Текст книги "Серпомъ по недостаткамъ (СИ)"

Автор книги: Луиза Франсуаза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 45 страниц)

Отказываться от великой чести стать уругвайским гражданином я не стал – ведь теперь "в любой стране мира посол Восточной Республики (так страна называлась официально) придет вам на помощь в трудную минуту". Но – главное – теперь на купленную земличку никто не сможет претендовать: в Уругвае действовало в отношении земли "американское право", то есть если в отсутствие хозяина кто-то пять лет на ней будет вести хозяйство, то может землю забрать себе. Но это лишь в случае, если хозяин – не гражданин. Я поначалу было удивился, но алькальд мне пояснил, что "граждан" в стране с почти миллионом жителей будет тысяч сорок – это лишь те, кто имеет право "избирать и быть избранным", для чего имелся имущественный ценз – и я его прошел.

По поводу "обретения нового гражданства" пришлось устроить званный обед (на который пришлось потратить одну десятую от сэкономленного за счет мотоцикла на покупке поместья), но потратился на него я очень не зря: познакомился с уважаемыми людьми и узнал много нового и интересного. Например то, что уголь в Монтевидео стоит примерно раз в пять дороже чем в Ресифи: ну нет в стране угля. То-то я удивлялся, что в порту почти одни парусники стоят! Ладно, сейчас это не очень важно – у меня в трюме угля до Дакара доплыть хватит. Гораздо интереснее оказались "новые знания" о местном сельском хозяйстве.

Сельское хозяйство в Уругвае было. И кормило исправно все девятьсот тысяч населения, из которого больше восьмисот как раз кормильцами и были: крестьяне, однако. Но так как природа крестьян баловала, то и они не утруждались, поэтому приобрести тут хотя бы пару тысяч тонн пшеницы – чтобы не пустым обратно плыть – было практически невозможно. И уж тем более – весной. И это было очень досадно.

Еще более досадным оказалось то, что и с деревом (в качестве стройматериала) было тут совсем не как в Царицыне. Дерево конечно было, только вот строить из него невозможно, оно только на дрова годилось. Для строительства деловую древесину покупали в Буэнос-Айресе, куда его сплавляли по рекам опять же с отрогов Кордильер. Что было сильно недешево, поэтому и строили тут в основном из камня – тут даже у последний пеонов домики каменные были. Так что удачно захваченные "щитовые домики" местных пейзанам дворцами покажутся – но десяток сараюшек по пятнадцать квадратных метров на почти восемьдесят человек – это явно маловато будет. А в поместье стоял лишь полностью ободранный двухэтажный домик. Отремонтировать – можно, но тогда уже и сараюшек не останется, а народу-то где-то минимум полгода жить надо!

Так что после завершения ремонта машины пришлось послать "Лю Гелль" в Аргентину. Сто миль – немного, шесть часов ходу. Но пока найдешь все нужное, пока купишь и погрузишь – в соседней стране народ тоже перегружать себя работой не желал. Так что пришлось мне в Уругвае задержаться ещё на десять дней, что знаний мне сильно добавило.

Местные мужики из соседней деревушки для моих крестьян домики (метров по пятьдесят, да еще с такого же размера "верандой" с тростниковой крышей) построили за неделю. Десять домиков для казаков, с двумя маленькими спаленками внутри и восемь – для "механизаторов" (тут спален не предусматривалось). За строительство каждого я уплатил по три рубля серебром – и это с "материалом исполнителя работ"! Оказывается, труд тут вообще ничего не стоил. То есть стоил, конечно – но даже грузчик в порту за сутки мог заработать копеек пять на наши деньги, а скорее – три. Но все же лес из Аргентины мы не напрасно везли: надо было еще и гаражи для сельхозтехники строить, да и конюшни те же – тут и камышовая крыша не пойдет, стропила нужны нормальные, да и дом в усадьбе починить – тоже бревна нужны: климат тут теплый, за несколько лет без крыши в доме все перекрытия сгнили напрочь.

Впрочем, дожидаться окончания строительства и ремонта я не стал, и, сразу после разгрузки закупленного в Аргентине я отправился обратно. Со мной возвращался лишь Березин – Станислав Викентьевич остался руководить выращиванием урожая, в Мухонин – переводчиком. Березин до самого Ресифи сиял как начищенный пятак: в Буэнос-Айресе он не только затоварился лесом, но и совершил "сделку века": он поменял полторы тысячи тонн донецкого антрацита на две тысячи тонн бобов. То есть черной фасоли, хотя местные именовали это не frijoles, а именно habas. Да , и в Аргентине уголь недешев...

После Ресифи, когда в угольные ямы был загружен уже местный уголек, сияние его слегка угасло: в шторм-то было незаметно, а в хорошую погоду вонючий какой-то дым быстро пропитал все помещения судна. Да и пар держать на нем было сущее мученье, быстрее шестнадцати узлов кораблик разогнать не удавалось. Но тем не менее до Дакара доплыли, а там уж рукой подать и до дома.

Руку мы подавали еще две недели, потому что при отсутствии почти сотни "добровольных помощников" на борту бункеровка что в Дакаре, что в Алжире занимала по двое суток с хвостиком. Однако восьмого ноября "Лю Гёлль" пришвартовался в Ростове, и первое мое заграничное путешествие закончилось. Ещё сутки – и голова моя встретилась с подушкой в уютной квартирке "инженерного дома".

А утром меня разбудили женские голоса в кухне: довольно печальный – Дарьи и радостный, с прорывающимся смехом – Камиллы.

– Об чем смеемся? – поинтересовался я, заходя в кухню.

– Да я вот, Александр Владимирыч, решила за завтрак бобы эти иноземные вам сварить – но они уж час варятся, а все как каменные! – пожаловалась Дарья. Я уж думала, что не для еды они, по какой иной надобности вами привезены, а я испортила их...

– Да говорят тебе, не бобы это, фасоль. Только какая-то слишком твердая, ее варить небось часа три нужно... – Камилла повернулась ко мне – А зачем ты ее привез? Она что, вкуснее нашей?

– Там, оказывается, пшеницу и вовсе не продают, так Березин, рабочим и крестьянам на прокорм, фасоль закупил. А так да, вкусно – только я нашу не ел еще, какая вкуснее – не знаю.

– Ладно, ты, Дарья, не волнуйся – упокоила неудачливую повариху Камилла, – я специально на обед зайду фасоли поесть. А ты, Саш, давай заканчивай завтрак и пошли в лабораторию. Я тебе должна кое-что показать...

– Да отстань ты от Александра Владимирыча, – заступилась за меня Дарья, – дай отдохнуть человеку! Слыхано ли дело – почитай два месяца в дороге!

– Ну ладно, тогда, Саш, я за тобой завтра зайду. А ты бы тогда в Ерзовку, что ли, съездил – Евдокия от тебя чего-то срочно хочет. А делами всяко лучше завтра заниматься – отдохнешь хоть с дороги.

Да, отвык я уже от Камиллы за завтраком... Так, а где остальные?

– Так Машка-то сейчас к нам не ходит, каникулы у нее. Она нынче с семи часов уже на заводе, если нужна – то сразу на стекольный кого и пошли – поделилась сведениями Дарья. – А Мария Иннокентьевна нынче в отъезде, с Герасим Данилычем они в Калугу уехали. Вернуться обещали через неделю уже – и, попробовав в очередной раз булькающие в кастрюле бобы, с досадой добавила:

– А ты Березину своему в другой раз передай: пусть нашу фасоль покупает. На заводе-то ладно, а ежели на деревне – ну где крестьянину столько дров-то найти, чтобы три часа фасоль эту проклятущую варить?

Да, получилось что-то не совсем удачно с этими бобами. Да и Машки нету: от работы я ее, конечно, отрывать не буду, вечером осчастливлю. А пока действительно поеду-ка я в Ерзовку: Евдокия окончательно наладив поварское хозяйство на заводе, покинула "усадьбу" и вернулась домой. Почти домой – сейчас и она, и Кузька со всеми их детишками жили (вместе с Димкой, конечно) в моей ерзовском "особняке". Люди-то они теперь не простые: Кузька за всю сеть пончиковых ответственный, Дуня – руководитель гамбургерного производства. Да и вообще, по словам Димки, скоро на работе семейственность разведут. А я Оленьке подарок привез – думаю, ей понравится. Мне – понравился.

Когда я уехал из Ерзовки в новое поместье, старое никуда не делось. Сам особняк остался именно жилым домом, а вот "сараюшки"-мастерские потихоньку превратились в небольшой заводик, на котором делались исключительно поршневые кольца. Я же тогда собирал токарей-фрезеровщиков очень высокой квалификации, да и жилье им построил неплохое – вот они и остались на старом месте. Только Чаев – в рамках общего плана электрификации станочного парка – все стоящие там станки тоже перевел на электротягу, чему изрядно поспособствовала "новая" электростанция: Гаврилов перекупил на заводе Нобелей их старый генератор когда на Бранобеле ставили новую электростанцию. Генератору было уже с четверть века, но свои семьдесят киловатт он давал – а в Ерзовке этого было вполне достаточно.

Вот только вода в Ерзовке (как, собственно, и во всем уезде) была довольно жесткая, поэтому машину запитывали дистиллированной – ну а пар конденсировался и вновь направлялся в машину. Для охлаждения конденсатора был вырыт небольшой – в четверть гектара – прудик глубиной метра в два, и вот в этом прудике вода даже зимой не замерзала. Я как раз про него вспомнил в далекой Аргентине. Точнее, в Уругвае – когда увидел в ручье тех самых болотных бобров. Потому что Леонтьев на следующий день – видимо, покопавшись уже в местной библиотеке – про зверей мне рассказал кое-что еще. Немного – но мне хватило: оказывается, по-английски звери эти назывались river rat (что понятно) или nutria – а про такого зверя я слышал еще в прошлой жизни. И даже видел – в магазине. Только не в зоомагазине, а в продуктовом, и, как бы помягче выразиться, без шкуры.

Поэтому местные пейзане были подряжены на ловлю дюжины молодых зверушек (неизвестно, сколько выживет после путешествия через океан), и за ними присматривать был приставлен единственный мальчишка-казак, взятый отцом в экспедицию. Мишка Головин (сын есаула) за зверями ухаживал хорошо и, назначенный моим денщиком, занимался зверями и на обратном пути: отец, после того, как Мухонин рассказал про постоянные гражданские войны и крестьянские бунты в Латинской Америке, решил что дома сыну будет поспокойнее.

Я же помнил, что морозы зверям нипочём – шкура теплая. Но вот подо льдом они гибнут – прорубь найти не могут. А если пруд не замерзает, то никаких проблем.

Так что я отправился в Ерзовку с подарками: выжившие десять зверят вполне в прудике поместятся. Пока побудут декоративными животными, а если размножатся – так в магазине мясо нутрий считалось (по цене судя) куда как деликатеснее мраморной говядины и кенгуриных хвостов.

По дороге зашел в подготовительных цех, где, среди всего прочего, делали и сетку-рабицу для штукатурных целей. Чернов считал это "излишеством", но мне идея штукатурить по дранке не нравилась изначально: это лишь на деревянных домах терпимо получается. Сетку, правда, плели практически вручную, очень медленно – но уж снег выпал и строительство приостановилось, так что пару сотен метров ее было готово.

В Ерзовке мужики бросились ставить вокруг прудика забор, а я пошел рассказывать Оленьке как правильно за зверями ухаживать: на обратном пути я испанский изучал по брошюрке с инструкцией по созданию койповой фермы (оказывается, в Аргентине нутрий уже начали разводить – янки проявили интерес к шкурам болотных бобров, и нужную мне брошюрку Леонтьеву удалось "выкупить" в библиотеке местного университета). Ну а чтобы Оленька ничего не перепутала по малолетству, Михаил Иванович Головин был оставлен в Ерзовке "передавать передовой опыт" – тем более дома мне денщик точно был не нужен.

Девочка зверюшкам очень обрадовалась, в особенности когда на вопрос "а они вкусные?" я честно ответил, что "очень вкусные". Да, крестьянские дети – большие прагматики, и это радует. Потому что "накормить голодающую Россию" без этих самых крестьян и их детей у меня не получится.

Поговорил насчет еды и с Дуней – она тоже в этом отношении была прагматиком. Сейчас Евдокия отвечала за все производство гамбургеров, и "отвечала" неплохо: именно она реализовала идею торговли вразнос, и теперь "царицынский бутерброд" можно было купить не только в полутора дюжинах (уже!) "пончиковых", но и на любой железнодорожной станции в пределах Саратовской губернии, а так же в Ростове и даже Тамбове. Я-то думал, что вразнос торговать ими невыгодно – ну сколько их человек донести сможет! Но если не носить, а возить в будке, установленной на трехколесный мотоцикл – то можно и до следующей станции доехать, и довезти достаточно для прибыли. Причем – без особых рисков: Дуня с "непокобелимой уверенностью" доказывала всем местным полицейским, что любой городовой имеет неотъемлемое право на пару гамбургеров в день бесплатно – я ей когда-то рассказал нечто подобное про якобы "австралийских копов" (вспомнив американские детективы). И рядовой состав полиции данный факт очень одобрил.

Но на этот раз я с ней говорил не о гамбургерах, а о фасоли – и разговор мне не очень понравился.

– Горох – он бы пригодился, или чечевица. А на бобы эти уж больно много дров нужно. А не варить ежели, так боб этот наскрозь и пролетает, хоть мой его и по новой употребляй. Зря ты бобов этих купил, не годен он крестьянину. Он, слова не скажу, скусен – но уж больно варить его морока. Ну хоть бы белых купил, они все быстрее варятся...

Домой я вернулся к вечеру, и там снова Дарья уже напомнила мне о неудачной покупке:

– А Камилла-то на обед, как и обещалась, пришла. А бобы-то так и не готовы оказались! Я-то, грешным делом, конфорку-то завернула, да снова зажечь и забыла... Но сейчас-то уж сварились бобы, давай я тебе положу...

Впрочем, получилось все же вкусно, вкуснее чем они же, но в уругвайском исполнении: Дарья не поскупилась на всякие ароматные травки. Ну и ладно, в рабочей столовой готовить будем: там печи на угле работают, сварится как-нибудь.

Следующим утром мы с Камиллой все же пошли в лабораторию. Она была – в отличие от цехов завода – в сторону Царицына, и вчера я не обратил внимание на какой-то новое строительство. А сейчас пришлось идти вдоль какого-то здоровенного забора. Это что, Антоневич решил металлургический завод тут что ли строить?

Но обдумать эту мысль мне не удалось: Камилла уже по дороге начала меня грузить своими химическими проблемами:

– Комарову нужно строить отдельную лабораторию, прямо на заводе Барро...

– Кто такой Комаров и зачем ему лаборатория?

– Ну это... он же химик из Казанского университета! А лаборатория ему нужна на заводе для экспресс-анализа, а то он состав стали определяет через час после того, как ее уже разлили. Да и шуму от него много...

– А от тебя что, мало?

– От меня – мало – совершенно серьезно произнесла Камилла, – у меня только иногда насос форвакуумный стучит – а у него в ступках образцы стали толкут!

– Ладно, решим вопрос...

– Ну вот, смотри – продолжила Камилла, после того как мы вошли в ее комнату в этом довольно немаленьком двухэтажном здании – это то, что ты задавал сделать – она показала на этот раз не банку, а небольшую колбу с чем-то белым.

– Я наверное много чего просил сделать...

– Не много, а это – сульфаниламид. Наверное – по анализу совпадает с тем образцом, что ты мне дал, но я не уверена. Может ты знаешь как точно проверить – то это или не то?

– А не цианид ли это часом?

– Ты что! – возмутилась девушка – за кого ты меня принимаешь?

– Я просто так спросил... а какой чистоты?

– Четыре девятки – Камилла уже освоила предложенную мною шкалу чистоты веществ.

Ну и кто тут должен помнить качественные реакции на всю эту органическую химию? Хотя одну-то я точно знаю. Так что, вытащив из колбы пробку, я сыпанул порошок на ладонь и лизнул.

– Ты что? Это же реактив! – а я и не знал что Камилла так умеет визжать.

– Это – стрептоцид. Ты же не просто женщина-химик, а гигант химического синтеза. Я в переносном смысле про гиганта... – попытался поправиться я. – Ты не дуйся на меня как мышь на крупу, а иди выбирай самое красивое платье и бегом в парикмахерскую делать самую красивую прическу.

– Зачем? – все же через всю ее ученость частенько проглядывала любопытная девчонка.

– Будем с тебя статую лепить. За этот стрептоцид благодарное человечество в моем лице должно поставить тебе золотой памятник, а ты же не хочешь предстать перед потомками в этом халате и непричесанная?

– Да ну тебя... – но было видно, что девушка очень польщена – Если эта работа закончена, то что следующее делать?

– Ты не спеши. Тут сколько? – я показал на колбу – Грамм двадцать наберется? А мне нужны тонны. Так что сначала техпроцесс составить и производство наладить нужно.

– Это – потом. Чтобы все это сделать, мне сначала нужен газовый завод.

– Я помню, и электростанцию на сто мегаватт. Что еще?

– Да ну тебя! Газовый завод все рано нужен: тут и анилину делать нужно много, и нафталину у нас не хватает. Опять же аммиак нужен – на содовый завод воду аммиачную приходится аж с Перми теперь возить. Ну водород конечно, и прочее все...

– И где я тебе газовый завод возьму? А главное – когда он построится-то?

– Губанов сказал, что к Рождеству достроит.

– Так... я что-то пропустил, пока плавал в Америку. Кто и почему начал строить газовый завод?

– Строить начал Губанов, Юлий Прокофьевич. Это мой сосед, бывший сосед – он в Воронеже уже газовый завод строил. Поэтому я его и попросила – так что по моей просьбе. Ну мне же нужен газовый завод!

– А, извините, на какие шиши? Завод, думаю, не три копейки стоит?

– Двести сорок тысяч – мне пока маленький завод нужен, а денег Мария Иннокентьевна мне дала. Ты же сам ей сказал, что мои запросы вне очереди финансировать?

– Ясно... А чего нового я еще не знаю?

Оказалось, что "нового" я не знал очень много. И узнавать это новое было очень интересно.

Камилла все случившееся в Царицыне после моего отъезда расписывала чуть ли не по минутам и до копеек. И, пока она вело свое неторопливое повествование, в комнату заходили какие-то девицы в белых халатах, совали ей какие-то бумажки – и Камилла одновременно с рассказом эти бумажки читала, иногда – кивала головой и отсылала девиц взмахом руки, иногда – что-то подписывала. И лишь один раз рассказ прервался и зашедшая девица получила вербальное указание:

– А теперь то же самое с ноль-пяти до одной десятой.

Из всего сказанного я понял главное: мою заповедь "не проси у Мышки денег сверх плана" нарушали все, причем в особо извращенной форме и неоднократно. Хорошо еще, что в "запретную комнату" толпой не поперлись... Но рассказ изобиловал кучей мелких деталей, которые я не хотел знать – и уже начал думать, как бы потихонечку свалить. Но Камилла (возможно заметив мои поползновения) неожиданно закончила "дозволенные речи":

– Ну а мимо завода мы как раз сюда и шли, тут он строится. Это – все... я больше ничего не тратила! Но ты от вопроса-то не уходи, а то знаю я тебя: сейчас побежишь всё смотреть да проверять, и не скажешь.

– Что не скажешь? От какого вопроса?

– Как это "что"?! Не скажешь, что мне новое придумывать как делать. Сульфаниламид... а почему ты его назвал "стептоцид"? – но я его тебе сделала. Теперь что делать?

– Стрептоцид он потому что убивает микробов, именуемых стрептококки. А делать... сделай-ка мне вот что – и, изо всех сил напрягши память, я, наконец, выдал что-то очень химическое – дихлордифенилтрихлорметилметан, вот что!

– Это тоже лекарство такое? – глазенки у Камиллы заблестели.

– Нет, это – яд. Но – хороший: убивает только насекомых. Сделаешь – и забудем мы про тараканов и клопов. И про малярию забудем, и про тиф. Потому что не будет вшей и малярийных комаров. Давай, трудись! Только осторожно: в больших дозах он и людей не очень любит.

Возвращаясь из лаборатории, я сделал большой крюк и прошелся по всей территории и завода, и жилого городка. Да, пока меня тут не было (всего два месяца, между прочим) все вокруг прилично изменилось. Был полностью достроен "второй квартал" – двенадцать рабочих пятиэтажек, поднялось здание заводской больницы (хотя пока – только коробка, рабочие как раз устанавливали окна и двери), был подведен под крышу третий "инженерный дом", а два "технических дома" поднялись до четвертого этажа и сейчас одевались в "теплушки" – так рабочие именовали утепленные леса, позволяющие класть кирпич даже в небольшие морозы.

На территории завода выросли пять новых цехов, причем один – длиной в двести пятьдесят метров: он предназначался для тракторного сборочного конвейера. Ну и газовый завод внешне был закончен – хотя предназначения большого, высотой метров в двадцать, кубического здания без окон я не понял. Ну да ладно, потом спрошу.

Возвращался я все же не домой, а в ту самую "запретную комнату", которой я стращал народ перед отплытием. В отличие от замка Синей бороды, "комната" находилась не в подвале, а попросту занимала часть первого этажа механического цеха и была большой, около ста метров, но она действительно была "запретной": в ней я занимался разработкой прототипов всего, что выпускал завод. Тут стояли разные станки – токарные, фрезерный, сверлильный – все самого высокого качества, родом из Швеции. Вдоль стен стояли верстаки, и на одном из них сейчас стоял почти готовый новый мотор – дизель, четырехцилиндровый аналог столь знакомого мне "ЯМЗ-236". Почти готовый, не хватало насоса высокого давления и форсунок было пока только две сделано, но к Рождеству мотор точно заработает. Однако сейчас меня интересовал не мотор.

Я зашел в комнату (единственное помещение на всем заводе, где ворота были снабжены тамбуром чтобы никто не увидел, что там внутри делается) и спросил у Васи Никанорова:

– Ну, как дела? Что успели сделать пока меня не было?

Вася хитро заулыбался, махнул одному из рабочих рукой. Тот вскочил и, как-то суетливо подергиваясь и гримасничая, стащил здоровенный брезентовый чехол, которым был укрыт мой "сюрприз" для Елены Андреевны. Я внимательно оглядел его и остался доволен: "сюрприз" получился именно таким, каким я его и замыслил. Передо мной стояла почти точная копия Фольксвагена "New Beetle", с черным капотом и красным в черные точечки кузовом. "Божья коровка" мощностью в шестьдесят лошадиных сил.