Текст книги "Зелимхан"

Автор книги: Магомет Мамакаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

пациенту.

– Так врачевали наши деды, – говорил он,

заворачивая голени харачоевца в горячую шкуру, только что

снятую с барана. – Я знаю много случаев, когда от

этого люди поправлялись.

Нури аккуратно кутал ноги больного в черную

шерсть с солью, поил его теплым айраном. В общем,

делал все, что делали в таких случаях мудрые предки.

И вот спустя месяц-другой Зелимхан почувствовал

облегчение. Кроме того, здесь он был в безопасности и

мог часами лежать, глядя в обширную степь, согретую

горячим солнцем. С его зорким глазом абрека и метким

ружьем тут ничто не угрожало ему.

Нури тоже повеселел, обрадованный результатами

своего лечения. Он приносил больному холодную воду

из колодца, по вечерам рассказывал о жизни и быте

ногайцев. И слушая этого доброго человека, Зелимхан

понемногу забывал боли, улыбался. Он уже вставал,

ходил по юрте, совершал короткие прогулки в степь.

* * *

...Чистое знойное небо августа. Тихий ветер

колышет сожженные зноем травы и лениво катит мимо юрты

круглые шары перекати-поля. Вот прилетел откуда-то

черный ворон и опустился на гладкий прокаленный

солнцем череп вола. Долго и задумчиво сидел ворон,

подкарауливая добычу, но, не обнаружив ничего заман-

чивого, нехотя поднялся и улетел, лениво помахивая

крыльями.

напевал харачоевец, расхаживая перед юртой. Зока,

посланный за новостями в Чечню, еще не возвратился.

Нури был в степи с овцами. Зелимхан опустил пондар и,

опираясь на него, как на палку, медленно побрел в

степь. Здесь ею глазам открылось поле, усеянное

бело-желтыми и красно-черными цветами. «Что за диво, —

глядел изумленный абрек, – как могли под таким

знойным небом, на песках сохраниться эти чудесные цветы?»

Зелимхан окинул взглядом бесконечную степь и вдруг

заметил двух всадников. Они были еще далеко, но его

зоркие глаза узнали коня Зоки. Вскоре стало понятно,

что это и правда его старый друг. А кто же второй? По

виду чеченец, «о этого человека он не знал.

Всадники подъехали и спешились.

– Да будет добрым ваш день. Это вы, Зелимхан? —

вежливо спросил незнакомец. – Меня прислал к вам

Шахид.

– Да полюбит вас аллах! – отвечал абрек. —

Только кто такой Шахид? – спросил он, и ни один мускул

не дрогнул на его лице.

– Шахид Борщиков из Шали.

Старый пастух с тревогой наблюдал за этой сценой.

– Позвольте, – вмешался он. – Этот человек

догнал меня недалеко отсюда, а ведет себя сейчас так,

будто это я его привел сюда. Я хочу знать, кто он такой

и откуда родом.

– Я из Шали, – отвечал незнакомец. – Меня

зовут Элмарза, я приехал к Зелимхану с добрыми вестями

от его близких.

– Зачем нам знать, кто этот человек, – спокойно

заговорил абрек, обращаясь к Зоке. – Он ведь ищет

Зелимхана, а его здесь нет.

Элмарза стоял, растерянно переводя взгляд с одного

на другого. Он явно старался понять, что происходит.

«Вряд ли тебя прислал Шахид, – думал между тем

Зелимхан. – Тут что-то не чисто, ведь, кроме меня и

Зоки, никто не знал о нашем отъезде сюда».

– Простите, – произнес наконец Элмарза, словно

в ответ на его сомнения. – Я не знаю, откуда узнал Ша-

хид, что Зелимхан находится здесь, но он сказал мне:

поезжай в Ногайские степи, найди его там и передай,

что у меня опять есть белый порошок от лихорадки.

Зелимхан сразу насторожился: белый порошок ему

действительно да/вал Борщиков, а значит, и человек этот

прибыл именно от него.

– Хорошо, – сказал абрек, – мы обманули

тебя, – он оглянулся на Зоку. – Но мне сейчас не нужен

белый порошок. Здесь жарко и сухо, лихорадка больше

не мучает меня.

– Но ведь вы собираетесь еще возвращаться в

Чечню?

– Собираюсь, но не сейчас.

Элмарза замолчал, будто взвешивая то, что

собирался сказать. Потом подошел поближе к абреку и

произнес тихо, глядя ему прямо в глаза:

– Шахид еще просил передать вам, что есть

возможность вернуть из ссылки вашу семью. Это очень

трудно, но можно попробовать.

Зелимхан вздрогнул и буквально впился глазами в

своего гостя. Но тот выдержал его взгляд.

– Мне надо поговорить с Шахидом, – выдавил из

себя абрек. – Но я не хочу ехать в Шали. Оттуда уже

несколько раз исходило предательство. Я говорил об

этом Шахиду. Как только я вернусь в Чечню, я вызову

его куда-нибудь в горы.

– Вы можете вызвать его через меня, – подумав,

предложил Элмарза. – Мой дом стоит в стороне от

всякого жилья, у самого леса. Я могу объяснить вам...

– Хорошо, – сказал Зелимхан. – Я подумаю.

Когда неожиданный гость уехал, Зока долго

хмурился и все же не выдержал, заговорил:

– Не хочу расстраивать тебя, Зелимхан, но не

нравятся мне твои связи с Шахидом.

– Почему ты так плохо думаешь о нем, Зока? Он

же был с нами в Кизляре, к тому же он мой родственник.

– Пусть он бывал бы с нами не только в Кизляре,

но даже в Крыму, все равно я не верю ему, – махнул

рукой старый пастух.

– Не знаю... – задумался харачоевец. – Я не

вижу никаких причин для сомнений в его верности...

И потом, он говорит, что можно вернуть Бици с

детьми.

– А правда ли то, что он говорит? – усомнился

пастух.

Зелимхан в задумчивости пожал плечами.

** *

На этот раз Борщиков сам, без приглашения, поздно

вечером явился к штаб-ротмистру Кибирову.

– Хотел пригласить вас к себе в гости, – сказал

Шахид, низко кланяясь. – Но побоялся испортить

дело. Если бы вы побывали в моем доме, об этом

непременно стали бы говорить.

– Вы еще успеете пригласить меня в гости, Шахид.

Вы правильно сделали, что сами пришли.

Осторожность никогда не может помешать, – похвалил ша-

линца Кибиров. – Ну, рассказывайте, что у вас

нового?

– Есть новости, господии штаб-ротмистр, —

Борщиков потер свои пухлые руки, присаживаясь около

хозяина. – Теперь Зелимхан не уйдет из наших рук. Но...

– Опять «но»? – перебил его Кибиров.

– Нет, вы послушайте, господин штаб-ротмистр,

теперь дело наше верное. Вы помните, еще давно генерал

Шатилов говорил, что нужно иметь точный план поимки

Зелимхана? Так вот, такой план есть...

– Это становится интересным, – промолвил

Кибиров, откидываясь на диване.

– Один мой человек может стать близким

другом Зелимхана, но для этого требуется ваша

помощь.

– Какая?

Борщиков немного помялся.

– Надо вернуть из ссылки семью абрека, —

выпалил он, словно сам испугавшись этой просьбы.

– Да вы с ума сошли, господин Борщиков, —

искренне изумился Кибиров. – Это может решить

только генерал.

– Вот об этом я и прошу. Вспомните, ваше

высокоблагородие, ведь с тех пор, как Зелимхан живет без

семьи, его стало гораздо труднее выследить.

– Это, положим, верно,– задумчиво произнес

офицер. – Ну а что дальше? Предположим, я уговорю

генерала.

– Тогда Зелимхан будет верить мне как самому

верному своему другу. Семья его по возвращении

сможет встретиться с ним в доме моего человека, о котором

я вам уже говорил...

– Можете не продолжать, – перебил его

штаб-ротмистр, иронически улыбаясь. – Дальше все пойдет как

по нотам: генерал Михеев пошлет к этому дому целую

армию, абрек же очередной раз сбежит, – Кибиров

махнул рукой. – Вы, именно вы сами должны

покончить с Зелимханом.

– Господин штаб-ротмистр, выслушайте меня,

пожалуйста, – умоляющим голосом произнес

Борщиков. – Хоть Зелимхан и серьезно болен, но брать его

очень опасно. Жертвы будут, – после некоторой паузы

продолжал он. – Мой же человек берется тайком

выдать нам его труп.

– Золото, а не человек! – воскликнул Кибиров,

хлопнув себя по коленке.

– Он просит за это всего одну тысячу рублей.

– Не будем торговаться, Шахид, мы не на

базаре, – строго заметил штаб-ротмистр. – А этому

вашему человеку действительно можно доверять?

– Вполне. Если он возьмется, то обязательно

все будет сделано, – Борщиков просиял, предвидя

успех, и, наклонившись к собеседнику, добавил:

– Страшно жадный, за деньги он и родного отца

продаст.

– Значит, он берется выдать нам его мертвого, так,

чтобы никто нас не знал?

– Да. Если, конечно, мы ему заплатим, —

осторожно ответил хитрый шалинец. – Просите генерала, пусть

выделит для этого еще тысячу рублей.

Кибиров на минуту задумался.

– Ладно, – сказал он, понизив голос. – Ни

генерал, ни кто другой не должен знать, что выдадут его

нам мертвым. Поняли?

– Так точно.

– Обещайте этому вашему человеку от моего

имени одну тысячу рублей. Колда дело сделаем, деньги

найдутся.

Тихие сентябрьские дни 1913 года. С полей веяло

молочным ароматом поспевающей кукурузы, на

дорогах, как обычно, натужно скрипели крестьянские арбы.

Люди готовились отметить праздник окончания ура-

зы. Хозяйки белили дома, прибирали в комнатах,

готовили праздничную одежду для мужей и детей. Отцы

обещали мальчикам, что завтра утром посадят их на

лучших коней, чтобы они веселой компанией понеслись

вдоль всех дворов, поздравляя взрослых с праздником

уразы.

В такой день веселятся даже те, кому и кутнуть-то

не на что. Веселятся потому, что так повелевает

всесильная вера в законы, данные Магометом.

Казалось, все в мире сулило сейчас только хорошее,

но на душе у Зелимхана было тревожно, и даже не с

кем было ему поделиться этой тревогой. Теперь он мало

с кем говорил о своих чувствах, предпочитал молчать и

настороженно прислушиваться. Он с горечью

вспоминал слова своей матери: «Ты лее ведь один, разве

выстоишь против целого света?»

Вот уже несколько недель знаменитый абрек,

послушавшись Шахида Борщикова, скрывался в лесу,

неподалеку от дома Элмарзы, на берегу Шела-ахк. Жил он

теперь, словно раненый зверь – больной, без крова, без

друзей, без родных, готовый из последних сил

броситься на нападающего. Тяжелый недуг отнял у него и

сильные руки и ястребиный взор, которым он так зорко

прощупывал когда-то ущелья, овраги, леса и поляны.

Сейчас Зелимхан полулежал на каменном ложе у

входа в пещеру и тихо напевал:

Песня смолкла. Харачоевец с каким-то особенным

исступленным восторгом всматривался в

открывающийся его взору пейзаж. Он всегда любил природу, но

никогда раньше она не казалась ему столь понятной и пре-

красной. А ведь всю эту красоту он постоянно видел —

видел, не видя. И только в эти последние дни он

духовным взором обнаружил свое единство с первозданным

Лаосом уходящей за горизонт грядой гор.

И как это они до сих пор прятались от него, эти

буйные травы и осенние цветы, тенистые долины, купола

гор и лесов, отливающие всеми оттенками зелени? Да,

конечно, раньше все это было лишь фоном, на котором

разворачивалась драматическая картина его

смертельной борьбы, или условиями страшной задачи, которую

нужно было поминутно решать и ответом на которую

были – его жизнь или смерть. Зелимхан мог назвать

здесь по имени любое жилье, холмик или дерево, зиал

каждую скалу и каждый ручей до самого горизонта. А

вот суровую красоту и мягкую прелесть этих долин —

все это он открывал впервые.

– К вам гости, Зелимхан, – услышал он вдруг

знакомый голос.

Раздвигая густую листву кустарника, на поляну

вышел рыжеволосый Элмарза. Лицо его светилось

счастливой улыбкой. Следом за ним шел Муги, который тут

же бросился в объятия отца. Бици с маленьким Омар-

Али на руках стояла, покраснев от смущения, не зная,

как ей быть: она не могла обнять мужа в присутствии

постороннего человека. Да и сам Зелимхан, так долго

мечтавший увидеть жену и детей, встретил их

по-мужски сдержанно, одной лишь улыбкой. Но по румянцу,

выступившему на его щеках, можно было угадать его

радость. Он ласково глядел на своих сыновей.

– Я пойду и покараулю там, внизу. А вы отдохните

и поговорите, – сказал Элмарза и ушел.

Бици усадила маленького Омар-Али на

разостланную бурку и, разговаривая с мужем, вынесла из

пещеры медную кастрюлю, помыла ее, наполнила холодной

водой и, бросив туда несколько кусков сушеного мяса,

поставила на огонь, горевший у входа.

– Ты любишь это блюдо, – сказала она, —

поэтому я специально привезла немного муки.

Пока закипала вода в котле, жена присела около

Зелимхана, взяв сына на руки. На ее сравнительно

молодом лице сейчас играл румянец, она была довольна и

спокойна. Маленький Омар-Али развлекал всех.

Широко открыв большие темно-карие глазенки, он с интере-

сом прислушивался к пению птиц и рокоту реки. Потом

это ему надоело, и он начал капризничать. Больше всех

им занимался Муш. То развеселит смешным словом, то

возьмет за ножку и пощекочет ее или покажет какую-

нибудь незнакомую вещицу, чтобы отвлечь внимание.

Зелимхан с нежностью посматривал на сыновей, не

подозревая, что старший из них через десять лет

погибнет в отряде рабоче-крестьянской армии, защищая от

врагов отца первое свободное государство трудящихся.

Младший же – Омар-Али – еще через четверть века,

работая в органах Советской власти, также отдаст свою

жизнь за интересы народа. Но мог ли сейчас предвидеть

больной абрек такое?

– Как вы устроились в Грозном? – спросил

Зелимхан у жены, снимавшей пену с кипящей воды.

– Хорошо, – ответила Бици. – Шахид Борщиков

нашел нам квартиру. Нас никто не трогает.

– А трудно пришлось вам в Сибири?

– Нет, не особенно, – сказала она. – Туда и

обратно везли на поезде, кормили тоже неплохо. – Бици

подлила в котел свежей воды и продолжала: – Там

много было ссыльных людей, все они такие добрые.

Была у меня там подруга – Валентина Михайловна, так

она больше меня заботилась о наших детях.

– Дада, она учила меня читать и писать

по-русски, – вдруг вмешался Муш. – А теперь в Грозном я

буду ходить в русскую школу.

– Это хорошо, – улыбнулся отец. – Значит, у

меня будет свой писарь, чтобы писать генералам и

царю.

– Я еще плохо знаю грамоту, – признался Муги.

– Вот выучусь и тогда напишу царю, чтобы он оставил

тебя в покое.

* * *

Зелимхан неожиданно встал и, взяв винтовку, ушел

в лес. Вернулся он, когда уже стемнело.

– Куда же ты ходил? Раза три подогревала еду в

ожидании тебя, – ласково упрекнула Бици мужа и

поставила перед ним отварное мясо с галушками и

чесночным настоем.

Дети как сидели на бурке, так там и уснули.

– Накормила их? – спросил он вместо ответа и,

сн'яв с себя черкеску, укрыл ею детей.

– Конечно, накормила. Все ждали тебя, утомились

и вот уснули.

Ел Зелимхан очень вяло, без аппетита.

Чувствовалось, что он чем-то встревожен.

– Что же ты так плохо ешь? Может, мясо не

нравится? – спросила Бици. – Прими свое лекарство и

запей вот этим, – она поставила перед ним глиняную

чашку с горячим бульоном.

– Плохо мне от этого лекарства, – сказал

Зелимхан, беря чашку.

– Почему?

– Все только потею и с каждым часом слабею от

него.

– Тогда не пей его. Может, и так обойдется, аллах

смилостивится над нами.

Покончив с едой, Зелимхан взял «а руки сонного

Омар-Али, разбудил Мути и сказал жене:

– Возьми эту бурку, из пещеры ковер и иди за

мной. Лучше переберемся в более безопасное место.

– Все никому не веришь? – тихо сказала Бици.

Зелимхан не ответил, только взглянул на жену и

пошел в лес. Шагах в двухстах от пещеры у абрека

оказался уютный шалаш, крытый свежим сеном. Уложив

детей, он вышел навстречу жене, которая несла ковер

и бурку.

– Людям я всегда верю, Бици, – сказал ей

Зелимхан печально, – но ведь предатели – не люди. В этом

все дело.

Бици и так была огорчена своей неосторожной

фразой. Она молча вошла в шалаш, проверила, хорошо

ли укрыты дети, потом вышла и безмолвно

опустилась рядом с мужем, сидевшим на разостланной

бурке.

– Там, в Сибири, с нами было много ссыльных, —

сказала она после длительного молчания, – они

говорили, что скоро уберут царя и тогда все люди будут

жить свободно, а такие, как ты, окажутся © большом

почете...

– Со дня своего рождения слышу эти разговоры о

овободе народа. Я мало верю им, – холодно оборвал ее

абрек. Он положил рядом с собой винтовку и прилег

на бок.

Минуты две они молчали, слушая тишину леса.

– Бици, – вдруг заговорил Зелимхан дрогнувшим

голосом, – выслушай меня и исполни все, что я

скажу.

– Если позволит аллах, – откликнулась жена.

– Если вдруг меня не станет, из тех денег, что мы

собрали для поездки в Турцию, часть пошли своим

друзьям в Сибирь, чтобы они не голодали...

– Ты говоришь так, будто собираешься умирать, —

с тревогой перебила его Бици.

– Сон плохой я видел, – абрек слегка наклонился

к жене.

– Но ты же ие веришь онам.

– Нет, не к добру это, – вздохнул Зелимхан, – или

убьют меня или лихорадка затреплет...

– Ну что ты. Не надо, не говори так, – обняла она

его за плечи.

– Я бы рад молчать, да, видно, на то воля аллаха,—

сказал он, вглядываясь в лес. – Детей береги. Скоро

Муги станет большой и будет тебе помощником. Сделай

все, чтобы он не пошел по мо:им следам.

– Ну хватит об этом, мне и без того страшно, —

взмолилась Бици. Она не могла примириться с мыслью,

что ему, с такой прекрасной душой и сильным телом,

суждено погибнуть. «Нет, этого не может быть», —

твердило ей сердце.

А Зелимхан не слушал ее и все говорил, говорил.

– ...Построй домик, купи корову. Надеюсь, хорошие

люди помогут вам уладить наши кровные счеты. Да и

что спрашивать с вас – женщин и детей. Зачем

плачешь, глупая? Не плачь, тебе не идут слезы, – он

приласкал жену.

...Ночь была тихая. Будто охраняя их, звезды

глядели с глубокого синего неба, а лунный серп прилег на

самую высокую вершину.

Уставшая с дороги Бици немного вздремнула. Там

внизу, у дома Элмарзы, лаяла собака. Зелимхан еще

долго сидел, любуясь рассветом в горах. Затем,

разбудив жену, он сказал:

– Пора уходить, собери детей. Элмарза должен

проводить вас так, чтоб никто не заметил.

– Ты ведь веришь ему и как-нибудь придешь в его

дом? Нельзя же ночевать только в лесу.

– Ему верю и приду, – сказал абрек.

В ночной тишине где-то тоскливо ухнула выпь.

Неспокойно зашевелились птицы, дремавшие на ветках

деревьев.

В этот поздний час Элмарза пригласил Зелимхана к

себе на ужин.

Харачоевец сидел на грубо отделанном войлоке у

закрытого окна и, сотворив вечернюю молитву, тихим

голосом пел свою любимую песню о герое Балу,

который низверг жестокого черкесского князя:

Песня эта всколыхнула душу Зелимхана. Она

клокотала в нем, как воды Аргуна меж камней и скал,

шумела, как ветер, над горными вершинами. У абрека

даже перехватило дыхание. Если смерть не настигла его в

пещере Цонтароевских гор, если судьба из Ногайской

степи привела его снова .в родные места, значит, аллах

судил ему еще жить. Нет, он еще сядет в седло, еще не

раз, выхватив из ножен шашку, бросится на защиту

бедных и обездоленных...

Во дворе вдруг залаяла собака. Абрек сразу

оборвал пение и прислушался. Он попросил хозяина узнать,

что потревожило собаку. Элмарза послал жену, та

вернулась и сообщила, что на улице все спокойно. Через

некоторое время собака залаяла вновь, теперь она уже

захлебывалась от ярости, рычала и онова принималась

злобно лаять. Тогда во двор вышел Элмарза и долго не

возвращался.

– Что там могло случиться? – забеспокоилась

хозяйка, услышав глухой шум на чердаке. Она бросила

половник, которым собиралась вынуть из котла

галушки, и, тревожно взглянув на Зелимхана, выскочила во

двор. Но тут же вернулась бледная, с трясущимися

руками и, задыхаясь, прошептала:

– Дом окружили солдаты!

Схватив винтовку, Зелимхан стремительно выскочил

в сеии. И сразу совсем рядом, за его спиной, прогремел

выстрел. Неестественно откинувшись назад, абрек слег-

ка покачнулся, но тут же выпрямился и, почти не

целясь, послал пулю на чердак и еще четыре – на улицу.

После этого, нагнувшись, он не вышел, а волчком

выкатился во двор...

Солдаты с криком «ура» повылезали из своих

укрытий и открыли беспорядочную стрельбу. Отстреливаясь

на ходу, Зелимхан бросился к стогам кукурузной

соломы и укрылся в них.

В ту же минуту дождь, собиравшийся весь день,

полил как из ведра. Сверкнула молния, осветив цепь

солдат, сомкнувшуюся вокруг абрека. «О аллах, само

небо покровительствует мне!» – подумал Зелимхан,,

стреляя туда, где успел заметить офицера. И тут он

громко и страстно запел доа. Что-то жуткое было в

этом пении, даже солдат пробрала дрожь. Вновь

блеснула молния, и в пяти шагах от себя абрек разглядел

труп офицера. В темноте, казавшейся после молнии

еще более непроглядной, Зелимхан перебежал к

другому стогу. Бежать дальше не хватало сил, ноги не

слушались его. Мокрая от крови и дождя рубашка

прилипала к телу. Не выпуская из рук винтовку, он

прижался к стогу раненой спиной и зорко всмотрелся в

темноту.

Опять со всех сторон загремели выстрелы. Но едва

кто-нибудь из солдат пытался приблизиться к

заветному стогу, невидимый абрек вскидывал винтовку, и

очередной смельчак падал на землю. Несмотря на окрики

офицеров, желающих идти на верную смерть оказалось

немного, и скоро перестрелка прекратилась.

Воцарилась напряженная тишина. Только из дома Элмарзы

доносились женский плач и причитания. Это плакала

жена Элмарзы: пуля, посланная Зелимханом на чердак,

поразила предателя в сердце.

Шли часы, и солдатам представлялось, что абрек

давно мертв, но суеверный ужас перед ним был столь

велик, что все предпочитали дождаться утра, чтобы

увидеть его труп.

Но едва в предрассветном тумане стали

вырисовываться окружающие предметы, словно из-под земли

перед солдатами появился Зелимхан.

– Эй, господа офицеры, взгляните сюда! – крикнул

абрек. – Меня не берут ваши пули! А сейчас пора

утренней молитвы.

И он громко запел:

Это было так неожиданно, что солдаты застыли в

ужасе, не веря своим глазам.

– Не слушайте его, у этого разбойника нет бога! —

крикнул кто-то из офицеров и скомандовал:

– Огонь!..

Грянул залп, и Зелимхан упал как подрубленный.

Но в тот же миг снова вокочил на ноги и выпустил еще

пять смертельных пуль в своих врагов. Дальше все

происходило, как в фантастическом сне: раздавался залп,

абрек падал, как заколдованный, вставал, и снова

гремели его выстрелы. И так продолжалось минут

двадцать. Наконец он упал и не встал. Но когда один из

офицеров с криком «ура!» устремился к нему, Зелимхан,

видимо, не в силах поднять винтовку, сразил его

выстрелом из браунинга.

Все было уже кончено: ноги его подкосились, и он

опустился на колени. Кровь текла из его

многочисленных ран так, что он походил на какой-то красный

призрак. И все же Зелимхан встал во весь рост и, громко

читая Ясын1, пошел навстречу подползавшим к нему-

солдатам.

– Ложись, ложись! – истерически крикнул Киби-

ров, прячась за стог соломы.

А Зелимхан шел на врагов и читал:

– Ясын вал-гсуранил хаким, иннакала минал мур-

салийм...

_______________________________________________________________________

1 Ясын – отходная молитва, обычно читаемая по-арабски на

смертном одре или на могиле умершего.

Еще выстрел – и Зелимхан рухнул на свою

винтовку. Оборвались слова Ясына, но еще долго никто из

солдат и офицеров не решался подойти к нему, на всякий

случай всаживая десятки пуль в мертвое тело абрека.

Потому что и мертвый он казался своим врагам живым.

Когда Муслимат, придя из магазина домой, со

слезами на глазах сообщила матери, что газетчики на

улицах Грозного кричат об убийстве солдатами Кибирова

абрека Зелимхана, Бици просто не поверила.

– Успокойся, доченька, – сказала она довольно

спокойно, – ничего дурного с твоим отцом не

произошло.

– Как же, мама, я сама видела эту газету, —

плакала Муслимат.

– Эти газеты уже много раз извещали свет о

гибели твоего отца. А он оказывался потом живым и

невредимым. И сейчас царские чиновники хотят похвастаться

перед людьми.

Бици и правда с годами поверила в неуязвимость

Зелимхана для врагов, но вскоре после разговора с

дочерью в дом к ней явился важный чиновник и

предложил вместе с ним отправиться в Шали, чтобы опознать

труп мужа. Но и к этому Бици отнеслась спокойно,

даже заявила, что ей в Шали нечего делать. Однако вес

же поехала туда по настоянию Зезаг, которая после

гибели Солтамурада верила всяким снам и дурным

предчувствиям...

Стояла грустная пора осеннего листопада. В Шали

на базарной площади собралось множество военных

разных чинов, а у их ног действительно лежал

безоружный мертвый Зелимхан. Бици сразу уанала его. Кровь

отхлынула от ее лица, еще чернее стали темные глаза,

брови насупились. Дрогнули колени, а худые жилистые

руки схватились за сердце. Но сердце не выдало ее, и

на вопрос полковника: «Узнаете его?» – жена знамени-

того абрека отрицательно покачала головой. Увидев

бледное и суровое лицо матери, Муслимат тоже сказала:

– Нет, это не наш отец.

Только Зезаг призналась, что это и есть Зелимхан.

Бици так и не промолвила ни слова. Она стояла,

полагая, что ей отдадут труп мужа, дабы она могла

похоронить его.

Нет, штаб-ротмистр Кибиров не собирался отдавать

овою добычу. Как главный герой сегодняшнего дня, он

важно восседал на стуле впереди собравшихся,

возвышаясь над мертвым Зелимханом и довольный своей

жертвой. Но на молчаливую толпу крестьян он

поглядывал настороженно и недоверчиво. Их хмурые лица

невольно внушали ему страх. А тут еще письмо от

однокашника по кадетскому корпусу, в котором тот сообщал

о своем участии в подавлении крестьянского бунта

против помещиков в Тверской губернии. «Значит, не

только в одной Чечне эти недовольные... Их развелось по

всей России», – подумал Кибиров, напуганный этим

письмом, и ему показалось, что стул, на котором он

сидит, вдруг покачнулся, отчего левая нога

штаб-ротмистра, закинутая на правую, машинально сползла на

землю.

Подошел какой-то офицер. Он принес хорошо

знакомую Бици винтовку Зелимхана и положил ее поперек

груди мертвого абрека, затем поднял его холодную

руку и вложил в нее рукоять браунинга. Фотограф сделал

несколько снимков, после этого Бици с детьми и Зезаг

увезли обратно в город.

Спустя несколько дней Бици узнала, что Зелимхана

зарыли где-то во дворе канцелярии Шалииского

пристава, не совершив похоронного обряда. Об этом с

большим сочувствием сообщил ей поручик Грибов. И Бици

почему-то впервые захотелось рассказать этому

незнакомому офицеру о своем любимом муже, о себе, о своих

детях, поведать всю печальную историю своей семьи.

Она стала говорить торопливо, сбивчиво, коверкая

русские слова, опасаясь, что офицер не дослушает ее до

конца. И говорилось все это для того, чтобы ей дали

возможность похоронить Зелимхана с соблюдением

обряда мусульманской религии и традиций чеченцев.

Когда Бици закончила свой рассказ, поручик задумчиво

сказал:

– Поезжайте, Бици, во Владикавказ к генералу, я

помогу вам. Думаю, что он разрешит похоронить вашего

мужа по всем правилам.

– А примет ли меня генерал? – усомнилась Бици.

– Не может не принять, – ответил поручик. – Ведь

он же человек.

– Мой муж при жизни много раз просил генерала

Михеева отнестись к нему по-челшечески, но тот и

слушать не хотел...

Грибов поднял голову и увидел изможденное лицо

женщины.

– Теперь разрешит. Мертвый никому не опасен, —

сказал он, опуская глаза.

Начальника Терокой области Бици увидеть не

удалось: он был в отъезде. Вдову знаменитого абрека

встретила генеральша. Держалась она вежливо, даже

сочувственно.

– И надо же, в такую даль, да еще пешком! —

удивлялась эта изнеженная тучная женщина. – Побудьте

пока у меня в гостях, а приедет генерал – все

разрешим.

– Спасибо вам, большое спасибо, – твердила Бици,

тронутая неожиданным вниманием. – Надо нам

обратно в Грозный, там еще дети остались, – и, взяв за руку

стоявшую рядом дочь, хотела уйти.

– Нет, нег, так нельзя! – настаивала на своем

хозяйка. Она стала расспрашивать смущенную чеченку о

ее жизни.

– Сколько у вас детей, Бици?

– Четверо.

– А старшему околько?

– Старшая вот эта, – показала Бици на Мусли-

мат. – Сыну двенадцать, он дома.

– Ну ничего, скоро помощниками вам будут, не

печальтесь. А похороны разрешим, – заверила ее

генеральша.

Перед ней стояла убитая горем женщина – мать

четверых детей, и по-женоки она понимала ее хорошо.

Вот почему, жена генерала Михеева выполнила свое

обещание.