Текст книги "Вдали от суеты (ЛП)"
Автор книги: Макс Аделер
Жанры:
Роман
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Я часто замечал также, что в тех случаях, когда рыболов уже почти вытащил рыбу на берег, но она вдруг срывается с крючка и удирает, он своеобразным способом стремится избежать повторения такой ситуации. Он плотно обхватывает удочку обеими
руками, он встает на ноги и прочно упирается ими в землю, он неотрывно глядит на поплавок, его губы сжаты, а в глазах бушует пламя. Поплавок слегка сдвинулся, а потом резко ушел под воду; он рывком тянет удочку со страшной силой, чтобы не упустить добычу в этот раз, и в следующий момент она ударяется о нависшие над его головой ветви стоящего позади дерева, а леска обвивается вокруг них и удилища так плотно, будто оно специально предназначено стать частью этого дерева, срастись с ним на веки вечные.
Я всегда извиняю человека за его пессимистический взгляд на жизнь, когда он, произнося пылкую, страстную, исполненную упреков речь, лезет на дерево отцеплять удочку. Но почему бы правительству не взять на себя обязанность решить этот вопрос? Что стоят все эти высокие комиссии, если они не в состоянии его решить? Мы создали республику, мы участвовали в страшных сражениях, мы выплатили миллионы долга, благодаря нам мировая цивилизация сделала огромный шаг вперед. Давайте теперь сделаем что-нибудь для несчастных рыболовов, лазящих по деревьям, чтобы отцепить снасть. Давайте пропишем в договоре специальный пункт, разрешающий данную ситуацию.
Если же что-нибудь удастся сделать с угрями, думаю, что правительство нашей страны получит фундаментальную незыблемую опору в народе и будет пользоваться его вечной искренней любовью. Возможно, Вам приходилось ловить угрей? Угорь мягко топит поплавок, после чего он выныривает. Вы подсекаете, и забрасываете снова. Угорь повторяет свое упражнение, вы – свое, причем с дикой яростью, так что со стороны кажетесь помешанным. Эта занимательная ситуация может повториться несколько раз, пока вы не приходите к выводу, что ваше существование окажется бессмысленным, мир – сплошной фикцией, торговля – бесполезной забавой, если вы не изловите угря. Наконец, вам удается его подцепить и вытащить. Он активен, он извивается и старается улизнуть. Он крутится и вертится; он превращается то в восьмерку, то в шестерку. Если его уподобить стрелке компаса, то он указывает на все четыре стороны света сразу. Он хватает себя за хвост и превращается в кольцо, выплевывает хвост и вытягивается в струну. Он скользит по вашим сапогам и взбирается по ногам, покрывая штаны слизью; превращает леску в клубок, по сравнению с которым Гордиев узел выглядит эталоном простоты. Наконец, вам удается прижать его ногой, и тут вы обнаруживаете, что он проглотил крючок, и, чтобы его достать, вам необходимо разрезать угря с головы до хвоста. Однако, как только вы принимаетесь за вскрытие, угорь выскальзывает, устремляется к воде и благополучно удирает. Я не сомневаюсь, что угри обладают бессмертием.
Совместная высокая комиссия, которая поставила бы своей целью со всем пылом филантропии и неутомимой энергией беспристрастно рассмотреть вопрос о бессмертии угрей, возможно, добилась бы важных результатов. Урегулирование этого вопроса прекратило бы жестокое издевательство над несчастными рыболовами бессердечными угрями, которые, по всей видимости, видят в этом цель своего существования.
Однако, что касается испытанных грусти и разочарования, не могу себе представить, с чем можно было бы сравнить страдания рыболова, полагающего, что ему на крючок попался сом. Поплавок его удочки дрожит, после чего начинает медленно-медленно погружаться, вниз, вниз, вниз, пока полностью не исчезает из поля зрения. Он уверен, что это сом – сомы всегда дают о себе знать именно такой поклевкой; он так же медленно начинает тащить к себе удилище, в то время как на другом конце снасти
чувствуется тупое сопротивление огромной рыбины. Не просто медленно, а очень медленно, рыболов тащит снасть, чтобы добыча не сорвалась. Рыба очень велика, и он намеренно тащит ее на мелководье, чтобы она не смогла сорваться и уплыть. Наконец, когда до поверхности остается совсем немного, он делает отчаянное усилие, и изымает корягу, с переплетенными ветками, обильно покрытую грязью. В довершение всех бед, маленький мальчик, который обязательно присутствует в таких случаях на противоположном берегу, одну за другой таскает приличных рыб на привязанный к оберточной веревке крючок, изготовленный из булавки.
Я был бы чрезвычайно рад, если бы новый договор содержал хотя бы один пункт, посвященный решению вопроса с корягами, поистине, бичом рыболовов, и не менее восьми пунктов, определяющих наказания, которые заслуживают мальчики. Лично мои гуманитарные принципы склоняют меня к признанию, что самым достойным наказанием является расстрел. Если мальчик с крючком из булавки имеет возможность разрушить мир добропорядочных американских граждан, то чем скорее мы найдем эффективный и надежный способ избавиться от этого деспота, прежде чем он дорастет до мысли свергнуть правительство, тем лучше для всего общества.
Я осмеливаюсь предложить этот документ Вашему просвещенному взгляду и обратиться с соответствующей искренней просьбой к очередному съезду от имени страдающих рыболовов. Если указанные вопросы нельзя разрешить мирным путем, давайте решать их силой. Я готов к свержению правительства, массовым казням, сожжению городов, запустению, разрухе и смерти в каждом доме на земле, но творящиеся сейчас безобразия должны быть прекращены, а несчастные рыболовы избавлены в дальнейшем от мук, которые приносит им их любимое занятие.
Есть некоторые опасения, что дорога истинной любви, по которой идет Боб Паркер, окажется не совсем гладкой. Офицеры, дислоцированные неподалеку, в Форте Дэлавер, постоянно появляются в городке по делам и пользуются чрезвычайной популярностью у местных молодых дам. Лейтенант Смайли, как мне кажется, любим особенно; а поскольку он стал частым гостем у семейства Магрудеров, то, естественно, возбудил ревность Боба. Он возненавидел Смайли смертельной ненавистью. Мистер Паркер, естественно, вовсе не воинственен, но если он откроет боевые действия по отношению к лейтенанту со свойственной ему безрассудностью, то последствия их будут непредсказуемы.
Смайли иногда заходит и к нам; и я боюсь, что Боб вскоре заподозрит нашу семью во всех смертных грехах, поскольку мы принимаем лейтенанта весьма учтиво. Но он старается не затрагивать эту тему; ибо, когда он начинает злословить по поводу Смайли, я всегда спрашиваю его, почему он не переговорит начистоту с мисс Магрудер и не избавит себя от мучительных подозрений. Он тут же идет на попятную. Он скорее выступит против целого полка Смайли, вооруженного пушками Дальгрена, чем выскажет свои опасения прекрасной мисс Магрудер.
Нам лейтенант нравится; в особенности за его склонность рассказывать невероятные истории. Он состоит на военно-морской службе лет восемь-десять; и когда начинает рассказывать истории о своих приключениях, то склонен представлять их в таком виде, что посрамил бы самого Мюнхгаузена. Смили много путешествовал в течение значительного периода времени среди островов Фиджи, так что многие его приключения и повествования связаны именно с этими островами. День или два назад, лейтенант, будучи побежден Бобом в сражении за право проводить мисс Магрудер домой, зашел к нам; вполне естественно, что вскоре разговор зашел о той миссии, которую он выполнял, будучи послан в Южные моря.
– Мистер Аделер, – сказал он. – Мне было очень интересно присутствовать сегодня на заседании миссионерского общества, но мне кажется, что в системе подготовки людей для пропаганды Евангелия среди язычников имеется существенный дефект.
– И в чем же он состоит?
– В их школах должны преподавать науку месмеризма.
– Я не совсем понимаю...
– Вам когда-нибудь доводилось слышать о преподобном мистере Блоджетте, миссионере на островах Фиджи? Знакомство с месмеризмом когда-то спасло ему жизнь. Он часто рассказывал мне эту историю.
– Был бы вам весьма признателен, если бы вы рассказали ее нам.– Как кажется, в своей греховной юности Блоджетт был странствующим проповедником месмеризма; но он отказался от этой идеи ради проповеди Евангелия язычникам островов Фиджи. Как-то раз, он, вместе со своей паствой, отправился на пикник; но когда они прибыли на место, то выяснилось, что позабыли взять с собой провизию. После короткого совещания, прихожане решили, что спасти ситуацию можно единственным способом – а именно, приготовив барбекю из священника. Это решение поддерживалось еще и тем соображением, что священник не получал жалования шесть месяцев, а платить ему было нечем. Таким образом, развели огромный костер; схватив Блоджетта, они начали раздевать его, собираясь посадить на вертел.
Чтобы спастись, он загипнотизировал своих прихожан, а когда они пришли в соответствующее состояние, то же самое он сделал с несколькими классами воскресной школы. Он внушил прихожанам, что школьники гораздо питательнее священника, после чего загипнотизированные прихожане их съели, и обглодали кости. Блоджетт, тем не менее, был крайне щепетилен в исполнении своих обязанностей, поэтому он отслужил панихиду по каждому съеденному классу.
– Должен признаться, слишком обильная еда.
– Да, но эти жители Фиджи страшные обжоры. Не было случая, чтобы они жаловались на свой аппетит.
– По всей видимости, дело обстоит именно таким образом. Но что же случилось дальше?
– Когда ученики кончились, Блоджетт внушил загипнотизированным прихожанам, что их коллеги также
гораздо вкуснее проповедников христианства, в результате чего они напали друг на друга, и спустя всего лишь несколько мгновений, община самозабвенно поедала друг друга. В конце концов осталось всего двое, и Блоджетт, сосредоточив свои внушения на более молодом и сильном, вскоре остался с ним наедине. Схватив за ноги, он сунул его головой в костер. В общем, с пикника он уходил в одиночестве, с тяжелым сердцем. Когда он вернулся обратно и его спросили об остальных, он ответил, что они наслаждаются в лесу их собственным, тихим, невинным способом, а он должен был оставить их, чтобы навестить больного друга, нуждающегося в его заботе. После чего упаковал чемодан, сел в лодку и изо всех сил погреб к нашему кораблю, решив найти более подходящее место, где прихожане менее склонны к насилию и не обладают настолько большим аппетитом, чтобы съесть своего священнослужителя.
– Весьма любопытное повествование, лейтенант, – в самом деле, очень занимательное!
– А вот бедняге Мотту, увы, не повезло.
– А кто такой, этот Мотт?
– Преподобный Питер Мотт был миссионером на другом острове. Он понятия не имел о месмеризме, и когда прихожане как-то раз напали на него, когда он возвращался домой из церкви, то он оказался не в состоянии защитить себя. Они его съели.
– Это ужасно!
– Я вынужден был отправиться с ужасной вестью в Сан-Франциско, где жила миссис Мотт. Когда мы пришли в порт, я договорился о встрече и выполнил возложенную на меня неприятную миссию. Она восприняла тяжелое известие, как любой, оказавшийся бы на ее месте. Конечно же, она плакала, и, в качестве утешения, которое я мог предложить ей при данных обстоятельствах, я говорил, что всех людей ожидает одна и та же участь, и что ее любимый муж, будем надеяться, сейчас находится в лучшем мире, где нет печалей и тревог и т.д.
На что миссис Мотт ответила, сквозь непрекращающиеся рыдания:
– Я плачу не потому, о-о-о, вовсе не потому, что он в лучшем мире. Я уверена, что в лучшем. Я уверена, что он сейчас счастлив, но вы знаете, мистер Смайли, он был очень своеобразным человеком, и стоит мне только подумать, что эти ужасные дикари варили его с капустой...
При таких обстоятельствах не имело смысла ее успокаивать, так что я откланялся, и ушел. Какая странная мысль пришла ей в голову. Мотт – в котле с капустой! По моему мнению, он был бы гораздо ароматнее, если бы его приготовили с луком.
Когда лейтенант Смайли пожелал нам спокойной ночи и ушел, я спросил:
– Дорогая, что ты думаешь об этом молодом человеке?
– Думаю, – ответила она, – что большей лжи я в жизни не слышала. Будет очень плохо, если ему удастся разлучить Роберта с мисс Магрудер.
– Ему это не удастся. Боб должен уберечь мисс Магрудер. Если он не объяснится с ней в ближайшее время, я пригрожу, что сделаю это вместо него. Мы должны одолеть Смайли, даже если для этого придется нарушить все правила приличия.
Глава XII. Как водопроводчик чинил мой котел. – Хлопотное дело. – Постоянные опоздания и их результат. – Несчастный случай; душещипательная история о молодом Чаббе. – Воспоминания о генерале Чаббе. – Эксцентричный рассеянный пожилой человек. – Соперники. – Паркер versus Смайли.
В последнее время у нас часто случались неприятности с нашим кухонным котлом, который встроен в стену над кухонной плитой. Несколько недель назад он стал протекать, и мы были вынуждены пригласить водопроводчика с целью его ремонта. Я послал за ним, он осмотрел котел и проинструктировал слугу, как охладить его, чтобы он мог приступить к работе рано утром на следующий день.
Его распоряжение было исполнено в точности, однако утром водопроводчик не явился. У нас был холодный, неудобоваримый завтрак; по пути на станцию я догнал водопроводчика, шедшего в том же направлении. Он сказал, что ему очень жаль меня огорчать, но его срочно вызвали из города исполнить другую работу, и он вынужден просить меня подождать до следующего утра, когда он и прибудет, вместе со своими помощниками, закончив со спешной сегодняшней работой.
В течение дня и на следующее утро мы питались холодной пищей, поскольку водопроводчик так и не пришел. Я позвонил к нему в контору, чтобы выяснить, в чем дело, и был проинформирован, что он вернулся в город, но был вынужден, опять-таки срочно, отправиться в Уилмингтон. При этом меня уверили, что утром следующего дня водопроводчик непременно будет у нас и починит наш котел, с таким жаром, что мы не стали зажигать плиту и опять довольствовались холодной пищей. Уже в третий раз. Но ни водопроводчик, ни его помощники, так и не появились.
Нам показалось совершенно невозможным зависеть от этих ненадежных ремесленников, и нашему повару было отдано распоряжение вновь включить плиту, не надеясь на появление водопроводчика, и приготовить, наконец, горячий завтрак. Во время завтрака, раздался стук в ворота, и мы увидели входящих во двор водопроводчика с помощниками, набором инструментов и необходимыми материалами. В момент его появления на кухне плита была раскалена докрасна; и когда он это обнаружил, то бросил инструменты на пол и принялся выражать свое возмущение в самых нелицеприятных и грубых оборотах языка, в то время как его помощники расселись на стульях и помогали своему начальнику, как могли. Когда я появился на кухне, водопроводчик обратился ко мне с видом человека, которому моими действиями нанесен огромный и непоправимый вред, и у меня на некоторое время и впрямь появилось ощущение, что я каким-то образом совершил те страшные деяния ужасной несправедливости по отношению к несчастному человеку, искренне желавшему мне только добра. Однако прежде чем я успел опомниться настолько, чтобы представить свою точку зрения на происшедшее, как сторона не менее пострадавшая, водопроводчики вышли во двор, оставили инструменты, материалы и свинцовые трубы под навесом, после чего удалились.
На следующее утро мы не зажигали плиту, но водопроводчики не явились до четырех пополудни; появившись, они высыпали известковый кирпич и кирки на грядки спаржи, после чего снова удалились. Прошло четыре дня, прежде чем мы снова услышали о них; за это время наш повар пару раз едва не лишил себя жизни, спотыкаясь в темноте об инструменты и кирпичи во время похода в сарай. Однажды утром, однако, эти разбойники прибыли прежде чем я поднялся; и когда я спустился к завтраку, то обнаружил, что они вырыли яму для замешивания раствора на нашем лучшем газоне, а проход в сад перегородили двумя кучами песка. Я перенес это без ропота, поскольку, как мне казалось, это предвещает скорое окончание работы. Водопроводчики, однако, ушли около девяти, и единственной приметой, по которой мы должны были предполагать, что они о нас не забыли, был человек с тележкой, появившийся днем и вываливший некоторое количество кирпичей на тротуар, причем так, что из главных ворот никто не мог выйти, а равно и зайти в них. Еще через два дня они заявились и предприняли отчаянные усилия добраться до котла. Он оказался вделан в стену таким образом, что не мог быть удален оттуда никаким иным способом, кроме как после удаления кладки с внешней его стороны.
Человек, возводивший дом, очевидно, был в сговоре с водопроводчиками, чтобы последние со временем не остались без работы. Они трудились над разборкой стены до ужина, а когда удалились, то оставили после себя дыру размером по крайней мере в двадцать квадратных футов, такую, что через нее спокойно мог проехать локомотив. Затем они вынули старый котел и ушли, оставив груду мусора просто валяться во дворе.
После чего они исчезли на неделю или даже больше. Всякий раз, когда я отправлялся к водопроводчику с целью убедить его ускорить работу, мне говорили, что его срочно вызвали в Филадельфию на судебный процесс в качестве свидетеля, или же что он уехал на похороны своей тетки, или что он плохо себя чувствует после праздника, каковым был день рождения его жены, или же что у него болят глаза.
Я до сих пор удивляюсь, почему дом не разграбили. Проникнуть сюда не составляло труда даже не одному, а целой шайке грабителей, и завладеть всем содержимым без особого труда. Я высказал предложение в том смысле, что Боб и я должны обзавестись револьверами и каждую ночь стоять на карауле, пока пролом в стене не будет должным образом устранен; но план этот не вызвал энтузиазма у мистера Паркера, а потому не был воплощен в жизнь. Нам пришлось ограничиться укреплением внутренней двери в кухню, насколько это было возможно. Тем не менее, мы нервничали. Миссис Аделер по меньшей мере пару раз за ночь будила меня и уверяла, что в дом забрались грабители и в настоящий момент они поднимаются по лестнице; она умоляла меня не покидать комнату и не связываться с ними; я охотно исполнял ее просьбу.
Наконец, пришли каменщики и принялись заполнять брешь новыми кирпичами. В тот же вечер водопроводчик пришел ко мне в кабинет в грязных сапогах, с налипшим на них строительным раствором, и сообщил, что произошла досадная ошибка, что каменщики оставили слишком маленькое отверстие для котла, и он не может его вставить, не разобрав стену снова.
– А не думаете ли вы, мистер Ниппер, – сказал я, – что для меня было бы лучше оставить вас на постоянной основе при этом котле? Из того, каким образом производится ваша работа, я делаю вывод, что мог бы избавить себя в дальнейшем от всяких вопросов, наняв водопроводчика, чтобы он жил у меня на заднем дворе и посвятил все свое время бесконечному циклу изъятия котлов и разрушения стен.
Мистер Ниппер, подумав, со всей серьезностью заявил, что это, по всей видимости, было бы мудрым решением.
– Мистер Ниппер, прошу вас о снисхождении. Я не настаиваю на исполнении своей просьбы. Я знаю, что целиком и полностью в вашей власти. И я покоряюсь неизбежному, мистер Ниппер. Но моя семья страдает от холода, мы опасаемся, что в любой момент к нам могут нагрянуть грабители, мы лишены возможности готовить пищу должным образом, и все это из-за того, что происходит с нашей кухней. Я умоляю вас о личном снисхождении к человеку, который желает вам процветания сейчас и всех благ в будущем, покончить с этой проблемой немедленно и установить котел должным образом.
Мистер Ниппер прослезился, заявив, что всегда относился ко мне с любовью, и дал страшную торжественную клятву завершить работу на следующий день без каких-либо проволочек. Это было во вторник. Ни мистер Ниппер, ни кто-либо из его людей не появлялись до субботы, когда они все-таки установили котел на место и удалились, оставив четыре-пять приличных куч мусора во дворе. В воскресенье котел снова начал протекать, причем сильнее, чем прежде; я уверен, что мистер Ниппер вернул на место старый котел, хотя, когда рано утром в понедельник он выставил мне счет в 237 долларов 84 цента, каковой должен был быть оплачен сразу по предъявлении, то заявил, что котел совершенно новый, и что он не будет протекать даже при давлении в тысячу фунтов на квадратный дюйм.
Я собираюсь приобрести для приготовления пищи печь, а мистера Ниппера и всю его водопроводную братию послать к черту.
Сын мистера Кули вновь попал в беду. Вчера вечером миссис Аделер услышала громкие крики во дворе Кули, а через несколько минут слуга пришел сказать, что миссис Кули хотела бы немедленно повидаться с миссис Аделер. Миссис Аделер поспешила явиться на зов, предполагая, что случилось нечто ужасное. Она нашла рыдающую миссис Кули, прижимающую к себе сына, в то время как мальчик был воплощением Страдания и Страха, его глаза вылезли из орбит, а руками он обхватил живот. Миссис Кули объяснила голосом, смешанным с рыданиями, что Генри играл с маленькой «губной гармошкой» и случайно ее проглотил. Случай этот был несколько своеобразным; миссис Аделер были неизвестны профессиональные методы, применяющиеся в подобных чрезвычайных ситуациях, и поэтому она рекомендовала простейшее средство, включающее в себя горчицу и теплую воду. Применение этого средства, в конце концов, оказалось успешным, и извлеченный музыкальный инструмент был возвращен мальчику. Сам по себе инцидент этот не является ни интересным, ни примечательным, и я, конечно, не упоминал бы о нем, но последствия его были таковы, что, безусловно, заслуживают внимания.
Вчера вечером Боб забрел в гостиную и повел себя таким образом, что у меня возникла мысль, – он что-то замышляет. Я осведомился, не испытывает ли он каких-либо затруднений. Он ответил:
– Нет. То есть, почти нет. Дело в том, что я размышлял о случившемся с сыном Кули, и кое-что придумал.
– Что именно?
– Я изложил его на бумаге. Я собираюсь отправить его в Аргус, если вы решите, что мое произведение этого заслуживает; собственно, именно за этим я и пришел. Я хочу услышать ваше мнение о моей истории. У меня нет опыта в подобных вещах, так что я немного стесняюсь. Готовы ли вы выслушать меня?
– Конечно, читайте!
– Я назвал его «Судьба юного Чабба». Мне кажется, что как только старый Кули увидит его, то сойдет с ума от ярости. Оно основано на катастрофе, жертвой которой стал его сын.
СУДЬБА ЮНОГО ЧАББА
Когда мистер Чабб-старший вернулся из Европы, он привез с собой из Женевы миниатюрную музыкальную шкатулку, длинную и очень узкую, едва ли большую размерами, чем, скажем, большой карманный нож. Шкатулка исполняла четыре веселые мелодии для семейства Чабб, и они наслаждались этим. Юный Генри Чабб наслаждался до такой степени, что, в один прекрасный день, уже после того, как шкатулка была заведена и готова к действию, приложил один ее конец к губам, но в этот самый момент, по оплошности, поскользнулся, и инструмент проглотил. Единственным прямым последствием случившейся катастрофы была боль в животе у Генри Чабба, доставлявшая ему беспокойство; однако он справился с ней, употребив мяту и болеутоляющие средства.
Генри решил сохранить все в тайне, – в своей душе и желудке, – от своего отца, и избавить его от необходимости применить розги к своему испорченному сыну, – испорченному в смысле наличия проблем с пищеварительным трактом.
Однако в тот же вечер, за ужином, когда Генри успел съесть всего лишь кусочек хлеба, из-под стола вдруг донеслись звуки дикой, таинственной музыки. Семья сразу же предприняла усилия для обнаружения источника звуков, при этом Генри, исполненный страха и раскаяния, наполненный хлебом и музыкой, с отчаянием обреченного пытался убедить всех, что она проистекает из подвала, где служанка учится играть на арфе. При этом он прекрасно знал, что Мэри Энн в жизни арфы не видела. Но он пошел бы на все, лишь бы скрыть свою вину. Здесь мы видим, каким образом один проступок влечет за собой другой.
Все же, правду ему утаить не удалось, и в ту же ночь, в то время, как вся семья стояла на молитве, на Генри напала икота, а музыкальная шкатулка вдруг разразилась Вниз по реке Савани, с некоторыми вариациями. После чего Чабб-старший поднялся, ухватил Генри аккуратно, но надежно, за волосы, встряхнул и спросил, что именно послужило поводом для его подобного поведения. Генри принялся лепетать что-то про праздник в воскресной школе, что, по мнению Чабба-старшего, было не слишком убедительным объяснением. Затем они попытались изъять инструмент, но каждый раз, когда он встряхивал Генри вниз головой над диванной подушкой, держа его при этом за ноги, или же пытался залить в последнего некоторую порцию рвотного, инструмент словно бы обретал новые силы и радостно исполнял то Послушай пересмешника, то Ты меня никогда не разлюбишь.
В конце концов они были вынуждены оставить в покое музыкальную шкатулку, похороненную внутри молодого Чабба. Жалкое состояние несчастной жертвы самым неблаготворным образом начало сказываться на состоянии его разума. Чем чаще внутри него играла музыка, тем больший разлад наблюдался в его душевном состоянии. Посреди ночи, после того, как он засыпал, механизм шкатулки приходил в движение и начинал играть Дом, милый дом в течение двух или трех часов, пока иголка не перескакивала на другой цилиндр и не звучала Вниз по реке Савани, дребезжа и щелкая, пока брат Генри не вскакивал в отчаянии со своей постели и не наседал на него, в тщетной попытке унять механизм, который, тем не менее, подвергаясь давлению, принимался за свое с утроенной силой.
Когда Генри Чабб ходил в церковь, часто случалось, что в самый разгар самой торжественной части проповеди он вдруг чувствовал нежное волнение под нижней пуговицей пиджака; и стоило только священнику замолчать, как непереваренный инструмент, издав предварительно гул, заводил Послушай пересмешника и Ты меня никогда не разлюбишь, дребезжа и щелкая на все лады, пока священник не останавливал свой суровый взгляд поверх очков на Генри и не отдавал шепотом приказание одному из служек. После чего тот, лавируя по проходу, хватал мистера Чабба-младшего за воротник и волок под аккомпанемент Дом, милый дом, для заключения на верху колокольни до того момента, когда служба будет закончена.
Но всему на свете приходит конец, и несчастный мальчик вскоре обрел мир. Однажды, когда он сидел в школе, пытаясь выучить таблицу умножения под аккомпанемент Ты меня никогда не разлюбишь, действие желудочного сока произвело должный эффект. Что-то внутри инструмента разом сместилось, пружины выбросило со страшной силой, и Генри Чабб, почувствовав, как разлетевшиеся во всех направлениях детали шкатулки поражают жизненно важные органы, упал на пол и скончался.
При вскрытии обнаружилось, что некоторые фрагменты Дом, милый дом, поразили его печень, в то время как одно из легких сильно повреждено частью Вниз по реке Савани. Небольшие частички Послушай пересмешника нашлись в его сердце и грудной клетке, а три латунных стерженька Ты меня никогда не разлюбишь прочно застряли в пятом ребре.
Музыка на похоронах не играла. После того, как части механизма были извлечены из Генри, его тихо похоронили на местном кладбище. И теперь всякий раз, покупая музыкальные шкатулки, семья Чаббов выбирает их размером не меньше пианино и приковывают к стене.
Пока Боб читал рассказ о музыкальных страданиях несчастного Чабба, пришел лейтенант Смайли, в результате чего оба оказались в дурацком положении. Боб не желал подвергаться критике человека, которого считал своим врагом, лейтенант же настолько приревновал Боба к славе повествователя, что на ходу начал придумывать что-то, что позволило бы ему если и не взять верх, то хотя бы сохранить свою репутацию славного рассказчика историй.
– Замечательно, Боб, – сказал я. – Бэнкс будет рад это опубликовать. Замечательно. Однако, я бы вам посоветовал опубликовать это в Аргусе под собственным именем, иначе полковник припишет честь написания себе.
– Ему следует разжиться новыми мозгами, прежде чем он сможет написать что-нибудь подобное, – ответил Боб.
– Очень забавная история, – заметила миссис Аделер. – Я и понятия не имела, что ты способен на подобные вещи. Прелестная, не правда ли, лейтенант?
– Она и в самом деле хороша, – отозвался Смайли. – Очень хороша. В самом деле. Ха-ха-ха! Кстати, имя Чабб напомнило мне один очень смешной случай.
– Вот как?
– Да. Он произошел со старым генералом Чаббом. Может быть, вы его знали, Паркер?
– Нет, – проворчал Боб.
– Это был очень эксцентричный старик. Необыкновенный чудак и, вы знаете, самый рассеянный человек, который когда-либо жил на свете. В конце жизни у него была деревянная нога, и, насколько мне известно, он частенько ставил ее пальцами назад, а потом перемещался по улице совершенно невообразимым образом; при этом одно его колено изгибалось на север, а деревянное – на юг, и когда я встречался ним, он останавливался и ругал власти, поскольку они содержат тротуары в таком состоянии, что человеку невозможно по ним ходить.
– Не вижу в этом ничего смешного, – крайне невежливо и даже свирепо произнес Боб.
– В один прекрасный день, несколько месяцев тому назад, – продолжал Смайли, не замечая взъерошенного состояния Боба, – он отправился в студию знаменитого мариниста Гамильтона, в Филадельфии. Художник вышел, но на полу стояла большая, превосходно написанная картина, на которой был изображен морской пляж, и накатывающий на него прибой. Генерал какое-то время стоял и смотрел на картину, пока разум его не проникся увиденным настолько, что он вообразил себя на берегу моря.
По-прежнему не отводя взгляда от картины, он медленно снял с себя одежду и некоторое время стоял в таком виде, как бы в задумчивости. После чего зажал нос пальцами, наклонил голову вперед и бросился в прибой. Люди этажом ниже подумали, что случилось землетрясение. Примчался художник и увидел генерала Чабба, пронзившего головой картину; одна его нога попирала порванный прибой, а другая пинала руины маяка. Тем не менее, Гамильтон утверждал, что порванная картина ему гораздо дороже целой. Он говорил, что нырок генерала Чабба является самой высокой ценой, которую когда-либо платили его гению.