Текст книги "Зелимхан"

Автор книги: Магомет Мамакаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

было поручено самому наместнику Кавказа. За ходом

борьбы с Зелимханом теперь пристально следили из

Петербурга.

Из Тифлиса непосредственно в крепость Ведено

прибыл помощник наместника Кавказа по военным

делам – генерал Шатилов со свитой. Приезд генерала

был неожиданным и вызвал много толков в крепости.

Ни у кого не вызывало сомнения, что прибытие

высокого начальства связано с делом Зелимхана, однако

находились наивные люди, которые высказывали

предположение, что генералу поручено разобрать жалобу

Зелимхана в Государственную думу.

Худощавый и статный Шатилов был человеком

сухим, точным в своих расчетах и необщительным. Не вдг-

раясь в излишние разговоры, он, как и его

предшественники, начал с того, что вызвал кое-кого из чеченцев и

поставил перед ними дилемму: отдать ему живым или

мертвым Зелимхана или же навсегда покинуть Чечню

и отправиться в холодную Сибирь...

Разумеется, был сформирован и новый .карательный

отряд, призванный «покончить с зелимх-ановским

движением». Во главе его был поставлен штаб-ротмистр

Кибиров, поскольку карьера подполковника

Вербицкого бесславно закончилась отдачей его под суд за

бездеятельность.

Но не только воинский приказ привел Кибирова в

Чечню. Он жаждал совершить акт кровной мести за

своего дядю, полковника Тархана Гулаева, и в этом

отношении им двигали те же побуждения, что и покойным

Гушмазуко, которого он презрительно называл

дикарем. В остальном же горцу Кибирову все было чуждо

здесь: дикие леса, глубокие ущелья, узкие и незнакомые

дороги и, главное, хмурые крестьяне и пастухи,

влачившие безрадостное существование. Больше того, это их

бесправное существование было естественным в

понимании блестящего офицера, привыкшего смотреть на

простых людей Кавказа как на рабов, которые сеют и

убирают для него хлеб, выращивают барашков для

шашлыка, ткут сукна для его нарядных черкесок,

выделывают кожу для изящных сапог, выхаживают для

него рысаков – словом, делают приятной и радостной

жизнь его, Кибирова. Когда же надоедало без конца

пить вино и скакать верхом на коне, можно было

разнообразить эту жизнь тем, что так волнует кровь —

убийством беззащитных этих рабов, да еще и

любоваться, как умирают эти хмурые, молчаливые крестьяне.

Для Кибирова это было развлечением. Но сейчас

острее всего было желание выполнить закон кровной мести.

Завтра его солдаты ворвутся в аул. Они убьют

первого же встречного крестьянина, который посмеет не

так взглянуть на них. Тогда штаб-ротмистр пошлет

начальнику области хвалебное донесение об

уничтожении им очередного сподвижника абрека Зелимхана. Его

будет благодарить сам генерал, пришлет поздравление

и наместник. Разве плохо? Нет, это была прекрасная

перспектива!

Но как ни старался Кибиров, ему не удавалось

напасть на след «государственного преступника», голову

которого он обещал положить на стол генерала

Шатилова. А время шло. Абрек был по-прежнему недосягаем.

Вот уже около двенадцати лет никто не может ни убить,

ни взять его в плен. Зелимхан же доставлял

хвастливому начальству на Тереке большие неприятности.

Задумав увезти у них из-под носа что-нибудь

важное, абрек заранее сообщал об этом штаб-ротмистру

Кибирову так же, как в свое время Вербицкому, даже

называл место и час предварительного сбора своего

отряда, но когда Кибиров прибывал .туда со своими

войсками, оказывалось, что зелимхановцы уже сделали

свое дело и окрылись, а главарь их оставил ротмистру

записку: «Господин Кибиров, вы опаздываете, мне

некогда. Зелимхан».

Много раз дразнил так харачоевец кичливого

офицера, оставляя его в дураках. После очередного

скандала, появляясь перед своими подчиненными, Кибиров

нервно постукивал по сияющему голенищу своего

сапога полированным стеком. Это означало, что

штаб-ротмистр сильно не в духе.

Не в духе был и наместник в Тифлисе. Очередные

реляции о разгроме какого-нибудь горного аула явно не

могли скрыть того, что в поимке знаменитого харачоев-

окого абрека власти нисколько не продвинулись вперед.

Становилось ясно, что рассчитывать можно только на

предательство со стороны тех, кто стоял близко к

Зелимхану. Хорошо понимая это, Шатилов однажды

вызвал к себе Шахида Борщикова из Шали.

– Нам хорошо известны ваши родственные связи с

Зелимханом, знаем мы также, что он общается с вашей

семьей, – сухо сказал генерал. – Выбирайте одно из

двух: высылку в Сибирь или чин русского офицера,

восемнадцать тысяч золотом и триста десятин земли.

Не подготовленный к такому разговору, Борщиков

растерялся.

– В поимке Зелимхана лучше всех могут помочь

властям харачоевские Элсановы, которые преследуют

его из кровной мести, – глубокомысленно изрек он

после долгого молчания.

– Полно притворяться, господин Борщиков, —

перебил его ротммстр Данагуев, приглашенный на эту

встречу как знаток зелимхаиовских дел. Он сидел в

коляске, так как после стычки с Дудой на ассшювском

мосту у него были парализованы ноги. Желая проявить

перед начальством свою осведомленность, Данагуев

многозначительно добавил: – У нас есть данные, что за

последний год вы встречались с Зелимханом...

Борщиков побледнел, в первый момент у него даже

отвисла челюсть, но он быстро взял себя в руки и,

сердито поведя глазами, тихо произнес:

– Это неправда.

– Удивляюсь, ваше превосходительство, —

обернулся Данагуев к генералу. – Как у этого человека

при мне поворачивается язык говорить такое. Ведь я

хорошо знаю все их повадки.

– Кому должно быть стыдно? Вы что – уличили

меня в связях с Зелимханом? А факты где? —

Борщиков постепенно повышал голос, пока не перешел на

крик. При этом он угрожающе положил руку на

рукоять своего посеребренного кинжала.

– Молчите! Бесстыжий человек! – подпрыгнул

Данагуев, упершись руками в края коляски. – Может

быть, мне напомнить вам только две ваши ночи?.. Вас

давно следовало бы заковать в кандалы и отправить в

тюрьму вместе со всеми этими разбойниками!

– Хорошо, что сне не зависит от вас, – съязвил

Борщиков, но тут же, холодея, подумал, что начальству,

возможно, стало известно о его участии в зелимхаиоп-

ском походе в Кизляр. Он сразу осекся и умолк.

– Я покажу тебе, что от меня зависит, сволочь

такая! – кричал Данагуев, потрясая кулаками и дергаясь

в своей коляске, как пес на цепи.

– Хватит! – прикрикнул генерал, стукнув кулаком

по столу. – Что вы тут базар устроили?

На минуту все умолкли.

– Ваше превосходительство, я не буду ничего

говорить при этом человеке, – решительно заявил

Борщиков, первым нарушив тишину.

Шатилов с Данапуевым переглянулись. Адъютант

помог ротмистру выкатить его коляску. В кабинете

остались генерал, Борщиков и поручик Грибов. Он также

был прикомандирован к генералу в качестве знатока

чеченских дел.

– Господин Борщиков, вам не следовало бы так

горячиться, – начал Шатилов. – Ведь о ваших связях с

Зелимханом говорит не один Данагуев.

– Простите, господин генерал, но я связан с ним

не больше любого другого чеченца.

– Нет, вы связаны с ним больше, чем многие

другие, – перебил его генерал. – Вы состоите с ним в

родстве, – Шатилов наклонился к своему собеседнику и

пристально посмотрел ему в глаза. – Я хочу, чтобы вы

меня правильно поняли и не ошиблись в выборе. Дело

ведь не только в кровной мести. Зелимхан осмелился

поднять руку против самодержавия, он вызывает

сочувствие всех недовольных в Чечне, крестьянам внушает не

платить налоги, не выполнять наказы старшин,

истреблять представителей законной власти, – генерал встал

и прошелся по кабинету. – Зелимхан – большое зло, —

проговорил он веско. – И вы обязаны помочь нам

искоренить его. Иначе...

Шатилов вернулся к столу. Борщиков молча сидел

напротив него, опустив голову.

– Ну как, договорились? – спросил генерал,

барабаня пальцами по столу.

– Один я не в силах решать этот вопрос, господин

генерал, – тихо ответил чеченец, и в голосе его уже не

было прежней уверенности.

– Так привлеките к этому делу кого сочтете нужным.

Борщиков медлил. В нем боролись противоречивые

чувства: были здесь и опасение, что власти смогут

доказать его участие в кизлярском деле, и страх перед

позором как неотвратимой расплатой за предательство.

Но немалое впечатление произвели на него и богатые

посулы за это предательство, исходящие к тому же от

весьма ответственного лица. Шатилов видел следы этой

внутренней борьбы на лице своего собеседника, но не

сомневался в ее исходе.

– Я знаю, что у Зелимхана есть много врагов, надо

воспользоваться их услугами, – заметил он как бы

между прочим.

– Но эти люди так просто не согласятся, ваше

превосходительство, понадобятся еще большие расходы, —

сказал наконец Борщиков, решив поторговаться.

– Думаю, господин Борщиков, я предложил вам

вполне достаточно, чтобы склонить к этому других и

обеспечить вас, – ответил генерал с ноткой

брезгливости. – Итак, подумайте и завтра сообщите мне о своем

решении, – он встал с кресла и подошел к окну, давая

тем самым понять, что разговор окончен.

Когда Борщиков скрылся за дверью, Шатилов

оглянулся на Грибова, молча стоявшего у стены в течение

всего разговора.

– Ну как, господин поручик? – спросил,

саркастически улыбаясь, генерал. – Кто же из нас с вами

лучше знает психологию горца?

– Это не настоящий горец, ваше

превосходительство, – ответил офицер, краснея.

– Годы идут, друг мой, а вы, как я понимаю, не

меняетесь, – помощник наместника покровительственно

похлопал его по плечу. – Если бы вы были политиком,

то ориентировались бы именно на таких людей, как этот

субъект, а не на великодушных рыцарей, которые,

впрочем, и<в средние века на деле были сущими разбойниками!

Довольный этим историческим обобщением генерал

весело рассмеялся.

* * *

Шахид Борщиков долго не являлся к генералу

Шатилову. Он собрал фамильный совет из самых близких

своих людей, чтобы обсудить с ними, как ему быть.

Глава рода Борщиковых – седой благообразный

старик в белом бешмете – сидел на широкой тахте,

покрытой богатым текинским ковром. На другом ковре по

стене было развешано дорогое оружие. Сам Шахид

уселся напротив старика. Как положено, мужчины

помоложе стояли в дверях. Шахид рассказал об ультимо-

туме генерала, но ни словом не обмолвился о том, что

ему лично обещал Шатилов, если он выдаст Зелимхана.

Старик перестал шептать молитву и, спрятав в

карман белого бешмета свои блестящие четки, спросил

глуховатым басом:

– Зачем это мы должны отправляться в Сибирь

из-за Зелимхана? Кто он нам? Если отвечать за всех,

рожденных эгиш-батоевскими женщинами, то из нас

никого не останется.

– Я и сам так думаю, – задумчиво отозвался Ша-

хид, – но если люди узнают, что мы его выдали...

– Выдавать не надо, – перебил его старик. —

Зачем нам пачкаться? Надо сделать так, чтобы мы

остались чистыми. – Он умолк и стал медленно

поглаживать свою бороду, обдумывая еще что-то. – Надо дать

им возможность убить его так, чтобы никто не знал о

том, что это сделали мы. Тайно, – добавил он,

понизив голос. – Тайная смерть всегда вызывает много

кривотолков, и истина тонет в догадках.

* * *

А у генерала Шатилова в тот же день собрался

другой совет. По рекомендации того же Данагуева генерал

вызвал к себе представителей чеченского духовенства

во главе с Веденским кадием Оба-Хаджи.

Святые отцы не замедлили излить генералу свои

верноподданнические чувства и заявили, что деяния ха-

рачоевского абрека противоречат шариату и

предписаниям пророка Магомета.

– Я всегда считал, что шариат – дело нужное и

полезное, – с прищуром улыбаясь, сказал генерал. – Бог

заинтересован в том, чтобы на земле был порядок, а

значит, и в том, чтобы всячески оберегать законную

власть. Правильно я понимаю шариат?

Священнослужителям явно пришлись по вкусу такие

простые и четкие суждения царского генерала. Шалин-

ский Юсуп-мулла почтительно закивал головой, а Оба-

Хаджи сказал:

– Я рад, что вы, такой большой хаким столь

верно понимаете суть и назначение шариата. Да

благословит вас аллах на добрые дела.

– Спасибо. Я буду очень рассчитывать на помощь

аллаха, – сказал Шатилов, даже не улыбнувшись.

– Все мы живем под единым богом, – он окинул

собравшихся старцев оценивающим взглядом. – Но нам

нужна ваша конкретная помощь, кадий. Надеюсь, вы

понимаете меня?

Оба-Хаджи оглянулся на своих коллег. Все

молчали, не зная, с чего начать. Каждый хотел, чтобы первым

заговорил кто-то другой...

– Мы согласны с вами, господин генерал, – пре-

_____________________________________________________

1 Хаким – начальник, представитель власти.

рвал наконец это тягостное молчание Оба-Хаджи. – Мы

напишем народу письмо, в котором проклянем

Зелимхана и его дела.

« – Это будет очень полезно, – повеселел

Шатилов. – Надо, чтобы люди не смели поддерживать этого

разбойника, и тогда он очень быстро окажется в

наших руках.

Благообразное лицо Юсуп-муллы даже как будто

осунулось от напряжения. Ему очень хотелось

посоветовать важному генералу что-нибудь очень мудрое, чтобы

тот остался доволен им.

– Зелимхан очень хитрый человек, – произнес

наконец мулла. – Он заигрывает с бедными людьми, в

этом его сила.

– И что же вы предлагаете, Юсуп-мулла? —

почтительно осведомился Шатилов.

Обдумывая ответ генералу, старик сидел, опустив

голову и постукивая об пол концом своего посоха.

– Надо найти человека, похожего на Зелимхана, —

изрек мулла после долгого молчания. – И пусть он ездит

по аулам, грабит и обижает бедных... Вот тогда

авторитет Зелимхана сразу упадет.

Шатилов удивленно поднял брови и уставился на

муллу, словно стараясь понять, насколько серьезно

говорит старик. Убедившись, что тот не шутит, он сказал:

– Что ж, совет мудрый!

Польщенный такой высокой оценкой своего ума со

стороны высокого 'начальства, Юсуп-мулла важно

кивнул головой и улыбнулся, показав белые мелкие зубы.

В результате совещания с представителями аллаха

на земле было подписано обращение к верующим

мусульманам.

«Мы, нижеподписавшиеся, хотим объяснить всем

правоверным, – начиналось оно, – что разбойник

Зелимхан из Харачоя приносит большой вред всему

населению и действия его совершенно противны шариату' и

аллаху. Всемогущий аллах наградит того, кто избавит

исстрадавшийся народ от этого разбойника».

На рассвете 20 ноября 1911 года из аула Новые

Атаги налегке выехала арба. Погоняя длинным прутом ле-

нивых сытых волов, впереди сидел Аюб. Сзади, на

войлоке, брошенном поверх мягкого ароматного сена,

опираясь на локоть, полулежал Зелимхан. Одет он был

довольно изящно, как богатый крестьянин, а в кармане у

него вместо необходимых дорожных документов на

всякий случай покоился пистолет «браунинг». Под сеном

лежали два карабина с патронташами.

Скрипели колеса, на каждый удар прутом волы

сердито отмахивались замызганными хвостами.

Зелимхан молчал, любуясь мирными полями,

прислушиваясь к утренним пересвистам птиц.

– Ты рассказывал мне, что этот адвокат хотел

тогда поднять тревогу, – заговорил вдруг Аюб, – так

можно ли сейчас положиться на него?

– Больше, чем на кадия Оба-Хаджи, – улыбнулся

Зелимхан. – Тогда, может, он хотел похвастаться м«ою

перед товарищами, а мог и просто растеряться. Ведь не

кто-нибудь, а абрек посетил их пьяную компанию. Нет,

не похож он на предателя.

– А ты бывал у него после этого?

– Ни разу.

– И не видал его с тех пор?

– Нет.

Аюб умолк и задумался, а по лицу Зелимхана

понял, что не по душе ему эта поездка.

– Не волнуйся, – успокоил абрек Аюба, – я узнал

о нем кое-что. Человек он из порядочной семьи, ничего

плохого не позволит себе. Лишь бы «твой» там был на

месте.

– Мой-то надежный, – ответил атагинец и, лихо

взмахнув прутом, стегнул волов.

Над постепенно вырисовывавшимся вдали городом

клубился серый туман. Было сыро, прохладно; о конце

осени говорил тонкий ледок, покрывавший

многочисленные лужи на ухабистой дороге. Сквозь туман

проглядывал мутный диск солнца. Оно светило так тускло, что

невольно думалось о теплой одежде. Зелимхан,

развернув мохнатую бурку, накинул ее поверх своей черной

черкески.

Аталинец гнал волов, как жадиый пахарь,

торопившийся начать трудовой день. В дороге они все чаще

обгоняли арбы крестьян, груженные дровами, сеном,

мушмулой и зерном, которые тоже тянулись в город на базар.

Солнце наконец пробилось сквозь туман и осветило

разноцветные здания, когда Зелимхан со своим другом

въехал в Грозный. На улицах было уже оживленно, но

люди попадались все больше недовольные, возможно,

оттого, что пришлось слишком рано покинуть теплые

постели. Все куда-то спешили...

Изредка по этим грязным немощеным улицам

проезжали черные экипажи на высоких легких колесах, в

которых восседали важные господа, беседуя друг с

другом или молча уставившись вперед, будто

прислушиваясь к монотонному цокоту копыт резвых красивых

лошадей.

Доехав до базара, Аюб с Зелимханом завернули за

угол.

Вот и широкая Московская улица —

задымленные дома с низкими окнами на кавказский лад, среди

которых возвышалась прочно сложенная из кирпича и

камня еврейская синагога с оранжевым куполом. Это

была еврейская слобода, которая возникла здесь вскоре

после основания города. Горские евреи, или, как их

называли, таты, держатся здесь особняком. Но живя в

соседстве с чеченцами, они во многом породнились с

ними, усвоили их обычаи, образ жизни и нравы, а

некоторые семьи даже говорили по-чеченски. Здесь-то и

проживал приятель Аюба.

Выйдя к воротам, хозяин удивленно разглядывал

неожиданных гостей.

– Что, Иса, забыл меня? – спросил Аюб,

соскакивая с арбы.

– Тебя-то я узнал, – ответил Иса, вопросительно

поглядывая на Зелимхана.

– А это мой друг, – поторопился объяснить

Аюб. – Из «нашего аула. Приехал по делу к

адвокату.

– Да? – Иса украдкой еще раз взглянул на Зелим–

хана. – А я-то принял его за другого... Ладно уж, мало

ли на свете схожих людей. Заезжайте, – и он

распахнул ворота.

– Баркалла, Иса, – сказал Аюб. – Мы только

оставим у тебя арбу, а сами заходить не будем. Мне

нужно забежать в кузню, насчет колес узнать, а он то-

ропится к адвокату.

– Зачем торопиться, – сказал хозяин, – вы же с

дороги, выпейте хоть по стакану чая. А там пойдете по

своим делам.

– Нет, Иса, чай потом, – отказался Аюб. – Если

не трудно, проводи моего друга до дома адвоката Ша-

раева и возвращайся скорее. Ты и мне будешь нужен.

* * *

Адвокат с одутловатым лицом, не вязавшимся с его

молодым возрастом, сидел за письменным столом и

пил чай из стакана в серебряном подстаканнике, бегло

просматривая свежие газеты, когда прислуга провела к

нему раннего посетителя. Шараев в первый момент не

узнал вошедшего и принял за обычного клиента,

явившегося с очередной тяжбой. Но когда гость, скинув с

плеч лохматую бурку, предстал перед ним в изящной

черкеске с кинжалом на поясе, Шараев вскочил и

удивленно воскликнул:

– Ассалам алейкум, Зелимхан!.. Это как же вы к

нам? – его встревоженные маленькие глазки бегали от

гостя к дверям и назад.

– Ва алейкум салам, Данильбек. Нужда приводит

к нужному человеку. Вот так и я пришел, – сказал ха-

рачоевец. – Разве вы забыли свое приглашение и

обещание написать мне хорошую бумагу?

– Нет, конечно, помню, – ответил адвокат. – Но

скажите, кто вас привел ко мне? – Шараев осторожно

выглянул в окно, ожидая, наверное, увидеть там целый

отряд вооруженных абреков или взвод жандармов.

– Не волнуйтесь, – успокоил его Зелимхан, – мой

проводник ушел, показав мне ваш дом. Обо мне он не

знает ничего.

– Нет, это я так, на всякий случай... Да, я все

помню, – суетился адвокат, не зная, как вести себя с

таким гостем. – Вы просили меня написать к Михееву от

вашего имени жалобу.

– Да, – подтвердил Зелимхан, – теперь мне это

особенно нужно, Данильбек.

– Знаю, знаю. Садитесь вот здесь, пожалуйста, —

хозяин предложил абреку стул, – сейчас все сделаем.

Мне много о вас рассказывал поручик Грибов...

– Какой Грибов? – удивился харачоевец, удобно

устраиваясь на стуле.

– Как какой? Тот самый офицер, что опознал вас

в Веденском лесу, – отвечал адвокат, убирая со стола

лишние бумаги. – Он знает вас и помнит вашего отца.

– Ах да, – вспомнил абрек, – отец часто

рассказывал о нем.

– Его из-за вас недавно опять перевели из

Ведено, – добавил Шараев.

«О аллах, сколько судеб из-за меня меняется», —

подумал Зелимхан, а вслух сказал:

– Сочувствую. Но я о другом, Данильбек.

– О чем? Говорите.

– Вы же хорошо знаете царские законы,

Данильбек. Так вот, напишите генералу Михееву, что я хотел

бы мирно жить, но его хакимы гоняются за мной, как

собаки за лесной дичыо, что они посадили мою семью в

тюрьму. – Он откашлялся и продолжал: —

Напишите, что во главе этих собак стоит он сам – генерал

Михеев.

– Так нельзя писать, Зелимхан, – перебил его

Шараев, – генерал оскорбится, и вашей семье от этого

лучше не будет...

– Хуже не бывает, Данильбек, – сказал

Зелимхан. – Генерал сделал самое большое зло. Он держит в

тюрьме маленьких детей. Пишите, пожалуйста, как я

сказал.

Растерявшись при неожиданном появлении хара-

чоевца, Шараев только сейчас, как положено,

справился о здоровье гостя. Потом, взяв лист чистой бумаги,

стал писать.

В этот момент в комнату вошла молодая женщина в

красивом шерстяном платье – жена адвоката. Увидев

посетителя, она сдержанно приветствовала его, затем,

обращаясь к мужу, сказала:

– Сосед пришел, спрашивает тебя.

Шараев не успел и слова вымолвить, как без стука

открылась дверь, и вошел сутуловатый человек

невысокого роста, лет пятидесяти, в дорогом бешмете из

черного атласа, с золотой цепочкой от карманных часов на

груди. Непринужденно поздоровавшись с

присутствующими, он уселся в мягкое кресло, стоявшее напротив

окна. Это был купец, близкий знакомый и сосед Шараева.

Адвокат чуть было не представил ему Зелимхана, но

тут же отказался от этой мысли, вспомнив о дружбе

купца с полицейским приставом. Он представил абрека,

как своего дальнего родственника, приехавшего из Ала-

зани, сходу придумав какое-то имя.

– Расскажите, как там в Грузии поживают наши

братья? – спросил купец, тяжело поворачиваясь к

гостю.

Адвокат с абреком переглянулись, будто желая

убедиться, что правильно поняли друг друга.

– Хорошо живем, – ответил Зелимхан спокойно.

– А как там с торговлей? Есть что купить? – купца

интересовало свое.

– И это есть, – сухо ответил абрек купцу, встреча

с которым не входила в его расчеты.

«Данильбек с непривычки может перепутать имя или

еще как-нибудь проговориться...» – подумал он.

Удовлетворять всякими выдумками пустое любопытство

купца ему тем более не хотелось, что время было дорого,

поэтому Зелимхан, извинившись, направился к выходу,

якобы для омовения перед молитвой. Шараев с плохо

скрываемой тревогой проводил его в другую комнату

и сказал:

– Запомните, вы мой родственник из Алазани,

приехали в Грозный по своим делам.

– Я-то все помню, – улыбнулся гость.

Купец продолжал восседать в кресле и без конца

рассказывать Шараеву о своем споре с какой-то

фирмой. А тот, поддакивая ему, составлял жалобу

Зелимхану на имя генерала Михеева.

Вскоре вошла хозяйка и поставила на небольшом

круглом столике кушанья. Разумеется, позвали и

Зелимхана. Как всегда, абрек ел очень мало, от мясного

совсем отказался, а спросил чаю и пил его вприкуску

с ломтиком мягкого душистого чурека. Он почти не

разговаривал, а больше слушал купца, который болтал без

умолку.

– Да, вы слышали новость? – спросил купец.

– Что там еще нового? Расскажи нам, Далгат, —

попросил адвокат, желая притупить внимание соседа

к абреку.

– Говорят, семья ха»рачоевокого Зелимхана ©о

владикавказской тюрьме, – сказал Далгат. – Рассказы-

вают также, что генерал Михеев велел обходиться с

ними вежливо, не обижать их.

Адвокат украдкой бросил взгляд на Зелимхана. Тот

сидел и слушал купца внимательно, боясь пропустить

хоть одно слово.

– Что вы еще знаете о них? – неожиданно спросил

абрек купца.

– Говорят, что миллионер из Баку – Мухтаров

обратился к наместнику с просьбой отдать детей

Зелимхана учиться в русскую школу. Обещает платить за

них, – отвечал купец .и, уловив в голосе «алазанца»

необычную заинтересованность, в свою очередь

спросил: – А что, они, случайно, не

родственники вам?

– Нет, – ответил абрек. – Меня интересует это

просто как чеченца, – и лицо его просветлело, глаза

стали мягкими, задумчивыми.

* * *

После обеда адвокат со своими гостями вышел на

прогулку в город, чтобы заодно проводить «алазанца»,

который сказал, что торопится уехать.

У церковной ограды им попался нищий,

опиравшийся на деревянный костыль. Его изможденное бледное

лицо с застывшей миной жалостливой мольбы

подкарауливало прохожих. Одни брезгливо морщились и,

сторонясь, проходили мимо, другие бросали потертые

пятаки в замусоленную кепку, которую держал нищий в

вытянутой руке. Хозяйки, возвращавшиеся с базара, иной

раз совали ему куски хлеба. Свободной рукой калека

поднимал с земли черный запыленный мешочек и

прятал в него хлеб.

Откинув полу бурки, Зелимхан достал из кармана

несколько медных монет и бережно опустил их в кепку

нищего, то же самое сделал и адвокат. Купец же,

поморщившись, прошел мимо и, с укоризной глядя на

товарищей, остановился, поджидая их.

– А что же это вы, Далгат, не дали нищему

пятака? – спросил Зелимхан, кашлянув, словно у него

застряло что-то в горле.

Далгат не сразу собрался с ответом.

– Я-то? – переспросил он наконец, делая вид, что

даже не понимает, о чем идет речь.

– Конечно, вы.

– Аллах не сочтет за милосердие то, что делается

для таких тварей, – ответил купец брезгливо.

– Почему? – удивился абрек.

– Это же грязный гяур...

– Что вы говорите? – пораженный Зелимхан

остановился и грозно взглянул на купца.

– Да разве вы сами не понимаете? – отвечал тот

ворчливо. – Впрочем, вы, кажется, в русской армии

служите, вот и перестали отличать гяуров от мусульман.

– В таком случае это вы – плохой мусульманин,

Далгат, – сказал абрек твердо.

– Почему?

– Потому, что нищий этот прежде всего человек, а

не гяур. Вы же двойной грех на себя берете! Первый —

отказываете дать нищему медный пятак, второй —

оскорбляете чужую веру. Это мусульманину не

положено.

– Знаю я их! – огрызнулся купец растерянно.

– Вечно только просят, бездельники, одно слово!

– Вот где можно много заработать, – перебил их

адвокат, останавливаясь на углу Дворянской улицы

возле афишной тумбы.

– А что это такое? – заинтересовался харачоевец.

– Начальник области обещает восемнадцать тысяч

рублей золотом тому, кто принесет ему голову абрека

Зелимхана, – отвечал адвокат, забыв о присутствии

купца.

– Какой начальник? – абрек взял адвоката за

рукав.

– Генерал Михеев, начальник Терской области, —

ответил Шараев. – Смотрите, вот здесь написано... – и

он пальцем правел по строчке.

Зелимхан с живым интересом разглядывал

объявление, даже потрогал рукой, будто стараясь на ощупь

понять его содержание. Вдруг он обернулся к адвокату и

спросил:

– Данильбек, есть у вас карандаш?

– Есть. А что?

– Напишите вот так, сверху, – он провел пальцем

наискось объявления.

– Что? – удивился Шараев. Купец в это время

стоял чуть в стороне, но слышал весь разговор.

– Пишите, – приказал Зелимхан сердито, – что я

внимательно читал эту бумагу. С ценой не согласен.

Добавлю от себя еще восемнадцать тысяч тому, кто

меня поймает. И подпись – Зелимхан.

По спине купца забегали мурашки. Он топтался

на месте, не решаясь убежать, хотя только это желание

и было у него сейчас. А адвокат, стараясь перевести

все это в шутку, улыбнулся неестественно и сказал:

– Что вы! Нельзя этого делать. Нас сейчас же

арестуют. Доказывай потом...

– Пишите, пишите говорю! – Зелимхан толкнул

адвоката к тумбе. – Делайте то, что я говорю, не

пожалеете!

Шараев все же медлил, но абрек так грозно и

выразительно глянул на него, что тот, достав из нагрудного

кармана черный карандаш, крупными буквами вывел

наискось через все объявление: «Я внимательно читал

эту бумагу, с ценой не согласен... Зелимхан!»

Купец, стоявший на краю тротуара, умоляющими

глазами смотрел на адвоката, но, заметив в его глазах

ту же растерянность, перевел взгляд на Зелимхана,

который стоял как грозный судья и готов был отдать

суровый приказ самому генералу Михееву, если бы тот

оказался здесь.

С перепугу купец, еле передвигая непослушные ноги,

тащился рядом со своими спутниками, и голова его

кружилась, будто его ударили чем-то тяжелым.

Пройдя еще несколько улиц, Зелимхан, довольный

своей выходкой, попрощался с адвокатом и быстро

ушел. Жалобу его Шараев обещал отправить

генералу.

– Обманул он меня, – тоскливо сказал адвокат

купцу, когда они остались одни. – Выдал себя за моего

родственника из Алазани.

– И ты не знал, что он абрек Зелимхан? – еле

проговорил перепуганный Далгат.

– Нет, конечно, – соврал адвокат.

– А мне он с самого начала показался

подозрительным. А какой грозный человек. Такой сотрет любого

генерала в порошок. Вот он, оказывается, какой —

Зелимхан!

«Хорошо, что он напугал тебя», – подумал Шараев.,

а вслух сказал:

– Если власти дознаются об этой встрече, нам

обоим не сносить головы. Так что ты лучше помалкивай,,

мы с тобой ничего не видели, не знаем...

– Но ведь нас люди видели! – схватился за голову

купец. – Может, лучше пойти сейчас же в полицейский

участок да рассказать там все, и они поймают его. Он

недалеко ушел.

– Ты что говоришь? Подумай, – зашипел

адвокат. – Он уже далеко отсюда, за городом, а нам с

тобой достанутся хлопоты. Запомни, – прошептал он

купцу на ухо. – Молчание – золото!

Повесив Саламбека из Сагопши, генерал Михеев не

почувствовал ожидаемого облегчения. В вверенной ему

области стало еще хуже: Зелимхан, как бы в отместку

за Саламбека, в тот же день убил князя Андрекова —

одного из людей, с которыми генерал дружил семьями.

С тех пор Михеев был сильно не в духе. Приезд же

генерала Шатилова окончательно вывел его из

равновесия. В решении наместника Кавказа прислать на

Терек своего помощника Михеев усматривал недоверие,

попытку подменить его. С этого момента все вызывало

у него раздражение.

Большой и уютный кабинет Михеева помещался на

втором этаже. После недавнего ремонта в нем пахло

свежей краской.

Генерал сидел за большим письменным столом,

обитым зеленым сукном. На столе рядом с бронзовой

фигурой ермоловского солдата стоял бронзовый же

чернильный прибор.

Напротив Михеева в кресле расположился его

помощник по гражданским делам – немолодой

подполковник. Он негромко докладывал генералу о

положении в области. Когда доклад был закончен, уже

складывая бумаги в папку, подполковник сказал:

– Осмелюсь доложить, Спиридон Петрович, что в

городе ходят слухи о возможном нападении Зелимхана

с целью похищения вашей дочери. Утверждают, что он

потом предложит вам вернуть ее лишь в обмен на свою

семью.

Генерал поднял голову, его бесцветные глаза встре-

воженно уставились на помощника.

– Этого еще не хватало! – Михеев растерянно

опустил руки. – Вы хоть понимаете, что говорите? – и