Текст книги "Красавицы не умирают"

Автор книги: Людмила Третьякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Но теперь она постоянно думала о Миджвале. Все встречавшиеся ей мужчины были завоевателями. Они требовали своего с эгоизмом детей, привлеченных красивой игрушкой. Наигравшись вволю, они уже не боялись обнаружить то, что раньше опасливо прятали: эгоизм, дурные привычки, безволие, неверность, бахвальство. В Миджвале ничего не было напоказ. Опытная, хорошо знающая мужчин Джейн чувствовала это. Почему же она упустила его? И Джейн принялась за поиски.

Велика пустыня, но не настолько, чтобы слухи о белой женщине, которая ищет главу рода Мизраб, не обошли ее от края до края. В один прекрасный день перед Джейн совершенно неожиданно, как из-под земли, вырос Миджваль. Он сказал, что пришел подарить ей молодую арабскую кобылицу, ведь она хотела такую – верно? Миджваль признался, что вернул жену ее семье вместе с приданым, оставив сыновей себе. В любом случае теперь он будет ждать, когда Джейн согласится выйти за него замуж.

Ждать? Это было слово, которое Джейн ненавидела. И ей, и Миджвалю пришлось вволю повоевать. Английский консул грозил Джейн, что объявит ее сумасшедшей. Леди хочет выйти замуж за бедуина! Семья Миджваля тоже встала на дыбы: Джейн – неверная. Это позор для всего уважаемого рода.

Но двое влюбленных объединили свое упорство. В 1855 году леди Элленборо исчезла, а вместо нее появилась Джейн Дигби аль-Мизраб. Невесте было сорок восемь лет, жениху – сорок пять.

С самого начала супруги договорились так: полгода они живут на вилле Джейн в Дамаске, полгода – в шатре Миджваля в пустыне. Это «семейное расписание» было заведено один раз и сохранялось все двадцать шесть лет их супружества.

Дом в Дамаске был обставлен в арабском стиле. Исключение составляли комнаты Джейн с французской мебелью, европейской библиотекой и картинами, нарисованными Джейн во время ее путешествий. Вокруг был сад, который взращивала хозяйка, и конюшни с любимыми лошадьми. Этот мирный уголок являлся полной противоположностью шатру Миджваля.

Шатер же был символом постоянной опасности. Стычки племен из-за пастбищ, караванных путей и колодцев следовали одна за другой. Школа генерала Петроса оказалась как нельзя кстати: Джейн наравне со всеми вступала в схватки.

Во время одного внезапного нападения соратники Миджваля растерялись. Видя врагов, наступающих на шатры племени, Джейн метким выстрелом свалила их предводителя. Ее прозвали «белым дьяволом».

Впрочем, теперь лишь голубые глаза да кожа, не потерявшая нежного оттенка, выдавали в Джейн ее происхождение. Как только она услышала, что ее светлые волосы здесь вызывают суеверные чувства, она выкрасила их в черный цвет.

В шатре, как и полагалось по традиции, она мыла мужу руки, лицо и ноги, не садилась, когда Миджваль ел. Разумеется, европейцы, посещавшие ее в Дамаске, выказывали свое удивление, но Джейн недоумевала в свою очередь: если любишь мужа, о таких мелочах просто не думаешь.

Легко решили супруги и проблему вероисповедания, предоставив друг другу полную свободу. Миджваль, как мусульманин, пять раз в день обращал лицо в сторону Мекки. Джейн смолоду была равнодушна к религии, в которой воспитывалась. Но в 1860 году по Сирии прокатился кровавый вал: фанатики-мусульмане громили европейские кварталы Дамаска, улицы были усеяны трупами христиан. Миджваль запретил Джейн покидать дом и стоял у дверей, готовый уложить всякого, кто посягнет на его жену. Эти события потрясли Джейн. Словно в знак протеста против фанатизма, против духовной несвободы человека она стала каждое воскресенье посещать протестантскую церковь.

Был момент, когда крепость привязанности Джейн к мужу подверглась экзамену. В декабре 1856 года Джейн Дигби аль-Мизраб ступила на землю Англии, которую покинула в 1829 году, сбежав от своего хранителя королевской печати к коварному Шварценбергу. Арабская родня не узнала бы жену Миджваля в даме, одетой по последней парижской моде. В сущности, «восточная одиссея» не изменила Джейн. По словам людей, ее хорошо знавших, она оставалась тонко чувствовавшей женщиной, прекрасно знавшей литературу, искусство, говорившей на девяти языках, в том числе и на русском. Изысканность этой женщины в сочетании с ее красотой производила неотразимое впечатление. И обладательнице столь сказочных богатств похоронить себя в пустыне? Наверное, много было заключено пари – вернется леди Джейн в пустыню или нет.

Она отметила свое пятидесятилетие и начала складывать чемоданы. В Париже купила краски, пианино и книги. Как ни любила она этот город, простилась с ним легко. Впереди был Дамаск. «Я приехала с бьющимся сердцем, – рассказывала Джейн. – А затем прибыл он, Миджваль, мой дорогой, обожаемый, и в этот счастливый момент я забыла обо всем».

...И даже об изменах, столь свойственных неугомонной Джейн.

В нее по-прежнему очертя голову влюблялись, но теперь она более всего страшилась неверности Миджваля. Когда умер его младший брат и осталась молоденькая вдова, Джейн безумно боялась, что она приглянется мужу. Иногда в моменты отлучек Миджваля наваливалась тоска: ей твердили, что невозможно сохранять верность одной женщине. Где-то в пустыне шейх Миджваль прячет «другую». Но «другой» не было. Это доказывает тот факт, что избранник Джейн не женился даже после ее смерти.

...Неугомонная леди, так до конца и не истратив своей жизненной энергии, умерла в августе 1881 года. Надо отдать должное ее старому другу-монарху: безупречные черты Джейн остались не только на портрете Иозефа Штиллера, но и на потолке одного из мюнхенских дворцов, расписанных по приказанию Людвига I. Вероятно, даже и сегодня в одной из нимф, окруживших Нептуна, можно узнать голубоглазую подругу баварского короля.

* * *

Согласитесь, чуть ли не тридцать лет кряду пополнять свою галерею, то бишь возиться с красавицами, и не поскользнуться, не сломать себе шею, не полететь вверх тормашками – такое бывает только в сказках. Сюжет же жизни короля Людвига развивался по устоявшимся законам. А стало быть, в какой-то момент должна была открыться дверь и на дворцовом пороге появиться некая дама: «А вот и я, ваше величество!..»

Все точно так и произошло. Мы вернемся к этой сцене, сыгравшей в жизненном сценарии коронованного любителя искусств поистине роковую роль. Хорошо еще, что выход незнакомки состоялся не в первом акте, а, так сказать, под занавес. Король Людвиг уже успел украсить свою резиденцию портретами тридцати шести красавиц. Самому ему шел шестьдесят первый год, но его лицо хранило лукавую мину студента, объегорившего на экзамене профессора. Их величество по-прежнему был необыкновенно подвижен и искрил взглядом, отыскивая достойную кандидатуру для тридцать седьмого портрета...

                                                              Лола Монтес

Ко всему, что написано и рассказано о даме, называвшей себя Лолой Монтес, надо относиться с сомнением. Это вовсе не вина нерадивых биографов. Источником дезинформации была сама дама. Говорят, она даже оставила свои воспоминания. Если вам каким-либо образом они попадутся в руки, то слова «Я, Лола Монтес, родилась в Андалузии, в Севилье, в 1823 году» следует читать так: «Я, Элиза Жильберт, родилась в Ирландии в 1818 году». Первое, согласитесь, во всех отношениях звучит элегантнее. Такие маленькие погрешности, надо думать, не скажутся на увлекательности чтения. И все-таки чего бы там ни насочиняла сеньора Лола про себя, даже истинно имевшего место, хватит на три приключенческих романа.

Совсем маленькой девочкой родители увезли Элизу в Индию, куда в колониальные войска был переведен ее отец, лейтенант королевской гвардии. Эпидемия холеры оставила девочку сиротой. Когда она подросла, приемные родители отослали ее в Париж, чтобы дать миловидной голубоглазой дочери хорошее воспитание.

Вернувшаяся Элиза потрясла общество приобретенными на берегах Сены изящными манерами, умением носить туалеты и смелостью, с которой молоденькая мисс принимала мужские восторги.

Было решено поскорее выдать Элизу замуж. Первое же свидание с претендентом на ее руку заставило метать голубые глаза молнии. Элиза заявила, что окажется в спальне судьи высшей индийской судебной палаты только в том случае, если ее туда внесут мертвой. Сэр ретировался, уступив место бравому офицеру колониальных войск Томасу Джеймсу.

Жизнь молодоженов сразу не заладилась. По одним сведениям, сам Джеймс покинул жену, по другим, которым как-то больше веришь, устав от тропической жары, будущая испанка отплыла в Лондон.

Это мужчине, как черепахе ее панцирь, не надоедает свое «я». Женщина же всегда готова начать новую жизнь. И процесс этот может начаться с чего угодно: с покупки туфель, шляпки, удачной окраски волос, неожиданного знакомства на углу вон той самой улицы. Мужчина боится перемен. Женщину они не пугают. Географическая смена места жительства имеет для женщины просто революционное значение. Она как бы ставит крест на себе прежней и выстраивает новую версию собственной жизни.

Разумеется, Элиза подвергла себя морской качке не для того, чтобы пресно называться миссис Джеймс, которых хоть пруд пруди в Лондоне. Мелодичный перезвон Биг Бэна навел ее на дельную мысль объявить себя вдовой.

Элиза решила перевернуть свою жизнь основательно. Начала обучаться танцевальному искусству и испанскому языку. Ее темперамент обгонял физические и интеллектуальные возможности. Ей больше нравилось наслаждаться жизнью, а не учиться. Еще явно не хватало танцевальной подготовки, а Элиза уже устремилась на сцену. У нее было чудовищное произношение, но она поспешила объявить, что «родом из Андалузии». А все вместе это дало такой результат: летом 1843 года лондонцы покупали билеты на выступление «испанской танцовщицы Лолы Монтес».

Лола так Лола. Будем теперь называть ее так.

...Театр негодовал. Особенно старались знатоки фламенко, пришедшие насладиться испанской экзотикой: надувательства они не потерпят! Нахалке кричали: «Вон!» Лола закончила свой танец под свист и хохот. Ах так? Ну получайте вместо поклона! Лола снимает туфли и что есть силы запускает ими в партер. Занавес. Администрация в шоке. Разъяренной тигрицей Лола покидает театр. А потом и Англию. Что могут понимать грубые англосаксы в ее искусстве? Путь сеньоры Монтес лежит в «более цивилизованные» города Европы.

Но и там Лола проваливается с не меньшим треском, чем на Британских островах. Однако если возникают недоумения по поводу мастерства гастролерши, то всех потрясают невероятные амбиции и истинно испанский темперамент танцовщицы.

Лола вела себя как примадонна. Капризам не было конца. Она то и дело опаздывала на выступления. Публика не выдерживала. Зал накалялся. Однажды взбешенный директор театра влетел к Лоле в уборную: «Вы еще не готовы?» Та отвесила ему оплеуху: «Кто вам позволил без разрешения входить к даме?» Скандал следовал за скандалом. Слухи о вздорной особе и бесталанной артистке опережали появление Лолы в столицах Европы. Однако стоило ей прибыть, как ангажемент в лучшие театры оказывался у нее в кармане.

Между тем заполучить его всегда было делом непростым! Артист должен показать товар лицом. Прежде чем заплатить деньги, театральные дельцы удостоверялись, что останутся с прибылью. Как добивалась этого Лола, порхая из государства в государство, из города в город, никем не сопровождаемая, без влиятельных знакомых, с сомнительными документами? Можно только предположить, какого рода спектакли вне досягаемости почтеннейшей публики разыгрывала она в дирекции театров. Но то, что эти спектакли были сыграны мастерски, – вне всякого сомнения. Для своего дебюта в Польше, например, Лола Монтес получила ангажемент ни больше и ни меньше чем в Варшавской опере.

Это, правда, не избавило ее от очередного провала. Однако совершенно неожиданно, в пику освиставшим Лолу русским офицерам, радикально настроенная молодежь стала бурно выражать свою поддержку неудачливой гастролерше.

Командующему нашим корпусом в Польше генерал– фельдмаршалу Паскевичу доносили, что на концертах испанской танцовщицы устраиваются беспорядки с оскорбительными выкриками в адрес русских властей.

Тот, недолго мешкая, приказал выдворить Монтес за пределы Польши, входившей тогда в состав Российской империи. В качестве сопровождающего с ней отправили офицера, которому удалось без лишнего шума уговорить танцовщицу покинуть Варшаву.

Такт и рыцарское отношение своего спутника Лола оценила с первых же часов незапланированного путешествия. Неожиданное происшествие и вовсе сблизило молодых людей. Ночуя в придорожной харчевне, Лола, расположившись в специально отведенной комнате, к несчастью, угорела. Утром ее нашли едва живой, и конец был бы неминуем, если бы не расторопность молодого офицера.

В ближайшей округе на медицинскую скорую помощь рассчитывать не приходилось. С огромными усилиями, в пургу, по бездорожью, офицер привез-таки к погибающей Лоле врача, достав его именно из-под земли.

Через два дня Лоле стало чуть полегче. Ее спутник, как заботливая нянька, ухаживал за ней. Она просила, чтобы он не убирал руку с ее лба. «Так голова меньше болит», – слышал молодой человек слабый голос. В бледной, со следами пережитых страданий красавице не было ничего, что напоминало бы особу, о дерзких выходках которой сплетничали на всех углах. Поправляясь, она тихо играла с дочерью хозяина харчевни и сама напоминала ребенка.

 
«Красота страшна» – вам скажут:
Вы накинете лениво
Шаль испанскую на плечи,
Красный розан – в волосах.
«Красота проста» – вам скажут —
Пестрой шалью неумело
Вы укроете ребенка,
Красный розан – на полу...
 

Что же такое Лола? От дьявола или от Бога была ее красота? Об этом можно думать что угодно. Но когда думаешь – не любишь. Для того, кто вез Лолу по бескрайним снегам, чтобы расстаться, она наверняка была лучшим, что существовало на земле.

...Бывают в жизни дни и даже часы, которые стоят многих лет. Они становятся теми чистыми, спасительными воспоминаниями, которые человек достает из закромов памяти в самые скверные, тоскливые моменты, когда, кажется, и позади, и впереди черным-черно. И, попав в водоворот иных страстей, иных желаний, да и совсем другой жизни, прожив годы и десятилетия, бережем, не деля ни с кем это маленькое невесомое сокровище своей души.

...Они прощались жарко, и Лола заливалась слезами, словно предугадывая, что в ее жизни ничего похожего на эти несколько дней уже не произойдет. Она подарила русскому кольцо, обещав написать. Случившееся с ними выглядело сельской пасторалью. Оба знали, что все это ни к чему не приведет и кончится, как только они потеряют друг друга из вида. Но года через три офицер, уже живя в Петербурге, получил от Лолы письмо. Знал ли он о попытке своей знакомой приехать на берега Невы? Однако женщину со слишком скандальной репутацией не пустили дальше городской заставы.

Впрочем, желание Лолы Монтес попытать счастье в Петербурге могло и не иметь никакого отношения к короткому дорожному роману.

Год спустя после варшавских гастролей ее стали видеть в обществе Ференца Листа – великого Листа!

Он уже был одним из известнейших людей Европы. Музыкант-виртуоз, словно триумфатор, переезжал из страны в страну, вызывая, по выражению Гейне, «настоящее сумасшествие, неслыханный в летописях фурор». Лист утопал в волнах славы, в восторгах толпы. Прекрасные женщины искали его любви.

Появление его рядом с Лолой означало ее следующую сокрушительную победу. Как приятно ловить на себе завистливые взгляды и верить в дарованное небом женское всемогущество. Вот в таком великолепном настроении, под руку с великим маэстро Лола прибыла в Париж, тот самый Париж, который видел ее юной провинциалкой из колониального захолустья. Но сказать по правде, промчавшееся в одночасье время было довольно безрассудно отдано ею на потеху бурному темпераменту. Ни артистического имени, ни приличного состояния, ни надежного покровителя у нее не было. А молодость и красота – это как раз тот капитал, который с каждым годом имеет свойство таять.

Лола пораскинула мозгами и пришла к выводу, что эффектные выходы с музыкальным полубогом в будущем ничего не обещают. Женщины увлекали его, и конца этому не предвиделось. Впрочем, даже если бы ей удалось крепко прибрать его к рукам, то ничего хорошего из этого не вышло бы! Гений в роли законного супруга тотчас превращается в Божье наказанье.

Выбор Лолы падает на «короля прессы» мсье Дюжарье. Тот в восторге от женщины, сочетающей в себе манеры титулованной особы и смелость опытной куртизанки. Он уверен, что рядом с ней ему никогда не придется встретиться с напастью, приканчивающей самые пылкие отношения. Истории похождений новой подруги, да и многое, откровенно рассказанное ею самой, не только не коробят слух, но и воспламеняют презирающего всякие условности Дюжарье. Он уверен, что кому-кому, а уж ему-то вполне по силам подчинить себе эту женщину навсегда.

Следует обручение. Весной 1846 года к своей испанской фамилии несравненная Лола, официально именуемая Марией Долорес, должна была присовокупить еще одну – Дюжарье. Разговоры о предстоящей свадьбе одной из самых модных женщин Парижа и «короля прессы» носились по всему городу.

В этот момент происходит одна встряска за другой, не оставившая камня на камне от великолепно задуманного здания во славу жизненного благополучия. Приревновав невесту к кому-то из армии не терявших надежд поклонников, Фламенго Дюжарье вызывает соперника на поединок, итог которого заставил вздрогнуть Париж: «король прессы» убит.

За кровавой развязкой, похоронившей надежды прекрасной Долорес на супружеское счастье, следует новая неприятность: совсем некстати подал свой голос Томас Джеймс, которого дитя знойной Испании успело не только похоронить, но и прочно забыть.

Под угрозой судебного дознания Мария Долорес Монтес скрывается из Парижа. Багаж, который она увозит с собой, невелик, если не считать устойчивой репутации отпетой авантюристки. Без денег, без родных, порастеряв друзей, напуганных ее скандалами, Лола раскидывает свой шатер в Баварии.

* * *

Здесь, как говорится, ее не ждали. Одна за другой отклоняются просьбы об ангажементе в придворном театре: Европа слишком мала, чтобы в одном углу аукнулось, а в другом не отозвалось. С особой сомнительных сценических дарований и несомненной предосудительности поведения никто не хочет связываться. Осенние дожди, обивавшие золотую листву мюнхенских парков, где испанской танцовщице приходилось коротать свои досуги, подвигали ее к мысли, что надо действовать. И действовать побыстрее.

Воистину ничего не потеряно, если не потеряна вера в себя. Лола махнула рукой на чиновников, стерегущих бюргерские нравы. Черт с ними – надо начинать с короля! По сведениям, которые она смогла получить, король-то как раз был свой парень: с фантазиями, с артистической жилкой и с дурацкой, по мнению большинства, склонностью тратить деньги не на то, что надо.

Представьте, какие аргументы надо было найти полностью скомпрометировавшей себя женщине, чтобы добиться аудиенции в резиденции его величества. Не исключено, что вескими доводами, как везде и всюду, оказалось последнее золото из весьма тощего кошелька незваной гастролерши. Но самый последний и убедительный аргумент приберегался для короля. Едва перешагнув порог его роскошного кабинета, Лола разорвала на себе корсаж и обнажила грудь: «А вот и я, ваше величество!»

Король пал, не выказав ни малейшего желания сопротивляться. Лола явилась вовремя. В конце концов он, как там ни петушись, находился в том возрасте, когда надо признаться: боевое время прошло. Лола же вернула королю уверенность, что он еще о-го-го! Радость бытия переполняла Людвига. Он походил на счастливца, выпившего эликсир жизни. За это стоило расплатиться истинно по-королевски.

Во-первых, Лола выходит на сцену театра, царит там и становится полновластным диктатором. Во-вторых, в ее распоряжении – это ли не знак высшего благоволения? – карета короля. Разумеется, никто не знает, когда в карете едет его величество, а когда фрау с кастаньетами, и Лоле отдаются королевские почести. В-третьих, монарх дарит своей нимфе особняк в самом фешенебельном районе Мюнхена, и, зная, каково влияние Лолы, высокопоставленные лица спешат расположить к себе некоронованную королеву. В-четвертых, Людвиг заставляет свой кабинет министров утвердить за исполнительницей испанских танцев титул графини Ландсфельд.

Весну 1847 года графиня Мария фон Ландсфельд, она же Лола, встречает в трудах праведных: позирует Иозефу Штиллеру.

Когда-то въедливый поклонник прекрасного выдвигал к претенденткам быть увековеченными два требования: красота и благочестие. Более того, он считал, что недобродетельная женщина не может иметь прекрасное лицо. Предосудительное поведение непременно должно себя проявить каким-нибудь внешним дефектом. Набрасывая принципы создания своей галереи, король записал: «Только красавицы хорошего поведения попадут в собрание».

Хелене Зедельмайер, дочери сапожника с непорочным взором ангела, король обещал тысячу гульденов, если она свою невинность донесет до алтаря. Иначе, вздыхал он, портрет, которым король так дорожил, несомненно что-то потеряет в своем совершенстве.

Анна Хильмайер, дочь мюнхенского торговца, с кукольным личиком, запечатлена с Библией в руках – лишнее напоминание о ее благочестии.

Пример же с Лолой доказывает лишний раз непреложную истину – влюбленный видит то, что хочет видеть. Поборник женской скромности словно забыл, какая оригинальная визитная карточка в виде разорванного корсажа, обнажившего все прелести, была ему предъявлена на памятной аудиенции. Все равно – нимб святости засиял над головой новоиспеченной графини. Единственное, чего король добился, это чтобы любовница позировала в темном платье с красивым белым воротничком, на сей раз глухо прикрывающем обольстительные формы.

...Портрет Лолы, выставленный летом того же года на обозрение, наделал шуму. Тот, кто разбирался в искусстве, мог заметить, что на сей раз кисть Иозефа Штиллера превзошла самое себя. Куда делась ее сухость и привычка педантично, но бесстрастно переносить увиденное на полотно? Художник явно подпал под обаяние своей модели. Он не только пишет, но еще и любуется. Острота или улыбка вот-вот сорвется с алых губ Лолы, и художник спешит запечатлеть последний миг покоя. Одним словом, Штиллер отнесся к Лоле как мужчина, умеющий загораться.

Но хуже всего то, рассуждали подданные Людвига, что пылает сам король, пылает страстью безрассудной. Мало того что эта испанская нахалка направо и налево бахвалится тем, что их повелитель у нее под каблуком, но и его величество, забыв всякие приличия, не спешит с опровержением.

У Людвига всегда были недоброжелатели. Бюргерский здравый смысл никак не мог смириться с тем, чем занимался сумасбродный монарх. Теперь же он бросал вызов морали.

События начинают разворачиваться. Оппозиция шлет жалобу на короля епископу. Тот призывает короля вернуться на путь истинный. Людвиг в ответе епископу выражает недоумение: его отношения с графиней фон Ландсфельд чисто платонические. В это никто не верит. Следующее предупреждение заупрямившемуся королю приходит уже из Ватикана: как добрый католик, пишет Папа Пий IX, тот должен вырваться из объятий порока.

Не тут-то было! Людвиг требует от своего правительства предоставить фаворитке баварское гражданство. Министры как один отказываются это сделать. В результате король распускает правительство. Новое назначается с подачи королевской подруги и в народе именуется «правительством Лолы».

Весеннее солнце и желание подпортить настроение влюбленной парочке выгоняют на улицу студентов. Король мечет громы и молнии против профессоров, распустивших молокососов. Следуют увольнения. Студенчество получает лишний козырь затеять уже серьезные беспорядки.

Тем временем к королю приходит письмо от старинной подруги графини Марианны. Она взывает к разуму монарха, на которого возложена ответственность за государство. Людвиг пишет неприлично краткий ответ с просьбой не вмешиваться в его дела. Следующее письмо графини Марианны пылает гневом. До нее дошли слухи, что в галерее красавиц ее добродетельный портрет соседствует с «известной вам особой». Королю уже некогда отвечать: в Мюнхене начинается настоящее восстание.

Дом ненавистной фаворитки осаждается студентами, вооруженными палками. Лола поливает их сверху шампанским из бутылок. Король готов сам с оружием в руках защищать обитель своей возлюбленной.

Острота момента требует, чтобы Монтес сидела за крепко запертыми дверьми. Однако она продолжает дразнить толпу, разъезжая в королевской карете. Чистая случайность помогла танцовщице спастись от града камней: ей пришлось укрыться в церкви.

Тем временем депутация именитых горожан, стремясь добиться компромисса, просит короля принять их. Тот заявляет, что скорее потеряет корону, чем даст скрутить себе руки, и дает делегации от ворот поворот.

Город похож на разворошенный муравейник. Возмущенные поведением короля, мирные горожане присоединяются к студентам. Речь идет уже о штурме королевской резиденции. Вот-вот прольется кровь. И король уступает: графиня Мария фон Ландсфельд, Лола Монтес, покидает Мюнхен.

Увы, вслед за любовницей король теряет и корону. Баварская революция, спровоцированная дерзкой «испанской танцовщицей», заканчивается отречением Людвига от престола в пользу своего сына Максимилиана.

...Через десять лет неугомонный экс-король встретил при дворе своей дочери Матильды в Гессене юную придворную даму Карлотту Фрайин фон Брайдбах-Бюрресхайм.

Он изменил бы себе, если б не уговорил ее усесться перед художником. Все пошло по-прежнему: кисть ласкала полотно, а Людвиг наблюдал, чтобы портретное сходство было абсолютным.

Карлотта и вправду напоминала изваяния Фидия, столь же изумительные, сколь и бесстрастные. Она позировала с отменной невозмутимостью. Если бы пушка выстрелила над ее ухом, пожалуй, и тогда ее изящно вскинутая бровь не дрогнула бы.

Людвиг, однако, чувствовал смутное беспокойство. Нет хуже, чем на старости лет засомневаться в своих убеждениях. Что есть красота? Идеальное лицо, исполненное природой без малейшего промаха? Сейчас он уже не смог бы со всей определенностью ответить на этот вопрос. Людвиг вспоминал своих прекрасных нимф. Почему-то в голову приходили в первую очередь те, которых, усадив перед художником, труднее всего было удержать в кресле. Леди Джейн, смутьянка Лола, стоившая ему короны... Где они? Что с ними? Наверное, постарели. Но несомненно одно: они где-то в пути и на ходу сочиняют очередной сюжет своей жизни. Какой? Ну уж во всяком случае, не скучный...