Текст книги "В небе великой империи"

Автор книги: Людвиг Гибельгаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Думать неделю Хасану не понадобилось. Через три дня он прислал одного из своих телохранителей, который привез оставленный Иваном во дворце каталог. Рогов неторопливо перелистал его, запоминая, рядом с какими работами мягким карандашом проставлены галочки. Иван не сомневался, что каталог курьер опять заберет с собой, Али не желал ни малейших улик. Так оно и произошло. Рогов проводил взглядом исчезнувший в дипломате телохранителя проспект и спросил:

– Что вам поручено передать на словах?

– Господин сказал, что если вы выполните свои обязательства, он выполнит свои.

– Прекрасно. Скажите своему хозяину, что я очень рад иметь дело с таким высокочтимым и деловым человеком.

Никак не выразив своих эмоций, курьер молча повернулся и вышел. Рогов поднялся с кресла и отправился на террасу квартиры, расположенной на втором этаже небольшого дома, являющегося собственностью посольства. Там он простоял достаточно долго, окидывая взглядом привычный вид открывающейся части города. В наступающих сумерках начали зажигаться первые скудные фонари, которые едва ли могли соперничать с проступающими на небе яркими южными звездами. Иногда до этой заповедной территории доносились приглушенные звуки и запахи городской жизни, да горячий ветер бросал в лицо пригоршни жесткой песчаной пыли.

„Всё это скоро должно наконец кончиться“ – размышлял Иван – „и вообще я первый из всех участников операции, который полностью выполнил свою работу. Если у Моргунова всё получится так же чисто, то мои самые заветные мечты могут скоро стать явью“ – с надеждой и нескрываемой гордостью подумал он.

Во время следующей телефонной связи с Мадридом Рогов был краток.

– У меня всё готово – коротко отрапортовал он.

Моргунов секунду помолчал, что-то прикидывая. Расчет его был простым. Сегодня пятница. Летчик опять выйдет на связь в воскресенье. Значит – его сердце тихонько ёкнуло – в понедельник можно начинать…

– Прекрасно. Самолет должен быть в полной готовности уже послезавтра. Ты ещё раз позвонишь мне в воскресенье и я скажу, когда машина должна быть здесь. Какие распоряжения отдать, ты знаешь.

– Знаю.

– И вот ещё что. Мобильный телефон у тебя имеется?

– В машине.

– Хорошо. Завтра ты получишь от меня заказной пакет до востребования, там будет спутниковый телефон, особый номер и кодовая фраза. Если по каким-то причинам после успешного завершения операции я сам не смогу дать нашему „взломщику“ сигнал, то это придется сделать тебе. Но запомни: только после успешного окончания операции. По крайней мере, когда я с товаром буду уже на подлете.

– А тебе-то что может помешать? – от нового задания Рогов не был в восторге.

– Ну вдруг ранен буду или телефон потеряю – усмехнулся Моргунов.

– Это действительно важно?

– Важно, Ваня. Если ты этого не сделаешь, триста человек в одну секунду лишатся жизни.

– Силы небесные, ты что там задумал? – от ужаса Иван даже обрел интерес к содержанию операции.

– Потом узнаешь. И не забудь, что я тебе сказал, иначе всё пойдет прахом.

– Понял – нехотя согласился Рогов.

– Ещё вопросы есть?

– Нет – вопросов на самом деле было много, но обсуждать их сейчас было бы неуместно. Операция, как он понял по решительному тону Моргунова, шла по накатанному плану и оставалось только подчиниться её необратимому ходу.

– Жду следующей связи – Василий Петрович опустил трубку на рычаг.

„Ну что ж“ – он закурил – „пистолет заряжен, курок взведен. Остается только нажать на спусковой крючок. И моментом сего будет звонок Хорева.“

Сейчас Моргунов не испытывал ничего, схожего с волнением тех дней, когда он совершал первые шаги в начатом деле. Никаких сомнений не осталось, ибо сомневаться было не в чем. Это его план, его творение, он создал и разработал его от начала и до конца и ориентировался в каждом мельчайшем его закоулке, в каждой его детали. Да, определенное напряжение было, но чисто деловое, как в прошлом перед заключением важной сделки. Страх отсутствовал, он всё просчитал рационально. Без этой операции его существование казалось бы Моргунову ещё страшнее своей безысходностью и унижением. Муки совести его тоже не утруждали. Он никому персонально не хотел причинить зло, а то, что те люди в самолете рискуют – что ж, он рискует больше. Он всю жизнь был гражданином, который служил обществу, платил налоги и создавал рабочие места. Пусть общество теперь вернет должок. „Не я заварил эту кашу“ – зло подумал Моргунов и отбросил посторонние мысли далеко прочь. Казенная мораль после всего пережитого представлялась ему убогой и дешевой.

Дальнейшие действия были продуманы и рассчитаны уже давно. Лишь один дополнительный шаг предпринял Моргунов: позвонил в авиакомпанию „САС“ и поинтересовался расписанием вылета рейса 3314 из Стокгольма. Оно полностью совпало с тем, что говорил ему летчик. „Ещё бы“ – усмехнулся про себя Василий Петрович – кому ж знать как не ПВО!“ В восемь вечера он включил телевизор и посмотрел европейские новости, после которых передавали прогноз погоды. Над Скандинавией облачность с прояснениями, ничего особенного. Приближается антициклон, что предвещает хорошую погоду. Вероятность сюрпризов с переносами вылета и прочими неожиданностями была сведена до минимума. „ПВО должно иметь такую информацию раньше других“ – отметил он про себя. Теперь оставалось лишь дождаться звонка Хорева. И когда тот действительно позвонил в условленное время, не причинив Моргунову никаких волнений, вопрос был единственный:

– Ты готов?

– Да.

– Завтра.

– Всё понял.

Через микрофон радиотелефона, параллельно голосу летчика доносились отзвуки дыхания их общей Родины.

Далее Моргунов делал всё автоматически, времени, чтобы продумать всё заранее, было у него достаточно. Необходимые и предусмотрительно отобранные вещи он поставил ко входной двери. Все следы своего пребывания в квартире, которые могли бы содействовать его идентификации, он тщательно уничтожил. Ни одна фотография, старый счет или обрывок газеты не избежали этой участи. Впрочем, за квартиру заплачено на год вперед, а на будущее вместо паспорта герра Вальтера Регенсдорфа, гражданина ФРГ, у него есть ещё парочка, всё от тех же берлинских умельцев. Тщательно и умело Моргунов придавал своему жилищу вид, никак не отражающий его личные привычки и пристрастия. Документы и внешность изменить достаточно легко, а вот одни и те же цветы на подоконнике, или упаковки от определенных продуктов в мусорном ведре могут опытного человека навести на след. В том, что участников операции будут искать опытные люди, он не сомневался. И без того постоянно окаменевшее, а тут ещё и перекошенное гримасой ярости лицо российского президента он представлял очень хорошо и с немалым удовольствием. Но он, Моргунов, окажется хитрее. Никто и никогда не обучал его премудростям, обычно известным лишь сотрудникам спецслужб, но, как говорят в России, жизнь сама есть лучший учитель. Бизнес на обломках Великой Империи и последующее бегство оттуда сделали Василия Петровича человеком, который вполне мог сдать экстерном экзамены за пару курсов любой разведшколы. Вот правда в стрельбе ему практиковаться почти не удавалось, но, как известно, стрельба на стенде имеет мало общего с реальным применением оружия, когда удача важнее навыков. А в счастье своё он верил твердо. И хотя план операции стрельбы не предусматривал, „Браунинг“ был готов вновь занять своё место под мышкой. Следующей ночью он поговорил в последний раз с Роговым из обжитой телефонной будки и потребовал, чтобы самолет в шесть ноль-ноль в понедельник уже стоял в Санта-Розите подготовленный ко взлету. За пару часов до того, как Хорев даст сигнал о начале операции, Моргунов намеревался проинспектировать пилота и лично осмотреть самолет во избежание любых сюрпризов. Возражений со стороны Ивана не последовало, он назвал бортовой номер машины и в завершение разговора Василий Петрович насмешливо сказал ему: „до встречи!“ Тот едва не поперхнулся, но быстро нашелся и парировал: „с меня бутылка!“

Теперь оставалось только ждать. Ждать предстояло всем, но для Моргунова это ожидание не было тяжелым. Он твердо знал каждый свой последующий шаг и самым логичным поведением сейчас было предоставить запрограммированным событиям развиваться самостоятельно. Бессонные ночи размышлений остались в прошлом и нынешнее ожидание являлось просто частью операции, не менее важной, чем любая иная составляющая. Все воскресенье Моргунов спокойно провалялся на кушетке, глядя в потолок и оттачивая в сознании отдельные детали грядущего дня. На душе у него было легко. О Рогове он не задумывался – тому в своей Африке особо напрягаться не приходится, сиди себе да жди товар. Но вот лётчик… Он постоянно притягивал мысли Моргунова. Доверял он Хореву абсолютно, хотя вряд ли мог объяснить это рационально. Какой-то душевный контакт, взаимопонимание… Наверное, лучше всего сказал об этом великий Киплинг: „мы с тобой одной крови, ты и я.“ Но что чувствует он сейчас, перед тем как совершит, очевидно, самый крутой поворот в своей судьбе? Что будет он чувствовать завтра, летя навстречу ночи и неизвестности, понимая, что в любой момент какой-нибудь большой начальник на земле может рискнуть и отдать приказ попытаться сбить его раньше, чем он сам завалит громадный „Боинг“? По крайней мере в одном, вспоминая глаза и движения летчика, Василий Петрович не сомневался: ничего у них из этого не выйдет. „Боинг“ Хорев достанет раньше, даже если ему придется пойти на таран…

Моргунов потянулся и ещё раз отхлебнул из горлышка бренди. Брошенная в пепельницу сигарета не уместилась на куче других окурков и упала на пол. Подошвой ботинка Моргунов растоптал её прямо на ковре. Думать ни о вреде курения, ни о поддержании порядка почему-то не хотелось. Хотелось спать. Сон рациональнее волнения. А что касается бизнеса, Моргунов привык мыслить рационально.

Российское посольствово в Мадриде, 06.05. 199..г., понедельник, 06:15

По старой военной привычке Сергей Иванович Казанцев просыпался рано. Он осторожно выскальзывал из под одеяла, чтобы не потревожить жену и, облачившись в тренировочный костюм, пробегал несколько километров по мадридским улицам и паркам. Этот утренний джоггинг был его главным трофеем, взятым лично Казанцевым по окончании холодной войны; ранее из соображений безопасности 2 секретарю посольства, а по совместительству кадровому сотруднику ФСБ и куратору всех его тайных операций в этой стране, таким образом поддерживать спортивную форму запрещалось. Но те времена ушли в прошлое и, очевидно, безвозвратно. Конечно, в политике оставалось полно всякой дряни и терроризм был в Испании печальной повседневностью, но это его мало беспокоило. Похитить Казанцева было бы очень непросто, навыки самообороны, полученные ещё в армии абсолютно не забылись, а коварной пули в спину последние лет пять опасаться не приходилось. Мировой авторитет и роль России в международной политике сократились настолько, что официальные представители этой державы могли ощущать себя почти в полной безопасности. В намного большей безопасности за границей, чем на раздираемой конфликтами Родине.

Побегав часок, Сергей Иванович возвращался домой, быстро принимал прохладный душ и упаковывал себя в неброский деловой костюм. Сокращение разведывательной активности России на Пиринейском полуострове, превратившее его деятельность в почти беспросветную бумажную, но не более того, рутину, Казанцева не раздражало. Всякого рода приключений в его прошлом было и без того достаточно, тяга к ним отошла вместе с задором молодости. Теперь, к пятьдесят пятому году жизни, он научился ценить комфорт и предсказуемость своих будней. В оные времена, когда он, будучи советским военным советником, носился вместе с бравыми герильерос по ангольскому бушу или египетским пескам, Казанцев и представить себе не мог, что в далеком будущем превратится в прилежного бюрократа, находящего большое удовольствие в бумажной работе и аккуратно разложенных на столе канцелярских принадлежностях. Но теперь он был почти счастлив. Возраст Сергея Ивановича подразумевал, что дальнейшая дипломатическая карьера для него недостижима, да и как говорится, не очень то и хотелось. Выйти через пять лет на пенсию и вернуться в Москву, где живет дочь и большинство друзей – вот это да! Но все мечты не делали Казанцева человеком чрезмерно осторожным и безинициативным. Он был профессионалом и этот профессионализм, выпестованный годами карьеры в армии и спецслужбах, всегда являлся основополагающим аспектом его служебной да и прочей жизни, ибо при такой работе вторая оказывалась постоянной рабыней первой.

Ничего необычного этот первый день наступившей недели не обещал. Составить пару шифротелеграмм в Москву, написать докладную записку о перспективах промышленного шпионажа на Пиринейском полуострове, пожаловаться на нехватку средств не только на оплату агентов, но и собственных рабочих расходов. Проанализировать последние данные о военной активности англичан на Гибралтаре. Пополнить досье на баскских террористов за счет своего информатора в их среде. Повседневная рутина, необременительная и приятная.

Твердым шагом Казанцев прошел в свой кабинет в посольстве, приветствуя встречающихся коллег, попросил у секретарши кофе и осведомился о секретной почте. Нет, сегодня ничего. Напевая себе под нос арию царя Бориса из оперы „Борис Годунов“, 2 секретарь посольства начал свой обычный рабочий день.

г. Волхов, военный городок авиаполка, понедельник 06.05.9… 06:30

Древний механический будильник знал своё дело хорошо. Каждая его деталь издавала, тужась, ужасающий дребезжащий звон, отчего этот механизм был способен даже к незапланированным перемещениям в пространстве, вибрируя на тумбочке. Но к такому звуку Хорев привык, особенно в дни как сегодняшний, когда боевое дежурство назначено на утро, а не на ночь. Самым грубым и резким был звук сирены боевой тревоги, однако в военном городке она звучала редко, особенно в последние годы. Упругим движением майор выскочил из кровати. Запланированная на сегодня операция отнюдь не мешала ему спать глубоким и свободным от сновидений сном. Откровенно говоря, наступивший день он ждал и получив накануне „добро“ на операцию, испытывал приятное предбоевое напряжение. Но не более того. Он будет готов если волнение придет позднее, но сейчас это ещё неактуально. Прошлепав босыми ногами в ванну по скрипучему дощатому полу, майор долго и тщательно умывался холодной водой, но не из соображений закаливания, а просто потому, что горячая во всем их городке отсутствовала уже два месяца. На ходу одеваясь, он включил электрическую плиту, водрузил на конфорку сковороду и когда она раскалилась, разбил в неё три яйца. Кроме консервов и хлеба других продуктов в доме всё-равно не было, последние остатки уюта ушли из этой квартиры вместе с женой, да и она-то, честно говоря, не особенно себя обременяла заботой о нем. Заварив ещё крепкого чаю, он сел за стол и вдруг подумал, что день ему предстоит серьезный. Тогда майор открыл банку тушенки и вывалил её содержимое прямо в жареные яйца. Перспектива следующего приема пищи была для него в высшей степени смутной и отдаленной. „Собственно говоря, даже трудно представить, в какой точке земли это случится!“ – майор усмехнулся и коснулся рукой закрепленного на талии пояса, чье содержимое было получено в Киеве от Моргунова. Тонкий спортивный костюм, который должен будет на первых порах сменить его летный комбинезон, был аккуратно и незаметно надет под форму. Последние приготовления он произвел накануне, а ещё за день до того майор, получив подтверждение сегодняшнему расписанию полетов, набрал на радиотелефоне Моргуновский номер. Сознание того, что непосредственное начало операции зависит от него, не ласкало самолюбие майора, получать и отдавать приказы в армии суть дело привычное и Хорев подходил к этому спокойно и по-деловому. Серия полетов, которую он проводил сейчас, шла уже достаточно давно, в основном все данные о новых подвесных баках и их возможном влиянии на аэродинамику машины и размещенные на ней системы вооружения, были получены. В принципе, в любой день мог прийти приказ об изменении режима полетов, что поставило бы под угрозу всю операцию. То, что работая в связке с гражданскими, именно он, военный летчик мог бы оказаться невольным виновником срыва так тщательно и издавна подготавливаемых планов, просто не укладывалось в голове. Поэтому первой реакцией на полученное подтверждение была радость, и только. Возможные опасности не страшили его, но только сильнее натягивали и без того напряженные струны нервов. Это для невоенного человека угроза жизни есть нонсенс, нечто экстраординарное, чего надо всячески избегать. Для него опасность была естественной составляющей жизни и степень этой опасности решающего значения не имела. Стресс не превышал нормы, приступы гнева, терзавшие его в последнее время представлялись сейчас далекими и нереальными.

Мыть за собой посуду под сковывающей руки ледяной водой, Хорев не стал, подумав, что всё равно не вернется в эту квартиру при любых обстоятельствах, как бы ни кончился для него сегодняшний день. Лежать ли ему под обломками истребителя, пробираться ли, избавившись от парашюта, сквозь ночь к какому-нибудь населенному пункту, сидеть ли в следственном изоляторе… Хорев оглянулся вокруг себя. Нищета, как и почти у всех военных здесь. Ничего, что можно было бы кому-нибудь подарить. Немногие действительно ценные вещи прихватила, покидая его жена, сославшись на то, что ей-де одной тянуть теперь детей. Да Хорев и не возражал, этот разрыв тогда потряс его настолько, что у него даже не возникло мысли отстаивать какие-то материальные блага. Часы да зажигалка, вот и все личные вещи, которые он берет с собой. Выйдя из дому майор несколько раз подбросил на ладони ключи от квартиры и зашвырнул их далеко в кусты. „Пускай ФСБ поковыряется под дверью“ – подумал он невесело рассмеявшись.

Мысль о том, что может быть ему действительно придется сбить „Боинг“, который он видел раньше лишь как точку на экране локатора дальнего обнаружения, вообще не пришла Хореву в голову. Он был военным человеком и обучен выполнять приказы не вдаваясь в их содержание. Большое количество жертв на стороне противника рассматривалось в этих приказах только как положительный фактор. То, что приказ исходит от человека, не имеющего никакого отношения к ВС, которым он присягал, было уже более тонкой проблемой, но сколько майор не рассуждал над ней, неизменно приходил к выводу, что события последних лет сами по себе фактически освободили его от этой присяги. Страна разваливалась, вместе с ней и армия. Той державы, которая своим прошлым и настоящим вдохновила его стать одним из её защитников, летчиком-истребителем, просто больше не было. Люди, находящиеся у власти даже не считали необходимым скрывать свой корыстный интерес и продажность. Все внешнеполитические достижения, купленные кровью поколений теперь продавались за доллары или отдавались просто так. В любом случае, потеряно было всё и в первую очередь, честь и гордость державы, которую его учили защищать. Страна катилась в преисподнюю и ему совсем не хотелось быть последним стойким оловянным солдатиком на её обломках. С него хватит. Он принимает новые правила игры. Он уйдет и уйдет тем единственным образом как умеет – по-военному, скромно и не прощаясь. И очень может быть, до уровня настоящего „боевого“ в самом непосредственном смысле этого слова, пилота он тоже возвысится именно сегодня.

Ясный весенний день готовился стать в высшей степени примечательным для многих, очень многих людей.

Мадрид, служебная квартира резидентуры ЦРУ, 06.05.9… 07:43

Вообще-то, прийдя вчера в эту квартиру, Алек Мак Рейнолдс нарушил все мыслимые инструкции организации, верной службе которой он посвятил добрые двадцать лет своей жизни. Сей солидный стаж, правда не означал, что господин Мак Рейнолдс пребывал в преклонных годах и именно в этом лежал сейчас корень его проблемы. Родился Алек в Новой Англии, в Мэриленде, и непосредственно после колледжа приступил к изучению международных отношений в Стэнфорде. То было бурное для страны время, в Америке происходили немыслимые вещи, которые совсем не укладывались в его юной, но уже достаточно консервативной голове. Чтобы навести в ней порядок он прервал учебу и на волне самого искреннего патриотического энтузиазма отправился добровольцем во Вьетнам. То, что человек даже лишь начинающий изучать международные отношения, должен разбираться в них несколько лучше для принятия подобного решения, пришло ему в голову немного позднее. Реальная война очень отличалась от пропагандистского её освещения, которому ранее он доверял безоговорочно. Война состояла даже не столько из страха смерти и вьетконговских снайперов, сколько из ненавистных джунглей, переполненных насекомыми, змеями и тропической лихорадкой. Домой он возвратился через год, не поцарапанный ни одной пулей, но бледный и едва держащийся на ногах от недолеченной малярии. Сразу приступить к учебе он не мог и ещё год, как одинокое приведение слонялся с утра до ночи по атлантическим пляжам возле своего родного городка. Но затем природа, влившая в его организм немалые силы, начала брать своё. Ещё через два года он был одним из лучших студентов факультета, ничуть не отступив от своего отвращения к этой грязной войне, но очень благодарный ей за помощь в карьере. Война меж тем закончилась всемирным позором, что на много-много порядков понизило престиж всех политических и военных структур США – от Госдепа до ЦРУ. Многие головы полетели в отставку и проблема заполнения вакансий свежемыслящими и не скомпрометировавшими себя кадрами предоставила молодому Мак Рейнолдсу великолепные перспективы выбора работы. Пока он неспешно прикидывал все возможные варианты, однажды вечером в его комнату в кампусе вошел аккуратно и скромно одетый человек средних лет. Он ничего не говорил о патриотизме и долге перед страной, ибо знал, что у вьетнамского ветерана Алека такие речи вызывают лишь рвотный рефлекс. Он просто сказал, что Америка проиграла эту войну и при нынешнем раскладе сил проиграет любую следующую. И если всё останется как прежде, то через пять-семь лет коммунисты будут и здесь. Вот так просто обстоит дело и спокойный тон и неоспоримые выводы незнакомца звучали очень убедительно. Алек не любил коммунистов, они прочно ассоциировались в его сознании с пулями от автомата Калашникова и минами-ловушками в консервных банках, кроме того ему очень хотелось посмотреть мир не через прицел автоматической винтовки, а несколько иначе. Факт, что вся его биография была подробнейшим образом проанализирована, а последние два месяца на хвосте висела плотная слежка, несколько покоробил, но таковы уж были в этом бизнесе правила игры. Алек попросил неделю на размышление и, забросив все прочие дела, перекопал за это время всю доступную литературу о ЦРУ. Когда в условленный срок неброский человек появился вновь, решение было уже принято. Через два года, после окончания университета и курсов специальной подготовки, Мак Рейнолдс занял свой первый мелкий пост в южноафриканской резидентуре ЦРУ.

С тех пор утекло немало воды. Ненавистный коммунизм издох почти повсеместно, а Алека знали в лицо по крайней мере два последних директора Управления. Он не был особо одаренным советологом, принципы функционирования этой системы так и оставались для него загадкой, но вот что касается международного терроризма, то аналитиков подобного уровня в ЦРУ было наперечет. В последние десять лет мир очень изменился и нынешнее положение дел в таковом весьма сыграло на руку Мак Рейнолдсу. Международный терроризм стал в отсутствие советской угрозы первостепенной проблемой безопасности США, что сразу подбросило авторитет Алека на заоблачную высоту. Расследование „дела Локерби“ и гибели американских агентов на борту авиалайнера было его звездным часом. Официально он оставался руководителем всего аппарата ЦРУ в Испании, довольно второстепенном в смысле мировой политики, месте. Но это было не больше, чем частью хорошо разработанной маскировки, и любое совещание в Лэнгли по проблемам безопасности, без мистера Мак Рейнолдса не обходилось. Такой авторитет был приятен, но действовал несколько расслабляюще; по крайней мере, будучи молодым агентом он никогда бы не позволил себе привести любовницу в служебную квартиру. Жена Мак Рейнолдса позавчера улетела в Штаты и он не терял времени зря. Конечно, можно было отправиться с Рамоной к нему домой, комплексов насчет неприкосновенности супружеского ложа он уже давно не испытывал, но они вчера хорошо выпили в баре и садиться в таком виде за руль было просто немыслимо. А конспиративная квартира – вот она, рядом и сказав Рамоне что-то о друзьях, уехавших в отпуск и оставивших ему ключи, они нетвердым шагом направились туда – вопиющее нарушение норм безопасности. Впрочем, Мак Рейнолдса иногда посещали неприятные мысли об утере части профессиональных навыков в отсутствие настоящего противника, каким было КГБ и с которым нынешние враги американских ценностей не шли ни в какое сравнение. Зная, что каждый твой шаг может быть выслежен и использован против тебя, сотрудники Управления держали себя в куда лучшей форме, это Алек замечал не только на собственном примере. Но жизнь изменилась и, очевидно, в лучшую сторону. Итак, можно было наслаждаться ею с несколько большей непринужденностью.

Рамона ушла незаметно, заботливо включив кофеварку, её рабочий день начинался много раньше. Алек не переставал ею восхищаться. Она не претендовала оторвать его от жены, не просила найти ей лучшую работу, чем нынешняя в супермаркете, не задавала вопросов, когда он исчезал и не давал о себе знать месяцами. Просто, когда она была ему нужна, то всегда оказывалась рядом. Несколько лет назад, когда их отношения только начинались, эта её тихая любовь и покорность даже вызвали у него подозрения. Он позволил своим агентам тщательно проверить все её связи, её прошлое. Ничего. Она просто его любила и поняв это, Алеку так стало стыдно своего ничтожества и подозрительности, что он совершенно диким образом напился, в полный голос проклинал свою работу, делающую из людей подозрительных и трусливых шакалов и перебил дома всю посуду в припадке безудержной ярости к себе. Благо, жены дома не было, очередной общественный ангажемент вновь позвал её в далекий путь. Полная противоположность ей была его Рамона. Алек боялся себе признаться, но твердое нежелание подыскать себе теплое и перспективное местечко в Вашингтоне на девяносто процентов шло от нежелания расставаться с ней. А в том, что найти близкого и понимающего человека куда труднее, чем сделать приличную карьеру, Мак Рейнолдс прекрасно знал на собственной шкуре.

Алек быстро навел порядок в квартире, дабы ничто не выдавало их неожиданного визита и спустился к стоящей неподалеку машине.

„В конце-концов, сегодня обычный рабочий день.“