Текст книги "Красавицы не умирают"

Автор книги: Людмила Третьякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Не раз Багратион собирался к Екатерине сам, но то окаянное безденежье, то военная кампания рушили его планы.

Тем временем княгиня Багратион без особого труда завоевывает австрийскую столицу. Самая модная, блестящая, заставляющая о себе говорить женщина. «Ее туалеты и экипажи отличаются неслыханною оригинальностью», – заносит в свой дневник княгиня Мелания Меттерних. Но не это выдвигает Екатерину Багратион в ряд самых примечательных личностей, осевших в Вене. Ее салон сделался оплотом антинаполеоновского влияния. Ненависть к диктатуре, установившейся во Франции, стала толчком к совершенно новой сфере деятельности. Екатерина Павловна как бы заступила на негласный дипломатический пост, объединив вокруг себя весьма влиятельных и авторитетных европейцев – противников Наполеона.

Под воздействием энергичной, умевшей вербовать себе сторонников княгини подверглось бойкоту французское посольство в Вене. Из ее дома распространялась антифранцузская пропаганда. «Тут составлялись заговоры против лиц, стоявших у власти, – пишет свидетель тех событий, – здесь зарождались оппозиционные страсти... В результате горсть русских галлофобов заняла в Австрии положение влиятельной партии».

Знаменитый француз – историк Вандаль, посвященный в тонкости и хитросплетения светско-дипломатической жизни в Европе, указывал совершенно конкретно: «В открытой против нас кампании главным помощником Разумовского (русского посла в Вене. — Л.Т.) была женщина, княгиня Багратион. Княгиня на деле играла в политике ту роль, о которой в то время мечтали многие русские дамы высшего света»...

Надо сказать, что эта роль ей вполне удалась. Во многом разделяя те чувства, что владели ее соотечественниками в эпоху наполеоновского нашествия, княгиня Багратион не упускала случая подчеркнуть свою принадлежность России. В 1815 году, во время Венского конгресса, она устроила грандиозный бал в честь императора Александра I, который называл очаровательную соотечественницу «интимным другом».

Видимо, к этому времени относится и следущее свидетельство: «Тайным агентом России называли, например, красавицу княгиню Екатерину Багратион, умную и ловкую интриганку, но женщину в высшей степени легкомысленную; император Александр бывал у нее по вечерам и во время этих посещений, затягивавшихся до позднего часа, выслушивал интересовавшие его сообщения».

После 1815 года княгиня Багратион перебралась в Париж. Войдя во вкус, свой роскошный особняк на Елисейских полях она сделала средоточием политических секретов. Донесения тайной полиции, посчитавшей нужным подкупить слуг княгини, как нельзя лучше свидетельствуют о том, что верная себе Екатерина Павловна удачно сочетала интересы, так сказать, общественные и личные.

«Сегодня утром, – сообщается в донесении от 27 мая 1819 года, – прибыл из Брюсселя курьер к генералу Поццо ди Борго, русскому послу. Княгиня Багратион ожидала с этим курьером письма, но, по-видимому, ничего не получила. Эта дама очень известна в высшем обществе, благодаря своим политическим связям и кокетству. В понедельник вечером, довольно поздно, ушли от нее два поляка, и один из них, граф Станислав Потоцкий, вернулся обратно. Подобные проделки случаются часто, и героями их бывают то один, то другой, т.е. княгиня очень переменчива. У нее бывают личности всякого рода и придворные...»

К личностям «всякого рода» доноситель мог бы спокойно отнести всех знаменитостей Парижа, таких как Стендаль, Бенжамен Констан, де Кюстин, звезд художественного и музыкального мира и даже греческую королеву. Екатерина Павловна по-прежнему умудрялась возбуждать к себе всеобщий интерес. В бумагах Бальзака есть запись о том, что читающая публика признала в одной из его героинь «дочь холодной России, княгиню Багратион». Вероятно, ее экзотическая фамилия в какой-то степени тоже способствовала этому. Грузия лишь в 1801 году стала частью Российской империи. И княгиня Багратион как бы несла на себе знак таинственной земли, родом из которой был ее знаменитый муж. В память о нем в селе Кожино под Арзамасом она распорядилась поставить церковь.

Можно сказать точно: Петр Иванович тоже, несмотря ни на что, не забывал ту, с которой стоял перед алтарем Гатчинской церкви. Незадолго до гибели он заказал художнику Волкову два портрета: свой и жены. Воистину у каждого сердца – своя загадка...

* * *

Время щадило Екатерину Павловну. Остались воспоминания современников о том, что и в тридцать лет у нее была фигура пятнадцатилетней девушки. Уже в 30-х годах она вышла замуж за английского генерала Карадока, но скоро с ним рассталась, не пугаясь подступавшего одиночества.

Умерла княгиня Багратион в весьма преклонном возрасте в 1857 году. Маленькая заметка из французской газеты, опубликованная в России, сообщала, что княгиню похоронили в Венеции. Вероятно, она туда перебралась, как и все русские, покинув по требованию властей Париж во время Крымской войны. По другой версии, Екатерина Павловна окончила свои дни в Париже. Но могилы не сохранилось. Быть может, она уничтожена, как «беспризорная».

Слишком долго сюда никто не приходил...

* * *

                                               Екатерина Федоровна Долгорукая

«Никого я так не любил, как вас, и ни к кому от роду не был так привязан, как к вам, хотя вы и будете хохотать и говорить, что, как я смею писать. Но воля ваша, я люблю правду говорить...»

Это строчки из письма Багратиона к еще одной Екатерине – княгине Екатерине Федоровне Долгорукой. Обнаружены они совсем недавно. Листки бумаги, пропитанные почти двухвековой пылью, доносят до нас живое, горячее чувство Багратиона к доселе неизвестной адресатке.

«Багратион, не знавший никакого другого языка, кроме русского, и на этом языке не мог написать ни реляции, ни записки, ни письма без ошибки», – вспоминают современники, и это, видимо, правда. Неразборчивый почерк, весьма приблизительное представление об орфографии, но через мгновение обо всем этом забываешь, подпав под магию багратионовской строки. А она – точный слепок с его характера: прямого и ясного. Забирает в плен энергия и пронзительная искренность каждого слова. Тут не приходит на ум: верить – не верить. Конечно же верить – так же страстно, как и написано!..

Петру Ивановичу, видимо, от природы было дано владение пером. Особенно выразительно он писал, когда что-то воодушевляло его. «Прощальный приказ князя Багратиона был одним из самых трогательных и хорошо написанных статей, которые я когда-нибудь читал в России», – свидетельствовал один из кутузовских генералов. Однако многие были уверены – этого заблуждения не избежали даже современники князя Петра, – что этот суровый воин не писал ничего, кроме приказов и донесений.

И вот перед нами несколько писем к любимой женщине. Каким, оказывается, остроумным собеседником мог быть Багратион! Каким изысканным комплиментом способен был наградить адресатку. Нет тут перебора по части эпитетов, витиеватости и многословия, достаточно распространенных в его эпоху, когда для прекрасных дам превосходных степеней не жалели. Армейская привычка сказывалась – Багратион писал кратко. Но откуда знал он ведомое лишь поэтам – «как сердцу выразить себя?».

...Вот наконец он получил от Екатерины Федоровны долгожданное письмо. «Признаюсь вам, читавши оное, в сердце моем производилось большое волнение. Знаете, как говорится: «тук-тук...».

Представьте себе генерала во весь рост со шпагой в руке, шагающего под свинцовым дождем Шенграбена. И это – от «ее» письма! – «тук-тук...».

Кто же она, заставлявшая биться сильнее обычного сердце, привычное к канонадам и разрывам снарядов?

Дочь обер-гофмаршала князя Федора Сергеевича Барятинского, женатого на княжне Марии Васильевне Хованской, родилась в 1769 году. Девушке исполнилось шестнадцать лет, когда родители повезли ее на бал– маскарад в Аничков дворец.

Русский двор всегда славился красавицами. Отцветали одни, их сменяли другие, но цветник оставался благоухающим, свежим, приводящим в восторг каждого зрячего. И когда на празднике, данном в честь Екатерины Великой, появилась еще никому не ведомая Екатерина Барятинская, садовнику – а его роль в тот вечер выполнял Потемкин – стало ясно, что в оранжерее расцвела роза редкой прелести. Очень высокая, с роскошными темными волосами, юная дебютантка очаровала всех не только поистине торжествующей, королевской красотой, но и редкой грацией, которую сумела показать в танце. Девушка явно была призвана украсить двор, и скоро ее пожаловали во фрейлины.

Молодая Барятинская недолго пребывала в девицах, и в семнадцать лет она стала женой генерал-поручика князя Василия Васильевича Долгорукого. Супругов связывала искренняя любовь, и, когда началась турецкая кампания, Екатерина, только что родившая сына, ни за что не хотела разлучаться с мужем и отправилась с ним на войну.

Затянувшаяся осада турецких крепостей заставила Потемкина предпринять кое-какие шаги, дабы не скучать. Великий мастак украшать себе жизнь, он устраивал балы в своем дворце-землянке, правда, не такие пышные, как в Аничковом, но не менее веселые. Царицей этих балов стала молодая супруга князя Долгорукого. Светлейший, приметивший ее еще на балу в Аничковом, увлекся серьезно, но, кажется, без взаимности. Не привыкший к неудачам, Потемкин осаждал Екатерину Федоровну с не меньшим упорством, чем Измаил. Кстати, по уверению современников, он ускорил штурм крепости ради того, чтобы доставить удовольствие молоденькой генеральше захватывающими звуками ночной тревоги и стопушечной пальбой.

Однако все было напрасно: и роскошные праздники в ее честь, и атласные туфельки, за которыми фельдъегеря отправлялись прямо в Париж с дунайских берегов. Долгорукая обладала характером твердым и рассудительным.

И все же, как всякой женщине, ей доставляло удовольствие купаться в волнах всеобщего благоговения. И надо сказать, что скромному ординарцу мужа тут удалось занять более заметное место, чем светлейшему.

Каков он был, двадцатитрехлетний Багратион? Чем понравился избалованной красавице худой, с густой шапкой жестких волос молодой человек, еще только подступавший к своей легендарной славе?

Его ровесники были в куда более высоких чинах – их записывали в гвардию с младенческого возраста. Петру же предстояло каждый шаг по служебной лестнице оплатить кровью и смертельным риском. «Самое прекрасное после вдохновения – это самоотверженность; вслед за поэтом первым идет солдат», – сказал Альфред де Виньи. И вот тут становится понятен интерес Екатерины Федоровны к тому, кто состоял всего лишь в скромной должности ординарца.

В декабре 1788 года Багратион в составе Кавказского мушкетерского полка участвовал в штурме Очакова. Это было одно из самых ожесточенных и кровопролитных сражений: Багратион одним из первых ворвался в крепость.

Его изумительная личная храбрость покорила даже Потемкина. Он, главнокомандующий русской армией, произвел ординарца генерала Долгорукого из подпоручиков сразу в капитаны. Воинская доблесть! Это ли не лучшая аттестация мужчины в глазах женщины!

Не могла Екатерина Федоровна не замечать и того, что, конечно же, отличало Багратиона от богатых, опекаемых влиятельными родственниками сослуживцев. В карманах его не водилось лишних монет. И ждать их было неоткуда. Это диктовало стиль поведения, несколько отличный от принятого в потемкинском лагере. От Багратиона веяло мужественной сдержанностью. Среди изнеженных сибаритов он казался стоиком.

Конечно, ему трудно было тягаться в образованности с теми, кто значился в поклонниках прекрасной княгини Долгорукой. Но не заметить щедрой природной одаренности Багратиона было невозможно: «...ум, когда он говорил и о самых обыкновенных вещах, светился в глазах его...»

Почти ровесники, Долгорукая и Багратион тянулись друг к другу, каждый выбрав из толпы другого, как наиболее яркую, заметную, интересную личность.

Красота Екатерины Федоровны в сочетании с ее безусловной неординарностью не могла оставить Багратиона равнодушным. Она же в нем верно определила самородка, человека той редкой неукротимой породы, которого, если он надел мундир, первым встречает или пуля, или слава.

С присущей ему прямотой Багратион, не знавший полутонов и недомолвок, называет их отношения любовью. До конца его жизни она остается человеком, которому он доверял, как никому.

О том, что письма к Екатерине Федоровне являлись его исповедью, Багратион писал сам. Он не утаивал от нее ничего. По этим письмам видно, какой незатягивающейся раной была для него «блуждающая» жена и то, что их семейная неурядица подкармливала сплетников и злоязычников.

Ни одно из посланий Багратиона к Екатерине Федоровне не обходилось без слов любви. Судя по всему, она не раз пыталась перевести бурные излияния своего поклонника в более спокойное русло. Но тщетно, Багратион остается Багратионом: «На что мне твоя благодарность? Мне нужна дружба твоя и память верная. Вот что дороже всего».

Идут годы. Багратион служит. Долгорукая блистает в свете. Наделенная сценическим талантом, именно Екатерина Федоровна ввела в Петербурге моду на домашние спектакли, в которых принимала живейшее участие. Она считалась одной из самых изысканных женщин Петербурга. Это, впрочем, не мешало ей оставаться заботливой матерью и хозяйкой дома. У Долгорукой было трое детей: сыновья Василий и Николай, дочь Екатерина...

С воцарением Павла I родители Екатерины Федоровны, к которым благоволила почившая императрица, подверглись опале и уехали во Францию. Вскоре за ними в Париж приехала княгиня Долгорукая. Она быстро вошла здесь в моду. Всех поражала ее оригинальная внешность, необычные, экстравагантные туалеты и бриллианты, которыми она любила осыпать себя с головы до ног.

Знаменитая французская художница Виже-Лебрен, писавшая, кажется, всех прекрасных соотечественниц и не менее прекрасных россиянок, и та, словно не доверяя своей кисти, дополняет портрет Долгорукой восторженными словами: «Красота ее меня поразила: черты ее лица были строго классические, с примесью чего-то еврейского, особенно в профиле; длинные темно-каштановые волосы падали на ее плечи, талия ее была удивительная, и во всей ее особе было столько же благородства, сколько и грации».

Художница и ее модель подружились. Виже-Лебрен увидела в ней не только представительницу высшей российской знати, но и человека содержательного и глубокого. Недаром она изобразила Екатерину Федоровну с раскрытой книгой.

Появление Екатерины Федоровны при наполеоновском дворе произвело необычайный эффект.

С царственной осанкой княгиня в драгоценностях умопомрачительной стоимости буквально затмила новоявленных аристократок во дворце в Сен-Клу. К тому же она не скрывала презрительного отношения к этому обществу и своими колкими замечаниями в конце концов вызвала неудовольствие Наполеона. Против Долгорукой в печати была развернута кампания. Ей пришлось покинуть Париж. После путешествия по Италии Екатерина Федоровна вернулась в Россию.

С момента знакомства с Багратионом прошло много лет. Они подолгу не виделись, но продолжали писать друг другу. Генерал при каждом удобном случае посылал своей «умнице», «грамотнице» подарки. Когда у Екатерины Федоровны подрос старший сын Василий, она, желая отдать его в надежные руки, обратилась к Багратиону.

Человек щепетильный и принципиальный в вопросах службы, Багратион, идя навстречу просьбе, предупреждал свою «умницу», чтоб ни на какие послабления ее сыну она не рассчитывала: «Дружба и родство у меня прочь. А долг и присяга святы и нерушимы». Однако молодой человек служил отменно, чем, к великой гордости матери, заслужил одобрение Петра Ивановича, представившего его к награде.

Лишь однажды на отношения Багратиона и Екатерины Федоровны легла тень. В 1810 году Петр Иванович был отстранен от командования Молдавской армией и, по существу, попал в опалу. Многие, прежде заискивавшие перед генералом, искавшие его покровительства, отвернулись от него. То, что Долгорукая не проявила в этот трудный момент дружеского участия, не уверила лишний раз в неизменности своих чувств, очень обидело Багратиона. С присущей ему прямотой он сказал ей об этом. Их давняя дружба давала ему право надеяться на бОльшую чуткость с ее стороны. Но отходчивый, не умевший держать досады на сердце Багратион скоро все забыл и простил. Пускался даже на хитрости, чтобы заставить Екатерину Федоровну лишний раз написать ему. Вероятно, ее острый и насмешливый ум, умение судить о всем здраво, беспристрастно давали часто и надолго отлучавшемуся генералу четкую картину того, что происходило в столицах, держали его в курсе событий. Он полностью полагался на правильность ее оценок. Для него Екатерина Федоровна не только прекрасная, но и, что не менее важно, умная женщина.

Именно в письме Долгорукой Багратион высказывает свой взгляд на прекрасный пол вообще: «Правда, я до вертушек никак не охотник. Я люблю умных...» Знаменательное признание! Во всяком случае, оно объясняет не только длительную привязанность Багратиона к Екатерине Федоровне, но и к своей жене, которую многие считали пустой кокеткой.

В одном из писем Екатерина Федоровна, видимо в ответ на оказанную ей услугу, пишет Петру Ивановичу, что признает себя у него «в подданстве». На что получает справедливый упрек в женской хитрости: «Вы тогда отдали себя в подданство, когда не достать, не видеть вас не мог». И полушутя-полусерьезно, в ожидании возможной встречи с ней, продолжает: «Моя милая красавица, чем ты меня наградишь? Шутки на сторону!.. Я ведь не отвяжусь. А надо уже, чтоб были мы душа в душу. Я тут не нахожу никакого порока. И, кажется, я не дурак – вкус имею. Прошу поспешно отвечать, но не по-дипломатически, а дружески. Не прикидывать, что там я старуха, тому и другому подобное, а правду написать...»

Но, видимо, напрасно, подтрунивая над юношески пылкими излияниями друга давно отшумевшей молодости, Екатерина Федоровна напоминает о своем возрасте. Тщетно! Его привязанность к ней неизменна, и возраст здесь ни при чем. Багратион сетует, что она выдерживает между ними дистанцию, и, стремясь сократить ее, то и дело заменяет в письмах «пустое «вы» сердечным «ты»...

...Долгую жизнь прожила Екатерина Федоровна, окруженная всеобщим уважением. Овдовела она в 1812 году. Детям дала прекрасное воспитание. На склоне лет получила орден Св. Екатерины Большого Креста – высшую для женщин России того времени награду.

Умерла Екатерина Федоровна в 1849 году, в возрасте восьмидесяти лет, окруженная всеобщим почетом и уважением. Похоронена она рядом с мужем Василием Васильевичем в селе Полуэктове под Рузой.

* * *

В мае 1788 года Екатерина II сообщала Потемкину: «Любезный друг, князь Григорий Александрович. Вчерашний день великая княгиня родила дочь, которой дано мое имя, следовательно, она – Екатерина».

Римляне говорили: «Nomen est omen» (имя – это предзнаменование).

Сиятельная бабка встретила появление на свет очередной внучки без особой сентиментальности. Особ женского пола, рождавшихся возле трона, она считала существами бесполезными, обреченными на тусклую и бесцветную жизнь.

Впрочем, императрица, против обыкновения, принимала самое деятельное участие в крестинах. К купели же новорожденную поднесла Екатерина Романовна Дашкова. Трудно в хлопотах двух великих женщин возле новорожденной тезки не увидеть особого знака судьбы, сигналившего из бездны мирозданья: для этой крошки природа вывернет наизнанку все карманы с щедрыми дарами, ничто тусклое и бесцветное не коснется ее. И лишь прихотливая, недоступная человеческому разуму игра судьбы – или игра случайностей? – не позволит этой Екатерине сделать девятнадцатый век продолжением века восемнадцатого, века женщин на русском престоле.

Стоило Багратиону умереть, как его вещи были тщательно досмотрены. Делалось это по прямому указанию Александра I. Более всего императора интересовала переписка генерала с его сестрой. Писем не нашли, но из портфеля Багратиона вынули три миниатюрных портрета: императрицы Марии Федоровны, жены Екатерины Павловны Скавронской-Багратион. И наконец, еще одной Екатерины Павловны, но Романовой, – младшей царской дочери, сестры Александра I.

Если бы не этот портрет – подаренный? – если бы не приглушенные голоса прошлого, намеком, полусловом, но все же обмолвившиеся о потаенной любви Багратиона, – едва ли бы знали о ней. Во всяком случае, в жизнеописании Екатерины Павловны Романовой, принцессы Вюртембергской, о романе над светлыми водами Славянки нет ни слова. Но именно та тщательность, с которой старались «развести» имена генерала и императорской сестры, служит лишним доказательством того, что было о чем стараться.

                                                Царская дочь Екатерина Павловна

Екатерина Павловна Романова была четвертой из дочерей императора Павла I и его супруги Марии Федоровны.

Природа сделала все, чтобы выделить ее из вереницы как бы не отличимых друг от друга принцесс. То, что обычно мешает женщине дерзать, едва подросшей Екатерине было чуждо: «...робость совершенно ей несвойственна; смелость и совершенство, с которым она ездит верхом, способны возбудить зависть даже в мужчинах». И склад ума у Екатерины был мужской: резкий, критический, легко постигавший сложные понятия в самых разных сферах.

«...В ней нет нисколько женской пустоты, религиозной сентиментальности, она обладает... особенною силой мышления; в ее взоре светятся чистые мысли, высшие интересы», – отмечали соотечественники. А один из послов, убедившись во влиянии Екатерины Павловны на всю императорскую семью, доносил своему правительству, что это «принцесса, обладающая умом и образованием, сочетаемым с весьма решительным характером».

Внешность младшей царской дочери заставляла, раз увидев ее, уже не забыть всю жизнь. В мае 1807 года ее среди прочих членов царского семейства случайно повстречал в Павловске известный театрал и бытописатель С.Жихарев. Он записал в своем дневнике: «Великая княжна Екатерина Павловна – красавица необыкновенная; такого ангельского и вместе умного лица я не встречал в моей жизни, оно мерещится мне и до сих пор...»

«Она была совершенная красавица, – вторит Жихареву его современник, – с темными каштановыми волосами и необыкновенно приятными добрыми карими глазами. Когда она входила, делалось как будто светлее и радостнее».

Однако не одним внешним совершенством отметила природа младшую царскую дочь. И не только характером, глубоким, сильным и самобытным. Девушка обладала недюжинными способностями, и, казалось, ее ждал блестящий результат во всем, за что бы она ни бралась. Если она рисовала, то это вовсе не походило на дилетантские упражнения. Ее картины отличались такой профессиональной зрелостью, что люди, понимавшие в этом, говорили: «Не будь она дочерью императора, она в Италии была бы величайшей художницей». Современники отмечали ее незаурядное мастерство рассказчицы, искусство вести увлекательную живую беседу и, чем могли похвастаться немногие из представительниц высшего света, прекрасное владение русским языком!

Багратион знал Екатерину, когда та была еще подростком. С 1800 по 1811 годы на него, шефа лейб-гвардии егерского полка, возлагалась охрана царской семьи, выезжавшей из Петербурга на летние месяцы.

Лагерь разбивался в непосредственной близости от загородных резиденций, сначала Гатчины, затем Павловска. Шла обычная военная жизнь: маневры, ученья, вахтпарады. В то же время пикеты и разъезды егерей круглосуточно следили за территорией, примыкавшей к дворцам. Записывали имена людей, оказавшихся поблизости, проверяли документы, подозрительных направляли к коменданту Багратиону, если только он не находился в боевом походе.

Очевидно, что деликатная обязанность стража и телохранителя ставила Багратиона в особое положение. Она сближала его с венценосной четой и их детьми. Если Павел I благоволил к генералу за служебную безупречность, столь ценимую им, то на Марию Федоровну не могло не действовать обаяние человеческой натуры Багратиона. Этот неустрашимый, презиравший смерть воин в обыденной жизни был скромным, немногословным и сдержанным. Он жестоко страдал от критики и дворцовых пересудов. Ему, в частности, пеняли на отсутствие военного образования. В нем искали изъян, как во всяком, кто поднялся над заурядностью. Императрице легко было растолковать это огорченному герою, даря добрым и внимательным отношением. Он обречен быть чужаком среди тех, для которых жизненный интерес сосредотачивался на интригах, сплетнях, злословии. Багратион – другой. И это отводило ему в глазах императрицы особое место. После убийства ее мужа, Павла I, порфироносная вдова видела в нем едва ли не единственного человека, кому могла доверить жизнь свою и своих детей. В то злополучное 11 марта 1801 года, когда под сводами Михайловского замка разыгралась кровавая драма, Багратиона не оказалось в Петербурге. Вынужденная была отлучка или нет – теперь уже едва ли удастся выяснить. Но в глазах потрясенной женщины, не беспричинно подозревавшей в кознях и злом умысле свое ближайшее окружение, Петр Иванович был чист. А это значило многое.

* * *

...Однако роман юной Екатерины и сорокалетнего генерала не мог не тревожить императрицу. Младшая дочь, с детства самостоятельная до дерзости, не раз создавала острые ситуации в семействе. Однажды еще девочкой-подростком она увлеклась человеком не их круга, заставив изрядно поволноваться родственников. Правда, Багратион был женат. Но для сумасбродной, умеющей настоять на своем Екатерины это ли препятствие? К тому же невозможно не заметить, что семейная жизнь генерала явно не задалась. Багратион словно вдовец при живой жене. И то благородное достоинство, с которым он несет крест одиночества, способно лишь добавить огня в пылкое сердце дочери. Да, генерал не обладает чертами Аполлона. Но как оригинально, выразительно его лицо! Какой истинной значительностью и редкой мужской статью отмечена его фигура! В темно-зеленом с красным мундире, в блеске эполет, Петр Иванович мгновенно притягивал к себе внимание, едва появившись в зале. Это была редкая птица: все знали и привыкли к тому, что место Багратиона на войне. Как привыкли к тому, что если суждено ему вернуться, то это будет возвращение героя, увенчанного еще одной победой.

Хорошо зная свою дочь, Мария Федоровна понимала, что именно такой человек может покорить ее сердце и воображение. И кажется, это уже произошло. Та особая приязнь, которой дарит Екатерина князя Петра, привлекает внимание не только родственников. Разве можно иначе истолковать дружеский упрек князя Куракина в адрес царской дочери, доведенный до сведения императрицы: «Умоляю, ваше величество, выразить от меня крайнее огорчение о том, что она до сих пор не почтила меня ни одной строчкой, между тем как Багратион получил от нее, как он мне сам говорил, уже три письма»...

Естественно, ничто так не могло обезопасить императорское семейство от нежелательных пересудов или даже вещей более серьезных, чем замужество Екатерины. В 1807 году для нее планировалось три жениха: принц Баварский, принц Вюртембергский и один из сыновей эрцгерцога австрийского Фердинанда. Однако ни с одним из них дело до свадьбы не дошло.

В следующем году претендентом на руку прекрасной россиянки стал император Франции. Вероятно, ответ дошел до Наполеона в более мягкой форме, чем та, которую избрала Екатерина Павловна: «Я скорее пойду замуж за последнего русского истопника, чем за этого корсиканца». И все-таки, говорят, Наполеон был сильно раздражен.

1 января 1809 года Екатерина Павловна обручилась с принцем Ольденбургским, а 18 апреля состоялась свадьба. Императрица известила Багратиона о знаменательном событии, и он прислал молодым свои поздравления и свадебный подарок.

Принц Георг Ольденбургский приходился Екатерине двоюродным братом. Сын незначительного немецкого князька, состоявший на русской службе в чине генерал-майора, он ровным счетом ничем не был примечателен, составляя в этом плане разительный контраст со своей супругой. Назначенный тверским, новгородским и ярославским генерал-губернатором, он оставался как бы мужем своей жены. Впрочем, его губернаторство имело для Романовых ту несомненную выгоду, что надежнее всех венчаний отдаляло Екатерину от князя Петра...

Однако, как только наступало лето, Екатерина Павловна появлялась в Павловске. Их взаимная симпатия снова грозила стать притчей во языцех высшего света, тянувшегося сюда вслед за императорским семейством. Но теперь очередь волноваться, наблюдая бродивших по павловскому парку Багратиона и Екатерину, настала для ее старшего брата, Александра I. Что составляет предмет их долгих разговоров? У нового императора, взошедшего на трон, переступив труп отца, был свой резон интересоваться тем, что стоит за сближением его сестры и боевого генерала. Накатывавшие события заставляли его поневоле быть подозрительным. После заключения мирного договора с Наполеоном он услышал ропот недовольства и осуждения своих подданных. Да что подданных? Родная и любимая сестра высказала ему немало горьких слов и упреков в неумении отстоять интересы России. Само по себе это могло и не особенно волновать его. Так, небольшие семейные распри. Но когда он понял, что Екатерина сделалась фигурой весьма популярной в обществе, настроение его изменилось. Близость к ней генерала, в руках которого была реальная военная сила, способная подняться по его единому слову, становилась опасной. Александр умел прятать свои истинные чувства, но теперь неприязнь к Багратиону поселилась в нем прочно. Он подозревал его в сговоре с сестрой, в выжидании момента, когда можно будет покончить с ним. И, надо сказать, донесения шпионов, оседавшие у него на столе, подтверждали его самые мрачные предположения.

Шведский посол граф Стединг писал своему королю о том, что в обеих столицах открыто обсуждается вопрос о замене царя: «...доходит даже до утверждений, что вся мужская линия царствующей семьи должна быть исключена, и, поскольку императрица-мать, императрица Елизавета не обладают надлежащими качествами, на трон следует возвести великую княгиню Екатерину».

Той же осенью 1807 года, когда составлялось это донесение, было перехвачено письмо, посланное неизвестным корреспондентом в Россию, содержание которого, однако, не оставляло сомнений в готовящемся на Александра I покушении.

«Разве среди вас больше нет ни П..., ни Пл..., ни К..., ни Б..., ни В...?» – спрашивал анонимный автор, и в начальных буквах сокращенных слов легко угадывались имена лиц, принимавших участие в убийстве Павла I: Палена, Платона Зубова и других.