Текст книги "Сердар"

Автор книги: Луи Жаколио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 36 страниц)

Луи Жаколио
СЕРДАР
(В трущобах Индии)

Индией очарованный

Вы, читатель, взяли в руки книгу необыкновенного человека. За пятьдесят три прожитых им года он многое успел в жизни: был и преуспевающим колониальным чиновником, и неутомимым путешественником, и бесстрастным ученым-анализатором, но свое жизненное призвание нашел за писательским столом. Луи Жаколио был достаточно плодовитым автором: только в русском переводе собрание его романов (а это далеко не все из созданного им) составило восемнадцать томов. При жизни Жаколио охотно читали, и не только на родине, а всего через пару десятилетий после его смерти почти напрочь забыли… Видимо, не совсем заслуженно. Безусловно, его художественные произведения не причислишь к шедеврам мировой литературы, но любителю приключений в стиле «ретро» они еще могут доставить немало волнующих часов. К тому же они изобилуют массой интересных подробностей – не выдуманных, а увиденных в реальной жизни далеких стран самим автором. Его научные произведения (точнее, по нынешним меркам, научно-популярные) не исчерпали себя со сменой веков, и если выводы, содержащиеся в них, далеко не всегда соответствуют современному уровню знаний, то детали, россыпь подробно описанных фактов интересны самым взыскательным исследователям. В первую очередь это касается произведений о стране его мечты, самого любимого им края в мире, с которым навеки подружился его ум и прочно срослась душа – вожделенной многими «страны чудес» Индии…

Эта цветущая земля издавна привлекала европейцев: от темных времен Ксиракса, первого грека, побывавшего в Индии, и блистательных военных походов Александра Македонского, странствий Афанасия Никитина и Башку да Гамы. Прежде всего европейцев будоражили слухи о сказочных богатствах Индии, золоте и драгоценностях. Потом проявили свою магнетическую силу религиозные и философские идеи…

В Европе пробудился серьезный интерес к индийской культуре. В 1795 году французское республиканское правительство основало школу живых восточных языков. В 1786–1801 годах Анкетиль-Дюперрон перевел Упанишады, древние религиозные гимны индийцев. В 1814 году в Коллеж де Франс была открыта первая в Европе кафедра санскрита.

Все вышесказанное имеет самое непосредственное отношение к автору «Сердара». Луи Жаколио, родившийся в 1837 году в маленьком французском городке Шароле, с гордостью писал о своей профессии: «…специальность моя по изучению древней Индии». Откуда у него возник интерес к столь далекой от повседневной жизни области знаний? Шароль – скромный городок в самом сердце Франции, в горах на пограничье Оверни и Бургундии, у слияния двух небольших речек Арконса и Семанса. В прошлом веке в нем обитало около трех тысяч жителей. Несколько мельниц, свечной заводик, маслобойня, пивоваренный, кожевенный и фаянсовый заводы, каменоломни – вот и все, чем была замечательна эта округа. Ничего необычного, зовущего за пределы повседневности. Да, случались еще крупные ярмарки скота, но они тоже не нарушали провинциального покоя. Откуда же у мальчишки из сонной европейской глухомани столь сильное влечение к дальним странам, к путешествиям? Впрочем, в этом есть закономерность столкновения творческой личности и рутины, выбора между контрастами.

Очень возможно, что у Луи Жаколио все началось так, как в его романе «Грабители морей». «От своего тестя… почтенный клерк унаследовал несколько томов иллюстрированных рассказов о путешествиях и всегда желал убедиться воочию, действительно ли изображенные там дикари таковы, какими их рисуют…»

О жизни Жаколио почти ничего не известно, кроме его послужного списка. Правда, кое о чем можно догадаться, по крупицам собрав откровения и обмолвки, рассеянные по его произведениям.

Как он учился? Мы этого не знаем. Был ли послушным, трудолюбивым, усидчивым? Вряд ли. Иначе не представил бы суду читателя симпатичного подростка Джека Ольдгама: «Джек был шаловливый мальчишка одиннадцати лет, который раз пять на неделе убегал из школы, чтобы пускать по лужам доски, привязанные на веревке. Папенька называл это ранним проявлением склонности к благородному поприщу моряка». Сравните с описанием ученических лет одного из героев «Сердара», провансальца Барбассона. Подобные совпадения не бывают случайными.

Как бы там ни было, но самостоятельную жизнь Жаколио начинает правительственным чиновником. Родная земля его почему-то не устраивает, и он отправляется в «заморские территории». Впрочем, в середине прошлого века подобное место не считалось «лакомым куском». В своих сочинениях писатель далек от восторга при описании процедуры колониального набора, а будущих администраторов далеких краев описывает совсем не в розовых красках: «В морской службе бывает пора, при наступлении которой периодически выползают жалкие пресмыкающиеся из тины гаваней и неисследованных глубин административных трущоб; это та пора, когда следует отправление в колонии». Исчерпывающая характеристика!

Однако Жаколио к таким чиновникам не принадлежал. Это мы можем утверждать с большой долей уверенности. На место своей службы, во Французскую Индию, он прибыл, видимо, после окончания одного из упомянутых востоковедческих учебных заведений. Он неплохо знал «язык богов» санскрит (позднее в книге «Индоевропейские и африканские традиции» Жаколио опубликует краткую санскритскую грамматику), а также некоторые живые языки Индии, прежде всего – хиндустани и тамильский. К Жаколио с полным основанием можно отнести те слова, которыми он характеризует Сердара; «…Он был не из числа тех вульгарных авантюристов, которые бегут к чужеземным берегам из-за недоразумений с правосудием собственной страны».

Служба писателя начиналась в административном центре французских колонистов, в Пондишери, «самом восхитительном городе Востока». Позднее он восторженно опишет его в «Сердаре»: «Невозможно смотреть на этот город и не залюбоваться им, жить в нем и не любить его, уезжать из него и не хотеть вернуться… Вернуться навсегда». Красоты природы, мягкий климат, размеренная спокойная жизнь не могли стереть в душах колонистов воспоминания о прежнем колониальном могуществе Франции в Декане, от которого к середине XIX века сохранились лишь жалкие остатки. Эта горечь то и дело прорывается в произведениях Жаколио. Немало ее и в «Сердаре». «…Не могу забыть, что Англия в течение нескольких столетий постоянно пользовалась самыми тяжелыми событиями нашей истории, чтобы разорить Францию, вырвав лучшие жемчужины из ее колоний», – сетует Фредерик Де-Монморен. Правда, писатель сильно преувеличивает и размеры французских владений, и характер подчинения местных феодальных властителей европейцам. Кажется, соответствие своих представлений исторической реальности его здесь совершенно не волнует. Он верит полулегендарным преданиям, а на всякое возражение у него уже готов ответ, который впоследствии он вложит в уста одного из персонажей «Грабителей морей», мистера Фортескью: «Горе тем народам, которые не умеют хранить своих преданий!»

Французский колониальный чиновник вообще не склонен был докапываться до истины. Идеал такого служаки выражает персонаж романа «Берег слоновой кости»: «… Величие, силу и прочность французской администрации составляет то, что ее члены знают только официальную правду, а официальная правда – это воля начальства. Мы – орудие правительства».

Учитывая быстрое продвижение по службе Жаколио, он не слишком далеко отклонялся от этого идеала: 1865 год он встречает советником-аудитором апелляционного суда в Пондишери, 1866-й – судьей, в 1867 году его переводят председателем суда в Чандернагор. Впоследствии писатель даст этому городку такую характеристику: «Наша маленькая столица на берегах Ганга. Здесь все говорит вам о Франции. И нигде нет такой роскошной растительности, такого кроткого и прекрасного населения». А потом он несколько лет провел в той же должности на различных островах Полинезии.

Однако рутинным путем чиновника-администратора Жаколио все же не пошел. Природная любознательность, желание понять культурные традиции народов, среди которых ему пришлось жить, открыли пытливому уму и чуткой душе будущего писателя необычайный мир.

Странным, верно, казался своим сослуживцам этот молодой судейский чиновник. Он рылся в архивах, изучая историю страны, вступал в беседы с туземцами различных рангов и каст, расспрашивая об обычаях, выслушивая – и не один раз – старинные легенды. Он не сидел на месте, используя даже собственный отпуск для путешествий по стране: к развалинам Голконды, в Биджапур, к пещерным храмам Эллоры и Карли, в Бомбей и Гоа, на Цейлон… Оказавшись, скажем, в Чандернагоре, Жаколио при первой же возможности отправляется на два месяца вверх по Гангу, в священный Бенарес (Варанаси), где знакомится со знаменитым факиром Ковиндасами, который демонстрирует любознательному французу искусство индийских «очарователей», а молодой европеец тщательнейшим образом наблюдает за чудесами, подробно описывая то вызывание духов предков, то угадывание задуманных слов и фраз, то закипание воды после возложения туда факиром своих рук, то явление левитации…

Будучи «закоренелым рационалистом», как он назовет себя потом в одной из своих книг, Жаколио отказывается верить в сверхъестественность увиденного: «Мы ничего не утверждаем на основании большинства тех странных явлений, которые мы намереваемся описать. Их можно объяснить чем угодно, необыкновенной ли ловкостью, приобретенною долголетними упражнениями, или же шарлатанством и даже галлюцинацией; но чтобы быть вполне беспристрастными и правдивыми, мы должны заметить, что, несмотря на строжайший контроль, которому охотно подчинялись все факиры, нам никогда не удавалось хотя бы одного из них на месте уличить в обмане, что, однако, мы вполне допускаем, не может еще служить неоспоримым доказательством их правдивости». Жаколио не относит себя к последователям спиритизма, он остается только «повествователем фактов».

«Не действует ли в тебе во время чудес какая-нибудь сила?» – задает Жаколио прямой вопрос факиру. И Ковиндасами отвечает: «Это не какая-нибудь естественная сила… Я простое орудие». После подобных бесед Жаколио делает достойный всякого рационально мыслящего человека вывод: «Я убежден, что со временем человек откроет силы и законы, которых теперь и не подозревает, и на что в настоящее время смотрят, как на пустые бредни, в недалеком будущем обратится в неоспоримую действительность». Позднее, уже в Европе, осмысливая сделанные в Бенаресе записи, Жаколио рискнет сделать прогноз: «Кто знает, быть может, эта „психическая сила“, как ее называют англичане, или, по выражению индусов, „агаза“, то есть сила моего „я“, которую развивал передо мною простой факир, станет со временем одною из величайших сил человечества».

Но это – в отдаленном будущем, а пока Жаколио исследует иерархию жрецов и факиров, выясняет их обязанности, взаимоотношения «посвященных» со всем индийским обществом и приходит к вполне современному выводу, что во всем этом, как видно, существует определенная организация, имеющая целью, опираясь на касты, поддерживать духовную власть над всей остальной массой населения. Примеры подобных организаций читатель найдет и в «Сердаре».

Отношение к «явлениям», то есть к чудесам странствующих факиров, весьма показательно для взглядов Жаколио на всю духовную жизнь туземцев в любом уголке планеты.

Вспоминая свою службу в Полинезии, Жаколио писал: «В течение двух лет раз в месяц я проделывал путь от Таити до Моореа. Я отправлялся в пироге с пятью туземными гребцами. Обычно я садился возле рулевого и заставлял его рассказывать».

В результате встреч и бесед во время службы в Полинезии родилась книга «Питкернское преступление», где автор не только пространно и популярно пересказывает нравы и обычаи затерянных в океане островов, но и с негодованием говорит о далеко не безгрешном поведении европейцев в этих райских уголках. В этой книге Жаколио, пожалуй, первым из европейцев подробно описывает полинезийский пантеон. Существенно, что Жаколио попал в Полинезию после долгой жизни в Индии и неоднократных посещений Цейлона. Это помогло ему найти параллели в культуре и обычаях между двумя регионами.

У Жаколио всегда вызывали возмущение «туристские» теории, то есть взгляды, пропагандируемые учеными-верхоглядами, пробывшими в «изученной» стране всего несколько дней, а то и часов, причем – в каком-нибудь крупном, наводненном чужестранцами порту. Его точка зрения в этом вопросе была выражена совершенно определенно: «Чтобы изучить иностранную цивилизацию, какой бы недоразвитой, какой бы примитивной она ни была, надо сначала освободиться от предрассудков собственной цивилизации. Это происходит только после долгих лет проживания в стране, когда говоришь языком окружающего населения, когда начинаешь его любить, когда твой ум покрывается солидным налетом космополитической терпимости, когда становится возможным хорошо понять их обычаи, их древние традиции, гражданские и религиозные, и описать пером ученого, не подверженного ни энтузиазму, ни невежественному поношению».

Именно отсутствие такого подхода, поверхностность приводят к ложному отождествлению сходных признаков по внешнему виду, к ложным выводам, как это произошло, по мнению Жаколио, с гипотезой о происхождении полинезийцев от выходцев из Латинской Америки.

Жаколио много странствовал, но всепобеждающей его любовью по-прежнему оставалась Индия. Известно, что первая увиденная в жизни чужая земля оставляет наибольшее, часто неизгладимое впечатление, особенно если встреча с нею произошла в молодости.

Необычайное богатство растительного и животного мира, контрастные переходы из сумрака джунглей в многоцветный солнечный мир, обилие ярких красок дня и очарование тихих теплых ночей покорили Жаколио. Он восторгался великолепными древними храмами, их замысловатым декором, украшающей их диковинной скульптурой. Он любовался роскошными дворцами знати, видел и ужасающую бедность простых тружеников. Жаколио внимательно присматривался ко всевозможным проявлениям народной жизни: повседневной суете, блистательному расточительству пышных праздников, народным песням и пляскам, таинственным религиозным обрядам, торжественной мрачности похорон… Индия очаровала скромного судейского чиновника, пробудила в нем влюбленного поэта.

Не назовешь иначе, чем признание в любви, восторженный гимн священному городу Бенаресу, которым открывается роман «Факиры-очарователи»: «Невозможно остаться бесчувственным при виде дивной панорамы: храмы, башни, длинные колоннады, высокие набережные, террасы с балюстрадами, и все это в сочетании с пышной листвой баобабов, тамарисков и бананов; волшебное, дивное зрелище представляет собою сочетание величественных деревьев, осыпанных кистями цветов, и всех этих зданий, покрытых скульптурными украшениями. Здесь соединились искусство рук человеческих с красотою и очарованием природы».

Да, Жаколио влюбился в Индию, но из множества ее уголков он больше всего обожал те края, что раскинулись к югу от Пондишери, до самого мыса Коморин.

Влюбленность Жаколио в Индию, в ее народ была бы, вероятно, неполной, неискренней, если бы он не страдал вместе с ее народом от гнета колонизаторов. Жаколио, несмотря на всю свою широту взглядов, считал европейскую цивилизацию принципиально иной, чем индийская, зашедшая в тупик и уже не могущая вывести туземцев на путь прогресса. Однако объективность исторического развития вынуждает индийцев какое-то время выносить правление европейцев. Тем более что «на берегах Ганга и Годавери не знают, что такое национальность, и для индуса нет никакого бесчестия в подчинении иностранцу, пока он остается свободным в своей хижине и в своем храме».

Посягательства на личную свободу индиец никому не прощает. Будь это взятие Дели англичанами 20 сентября 1857 года, когда «красные мундиры уничтожили всех жителей Дели, даже тех, которые и не думали о каком-либо восстании». Или идет ли речь о жестокостях португальской инквизиции, обращавшей в христианскую веру при помощи ужасных пыток и членовредительства.

Гарантию личной свободы каждого гражданина Жаколио считает общечеловеческим законом.

Англичане, как судил Жаколио, подавляли естественные права индийцев (примеры этого читатель не раз найдет в «Сердаре»), поэтому они стали главными их врагами. Конечно, здесь необходимо сделать поправку на постоянное соперничество Англии и Франции – как в Европе, так и в колониях. Как патриот своей страны, Жаколио противопоставляет всему французскому все английское. Естественно, первое со знаком «плюс», второе – «минус». Он готов язвить, готов уколоть англичан по любому поводу.

Вот, например, характеристика героя из «Берега черного дерева»:

«Как все англичане, Голловей обладал способностью принимать участие в делах расчета и в праздных вопросах так называемого чистого чувства. Предпринимая плавание для торговли неграми, он восторгался по дороге высокими собственными речами о человечности, которые составляют неизбежную часть английского воспитания: их вбивают в голову маленьких Джонов Булей с помощью специального метода обучения, ни лучше, ни хуже, чем приучают собачек плясать на канате или приносить брошенную вещь».

Разумеется, писатель не был каким-то англофобом. Просто надо учитывать, что писал он для французского обывателя, которому Англия представлялась «врагом номер один» на международной арене. Эти представления стали в конце XIX века частью государственной политики Франции. Всего через десяток лет после опубликования «Сердара» напряженность в англофранцузских отношениях выльется в открытый конфликт, так называемый Фашодский инцидент, чуть было не приведший к войне между этими государствами.

Очень ожесточенной была борьба англичан с французами в Индии. Закончилась она поражением французов, потерявших львиную часть своих владений. Больше того, они были сильно ущемлены в правах и на оставленных им жалких клочках. «Договоры 1814 и 1815 годов запрещают нам производить какие-либо фортификационные работы, содержать какую-либо вооруженную силу, кроме полиции, а в случае угрозы войны между двумя державами англичане имеют право немедленно захватить все наши колонии, однако не рассматривая в качестве военнопленных служащих французской администрации…» – пишет Жаколио в «Путешествии к руинам Голконды».

В 1872 году, уже закончив службу в колониях, Жаколио возвращался на пакетботе из Северной Америки в Европу. Случайно на судне оказался высокий британский чиновник, давний знакомый бывшего судьи по его службе в Индии. Завязалась беседа, и англичанин довольно убедительно доказал невозможность возвращения французов в захваченную британцами Индию. Жаколио и сам был согласен с ним. У Франции, разгромленной в войне с Пруссией, не было никаких реальных шансов на подрыв господства англичан в Индостане. Для Жаколио становилось все более ясно, что последнюю такую возможность французы упустили в годы восстания сипаев. Этими настроениями полон роман «Сердар».

Итак, Франции не суждено стать первой силой на Индийском субконтиненте. С тем большей надеждой смотрит Жаколио на неустанно усиливавшуюся в те годы Россию. «Могущество России без шума распространяется на две части света, охватывает их своими длинными руками и приготовляется разыграть на суше ту же роль, какую Англия желает играть на море», – пишет Жаколио в «Питкернском преступлении». В «Путешествии в страну факиров-очарователей» он выражается еще определеннее: «Не пройдет и века, как Россия отнимет у Англии Индию, а Америка ее первенствующую роль на море». Интересно, что в приложении к этой книге Жаколио публикует проект похода русских в Индию – договор двух императоров, Наполеона и Павла, заключенный в 1801 году. Российский монарх, как мы знаем, направил даже и казаков к границам империи потомков Аурангзеба, но насильственная смерть помешала ему ввязаться в эту авантюру. Мысли, выражающие надежду на приход русских в Индию, найдем мы и на страницах «Сердара». Этим пророчествам Жаколио не суждено было осуществиться. Однако Россия все же способствовала освобождению Индии от власти британцев, но иным образом – путем, о котором Жаколио не мог и подумать…

Окончив службу в колониях, Жаколио еще несколько лет посвящает путешествиям. Он посещает Западную и Северо-Западную Африку (называвшуюся в те годы «Французской»), Америку, Австралию. Всего в странствиях по белу свету он проводит около десяти лет. И, как всегда в своих путешествиях, до тонкостей изучает местные растения, редких животных, выдающиеся сооружения. Но главной целью путешествий для него остается общение с местным населением, расспросы об их прошлом, чаще всего легендарном, наблюдения над обычаями, попытки проникнуть в сущность местных верований, религиозных обрядов. Потому-то книги, рожденные в результате этих странствий, очень похожи на произведения, посвященные Индии: в них собрано множество туземных легенд и историй, даны описания диковинных городов, порой давно покинутых жителями.

Вернувшись на родину, Жаколио не раздумывает, чем заняться. Свой путь он уже выбрал. «Знание земного шара и человеческих рас, на нем живущих, всегда казалось мне самой важной из наук», – говорит Барте, один из героев «Берега черного дерева». Но именно эти слова выражают сокровенное желание самого Жаколио.

Он решил, закончив странствия, рассказать об увиденном людям, «дать как можно быстрее географическое и историческое обозрение тех дальневосточных стран, которые объехал за долгие годы…».

Писатель наметил план действий в двух направлениях. Прежде всего он занялся подготовкой популярных книжек. В 1875 году в Париже выходит его первый труд об Индии – «Путешествие к руинам Голконды». Читатели получили произведение, которое можно было бы отнести к жанру путевых заметок, если бы оно не было заполнено историческими, историко-религиозными и этнографическими экскурсами. В книге приводились отрывки из произведений классической индийской литературы, религиозные гимны, сведения об обрядах и религиозных церемониях. Были, разумеется, и рассказы о современной жизни обитателей Индостана, о диковинных растениях, об удивительных животных, населяющих труднопроходимые джунгли. Книга понравилась, и так был определен жанр, принесший автору известность сначала на его взыскательной к литературным творениям родине, а потом и в других европейских странах. Одна за другой появляются книги Жаколио: «Путешествие в страну слонов», «Путешествие в страну обезьян», «Путешествие в страну брахманов», «Путешествие в страну жемчужин», «Второе путешествие в страну слонов», «Путешествие в страну факиров-очарователей», «Путешествие в страну баядер». Некоторые книги выдерживают по три – по пять изданий. Имя Жаколио становится известно.

Одновременно писатель работает и в совершенно ином направлении. Он обобщает и издает в виде блестяще написанных очерков сведения, собранные им в дальних краях. Первой такой книгой стал «Спиритизм в Индии». За ним последовали «Спиритизм в мире», «Парии в человечестве», «Фетишизм – политеизм – монотеизм», «Короли, жрецы и касты», «Правда о Таити». Жаколио издает книгу, названную им «Религиозные законодатели», в которой публикует биографии Ману, Моисея и Мухаммеда. Позднее за нею последовал цикл под общим названием «История Богов», где в сжатой форме он излагает сведения о культах Брахмы, Будды, а также древних богов – древнеегипетского Амона-Ра и вавилонского Бела. Выходят в свет под общим названием «История Азии» однотомники, посвященные Индии, Индокитаю, Китаю, Японии. Появляется фундаментальная работа о положении женщин в Индии и многие другие труды.

Долгое пребывание в Индии, знакомство с ее древним языком, с написанными на нем классическими трудами, а также археологические открытия середины века выработали у Жаколио убеждение в первичности индийской культуры. Санскрит он считает «материнским языком» среди всех индоевропейских, а индийскую цивилизацию – прародительницей всех культур, всех цивилизаций на Земле. Он горячо спорит с неразделяющими его точку зрения: «Еще и сегодня большое число умов, скептических или поверхностных, вскормленных в наших специальных школах греческой традицией, возвращаются к Афинам, поддерживая тот анахронизм, что индийская цивилизация является только лишь отражением эллинской».

В «Путешествии к развалинам Голконды» Жаколио причисляет себя к сторонникам гипотезы о существовании гигантского древнего континента, простиравшегося от Индостана до Борнео. Континент этот был заселен рутами (Жаколио, усмотрев здесь санскритский корень, переводит как «отважные»). Этот народ он объявляет предком древних индийцев. Руты, по Жаколио, достигли высокой степени развития цивилизации. Именно они изобрели санскрит, язык священной литературы, язык религиозной практики, а также – простонародный тамильский язык. Именно они дали индийцам Веды и законы, приписанные впоследствии Ману.

В соответствии с этим Индия стала родиной и всех религий. Жаколио полагал, что христианство, иудаизм и ислам восходят к древним воззрениям рутов. Свою версию зарождения христианства Жаколио изложил в популярных монографиях «Библия в Индии» и «Кришна и Христос». Надо сказать, что взгляды Жаколио пользовались определенной популярностью у части ученых в конце прошлого – начале нашего века…

Необходимо, наконец, вспомнить и о самом грандиозном замысле Жаколио. Он мечтал создать «универсальную» историю, то есть такой труд, который объединил бы в гармоничное целое естественные науки (космологию, физику, химию, геологию, биологию) с гуманитарными (археологией, этнографией, историей, социологией). Вот как излагает взгляды писателя по этому вопросу один из его героев: «…Отделять от земли существа, живущие на земле и под землей, писать их историю отдельно от истории земного шара, забывать о средствах их питания, о почве, которую они обрабатывают, о составе воздуха, которым они дышат, – это значит не заботиться о рациональной науке! Жизнь отдельная не может изучаться независимо от общей жизни». Жаколио создает план титанического труда, озаглавленного им «Естественная и социальная история человечества». В этом энциклопедическом собрании должен был воплотиться главный тезис, явно позаимствованный из индийского философского постулата: «Ничто не начинается и не кончается; жизнь и смерть являются лишь формами превращений». История была рассчитана на двадцать пять томов – исполинский труд, рассматривающий с единой точки зрения все развитие человечества. Писателю удалось выпустить только два тома. Первый из них назывался «Происхождение Земли и человека». В нем сжато излагались современные автору воззрения на мир звезд, воздушное и минеральное царство, растительную и животную жизнь, рассматривался первобытный человек. Том открывался страстным панегириком материалистической науке. Второй том получил название «Первобытный мир». В нем Жаколио напоминал законы природы, описывал доисторического человека и его предков, а также занимался разбором «законов истории», к которым относил не только религию, право на труд, происхождение власти, идею правосудия, но и географические факторы, влияющие на деятельность человека. Был сдан в печать третий том, но на этом сочинение «универсальной» истории оборвалось. Интересно заглянуть в творческие планы Жаколио: он предполагал посвятить отдельные тома основным этапам человеческой истории («Мир мифа», «Героический мир») или развитию крупных регионов планеты («Желтый мир», «Черный мир», «Мир миграций», «Индийский мир», «Славянский мир»…). Последний том получил название «Баланс Человечества». Разумеется, ни одному человеку не под силу создание подобного энциклопедического труда на основании только собственного научного багажа. И Жаколио, судя по вышедшим томам, намеревался широко использовать работы самых авторитетных специалистов. «Универсальная» история, таким образом, стала бы сводом достижений науки в той ее области, что изучает развитие общества…

Собственно художественных произведений у Жаколио немного. Первое из них, «Песчаный город Эль-Темин», является как бы переходным от описаний индийских путешествий, проделанных лично автором, к путешествиям воображаемым, рождаемым художественной фантазией и приобретенной в библиотеках эрудицией – жанр, открытый во французской приключенческой литературе великим мастером Жюлем Верном. В «Песчаном городе» в действие искусно вплетена легенда о Мехмете бен Абаде. Как бы воспоминанием об индийских путешествиях стала вторая часть романа, целиком посвященная этнографическому и историческому описанию Марокко, сдобренному серией шутливых историй и происшествий.

Два следующих романа, «Берег черного дерева» (1876 г.) и «Берег слоновой кости» (1877 г.), обычно издающиеся у нас вместе и под одним названием, написаны по-другому: это уже настоящие приключенческие произведения, созданные по установившимся канонам этого жанра; в них есть четкое разделение героев на добрых и злых, осуждение положительными героями темных сторон европейского колониализма; у персонажей этого типа проявляются демократические тенденции; текст содержит обилие эпизодов с бегством и преследованием, непрерывно возникающие опасности и, разумеется, счастливый финал, обязательно демонстрирующий осуждение зла.

Кроме того, следуя примеру Жюля Верна, Жаколио вводит в роман ученых-энциклопедистов, которые время от времени сообщают своим спутникам (а фактически – читателю) те или иные научные сведения. Между прочим, Жаколио – с буквоедством какого-нибудь ученого педанта – не стесняется назвать источник своей информации. Например, в «Береге черного дерева» африканский погребальный обряд воспроизводится по запискам морского офицера Деграппре, опубликованным еще в XVIII веке, сведения о племени фанов даются по извлечениям из трудов этнографа дю-Шалью. Рассказывая о бегемотах, Жаколио ссылается на Аристотеля, Геродота, Плиния, Диона, Диодора Сицилийского и арабского врача Аб-дуллатифа…

Впрочем, ссылки на ученых предшественников, даже самых высокочтимых, не всегда помогают. В научной точности, особенно в отраслях знаний, далеких от его непосредственных интересов, Жаколио заметно уступает своему великому собрату Ж.Верну. К сожалению, Жаколио не застрахован от ошибок. И вот в Африку он запускает тигров, в Индию – кайманов и ягуаров. В «Береге слоновой кости» тоже упоминаются кайманы. Путается очередность исторических событий… Но в той аудитории, для которой писал Жаколио, на такие мелкие огрехи не обращали внимания. Его романы и путевые очерки нравились. Прежде всего к ним привлекала легкость слога. Некоторые книги Жаколио выдерживали по три-пять падений.