Текст книги "Сказки Рускалы. Царица Василиса (СИ)"

Автор книги: Ляна Вечер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Глава 2

Утром мир изменился. Незаметно для всех и очень ощутимо для меня. Духота по-прежнему медленно наползала на Глухомань – готовилась к обеду задушить село палящим солнцем. А я неслась по еще влажной от вчерашнего дождя тропинке, полная сил и желания ворожить. Вчера две дюжины кадок на перекрестке казались самой тяжелой работой. Сегодня – раз плюнуть. Перекресток – распутье. На своем я выбрала верную дорогу. Чувство правильности происходящего ласково гладило сердце.

Отшептала заклинание на воду в кадках и поспешила к избе Малуши. Держать в себе столько счастья невыносимо. Если не отдам хоть кусочек – взорвусь. И на ком Кощей жениться тогда станет? Представить страшно. Сладкие, тягучие глупости вертелись в голове, оставляя теплый след в сердце. Глухомань спит, а я проснулась. Проснулась первый раз за два года.

–  Ни свет, ни заря все собрались. – Малуша поставила на стол блюдо с пирогами. – Проходи, девочка.

Досада уже сидела за дубовым столом в избе ведьмы и с удовольствием доедала черт знает какой по счету пирожок. Хозяйка отправилась вытаскивать из печи очередную порцию вкусностей.

–  Вы с Кощеем у солнца луч украли? – чертовка нахмурила белые бровки.

–  Ничего я не крала. Все свое.

Пирожок оказался с малиной. Во рту таял. Сегодня все в тысячу раз ярче и вкуснее.

–  Да у вас, похоже, на двоих собственное солнце, – хмыкнула подруга.

–  А коли и так, – Малуша резво подхватывала выскакивавшие из печи пироги, – тебе завидно, Досада?

–  Вот еще, – отмахнулась чертовка, – причем тут зависть? Чую, что от меня новости важные скрывают. Я, значит, прихожу на рассвете к Малуше, травки на сегодняшнее заклятье отдать, а Кощей козлом молодым по горнице скачет. И не скажешь, что тысяча лет старику. Песню себе под нос мурлычет. Кот мартовский. Так с мурлыканьем из дома и убег.

–  Досада, – я отобрала у подруги румяный пирог, – хоть и тысяча лет Кощею, а молод он и на старика не тянет вовсе.

–  Гляди-ка, – всплеснула руками ведьма, – а ты, Досадушка, права. Вчера-то наш колдун ночевать не пришел, а прилетел. На крыльях просто. Меня на руки подхватил, да кружил так, что кости старые хрустели. Думала, переломает всю, окаянный. А сегодня глянь на нашу Василису Дивляновну – тоже не идет, а порхает стрекозой.

–  Я сижу и ем, а не порхаю. Спасибо, Малуша, пироги на славу удались. Малина прошлогодняя, сушеная? Нынче-то усохла вся.

–  Ты нам зубы-то не заговаривай, – подруга укоризненно покачала головой.

Заговаривать прекрасную половину моей жизни – двух самых родных женщин – и не собиралась. Наоборот. Счастье быть живой, стать женой лилось в рассказе рекой. Малуша и Досада подперли лица кулачками и с безмятежными улыбками слушали. Подруга диву давалась, как быстро я согласиться стать супругой самого грозного колдуна Рускалы. И ведь правда – больше, чем Кощея, народ никого не боится.

–  У него царство раньше было, – дослушав, вспомнила Малуша, – царем он был.

–  Слыхала о таком, – закивала подруга, – давнее дело. Где теперь царство – неизвестно.

Хотела ответить, что не в царствах счастье, но в грудь резкой болью ворвался жар. Горло перехватило – ни вздохнуть, ни слова вымолвить. Испугавшись внезапной хвори, попыталась встать с лавки, но задача оказалась непосильной – ноги не слушались, отказываясь держать горячее тело.

–  Васька! – подруга испугалась не меньше моего.

–  Отойди. Досада! – Малуша резко отодвинула от меня чертовку.

Голова кружилась, а вместе с ней кружилась горница. Казалось, все вокруг – сон. Сон, причиняющий жуткую боль. Волна за волной тело окатывал нестерпимый жар. В горле намертво застрял ком. Я задыхалась. Повалившись на деревянный пол, потеряла всякую способность шевелиться. Эхом в ушах стояли собственные хрипы и монотонный голос Малуши, читающий заговор.

–  Не работает, – ведьма склонилась над моим лицом, – не помогает.

–  Матушка Сыра Земля, – запричитала Досада, – это жаба, Малуша! Жаба!

Ведьма схватилась за сердце и отчаянно охнула. В тот же миг ком в горле растаял. Жадно хватая ртом воздух, ожидала следующую волну жара, но и он покинул тело. Осталась сильная слабость да стук в голове.

–  Подсоби-ка, – Малуша кликнула чертовку, подхватив меня под руки.

На пару с Досадой перетащили меня в комнату и плюхнули на мягкую перину. Постель показалась невероятно холодной. Почувствовала, как тело согревает спасительную прохладу, из груди вырвался стон.

–  Дыши, дыши, родная, – ласково приговаривала Малуша. вытирая капли пота с моего лица.

И правда не могла надышаться. Тело налилось застывшим чугуном. Непосильная тяжесть, но хоть боль ушла. Терпеть можно. С большим трудом поднесла ладонь к лицу и ужаснулась. Сквозь мраморную кожу проступали не меньше сотни черных прожилок.

–  Что это? – собственный голос показался чужим.

–  Васенька, ты только не пугайся, Вась, – подруга отодвинула мою ладонь, – все еще, может, обойдется.

–  Как я сразу-то не догадалась!– горечь в голосе ведьмы обожгла надежду на лучшее.– Пекло это на четыре седьмицы. Кто знал-то.

За окном грохнул знатный раскат грома. Крупные капли одна за другой застучали по стеклу. Настоящий дождь, не сотворенный – гром навороженную непогоду никогда не поддержит. Значит, отпустила жара. Получилось.

–  Издохла, тварь, – радостью от долгожданного ненастья в голосе ведьмы и не пахло.

–  Что за тварь? – говорить стало легче, но облегчения телу это не приносило.

–  Ох, девица-красавица, беда в Глухомань пришла настоящая. Слыхала о таком в сказках, да и те еще мои прабабки рассказывали.– Малуша подошла к окну и тяжело вздохнула. – Есть такие древние твари – их жабами душными кличут. Живет себе тихо сотни, а то и тысячи лет. Найти мало кому удавалось – хорошо прячутся. Всю жизнь жаба спит, а как приходит время помирать – просыпается. Вся округа от этого пробуждения страдает. Коли летом проснулась – жди засухи, коли зимой – задушит морозами лютыми.

–  Говорят, весной или осенью они не помирают, – добавила подруга.

–  Твоя правда, – ведьма присела на край кровати, – а как только эта тварь последний вздох сделает, трое из людей, что рядом с местом жабьим окажутся, проклятыми сделаются – разберет их хворь внезапная, а следующей ночью за одним из бедняг смерть придет. Как только заберет смерть душу, проклятье и спадет.

–  Плохо дело, – я снова глянула на чернеющую ладонь – зараза резво расползалась по руке.

–  Хуже некуда, – кивнула подруга.

–  Досада, что ж мы сидим-то! – опомнилась Малуша. – Ветром дуй, разыщи Кощея. Найдите еще двоих хворых и сюда ведите. До ночи время долгое, хоть как-нибудь страдания людям облегчать надо.

Подруга молча глянула на меня стеклянными от ужаса глазами, хотела сказать что-то, да не смогла и, пряча слезы, зацокала копытцами. Каждый ее шаг отдавал болью в висках, пока звук не скрылся за дверью вместе с Досадой.

–  Малуша, а если Кощея хворь скрутила?

–  Что ты, милая, – грустно улыбнулась ведьма, – проклятье только на людей действует. На Кощея твоего или на Досаду оно не сработает.

–  Всю жизнь думала, что Кощей – человек, просто колдун сильный, – слабая улыбка мелькнула в ответ Малуше.

–  Когда-то был человеком, а сейчас в его груди сердце не стучит, значит, не человек он. Мало ты о женихе-то знаешь, девица. Как замужем жить собралась?

–  Если не помру сегодняшней ночью, то уж разберусь, авось.

–  Все у вас молодых на авось нынче. Ладно, я пойду заговоры подбирать на облегчение хвори, а ты спи пока. – Ведьма шепотком отправила меня в тягучую дрему.

***

Когда сон развеялся, за окном сгущались летние сумерки. Легкий треск зажженных лучин отдавал ноющей болью в голове. Рядом с кроватью на коленях, сложив лысую голову на перину, посапывал Кощей. Бегло глянув на чернеющие прожилки, что вид у меня сейчас тот еще. Жаль, что так вышло. Вечером хотелось ловить радость в каждом взгляде, в каждом слове. Соскучилась по теплым ощущениям в сердце, хоть волком вой. Осторожно дотронулась кончиками пальцев до щеки жениха, чтобы на секунду вернуть счастье.

–  Василисушка... – Колдун открыл глаза.

–  Не хотела тебя будить.– Попыталась изобразить бодрую улыбку.

–  Я и не спал.– Кощей приложил ладонь к моему лбу. – До сих пор горишь вся. Малушу позову.

–  Погоди-погоди.– Тяжесть в теле не позволила опереться на локти, и я рухнула обратно в объятия мягкой перины.

–  Тише ты. Разошлась.

–  Все в порядке. Не уходи только.

–  Да куда я, голубушка моя. Позову Малушу – и снова рядом.

–  Не надо. Терпеть можно. Кощей,– преодолевая боль, подтянулась за край кровати ближе к колдуну, – расскажи, как мы заживем с тобой.

–  Лучше всех заживем, Василиса Дивляновна, – зашептал суженый, едва касаясь губами моей щеки, – всем на зависть. Ко мне поедем жить. Хочешь?

– Хочу.

–  Будешь хозяйкой хоромам моим. Там без должного пригляда все углы паутиной заросли, а кухня и не помнит, когда в ней пирогами пахло – сама видала. Тебе только шепнуть раз или два – и жизнь в доме закипит, уютом наполнится.

–  А вечерами будем книжки в читальне листать. Корзину яблок возьмем и сядем до ночи за сказки. Как прежде было. Помнишь? – В глазах налились слезы.

–  Помню, голубушка. Конечно, будем. Ты и не думай, иначе быть не может.

–  Это я от счастья. – Горячие капли потекли ручейками по щекам.

–  Будет у нас счастье, да такое, что и во сне не явится. Одарю тебя подарками, нарядами самыми красивыми.

–  Сдались они мне, наряды твои, – сквозь слезы заулыбалась я.

–  Не хочешь подарков – и леший с ними. Любое твое желание...

–  Это ты сейчас так говоришь, – утирая нос, прервала жениха, – а потом разозлишься и снова по имени звать перестанешь. Надоем еще тебе, характер-то у меня не сладкий.

–  Я ведь тебя...

На этот раз договорить колдуну не дал детский плач за стенкой, в горнице. За плачем последовал незнакомый причитающий женский голос. Тишина, царившая в избе Малуши, сломалась. Рассыпалась детской болью и страхом по полу. Показалось, что половицы надрывно стонут вместе с женщиной, начинавшей заходиться в истерике.

–  Кто еще? – страх почти ощутимо сжал горло.

–  Немир и дитя, – тяжесть во взгляде колдуна подлила масла в огонь,– мал совсем, года три от роду.

–  Кощей, – тяжело дыша, ведьма возникла на пороге, – уведи мать отсюда, нельзя ей тут. Ночь скоро. Через улицу изба стоит с красными ставнями, на воротах три подковы висят – не перепутаешь. Там тетка ее живет. Отведи горемычную. Усыпи ее, что ли. У меня силы на исходе, как ребенок просыпается, и с нее дрема спадает. Если смерть за дитем придет, мать следом отправится.

–  Вернусь мигом, потерпи. Ладно? – Колдун поцеловал мою руку и скрылся за порогом комнаты.

За стенкой стихло. Не знаю, как Кощею удалось вывести убитую горем мать из дома, но справился он быстро и без лишнего шума.

–        Малуша, как там Немир? Как ребенок? – я окликнула собравшуюся уходить ведьму.

–        Плохо, Вася. Как и ты.

–        Да я ничего. Справлюсь.

–        Боевая девка, – улыбнулась Малуша. – Дрему нашептать?

–        Нет, я лучше так.

Тишина снова окутала избу ведьмы. Изредка слышались стоны Немира и глухой топот копыт Досады. Ребенок, видимо, уснул. Луна за окном то и дело натягивала на себя одеяло из туч. Тело по-прежнему оставалось горячим. Казалось, что вместо крови по жилам растекается огонь. Ломота и боль временами усиливались. Тогда крепче кусала подушку, не позволяя стонам рушить хрупкую тишину. Глаза предательски слипались между приступами боли. Устав бороться со сном, окунулась в дрему...

–        Один сон на двоих, – Кощей сидел на берегу молочной реки, – как раньше. Забавно у нас с тобой это получается.

–        Ты вернулся, – я ринулась к жениху.

–        Конечно, а могло быть иначе? – Кощей встретил меня нежной улыбкой. – Вернулся, улегся рядом и крепко обнял, а еще нагло залез в твой сон. Ты не против?

–        Не против чего? Объятий или сна на двоих?

–        Не красней, Василиса Дивляновна, лишнего себе не позволю, – рассмеялся Кощей.

– Да уж...

Кисельный берег молочной реки мягко окутывал босые ноги. Колдун шел рядом, и на мгновение показалось – ничего плохого не случилось. Не было никакой жабы и хвори. Вот они мы – настоящие. Такие счастливые и безмятежные.

–        Мне страшно. Очень страшно.– Я остановилась и прижала руку к груди жениха.

–        Ничего не бойся, – объятья колдуна укутали покоем, – пока я рядом, нечего бояться.

–        Именно это меня и пугает. Пообещай, что не сделаешь ничего, что может навредить тебе.

–        Не могу, голубушка. Такого обещания ты от меня не получишь. – В груди Кощея гулко дернулось сердце одним ударом, и затихло. Руку на отсечение – это был стук живого сердца.– Мне пора, – колдун уверенно оттолкнул меня.

–        Куда ты?

Образ жениха растаял на кончиках пальцев холодным туманом.

Проснуться не получалось долго. Слишком долго. Не сомневалась, что это дело рук Кощея. Без его ворожбы давно бы в Яви очутилась. Очередной рывок, наконец, увенчалась успехом. Так измучиться во сне – надо постараться.

Пасмурное утро заглядывало в спальню через пыльное стекло. Засохшие разводы от дождя еле пропускали и без того слабый свет. Жива. Кто же тогда, Матушка Сыра Земля, кто?

Попытки встать с кровати закончились провалом – я с глухим грохотом повалилась на пол. Ноги не держали. Боль ушла, как и чернеющие прожилки. Осталась только бесконечная слабость.

–        Матушки, – Досада топала не хуже коня, спеша мне на помощь – ты цела?!

–        Цела, только сил нет никаких.

–        Не беда. Беда нас стороной обошла. Почти обошла, – замялась чертовка.

–        Кого смерть забрала?

–        Никого не забрала. Всех оставила, – Досада кряхтела, помогая подняться.

–        Кощеевых рук дело?

–        Его родимого, – кивнула подруга.

–        Где он? – на мгновение сердце ушло вниз.

–        С Малушей, повел Немира домой. Наш староста наотрез отказался отлеживаться тут, мол, дома и стены помогают. Все закончилось, Вась.

–        Слава солнцу, – с облегчением облокотилась на подушку.

–        Надо бы поесть. Я там похлебки наварила из рябчика. Будешь?

–        Нет, спасибо. Что-то не хочется. Расскажи лучше, что ночью было. К кому смерть пришла?

–        К ребенку пришла, – вздохнула Досада. – А уж что было – у жениха своего спрашивай. Как смерть на порог ступила, он ее чуть ли не за шкирку на улицу вытащил. О чем они там договаривались – одному небу известно.

Подруга заботливо приготовила чистую рубашку и сарафан и даже переодеться помогла. Настойчивости Досады можно позавидовать: пара нравоучений о вреде голода – и во рту разливается свежая похлебка. Не думала, что так голодна, пока есть не начала. После двух мисок мои силы решительно заявили – возвращению быть. Вдоволь насладившись сытой похлебкой, растянулась на лавке в горнице Малуши.

–        Гляди, как тебе захорошело, – радовалась Досада, – покушала и на ноги встала.

–        До горницы путь неблизкий, надо для потомков записать – великий подвиг.

–        Ты все равно еще слаба, – подруга пропустила шутку мимо ушей, – пару седмиц погоди и как новенькая будешь. Травок тебе дам. Хороших.

Чертовка приготовилась продолжить речь о пользе целебных растений, но дверь избы тонко скрипнула, и на пороге возник Кощей.

–        Засиделась я. Хорошо тут, а дома лучше.– Досада сделала изящный жест ручкой, мол, прощайте, и поспешила уйти.

Колдун сложил руки за спину и отчеканил каблуками остроносых сапог. Вид у него довольный, но в глазах читалась усталость.

–        Ты похож на богатыря, который только что от чудища поганого столицу освободил. Не меньше! – пришлось сесть на лавке, чтобы лучше разглядеть довольного жениха.

–        Шутишь, Василиса Дивляновна, это хорошо. Значит, на поправку идешь, – заулыбался Кощей.

–        Чувствую себя хорошо, рада, что все живы. Но вот вопрос. – оставив шутливый тон, заглянула в глаза собеседника. – что ты со смертью такого сделал?

– Василиса, это мы обсуждать не станем, – ледяным голосом отрезал Кощей.

–  Как это не станем?

–  А вот так. Не станем, на том конец.

***

За две седмицы пролилось дождей столько, что, дурным делом, селяне подумали – смоет все к чертовой бабушке. Все, что жаба пеклом держала, пришло разом. Остатки скудного урожая утекли вместе с дождевыми водами. Немир решил закупать зерно да овощи – какой еще выход? У Кощея золота занял, повезли телеги в амбары и погреба запасы на зиму.

Жизнь понемногу возвращалась в привычное русло. Народ занимался своими делами, поддерживая тихую гладь ежедневных забот. Готовились люди встречать осень, а за ней зиму. С каждым днем силы возвращались в нашу землю, измученную жабьей хворью. И ко мне здоровье вернулось. О слабости уже и не вспомнить. Каждый вечер Кощей все чаще вспоминал дом. На мысли, что пришла пора покинуть Глухомань, душа грустью не отзывалась.

–  Нет, эти книги в зеленый сундук надо. – выхватив у Кощея стопку рукописей, я поспешила убрать их куда положено, – нет порядка у вас мужиков.

–  Душа моя, голубушка ненаглядная, я даже не знаю, может, сразу избу к нам во двор перенести, нет? – Кощей растерянно окинул взглядом дюжину уже упакованных сундуков.

–  Зачем избу, давай всю Глухомань сразу. Будет с кем вечером за вышивкой поболтать.

–  Мне еще коня твоего надо переправить. И прошу заметить – не своим ходом.

–  Сам дойдет, не маленький.– Смахивая пыль с глиняных горшков, я аккуратно составляла один к одному на стол.

–  Тайными тропами, с нами, – потеряв всякую надежду на здравый смысл, заключил Кощей.

–  Ой, – отвлеклась от горшков, – к твоему дому простые дороги не ведут... я и забыла.

–  Ведут, отчего же не ведут, да только спрятаны они. На всякий случай... Худо будет, если найтмара на тайной тропе потеряем. Не надежное это место для таких существ, как он. Голубушка, не переживай, конюхи мои – ребята опытные, справятся. Не за такими ходили.

–  Кто твои? Конюхи? – брови поползли вверх от удивления. – Когда это ты прислужниками обзавелся?

–  Было время, обзавелся, – отмахнулся Кощей. – Выйдем на рассвете, до полудня по тракту прогуляемся, а там свернем в лес к тропе, и все – считай дома.

–  Тогда бы и нас перенес.

–  Одно дело – вещи и скотина, а другое – мы с тобой. Дурная это примета – домой возвращаться без дорожной пыли на сапогах.

–  Готово, – отряхнув руки, с гордостью заключила я, – все собрали.

–  Горшки ты тоже с собой возьмешь? – в раскрытом окне показался любопытный пяточек Досады.

–  Возьму, конечно. У домовухи даже ложки с секретом, а горшки и подавно, – наклонившись к подоконнику, прошептала я. – Чего в окна заглядываешь, заходи уже.

Пока я накрывала на стол, Кощей один за другим отправил сундуки к себе во дворец. Подруга только ахать успевала. Уж больно ей по нраву пришлись заклинания колдуна. Вроде ничего сложного, а на такое расстояние вещи закинуть можно.

Малуша и Немир пожаловали как раз к пирогу с налимом. Староста гордо водрузил на стол бутылку медовухи собственного приготовления. Напиток и правда удался на славу – не зря гордился. Малуша с Досадой наперебой рассказывали Кощею байки о жизни в Глухомани. Жених заливисто хохотал и требовал продолжения. Хорошо сидели, с добром и теплыми воспоминаниями.

–  Свадьбу то когда играть собрались? – Немир утер рукавом бороду после ложки заячьих почек.

–  С житьем-бытьем разберемся и сразу за свадебку. Да, голубушка? – Кощей вопросительно покосился на меня.

–  Можно, – улыбнулась, заметив хмельную искорку в его глазах.

–  Нас позвать не забудете? – Чертовка стряхнула крошки с белого меха на груди. – Правда, как добраться до вас один леший знает.

–  И он не знает. – хихикнул колдун. – Не переживайте: проводим, встретим и разместим. Как положено.

Уже заполночь гости собрались расходиться. Оставляя в Глухомани боль прошлого, оставляла и доброе. Близких людей, товарищей. По ним сердце тосковать будет. По уютной избе Малуши, за версту пахнущей чудесными пирогами. По подруге Досаде, по вечерним посиделкам. И по Немиру скучать буду. Отцом названным мне стал за годы жизни в селе.

Глухомань – место волшебное. Приходят сюда люди с душой раненой и исцеление получают. Счастье да покой найдутся для каждого, кому требуется.

Глава 3

Дорожная пыль липла к сапогам. Первый день осени встретил прохладным рассветом. Не пожалела, что с вечера приготовила в дорогу одежду потеплее. Кафтан на меху смело встречал утренний ветер, сохраняя тепло. Косу спрятала под цветастый платок – подарок Малуши. Сосновый бор уютно шуршал по обочинам дороги. Мы шли не спеша, взявшись за руки. Наверное, именно так люди и должны идти в новую жизнь: твердым шагом, с чистым сердцем и распахнутой душой.

–  Тебе не холодно? – от взгляда на тонкую рубаху Кощея и накинутый на плечи плащ я поежилась.

–  Нет, – улыбнулся колдун, – кровь давно застыла в жилах. Мне не может быть ни холодно, ни жарко, но за заботу спасибо.

–  Ты бессмертный потому что уже мертв, да?

–  В каком-то смысле да. Это давняя история.

–  Расскажешь? – В сердце заиграли искры любопытства.– О будущем муже ничего не знаю почти.

–  А чего знать-то? – пожал плечами колдун. – Ты главное помни – дороже тебя никого нет.

–  Расскажи, – протянула я, дергая жениха за рукав.

–  Ох, голубушка, бередишь старые раны. Ладно, слушай. – Кощей, поджав губы, вздохнул. – Давно, когда я был на тысячу лет моложе, звали меня Кощеем вполне себе смертным. Двадцать лет от роду было мне, когда отец отправился в Навь, оставив трон царский.

–  Царем, значит, стал?

–  Ну да, – кивнул Кощей, отгоняя от меня приставучую осу, – только молодость глупа и беззаботна. Царство наше больше на города нынешние похоже. В ту пору вся Рускала из таких складывалась. Колдовскому делу меня с детства учил отец. Что скрывать – наука давалась легко, даже сложное на раз-два получалось. Навел морок, спрятал царство от глаз врагов – и получил неплохое такое преимущество. Сам в походы военные ходил, а ко мне никто пожаловать не мог.

–  Это какая же силища у тебя колдовская...

–  Той силищи я тогда не сознавал. По Рускале мало колдунов было, не с кем сравнить. Меньше чем за год всех разорил: мой край процветал, остальные еле концы с концами сводили. Скучно. Тогда царей обязал платить дань, сам слово дал – набеги прекратить. Чтобы им не затратно, а мне нескучно, плату брал молодыми девками: раз в три года по одной девице с каждого царства.

–  Боюсь спросить, что ты с ними делал.

–  Одну девицу в хоромах оставлял, остальных в свое царство жить отправлял. Никто не жаловался.

–  Бабник.

–  Был, – смущенно отвел глаза колдун, – цену настоящим чувствам не ведал. Да и девки, которые со мной оставались, потом или среди прислужников моих мужей себе находили или просились на волю. Отпускал. Ни одна из них мне люба не была, а я им. И ни злато, ни серебро рядом удержать не могли. Время шло, молодость переходила в зрелость, и когда мне стукнуло тридцать пять, задумался о женитьбе. Решил – женюсь на той, что в следующий раз со мной в хоромах останется. Не захочет – силой заставлю.

–  И правда глуп был, – остановилась у широкого камня на обочине. – Давай передохнем, но ты рассказывай, рассказывай. Дюже какая история интересная.

–  Следующая дань стала особенной. Была среди прочих девица, от которой сердце замерло на мгновение, а потом загрохотало и уняться не смогло.

–  Вот как, – к горлу подкатил комок обиды, – люба, значит, тебе оказалась девица.

–  Оказалась. А я ей не люб. И так она мне в душу запала, что силой не смог ее женой сделать. Сердце разрывалось, когда она из дворца уходила. Такая счастливая была, – во взгляде Кощея мелькнула настоящая боль. – Домой отправил, от себя подальше. Маялся тоской – не вымолвить. Тогда от всей души в голос пожелал, чтобы сердце в груди биться перестало. Боль эту проклятую не чувствовать больше. Сердце остановилось, а душа разрываться не перестала. Десятки лет сложились в сотни, сотни близились к тысяче, а я все по белу свету ходил. Время смягчило боль, но вкус к жизни потерял. В конце концов, триста лет назад нагнал на царство сон, а сам в затворники ушел.

–  И что же... люди там триста лет спят? – по рукам поползли мурашки.

–  Спят. – Кощей пристально посмотрел мне в глаза. – Нет. голубушка моя, пока такого человека, что с царством Кощеевым управиться.

Путь продолжили молча. Права Малуша – не знаю толком за кого замуж собралась. Да будь как доля перстом укажет. Сомнения меня к добру еще не приводили.

К полудню солнце разошлось, распарилось, согревая околевшие за холодную ночь верхушки сосен. Расстегнув кафтан, стянула с головы платок. Ноги начинали ныть. С непривычки бодрым шагом топать по тракту несколько десятков верст – сомнительное удовольствие. Кощей заметил мои мучения и подбадривал, мол, скоро уже к тропке выйдем.

Скоро не случилось. Оставив пыльный тракт за спиной, мы с женихом долго топтали сосновые иголки в поисках тропы. Нам навстречу она явно не спешила. Я плюнула на эту затею и устроилась на поваленном стволе отдохнуть. Пока Кощей в очередной раз обходил вековые деревья, внимательно всматриваясь под ноги, от скуки начала считать грибы. Подосиновиков народилась целая поляна. Сейчас бы лукошко и побродить по лесу.

–  Ну, голуба, не повезет нам сегодня, – заключил Бессмертный, задумчиво оглядывая истоптанную землю.

–  Вечер скоро. Надо бы на ночлег собираться.

–  Тут недалече есть селенье – десяток домишек. Попросимся на ночь.

–  Можно тут заночевать.

–  Не стоит, – колдун вдохнул лесной воздух и прищурился, – пахнет лихом. Тропинки просто так от меня не прячутся.

Когда, наконец, вышли к селенью, я готова была завалиться на землю и вытянуть ноги, не дойдя пары дюжин шагов. Сумерки сделались густыми, мерцали слабые звезды на вечернем небе. Действительно, избушек десять, и даже зельного круга не стоит. Смелые люди живут в Рускальских лесах.

Кощей жестом указал на крайний дом с резными ставенками, и мы прибавили шаг в предвкушении долгожданного отдыха. Уханье филина разбавило стук в тяжелую дверь избы. Открывать не спешили. Кощей вздохнул и грохнул кулаком еще раз.

–  Кого леший принес? – Чуть не вытолкнув нас с крыльца, дверь с резким скрипом отворилась.

–  Пусти путников ночь скоротать, добрый человек, – попросил Бессмертный дряхлого старика, появившегося на пороге избы.

–  Ну, коли не шутишь, молодец, – дед хитро прищурился, поглаживая редкую бороденку, – пущу. Али не путники вы? Может, разбойники?

–  Нет, отец, – Кощей расплылся в благожелательной улыбке, – не разбойники. Меня Иваном звать можешь, а это невестушка моя Василиса.

–  Хорош брехать, – ухмыльнулся старик, – видал я таких Иванов. Правду говори или проваливайте на все четыре стороны.

–  Не хотел напугать тебя, отец. Кощеем меня звать.

–  Другое дело, – на лице деда не появилось и тени страха перед грозным именем колдуна. – Кощей Бессмертный в хозяйстве сгодится, пусть и на ночь, – старик вытер костлявые руки о льняную рубаху. – Проходите, гостями станете.

Внутри избушки желтым огнем резвились лучины, едва освещая пыль по углам. Видно, старик одинок – нет женской руки в доме. Пара лавок вдоль бревенчатых стен выли от нажима протяжным вековым скрипом. Сколько жилью лет – один черт ведает. Запах не старости – старины в горнице щекотал ноздри. Печь в углу пообгорела, посыпалась. Сюда бы печника хорошего, и заиграет в топке огонь веселый с новой силой.

–  Баньку истопить не предлагаю, ночь пришла. Не серчайте, – дед поставил на стол горшок. – Угощайтесь, гости дорогие. Ужин небогатый.

–  Спасибо, отец, – Кощей взял предложенную ложку и протянул мне, – богатого не надо, и на том спасибо.

–  Что у вас с зельным кругом приключилось? – зачерпывая ложкой рассыпчатую кашу, поинтересовалась я.

–  А что с ним? – старик поднял на меня помутневшие от времени глаза.

–  Так нет его.

–  Ну да. – дед на мгновение погрузился в свои мысли, – нету. Да и не нужен. Один я тут остался. Все уже померли, а я вот все никак смерть свою не сыщу.

–  Зачем же ты, отец, смерти ищешь? – Кощей нахмурил брови. – Сама придет, когда время наступит.

–  Ты колдун древний, больше моего свет этот повидал, а тело твое молодо, от хворей не страдает. Пережил я супругу, детей пережил. Что мне теперь осталось? Ног скоро не подыму, уйти к людям уже сил нет. Забыла обо мне смерть, не вспоминает.

–  Горько говоришь, отец, – глубокий вздох Кощея врезался в тяжелый воздух горницы.

–  Горько, – кивнул старик, – а от мыслей и того страшнее. Помоги дряхлому – оборви жизнь, – он с надеждой в усталых глазах уставился на Бессмертного.

Ответа старик не дождался. Кощей, оставив ужин, растянулся на лавке и закрыл глаза. Мой аппетит растворился вместе с тягостным разговором. В горнице повисла холодная тишина, кутая голову ледяными мыслями.

–  Доброй ночи, путники, – оставив надежду на помощь, старик тяжело забрался на печь.

–  И ты спи, – обратился ко мне жених, не открывая глаз.

–  Ты же не убьешь его?

–  Спи, душа моя, – повторил колдун.

Какой тут сон? От каждого шороха дрема с дрожью рассыпалась. Возвращаясь из сна, я кляла скрипучие лавки и собственное сердце за беспокойный нрав. Назойливые мысли окончательно убили желание заснуть. Готовая бежать хоть в лес к волкодлакам под бок, решила разбудить Кощея. Не успела – за мгновение до моего оклика колдун поднялся с лавки. Жених прошелся по горнице, стараясь не скрипеть половицами, и остановился у кадки с водой.

На точеных пальцах колдуна кучерявой дымкой показался теплый свет. Кощей аккуратно опустил ладони в воду. Горница наполнилась покоем. Стало так хорошо на душе, так мирно в сердце. Слух едва улавливал женское пение: нежное, красивое. Голос пел о любви, о рождении новой жизни. На лице Бессмертного заиграла легкая улыбка. Черпал воду в ладони и опускал обратно, играя с волшебной дымкой. Шептал ей что-то ласковое под храп старика на печи.

–  Зря не отдохнула, голубушка, – Кощей повернулся в мою сторону,– рассвет за окном. Уходить пора.

Чудесное колдовство Бессмертного одним глотком выпило ночь. Наблюдая за женихом, не заметила, как лесное село посетило едва родившееся утро. За дверью избы старика сонно затянули первые трели птицы. Нежное женское пение мягко утихло вместе со светящимся туманом на ладонях Кощея.

–  Что это? – с интересом заглянув в кадку, я обнаружила только прозрачную воду.

–  Немного молодости. Вот и Кощей в хозяйстве сгодился, хоть и на одну ночь, – улыбнулся жених.

–  А это что? Вчера не было, – я аккуратно коснулась отпечатавшихся морщинок в уголках глаз колдуна.

Сбивая сапогами утренний иней, мы спешили вглубь соснового леса. Оставляя за спинами десяток лесных избушек, чувствовала, как почва под ногами пляшет легкими волнами. Бессмертный опустился наземь и прильнул ухом к опавшей хвое.