Текст книги "Ведьма по назначению (СИ)"

Автор книги: Людмила Горобенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

– Вот ты где, голубчик, – прошептала Тэя и направилась прямиком к логову безобразника.

– Э-э-э, – протянул Леший (он только что примчался вслед ведунье верхом на беркуте). – Может, кого из магов вызовем? Мужики они того … этого … не серчай, конечно … но посильнее ведуньи-то будут.

Ведьма только усмехнулась краем рта и молча продолжила идти дальше. Леший, шумно сопя, засеменил рядом.

Узкий лаз в пещеру был завален костями мелких грызунов. Тэя облегченно вздохнула.

– Вот, смотри, дедко Леший, кого нам в лес занесло. Вы потому и не смогли его распознать, что ни разу такого зверя не видели. Это виверн.

– Это что еще за чудо-юдо такое? – шепотом спросил Леший, заглядывая в темноту лаза.

– Полузмей-полудракон. Он огнем не дышит, как дракон, а плюется огненными сгустками. Вместо передних лап у него нетопыриные крылья с когтями. Виверны очень ядовиты. Превосходные охотники, но в отличие от драконов, не разумны и разговаривать не могут. Но умеют становиться невидимыми, применяя слабенькую магию, – заученно ответила Тэя, цитируя учебник.

– И с какого переляку к нам такую зверюгу занесло? – вздохнул Леший. – Учинит тут лиха …

– Не учинит, – решительно прервала его ведунья. – Маленький он еще. Сейчас мы его изловим и передадим в школу магов. Пусть изучают.

– Тода что ж … ежели изловим … А как?!

– А вот как.

Тэя приманила из-под земли крота и попросила его пошебуршать у входа.

– Сожрет ведь! – возмутился Леший.

– Виверн сейчас только на маленького зверька и пойдет. Большого-то он испугается … вы же, дедко, не захотите приманкой стать, – с улыбкой пояснила она свои действия. – А с кротом ничего не случится. Обещаю.

Тэя потянула Лешего за собой и укрылась за ближайшим валуном.

Крот завозился, зашуршал палой листвой, даже веткой сухой по камню постукал. Вскоре из пещеры донесся глухой всхрап, шорох осыпавшихся камней и тяжелые шаги. Зверек тут же нырнул за камни и скрылся в норке. Леший на всякий случай отбежал подальше и прошептал, округлив глаза, словно плошки:

– Ты это … тикать отсель надоть … пока не поздно.

Но Тэя не только не убежала, она еще и к самому входу подошла и на корточки присела.

«Сдурела девка, – решил дедко и, превратившись в пенек, замер, – авось, басурман чужеземный не почует!»

Из зева пещеры все явственней слышались чье-то фырканье и сопение. Еще через минуту в темноте загорелись красные глаза, и вдруг огненный шар расцвел ярким пламенем и полетел к входу. Тэя тихо рассмеялась и легко нейтрализовала атаку.

– Ну, тише, тише, малыш, – проговорила она негромко, протягивая руку. – Иди сюда. Не бойся. Здесь тебя никто не обидит.

– За всех не говори, – проворчал про себя леший – Ишь, заворковала, ровно мать над дитятей неразумным.

Из пещеры показалась шипастая голова. Монстр понюхал воздух, вытянув шею.

– Давай, давай. Видишь, здесь никого нет, – позвала Тэя.

Виверн шумно выдохнул и несмело сделал шаг вперед. Потом еще один. А вскоре совсем вышел из своего убежища и опять остановился в нерешительности. Он был размером не больше крупной собаки. Совсем еще маленький. Ему от роду было не больше недели, от силы двух.

Тэя безбоязненно подошла к нему и погладила по пластинам, вставшим на голове дыбом. Зверь резко повернул голову и щелкнул острыми, как бритва, зубами, едва не отхватив Тэе кисть.

Леший, увидя это, чуть не лишился сознания, а ведунья лишь пожурила:

– Не хулигань.

Потом вытащила из кармана тонкую веревку и накинула ее на шею монстра. Шепнула несколько слов, и летучая ящерица покорно уселась возле ее ног, словно и впрямь была вышколенной собакой.

– Ну вот и молодец, – похвалила ведунья ящера. – Дедко, идите сюда. Он не тронет, я его магией связала.

Леший обернулся, но близко подойти не захотел. Виверн с любопытством уставился на него, принюхиваясь.

– Ишь, драконяка, уже примеривается, чего бы отхватить. Ногу или руку, – воскликнул со страхом Леший и взвился проворной белкой на дерево. – А вот шиш тебе – не догонишь!

– Да он познакомиться хочет, – рассмеялась ведунья.

– Да кто ж его знает? – упорствовал Леший. – Мы не грамотные, как некоторые, мы чужинских языков не знаем. Ты вот что, девонька, давай-ка, уводи его из лесу подобру-поздорову. Нече тут зверье пугать …

Тэя промолчала, только стукнула посохом по земле и исчезла. Уже из дому послала вестника в академию боевых магов, а вечером за Вьюшкой (так она назвала виверна) прибыли через разовый портал маги-старшекурсники во главе с магистром. Они подробно расспросили Тэю, где и как был пойман столь редкий в этих краях зверь. Побывали в его пещере и, поблагодарив, ушли вместе с ящером.

– Эх, – притворно вздохнул Рыж, глядя на место, где только что была воронка портала, – зря ты Вьюшку отдала, Тэйка, определенно зря. Нужно было им вместо виверна Грая отдать. От ящера хоть какая-то польза.

– Какая же от него польза? – возмутился ворон. – Он же монстр!

– На цепи бы сидел … дом охранял … А с тебя что возьмешь? Ты только ворчать и можешь. Пользы тьфу – на мышиный чих! Нет … нужно было тебя отдавать … продешевила хозяйка…

Ворон в сердцах каркнул во все горло и улетел, а Рыж довольно растянулся на лавочке у печи и замурлыкал тихонько какую-то одному ему известную песенку.

***

Пока Тэя налаживала отношения с духами и местной нечестью, лето окончательно выдохлось. Опустилось устало на придорожный камень и замерло в предчувствии скорой кончины. Куталось по утрам в тонкое кружево туманов. Покрывало голову косматыми черно-бурыми шапками туч. Плакало ливнями о былой молодости. Чахло.

Весть о приезде новой ведуньи быстро разнеслась по округе. И потянулись к ней люди за помощью, которой у простых знахарок да травниц не получишь.

Постучалась однажды в ее калитку молодая супружеская пара. Мужчина – крепкий, высокий, с особой грацией и ловкостью в движениях, видать, из рубщиков и сплавщиков леса. Но в его глазах не было жизни, и сам он какой-то потухший и осунувшийся, словно точила его какая-то странная болезнь.

Его жена – тоже высокая и красивая. Быстрая и решительная. Такие, как она на деревенских посиделках первые затейницы да шутницы. Но с ними не забалуешь: вмиг по лбу колотушкой отхватишь, под общий смех и скабрезные шуточки.

Женщина была тяжелой, но, пожалуй, еще и сама этого не знала.

Тэя на них только взгляд бросила и сразу поняла – порча.

Пригласила супругов под навес, в котором специально для вот таких встреч лавки да стол стояли. Сама уселась напротив и попросила рассказать, с какой-такой бедой-кручиной они к ней пожаловали.

Мужчина понуро взглянул на жену, предоставляя ей самой все рассказать. Сразу видно – не хотел он к ведьме идти, решив, как все мужчины, что это будет признанием его слабости.

Да только жена-то верно причину его нездоровья разгадала и поняла, что окромя сильной ведуньи им никто не поможет.

– Расскажите, что у вас случилось? Как вас зовут? И с чего все началось? – задала первые вопросы ведунья.

– Стародубцевы мы … он Бойко, я Елька. Живем в Заречье … а началось все еще два года назад.

Женщина замолчала, собираясь с силами.

– Живете с матерью, со свекровью, значит, – не стала дожидаться Тэя продолжения. – Как Бойко дома – она сама доброта … а как сын уходит – все кладовые на замок и ты голодная до самого вечера ходишь.

Бойко встрепенулся и с недоумением посмотрел на жену. Та только голову опустила.

– Рассказывать об этом ты не хочешь, понимаешь: тогда свекровь совсем со свету сживет. И так на тебе вся черная работа по дому и хозяйству.

Елька бросила на мужа кроткий взгляд.

– Ее все в деревне боятся. На язык больно острая. Взглядом в землю вогнать может, – вздохнула Елька. – Охотники да рыбаки наш дом за версту обходят. Посмотрит вслед – не жди удачи. Коровы, опять же, доиться перестают … у нас у самих их три … и ни одна молока не дает …

Но хуже всего, – Елька носом шмыгнула и прижала к глазам краешек платка. – С Бойко – беда. Хмурится, слова из него не вытащишь. Злиться стал, по малейшему поводу в ярость приходит … и главное, сам понимает, что неспроста это, а сделать ничего не может. Совсем извелся … с лица спал … людей сторониться начал, словно бирюк какой …

– Порча на вас сильная, – не стала скрывать Тэя. – Я сейчас обереги вам дам. На первое время хватит. Но этого мало. Порчу снять необходимо, иначе дитя потеряешь …

Елька от неожиданности даже ахнула, а Бойко впервые на Тэю прямо взглянул.

– Мы ж … у нас же столько времени ничего не получалось, – призналась Елька.

– Знаю, – отозвалась ведунья. Потому и обереги для вас сильные сделаю. Чтобы до новолуния хватило. А как народится месяц, в ту же ночь идите к ближайшему роднику. Да молча. Ни на что внимания не обращайте. Как бы вас не окликали, кто бы вам ни встретился, ни заговорил, ни поздоровался – не отвечайте. Да смотрите, назад ни в коем случае не оборачивайтесь. Что бы вы ни услышали, что бы за вашими спинами ни происходило – идите прямиком к роднику и там в воду свои обереги бросьте да трижды умойтесь со словами, которым я вас научу.

А после сразу же на новое место переезжайте. Своим домом живите. Иначе все сызнова начнется, даже еще хуже прежнего.

Тэя ушла в дом и через полчаса принесла два небольших амулетика, вырезанных из осины.

– Носите не снимая, – напутствовала она молодую пару. – Да не забудьте: не оглядывайтесь и ни с кем не разговаривайте той ночью.

Залесский родник – особенный. По преданию, когда-то во времена войны с оборотнями жила в этих краях женщина. Была она сильной знахаркой, умела травами лечить, кровь заговаривать, болезни в дерево изводить.

Однажды напали на деревню волколаки. Мужчин истребили, за женщин и детей принялись. Добрая женщина собрала детишек, сколько успела, и, вознеся горячую мольбу богине Живе, превратила их в елочки, а сама родником меж их корнями заструилась.

Волколаки истребили всех жителей деревни, скот порезали, избы пожгли … с тех пор и стоят вокруг того родника ели. Давно выросли дети, превратившись в могучий и хмурый ельник. В народе бытует поверье, что ни один злой человек не может чувствовать себя спокойно под сумрачным пологом того леса. А вода в роднике и по сей день исцеляет от разных болезней.

После посещения Тэи Стародубцевы не стали ждать новолуния, а сразу же переехали в новую избу. По деревенскому обычаю, избы рубились всем скопом и возводились в один день.

В ночь новолуния молодая семья отправилась к роднику. Как только люди угомонились и улицы опустели, они вышли из избы, тесно прижавшись друг к другу. По деревне шли, как и наказывала Тэя, не оглядываясь по сторонам. Их путь пролегал мимо дома матери Бойко. Как только они поравнялись с калиткой, их окликнул ее заботливый голос:

– Добрый вечер сынок, сыношенька. Умываться идете?

О том, что они были у ведуньи, никто в деревне не знал – о том Тэя их строго предупредила. Бойко промолчал, лишь сильней прижал к себе жену.

– Что же ты, родимый, и с матерью не поговоришь? – снова окликнула их старуха.

Но они молча и быстро пошли дальше. Как вышли за околицу, за их спинами послышался цокот копыт и громкой фырканье, грохот колес, как будто кто-то ехал прямо на них на огромной телеге, запряженной не простыми конями, а черными, как ночь, гномьими тяжеловозами.

У супругов даже дыхание сбилось от ужаса. Кони приближались, телега громыхала, вот уже и горячее дыхание жеребцов спинами чувствуется. У бедной пары ноги от ужаса подкашивались, но они упрямо шли вперед, не оглядываясь и не произнеся ни слова. Грохот накрыл их с головой и пронесся дальше.

Все успокоилось, но лишь на мгновение.

Внезапно поднялся сильный ветер. Он сбивал с ног, поднимал тучи пыли, бросался в лицо пригоршнями опавшей листвы. В его вое слышался жуткий хохот и скрежет зубов, словно сюда слетелись все бесы преисподней.

Бойко и Елька упрямо шли вперед. Теперь они точно знали – пути назад нет. Вскоре показался и ельник. Темной стеной наплывал он на дорогу. Несмотря на ураган, беснующийся вокруг, мохнатые лапы вековых деревьев даже не пошевелились и верхушки не гнулись.

Как только вошли под полог ельника, ветер стих. Но через мгновение под ногами что-то подозрительно зашевелилось и зашипело. Елька едва не закричала от ужаса: в траве, шипя и извиваясь, ползала сотня змей. Они свивались в клубок. Поднимали головы и смотрели на супругов страшным остановившимся взглядом. Их блестящие тела скользили по ногам, путали траву и не давали сделать и шагу.

Бойко решительно подхватил Ельку на руки и, резко выдохнув, шагнул прямо в змеиный выводок. Темень вокруг стояла такая, что на расстоянии вытянутой руки ничего не разглядишь. Но Бойко упрямо шел вперед, и вскоре они почувствовали поток свежего ветерка. Потом увидели просвет между деревьями и вышли на крохотную полянку, в центре которой и бил долгожданный родничок.

Нечисть, казалось, совсем сошла с ума. Рев, визг, топот и хлопанье крыльев – все смешалось в ужасной какофонии.

Опустившись перед родником на колени и, не обращая больше никакого внимания на творящееся вокруг безумие, Бойко и Елька сняли с себя обереги и бросили в воду. Она замутилась, поглощая в себя порчу, и тут же очистилась. Амулеты исчезли.

Супружеская пара принялась умываться, громко проговаривая слова заговора. Шум вокруг них начал смолкать и вскоре совсем затих. Послышались привычные звуки ночного леса. Мир и покой разлились по округе, словно и не творилось здесь еще мгновение назад адское сумасшествие.

…

Через несколько дней в калитку Тэи кто-то постучал. Ведунья вышла на стук и увидела смущенного Бойко. В руках он держал молодой дубок.

– Позволь, ведунья, посадить дерево у тебя в саду и повязать памятку-оберег, – смущенно попросил мужчина.

Тэя только кивнула и отошла в сторону. Бойко посадил деревце напротив могучего дуба Бьянны, по другую сторону ее от могилы, и повязал яркую ленточку, которую, видимо, его жена сняла со своей косы.

Воющий камень

Ветер жизни иногда свиреп.

В целом жизнь, однако, хороша.

И не страшно, когда черный хлеб,

Страшно, когда черная душа…

Мелкий противный дождь с ночи сыпал и сыпал частой, больше похожей на туман изморосью. Тэя возилась под навесом у глинобитной печи. Грай сидел на жерди, укрепленной в кольцах цепи, свисающей с крыши навеса. На ней летом ведунья сушила пучки лекарственных трав.

– Тэйка, слышь? Скачет кто-то, – лениво помурлыкал Рыж, поднимая голову с лап. Он уютно устроился на печке и грелся от ее тепла.

– Давно слышу, – проговорила Тэя, вытирая руки о фартук. Потом сняла его и бросила на лавку. – Конь не воинский. Устал. Парень, видать, из дальней деревни.

– Гр-ра! – крикнул ворон и тяжело снялся с жерди. Взлетел над крышей дома и полетел навстречу всаднику.

Тэя неспешно вошла в дом, накинула на голову платок, надела безрукавку. Тут и всадник из-за раскидистых и по-осеннему нарядных лип показался. К забору подъехал, но не спешился. Несколько минут в нерешительности топтался верхом, словно решал: не вернуться ли обратно? Но потом соскочил с седла, набросил удила на частокол и толкнул калитку.

Тэя наблюдала за ним через оконное стекло. Древний заговор, что сторожил вход, не то что в дом, но и во двор-то не каждого пустит. Да и сама ведунья не со всяким разговоры разговаривать станет. Тут уж, как говорится, с чем притопал, таков и привет слопал.

Хлипкая на вид калитка меж резных столбов – древних чуров-оберегов – преграда, которую не любой преодолеет. Встанет меж образами древних богов человек, который со злобными помыслами к ведьме заявился, и ни туда и ни сюда – как к земле прирастет. И стоять так может не один час. Пока ведьма не увидит, что прочувствовал он всю пагубу своих недобрых намерений и раскаялся. Бывало, иной и до ночи, и всю ночь стоял. А чтобы не выл, не молил зря о прощении, понапрасну словами-то не сорил, на него ведьма немоту насылала. Так и получал человек науку бесплатную, еще и ворота не миновав.

Другой-то, который по стоящей потребности к ведьме пришел, соколом во двор пролетит. А она уж и без лишних разговоров знает, с чем пожаловал. Беседы долгие не разводит: с порога все, что нужно, выложит. На путь верный наставит, судьбу предскажет, а то и выправит оную словом особым. Случалось и такое: задержит посетителя и не один день над ним выть да скакать станет. Женская ведьмовская ворожба она шумная да ярая. Не всяк, кто к ней прикоснется, скоро забудет.

Нынешний-то посетитель-то во двор без заминки прошел, но снова остановился в нерешительности. Тэя тяжело вздохнула, и сама на крыльцо вышла. Строго, без слов на парня посмотрела. А он заробел.

Высокий, косая сажень в плечах, сила в руках не меряная. Медовые курчавые волосы на высокий чистый лоб свешиваются. Брови темные, а глаза – синь небесная. От одного его взгляда девки, небось, дышать перестают. Вот и пользовался до поры Ивко красотой да удалью молодецкой. Пока не встретил на ярмарке красу ненаглядную, единственную. Девушка из другой деревни была, но это не остановило Ивко. Ходил к ней за несколько верст. Битвы с тамошними парнями выдерживал. Да только не смотрела на него Цвета: горда и строга была, как ни одна другая. Еще сильней запала в душу парню. Начал соколом кружить вокруг да около. И совсем уж сватов заслать решился, да пропала неведомо где девица. Вторую неделю всей деревней сыскать не могут. Изошлась тоской душа парня, и решился он к ведьме на поклон идти. Но стоит теперь и рта открыть не может, потому как чувствует – есть и за ним вина немалая.

– Входи уж, чего топчешься? – пригласила Тэя.

Парень повинно склонил голову, сминая в руках шапку. Переступил с ноги на ногу, но не двинулся с места, словно прирос.

– С девками-то ты храбр. А как ответ держать, так и хвост поджал? – сурово сдвинула брови ведунья.

– Не со зла я, – прошептал парень.

– Понятно, что не со зла, – усмехнулась недобро Тэя. – Все не со зла, да только горючими слезами шутки ваши выходят. Зачем другим обещался? Зачем заветными словами, как шелухой ореховой, сорил? Девичьими сердцами, как скоморох кольцами, жонглировал? Думал век молодцем гарцевать, без узды да хомута вольным жеребчиком? Да нашлась и на тебя управа. Вот теперь и изведай, что другие по твоей вине чувствуют.

– Не за себя прошу, – повалился парень на колени. – Цвету найди, всеми богами заклинаю. Если не хочет за меня идти, прячется где – так тому и быть. Словом больше не задену, взгляда в ее сторону не брошу. Лишь бы жива была.

Промолчала Тэя. В дом вернулась. Взяла с полки особую чашу. Воды ключевой полуночной налила да шепоток по краю бросила. Затуманилась вода, пошла рябью. Долго смотрела в черную глубину ведунья. Потом воду через порог в сад вылила.

Парень с колен так и не поднялся. Вышла к нему ведунья, он только голову поднял и впился в нее вопрошающим взглядом.

– Жива она, но не вольна. Теперь домой езжай. Постараюсь помочь … если успею.

Он тяжело поднялся с колен и, шатаясь, как пьяный, вышел за калитку. На коня не сел – в поводу повел. Тэя смотрела ему вслед, пока не скрылся за деревьями. Вздохнула.

– Рыж, мне, может, задержаться придется, так вы с дедками-то за домом да за хозяйством приглядите.

– Не впервой, чай. Не боись. А что узнала-то? Где Цвета?

– Сама еще не разобралась. Сердце бьется. Но мысли тихие, словно запертые в чем.

– Проклятье?

– Нет. Таких сильных знахарок я поблизости не чувствую. Скорее заклятие.

– Так поспешать надобно. Сейчас полнолуние. Твоя сила любую перебьет. А после заклятия не снять.

– Знаю.

Тэя открыла большой кованый ларь, стоявший у ее кровати. Достала черную юбку в пол. Черную рубаху без вышивки. Низко повязала черный платок, пряча под ним волосы и лоб. На плечи накинула черный плащ с глубоким капюшоном. Взяла в руки ведьмовской посох. Вышла за ограду подворья, стукнула посохом оземь и исчезла.

Деревня Зяблиха, в которой жила Цвета, стоит на крутом берегу Вялки. Нынешний день ее жителей был таким же, как и все прочие. Охотники да бортники об эту пору завсегда в лесах промышляют. Рыбаки по утренней зорьке на промысел ушли. Мужики-пахари своими хозяйственными делами занялись. Хозяйки коров да коз с овцами на пастбище выгнали. Молодухи загоношились: постирать, прибрать, детей присмотреть. Да мало ли у деревенских-то забот?

Но как только солнце оторвалось от самого высокого пика Гномьего Кряжа, привычный деревенский уклад был нарушен необычайным происшествием: с восточной стороны в деревню вошла ведьма. Черное одеяние и посох в руках – недобрый знак. Сердятся, знать, духи на жителей деревни, раз их хозяйка сама заявилась.

Навстречу незваной гостье с неистовым лаем выкатилась орава косматых разномастных псов. Заметались волкодавы у ее ног. Визжали от ярости, прыгали и выли, клацая зубами, но ведьма на них не обратила внимания. Шла посреди дороги. Хмуро смотрела прямо перед собой.

Ребятня, как водится, первой ведьму увидела и новости по всей деревне разнесла:

– Ведьмачка, ведьмачка пришла!

Начали появляться и взрослые. Но они с большой осторожностью из-за приоткрытых ворот посматривали. На улицу не выходили. Матери ловили детей да за крепкими заборами прятали: не ровен час, ведьма сглазит.

В таких глухих деревнях дома – крепости. Прячутся люди за высокими крепкими заборами не от вредности: волколаки в этих крах когда-то почти каждую ночь промышляли. Скотину резали да и людьми не гнушались. Или зверь какой, медведь-шатун, к примеру, в деревню наведается.

Да и по нынешний день нет-нет, а заведется в округе пришлый лиходей-душегуб, а то и целая шайка.

Вот и обосновалась в памяти народной примета: «Чем крепче ворота, тем меньше забота». Запоры-то да обережные знаки на высоких оградах по-особому сделаны. Древние защитные знаки, от далеких предков доставшиеся, от любого врага спасти способны.

Да и по совести сказать: государь со своими стражниками далеко, а лихого люда на окраинах любого государства и без оборотней достаточно. Осторожность она еще никому вреда не приносила.

Но иногда случается и интересные люди в деревню наведываются. По большаку (почему-то выбрав этот длинный и неудобный путь) иной раз и торговые обозы ходят. Из-за Гномьего Кряжа купцы дорогие да редкие товары везут.

Тэя прямиком в дом Цветы направилась. В прикалиток посохом стукнула для приличия. Подождала минуту, а затем широкая дверь сама пред ней распахнулась.

Во двор, мощенный деревом, ведьма вошла неспешно. Остановилась, обводя взглядом постройки, стоявшие полукругом. Дом на высоком подклете. По его верху – крытое гульбище, на которое выходят три двери и множество окон с резными наличниками. Семья у Цветы, видать, зажиточная да не малая. Рядом с домом большой сарай и конюшня, дальше – крытый дровяник и стайка, куда загоняют на ночь многочисленную скотину.

Из избы на гульбище вышел старик, с седой бородой, остриженной лопатой. Взглянул на Тэю без боязни, глаз не пряча. Но застыла в тех глазах боль неуемная. Тоска да печаль неизбывная.

С облегчением вздохнула ведунья: в своем доме у Цветы ни врагов, ни завистников нет. Поклонилась старику первой, показывая, что не принесла недобрых вестей и пришла без злого умысла.

Дед сошел по крытой лестнице, встал перед Тэей, широко расставив ноги, руки за расшитый пояс заткнул. Бывший охотник, на медведя да кабана, видать, не раз с одной рогатиной ходил. Ему ли бояться какой-то девки-ведуньи?

И Тэя не стала перед ним таиться:

– Жива внучка-то. Да поспешать надобно – силы теряет.

У старика опустились плечи, а на глазах блеснула слеза. Подошел к лавке у стены и тяжело уселся на нее, опираясь рукой. Тэя осталась стоять. Знала: и в дом не позовут, и хлеб-соль не предложат, разве что сама войдет и за стол сядет. Тогда уж хозяйка расстарается: стол честь по чести накроет, да только она не возьмет ничего. Потому как заказано ей в чужом дому что-то со стола брать, если не хочет вреда принести. И за этим строго следить будут.

– Где она?

– Пока не знаю. Но недалеко. Может, завидовал ей кто? Подруга какая?

– Красивая – Цветка-то. И хозяйка, каких мало. Как не завидовать? Женихи пороги обивать стали, как ей только четырнадцать исполнилось. Да одна она у мово старшего сына. Остальные дети – пятеро сыновей. Вот и берег да холил ее. Не хотел против воли отдавать.

– А кто в знахарках у вас?

– Дак Кузнечиха. Дальше по улице живет. Избенка под дранкой. Издалече видать.

Тэя кивнула и вышла со двора. Дед стоял у калитки и долго смотрел ей вслед.

Избу Кузнечихи Тэя и впрямь сразу приметила. Тын, плетенный из ивовой лозы, во дворе коза да куры. Сама изба лишь на три венца из-под неполотой травы видна. Окна-волоконца в землю спрятались. Дранковая крыша землю царапает. Такие избы-полуземлянки в далекую старину строили. И топились они по-черному.

Тонкий дымок выдал хозяйкино присутствие.

«Бобылка, – с ходу определила Тэя. – Плохо».

Во двор ведунья вошла не спросясь. Лохматая собака голову подняла, вместо лая хвостом вильнула и в будку убралась, от греха подальше.

Вход в полуземлянку обозначился тремя крутыми ступенями, вырезанными в дерне и обложенными камнем. Дверь открыта – знать, Кузнечиха избу после топки проветривает.

– Есть кто дома? – звонким девичьим голоском спросила Тэя.

– Входи! Порог-то не застаивай!

Тэя, низко наклонившись, нырнула в темноту. Постояла минуту, приспосабливаясь к полумраку. Небольшая, со скромным убранством коморка. Курная печь в углу. Под потолком пучки трав. На столе у печи котел, из которого валит пар. Кузнечика, некрасивая, сухая, как жердь, сорокалетняя баба стояла над ним и, тихо нашептывая, бросала по щепотке в зелье какой-то порошок.

Тэя не мешала, догадалась по запаху и желтоватому пару, что знахарка готовит сильное приворотное зелье.

Бросив последнюю щепоть, Кузнечиха отряхнула руки и подняла голову. Увидев Тэю сильно смутилась, но глаз не опустила и выдержала ее прямой взгляд.

А Тэя потянула за нить, окунулась в темноту чужого зрачка и полетела в прошлое Кузнечихи, как в омут упала:

… Город, в котором когда-то жила Кузнечиха с матерью, звался Кордонным. И стоял он на границе с гномьими территориями. Рядом с городом находилась сторожевая крепость, в котором разместилась одна из больших застав стражей-пограничников.

… Тощая неуклюжая девчонка с острыми, как у кузнечика, коленками и локтями, выглянула из-за забора. Огляделась воровато и, не увидев никого из своих врагов, осторожно выступила из своего укрытия.

– Родейка, Родейка – голова, как бадейка! К кузнецу ходила, нос укоротила!

Тут же раздалось со всех сторон!

– Кузнец нос укоротил, да хвост Родейке приварил! У Родейки плечики, что ножки у кузнечика!

Вокруг девчонки собрались соседские мальчишки и принялись хватать ее за полы платья и рукава.

– Кузнечиха – молотиха, прыг да скок – знай свой шесток!

Девчонка бросилась на обидчиков с кулаками. А они и рады: повалили на пыльную дорогу и принялись швырять в нее гнилыми яблоками, крича обидные дразнилки.

Родейка лежала, сжавшись во вздрагивающий от ударов комочек, и шепотом проклинала своих обидчиков.

Вдруг задиры смолкли и бросились врассыпную. Родейка отняла от лица замызганные в гнилье руки и увидала мелькавшие по дороге пятки ребятни. Потом подняла глаза на своего избавителя и обомлела. Перед ней, опираясь на клюку, стояла ведьма и смотрела на нее жуткими черными глазами.

– Пойдем-ка со мной, – прошамкала старуха, а заметив ужас на лице девочки, добавила, – да не боись, научу, как обидчикам отпор дать.

Родейка подумала, подумала и согласилась. Пусть лучше старая ведьма в котле сварит, чем жить так, как она живет. С тех пор как погиб ее отец и матери пришлось идти в работницы к богатому купцу, Родейка была предоставлена сама себе. Поначалу все было хорошо: и ребята в игры зазывали, и девчонки с ней дружили. Но проснулась у Родейки тайная страсть, с которой не могла она бороться, как ни старалась. Где бы она ни была, с кем бы ни играла – не могла устоять перед кражей мелких и никому, по сути, ненужных вещиц. То старую заколку у подружки стянет, то кость игральную, уже треснутую, у мальчишки тиснет. И как бы ни обещала себе, как ни божилась, что больше никогда и ни у кого ничего не украдет, а не могла избавиться от пагубной привычки. Вот и стали ее сторониться да дразнить.

Старая ведьма привела девчонку к себе в избу, чаем с пряниками напоила, расспросила о том, где и с кем живет, а потом научила нехитрым шепоткам-наговорам.

Сначала не поверила Родейка, что простые слова могут кому-то за обиду отомстить, но проклятушки выучила.

Ведьма, провожая ее со двора, пригласила приходить, не стесняться. И про урок не забыть, а набраться храбрости и проверить, как работают ее шутки-заговоры.

Наутро Родейка вышла из дому и уселась у ворот на лавочке.

– Эй ты, Кузнечиха – воровиха, по траве скакала – у муравья дохлого жука украла! – из-за забора прокричал дразнилку соседский мальчишка Бранн.

Но Родейка даже головы не повернула. Сидела и спокойно лузгала семечки, выковыривая их из огромной шляпы подсолнуха.

Обычно Родейка после дразнилок сразу во двор убегала и не выходила на улицу, пока не убедится, что поблизости никого нет. Но не сегодня. Странное поведение соседки удивило Бранна, и он выскочил на улицу, чтобы еще сильней задеть девчонку.

– Воровка, воровка, хороша твоя сноровка. По городу шла – у быка хвост увела!

Родейка еще ночью решила, что проверит ведьмовские заклинания, и теперь только ждала удобного момента. Как только мальчишка подбежал поближе, она посмотрела на него в упор и негромко проговорила:

– Шип тебе на язык! Чтобы три дня ни слова, ни полслова сказать не мог!

И Бранн словно подавился следующей обзывалкой. Замотал головой, как молодой бычок. Рот открыл, а голоса-то и нет. И язык у него внезапно опух, посинел, как будто и впрямь занозу вогнал.

Родейка от удивления сама рот открыла да так и сидела, пока Бранн домой не убежал.

Этот день был самым радостным в ее жизни. Все, кто хотел ее обидеть, наказаны были. У кого ноги отнимались, кого тошнить начинало, кто из уборной целый день выйти не мог, а кто икотой до вечера давился.

Через несколько дней бывшие обидчики стороной Родейку обходить стали, безошибочно сопоставив свои внезапные хвори с нападками на нее.

И зажила с тех пор Родейка – лучше не бывает. К ведьме каждый день бегать стала. Та охотно учила ее своей науке. Но не было в них добра и света. Умело разжигала старуха в сердце девочки ненависть и злобу на людей. Пользовалась ее одиночеством и обидами.

К четырнадцати годам заневестилась Родейка. Да только парни на гульбищах городских стороной ее обходили: недобрая слава – хуже отравы. А Родейка к тому времени уже многое умела. И порчу, и болезни навести, сглаз на ребенка кинуть, ссоры с ненавистью в семью какую подпустить. Лихо да Кумушница стали ее лучшими подругами. Злыдни и Сухотка – постоянными спутниками. Все больше замыкалось сердце девушки, все больше темнела ее душа. Уже не могла она прожить без недобрых дел: завладели ее душой и телом темные бесовские силы.