линдбергу, затем Брекинриджу и мне; мы вежливо привстали, и он вышел.

– Что вы думаете, Нейт? – спросил Слим, снова сев.

– Многое из того, что он сказал, неизвестно простым людям.

Брекинридж, который больше молчал, сказал:

– Многое из его рассказа совпадает с тем, что сообщил нам Кондон.

– И даже с тем, что сообщил мне Гастон Минз, – сказал я. – И к тому же Кертис, несмотря на свою склонность к театральности, сравнимую лишь с эффектами Великого Джефси, производит впечатление надежного посредника. Вы выяснили его финансовое положение?

Я спрашивал Линдберга, но ответил Брекинридж:

– Его судостроительная компания в это трудное время испытала взлеты и падения. Но он, похоже, платежеспособен. И его социальное положение не вызывает сомнений.

Линдберг кивал в знак согласия.

– И другие посредники, его друзья Добсон-Пикок и адмирал Бэрридж, несомненно заслуживают доверия.

– Ну что ж, – сказал я, – разыграйте эту партию, но разумеется, вам следует обратиться к Айри и Уилсону.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Линдберг, как будто не понимал, о чем идет речь.

– Слим, если мы что-то и усвоили из нашего опыта с Кондоном, не говоря уже о Гастоне Минзе, так это то, что нельзя вести по правилам игру, которую затеяли мошенники. Кертис мечется с этими «похитителями», как первокурсник, над которым потешаются его братья-студенты. Необходимо, чтобы в этой игре участвовали власти – осторожно, тайно, чтобы Кертис не знал об этом, – но власти, должны в этом участвовать. За ним нужно будет следить, и когда он передаст деньги, следовать по пятам за мерзавцем, который получит их и...

– Нет, – сказал Линдберг, решительно покачав головой. – Нет, Нейт. Мы будем вести игру честно.

Я посмотрел на него, как смотрят на водителя, который зажег правый фонарь, а сам свернул влево.

– Что вы имеете в виду под честной игрой?

– Кертис – честный и надежный человек. Я ему доверяю. Думаю, мы сможем вернуть Чарли.

– Дело не в этом! – я вскочил и положил руки на его стол. – Если они действительно те самые сукины сыны, которые взяли пятьдесят тысяч у Кондона, то они уже обманули вас один раз! И если это просто примазавшаяся банда вымогателей, то вы только выбросите кошке под хвост еще одну крупную сумму денег. – Я убрал руки со стола и недовольно покачал головой. – Я не верю, что вы это серьезно, Слим, вы должны были что-то понять из опыта с Кондоном...

На его лице оставалось каменное выражение.

Кажется, Брекинридж одобрительно отнесся к моей позиции – хотя он молчал, на его обращенном ко мне лице было выражение сочувствия.

Я отошел от стола. Взял себя в руки и, стараясь говорить без раздражения в голосе, произнес:

– Ну тогда это конец, Слим. Я уезжаю.

– Мне хотелось бы, чтобы вы остались. – Голос его был искренним, взгляд – обиженным. – Мы по-прежнему имеем дело с бутлегерами и контрабандистами... и нельзя исключать, что они имеют отношение к Капоне.

– Я не исключаю этого. Но я не могу больше в этом участвовать. При всем моем уважении к вам это вызывает у меня как у копа внутренний протест.

– Вы в самом деле думаете...

– Да, я в самом деле так думаю.

Он встал.

– Я вас понимаю, Нейт, – эти добрые слова он произнес сдавленным голосом. – Я... с уважением отношусь к тому, что вы сказали. Но вы знаете, как мне хочется вернуть своего сына.

– Я знаю, – сказал я, стараясь говорить примирительным тоном. – Я считаю, что вы с самого начала действовали неправильно.

Он слегка нахмурился – с ним еще никто так не разговаривал, – но когда он вышел из-за стола, лицо его вновь стало приветливым.

– Значит, э... вы скоро поедете в Чикаго?

– Сначала я отвезу миссис Мак-Лин обратно в Вашингтон, и завтра сяду там на поезд.

– Отлично. – Он сунул руку в карман. – Вот вам немного денег на расходы. – Он подал мне пять двадцатидолларовых купюр.

Я интуитивно догадывался, что должен был почувствовать себя оскорбленным. Возможно, я даже почувствовал себя им немного. Но я взял деньги и положил в карман.

– Благодарю, – сказал я.

– Вы поужинаете с нами? – спросил он.

– Да. Мы еще должны поговорить с Эвелин о Минзе.

– Информация Минза оказалась тупиком?

Еще каким тупиком.

– Слим, Минз абсолютно ненадежный посредник. Не спрашивайте меня, откуда мне это известно, но линии связи, которые он, возможно, имел с похитителями, разорваны.

Он удивился, но спрашивать ничего не стал – ведь я попросил его не делать этого, а он охотно играл по правилам, которые навязывали ему всякие проходимцы.

– Мне хотелось бы попросить вас, – сказал я, – оказать мне, да и не только мне, одну услугу. Пожалуйста, посоветуйте миссис Мак-Лин не считать больше Минза своим посредником. Скажите ей, чтобы она побилась ареста этого сукиного сына, что в конце концов поможет получить какую-нибудь ценную информацию. Она уже сама склоняется к тому, чтобы сделать это, но хочет услышать это от вас.

– Поэтому вы предложили мне пригласить ее сюда?

– Да. Но кроме того я думаю, она заслужила то, чтобы встретиться с вами и вашей женой. Услышать от вас слова благодарности. Пусть ей это не удалось, но она хотела сделать доброе дело.

Раздосадованный Линдберг кивнул, соглашаясь со мной.

* * *

Во время ужина, когда мои влиятельные знакомые разговаривали о политике, о первом бале и о яхтах, я заметил нечто странное. Мы ели все ту же отвратительного английского приготовления пищу, над которой потрудилась Элси Уэйтли, – жесткое тушеное мясо, сухой хлеб, мутный кофе и деревянный пирог, – но на стол подавал дворецкий Оливер, супруг Элси. Он вел себя очень неловко. Казалось, присутствие Кертиса или Эвелин, или их обоих действовало ему на нервы. В столовых приборах, которые Оливер разложил на столе, не хватало ножей. Энн Линдберг сама встала и принесла их.

Я не мог понять, как такой опытный слуга, который с раннего детства учился выполнять обязанности, связанные с домашним хозяйством, мог забыть о такой элементарной принадлежности столового прибора как нож.

После ужина Слим настоятельно посоветовал Эвелин отказаться от услуг Минза, заявить на него в полицию и сделать все возможное, чтобы вернуть свои деньги.

Было около половины девятого, когда мы вышли в прохладную, темную ночь: мы с Эвелин шли впереди, Слим и его прелестная жена следовали за нами, держась за руки, словно молодые влюбленные. Они снова казались идеальной американской парой, какой были совсем недавно: в прохладном полумраке ночи не были заметны круги под их глазами, краснота этих глаз, морщинки, которые оставили на их лицах переживания.

Я видел их последний раз, и такими они навсегда остались в моей памяти: с легкими, сияющими, как свет луны, улыбками, хрупкая Энн машет нам рукой другая ее рука лежит на появившемся уже животике, где растет ее новый ребенок; Слим стоит с поднятой в прощальном жесте рукой – робкий, застенчивый, в нем совсем не заметно его упрямство.

Мы отправились в обратный путь. Рытвины Федербед Лейн ощущались даже в «линкольне» с его сверхмягкими подвесками, однако Эвелин казалась умиротворенной, даже счастливой.

– Они замечательные люди, – сказала она. – Просто замечательные.

– Они славные, – согласился я. – Мне их очень жаль.

– Они так любят друг друга.

– Это точно.

Мы ехали через темный лес, свет луны с трудом пробивался сквозь кроны деревьев, когда Эвелин сказала:

– Останови машину у обочины.

– Зачем?

– Делай, что я тебе говорю.

Я сделал то, что мне было сказано, под колесами «линкольна» захрустели листья и ветки, и машина остановилась. Я отключил мотор и посмотрел на нее; за день она успела изголодаться по мужской ласке: тяжело дыша, она расстегивала пуговицы белой шелковой блузки, груди ее вздымались. Лисий палантин свернулся между нами на сиденье, будто заснул, а черный пиджак своего костюма она набросила на него сверху, словно хотела защитить от холода.

– Трахни меня, – сказала она.

Мне нравится, когда богатые женщины сквернословят.

Потом мы оказались на заднем сиденье: ее черное платье было задрано, мои брюки болтались у меня на лодыжках, ее шелковые чулки мягко терлись о мои голые ноги; к крикам зверей снаружи машины прибавились крики животных внутри ее.

Потом, когда я вел машину, она большую часть времени спала, прижавшись ко мне. От нее приятно пахло: к жасминовому аромату ее духов примешивался естественный мускусный запах, оставшийся после нашего совокупления.

В какой-то момент, полусонная, она сказала:

– Ты бы хотел работать у меня постоянно?

– Что?

– Я, правда, могла бы использовать тебя в качестве телохранителя, водителя, шефа безопасности... я бы хорошо платила тебе, Нейт.

– Ну, э...

– И дополнительные льготы будут.

– Да ладно тебе, Эвелин.

– Ты будешь получать в два раза больше, чем получаешь теперь, – сказала она и начала похрапывать.

Я думал об этом всю дорогу, пока мы ехали в Вашингтон, округ Колумбия. Неужели она говорила серьезно? В конце концов, у меня работа. Черт возьми, я не желаю быть наложницей мужского пола. Я коп, я детектив, а не содержанка!

– Эвелин, – сказал я на следующее утро в огромном алькове, где она обычно завтракала, отпив кофе из фарфоровой чашки, которая стоила дороже любого предмета моего имущества, – я согласен.

– Согласен на что, Нейт?

– На твое предложение. Я охотно буду работать на тебя.

Она печально улыбнулась; в это утро она показалась мне старше: хотя она по-прежнему была красивой, но выглядела на все свои годы. На ней был шелковый розовый халат, а не клетчатый купальный уродец. И на шее у нее висел бриллиант Хоупа – он насмешливо подмигивал мне. Она пила чай маленькими глотками.

– Боюсь, ночью я приняла желаемое за действительное. Я не могу оставить тебя здесь. Ты слишком опасен.

– Не суди меня по вчерашнему дню, – сказал я, откусывая намазанный маслом тост. – Я очень редко участвую в перестрелках.

– Я не об этом, – сказала она, печально улыбнувшись. – Мне было страшно, но я буду бережно хранить память об этом дне. Страх пройдет, романтика останется.

– Эвелин, если ты скажешь, я вернусь в Чикаго.

– Возвращайся в Чикаго, Нейт.

– Хорошо. Конечно.

В глазах ее блеснула грусть.

– Нейт, мой муж хочет забрать детей. А дети для меня – самое главное в жизни. Если Нед узнает о нас, о тебе и обо мне, он сможет использовать это против меня и получить детей. Он сможет выиграть судебный процесс и отобрать у меня их. Я этого не перенесу. – Она покачала головой, и по ее виду я понял, что между нами все кончено. – Мы больше не должны встречаться, Нейт.

Она протянула руку через стол и коснулась моей щеки.

– Это было чудесно, – сказала она. – Настоящее приключение. Но оно кончилось.

Я встал, подошел к ней и поцеловал своими измазанными маслом губами.

– Дай мне знать, если когда-нибудь я тебе понадоблюсь, – сказал я.

Потом я вытер губы изящной салфеткой, поднялся наверх, взял свой саквояж, поймал такси и вскочил на поезд, направляющийся на запад. Единственное, что в данный момент надеялся отыскать этот сыщик, это город Чикаго, штат Иллинойс.

Промежуточный период
Апрель 1932 – сентябрь 1934

Глава 25

За дальнейшим ходом этого дела я наблюдал издалека по газетам и редким, украдкой, звонкам от полковника Генри Брекинриджа, который в конце концов согласился со мной, что решение Слима отказаться от помощи копов привело, как он выразился, «к обратному результату».

Единственное отличие от попытки вернуть ребенка с помощью «Джона» состояло теперь в том, что полковник Шварцкопф был в курсе норфолкских переговоров о выкупе (хотя властям Виргинии о них не было известно). Впрочем, большого значения это не имело: Шварцкопф и полиция штата продолжали подчиняться приказам Одинокого Орла и держались в стороне от Кертиса и банды похитителей, с которой он якобы имел дело.

В конце апреля и начале мая Линдберг, следуя версии командора Кертиса, предпринимал попытки встретиться с похитителями на воде и бороздил океан сперва на маленьком арендованном судне, затем на принадлежащей одному владельцу гостиницы, другу Кертиса, яхте «Маркой» и наконец на восьмидесятипятиметровом парусном судне под названием «Кашалот», собственности другого приятеля Кертиса. Частые бури, шторм, густой туман и оживленное морское движение в редкие погожие дни, казалось, сговорились, чтобы не дать этой встрече состояться. Между выходами в море Кертис – всегда один – бежал на берег, чтобы позвонить и встретиться с Хильдой, Ларсеном и всеми остальными участниками банды похитителей, которые, казалось, жаждут вернуть мальчика потерявшим терпение родителям. Кертис представил подробное описание нескольких судов, которыми пользовались похитители, а также указал несколько мест встречи.

Пятого мая, когда Линди, Кертис и экипаж искали похитителей у берегов Виргинии, Гастон Буллок Минз был арестован агентами ФБР по обвинению в присвоении имущества. Сразу после того как я предложил Эвелин отказаться от услуг Минза и Линдберг дал на это свое добро, она сперва прогнала его, потребовав возвращения денег, а затем – когда он сказал, что не может сделать этого, и привел в оправдание еще одну нелепую историю, – сообщила обо всем в ФБР.

Но так как преступление было совершено в округе Колумбия, то и арестовывать Минза нужно было на территории этого округа. А его дом в Чеви-Чейсе стоял сразу за границей со штатом Мэриленд. Агенты ФБР начали за ним следить и, дождавшись, когда он проехал несколько кварталов по федеральной территории, набросились на него и притащили в офис самого Джона Эдгара Гувера, который презирал бывшего агента Минза за то, что тот нанес вред престижу бюро.

Но и Гуверу Минз поведал ту же историю, в которую уже пытался (безуспешно) заставить поверить Эвелин и ее адвокатов.

По словам Минза, когда миссис Мак-Лин попросила его вернуть сто тысяч долларов, Минз забрал эти деньги в доме своего брата, в Конкорде, Северная Каролина, и уже возвращался в Вашингтон, чтобы отдать их хозяйке, когда на выезде из Александрии его остановил какой-то мужчина, помахав красным фонарем. Этот парень (лицо которого Минз, разумеется, не запомнил), встал на подножку машины Минза и сказал:

– Привет, Хоган. Одиннадцатый велел мне забрать у вас пакет. Сейчас.

И, разумеется, Минз отдал деньги этому незнакомцу, ведь этот незнакомец знал кодовое имя Минза и кодовый номер Эвелин.

Позднее Минз испытал ужасное потрясение, когда узнал, что этот незнакомец не был представителем миссис Мак-Лин и что деньги ей так и не вернули. К сожалению, никто не догадался допросить Минза с помощью чикагского детектора лжи.

Естественно, Минз заявил о своей невиновности и, пробыв шесть дней в тюрьме округа Колумбия, вышел под залог – какой-то поручитель внес за него сто тысяч долларов: подходящая сумма, как мне показалось.

Во второй половине дня 12 мая, когда Минз вышел из тюрьмы, один цветной шофер, который трелевал лес по узкой и грязной проселочной дороге между Принстоном и Хоупуэллом, остановил свой грузовик и, не обращая внимания на накрапывающий дождь, пошел в кусты, чтобы помочиться. Однако не успел он удовлетворить свою потребность, как заметил что-то наполовину зарытое в грязь и листья.

Это был маленький разложившийся труп.

Полковник Линдберг в это время находился на борту «Кашалота» недалеко от побережья Нью-Джерси, пытаясь вступить в контакт с другим судном, называемым (как сказал Кертис) «Мэри Б. Мосс». Кертис был на берегу, пытаясь выйти на похитителей через Хильду. В этот вечер парусник на малом ходу вошел в гавань Кейп Мея; погода была весь день отвратительной, но, по мнению моряков, скоро должна была улучшиться. Линдберг остался на борту судна, где последнее время проводил дни и ночи, в надежде, что завтра ему наконец удастся встретиться с судном похитителей.

Военно-морской офицер и приятель Кертиса, поднявшись на борт судна, обнаружили, что новость, о которой уже трубили по радио и в газетах, еще не достигла потрепанного шторами судна. Они осторожно начали рассказывать о ней Линдбергу, но мне сказали, что Слим по их лицам сразу понял, что сын его мертв.

На следующий день – в пятницу тринадцатого мая – Линдберг пробыл три минуты в морге, опознав в разложившемся трупе своего сына. Энн в это время была дома.

Спустя несколько дней командор Кертис – который не смог представить агенту министерства финансов Фрэнку Уилсону, Шварцкопфу и инспектору Уэлчу убедительного доказательства существования Сэма, Джона, Хильды, Ларсена и других, – признался, что все это было обманом. Следователи сообщили, что дела компании Кертиса шли неважно и что годом раньше он перенес нервное расстройство; кроме того в самом разгаре «переговоров с похитителями» он подписал контракт с газетой «Нью-Йорк Геральд Трибюн», в соответствии с которым обязался передавать ей всю информацию о ходе переговоров.

Командора яхт-клуба судили за препятствование отправлению правосудия, оштрафовали на тысячу долларов и приговорили к одному году лишения свободы условно.

Гастон Минз получил пятнадцать лет. Никто так и не смог найти ста тысяч Эвелин (точнее ста четырех тысяч, включая деньги, взятые Минзом на расходы), хотя агенты ФБР перевернули вверх дном его дом в Чеви-Чейсе и проверили несколько его сейфов для хранения ценностей в банках.

Фэбээровцы проверили в банках и сейфы для хранения ценностей покойных Макса Хэссела и Макса Гринберга, которых Минз на суде назвал настоящими похитителями. В сейфе Хэссела обнаружили почти четверть миллиона наличными, только в купюрах достоинством пятьдесят долларов и выше, в то время как деньги, которые заплатили в качестве выкупа Эвелин и Линдберг, состояли из банкнот достоинством пять, десять и двадцать долларов.

Тем временем Лис оказался лишенным практики адвокатом по имени Норман Уитикэр, который на самом деле был сокамерником Минза; он заявил, что никогда не видел сына Линдберга, а роль «вдохновителя похищения» принял только для того, чтобы выручить своего жуликоватого приятеля. И действительно, в момент похищения он находился в тюрьме. Теперь ему предстояло посидеть в тюрьме еще два года.

Эвелин зря время не теряла и нашла себе новое занятие. В июне 1932 года она, к ужасу своих именитых друзей, начала защищать и финансировать «армию, воюющую за бонусы», – измученных депрессией ветеранов мировой войны, которые добивались помощи правительства; правительство отвечало им слезоточивым газом и террором. Но дай Бог Эвелин здоровья за ее доброе сердце и стремление помогать людям. И ветераны войны заслуживали ее денег гораздо больше, чем Гастон Буллок Минз.

Что касается информации Минза о Вайолет Шарп, то инспектор Уэлч, разумеется, постарался ее проверить. У него и без того были подозрения, так как Вайолет продолжала менять свои показания: кинотеатр, который, по ее словам, она посетила первого марта, превратился в ночной клуб под названием «Пинат Грилл»; она наконец вспомнила имя своего приятеля – Эрни – однако оказалось, что она ложно указала на таксиста по фамилии Бринкерт, в то время как настоящим «Эрни» оказался ее поклонник по фамилии Миллер.

Не удивительно, что Уэлч часто допрашивал Вайолет, особенно после обнаружения тела ребенка, и 10 июня – через день после особенно жесткого допроса – Вайолет, узнав, что Уэлч снова собирается ее допрашивать, не выдержала и отравилась цианистым калием в Энглвуде.

Я немного огорчился, когда узнал об этом, – ведь это я подсказал Уэлчу, безмозглому специалисту по допросам, сосредоточить внимание на этой девице. Не то, чтобы я считал ее невиновной – просто вместе с ней от нас ушло очень много информации.

Профессор Кондон, которого считали подозреваемым и которого «с пристрастием» допрашивали копы и унижала публика (в одном письме, предлагавшем ему посмотреть на лицо похитителя, содержалось небольшое зеркало), держался значительно лучше, чем Вайолет Шарп. Ему даже нравилось внимание, которое уделяет ему пресса, и при каждом удобном случае он пускался в разглагольствования.

Приятеля Бетти Гау, Реда Джонсона, депортировали; сама Бетти после того, как хозяева Хоупуэлла потеряли сына, вернулась обратно в Шотландию. Супруги Уэйтли остались в имении и поддерживали его в порядке, ожидая возвращения Линдбергов, которые вскоре после того, как меньше чем в двух милях от их дома в Хоупуэлле обнаружили маленькое тело, «временно» переехали в Некст Дэй Хилл – имение Морроу в Энглвуде.

Однако дворецкий Оливер захворал – он стал очень нервным, и его все больше мучили боли внутри; он перенес срочную операцию в связи с прободением язвы, и через четыре дня умер. Его вдова продолжала работать у Линдбергов, хотя ее хозяева навсегда покинули несчастливый дом в Хоупуэлле и передали его организации, занимающейся помощью бездомным детям.

В середине августа Энн Линдберг подарила мужу второго сына. Линди умолял прессу и общественность, чтобы они позволили мальчику «нормально расти». В имении Морроу в Энглвуде капризный фокстерьер Вэхгуш уступил пальму первенства злющей немецкой овчарке по кличке Тор, которая, по свидетельствам очевидцев, в клочья разрывала одежду и плоть незваных гостей. Угрозы похитить младенца стали обычным явлением: в письмах теперь требовали денег, чтобы предотвратить похищение; в одном случае эти письма привели к аресту двух подозреваемых, однако у них было алиби в отношении предыдущего похищения.

И еще кое-что мне показалось странным: когда имя мальчика в конце концов сообщили прессе, оказалось, что Энн и Чарльз нарекли его Джоном. Я решил, что это не очень удачный выбор.

В декабре 1932 года я ушел из полиции и занялся собственным бизнесом. За делом Линдберга я, как и многие другие, давно уже наблюдал по сообщениям в газетах и уже начал сомневаться, что похитители вообще когда-нибудь будут найдены. Если за этим преступлением действительно стоял Капоне – который сейчас находился в тюрьме в Атланте, как и предполагал Элиот, – то оно вряд ли когда-нибудь будет раскрыто, думал я.

С другой стороны, продолжали существовать деньги, выплаченные в качестве выкупа за ребенка, и в 1933 году в стране был отменен золотой стандарт: это означало, что всякий, кто к 1 мая не сдаст свои золотые сертификаты, может столкнуться с правовыми последствиями. Этот шаг, благодаря Фрэнку Уилсону и Элмеру Айри, которые настояли на том, чтобы часть выкупа была выплачена в золотых сертификатах, должен был вынудить похитителей или вымогателей покинуть свои укрытия.

Я продолжал думать, что с Джефси вошла в контакт не имеющая отношения к настоящим похитителям группа мошенников, обладающих «внутренней» информацией; едва ли настоящие похитители, бестолково закопавшие ребенка так близко от имения в лесу, который то и дело прочесывали полицейские, осмелились бы после этого еще и охотиться за деньгами. Они провалили дело, случайно убив ребенка, когда сломалась лестница или когда убегали, и исчезли навсегда.

По крайней мере, я так предполагал. И правильность или ошибочность моего, предположения могли помочь подтвердить обнаруженные золотые сертификаты.

Один лейтенант нью-йоркской полиции по имени Джеймс Финн имел в своем офисе в полицейском участке в Манхэттене большую карту города, на которой в течение года после отмены золотого стандарта отмечал движение появлявшихся золотых сертификатов.

Я никогда не встречался с Финном, но, судя по всему, на ранней стадии дела он поддерживал контакт с Шварцкопфом и даже с Линдбергом – еще один коп, которого держали на почтительном расстоянии.

Как бы там ни было, именно Финн 19 сентября 1933 года арестовал нового подозреваемого.

Им оказался проживавший в Бронксе плотник-немец. Наблюдая из Чикаго за развитием событий по газетам, я полагал, что Финн и фэбээровцы быстро заставят этого Хауптмана назвать имена остальных членов банды.

Газеты утверждали, что он и был «кладбищенским Джоном», который встречался с Джефси.

* * *

Услышав о том, что сына Слима нашли мертвым в лесу, я в первый момент хотел позвонить ему и принести свои соболезнования, по потом подумал, что мой голос он сейчас хочет слышать меньше всего. Сидя у телефона и не решаясь позвонить ему, я напился пьяным и даже немного всплакнул, впрочем, это все пустое.

Линдберг сам позвонил мне, но только почти через два года, вскоре после того как поймали этого немца. Во время нашего междугородного разговора в трубке стоял такой треск, что казалось, он звонит не из Нью-Джерси, а с другой планеты. С другой стороны, то, что нам довелось испытать в Нью-Джерси, давало мне все основания считать этот штат другой планетой.

– Нейт, – сказал Слим, – я тогда забыл вас поблагодарить.

– Не говорите глупостей, – сказал я. – Я ничем не смог вам помочь.

– Но вы пытались. Иногда... иногда я думаю, что все могло бы быть по-другому, если бы я слушал вас.

– Я в этом не уверен. Честно говоря... извините меня за прямоту, полковник, но ясно, что ваш сын умер в ночь похищения. Что бы мы ни делали, этого изменить мы были уже не в силах.

– Те мерзкие ублюдки, должно быть, теперь в тюрьме.

– Возможно. Но этот шут, Хауптман, в конце концов назовет своих сообщников. Вот увидите.

Слышно было, как он вздохнул. Потом сказал:

– На это я и надеюсь. Я слышал, вы занялись частной практикой.

– Да. Организовал первоклассное сыскное агентство. Я его директор. И одновременно сторож по совместительству.

Он рассмеялся.

– Вы все тот же, Нейт. Если мне однажды понадобится детектив, я знаю, куда мне обратиться.

– Правильно, – сказал я. – К Фрэнку Уилсону.

Он снова засмеялся, пожелал мне добра, и я тоже пожелал добра ему, Энн и их второму сыну. Этим все и закончилось.

Мне было немного странно чувствовать себя пассивным наблюдателем после того, как я принимал самое активное участие в этом знаменитом деле на его ранней стадии. Нельзя сказать, что это меня уж очень волновало. Иногда я вспоминал о Линдберге; довольно часто – об Эвелин. Это были сладостно-горькие воспоминания.

Все же приятно было сознавать, что это дело уже позади, что оно фактически раскрыто.