Текст книги "Вдали от суеты (ЛП)"

Автор книги: Макс Аделер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

   Вот эта баллада, моя дорогая, и после того, как я прочту ее тебе, я пошлю ее в Аргус. С тех пор как оттуда ушел мистер Слиммер, на страницах этого достойного печатного органа совершенно перестала появляться поэзия.

МИСТЕР ДЖОН, ПИРАТ

   Бороздил океан кровожадный пират

   На лихом корабле «Мэри Джейн».

   В трюме – пороха тонны, фузей и гранат,

   И, конечно же, добрый портвейн.

   Был он малого роста, был смугл, полноват,

   Весь в оружье – от шляпы до пят...

   Страх и ужас внушал кровожадный пират,

   И особенно – огненный взгляд.

   Черный ус из-под носа победно торчал,

   И волною на грудь ниспадал.

   Он обычно молчал, но лишь рот раскрывал,

   То как лев разъяренный рычал.

   Кровожадным он, впрочем, бывал не всегда,

   Зачастую молитвы творил,

   И нуждающимся подавал (иногда),

   И в воскресную школу ходил.

   И была у него голубая мечта

   (И мечтал он, и грезил порой):

   В то, что в жизни ему повстречается та,

   Кто внесет в нее тишь и покой.

   Он хотел бы, – и часто о том говорил, -

   Позабыть грабежи и разбой,

   Ради тихого домика, где бы он жил,

   Со своею любимой женой.

   Был замечен вдали поутру как-то раз

   Барк торговый, летевший вперед.

   Ставить все паруса приказал он тотчас:

   Фок, бизань, и, конечно же, грот.

   В ожидании трепетном встретить судьбу,

   Он начистил свои сапоги,

   Потому как в подзорную видел трубу,

   Что на рее сушились чулки.

   Он напудрил свой нос, что алел, как закат,

   Свежий галстук на грудь повязал...

   Снова выйдя на палубу, грозный пират

   Видя барк, словно лев, прорычал:

   Появившись на палубе в таком виде,

   Он закричал: «Эй, там, на барке! Вы кто такие?» И в ответ на этот крик

   Шкипер другого судна ответил не менее грозным рыком:

   «Это барк „Матильда“, а имя его капитана – Джонс».

   Пират приказал своим смелым корсарам сесть в шлюпки

   Высадиться на барк, схватить экипаж и перерезать горлопану глотку,

   После чего передать его уважение капитану Джонсу, а также

   Пожелание, чтобы он и миссис Джонс прибыли к нему в качестве гостей.

   Пираты высадились на барк, перебили экипаж и побросали тела в море,

   После чего принялись искать капитана, который обезумел,

   Потому что жена его, – на глазах которой все происходило, -

   Оглашала корабль ужасными криками.

   Но, как только ей передали приглашение пирата, она утерла слезы,

   И сказала, что хотела бы принять его приглашение, если бы не опасалась,

   Что его социальный статус достаточно низок, и она может встретить людей,

   С которыми ей было бы неприятно общаться.

   Престарелый отец ее мужа, она это признает, умер в нищете,

   Но он происходил от знаменитого герцога Джонса;

   И такие люди, как она, весьма щепетильны к выбору круга общения,

   В который никак не может быть допущена чернь.

   Перед тем, как посетить его корабль, она хотела бы знать,

   Принят ли он в кругу Смитов?

   Приходилось ли ему бывать в родовом имении Джонсонов?

   Был ли он замечен у Томпсонов? На балах у Симмсов?

   Пират отвечал, что Томпсон – его старинный, самый лучший друг,

   Что он частенько останавливался у Джонсона, когда бывал в тех краях,

   Что касается Смитов, то они надоели ему своими приглашениями,

   А его ноги ужасно устали от танцев на балах у Симмсов.

   (Негодяй врал самым бессовестным образом. У Смитов, которых он знал,

   Отсутствовала в фамилии буква y, что свойственно плебеям.

   У Джонсонов – имелась буква h, у Томпсонов – p,

   Его Симмсы писались с одной буквой m, и были самыми обычными людьми).

   NB. (Smith – Smyth; Jonson – Johnson, Thomson – Thompson, Simms – Sims).

   Миссис Джонс поправила прическу, надела свое лучшее платье,

   И отправилась вместе с капитаном Джонсом на борт «Мэри Джейн».

   Пират сразу же покорил ее сердце, произнеся, с учтивой улыбкой,

   Что никогда прежде не видел женщину, одетую столь изысканно.

   Теперь она была уверена, что пират принадлежит к избранному обществу,

   Особенно когда заметила, как он отзывается о Джонсонах.

   Ее щепетильность была полностью удовлетворена,

   И, когда пират вздыхал, глядя на нее, она вздыхала ему в ответ.

   В ее сердце зарождалась новая любовь,

   В то время как Джонс взирал на нее с ненавистью и презрением.

   Она сказала: «Это правда, что его предком был герцог Джонс»,

   И вздрогнула, вспомнив, что его отец умер в нищете.

   Она и пират схватили капитана Джонса, и пират, изрубив его

   Своей саблей на мелкие кусочки, выбросил их за борт.

   Капеллан прочитал молитву, и капитан барка

   Был съеден акулами на глазах своей вдовы, утиравшей слезы.

   Затем капеллан стал читать другую молитвы; невеста сняла перчатки,

   Она и пират поклялись в верности, любить и беречь друг друга,

   После чего, преисполненные счастья, по волнам океана,

   На быстроходной шхуне, понеслись к берегу, где стоял дом пирата.

   Наконец, когда они уже просто сходили с ума от счастья,

   Пират бросил якорь и отвез свою любовь на берег в шлюпке.

   А когда они шли по улице, показывал своей невесте дома,

   И говорил: «Здесь живут мои друзья, о которых ты спрашивала».

   Она взглянула на медные таблички, приколоченные на дверях,

   И ее охватил такой гнев, какой ей никогда не приходилось испытывать прежде.

   Она кричала: "У Джонсонов есть буква h! У Томпсонов – p!

   У Смитов отсутствует y, это не те Смиты!"

   Она помрачнела, и волной нависла над пиратом:

   «Лжец! Лжец!» – закричала она: «Чудовище, предатель, раб!»

   А потом зарыдала и стала рвать на себе волосы, наполняя пространство стонами,

   И сожалела о том, что позволила изрубить Джонса.

   Когда же у нее кончились слова,

   Она схватила свой зонтик от солнца, и пронзила им пирата,

   Раз, другой, третий, в самое сердце,

   Отчего злосчастный пират упал и скончался.

   Размахивая зонтиком, она устремилась на пиратский корабль,

   Зарядила пистолет и сунула дуло себе в рот,

   Привязала спусковой крючок к пальцу ноги,

   Прошептала: «Мамочки!» и дернула ногой, стоя возле пороховой камеры.

   Треск, шипение, грохот; страшный взрыв -

   Здесь ведь совсем недавно была миссис Джонс?

   Спросите об этом ветер, небо, туман, морские волны,

   Рыб, крабов, моллюсков – но только не меня.

   Глава X. – Живописная церковь. – Некоторые размышления о церковной музыке. – Боб Паркер на хорах. – Владельцы похоронных бюро. – Мрачный гробовщик. – Наш опыт использования печей. – Череда неприятностей. – Пение мистера Кулмера. – Ужасная ошибка.

   В Соединенных Штатах имеются провинциальные городки, в которых сохранились старые церкви, столь же живописные по местоположению и внешнему облику, как и расположенная в центре нашего города, являясь безусловной его достопримечательностью. Кладбище переполнено, ибо народ продолжает цепляться за тот предрассудок, что прах непременно должен упокоиться в освященной земле. Здесь, под деревьями, вблизи святых стен, лежат жители всех возрастов и поколений, уснув последним сном, в то время как вздымающиеся над ними белоснежные шпили указывают их душам путь. Есть многие из нас, кто не родился здесь, кого, по отношению к городу, можно в некоторой степени считать чужаками, которые время от времени бродят по узким тропинкам кладбища, заглядывая в самые глухие его уголки, где надгробия посерели от времени, а иногда даже поросли мхом, и читают причудливые буквы на мраморе, которыми высечены имена наших предшественников. Здесь покоится тленная часть мужчин и женщин, которые когда-то были кому-то дороги; маленьких детей, чей уход поразил горем сердца тех, кто когда-то затем соединился с ними на небесах, задолго до того, как настал наш черед выйти на сцену и принять участие в бесконечной драме существования. Окончившаяся жизнь, нашедшая себе последний приют в этом тихом месте отдохновения, вызывает у нас глубочайший интерес; она оказывает влияние на наше существование, и, тем не менее, призрачна для нас. Персонажи, которые представляются нам, когда мы пытаемся представить себе картины прошлого, расплывчаты и неясны. Они подобны теням в сумерках, и мы напрасно пытаемся наделить их чертами, которыми они, возможно, не обладали. Они кажутся столь близкими к нам, и все же, как только мы пытаемся приблизиться к ним, они удаляются, так далеко в прошлое, что мы вряд ли можем утверждать, будто говорим с ними, или даже что они одной плоти и крови с нами.

   Когда душа человека ушла в горние выси, не имеет никакого значения, где упокоится его бренная оболочка, но я уважаю человеческий инстинкт, который побуждает нас искать последнего приюта возле своих предков, рядом с теми, кого мы любили при жизни. Это прекрасно, когда мы стараемся не разделять тех, кто любил друг друга здесь, на земле, чтобы они, находясь рядом, ожидали утро воскресения к жизни вечной.

   Мне нравится эта старая церковь, за свою простоту; не только за отсутствие пышности в своем убранстве, но и за образ службы, которые в ней происходят. Хор, со своего места, никогда не обрушивает вниз на головы святых и грешников водопад удивительных звуков, так часто свойственных хорам сельских церквей, убежденных, что они являют собой образцы вокала, и не подчиняют себе пальцы органиста, заставляя слушающего невольно представлять себе, что он находится в театре или концертном зале. Из инструмента льются гармоничные сладостные звуки, торжественной мелодией плывущие по церкви, в результате чего души молящихся приходят в полное согласие с местом и обстоятельствами, ибо и голоса певцов, и музыка, сливаются воедино удивительным образом. Хор выполняет высшее свое предназначение, ведет людей с помощью этих великих старых мелодий, простых по звучанию, но великих по духу, которые придают языку духовных песен возвышенное красноречие, неизмеримо большее, чем присутствующее в них на самом деле. Я предпочел бы слушать музыку, которая звучит в Federal Street, Old Hundred, Hursley и в Adeste Fideles (названия церковных гимнов – СТ), и пение их людьми безусловно верующими, чем самые замысловатые фуги в исполнении городского хора наемных певцов, или даже самый блестящий гимн в исполнении конгрегации облаченных в стихари мальчиков, которые не перестают ссориться между собою и играть в дурацкие игры даже во время молитвы. Такие мелодии, как эти, наполнены торжественного смысла, который открывается тем, для кого пение не на словах, а на деле является актом поклонения. В Hursley больше настоящей веры, чем в целой библиотеке обычных ораторий. Церковь, использующая наемный хор, может также последовать китайской моде использования машин при чтении молитв. Общине, которая сидит спокойно в то время, пока у нее над головой квартет вокалистов поет дифирамбы, нет нужды стесняться произносить молитвы под аккомпанемент латунных колес с кривошипом. У нас люди поют и молятся сами, а хор просто заботится, чтобы музыка сопровождала их соответствующим образом.

   Мисс Магрудер сидит на хорах, словно у себя дома, и я не сомневаюсь, что ее присутствие добавляет прелести мелодиям, исходящим из-за узкой ограды. Ее присутствие, насколько я могу судить, обеспечивает регулярное посещение церкви молодым мистером Паркером, а в минувшее воскресенье он даже осмелился сидеть с хором и петь. Я никогда не считал его хорошим исполнителем, хотя он почему-то убежден, что у него прекрасный голос, и если бы он выбрал карьеру певца, то, вне всякого сомнения, скоро стал бы знаменитостью. После службы мне довелось переговорить со священником; едва заметив меня, он подошел и сказал:

   – Мистер Аделер, вы сегодня не заметили в игре органа или пении хора чего-нибудь необычного?

   – Нет, кажется, все было как обычно.

   – Странно... Видите ли, мне показалось, что когда пели два последних гимна, что-то случилось с одной из труб. От нее исходило какое-то грубое жужжание, скрипение, которое я никогда прежде не замечал. Наверное, инструмент нуждается в починке.

   – Мне кажется, я знаю, в чем причина, – заметил мистер Кемпбелл, бас, подошедший в этот самый момент.

   – Должно быть, несколько поизносились клапаны? – спросил священник.

   – Определенно, нет, – отвечал мистер Кемпбелл. – Дело в том, что эти необычные звуки производил мистер Паркер, который прилагал все усилия, чтобы петь басом. Он, как кажется, был совершенно убежден в том, что композитор понаделал ошибок в мелодии, и предпринимал все, чтобы эти ошибки исправить. Пение мистера Паркера сродни гомеопатической медицине – достаточно совсем малого количества.

   Боб приписал критику мистера Кемпбелла профессиональной ревности, но с тех пор перестал появляться на хорах. Он предпочел не тратить свой талант на провинциалов, которые не в состоянии оценить его искусство. Он довольствовался тем, что после службы провожал домой прекрасную мисс Магрудер.

   В нашей церкви существует одна вещь, которую я считаю недопустимой. Я никогда не был в состоянии понять, почему по всей стране, не исключая крупных городов, владельцам похоронных бюро разрешается помещать свою рекламу на церкви или внутри нее, – в нашей имелась реклама гробовщика. В старые времена, когда церковный сторож был вдобавок могильщиком и общественным деятелем, было полезно размещать объявления, содержавшие его адрес, в общественных местах. Он исполнял много важных обязанностей в городе и окрестностях, и эти объявления были просто необходимы, чтобы быстро его разыскать. Но сегодняшнее положение дел таково, что позволяет гробовщику – который не имеет никакой иной связи с церковью, разве что сидеть на скамье и засыпать во время проповеди, – поместить вывеску с изображением позолоченного гроба прямо на дверь церкви, так что никто – ни мужчина, ни женщина, ни ребенок, не может войти в это святое место, не подумав о могиле. Чудовищно!

   Конечно, это правильно, что умы людей должны быть обращены к неизбежности смерти всякий раз, когда они идут в церковь. Но вряд ли стоит будоражить чувства человека необходимостью подготавливаться к могиле, вывешивая рекламу, напоминающую ему о том, какую цену ему придется заплатить за похороны и место последнего упокоения. Кроме того, это делает гробовщиков лихоимцами и наполняет их сумрачные души нездоровыми желаниями.

   Я вижу нашего каждое воскресное утро, стоящим возле стены погоста и держащим руки в карманах, исподлобья поглядывающего в сторону прихожан, присматривающегося к ним оценивающим взглядом и бормочущего себе под нос: «Отлично! Этому понадобится гроб из красного дерева, у меня такой как раз имеется», «Если бы я приложил должные усилия, вон тот помер бы еще пять лет назад!», «Когда Томпсон окажется моим заказчиком, я здорово напьюсь!», «Эти дочери Маллигана не дадут на похороны своего старика более четырехсот долларов, когда он помрет!», «Эти прихожане обладают самым крепким здоровьем из всех, кого я когда-либо видел!» и т.д. и т.п.

   Если бы я был церковным начальством, то запретил бы эту позолоченную рекламу и попытался перевоспитать ее владельцев.

   Ни один человек не должен маяться каждое воскресенье пустыми заботами о предстоящем когда-нибудь погребении своих близких.

   Сейчас заняты подготовкой к холодам, выкладывая в церкви новые печи. Те, которые были выложены в прошлом году, как мне сказали, не работали должным образом. Первый раз их зажгли в субботу утром, а в воскресенье дым был настолько плотным, что никто не мог видеть стоящего на кафедре священника. Мастер поправил вытяжку в дымоходе. Вечером следующей субботы печи зажгли, но утром в воскресенье теплый воздух имелся только над крышей, а прихожане в самой церкви замерзали. Священник отдал распоряжение растопить печи в четверг, надеясь, что к воскресной службе церковь прогреется. Так и поступили, но рано поутру в воскресенье печи оказались забиты пеплом настолько, что огонь погас, и термометр возле первых скамей показывал ноль градусов.

   Тогда церковный сторож получил приказание затопить печи в четверг и присматривать за ними оставшееся до воскресной службы время. Он так и поступил; к назначенному времени обе печи исправно давали тепло. И это было единственное теплое воскресенье за всю прошлую зиму. Снаружи церкви зуб на зуб не попадал, внутри же все обливались потом, а органщик два раза падал в обморок. Следующим воскресеньем сторож попытался сделать пламя поменьше, прикрыв заслонки; как следствие, церковь наполнилась угарным газом, так что хор не мог петь, а священник – читать проповедь, не заходясь кашлем после каждого произнесенного слова.

   Затем случилось вот что: сторож удалил чугунную задвижку в полу, чтобы проверить вытяжку горячего воздуха. Оставив отверстие открытым, он отлучился в подвал, когда в церкви появился старый мистер Кулмер, в поисках своих перчаток, которые, как он думал, оставил здесь на скамье. Нетрудно догадаться, что он угодил прямо в отверстие, откуда его извлекли полузадохнувшимся. В тот же день одна из печей взорвалась, и пожар едва не спалил церковь. Возникла необходимость использовать обогреватели какого-нибудь другого вида.

   Кстати сказать, старый мистер Кулмер по отношению к церкви обладает весьма печальным опытом. Он плохо слышит, и несколько служб назад во время проповеди совершил страшную ошибку. Священнослужителю понадобилась цитата, и, поскольку она была очень длинной, то он захватил книгу с собой; когда пришло время, он взял ее, раскрыл и принялся зачитывать. По окончании проповеди в нашей церкви мы всегда поем Old Hundred, и мистер Кулмер, увидев книгу в руках священника, подумал, что проповедь близится к концу, и в то время, пока тот читал, открыл свой сборник гимнов в нужном месте. Как только священник закончил чтение и отложил книгу, человек, сидевший рядом с мистером Кулмером, зевнул, и мистер Кулмер, подумав, что тот начинает петь, немедленно, дурным голосом, приступил к пению Old Hundred. Поскольку священник сделал паузу, прежде чем продолжить, в полной тишине церкви пение мистера Кулмера произвело неизгладимое впечатление. Но старый добрый мистер Кулмер ничего не заметил, поэтому благополучно допел гимн до конца.

   Закончив, он заметил, что все остальные сидят тихо, за исключением немногих, кто смеялся, прикрыв рот ладонью, поэтому наклонился и громко спросил у человека, который перед тем зевнул:

   – Что случилось с прихожанами? Почему никто не идет домой?

   Мужчина пришел в замешательство, поскольку видел устремленные на него глаза прихожан и знал, – чтобы мистер Кулмер услышал его, ему придется кричать. Поэтому он просто приложил к губам палец, призывая того к молчанию. Но мистер Кулмер расценил этот жест противоположным образом.

   – Спеть другой гимн? Ладно.

   Он уткнулся в свой сборник и снова запел. Священник был вынужден оставить кафедру, поспешить по проходу к мистеру Кулмеру и все ему объяснить. Мистер Кулмер замолчал, и священник мог продолжить проповедь. Однако, по окончании, он написал мистеру Кулмеру записку с просьбой в будущем не петь, ибо это вызывает эффект, сравнимый разве с непристойным поведением мальчишек на задних скамьях.

   Глава XI. – На рыбалку вниз по реке. – Трудности путешествия. – Серия несчастных случаев. – Наше возвращение домой, полученный опыт. – Письмо по поводу рыбной ловли. – Неприятности, с которыми сталкивается рыболов. – Лейтенант Смайли. – Его воспоминания о преподобном мистере Блоджетте. – Еще один достойный миссионер.

Говорят, что в наших местах прекрасная рыбалка. Некоторые из моих соседей в последнее время принесли домой огромное количество различных видов рыбы, помимо совершенно потрясающих рассказов об этом восхитительном виде спорта. Рассказы рыболовов и их трофеи постепенно возбудили в мистере Бобе Паркере жажду примкнуть к поклонникам этого времяпрепровождения, и ему удалось убедить меня принять участие в экспедиции вниз по реке по рыбным местам. Вчера мы начали наше предприятие. Я нанял лодку у одного человека; после того, как мы упаковали в корзины съестные припасы, заготовили приманку и уложили снасти, а также тяжелые камни, долженствовавшие служить нам якорями, мы были готовы пуститься в плавание.

Мы отправились ранним утром, и тут, к своему ужасу, я обнаружил, что начался прилив, очень быстро поднимавший воду. Поскольку нам нужно было спуститься по течению около четырех миль, это обстоятельство играло важное значение. Мистера

Паркера при всем желании нельзя отнести к искусным гребцам, поэтому, прежде чем он расположился на сидении и взял в руки весла, нас отнесло в противоположном нужному направлении ярдов на двести. После изнурительных усилий в течение получаса, нам удалось оказаться в трех четвертях мили ниже города; здесь Боб сообщил мне, что ему будет удобнее грести, сидя на моем месте. Мы с ним поменялись, и за то время, пока происходила эта процедура, течение отыграло треть выигранного нами расстояния. В конце концов, наши продолжительные старания увенчались успехом, и мы спустились на две мили к месту нашего назначения, но тут мистер Паркер заметил, что следует остановиться и передохнуть; если он сделает еще хоть один взмах веслами, то просто умрет. Мы на некоторое время отложили весла и получили возможность утереть пот и охладить в реке взбухшие волдырями ладони. Паркер осведомился, не стану ли я возражать, если мы снова поменяемся местами. По его словам выходило, что он совершил страшную ошибку, поменявшись местами в первый раз. Я не возражал, и течение на этот раз отыграло полмили; так что когда мы, наконец, оказались на месте, утро было в самом разгаре. Боб совершенно изнемог и предложил отказаться от рыбной ловли, а пристать к берегу, где мы могли бы полежать под деревьями и приготовить завтрак.

Однако, поскольку наша цель состояла в ловле рыбы, я напомнил об этом Бобу и сообщил, что полон решимости заняться именно этим. Мне было бы стыдно возвратиться домой, даже не попробовав. Я не посмел бы взглянуть в глаза человеку, у которого арендовал лодку, когда он спросил бы меня о результатах ловли. Поэтому мы обвязали камень веревкой и бросили его за борт, встав, таким образом, на якорь. После чего, наживив крючки, забросили удочки в воду и принялись ждать.

   Нам понадобилось все наше терпение, поскольку рыба не желала хватать нашу наживку, словно очумелая. На самом деле, поначалу она раз или два слегка потревожила ее, после чего словно вымерла. Мы сидели, оборотившись к берегу спинами, наблюдая за неподвижными поплавками, когда Боб вдруг воскликнул. Осмотревшись, я обнаружил, что мы продрейфовали с полмили от первоначального места и оказались на середине реки (ее ширина здесь составляла около четырех миль). Узел, которым мы привязали камень, ослаб, он выскользнул и перестал удерживать лодку.

Мы выгребли обратно к берегу и высадились, намереваясь найти еще один камень. Нам это не удалось, поэтому мы снова сели в лодку, вогнали одно из весел в дно и привязались к нему. У Боба клюнуло. Он подсек и подтащил к поверхности воды краба, который мгновенно отцепился и бочком скользнул под днище лодки. После этого каждый из нас поймал маленького окуня, что чрезвычайно подогрело наш энтузиазм. Но в этот момент весло вылезло из дна, выскользнуло из петли и стало удаляться. Перспектива вернуться обратно с одним веслом была настолько ужасающей, что я немедленно скинул одежду и поплыл за беглым веслом. Между тем, лодка стала дрейфовать, так что к тому времени, когда я настиг ее и был втащен в нее Бобом, обессилел настолько, что, казалось, еще мгновение, и я пойду ко дну.

Затем мы снова закрепили весло, и я держался за него одной рукой, второй рукой удерживая удочку. У каждого из нас клюнуло, мы оба энергично подсекли. Рыба отчаянно сопротивлялась, пока мы извлекали ее к поверхности, но когда наши крючки попали в поле видимости, оказалось, что они пусты, а леска перепуталась. В следующий раз Боб зацепился за что-то на дне; пытаясь отцепиться, он в раздражении дернул изо всех сил, леска не выдержала, и он лишился снасти. Потом, желая вымыть руки, Боб опрокинул лодку, ящик с наживкой улетел за борт, и мы сделали вполне определенный вывод, что пора сматывать удочки.

   Мы отправились домой, начался отлив, и нам удалось достичь города только с наступлением темноты. Человек, у которого я нанял лодку, только что телеграфировал в Дэлавер Сити с целью узнать, не имеется ли там двух подозрительных мужчин, пытающихся продать лодку. Он содрал с меня дополнительную плату за пользование лодкой сверх срока, за опоздание, а также стоимость телеграммы.

При этом я считаю ниже своего достоинства приводить его грубые слова и наглые критические замечания в наш адрес, описывающие наши способности к искусству рыбной ловли.

   Мне пришлось призвать на помощь все свое терпение, хотя это было трудно, очень, очень трудно, чтобы выдержать, по прибытии домой, испытание, когда миссис Аделер, с приветливой улыбкой на лице встретила нас в дверях и спросила: «Где улов?», после чего сообщила, что она пригласила к чаю Магрудеров, что рассчитывает подать наш улов на стол в качестве главного блюда, и что в доме, кроме него, совершенно нечего приготовить.

– Дорогая, все, что у нас есть, это два маленьких окуня, один бутерброд с ветчиной, два бардовых носа и искреннее, от всей души, отвращение к жалкому занятию, которое некоторые люди рассматривают как самое прекрасное развлечение. У нас нет, дорогая, ни одной рыбы, которая была бы достойна так называться, и в будущем, если мы захотим ею полакомиться, то будем покупать ее у тех несчастных, которые занимаются ее ловлей. Поверь, дорогая, рыболов заслуживает тех денег, которые просит за нее. Я же никогда не стану рыболовом, даже если мне посулят все богатства приисков Голконды или какого-нибудь набоба.

   Наш печальный опыт, полученный на реке, искушает меня передать в деталях те неприятности, которым, как класс, подвергаются рыболовы-любители. Об удовольствиях рыбной ловли было сказано и написано огромным количеством сентиментальных людей, начиная со старого Исаака Уолтона до мистера Прайма; но история страданий, которыми зачастую сопровождается этот вид спорта, еще не была никем описана с достаточными подробностями. Мученики рыбной ловли слишком долго держали все в тайне. Пришло время сказать об этом вслух. Я решил представить свое произведение в виде письма мистеру Бенджамину Ф. Батлеру, поскольку, во время заключения Вашингтонского договора, он высказал огромное возмущение по поводу притеснений американских рыболовов, обозначенных в данном документе, а также потому, что он является самым подходящим человеком, чтобы понять содержащиеся в нем увещания, хотя бы и в форме легкого бурлеска, не смотря на то, что разговор идет о вещах очень даже серьезных.

НЕСЧАСТЬЯ, ПОДСТЕРЕГАЮЩИЕ РЫБОЛОВОВ

   УВАЖАЕМЫЙ ГЕНЕРАЛ: В последнее время я много размышлял над вопросом, касающимся рыбной ловли, и убежден, что Ваше неприятие соответствующих положений Вашингтонского договора имеет под собой весьма веские основания. В договоре, на мой взгляд, совершенно не отражены причины, заставляющие рыболова жаловаться, а также те средства, которые позволят снизить число этих самых жалоб, в то время как это совершенно необходимо при мудром государственном подходе. Позвольте мне предложить Вам соответствующие доводы с целью призвать правительство к созданию соответствующей комиссии для повторного рассмотрения данного договора с учетом тех фактов, которые я излагаю ниже, тем самым освещая этот насущный вопрос с новой стороны.

   Мой опыт рыболова убедил меня в том, что одно из наиболее серьезных и главных препятствий, которые необходимо преодолеть, заключается в трудности добывания червей. Возможно, Вам приходилось наблюдать, как в таких случаях действует заядлый рыболов? Он ищет их днем, когда тепло, и его операции с лопатой вызывают у него обильное потоотделение. Он, как кажется, никогда не копает в том месте, где имеются черви. Он затрачивает энергию, пока не выкопает пары погребов или стрелковых ячеек, из каковых ям добывает, как правило, двух-трех червей, в то время как вокруг него

вся земля покрыта отверстиями, через которые исчезают эти существа, прежде чем он успевает их схватить. Оперативность, с какой червяк проделывает норку в земле и исчезает в ней, докапываясь, по всей видимости, до центра земного шара, причем именно тогда, когда он вам нужен, является постоянной головной болью рыболова. Из-за этого сильно страдают размеры улова.

Если созданная высокая международная комиссия примет на себя ответственность за выработку согласованных действий всех цивилизованных стран мира на предмет исправления породы червей, то необходимые благословенные результаты, несомненно, не заставят себя долго ждать. Я уверен, что любой рыболов, который мог бы выступить в Конгрессе и рассказать о проблеме червей, заставил бы его членов разрыдаться и залить слезами присутственный зал.

Но, даже обеспеченный приманкой, как Вам должно быть известно, рыболов может часами сидеть на берегу водоема, глядя на поплавок, пока у него не устанут глаза и не закружится голова. Наконец, терпение у него лопается, он приходит к выводу, что рыбы здесь нет, вынимает снасть с целью перебраться на другое место и обнаруживает, что какая-то шальная рыбешка давным-давно утащила наживку с крючка, не поставив об этом в известность изменением положения поплавка.

Смею думать, что подобная ситуация с незаметным сдергиванием наживки должна присутствовать в договоре. Более того, полагаю, что этот пункт вызвал бы изумление и произвел сенсацию в дипломатических кругах, более, чем все прочие пункты. Его введение в международное право внесет освежающее разнообразие в сухие документы и даже, возможно, послужит основанием к предотвращению разрушительных войн.

   Еще одной причиной страданий рыболова, на которую следует обратить внимание, это поклевка. Он может ожидать ее часами, и, не дождавшись, считает для себя возможным на мгновение отложить удочку, чтобы зажечь трубку. Стоит ли говорить, что едва он зажигает спичку, как поплавок сразу же ныряет, свидетельствуя о самой грандиозной поклевке за день. Поплавок тонет, выныривает, тонет снова, и неподвижно замирает как раз в тот момент, когда рыболов спешно подхватывает удочку, только для того, чтобы убедиться – рыба ушла.

   Такое поведение рыбы заставляет рыболова умерить возникшие у него чувства посредством произнесения крепких выражений, иначе ругани. Британский премьер, я в этом уверен, согласиться на переговоры и по второму вопросу, если Вы хорошенько на него нажмете. Он должен понять, что если клев никак не будет соотноситься с поведением рыболова, а также если у него не будет закрепленного законом священного права ругаться по этому поводу, рыболовный спорт зачахнет под напором большого количества испытанных его приверженцами унизительных неудач.