Текст книги "Сказки Рускалы. Царица Василиса (СИ)"
Автор книги: Ляна Вечер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
– Погляди, моя голубушка, – Бессмертный широко раскинул руки, – скоро встанут здесь терема резные, избы крепкие. Площади наполнятся людьми добрыми. Станешь ты царицей-матушкой каждому жителю царства Кощеева. Родишься, явишься миру нашему женой моей верною.
– Краше места никогда не видела, – слова шепотом улетели с губ, закружившись в зимнем воздухе.
– Василисушка, – жених смахнул снежинки с мехового ворота моего кафтана, – прежде чем пробудить ото сна царство, придется тебя покинуть. Уйду на рассвете завтрашнем и вернусь с рассветом следующим. Оглянуться не успеешь – дома буду.
– Куда же ты? – положила ладони на крепкие плечи Кощея.
– Не могу сказать, голубушка. Знай только – как ворочусь, так к свадьбе готовиться станем. – Чем ближе мне становился Кощей, тем меньше о нем знала. Может, сбережет от беды его молчание, а может, и несчастье накликает. О чем колдун со смертью договорился в Глухомани, куда сейчас в путь-дорогу отправится – тайны одни.– Не держи зла, Василиса Дивляновна, не все говорить можно.
– Не злюсь я, почти.– Растерла рукавицей замерзающий нос.
– Истосковалось сердце, голубушка, по глазам твоим черным, по устам алым. Все неурядицы вереницей ходят, налюбоваться тобой не дают. Была бы моя воля – и на мгновение глаз не сводил.
В одном права Буяна – хорош! С каждым взглядом, с каждым словом жениха чувства в груди крепли. Соглашалась женой Кощеевой стать, чтобы Яра забыть, но повернулась моя затея совсем другим боком. Разошлись угли в сердце, огонек день за днем ярче играл.
– Суженый мой, – я прильнула к молодецкой груди колдуна, – возвращайся. Нет тебя дороже. Не думала, не ведала, что мил мне станешь с такою силою.
Раз, два, три – точно отбивало удары сердце Бессмертного.
Живой, друг мой любезный. Знаю – уймется трепет через мгновение, стихнут гулкие удары. А любовь жить останется: в глазах медово-карих, в прикосновениях нежных, в улыбке мягкой.
Раз, два, три – отвечало мое сердце.
Глава 5
Кощей покинул дом на рассвете. Ударился оземь и, обернувшись черным вороном, взмахнул ввысь. Душа протяжно завыла. Как в хоромах царских справлюсь? Хоть ненадолго колдун меня оставил, а все одно боязно. Столько тут народу и все спрашивать станут, указаний ждать. Быть царицей-матушкой на словах просто, а на деле не споткнуться бы. Обещал Кощей – Тишка поддержит, если нужно подскажет. Не гляди что писарь – правая рука царя и колдует, оказывается, неплохо.
– Улетел? – скрестив руки на плечах от утреннего холода, Веся выглянула на крыльцо.
– Улетел. Обещал завтра вернуться.– Вздохнув, еще раз поглядела на светлеющее небо.
– Пойдем, матушка, сегодня уйма дел у тебя.
В рассветной прохладе наметился аромат смятения. Начинается, похоже. Как повесят на меня три короба. Домашних дел не боюсь, но налет царственности пугает.
– Давай, Веся, рассказывай. У меня и так сердце не на месте, хоть знать буду чего бояться, – затолкав девушку в терем, хлопнула тяжелой дверью в надежде оставить страх за порогом.
– Чего рассказывать, – пожала плечами Веста, – все как всегда, ничего особенного. Подберем тебе одежу, трапезу утреннюю справим. После явишься в зал царский и указания всем раздашь.
– Какие указания, кому? – оторопела я.
– Знамо дело кому – главным над прислужниками. Должны же они понимать, чем день занят будет. А тебе расскажут о нуждах.
– Трапезу отложим утреннюю. Нет у меня аппетита.
– Волнуешься, царица-матушка, – улыбка девушки немного сдобрила, сжавшееся от тревоги, сердце, – а зря. Хорошие у Кощея люди в хоромах живут. И тебя не обидят. С уважением отнесутся.
Спасибо, утешила. Не людей боюсь – себя. Только пора отправить к чертовой бабушке сомнения. Иначе, какая царица из меня? Нельзя Кощея подвести. Ох, нельзя.
Веста быстро собрала меня к приему. Ладно у нее выходит, с душой, легко. Из заспанной Василисы Дивляновны получилась девица – хоть сейчас на трон сажай. Кудесница Веська! Золотое платье с меховой отделкой село ровно по фигуре. Грузная парча переливалась в утреннем солнце чудными узорами. Сапоги острыми носами хвастали.
В главном зале за писарской тумбой скучал Тихомир. Внимательно изучая содержимое чернильницы, молодец не заметил моего появления.
– Что, меду налили? – стараясь скрыть волнение весельем, кинула я с порога.
– Доброго утречка, царица-матушка будущая, – встрепенулся писарь и отвесил уже привычный поклон. – Готова с людьми толковать?
– Ой, Тишка, готова али не готова, а придется, – вздохнув, направилась к трону.
Сегодня царский стул стоял в гордом одиночестве. Мне предстояло самолично водрузить зад на государево место. Втайне надеялась обойтись троном поменьше, что в прошлый раз для меня приготовили, но надеждам сбыться не суждено. Принимай, Василиса Дивляновна, царские дела в полной мере.
Тихомир мгновенно оценил мое желание сесть как готовность к приему и скоро зашагал к входу.
– Зовите! – зычно крикнул писарь вглубь коридора, распахнув тяжелые двери.
В переполненный солнечным светом зал потянулись люди. Не меньше дюжины мужчин и женщин. В глазах предательски потемнело, сердце зашлось глухими ударами. Стараясь обуздать волнение, я протяжно выдохнула. Тишка, загадочно улыбаясь, встал по правую руку. Ну, хоть тут спокойнее – спросить есть у кого. Прислужники заняли места на лавках, вдоль бревенчатых стен и все как один уставились на меня в ожидании.
– Пригласи кого выслушать желаешь, – зашептал писарь.
– Как? Я ж не знаю, кто они, – на ладонях проступила холодная влага.
– По одному к царице-матушке пожалуйте, знакомиться станет! – гикнул в зал Тишка.
Недолгие пересуды на лавках закончились выходом к трону пухлого мужичка лет сорока от роду. Фартук вокруг тугого живота выдавал в нем стряпчего.
– Доброжир, царица-матушка, стряпчий главный, – с поклоном мужчина подтвердил мою догадку. – Чего на трапезы подать велишь?
– Для начала спасибо сказать хочу. Сколько бы ни ела кушаний, все как одно по нраву пришлись, – улыбнулась засиявшему от гордости Доброжиру. – Царь-батюшка, видать, любит пышно трапезничать, но пока его дома нет, не надрывайтесь. На обед похлебку грибную сделайте, а на ужин кашу какую и хватит. Всего ли на кухне вдоволь?
– Всего в достатке, матушка Василиса, – круглое лицо Доброжира растянулось в ответной улыбке.
– Ну и славно, – на душе заметно потеплело.
– Кто там на очереди? – выкрик Тихомира завершил нашу беседу со стряпчим.
Место перед царским троном занял оружейник Василько. Крепкий, здоровенный детина – головы на три выше меня – бодро отчитался, мол, в оружейном тереме все спокойно, но луков-самострелов надобно добавить. Пообещала скоро царю-батюшке сообщить – не моя это вотчина.
Прислужники справлялись о моем здоровье, удобно ли мне в тереме Кощеевом спрашивали и редко о чем-то просили. Для ловчего нашептала хорошей приманки на сохатого, посолонее. Молодец засомневался, но обещал испытать. Пусть. Средство проверенное, сомнений и быть не может. Стременной главный Давила попросил домовых из конюшен выселить. Повадились там хулиганить, все вверх дном переворачивать. Выдала ему крынку молока заговоренного. Быстро нечисть успокоится, животы сытые урчать станут.
Оказалось, первая кучка прислужников – только начало. Люди уходили после приема и места тут же занимали следующие. Беседы затянулись до вечера. Короткий перерыв на обеденную трапезу – весь отдых царский за день. Вот работенка-то. Поглядывая на метель в темнеющих окнах, я старалась не зевать. Волнение давно утихло, на смену ему пришла тяжелая усталость. Греться на царском троне весь день напролет почище, чем сотню ведер из колодца вытаскать. И это еще царство Кощеево спит, люд простой с вопросами к царю не потянулся. Выжить бы.
– Крепись. Василиса Дивляновна, – зашептал Тишка, – сейчас старший над стражей отчитается и все.
Бегло пробежавшись по залу уставшими глазами, поняла, что, кроме мирно посапывавшего на лавке молодца, никого и не осталось. Завидую, по-хорошему завидую. Прилечь бы на соседнюю лавчонку, вздремнуть немного.
– Жалко будить, – еще раз глянула на спящего парня.
– А куда деваться... – Тишка звучно отчеканил каблуками по деревянным половицам.
Топот писаря эхом разошелся по залу. Молодец мигом вскочил на ноги и торопливо зашагал к выходу. Нет в Тихомире никакого понимания. Разве можно так человека ото сна поднимать?!
– Куда же ты, добрый человек? – окликнула перепутавшего направление хлопца.
Пока парень сонно метался в поиске, я старалась не рассмеяться в голос. Для порядка глянула в сторону бессердечного помощника. Писарь тотчас уловил во взгляде обещание посадить на кол за такую выходку и поспешил спрятаться за высокой спинкой трона.
– Не гневайся, царица-матушка будущая, прости, – молодец, наконец, выбрал верный путь и успешно добравшись, плюхнулся на колени.
– Не гневаюсь. Встань.
– Викута я, над стражниками главный, – он отвесил размашистый поклон, звякнув тяжелой кольчугой.
– Все ли в порядке у твоих подчиненных? Надежно ли хоромы охраняются?
– Есть трудности, – тяжело вздохнул парень, – людей у меня мало. Вот у опочивальни гостьи царь-батюшка велел четверых выставить. А кого мне у казны прикажите ставить? Народу больше нет.
– Чего же ты у государя не спросил сразу? – в воздухе появился запах тающей надежды на скорое завершение приема.
– Так не было момента, – растерянно замигал глазами Викута.
– Ладно, чего выяснять. Делать что-то надобно.
– Царица-матушка, не вели на кол, – писарь высунулся из-за трона, – гостья наша спит сном крепким. Государь приказал усыпить до его возвращения. Думаю, можно пару стражников от ее дверей в казну отправить.
– Безобразие одно, – я крепко сжала пальцы в кулак. – Переводите молодцев. да побыстрее.
Безобразия на этом не закончились. Оказалось, на прием не явился казначей. Заметил это Тихомир только сейчас. По словам писаря, отсутствие главного по золоту и каменьям дело из ряда вон. Заручившись поддержкой Викуты, мы поспешили проверить, здоров ли казначей и на месте ли богатства царские. Если у трона мне казалось, что дело плевое – забыл человек, подумаешь, то с каждым шагом по лестнице, ведущей в подземелье, сердце ныло – беда.
Дверь в государственную сокровищницу оказалась распахнутой настежь. В свете факелов среди гор золотых и серебряных монет, распластавшись, лежал казначей. По спине пробежался мерзкий холодок. Поза худощавого тела ясно давала понять – поздно. Тихомир кинулся к мертвецу. Приложив ухо к его груди, испуганным взором подтвердил мои опасения.
– Викута, ветром дуй в опочивальню Буяны! – мигом сообразила я.
– Да как же так, матушка, – растерянно задыхался Тишка. – я же сам лично ее усыпил. Неужто очнулась? И стража ведь у дверей поставлена...
– Неведомо мне, – втягивая носом душный подвальный воздух, пыталась унюхать запах колдовства, – очнулась девица или нет. Только казначея нашего не своя смерть настигла. Чуешь, как смердит?
– Вроде.
– Ран на теле не вижу, а вот запах чародейства аж глаза режет.
– Василиса, матушка, – Тишка рванул к дальнему углу подземелья, – вот тут ларец стоял, а сейчас нету.
Парень суетливо рылся в звенящих кучах монет, оборачивался, беспокойно ища взглядом потерю. Конем носился по царской казне, бодро перепрыгивая тяжелые сундуки. Открывал грузные крышки и, не найдя, с грохотом опускал обратно. Без толку.
– Как сквозь землю провалился, – страх наполнил глаза писаря.
– Что было в ларце?
– Яйцо.
– А в яйце? – к горлу подкатил комок.
– Не ведаю, – Тишку знатно потряхивало.
Неужто не все Кощей мне рассказал о бессмертии своем? Неужто правду в сказках про иглу в яйце сказывали? Нет, не мог суженый так легкомысленно к смерти отнестись. Или мог? Беда.
– Убиты! – в подземелье ворвался Викута, упав на колени, молодец тяжело дышал. – Четверых стражников загубила, паскуда! Сама в окно ушла, следы слабые, замело почти.
– Собрать всех, кто меч в руках держать может. Всех, кто колдовством защитить себя способен, – холод собственного голоса заставлял вздрагивать. – Седлайте коней. Распорядись, Тишка, проверить каждый камень, каждую кочку.
– Теплый еще, недавно помер, – Тишка приложил ладонь ко лбу казначея.
– Моего коня первым пусть готовят, – схватив писаря за рукав рубахи, потянула к себе.
– И думать забудь, матушка!
– Моего. Коня. Первым. Живо!
Никогда еще так быстро не мелькали мысли в голове. Никогда страх не заставлял так скоро переодеться для седла и лететь за ворота. Под окном, на которое указал Викута, следов не осталось, только наст снега, сотворенный непогодой.
Больше остального пугала неизвестность. Куда в такую погоду понесет Буяну? Скорее, девка заплутает в лесах, чем сможет отыскать хоть какую-то дорогу. Да и ее саму искать, что иголку в стоге сена.
Иголку... Только бы не смерть Кощея в том яйце была.
Мгновение – и подо мной, чуя неладное, вздыбился Крес. Опустив коня на четыре копыта, силой ударила в черные бока. Метель острыми иглами впивалась в лицо, забивала глаза и ноздри мокрым снегом. Крес стрелой рассекал вьюгу, оставляя позади переполошенный двор Кощея. Огненная грива найтмара слабо освещала путь. Не темень кромешная – и то хлеб.
Не помня себя, не замечая времени, отправляла коня вглубь леса. Поодаль слышался хруст снега, голоса людей Кощея. Через снежную стену мелькали тусклым огнем факелы в руках всадников. Потянув узду, я остановила найтмара.
Ну, девица-красавица, будем тебя искать по-другому. Глотая резкие порывы ветра, спешилась. Ноги провалились по колено, ломая плотную корку снега. Крес топтался рядом, оставляя неглубокие следы, словно не замечая сугробов. Сняв рукавицы, осторожно коснулась кончиками пальцев снежной целины. Неведомая сила закипела в сердце, наполнила тело. Слышала все: беспомощный хруст сухой травы под снегом, шорох перьев недремлющих сов. Чувствовала дыхание земли, шаткие поклоны сосновых верхушек. Сейчас. Звуки, запахи, ощущения сплелись тугой косой, закружились в плавном танце. И только одно здесь чужое – Буяна. Вдох – запах чужачки разил гнилью. Выдох – выпустив из тела гадостный запах, знала, где искать.
Оседлав, вела Креса спокойным шагом к месту встречи. Некуда торопиться. Ей бежать надо, уходить, собраться Буяне с силами и вырваться навстречу людям Кощея, прервать чью-то жизнь, но – нет. Усталость тяжелой ношей опустилась на плечи девицы. Надеется отдышаться – зря.
– Брать чужое – плохая примета, – я старалась перекричать завывания метели.
Буяна пряталась за поваленной ветром старой елью. Огонь гривы найтмара освещал побелевшее от холода лицо девушки. Глядя на соперницу сверху из седла, чувствовала только безразличие.
– А ты стала сильной ведьмой, – легкая улыбка Буяны в одно мгновение превратилась в оскал. – Я устал, – девичий голосок сменился знакомым мужицким басом.
– Яр!.. – имя бывшего друга тяжелым выдохом унеслось прочь с ветром.
Внешность девушки черным туманом сползла к заснеженной земле, превращаясь в молодецкую фигуру. Колдун с трудом поднялся на ноги и с едкой ухмылкой прищурил такие знакомые серые глаза. Внутри все перевернулось. Боль когтями заскребла по сердцу, напирая пугающей мощью.
– Хочешь обнять любимого? – Яр приветливо распахнул руки.
– Ненавижу, – шепот терялся в непогоде.
– Любишь и всегда любить будешь, – снисходительно рассмеялся Яр. – Давай, подскажи дорогу отсюда. Твой жених все пути мне перепутал.
– Яйцо где?
– Это ищешь? – колдун крепко сжимал щепотью тонкую иголку.
– Зачем все это? – спешилась и тут же провалилась в глубокий снег. – Ты получил силу, о которой мечтал.
– Пожелал я, Васенька, трона царского. Хотел было Гороха подвинуть, да только скучно это... И тут такие новости – Кощей вернулся, царствовать будет. Так, может, лучше мне его трон занять? А как добраться? Дороги– то не ведаю. Пришлось с Горохом договариваться. Половину Кощеевой казны запросил, гад. За такую простецкую помощь.
– На что только не пойдешь ради короны. И денег дашь, и с Кощеем постель делить не побрезгуешь.
– До того не дошло бы, – от отвращения Яр скривился. – Да и государь ваш царство спрятал куда-то, показывать не торопится. Еще ты ложку дегтя плеснула. Как Кощея охмурять, когда он уже одной ногой женился.
– Что тебе от смерти Кощеевой? Никому не ведомо, где он царство прячет. Да и не выбраться тебе отсюда, Яр. Нет дорог для тебя.
– Так ты мне путь подскажи, Васенька. По старой дружбе, – колдун широко улыбнулся, еще раз повторив просьбу.
– И не подумаю.
– Знал, что не согласишься, – рассмеялся Яр. – Уцепилась за старый валенок. Ну не беда, не беда. Можно и казной обойтись. Там злата и серебра на новое государство хватит. Еще горка останется. Пожалуй, так и сделаем, – колдун повертел заветную иголку в пальцах.
– Как тебя земля носит? – вся ненависть к Яру собралась в тугой узел.
– Умаялся я. Васенька, от беседы нашей. Пожалуй, отправлю тебя с Кощеем вместе отдыхать от жизни.
Метель медленно шла на убыль. Вдали слышались голоса людей. Слишком далеко. Да и не помогут они супротив Яра. Предрассветный луч зимнего солнца краем коснулся горизонта, оставляя холодной ночи жгучую боль. Колдун закрутил в широкой ладони трескучий морный шар. Добро завернул – для подруги старался. Глаза так и сверкали радостью жизнь мою отнять, а затем и Кощея загубить. Крес, до того стоявший смирно, беспокойно зафыркал, пустил огонь из ноздрей – чуял беду, да ничем помочь не мог.
– Грозный мужик-то,– за спиной Яра возник совершенно спокойный Кощей.
– Бессмертный пожаловал, – усмехнулся бывший кузнец. – Дорогу не откроешь?
– Не открою, – обойдя Яра, Кощей ловко перепрыгнул через поваленную ель и направился ко мне.
– Значит, с тебя начну.
– Не так встречу со смертью представлял, – наигранно вздохнул жених.
– Что же ты, – не выдержав, рванула по сугробам к суженому, – позволишь убить?!
– Голубушка моя ненаглядная, – словно не замечая происходящего, жених подхватил меня на руки, – соскучился, сил нет! Невестушка моя. красавица.
– Ой, матушки! – Еле слышный треск тонкой иголки болью вонзился в уши.
– Что, уже сломал? – безмятежный взгляд Бессмертного привел в замешательство. – Обожди немного, – аккуратно опустил меня обратно в сугроб. —Дело неотложное.
Жених резко развернулся и с размахом вскинул руки к светлеющему небу. Тело Яра недвижимо повисло в морозном воздухе. Беспомощный, он мог только зло щурить глаза, но на Кощея это не произвело должного впечатления. Морный шар выпал из ладони предателя и, тихо опустившись на снег, умер, оставив хорошую рытвину. Туда же угодили обломки иглы.
– Щенок ты по сравнению со мной, – голос Бессмертного сделался чугунным, – щенком и останешься. Пошел вон!
Короткая вспышка света на мгновение ослепила, заставила потеряться. Кроны сосен гулко завыли под напором ветра. Земля под ногами заходила волнами, застонала.
Стихло.
Когда зрение вернулось, Яра уже не было. Кощей молча вглядывался в чернеющую ямку, оставленную морным шаром.
– Суженый мой!
Страшная ночь вылилась ручьями слез. Не могла остановиться. Капли катились по лицу одна за другой, согревая замерзшую кожу. Захлебывалась.
– Что ты! Что ты, голубушка, – Кощей кинулся ко мне, крепко обнял. – Все уже, душа моя.
– Живой, – я глотала соленые потоки слез, – живой. Не было, значит, смерти в игле?
– Гляди, – он поднес к моему носу острие обломанной иголки, – прямо на кончике мое бессмертие. Не смерть. Чтобы смертным меня сделать надобно иглу затупить. Починим ее и обратно в ларец.
Слабость окутала продрогшее тело и не покинула до самого дома. По пути поведала Кощею, как Яр сгубил казначея да добрых молодцев из стражи царской. Пусть не подал жених вида, но кручиной черною в глазах печаль засела. Не уберег людей, не сохранил жизни. Чего таить, и мне вина душу щемила.
Тем же днем сожгли тела на погребальных кострах и по ветру пепел пустили. Останется память в сердцах, а частица покой в землях Кощеевых сыщет. Родятся ушедшие вновь, и доля их ладной будет – за верную службу царю-батюшке иного не положено.
Глава 6
Хороший денек, погожий. Мороз легкий, да хрустящий снег под ногами. Над головой – небо ясное солнцем заливается. Самое время царство будить. Целых две седмицы ждали доброй погоды для такого случая: то метель кружит, то снег стеной валит.
Пока Веся рылась в сундуках, подбирая для меня торжественную теплую одежу, я вся извелась. Девица так затянула сборы, что казалось – у меня внуки скорее народятся, чем закончатся приготовления. Такого бедлама опочивальня, наверное, и не видала. Веста вытаскивала из сундуков вещи и определяла их в кучки прямо на полу. Скорости в деле от того не прибавилось, а вот разгром вышел знатный. Осталось только чертей загнать, чтобы ноги переломали.
– Веся, может, ну его, наряд этот?
– Как же так, матушка-царица? Нельзя тебе в чем попало перед народом-то.
Ну, хватит! Схватив первый попавшийся полушубок, я тихонько, чтобы не попасться девице, поспешила к выходу. За дверью облегченно выдохнула и ринулась прочь от опочивальни. Чего доброго услышит и вернуть вздумает
– Веста может. Сама понимала, что в штанах и полушубке вид не слишком-то царственный, но это лучше, чем умереть под грудой тряпья.
На крыльце терема топтался Тишка, с любопытством вглядываясь в залитую солнцем зимнюю даль. Писарь явно не собирался покидать двор. Может, тоже решил опоздать?
– Тихомир, ты чего здесь? – наспех натягивая меха, окликнула молодца.
– Где ж мне быть, Василиса Дивляновна? – Тишка даже не обернулся. – А вот тебя царь с Ягой уже заждались, поди.
– С Ягой?
– Ага. Вернулась Ягиня-матушка. Снова в наших лесах жить-поживать станет.
– Я думала, что она в Темном лесу испокон веков молодцев в печи парит.
– Да ну, – писарь, наконец, обернулся ко мне, – туточки ее родные края. Когда Кощей царство усыпил, переселилась в Темный лес, а теперь вот обратно пожаловала. Да что же ты, матушка Василиса, со мной толкуешь, беги уже! – Тишка возмущенно подбоченился.
И то правда – развела беседу, как на базаре в выходной. Спохватившись, шустро понеслась со двора, утопая сапогами в хрустящем снегу.
Кощей с Ягой о чем-то шептались прямо на мосту через молочную реку. Старая ведьма деловито вздергивала крючковатый нос, то и дело, принюхиваясь к окружающим запахам – подозреваю, мое появление она чуяла от самых ворот, а то и раньше.
– Вот и свиделись, дочка, – Яга расплылась в морщинистой улыбке, протягивая ко мне руки.
С удовольствием обняла старушку. Стойкий запах пряных трав – неизменный спутник ведьмы – моментально защекотал ноздри. Так и в избушке на курьих ножках пахнет. В голове тотчас замелькали воспоминания о добрых днях, проведенных в доме Яги: спасла мне ведьма жизнь – век не забуду. Если бы не она, кто знает, где бы моя душа сейчас бродила. Пока обнимались с Ягой, Кощей неспокойно переминался с ноги на ногу. Смутный какой– то сегодня жених. Речей ласковых на встречу не приготовил, глаза все отводил.
Сказать честно, ожидала, что к такому важному событию пожалуют все обитатели хором царя-батюшки. А тут только мы втроем да зимнее солнце в спутниках. За каким лешим, спрашивается, Веста так старалась наряды выбирать? Никаких торжественных слов от государя, никаких гостей особо важных. Словно и не царство будить собрались, а так, на прогулку после завтрака выбрались.
– Такое дело лишних глаз не терпит, – точно услышав мои мысли, отметила Яга.
– Вот, душа моя, Василиса Дивляновна, – в ладони колдуна появилось небольшое яичко, – за этим летал. В этом костяном яйце спит царство Кощеево. Спрятал за семь морей и четыре леса, чтобы сберечь.
– Давай еще сказку расскажи, – проворчала Яга. – Начинай уже, царь-государь.
Кощей послушно кивнул и отпустил яйцо из ладони на мост. Яичко словно задумалось на мгновение, затем завертелось и отправилось прямиком навстречу серебристому туману. На снегу оставался легкий талый след, исходивший легким паром. Плотная дымка таяла на глазах, открывая взору завораживающую спокойным величием степь. Пустовать ей оставалось недолго. Вскоре на месте бескрайних снегов будто из морока начали появляться высокие терема и небольшие домики. За ними проснулись широкие площади: не то ярмарочные, не то для иных сборищ. Над крышами кучерявились дымом печные трубы – как и не было долгого сна. Глухой гул человеческих голосов еле слышно касался ушей. Проснулись. Проспав три сотни лет, люди оказались совсем в другом времени и тут же еще в своем когда-то незаконченном дне.
– Вот и справились. – Шепот Кощея выдавал волнение.
– Давай, царь-батюшка, седлай коня и отправляйся к народу.– Яга деловито взяла колдуна под локоть. – Многое объяснить придется людям, чай, не седмица прошла во сне.
– Твоя правда, – с горечью в голосе согласился Бессмертный.
– А мне пора избушку на место ворочать. Ох и истосковалось старое сердце по родным сосенкам! Кощей, – сменив мечтательность на суровый взгляд, Яга обратилась к колдуну, – не забудь, что обещал мне.
Бессмертный помрачнел еще больше и едва заметно кивнул старой ведьме. Недовольно покачав головой, Яга зачем-то одарила меня участливым взглядом и зашагала в сторону леса.
– Снова тайны, – растирая озябшие руки, жалела, что не прихватила рукавицы.
– Голубушка моя ненаглядная, – жених вернул былую сладость в речи, – пообещал этой нечисти лесной, что поведаю все как есть. Раз согласилась стать женой мне, царицей государству, верно будет тебе знать.
– Что-то невесел ты. Правда такая горькая?
Колдун расхаживал по скользкому мосту, тяжело вздыхал и все никак не решался развеять туман над тайнами. Теплые чувства к жениху начинало перебивать бурлящее исступление – умеет Кощей затянуть момент. Когда мои пальцы окончательно сковал мороз, а душа готова была выпрыгнуть от нетерпения. Бессмертный, наконец, изволил заговорить:
– Уговор у меня со Смертью вышел в Глухомани, что ровно через год пожалую в Навь на вечную службу – такова была цена за жизнь ребенка.
– Как же ты согласился? – По озябшему телу прокатился раскаленный испуг.
– А ты, душа моя? Ты бы не согласилась? – Ладони жениха аккуратно коснулись моих щек.
– Не ведаю, и представить не могу. – В сердце разгорался настоящий пожар. – Выходит, ты обманул меня. Обманул, Кощей!
– Прости, голубушка.
– Ты понимаешь, что натворил? – Одернув руки колдуна, я попятилась. – Не будет у нас с тобой счастливой жизни, у государства не будет царя-батюшки. Зачем ты людей разбудил? Чтобы оставить?
– Не одних оставляю, Василисушка. Ты теперь надежа их, царица-матушка.
– Я – надежа!? – Хотелось разреветься и засмеяться одновременно. – Да ты, суженый мой, видать, умом тронулся! Сельская девка я, домовуха. Сам говорил, что не народился еще человек, что с землями твоими совладает а теперь меня на трон сулишь.
– Ты станешь мудрой правительницей, если пожелаешь.
– А вот это ты видел? – скрутив фигу, с обидой сунула прямо под нос Кощею.
– Хорош! – Жених сурово сдвинул брови. – Не было у меня выбора, Василиса. Как глаза той матери на меня смотрели вспомню, аж во рту горько.
Бессмертный помрачнел пуще прежнего. Казалось, бледная кожа приняла серый оттенок, глаза вмиг поблекли. Охальничать расхотелось, зато захотелось бежать куда глаза глядят – подальше от горьких новостей. С тяжелым камнем на шее мечты тонули в омуте правды. Душа чуяла, сердце беспокоилось, да только не могла подумать, что так все обернется. Не быть мне женой счастливой рядом с мужем до конца дней. Только доля подарила счастье, как обратно воротить собралась.
– Пойду, Кощей.
– Куда же ты, голубушка? Люди нас ждут.
– Тебя ждут, царь-батюшка, – на глазах предательски наворачивались слезы, – а мне надо бы одной время скоротать. Не жди.
Ноги несли сами. Утопая в сугробах, растирала замерзшими пальцами слезы по щекам. В сапоги туго набился снег. Каждый шаг давался все тяжелее, я падала. Поднимаясь, всхлипывала громче – не то от горя, не то от бессилия. Продрогла насквозь, но холод не сравнить с черной кручиной в сердце.
Как же так? Все, что могло быть у нас с Кощеем, растворилось вмиг. Сосулькой по весне растаяло, снежинкой на ладони исчезло. Пусть не мог колдун иначе, но почему раньше слова не сказал, утаил? Чувства к жениху с каждым днем крепчали, на каждый его вздох мое сердце отзывалось, а он меня на трон готовил. Может, и не люба я ему вовсе? Предложил жениться так, от скуки, а потом вот и надобность случилась. Как он в простушке– деревенщине государыню увидал? Зачем царство разбудил? Нашел правительницу лешему на смех, кикиморам на потеху. Спал себе народ, горя не знал, а теперь при царе-батюшке и пожить толком не успеют. Что у Кощея в голове творится? Один черт ведает, а может, и ему неизвестно.
Ветер все настойчивее шевелил пушистые кроны сосен, сдувая с хвойных лап морось снега. Холодный, колючий, он лип к одежде, делая ее все тяжелее. Сил идти не осталось, плакать и подавно. На лице тонкой коркой льда застыли слезы, ноги совсем не слушались. Упала на колени в густой снег и повалилась на землю. Захотелось спать. Тело окутал покой, горе словно замерзло вместе со мной, застыло льдинками на ресницах.
– Рановато, девица, тебе со Смертью встречи искать.
Детский звонкий голосок резанул слух. Быстро ступая, хозяйка голоса приближалась ко мне. Подняться, чтобы разглядеть кто это, не было ни сил, ни желания. Босые ножки мелькнули мимо моего лица, и девочка лет десяти от роду в простенькой льняной рубахе улеглась в холодный сугроб рядом со мной. Расчистив тонкими руками снежную преграду между нашими лицами, она уставилась белесыми глазами.
– Не время, говорю, помирать тебе, – совсем не детская ухмылка мелькнула на бледных губах ребенка.
– Я и не собиралась, – язык еле-еле ворочался, говорить было откровенно лень.
– Не думала, не гадала, а мне бегай по лесам, – буркнула девочка. – Смерть за тобой пожаловала, Василиса Дивляновна.
– Сама говоришь – не время. Зачем тогда пришла?
– Это ты мне поведай. Не твой час помирать, а мне явиться пришлось. Может, дело какое ко мне есть?
– Разве что заберешь меня вместо жениха.
– Ой, развеселила!– смерть залилась задорным детским смехом.– Забрать тебя вместо Кощея? Он колдун знатный, тысячу лет землю топчет – добрая пожива. А ты кто? Невеста Кощеева – и вся радость. Нет уж, такая мена не интересна.
– Авось, сыщется то, что тебя больше Бессмертного увлечет?
Девочка поменяла веселье на задумчивый тяжелый взгляд. Ветер в верхушках сосен приутих вместе со смертью.
– Есть кой-чего. – наконец, выдала девочка. – Умаялась я целую вечность нитки резать, жизни человеческие обрывать. Нет мне покоя, нет отдыха. Для того и хочу в услужники Кощея получить, но твоя воля сильна, Василиса. Раз не побоялась меня, отважилась просить за жениха – будь по-твоему. Раздобудь для меня башмачки, но не простые, а чтобы впору пришлись и сносу им не было. Коли исполнишь мой наказ, прощу Кощею долг, а не исполнишь – заберу на вечное услужение. Срок даю до дня, когда Бессмертный в Навь явиться должен.
