Текст книги "Зелимхан"

Автор книги: Магомет Мамакаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

он встал.

– Да, ваше превосходительство, – помощник тоже

поднялся, – именно поэтому я счел нужным сообщить

вам.

Михеев подошел к окну и погрузился в мрачное

раздумье.

– Нет, этот разбойник не решится на такой шаг, —

сказал он наконец, не отрывая глаз от ветки,

качающейся за стеклом. – Это просто обывательские разговоры.

Что он, жизнью не дорожит, этот Зелимхан?!

– Позвольте заметить, ваше превосходительство, —

вежливо заговорил помощник, – что, вероятно, так

думали и в Кизляре, когда...

– Вы за кого меня принимаете, господий

подполковник, – насупился генерал. – Здесь не Кизляр, а

Владикавказ. Понимаете, Владикавказ!

– Так точно, ваше превосходительство,

Владикавказ, – почтительно склонился подполковник.

Некоторое время Михеев задумчиво расхаживал по

кабинету. Брови его поминутно вздрагивали,

чувствовалось, что серьезная тревога все больше овладевает

этим, обычно столь уравновешенным человеком.

– Пора кончать все это, —^ вдруг угрюмо произнес

он, ни к кому не обращаясь.

– Вы что-то сказали, ваше превосходительство? —

неуверенно спросил подполковник.

– Нет, – резко ответил генерал и неожиданно

спросил: – Как там ведет себя эта?.. Словом, жена

абрека? Она дала какие-нибудь показания?

– Жена Зелимхана вчера разрешилась

мальчиком, – доложил помощник без выражения, поскольку

не мог представить себе – хорошо это или плохо.

Не сказав ни слова, генерал хмуро направился к

выходу. За ним неуверенно шел подполковник. Когда они

вышли, к Михееву подскочил адъютант.

– Ваше превосходительство, фаэтон подан.

Генерал обернулся к своему помощнику:

– Сегодня же допрооить обеих женщин .и, если не

окажут ничего полезного, немедленно отправить в

Сибирь. Пусть этот мошенник ищет их там, а не здесь. И

в голове пусть не держит, что в судьбе его семьи хоть

что-нибудь зависит от меня лично!..

Возле фаэтона стояли горожане и крестьяне-горцы

в рваных бешметах и папахах. Завидев выходящего

генерала, горцы заговорили, перебивая друг друга. Вот

уже третьи сутки они не могли дождаться приема у

начальства.

Михеев отыскал глазами переводчика из чеченцев и

сказал:

– Займитесь с ними.

– Слушаюсь, господин генерал, – отчеканил тот,

вытягиваясь в струнку.

– То-то. И чтобы этой толпы мне здесь больше не

приходилось вздеть.

– Слушаюсь.

Михеев и его адъютант в полном молчании уселись

в фаэтон. Кучер тронул вожжи, и вороные кони рванули.

И вдруг генерала пробил озноб. «А что, если там, в

толпе этих оборванцев, находится неуловимый

Зелимхан?» – подумал генерал, с содроганием ощущая всю

незащищенность своей спины от меткой пули абрека.

Он даже инстинктивно нагнулся, но выстрела не

последовало, только было слышно, как цокают копыта по

булыжникам мостовой.

«Нет, действительно, надо немедленно покончить с

этим страшным абреком... – мысли обгоняли одна

другую. – Обсудить с Шатиловым... Любой ценой!..

Нельзя жить в вечном страхе».

Бици родила Зелимхану сына. Родила его в сырой и

холодной тюремной камере. И все же она была

необыкновенно счастлива. Даже тусклая коптилка над дверью

теперь горела для нее ярче, и ветхого одеяла хватало

для всех. Теперь она забыла все горести – и рана не

ныла, и слезы высохли – не будет этой ночью ни гру-

сти, ни слез. Этой морозной декабрьской ночью в ее

душе снова поселились покой, мир и тепло. Никакие моро-

зы теперь не страшны ей, серые каменные стены

тюрьмы не смогут отнять у нее рожденную ею новую жизнь.

Теперь она просто не видела и черных тараканов на

облупленных стенах. Все существо ее сегодня было полно

могучих животворящих сил. Она радовалась как мать,

гордилась как жена тем, что именно ему – Зелимхану,

чья жизнь полна тревог и опасностей, она подарила

второго сына – Омар-Али.

А маленький Омар-Али в ночь своего рождения

закричал так громко, что старый тюремщик, дремавший

за дверью камеры, вскочил и, схватив с тумбочки

связку ключей, растерянно забегал по коридору. Не

понимая, что произошло, он открыл дверь женской камеры

и, увидев новорожденного, выругался:

– Вот чертово племя! Ни чем их не уморить!

И это были первые слова, которыми приветствовали

появление на свет сына Зелимхана. Бици спокойно

взглянула на тюремщика, счастливая тем, что есть сын,

еще один сын, который не даст пресечься роду Бахо-

евых.

На второй день после родов Бици вызвали на допрос.

На этот раз следователь – сухой старик с осунувшимся

невзрачным лицом – с самого начала заговорил

повелительно и безапелляционно. Только в самом начале он

попытался сыграть на чувствах матери.

– Разве нет у вас друзей на воле, которые могли бы

оказать вам помощь? – спросил он деловито.

– Нет, – ответила Бици, кутая ребенка в теплый

шарф. – Мне и не нужна ничья помощь.

– Вы по-прежнему отказываетесь перечислить

дома, где бывает Зелимхан?

– Я не знаю, где он бывает, – отвечала женщина,

поворачиваясь боком к следователю, чтобы дать

ребенку грудь.

Старик сидел молча, уставившись на нее и мерно

постукивая карандашом по столу.

– Это ваше последнее слово? – спросил он, не

повышая голоса.

– Да.

– Ну что ж, в таком случае разговоры наши

окончены. Я даю вам еще два дня на размышления, после

чего вы со всем своим выводком будете высланы в

Енисейскую губернию.

– Куда? – не поняла Бици.

– В Сибирь, в Сибирь! – выкрикнул следователь,

резко захлопнув лежащую перед ним папку.

Бици молчала. «В Сибири теперь наших много, —

подумала она. – И там не пропадем, лишь бы

Зелимхана не схватили...»

Чеченский аул Новые Атаги издавна славился

своими мастерами холодного оружия, светлой родниковой

водой Аргуна и красавицами с горячими сердцами.

Зелимхан бывал здесь очень редко потому, что и тут его

подстерегали агенты Кибирова не меньше, чем в

родном Харачое, Оно и понятно: Аюб был родом отсюда, а

царские стражники искали его так же усердно, как и

Зелимхана.

Зелимхан с Любом заехали сюда по пути из

Грозного с твердым намерением не задерживаться, но попали

на чеченскую вечеринку, куда, по обычаю, каждый

вправе прийти без приглашения и должен быть принят

хозяином дома как желанный гость.

Аюба здесь знали почти все, Зелимхана – нет.

Однако предусмотрительный Аюб на всякий случай

оставил во дворе верного человека, который должен был

следить за каждым, кто выйдет из дома.

Большинство людей на вечеринке было в овчинных

шубах, надетых поверх грязных бязевых «или ситцевых

рубашек, но у каждого висел кинжал на узком

кавказском ремне. А кое у кого в кобуре или за поясом торча-

.ли пистолеты-кремневки. Многие были обуты в ичиги

из сыромятной кожи. Те, что побогаче, были одеты в

ладные суконные черкески, а на ремнях у них висели

кинжалы в серебряных с позолотой ножнах и

пистолеты, инкрустированные по стволу серебром, с

набалдашниками из слоновой кости. Папахи у всех собравшихся

были набекрень.

После того как мужчины по старшинству и по

очереди поздоровались с вновь прибывшими, им были

предложены почетные места. Наконец все расселись,

и вечеринка потекла по узаконенному обычаем

руслу.

Зелимхан незаметно наблюдал за окружающими

людьми. Еще в самом начале он заметил девушку в

голубом шелковом платье, с большим кулоном на шее.

Она слепка приподнялась и, стыдливо закрываясь

тонким оранжевым шарфом, чуть заметно кивнула Аюбу.

На одно мгновение ее темные глаза задержались на

юноше, но тут же стали бродить по лицам, пуская по

ложному следу досужих наблюдателей. Зелимхан понял,

что это любимая девушка Аюба. Он часто слышал о ней

от юноши и знал также, что родители ее и думать не

хотят о молодом абреке.

Все девушки на вечеринке были нарядно одеты.

Они сидели напротив мужчин в почетном углу с

сияющими улыбками, кокетливо поглядывая на молодых

людей. Их воздушные головные уборы в свете тускло

мерцающей лампы подчеркивали естественную красоту

лиц.

Мужчины, тихо переговариваясь между собой,

иногда перебрасывались отдельными фразами с девушками.

Многие курили, частенько оплевывая на пол. Под

низким потолком стоял густой дым от крепкого самосада.

Но вот тамада мужчин, обращаясь к тамаде

женщин, сказал:

– Прошу вас передать нашим девушкам, чтобы они

позаботились о наших гостях.

– Хорошо, – мягко ответила та, приподнявшись.

– Можете быть спокойны, я уже позаботилась о наших

гостях.

– Баркалла. – поблагодарил ее тамада мужчин,

удовлетворенно кивнув головой.

Все умолкли. Молодые улыбались и

переглядывались между собою. А когда заиграла гармошка, первым

вывели на танец Аюба. Стремительно вылетев на

середину комнаты, он принялся вырисовывать своими

мягкими сафьяновыми сапогами замысловатые фигуры.

Тут же вывели девушку. Аюб внезапно остановился и,

пропустив ее вперед, плавно последовал за ней. Обойдя

один круг, второй рядом с девушкой, он вновь

закрутился волчком, выполняя самые сложные вариации танца с

невероятной быстротой. Под конец он стал описывать

круги вокруг девушки, стараясь заставить ее первой

выйти из танца.

– Хорошо танцуешь, – похвалил друга Зелимхан,

когда тот, едва переводя дух, присел возле него.

– Это только ради тебя, – улыбнулся атагинец, —

а так я вообще никогда не танцую.

Когда танцы закончились и гармонист замолк,

Зелимхан с Любом встали и, попрощавшись с хозяином

дома, удалились. Нескольким друзьям, вышедшим за

ними следом, Аюб дал понять, что они с Зелимханом

сейчас же уходят из аула. Но выйдя за его пределы,

абреки вскоре свернули в сторону и, описав полукруг,

вернулись назад. Стояла кромешная тьма. Аюб

постоянно озирался по сторонам, хотя ничего не видел. Ему все

казалось, что кто-то крадется за ними.

Моросил мелкий холодный дождь со снегом. Ноги

скользили по утоптанной дороге, и Зелимхан дважды

натыкался на прутья плетня. Он чутьем, как волк,

отыскивал надежную точку опоры, хотя ноги его

нестерпимо ныли. Приобретенный за годы скитаний и

бездомности ревматизм в последнее время все чаще давал

знать о себе.

Так они и крались, два абрека. И Аюб начинал уже

успокаиваться, полагая, что ему удалось запутать

следы, а между тем с того самого момента, как они вышли

с вечеринки, и в самом деле за ними неслышно

следовала какая-то тень. Прижимаясь к заборам и замирая

от каждого своего неосторожного движения в густой

тьме, неизвестный шел за двумя друзьями, стараясь не

слишком приближаться к ним.

Абреки спустились в глухую балку «и прошли по

мостику через шумливую речушку. Тут же за речкой в

густом заброшенном саду стоял дом родственника Аюба.

у которого они останавливались перед отъездом в

Грозный. Здесь были тогда оставлены их кони.

Вскоре в доме смолкли приглушенные голоса,

потухли огни. По двору, осматривая запоры у конюшни и у

ворот, последним дозором прошел хозяин.

А неизвестный, притаившийся под деревом на

той стороне речушки, дождавшись, когда уйдет и

хозяин, повернулся и исчез во мраке. Кругом ни

звука. Темная морозная ночь окутала аул мертвой

тишиной.

* * *

На рассвете, когда Зелимхан с Любом собирались в

путь, хозяин дома – полный краснощекий мужчина —

рассказал им о воззвании, с которым Веденский кадий

Оба-Хаджи и шалинский Юсуп-мулла обратились к

верующим.

– В прошлую пятницу в мечети при всем

народе зачитывали, – сказал он, обращаясь к

Зелимхану.

– Что же они там пишут? – поинтересовался хара-

чоевец, полой черкески протирая винтовку.

– Они говорят, что вы против шариата и

мусульманской религии, – отвечал хозяин, давая понять, что

все это касается лишь Зелимхана.

– Лично я или все абреки? – переспросил

Зелимхан, исподлобья взглянув на хозяина.

– Ты только, – ответил тот. – Об Аюбе там

ничего не сказано. Наоборот, наш кадий сказал, что если он

явится с повинной, власти его помилуют.

– Слышишь, Аюб, – горько усмехнулся

Зелимхан. – У тебя еще есть возможность стать мирным

человеком. Видно, ваш кадий добрый человек.

Аюб хмуро молчал. Не нравился ему этот разговор с

самого'начала. Ему очень не хотелось возражениями

раздражать своего родственника, но все же он не

выдержал.

– Саламбека уже помиловали. Совсем мирным

стал... – юноша сурово взглянул на своего

родственника. – И передай кадию, не верим мы царским

генералам.

– Почему ты так худо думаешь о нашем кадии? —

неодобрительно спросил хозяин у Аюба. – Он о тебе

так плохо не думает.

– Пускай свое хорошее он оставит себе!

Лицо хозяина помрачнело. Но он -преодолел гнев и,

с неловкой почтительностью поклонившись сидящему

Зелимхану, вышел в другую комнату.

Зелимхан тяжело вздохнул, морщась потер ноющие

колени и сказал, повернувшись к Аюбу: :

– Ладно уж, пока тебя не уговорили сдаться в

«добрые» руки М'нхеева, .напиши-ка кадию письмо от

моего имени. – Зелимхан поднялся с места и начал

расхаживать по комнате, обдумывая слава будущего

послания к Оба-Хаджи.

Аюб молча достал из хурджина папку с бумагой,

ручку, чернильницу и присел к столу, стоящему возле

окна.

– Пиши, – сказал харачоевец и начал диктовать:

– «Оба-Хаджи, зачем кичишься, что ты божий

человек, что пророк открыл тебе во сне и в видениях

будущее людей и двери в рай? Нет, ты не святой. Ты не

стоишь тени святого, и слово божье .не коснулось ушей

твоих. Ты шарлатан, которого надо убить раньше, чем

царского генерала Шатилова, ибо ты обманываешь

народ. Так говорит тебе Зелимхан из Харачоя...» Написал?

– Да, – ответил Аюб.

– Читай.

С большим напряжением прочитав письмо, Аюб

перевел дыхание и, устало откинувшись на спинку стула,

выжидательно смотрел на товарища.

– Хорошо написал, – сказал Зелимхан. – Сегодня

же отправь письмо в Ведено и сделай так, чтобы его

вручили лично Оба-Хаджи. А я съезжу к Эльберду в

Галашки и узнаю, не слышно ли чего нового о моей

семье.

– Как! Один? – воскликнул Аюб, и в голосе его

прозвучала тревога.

– Да, один. Я еще хочу наведаться и к

Одноглазому. Человек он, конечно, «скверный и мелкий, но

несправедливо было бы ему погибнуть от моей руки за

несовершенное предательство. Пусть сам произнесет себе

приговор. Ты же, как отправишь письмо, не позже чем

завтра поезжай к Зоке, возьми из нашей отары лучших

баранов и раздай их бедным людям. Ведь до курбан-

байрама остается всего два дня...

Шахида Борщикова срочно, чуть не под конвоем,

привезли в Грозный. Тут он был немедленно доставлен

з личный салон-вагон генерала Шатилова, который

отбывал в Тифлис для доклада наместнику.

Генерал встретил Шахида довольно холодно. Он

пропустил мимо ушей витиеватое приветствие, которое

еще в дверях произнес хитрый шалинец. Шатилов

смерил чеченца уничтожающим взглядом.

– Вы полагаете, господин Борщиков, что моим

терпением можно злоупотреблять? – резко опросил он.

– Я весь к вашим услугам, господин генерал, —

Борщиков вытянулся, держа руки по швам. —

Приказывайте.

– Мой приказ вам дадою известен: мне нужен

Зелимхан, живой или мертвый.

– Простите, ваше превосходительство, видит

аллах, я делаю...

– Надо, чтобы это видел я, а не аллах! – зло

крикнул генерал.

Борщиков закатил глаза и открыл было рот для

очередной верноподданнической фразы, «о увидел, как

Кибиров, сидящий тут же в кресле,

предостерегающе погрозил ему пальцем. Рот Шахида тут же

закрылся.

– Что же вы молчите? – спросил генерал.

– Ваше превосходительство отняли у меня дар

речи...

– Положим, его у вас и не было, – усмехнулся

Шатилов. – Итак, вы имеете сообщить мне что-нибудь

важное?

Борщиков согнулся в почтительном поклоне, не

отрывая умильного взгляда от генеральского

лица.

– Имею, ваше превосходительство.

– Говорите! – Шатилов достал папиросу из

золотого портсигара и закурил.

– Зелимхан находится сейчас в ауле Новые

Атаги, – выпалил Борщиков. – Этой ночью мой человек

долго ходил за ним и проследил его до самого дома,

там, за речкой, а утром сообщил мне...

– А вы не думаете, что вашему человеку было бы

разумнее не таскаться за этим разбойником, а просто

пристрелить его? – перебил его генерал.

– Ваше превосходительство, ночь была очень

темная, и к тому же Зелимхан был вдвоем со своим

помощником.

– Насколько я знаю, темная ночь никогда еще не

мешала убийству.

– Ваше превосходительство...

Но Шатилов уже не слушал его, он нажал кнопку

звонка, и через несколько секунд в салоне появился;

адъютант.

– Немедленно пошлите сотни полторы казаков в-

Новые Атали. Там, в доме за речкой, скрывается

Зелимхан. Только пусть мчатся в карьер, этот бандит ждать

их не будет. Живо!

Адъютант щелкнул каблуками, повернулся и исчез с

такой быстротой, словно прошел сквозь стену вагона.

Шатилов подошел к Борщикову, который все это

время скромно стоял у стены с выражением такой

важности на лице, будто он приобщилоя к высшим делам

государственного управления. Генерал несколько

минут смотрел на эту самодовольную физиономию,

словно выбирая, по какой щеке отвесить ему увесистую

оплеуху.

– А теперь слушайте меня внимательно, господин

Борщиков, – сказал он наконец, грозно хмуря

брови. – Мне кажется, что вы мыслите себе участие в

устранении Зелимхана исключительно в виде получения

денег, офицерского чина и всего прочего, о чем я вам

говорил... Не выйдет! Чужими руками хотите все

сделать? Боитесь, что Зелимхан или потом кто-нибудь иа

его родичей сделают в вашем теле хорошенькую дырку.

Что-то мне еще не приходилось слышать, чтобы

кто-нибудь получил большие деньги, не запачкав рук, —

генерал взглянул на свои холеные руки, потом снова

воззрился на Борщикова, стоявшего навытяжку и

растерянно моргавшего глазами.

– Так вот, – продолжал генерал, – теперь

конкретно. Абрек этот сейчас очень одинок, у него не

осталось никого из близких родственников. Вы в родстве

и должны близко сойтись с ним. Только та<к вы

сможете вывести его нам в руки. Вам понят-

но?

– Понятно, ваше превосходительство, – Шахид

облизал сухие губы.

– И не тяните с этим. Я сейчас уезжаю в Тифлис.

Держите связь с господином Кибировым, – Шатилов

оглянулся на штаб-ротмистра, который сидел в кресле,,

разглядывая сверкающий носок овоего сапога. —

Впрочем, он и сам не будет спускать с вас глаз. И чтобы к

моему возвращению был ясный и реальный план

поимки или устранения Зелимхана... А теперь

ступайте!

Шатилов откинулся в кресле и прижал, длинными

пальцами уставшие глаза.

* * *

За окном хлопьями падал последний февральский

снег. Потом внезапно выглянуло солнце и снег начал

таять.

Гость встал очень рано и, совершив утреннее

омовение, вышел на крыльцо. Он хотел тотчас уехать и

просил не тревожить хозяйку с завтраком.

– Зелимхан, всего несколько минут... Ну как же я

могу отпустить тебя голодного? – уговаривал гостя Ба-

гал. А в маленькой кухне уже хлопотала его жена.

– Эй, ты, давай там поскорее! – крикнул

Одноглазый через стенку.

– Сейчас, сейчас подаю, – откликнулась та.

Зелимхан стоял на крыльце, понурившись, свесив

вдоль тела большие тяжелые руки, как крестьянин,

только что вернувшийся с утомительной полевой

работы. «Если я задумал дело правое, то укрепи мою волю,

о аллах: сделай, глаз мой метким и руку твердой», —

молился абрек.

Он не спал всю ночь, наблюдая за Одноглазым – не

отлучится ли тот из дома. Багал ни разу -никуда не вьь

ходил, но это само по себе еще не снимало тяготевшего

над ним подозрения.

Уступая просьбам хозяина, абрек вернулся в

комнату и присел на пандар у окна.

– Тебя что-то тревожит, Зелимхан? Скажи, не могу

ли я чем помочь тебе? – допытывался Одноглазый.

– Да так, ничего особенного, – сказал Зелимхан.

– Сон я видел вчера, довольно странный со«,

Багал.

– Да будет сон твой к добру. Расскажи.

Зелимхан молчал.

– Расскажи, я умею разгадывать сны, – настаивал

Одноглазый.

– Да что там рассказывать, Багал, пустяки какие-

то, – начал Зелимхан, украдкой поглядывая на хозяи-

на – видел я во сне, что ты будто бы запродал меня за

большую сумму денег генералу Михееву.

– Ой, Зелимхан! Ой-ой, да избавит нас аллах от

таких вещей. Да можно ли даже подумать такое! —

Одноглазый глядел на жену, которая расставляла на

столе кушанья. – А ты сам-то придаешь какое-нибудь

значение сну?

– Нет, – грустно усмехнулся Зелимхан, – но язык

у иных людей так устроен, что начинает чесаться, если

не выложено все, что на душе...

– Я тебя понимаю, всегда на душе делается легче,

когда расскажешь о своих сомнениях ближнему, —

закивал головой Багал, но глаза его тревожно бегали.

– Верно говоришь, – подтвердил абрек, – а

хочешь, я расскажу тебе одну историю?

– Расскажи, Зелимхан, сделай милость, расскажи.

– Жил, говорят, на свете один могущественный

царь. Был у «его единственный сын по имени Абдула.

И вот царский сын вдруг лишился дара речи. Царь

призвал лекарей со всей земли и предложил несметное

богатство тому, кто ©ернет его сыну речь. Но никто

из лекарей не смог вылечить Абдулу. Тогда к царю

пришел его слуга и сказал: «Государь, я могу

вернуть речь вашему сыну, дайте только мне немного

времени».

Царь ответил ему: «Если ты вылечишь его, я

сделаю тебя своим визирем, а в награду отдам тебе

полцарства, но если обманешь, то отрублю тебе голову».

– Хорошо», – ответил слуга и удалился.

На следующий день царевич Абдула взял ружье,

собак да и пошел охотиться. А слуга тайком – за ним.

Шли они долго, только вдруг в лесу запел дикий фазан.

Абдула призвал своих собак и пустил их в чащу. Встре-

ноженный фазан взметнулся в воздух. Абдула

выстрелил, и упала птица к его ногам. «Бедная птица, глупая

птица, – говорит ей Абдула, – «не я, а ты сама

виновата в своей участи. Если бы ты не запела, я не

знал бы, что ты здесь в лесу и не послал бы собак

тебя вспугивать, а не вспугнувши – не выстрелил бы.

Прости меня, ты сама, язык твой повинен в твоей

беде...»

– Ой, какую правду он сказал птице, – перебил

рассказчика Багал, всплеснув руками.

– ...Услышал слуга, как Абдула с птицей

разговаривает, – продолжал Зелимхан, – пришел к царю

и говорит: «Милостивый мой государь, ваш сын

Абдула умеет разговаривать, призовите его да

велите ему поговорить с вами». «Хорошо, – сказал

царь, – скажи, чтоб позвали его ко мне, а сам иди

пока»..

Пришел Абдула к отцу, тот ему и говорит: «Мой

дорогой сын, ведь я же стар и немощен, на кого я покину

наше царство? Скажи мне хоть слово одно, утешь

мое сердце перед смертью». Но Абдула молчал.

И тогда разгневанный царь велел казнить слугу за

обман...

– Валлайги, правильно руссудил царь! —

воскликнул Одноглазый.

– ...На казнь царского слупи собрался весь народ.

Пришел и царевич Абдула. Перед казнью слуга

обратился к Абдуле и попросил сказать отцу хоть одно

слово и тем спасти ему жизнь. Но Абдула и тут промолчал.

Когда же палач занес топор над головою слуги,

царевич остановил казнь и так сказал своему отцу: «Отец,

дорогой, для чего вам нужна моя речь? Не вынуждайте

меня говорить, я не хочу говорить. Мой язык – мой

враг...»

– Ох, как все правильно! – кивал головою Багал.

– ...С тех пор, говорят, молчит царский сын Абдула

и живет себе без печали, – закончил овой рассказ ха-

рачоевец.

Затем абрек поднялся из-за стола, поблагодарил

хозяйку и пошел седлать своего коня.

Прощаясь с Багалом, Зелимхан внимательно

всматривался в его лицо и думал: «Предатель или

обыкновенный болтун? О аллах, я должен это знать, чтобы

наказание мое было справедливым!»

Отъехав несколько километров, харачоевец свернул

в лес и стал наблюдать за дорогой. Вскоре он услышал

топот коня, и тотчас из-за поворота выехал Багал. Не

оглядываясь, он скакал во Владикавказ. Зелимхан

последовал за ним. И по приезде в город абрек не

выпускал Одноглазого из поля зрения, пока не убедился,

что тот вошел в дом полицейского присутствия Терской

области. Только после этого Зелимхан повернул коня и

направился в аул Нилкой.

Чернов оидел у себя в кабинете, когда к нему

просунулась голова и уставилась на него одним глазом.

– Здравствуйте, господин пристав, – Багал

остановился на пороге и низко поклонился.

– А-а, старый приятель! Ну, здравствуй.

Рассказывай, с чем пожаловал ко мне?

– Дело есть, господин пристав, – отвечал Багал,

стараясь улыбнуться и почесывая за ухом.

– Какое дело? Говори! – Чернов кивнул на стул,

–приглашая посетителя сесть. – Да говори же скорей!

– Скорей нельзя говорить, господин пристав, тихо

надо, – Багал оглянулся и, старательно прикрыв за

собой дверь, прошел к столу и присел на стул, стоящий

напротив Чернова. – Тихо надо, господин пристав... —

повторил он. – А вот делать надо скорей, потому что

Зелимхан уже все знает, – и он рассказал Чернову о

своем утреннем разговоре с абреком.

– Вот оно что!.. – задумчиво произнес пристав. Он

с трудом повернулся в кресле и тут же заохал от боли:

давала себя знать полученная недавно рана. – А когда

Зелимхан снова появится у тебя в доме? Не говорил он

–тебе об этом? – спросил Чернов, немного помолчав.

– Нет, теперь он не скоро приедет ко мне, —

ответил Одноглазый. – Зелимхан теперь очень злой стал,

будет всех убивать, пока не освободят его детей.

– Зачем же всех? – ехидно улыбнулся Чернов.

– Семья его уже отправлена в Енисейскую губернию

но приказу генерала Шатилова. Вот его пусть и

убивает. А мы что, мы маленькие люди.

– Так их уже сослали? – переспросил Багал,

беспокойно заерзав на стуле.

– Да. А что?

– Ничего, я так...

– Послуннай, Багал, – Чернов понизил голос и

нагнулся к Одноглазому через стол, – ты должен

обязательно узнать, когда к тебе снова придет Зелимхан, и за

день до этого сообщить об этом мне. Понятно?

Багал тупо молчал. Он думал о том, что

произойдет, когда Зелимхан узнает, что его семью сослали в

далекую Сибирь.

– Ты что, испугался или не слышишь меня? —

спросил Чернов.

– Хорошо, – очнулся Одноглазый и встал со

стула, только вот засаду не надо делать в моем доме...

Лучше где-нибудь на дороге, господин пристав.

Чутье ищейки подсказывало Багалу, что высылка

семьи знаменитого абрека последствиями может

коснуться и его.

– Ладно, иди теперь, а то я больше не могу,

рана разболелась, – сказал Чернов, поднимаясь с

кресла.

Одноглазый продолжал стоять как пень. Из того, как

дружелюбно разговаривал с ним пристав, он понял, что

оба они связаны одной веревочкой, и его хитрецкий ум

тут же прикинул: а нельзя ли сейчас хоть что-нибудь

выклянчить у Чернова?

– Господий пристав, – сказал он наконец, – ехал

сюда – жена просила платье ей купить, а у меня...

– Денег нет? – перебил его Чернов. – Что же нал?

делать? Правда, я и так израсходовался на тебя...

,Одноглазый продолжал стоять в дверях, пока

пристав, раскрыв ящик письменного стола, не поманил его

к себе.

– На вот, из своих даю, – сказал Чернов и

высыпал Одноглазому в ладонь рубля два серебром. —

Жене платье купить надо. Только смотри, не забудь о

Зелимхане.

– Спасибо, господин пристав, а насчет этого не

беспокойтесь, все сделаю, – низко поклонился Багал и.

пятясь, вышел из комнаты.

Выйдя на улицу, Одноглазый не спеша поехал на

городской базар, где купил еще теплый душистый чурек

и пару бутылок красного морса. За полтинник он взял

жене материи на платье, после чего, вполне довольный

собой, отправился восвояси.

За городом он лридержал было коня,

«намереваясь остановиться и перекусить, но не решился.

Теперь его пугал каждый кустик, встречавшийся на

дороге.

Солнце быстро опускалось за Столовую гору, и б

ущелье сгущались тени, когда Багал подъезжал к аулу.

Немного подумав, он свернул с дороги к лесу и

пробрался к дому задами, крадучись, как вор. Однако, увть

дев во дворе жену, спокойно выбивавшую коврик,

доносчик облегчение вздохнул и твердо решил больше

никуда носа не казать, пока не уберут Зелимхана.

* * *

О том, что его семья сослана в Сибирь, Зелимхан

узнал, приехав в аул Нилхой.

– Днем раньше я как раз носил им передачу, —

рассказывал ему Эльберд. – Мне и в голову не могло

прийти, что их так внезапно увезут.

– А передачу приняли? – спросил харачоевец.

– Да.

– И не пытались узнать, кто ты такой? – мрачно

поинтересовался абрек, поправляя ремешки на своих

суконных гетрах.

– Пытались, – отвечал Эльберд. – Но я сказал,

что Зелимхана не знаю, что одна Зезаг доводится мне

родственницей по матери, да к тому же маленьких

детей жалко.

– Кто сказал тебе, что их сослали в Енисейскую

губернию? – спросил Зелимхан, не поднимая головы.

– Один из надзирателей. Но это когда я пошел

туда уже второй раз и то – по секрету. Просил никому не

говорить о своем разговоре со мной.

Оба они умолкли. Зелимхан будто окаменел.

– Странно как: русский человек и так

сочувственно отнесся к нашим делам, – снова заговорил

Эльберд. – Я даже спросил его, почему так. А он сказал,

что есть такие люди, которые хотят убрать белого царя.

Они желают видеть тебя, Зелимхан.

– А что это за люди? Ты не спросил? – поднял

голову Зелимхан.

– Нет, не знаю, – отвечал Эльберд. – Но вроде

бы их называют анархистами.

– Анархисты?.. А какой они веры? – спросил абрек.

– Не знаю ничего. Он только сказал, что среди них

есть русские, армяне и другие.

Зелимхан вдруг вспомнил своего давнего друга по

тюрьме – Костю, который говорил, что чиновники царя

обижают русских не меньше, чем других, и всячески

поддерживал Зелимхана, доказывая, что нужно уби-

вать всех притеснителей народа, одного за другим.

Бобров тогда спорил с ними обоими, объясняя, что всех

жестоких начальников не перебьешь, и, пожалуй, он был

прав. Бобров тогда называл Костю террористом. Но

воспоминание это только промелькнуло и исчезло,

вытесненное нынешней его огромной бедой: его семьи нет

здесь, на родине, его жена, дети в ссылке, и он бессилен

¦помочь им.

Тяжело вздохнув, Зелимхан поднялся и стал

прощаться.

Ушел он, как всегда, ни слова не сказав о том, куда

направится и когда наведается вновь.

В окнах домов загорелись огни, но свет их с трудом

пробивался сквозь стену по-зимнему голых, но густо

растущих деревьев. Абрек чутьем разыскал узкую

улицу, уходящую в глубь аула. Ее почти всю

перекрывал густой навес деревьев. Здесь особенно ощущалась

знобящая сырость чеченской черной зимы. Харачоевец

проехал еще несколько домов и свернул влево, в узкий

переулок. Здесь он спешился и постучал в деревянные

ворота рукояткой плетки.

– Кто там? – спросил женский голос.

– Гость издалека. Примете?

Несколько минут стояла тишина. Затем отворилась

маленькая калитка и из нее вышел человек с фонарем,

при свете которого можно было разглядеть

продолговатое лицо с ястребиным носом. Человек этот поднял

фонарь, желая разглядеть гостя, и тут же сделал шаг

назад.

– А-а, Зелимхан... Неужто это ты? – произнес он с

неестественным оживлением. – Да будет с миром твой

приход. Заходи.

– Баркалла, Багал. На сей раз не смею

задерживать тебя, – отвечал Зелимхан, не слезая с

коня.

– Что за беспокойство, милости просим, —

засуетился Багал, протягивая руку к узде коня.

– Нет.

– Что-гатсбудь случилось? – встревожился

Одноглазый. – Ты же только утром уехал. Забыл что-

нибудь?

– Ничего не забыл, – глухо сказал абрек и слегка

наклонился в седле.

Одноглазый поднял фонарь повыше, стараясь

разглядеть выражение лица гостя.

– Багал!

– Что?

– Я вижу, ты вооружен.

– Да.

С минуту стояло тягостное молчание.