Текст книги "Комната по имени Земля"

Автор книги: Маделин Райан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

35

Какой-то парень врезался только что в меня и пролил свое пиво на мои туфли. Мне кажется, он даже не понял, что произошло, а я и не взглянула на него, потому что больше не могу беспокоиться об этом. Знаете. Его лицо. К счастью, мои туфли на шпильках сделаны из качественной лакированной кожи, а его пиво всего лишь немного забрызгало их – все остальное попало на деревянный пол балкона.

Здесь, кстати, становится довольно неспокойно; боюсь, что скоро этот балкон рухнет, не выдержав моего веса. Я частенько вижу такое во сне. Бред какой-то! Зато потом просыпаюсь от собственного смеха, а Свинтус снова, снова и снова испытывает самый жуткий страх в своей жизни.

Я вижу двух парней, которые сидят во дворе на темно-зеленых пластиковых стульях, и чувствую, что должна спуститься к ним. Они дико спорят, соглашаются и снова спорят, опять соглашаются и опять спорят, посматривают на тусующихся, потягивают пиво, снова соглашаются и снова спорят. Я вспоминаю, как наблюдала за отцом и его друзьями, которые сидели за обеденным столом и между жеванием камамбера, хрустом багета, глотками красного вина и случайными виноградинами занимались чем-то подобным, за чем я никогда не могла уследить.

Такие битвы, должно быть, связывают существ, движимых тестостероном. Моя психологиня однажды посоветовала мне не воспринимать всерьез людей, ведущих «интеллектуальные споры» или «непринужденные беседы». И если кто-то спрашивает меня, чем я занимаюсь, что думаю по тому или иному вопросу, согласна ли я с утверждением, важно помнить, что это просто треп. «Для них вообще не имеет значения то, что ты говоришь», – сказала мне она.

Я истолковала слова так, что «непринужденная беседа» – это наподобие игры в пинг-понг, фехтования или тенниса. В ней не важно ни понимание собеседника, ни возможность чему-то у него научиться. Скорее, «я тут не особо много сделал, а ты как?», или «совершенно верно», или «да ни за что!».

Так что я собираюсь спуститься во двор к этим парням, сесть рядышком и послушать их.

– Не думаю, что привилегии вообще есть.

– Разве? Ты просто этого не замечаешь! Они так глубоко укоренились в нашей культуре, что уже повсюду! Мы намного более привилегированны, чем все остальные, особенно в этой стране.

Вот черт. Такое чувство, будто я вторглась в гущу судебного разбирательства и меня тут же назначили одновременно судьей, свидетелем, присяжным, прокурором, защитником и расшифровщиком. Парни насторожились. Их глаза и рты задвигались быстрее. Моя роль тут важна, но мне не хочется играть ее. Наоборот, отмотать бы все назад, вернуться в тот момент, когда я стою на балконе и решаю, спускаться к ним или нет, и выбираю другой вариант. Другой путь, другую дверь, другую коробку. Синюю таблетку, а не красную.

У меня засосало под ложечкой, как раньше, когда я оказывалась наедине с отцом в его комнате и он поднимал тему, которую мне не хотелось обсуждать, поскольку я знала, что неизбежно заставлю его отвечать за то, за что он отвечать не желал.

Папа не понимал разницы между обвинением и ответственностью. Все наши споры сводились к тому, что один человек прав, а другой нет. Иного не дано, нет никаких промежуточных вариантов или перспектив. Он был либо жертвой, либо преступником, либо спасителем.

Так что, если я приходила к другому выводу, или просила его хоть немного изменить поведение, или объяснить мне то, чего я, возможно, недопонимаю, он видел в этом исключительно нападение или хитрость, чтобы поиздеваться над ним. И никогда – ни просьбу измениться, ни потребность в более мягких отношениях, ни возможность эволюции этих отношений. Никакого обучения или личностного роста. Только война.

– И в чем же наши привилегии? Приведи пример, в чем я более привилегирован по сравнению с другими? Во всяком случае, чувствую я как раз наоборот. Ко мне всегда относились с предубеждением из-за того, кто я такой. И всегда неправильно понимали. Так что все относительно.

– Ну, привилегии разные. Во-первых, у вас меньше шансов подвергнуться сексуальным домогательствам или даже изнасилованию. Каждый раз, когда женщина выходит на улицу, она должна думать о своей безопасности. Знаешь, какая статистика? Да она вообще чудовищная! Я голову на отсечение даю, что все женщины, которых ты знаешь, буквально каждая, хоть раз в жизни подвергались сексуальному насилию!

– Я так не думаю. Ни одна моя девушка никогда не упоминала ничего подобного. Да и мои сестры относительно спокойно ходят везде поодиночке. Такие проблемы, конечно, существуют, но касаются лишь некоторых. И я вообще не знаю никого, кто испытал бы нечто подобное.

– И что ты думаешь?

– О чем?

– Тебе не кажется, что женщины сталкиваются с этим постоянно?

– Не кажется.

– Правда? Всякий раз, когда ты идешь куда-то с парнем или говоришь с ним, ты не беспокоишься, что он может оказаться насильником?

– Нет.

– В смысле «нет»?

– В смысле, каждый мужчина из всех, кого я знаю, может оказаться потенциальным насильником. И меня тоже насиловали, так что…

– Блин. Черт. Прости. Я все еще… просто… я не могу смириться с тем, что это опыт исключительно женский.

– Братан, то, что ты не можешь смириться с этим, и показывает уровень твоей привилегированности. Да хотя бы сам факт, что ты не знаешь, через что проходят другие люди, и есть определение привилегированности.

– Ладно. Ладно. Значит, женщины обязаны рассказывать о своем опыте. Я же не виноват, что они никогда не говорят о том, какое дерьмо с ними приключилось. Хотя, черт. Не знаю. Я же не ублюдок какой. Конечно, есть подонки, которые поступают так с ними. Но не надо меня мерить по ним. По-твоему, это справедливо? Я никогда никого не насиловал. И ни один из моих друзей тоже.

– Думаю, вам было бы полезно немного усомниться в том, как вы себя иногда ведете, а если женщины станут напрямую говорить вам об этом, всем станет только лучше. Суть не в вашей привилегированности, а в незнании таких вещей и безответственности. И я не ручалась бы с такой уверенностью за твоих друзей. Если тебя не было там, где они все вместе трахали какую-нибудь телку, не значит, что ты можешь быть в них уверен. И, подозреваю, будешь очень удивлен. По моему опыту, мы должны опасаться таких хороших парней, которые отлично ладят со своими друганами. А сейчас мне нужно в туалет. Было приятно поболтать с вами обоими. Счастливого Рождества.

– Счастливого Рождества.

– Да, счастливого Рождества.

36

Интересно, где здесь этот чертов туалет? Поход в уборную в подобных ситуациях – целое дело. Теперь мое внимание должно сосредоточиться на пространстве, а не на социуме. Надо выяснить, где здесь туалет, опираясь на ощущение обстановки, а у меня оно есть, хоть и требует работы совершенно другой части моего мозга.

Приятно, кстати, иметь для этого нечто осязаемое. Теперь, когда мне точно нужно в туалет, я двигаюсь по дому целенаправленно. В отличие от того, когда не было определенности и приходилось притворяться, будто у меня есть цель, причем конкретная.

Человек, шатающийся бессмысленно, или потерянный, или одинокий, или даже просто задумчивый, для социальной среды не представляет никакой ценности. Даже тот, кто слишком долго стоит на одном месте и наслаждается самим фактом существования, считается бесполезным и антисоциальным. И лишь потому, что его не выбрали.

А когда мы чем-то заняты, нас выбирают. Кто-то или что-то жаждет нашего внимания. Пребывание в состоянии перенасыщения или подавленности предполагает, что у нас есть свое племя и мы в него вписываемся, направляем свое внимание вовне, и, значит, мы – часть этого племени.

Фокусирование же на своем внутреннем мире вообще не имеет никакой социальной ценности. Никто не стоит рядом, желая поздравить нас с тем, что мы перестали чувствовать то, что испытывали, думать о том, чего хотим, и задаваться вопросами, почему ведем себя так, а не иначе. Во всяком случае, когда мы это делаем, другие начинают чувствовать себя неловко.

И вообще, я заметила, что если мой внутренний мир священен для меня, то каждое мое взаимодействие с внешним миром тоже священно. То, как я отношусь к себе, есть отражение моего отношения к миру и отношение мира ко мне.

В социальных же ситуациях я стараюсь адаптироваться и делаю все возможное, чтобы стать целеустремленной, энергичной, ориентированной вовне, а иначе окружающие меня люди начинают нервничать. Немаловажно еще и признать процесс адаптации. В противном случае у меня не осталось бы ничего своего – я сама превратилась бы в сплошную адаптацию. Безмозглую тень, преследующую всех, кто находится рядом.

Так что, если я признаю выбор адаптации, значит, осознанно выбираю курс действий, проявляя свою величайшую силу, на которую способно человеческое существо, – силу выбора. Я выбираю одно. Я выбираю другое. Я не хочу выбирать что-то еще. Я выбираю.

37

Многообещающая табличка «Туалет» на двери, в которой зияет чертовски огромная дыра, сквозь которую я вижу спину девушки в черном. Она там стоит и разговаривает с кем-то, кто, вероятно, сидит на унитазе. Очень мило. Придется подождать. А когда я окажусь внутри, надо будет делать свои дела очень быстро, потому что мне не хочется, чтобы кто-то вошел и прервал меня. Мне хочется завершить намеченное тогда, когда сама посчитаю нужным.

К месту, где я стою, только что подошел мужчина, и все замедлилось. Он также ждет, когда освободится туалет, а я почему-то вдруг начинаю ощущать свое лицо. То же самое у меня происходит во время массажа, когда массажист переворачивает меня на спину и начинает работать с руками. Мышцы вокруг рта странным образом напрягаются и вздрагивают, и я ничего не могу с этим поделать. Должно быть, на руке у меня есть какая-то точка, которая отвечает за работу рта или что-то подобное. Мне кажется, массажисты в книге для записей обозначают меня как «Девушка с дергающимся лицом, 10-го числа» или «Странная чика, лимфодренаж, 30-е». На их месте я бы писала именно так – чтобы уж точно запомнить меня.

Ладно. Высокое прямоугольное тело, очень продуманная одежда, судя по тому, что я смогла заметить, бросив несколько откровенных взглядов. В лице сквозит что-то ясное и мягкое. Челюсть, скулы и надбровные дуги довольно резкие и очень четко очерченные, а вот глаза, кожа, щетина и губы – не такие уверенные. Они как будто еще не определились и потому готовы к испытаниям. Он похож на викинга, который точно знает, в каком направлении следует пересечь океан, пока остальные носятся вокруг, совершают набеги, растаскивают материалы для строительства хижин и рубят головы своим соседям.

Его губы крепко сжаты, словно он вот-вот изрыгнет пламя или разразится хохотом. И наши тела больше не могут этого вместить. Мне кажется, первая встреча проходит прекрасно. И он, и я, мы оба изо всех сил стараемся сохранить в глубине себя искорки этого пламени – великолепный знак!

В руках у него пиво, на плечах небрежно завязан свитер. Мне кажется, братья Кеннеди могли так носить свои свитеры на вечеринках или во время игры в поло в Хэмптоне.

Внезапно я страшно радуюсь тому, что не воткнула в волосы палочки для еды. Это просто чудо какое-то: палочки для еды очень далеко от того места, где я сейчас нахожусь. Мне кажется, человек в свитере, так небрежно накинутом на плечи, не слишком-то жалует того, кто втыкает себе в волосы столовые приборы.

Я глубоко вздыхаю и вижу ярко-розовую паутину, связавшую мое сердце и мою вагину с его сердцем и его пенисом. Он крепкий и возбужденный. От одной этой мысли кровь приливает к моим щекам. Мне хочется заплакать, упасть на колени и шепотом благодарить вселенную за то, что я оказалась здесь, и за то, что я сейчас чувствую то, что чувствую, и вижу то, что вижу, и знаю то, что знаю.

Дверь туалета распахивается, и оттуда вываливаются три девушки, каждая из них пытается побороть различные чувства по отношению к другим. На всех троих надеты какие-то блестящие черные штуки, похожие на пауков, и, кажется, они не думали одеваться так одинаково. У них это получилось случайно. Ужас.

– Теперь ты.

– Спасибо. В двери дыра.

– Ого!

– Ага. А ты можешь… прикрыть тут меня?

– Конечно.

– Я постараюсь недолго. По-быстрому. Ну, то есть постараюсь. В общем…

– Да ладно, я постою, не волнуйся.

– Спасибо.

Вот теперь я точно хочу сделать все свои дела мигом, скоренько, чтобы не тратить времени и не вызывать всяких негигиеничных и / или дерьмовых, в прямом смысле этого слова, мыслей. Однажды я неловко пошутила на тему диареи буквально через пару дней после того, как начала встречаться с парнем. В ответ он промямлил нечто невразумительное и слился.

А еще один мой давнишний парень настоятельно просил меня не закрывать дверь туалета, когда я уединялась посрать, потому что ему, видите ли, нравились мои бедра, когда я сижу на унитазе.

В общем, надо найти какую-то золотую середину между этими двумя противоположными переживаниями, чтобы время пользования туалетом стало совершенным и при этом лишенным всякого звукового сопровождения.

Тихонечко пописать, привести себя в порядок, чуток надушиться, слегка подкрасить губы и – да! – вымыть руки и все такое. Блин, тут нет полотенца. Жалко, что я не заметила этого сразу, еще до того, как налила себе в ладошки очень освежающее жидкое дизайнерское мыло. М-м-м. Мандарин. Теперь дверная ручка будет мокрой, и он возьмется за нее. Фу. Ладно, к черту все. Вытрусь своим кимоно. Отлично.

– Теперь ты.

– Не окажешь ли мне честь?

– Конечно.

– Спасибо.

Ого, ничего себе! Я люблю, когда меня просят о помощи. И теперь я сторожу его. Прямо горжусь. И даже не слышу, что там происходит внутри. Он тоже не мог слышать ни звука из моего сложного и хорошо поставленного шоу.

– Готово.

– Круто.

– Там был хороший аромат.

– Да, мыло для рук.

– Нет-нет, думаю, твои духи. Ты… чуток надушилась?

– Ага. Хочешь тоже?

– О! Да. Давай.

– Вот так.

– Никогда не видел, чтобы кто-то мазал духи за ушами.

– Моя бабушка всегда говорила, что надо наносить духи за уши, чтобы те, кто проходит мимо, слышали их.

– А на макушку зачем?

– Это для шишковидной железы. Чтобы было приятно. Не знаю.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

– Прости меня.

– За что?

– За то, что случилось на балконе.

– Что именно?

– Я плеснул на тебя свой напиток.

– А!

– А потом ты куда-то пропала.

– Ну да.

– Да.

– А потом ты пошел сюда за мной?

– Нет. То есть не знаю. Может быть. Мне просто надо было в туалет, но я увидел, что ты уже стоишь тут, и тогда я подумал, вот она, хорошая возможность извиниться. Но потом увидел, что у тебя туфли, типа, как пластмассовые, и у меня от сердца отлегло, и я не знал, что сказать. А потом случилась вся эта история с дверью и…

– Да много всего случилось.

– Это так.

– Да.

– Не хочешь еще выпить?

– Конечно, хочу.

– Круто.

– Представляю себе… а ты? Тоже?

– Еще как.

– Отлично.

– Кажется, я тебя понимаю.

– И я.

– Будешь пиво?

– Не буду. Но я могу сделать немного мартини с водкой.

– Мартини?

– Ага.

– Давай.

– Только оно на кухне. Я там его оставила.

– Я с тобой.

38

Иногда меня беспокоит, что я совершенно теряю голову в присутствии мужчины. Похоже, он идет туда, куда я веду, и это прекрасно. Никто меня не торопит. Ни к чему не принуждает. В животе у меня порхают бабочки. Предупреждающие знаки мягко напоминают, чтобы я оставалась чуткой и бдительной. Слишком часто в своей жизни я слышала, что плохое поведение мужчины можно оправдать тем, что я сама позволила ему некоторые вольности, а потом, не зная, как выкрутиться, оказывалась в ловушке, сама себя обманывала, думая, что это именно то, чего я хочу.

– Черт.

– Что?

– Кто-то забрал.

– А где ты оставила?

– В сумке, вот здесь. Буквально только что.

– Да уж. Оставить на вечеринке водку без присмотра – все равно что пригласить выпить ее.

– Точно.

– Дорогая была?

– Что тут может быть дорогого?

– Ну, например, марка.

– Ага.

– Отстой.

– Мне кажется, я знаю, кто ее взял.

– Кто?

– Парень с копченым лососем.

– Не знаю его.

– Это и к лучшему.

– Может, выпьешь пива?

– А где оно?

– Идем со мной.

– Наверх? У тебя что, пиво наверху?

– Это же Дикий Запад, детка. Никому верить нельзя.

39

– Чья это комната?

– Понятия не имею.

– Интересно, почему им так нравятся фотографии этих домов с подъездными дорожками в Палм-Спрингс?

– А почему бы и нет? Они довольно безобидны. Тут есть небо и винтажная машина.

– Просто они выглядят какими-то… бездушными, что ли.

– Мне кажется, поэтому они и нравятся.

Комната, в которую мы вошли, огромная, но человек, живущий в ней, захотел остаться незаметным. Интересно, какая полка в холодильнике принадлежит ему? Наверняка та, на которой ничего нет. Простая кровать-футон, ни прикроватных столиков, ни книг. Белые стены, белые простыни, одежда на серебристой вешалке. Преимущественно черная. Несколько белых деревянных ящиков и лампа «под ретро» на полу. Нет даже рабочего стола, хотя из-под кровати выглядывает ноутбук, оставленный в спящем режиме. Возле стены зеркало в окружении фотографий в рамках. Я где-то читала, что, по фэншую, плохо, когда произведения искусства стоят на полу.

Готова поспорить, где-то есть другая комната, в которой царит полный бардак, она заполнена всяким хламом и бесчисленными мелочами, составляющими целую историю жизни ее хозяина.

Пару месяцев я встречалась с одним парнем, у которого была такая же суперминималистичная комната, только в ней имелись еще полки с ящичками для всякой всячины и отличная саундсистема с колонками по углам, и повсюду маленькие слепки черепов. Помню, я даже подумала: «Ух ты, у парня совсем нет никаких вещей».

А потом среди ночи направилась в ванную и случайно – хотя наверняка совсем наоборот – зашла в другую комнату, которая, клянусь, больше напоминала кладовку с целой кучей барахла. Я была просто в шоке! Там повсюду валялись книги, какие-то клочки бумаг, старая одежда, короче, сплошное дерьмо, техника, еще что-то. Футбольные бутсы и грязные носки. Как сейчас вижу эти грязные носки – белые, с широкими красными полосками. И пахло там каким-то навозом. Я даже не знала, сказать ли ему об этом утром, но ничего не придумала, поэтому притворилась, будто ничего не видела.

– Держи.

– Нет, спасибо.

– Ты не хочешь пива?

– Не хочу.

– Какая-то депрессивная комната.

– Еще какая.

– Может, она просто гостевая или что-то в этом роде.

– Ага, а хозяин тоже гость в своей жизни.

– Ну, как-то так.

– Тогда идем отсюда?

– Да, идем.

Когда мы вышли из комнаты, на нас свалилось какое-то невообразимое количество заинтересованных и подозрительных взглядов. Единственная причина, по которой я хожу на вечеринки, – это возможность убедить себя, что люди вокруг так заняты собой, что им совершенно не до меня, и я могу делать, что хочу. Но все принимает именно такой оборот – на нас смотрят.

– Ты знаешь этих людей?

– Не совсем. Я пришел сюда с другом, которого, кажется, потерял. Его кто-то пытался закадрить. Ну ладно. Надо легко отпускать людей. Знаешь ведь. Дай немного свободы своему ближнему, чтобы он занимался своими делами.

– Верно.

– Так ты хочешь что-нибудь выпить?

– Может, просто воды.

– Я принесу тебе.

– Давай. Спасибо.

– Ты где будешь?

– На улице.

Так странно – неожиданно встретить кого-то, у кого точно такие же взгляды, как и у меня. Я всегда ищу общения с другими, и когда это происходит, меня удивляют совпадения. Интересно, увижу ли я его снова. Такое чувство, что да, мне бы хотелось снова встретиться с ним, и меня это беспокоит. Мне хочется осознать этот момент и быть ему благодарной. Мне хочется вдохнуть его поглубже, чтобы он не исчез и чтобы я прочувствовала его. Мне хочется, чтобы каждая падающая звезда, которых я никогда не видела, знала, что этот проблеск надежды не прошел мимо меня.

Но еще я не хочу все преувеличивать. Не хочу ничего разрушить, зациклившись. Не хочу ничего испортить. Ни мига не испортить! Мне просто хочется ясности. Пожалуйста, господи, вселенная, душа, прорицатели, боги и богинюшки, мироздание, мама и папа, святая дева, ци, святой дух, иисус, прана, аллах, все вы, кем бы вы ни были. Кем бы ни была я. Помогите мне видеть ясно.

– Мне становится страшно, когда я смотрю на звезды.

– Правда? О, ты положил лимон! Спасибо.

– Не стоит.

– Почему?

– Потому что тогда я чувствую себя очень маленьким.

– Угу.

– А ты когда-нибудь видела падающую звезду?

– И не одну.

– О, нет! Значит, ты одна из тех людей.

– Каких?

– Таких, с которыми вся эта хрень случается каким-то волшебным образом.

– А ты видел?

– Может быть, раз.

– И часто ты на них смотришь?

– Не так уж и часто.

– А я каждую ночь. Так что… у меня просто шансов больше.

– Действительно.

– Я даже НЛО видела.

– Серьезно?

– Угу. Хотя почти никому не говорила об этом.

– И?

– Что «и»?

– Мне-то расскажешь?

– А тебе интересно?

– Интересно.

– Я тогда была на пляже и долго не могла уснуть. В половине третьего утра вышла на балкон прямо в ночной сорочке. Сидела, слушала океан и плакала. Я тогда думала о своем отце и о наших с ним отношениях. Ну и вот. Смотрела на небо. И вдруг увидела там яркие оранжевые и фиолетовые огни, они разлетались во все стороны с невероятной скоростью совсем рядом с линией горизонта. Они были похожи на кометы, только летали немного иначе, а потом р-раз – и исчезли. Появились из ниоткуда – и так же исчезли в никуда. Но я уже знала. Чувствовала связь с чем-то гораздо большим, чем мой мозг. И это было… обнадеживающе.

– Ни фига себе.

– Да.

– И ты рассмотрела это все?

– Рассмотрела что?

– А другие видели?

– Нет. Никого больше не было.

– Ну, я едва помню, как наблюдал за падающей звездой, так что это событие сейчас кажется мне совершенно незначительным.

– Никогда не говори так! Все имеет ровно то значение, какое ты сам придаешь ему.

– Я тогда как раз расставался со своей девушкой.

– Хорошо.

– Хорошо, да. Я вышел на улицу, чтобы покурить, я тогда еще курил. Хотя уже пару лет не курю совсем. Короче. Я тогда еще курил и поэтому использовал сигареты как предлог, чтобы почаще выходить на воздух. И, конечно, дерьмово себя от этого чувствовал. Но она тоже делала всякое дерьмо, чтобы уйти от меня, так что… Ну. Мы отправились в Голубые горы, чтобы попытаться спасти наши отношения, спасти которые было невозможно. Мы все время ссорились. Так что я вышел наружу, взглянул на небо – а там вот.

– И это был знак?

– Какой знак?

– Не знаю. Какой-нибудь.

– Наверное.

– Круто.

– Да, так оно и было.

– Кто это?

– Где?

– Вон та девушка? Она все время смотрит на тебя.

– Как она выглядит?

– У нее стрижка пикси.

– Это как?

– Это очень-очень короткие волосы.

– Может, не надо так откровенно пялиться на нее?

– А что, это заметно?

– Не знаю. Наверное. Просто…

– Ладно, тогда ты не смотри. Но она всем телом повернулась к тебе. Кажется, не прочь замутить с тобой. Ее тело говорит само за себя. О, давай, иди уже.

– Слушай, а я ее знаю. Ну так. Волосы короче, чем были тогда. Мы с ней работали вместе.

– Она определенно неровно дышит к тебе.

– Да ладно? Как ты это узнала?

– Просто… узнала.

– Но как?

– Она хочет замутить с тобой, но видит меня. И это ее беспокоит. Просто… я знаю.

– У нее есть парень.

– Да пофиг.

– Не пофиг. Но ей – пофиг. Должно быть, она не очень довольна теми отношениями. И наличие парня не мешает ей пытаться завлечь тебя.

– Не хочу туда смотреть, поверю тебе на слово.

– Ты расстроился?

– Да нет. Не знаю. Может быть.

– Ладно.

– Она беспокоит тебя?

– М-м. Нет. Просто я кое-что заметила. Она останавливает на тебе свой взгляд всякий раз, когда для этого есть хоть малейшая возможность. Например, когда ты шел ко мне с водой и когда ты сел тут, она посмотрела на тебя дважды. Потом меня она оглядывала с головы до ног, пока не поняла, что я заметила это, и только тогда отвернулась. Но, конечно, это не ответ на твой вопрос. Беспокоит ли она меня? Если бы ты не разрешил мне говорить об этом, беспокоило бы. Если бы я чувствовала, что должна притворяться и не замечать происходящего, то да, меня бы беспокоило. Тот факт, что это происходит само по себе, не беспокоит меня так сильно, как если бы мне пришлось лгать тебе или что-нибудь еще подобное.

– Хочешь, уйдем куда-нибудь.

– Это же просто жизнь. Можно и остаться.

– Да, но мне немного неловко.

– Из-за того, что я сказала, или что?

– Не знаю. Может быть.

– Ладно.

– Давай все-таки уйдем куда-нибудь, когда я допью это пиво?

– Давай.

По его телу видно, каким замкнутым и напряженным он стал, скрестил руки и ноги, ему трудно смотреть мне в глаза. Черт. Похоже, я умею идентифицировать и объяснять то, что вижу. Помню, как однажды я прочитала в какой-то книге, что очень важно не прикрывать жестокость откровенностью и честностью. Наверно, надо быть помягче. Многие ведь считают, что такие взгляды бывают только у обвинителей. И что умеющие четко проговаривать происходящее на самом деле занимают осуждающую позицию, высмеивающую. Но я же никого не осуждаю. Ученый не осуждает организмы в чашке Петри. А научные эксперименты не имеют цели разделить эти организмы на правильные и неправильные с точки зрения того, что они делают. Речь же о том, чтобы за ними наблюдать – за их деятельностью, поведением и взаимодействием друг с другом.

Я заметила, люди становятся рабами того, что не хотят видеть, поэтому я, как одержимая, всегда стараюсь убедиться в том, что они видят все. Меня ужасно страшит обман, поскольку в жизни меня слишком часто обманывали и вводили в заблуждение.

Мои родители буквально жили и дышали ложью, принимая ее за близость. И всякий раз, когда я говорила правду или проговаривала вслух то, что видела, они утверждали, мол, я просто слишком чувствительна, впечатлительна и все чересчур драматизирую. Я могла бы усомниться в себе и в том, что вижу собственными глазами, могла бы заблуждаться после того, как они обманывали меня. Но, правды ради, всегда отлично видела, что происходит. Всегда.

Так что не буду расспрашивать его о чувствах к этой девушке, хотя мне действительно хочется узнать это, потому что он ни словом о них не обмолвился, но я-то чувствую, сколько всякого неразрешенного дерьма между ними. Я где-то читала, что с мужчинами важно вести себя очень осторожно и спокойно. Они сведения обрабатывают с другой скоростью. Особенно те, которые касаются отношений и эмоций. В одной книге даже говорилось о том, что нужно подождать примерно шесть – десять секунд после того, как вы зададите им вопрос, и только потом продолжать говорить. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь…

– Так что там с кимоно?

– В каком смысле?

– Почему ты его носишь?

– Потому что его еще моя мама носила.

– Мне нравится.

– Что именно? Розы? Мне тоже они нравятся.

– А ты ходишь в нем на костюмные вечеринки?

– Нет.

– Ты заговорил о моем кимоно только потому, что я говорила с тобой об этой девушке?

– В смысле?

– По интонациям слышу.

– Черт. Возможно. Прости. Да. М-м-м-м. Я ее почти не знаю. Но моя бывшая девушка тоже всегда чувствовала, когда что-то не то происходит, а я ее никогда не слушал. Ну и попортил ей, моей бывшей, крови. Ну, ты представляешь, наверное. И вообще ужасно странно, что ты заговорила обо всем этом.

– Верно.

– Знаешь такую штуку – корабль в ночи?

– Знаю.

– Мне действительно хорошо сидеть вот так с тобой.

– Верно.

– И ты действительно прекрасна.

– Здорово. Спасибо.

– Ты такая… необычная.

– Неужели?

– Да.

– Ну что же. Рада, что мы наконец избавились от безобразной необходимости маскировать всякие неловкости простой любезностью.

– Ха. Действительно.

– Ты какой знак зодиака?

– Зачем тебе?

– Ну просто. Почему бы нет.

– А ты угадай.

– Так, секунду. Я должна вначале почувствовать твою энергию.

– Давай.

– Ты Дева?

– Нет.

– Водолей?

– Нет.

– Лев?

– Точно!

– Ого!

– Ого.

– Прирожденный лидер.

– Ну.

– Ты даже немного похож на льва.

– Да.

– Твой перстень об этом как раз.

– О чем?

– Это же лев тут?

– Лев. Фамильное кольцо.

– А ты много знаешь о своем знаке зодиака?

– Только то, что я Лев.

– Надо тебе сделать свою натальную карту.

– Мою что?

– Натальную карту. Идешь к астрологу, и он говорит тебе, где какая планета находилась в момент твоего рождения. И то, как они стоят по отношению друг к другу, может означать многие вещи. Люблю такое.

– Я уже заметил.

– Однажды я говорила со своим отцом об астрологии, и он сказал, дескать, послушай, дорогая, мне нравится крепко стоять двумя ногами на земле. Я тогда ответила, что да, Земля – это планета, то есть часть Галактики, которая находится во Вселенной, то есть это крошечная часть всего космоса. Он ничего не сказал мне на это. Просто на людей так сильно влияют Солнце и Луна, что все остальные планеты вполне могут считаться… декоративными.

– Понимаю его.

– Правда?

– Да. Просто он хотел сфокусироваться только на том, что находится непосредственно перед ним, а не на том, что лежит вне зоны его контроля.

– Хм-м.