Текст книги "Серпомъ по недостаткамъ (СИ)"

Автор книги: Луиза Франсуаза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 45 страниц)

На этот раз моим попутчиком стал некто Киселев Афанасий Петрович, бывший приват-доцентом Императорского Технического училища. О нем я несколько раз слышал от своих инженеров, это училище закончивших: его характеризовали как преподавателя въедливого, но дело знающего. Я же обратился к нему, поскольку в разговорах промелькнуло упоминание о том, что когда-то кому-то он проектировал шахты где-то в Тульской губернии.

Афанасий Петрович на мое предложение заняться практической деятельностью ответил категорическим отказом – и упорствовал в своем мнении ровно до момента, когда я озвучил размер заработной платы. Жалование приват-доцента составляла всего сто пять рубликов в месяц, и это считалось очень неплохими деньгами – даже при том, что почти три месяца летом жалование не платилось. Поэтому за тысячу в месяц русский приват-доцент был готов оправиться хоть в пустыню Гоби (причем – пешком).

Вот меня всегда удивляло одно: сначала Волга впадает во вдвое большую ее Оку, а немного погодя – вообще сбоку в полтора раза превосходящую ее Каму. Но в Каспийское море впадает все же Волга.

Кама – не Волга. Даже в такое суровое лето воды в реке было достаточно, и через три дня после нашего туда приезда в Пермь прибыла новинка Царицынского судостроения – пятисоттонная самоходка "амазонской" серии "Маронья". В отличие от каспийских рефрижераторов на ней не было шестиметровой высоты борта, а капитанская рубка вообще стояла на двух "подпорках", установленных вдоль бортов. Конструкция на первый взгляд совершенно дурацкая, но брат-близнец этой баржи, "Токантин", сейчас готовился работать железнодорожным паромом на линии Свияжск-Казань. Да и просто разгружать такую баржу на необорудованном берегу было очень удобно – а нам предстояло делать именно это.

Чтобы не усложнять ситуацию, сначала я направился с визитом к Пермскому губернатору. Дмитрий Гаврилович Арсеньев, насколько я разузнал, человеком был суровым, но справедливым. Заботился о развитии подведомственных ему территорий – ранее, в бытность военным губернатором Амурским, очень много чего там полезного сделал. Ну а в Перми он особо заботился о поддержании правопорядка, в частности – учредил специальную фабрично-заводскую полицию.

Поскольку сам он, по слухам, носился по губернии как электровеник, лично проверяя как идут дела, то в качестве небольшого подарка я привез автомобиль – близнец УАЗика. А в довесок к нему – десять мотоциклов с коляской, для нужд полиции. Встретиться с губернатором оказалось довольно просто: я пояснил секретарю, пытавшемуся меня направить в канцелярию для записи на прием, что и к царю без записи в гости прихожу. Секретарь как-то недоверчиво хмыкнул, но губернатору о моем приходе доложил – и Дмитрий Гаврилович буквально через пять минут меня пригласил в кабинет, где я озвучил список доставленных даров.

– Вам не кажется, молодой человек, что ваши так называемые подарки как-то корыстно выглядят? – не очень приветливо прокомментировал сказанное мною Арсеньев.

– Да я вам больше скажу, Дмитрий Гаврилович, я их исключительно из личных корыстных интересов и привез сюда. Ведь я собираюсь купить кое-какую собственность, строиться буду – и мне было бы очень неприятно, если разбойничающие элементы что-то украдут или поломают – а я с таким уже сталкивался. Поэтому везде, где я веду деятельность, я стараюсь максимально помочь силам правопорядка охранять мою собственность. Но не путем выставления, скажем, особой полицейской охраны у моих домов – это, во-первых, бесполезно, а во-вторых, малоэффективно: мне дешевле мужиков с дрекольем нанять. Но если полиция создаст атмосферу всеобщей безопасности, пресекая антиобщественную деятельность на корню, то такой подход даст мне больше гарантий в том, что мои интересы не пострадают. Нельзя быть единственным сытым в толпе голодных, нельзя получить персональную безопасность когда все вокруг пропитано криминалом. Я же просто облегчаю полиции ее работу – а полиция, свою работу выполняя лучше, помогает мне.

– Интересно вы рассуждаете: вроде как бы во взятке каетесь, а разобраться – так все на пользу делу действуете. Но с другой стороны, ладно – мотоциклы ваши полиции действительно весьма полезны будут. А мне автомобиль дарите – тоже, скажете, для государственной пользы? – Арсеньев уже явно веселился.

– Нет, опять исключительно для моей. Вы, насколько я знаю, много делаете для поддержания порядка среди рабочих. Но это очень не нравится разным, извините за неприличное слово, революционерам. Зимой вон министра застрелили, за наведение порядка в университетах. И ведь люди вроде воспитанные – а вот тебе! Я же в губернии собираюсь закрепиться надолго, планов у меня много. И надеюсь, что мы и далее найдем общие интересы для дальнейшего сотрудничества. Однако мне было бы очень неприятно каждый раз, приезжая в губернию, знакомиться с новым губернатором... а автомобиль – он же не только быстрее кареты ездит. Его и пулей не пробить – по крайней мере ни один пистолет его даже в упор продырявить не может. Думаю, он и бомбу выдержит – из тех, что революционеры эти сделать могут.

Арсеньев хмыкнул, но от комментариев воздержался:

– Ну а что вы намереваетесь купить? И что строить думаете? Вы сказали, что планов у вас много...

– Для начала – займусь соляным делом. Хочу в Соликамске или недалеко от него купить участок, и начать добычу всерьез. И на этой соли начать химическое производство.

– Соду выделывать собираетесь? Так Любимов и Сольве вас задавят, у них-то вон какой завод уже выстроен!

– Любимов и Сольве пока что милостью моей не разорились. У меня завод втрое больше их соды делает, да я сейчас еще два строю. Только соду не продаю – вы и сами не захотите, чтобы в губернии появилось ещё тысяча безработных, когда в стране голод.

– Недород, молодой человек, – неожиданно жёстко возразил губернатор.

– Пусть недород, сути это не меняет. Прошлой зимой я в губернии только Саратовской недородающих миллион кормил – и в губернии народ с недорода не вымирал. В других местах, где заводы мои или земли – еще двести тысяч кормил. А где не кормил – народу-то поубавилось. Так что незачем мне вешать себе на шею и тех рабочих, что Любимов с Сольве сейчас кормят. Думаю, что по Пермской губернии мне и без них кормимых хватит.

– Вы кормили миллион человек? Я знаю, что князя Мещерского государь особо отметил, но...

– За то, что мне не мешал. А в этом году – и вас отметит. Да и в следующем: следующий год как бы не хуже нынешнего будет.

– Вы так думаете?

– К сожалению, я знаю. Так же знаю, что за дело, за губернию вы болеете, но возможности у вас все же ограничены.

– А у вас – неограничены? – недоверчиво хмыкнул генерал.

– Тоже ограничены, но, пожалуй, их у меня побольше будет. Возможностей. Так что еще раз повторю, уже совершенно серьезно: у нас есть очень много общих интересов, и мы обречены на сотрудничество. Сейчас я буквально на минутку к вам зашел, почтение засвидетельствовать и подарки отдать. Но, думаю, довольно скоро нам нужно будет встретиться уже для обсуждения серьезных вопросов.

Арсеньев задумался, но буквально через полминуты задал вполне конкретный вопрос:

– А в Соликамске вы что приобрести сейчас желаете?

– Участок десятин хотя бы в сто-двести, а лучше – в пятьсот, и желательно с выходом к реке.

– Рядом с городом, между Соликамском и деревней Нижние Борова лежит казенная земля – он подошел к большой карте губернии, висящей на стене – вот тут. От реки и вот до сюда...

– Если можно было бы версты на четыре-пять вглубь...

– Так это выйдет тысячи две десятин.

– Мне чем больше, тем лучше – с земли же еще и рабочих кормить. Продадите две тысячи?

– Да, вам палец в рот не клади. Хорошо, я распоряжусь, завтра все документы на купчую подготовят. Земли тут второй категории, по восемь рублей, если я правильно помню. Я бы отдарил, но сие есть собственность не губернская, а казенная...

– Дмитрий Гаврилович, давайте не будем создавать неловкости в наших отношениях. Дело есть дело, и не стоит его портить из-за копеек. Я вполне платежеспособен, да и не даурский какой-нибудь хан, чтобы мои подарки мне же и отдаривали.

– Ну что же, желаю успеха, Александр Владимирович!

– Спасибо! Был очень рад встрече с вами. Я, вероятно, снова приеду в Пермь через месяца полтора-два. И если вы сможете тогда что-то сообщить о голодающих деревнях, мне это сильно поможет... если это будет максимально полная информация. Я, конечно, и сам могу информацию собрать, но на самодеятельность такую потрачу слишком много ценного времени, а у вас же наверняка есть чиновники, которые только этим и занимаются.

– Хорошо, я постараюсь сделать ее... полной. Буду ждать новой встречи!

Через три дня "Маронья" доставила нас в Соликамск. Город меня удивил: при населении в четыре тысячи (меньше, чем в Ерзовке) он был очень даже городом. В нем был даже ботанический сад! Гостиницы тоже были вполне пристойными, но – главное – был телеграф. Его вообще-то всего года два как провели, но теперь связь с миром обеспечивалась нормально. И мы этой связью тут же и воспользовались: "Токантин" в испытательный рейс отправился именно в Соликамск. Навигация заканчивалась, а для строительства шахты (нормальной в моем понимании) был нужно очень много бетона: строить шахту с деревянным срубом в стволе в полуверсте от Камы в намывном грунте я счел мазохизмом.

Вот правда местный народ отнесся к нашему появлению настороженно. Настолько настороженно, что на разгрузку "Мароньи" людей нанять не получилось, пришлось своими силами разгружать. Хорошо еще, что два десятка строителей приплыли с нами: были у меня веские основания считать, что специалистов-бетонщиков в Соликамске найти не удастся. Так что пока Киселеву придется обходиться "своими силами", а на "Токантине" еще тридцать мужиков приедут – справится.

Еще через два дня "Маронья" доставила меня (и воспользовавшегося попутным транспортом полицейским – околоточным надзирателем из Пермского губернского управления, который доставил в Соликамск какие-то ценные указания от начальства) обратно в Пермь, откуда я уже поездом отправился домой.

И успел вернуться к замечательному событию: наконец заработал гидролизный завод на левом берегу Волги напротив моего "родового поместья". Завод этот строился еще с прошлой осени, и именно для доставки сырья к нему была выстроена первая железная дорога – но тогда была запущена только небольшая опытная установка, перерабатывающая тонн пять соломы в сутки. Тоже неплохо, но пятнадцатого сентября был запущен промышленный комплекс по переработке уже пятидесяти тонн ценного сырья. Причем – гораздо более "промышленный", чем я планировал вначале.

Если бы меня спросили, каким одним словом охарактеризовать Юру Луховицкого, то я бы ни минуты не задумываясь, ответил бы просто: "жадный". Юра был просто патологически жадный: ему каждая напрасно потраченная калория, каждый крошечный кусочек неиспользованного сырья доставляли просто физиологические мучения. Именно поэтому в спроектированном им содовом заводе был введен тройной цикл рекуперации аммиака, а сода получалась чуть ли не вдвое дешевле, чем на знаменитом заводе Любимова в Березняках. Поэтому, когда Березин пожаловался на острый недостаток воды в Крыму, Юра спроектировал опреснитель, потребляющий в час один пуд угля и выдающий две тонны пресной воды. И мало что спроектировал – он его на заводе Барро и построил всего лишь за месяц!

Ну а теперь он, по своей жадности, выстроил завод, который из тонны соломы вырабатывал почти семьдесят килограммов чистой пищевой глюкозы и четыреста килограммов сухих дрожжей.

– Понимаешь, – объяснял мне Юра, – в соломе целлюлозы почти что шестьдесят процентов, и теоретически всю ее можно перевести в сахара. Даже можно перевести все в глюкозу, но это получится слишком дорого: если выработанный из этой глюкозы спирт пустить на топливо для установки, то топлива этого не хватит. Так что большая часть все же остается на полисахара, которые дрожжи потребляют для роста, нам же корм для скота нужен, спирта для резины у нас достаточно. Но кормить скотину глюкозой – слишком расточительно. Я тут по методу Симонсена первый контур пустил, очень эффективно получается: два пуда кислоты на тонну соломы сразу дают четверть тонны сахаров, из которых до сорока пяти килограммов уже глюкоза. Но ведь жалко же: половина целлюлозы не используется, так я очищаю остаток от лигнина – в пересыщенной соляной кислотой обрабатываю. Ее-то можно почти полностью рекуперировать, так что ее тратится на втором этапе меньше двух килограммов – а сахаров еще двести килограмм выделяется. Жалко, что азотистых соединений не хватает, дрожжи все равно весь сахар потребить не могут, ну да спирт, хоть и ведро с тонны соломы, тоже на пользу идет. Ты не знаешь, где бы нам побольше карбамида найти? А то приходится в бродильные чаны куриный помет сыпать...

Все установки Луховицкого отличались тремя параметрами: они были очень большими, очень дорогими и безумно эффективными. Настолько эффективными, что про первый и особенно второй параметр все забывали почти сразу: нынешний завод обошелся в шестьсот восемьдесят тысяч рублей, но только три с половиной тонны глюкозы в сутки – при рыночной цене в рубль за фунт – окупали все строительство меньше чем за три месяца. А с учетом стоимости вырабатываемого корма для скота завод вообще за месяц должен был окупиться полностью.

– А куда ты лигнин деваешь? – в прежней жизни я слышал, что различные ЦБК именно лигнином Байкал-то и травили.

– А лигнином я завод и топлю. Точнее, делаю из него уголь – Камилле все, что возгоняется, зачем-то очень нужно, а уж полученным углем и топлю. А остатки угля – тоже Камилле отдаю: она из него какие-то фильтры делает.

– Ты с заводом, я смотрю, закончил? Тогда у меня к тебе есть еще одно небольшое дело: для Соликамска мне нужна установка, чтобы разделять соль от хлористого калия, или хлористый калий от одноименного магния. Там тоже все время рассолы нужно сначала нагревать, а потом охлаждать, я тебе сейчас все подробно расскажу...

Год – в сельскохозяйственном смысле – завершался удачно. Несмотря на засуху средний урожай пшеницы составил четырнадцать центнеров с гектара, а ржи – двенадцать (ну не южная это культура – рожь). С капустой, конечно, вышел полный облом, но вот морковка не подкачала, да и сентябрьский урожай редиски позволил крестьянам немножко компенсировать потери: в среднем семья на поливаемых огородах собрала ее пуда по два. Урожай, конечно, невелик – но все же определенное подспорье для тех, кому просто жрать нечего, да и пара пудов засоленной ботвы – это тоже хоть и неважная, но вполне себе еда – а редисочная ботва в щи не хуже капусты идет, сам едал. Так что, хоть смешно и звучит, но почти сотне тысяч крестьян редиска месяц пропитания обеспечила – ну а морковка еще пару месяцев голодными не оставит.

К исходу сентября и финансовая составляющая хозяйства заметно поправилась: Серов в Коврове довел выпуск новых мотороллеров до запланированного объема пятьдесят штук в сутки – что чистой прибыли обеспечивало (в основном из-за рубежа, конечно) почти полмиллиона рублей ежемесячно. Но больше всего порадовали трактора: ежедневно Ключников отправлял потребителям по шестьдесят "Бычков", причем у нас появился и торговый агент в США. Цену пока удавалось держать практически на прежнем уровне, трактор уходил с завода по цене в четыре тысячи восемьсот рублей при себестоимости в тысячу сто – что в месяц приносило больше шести с половиной миллионов. Конечно, "конкуренты" не дремали – какая-то компания во Франции начала выпуск похожих машин, продавая их на треть дешевле, да и из Германии шли слухи о готовящемся производстве. Но на моей стороне были два существенных преимущества. "Бренд" – все же про "Бычка" народ уже что-то второй год слышит, и качество – за полтора года производства были "излечены" очень многие "детские болезни" моторов и вообще тракторов в целом. Вдобавок мы очень сильно улучшили репутацию именно "бренда" тем, что в течение трех лет гарантировали бесплатную замену вышедших из строя моторов – а редко кому удавалось "убить" даже первые, несовершенные моторы за год. Новые же три года выдерживали практически наверняка.

Производство тракторных моторов – и керосиновых, и бензиновых – было в сентябре окончательно перенесено в Ярославль. Туда же переехал и Володя Чугунов вместе со всей своей "резиной", а на высвободившихся площадях было налажено производство двух новых машин. Первая – модификация "Муравья" с семисильным мотором и двухступенчатой коробкой передач, и это "будку на колесах" по триста семьдесят пять рублей, выпускаемую по десять штук в сутки, буквально в драку разбирали отечественные покупатели – уж больно она пришлась по душе владельцам различных магазинов. А вот вторая машина была уже "предметом роскоши", и я постарался сделать ее как можно больше похожей на прототип. Прототипом же машины была "инвалидка", знакомая каждому по фильму Операция"Ы", и этот агрегат, с двухцилиндровым мотором сил так в десять-двенадцать (обороты были ограничены до двух тысяч шестисот) и трехскоростной коробкой передач я планировал вывести на рынок по тысяче рублей. Пока что производство только налаживалось, но уже в начале октября я надеялся, что штук десять в день выпускать получится: двухцилиндровый мотор уже был отлажен в производстве, его ставили на тяжелый мотоцикл.

В октябре же – правда в самом конце октября – планировалось и завершение строительство уже моей железной дороги от Волги до Дона. Узкоколейка вообще строится быстро, в особенности если строится она в чистом поле силами сотни мужиков на километр, и ее почти уже и закончили (правда, пока лишь один путь). А сейчас Иван Михайлович Лоскутов занимался, вероятно, самым увлекательным делом в жизни: не прерывая движения по дороге строил железнодорожный мост в чистом поле. Мост строился железобетонный, и, вроде бы, это был первый такой железнодорожный мост, поэтому дело было действительно интересным. Ну а когда он будет закончен, останется прокопать под ним проем и проложить там рельсы.

Все это было очень интересно, но мне интереснее все же было повозиться, наконец, с новыми моторами. Старые – усилиями Ключникова и Рейнсдорфа – были, наконец, доведены до работоспособного состояния. Причем в деле доведения моторов очень много сделал Комаров: он, своими постоянными анализами металла, наконец выяснил те составы сталей и чугунов, которые не ломаются. А когда я вдруг вспомнил, что в клапана для лучшего теплоотвода заливается натрий, то моторы стали, наконец, работать гораздо больше двух месяцев без перерыва.

После того, как Валера Тимофеев построил опытный образец своего мотора, давдцатичетырехлитрового монстра на четыреста с чем-то сил, Илья официально уволился с железной дороги и перешел ко мне – проектировать дизельные локомотивы. Причем он спелся с Африканычем и теперь проектировал дизель-электровозы на четыреста и восемьсот лошадиных сил (второй – с двумя моторами и генераторами). Мне такие монстры были и нафиг не нужны, да и мотор пока существовал в единственном (и не очень работоспособном) экземпляре, но кто его знает, что в будущем пригодится? А поскольку идеи свои Илья "обкатывал" на двух строящихся для новой дороги двухсотсильных тепловозиках, мне его проекты не мешали, и я увлеченно занимался новым мотором с водяным охлаждением.

Хотя, по большому счету, мотор новым не был, просто сильный износ цилиндров и необходимость их постоянного ремонта естественным образом привели меня к старой (для меня) идее делать блок цилиндров не монолитным, а со вставками. Чугунные "пистоны" очевидно были слишком хрупкими для того, чтобы их запрессовывать в корпуса, и сами цилиндры естественным образом превратились в стальные – то есть точно такие же, как были в моем первом моторе. Вот только размер их был теперь выбран исходя из ранее придуманной идеи хонингования блока на старом станке – Саша Белов уже наладил выпуск труб внутренним диаметром в восемьдесят четыре миллиметра, и теперь под эту трубу "доводился" существующий мотор для автомобилей.

Доводился он в двух вариантах сразу – на четыре цилиндра в ряд (получался мотор в сорок с небольшим сил) и V-образная "шестерка" (мощностью в шестьдесят пять лошадок). То, что моторы выходили менее мощными, чем предыдущий вариант, было объяснимо: все же материалы в этом времени стабильностью свойств не отличались, и максимальные обороты были снижены с пяти до двух тысяч восьмисот оборотов. Судя по набранной почти за два года статистике, в таком варианте двигатель мог проработать пару дет без капитального ремонта – а это было уже очень неплохим достижением.

Собственно, моя деятельность по доводке мотора сводилась к придумыванию различных методик его испытания, а так же к расчетам нескольких вариантов коробок передач – появилась вполне своевременная мысль о необходимости строительства и настоящих грузовых автомобилей. Сейчас никто рекордной скорости от грузовиков не ждал (немцы вон – наладили выпуск грузовика, бегавшего со скоростью вообще двенадцать километров в час и радовались), так что коробки я готовил на четырехтонку, бегающую со скоростью до пятидесяти километров, и на машинку-копию ГАЗ-51, которая – по моим прикидкам – сможет и семьдесят пять выдать. В деле ее создания отметились и присланные подполковником Карповым два отставных инженера-артиллериста. Конечно, опыта проектирования грузовиков у них никакого не было, но один – Евгений Журавлев – принимал участие в проектировании лафета для трехдюймовой полевой пушки, а второй – Михаил Харитонов – после выхода в отставку несколько лет работал над модернизацией американских паровых экскаваторов (механических лопат, как они сейчас именовались) для нужд саперных войск. То есть общий уровень знаний и навыков был у них довольно высокий, и новым делом занялись не только с энтузиазмом, но и изрядным профессионализмом.

В общем, дела наладились. Урожай был собран, техника планово ремонтировалась на заводе, новых технологических прорывов не намечалось – и даже нигде не банкротились годные для приобретения заводы и фабрики. Так что с конца сентября жизнь приобрела, наконец, столь необходимую предсказуемость и плавность течения. И даже утренние посиделки на кухне, в которых периодически стали принимать участие и Илья и Еленой Андреевной, стали восприниматься как именно завтраки в семейном кругу, а не как поводы сорваться с места и мчаться через полстраны. Даже Камилла все реже грузила окружающих химической терминологией – хотя все же обсуждение планов на день и оставалось основной темой утренних разговоров.

В октябре, когда в очередной раз ко мне на завтрак пришли Архангельские, Илья пожаловался:

– Я вот одного не могу понять: каждый день я говорю рабочим одно и то же, и каждый раз они что-нибудь, да перепутают. Может тебя они лучше послушают? А то я им уже четыре дня объясняю, что желтым проводом нужно к минусу подсоединять, а красным – к плюсу, и в конце дня выясняется, что опять кто-то перепутал и испытания начинать нельзя...

– Да запиши ты свои указания на пластинку да крути им ее через граммофон каждые полчаса.

Машка вдруг задала мне очень неожиданный вопрос:

– Саш, а вот машину, чтобы пластинки к граммофону делать, ты можешь построить? Сейчас Анюта и Сонька так сами смешно поют – вот я и думаю, если пластинку с их песнями сделать, а потом уже им послушать давать, так они тоже порадуются. А то я граммофон купила, а слушать можно только песни, что продают. Ты же знаешь как песни в пластинки превращают?

Я на секунду задумался, пытаясь осмыслить вопрос. Мы же про тепловоз говорили, при чем тут песни? Наконец, до меня дошло:

– Знаю, но мы сделаем немножко иначе. И ты мне в этом очень сильно поможешь, договорились?

– Хорошо, я помогу. А когда?

– А об этом нам сейчас скажет Камилла. Женщина-химик, ответь на важнейший для нашей молодежи вопрос: как у тебя обстоят дела с производством полиэтилентерефталата?

– Хорошо обстоят, а тебе сколько нужно?

– Много. Ты не знаешь, Юра сейчас у себя?