Текст книги "Вор в роли Богарта"

Автор книги: Лоуренс Блок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

– Не пойму, о чем ты…

– Ладно, не рассказывай сказки. Два звонка с интервалом минут в пять. Оба раза подходил я, и оба раза там молчали… Только не говори мне, что это был не ты, Берни. Напрасная трата времени. Я узнал твой голос.

– Интересно, как это? Ты же сказал, что там молчали.

– Да, но молчать можно по-разному, и это был твой стиль. И не пытайся убедить меня в обратном.

– Тебе видней, Рэй.

– Я сразу тебя узнал. Ну, и должен признаться, с самого начала подумал на тебя. Ты знаешь, где лежал труп?

– Откуда мне знать? Я ведь там не был.

– Помнишь такой маленький круглый столик, а на нем лампа, похожая на букет лилий?

Это была настольная лампа Тиффани в стиле модерн, почти наверняка копия. Она стояла на столике с ножками в стиле кабриоль.

– Не знаю никакой лампы, – пробурчал я. – Сроду не бывал у него в квартире. Знаю, что он жил где-то в Верхнем Ист-Сайде, кажется, у меня даже записан его адрес, но точно не помню. И никогда у него не был.

– Конечно… – протянул Рэй. – Никогда не был, однако твой кейс почему-то… – тут он забарабанил пальцами по прилавку, – навестил этого господина. Знаешь, это даже я не скушаю, Берни, ни под каким соусом. Я уверен, что ты там побывал, возможно даже прошлой ночью. Правда, когда ты звонил, я еще не знал, что это твой кейс. Но видел чек на пять баксов на том самом круглом столике. А на чеке черным по белому значилось: «Барнегат Букс», а также стояла дата покупки – позавчера.

– Я же говорил тебе, Рэй. Он купил у меня томик стихов.

– И назывались они, – он сверился с записью в блокноте, – «Пред».

– Это имя поэта. Уинтроп Макуорт Пред.

Он небрежно отмахнулся, давая понять, как относится к человеку с таким именем.

– И этот Пред, конечно, помер.

– О, уже давно.

– Как большинство других поэтов. Ладно, ну его к дьяволу. Пред не убивал, как бы ни хотелось мне привязать его к этому делу. Знаю, что и ты тоже не убивал. Ну к чему тебе убивать этого Кэндлмаса?

– Совершенно ни к чему, – согласился я. – Он был хорошим покупателем и довольно приятным человеком. Так мне, во всяком случае, показалось.

– А что ты вообще знаешь о нем, а, Берни?

– Не слишком много. Франт, любит принарядиться. Тебе это что-то дает?

– Ему тоже ничего не дало. Ему следовало бы носить под рубашкой жилет из кевлара. [13]13
  Специальная ткань, из которой изготовляют многослойные пуленепробиваемые жилеты.


[Закрыть]Может, тогда что-то и дало бы. Так ты говоришь, франт? Да, похоже на то, потому как какой человек будет торчать у себя дома в костюме? Обычно приходишь домой и первым делом срываешь галстук, вешаешь пиджак на спинку стула. Лично я поступаю именно так.

– Охотно верю.

– Да? А какие еще варианты? Самое милое дело… И знаешь что еще, Берн? Благодари бога за то, что твое имя не Кей Фобб.

– Чего нет, того нет, – согласился я. – И никогда не было. О чем это ты?

– Кей Фобб… Это тебе о чем-нибудь говорит?

– Нет. А кто она такая, эта Кей Фобб?

– Ты считаешь, это женщина? Не знаю, может, я произношу неправильно, Берни… Вот, взгляни-ка сам и скажи, с чем прикажете это кушать?

Он снова приподнял кейс и повернул его ко мне боком. На светло-бежевом фоне крупными печатными ржаво-коричневыми буквами было выведено: «Caphob». Это слово можно было также прочитать как «Кэпхоб» или «Кэфоб».

Глава 7

В «Тупике» Богарт играет Мартина по прозвищу Детское Личико, который из сентиментальных побуждений посещает дом своего детства в Нижнем Ист-Сайде. Конец картины трагический: сперва ему влепляет пощечину матушка, Марджори Лейн, затем на пожарной лестнице он получает пулю от Джоэла Маккри. Вообще в фильме занято целое созвездие замечательных актеров, в том числе Клэр Тревор, Сильвия Сидни и Уорд Бонд, а также Ханц Холл и Лео Горси. Сценарий Лилиан Хелман, режиссер – Уильям Уайлер. Но больше всего мне понравились костюмы, художником по которым был некто по имени Омар Хайям.

Во время эпизода гибели Богги Илона взяла меня за руку.

И так и продержала до конца фильма, а выйдя во время перерыва из туалета, взяла уже обе руки.

– Бирнаард, – протянула она.

– Илона…

– Я так боялась, что ты сегодня не придешь. Весь день боялась.

– И что это тебе в голову взбрело?

– Сама не знаю. Когда я уезжала вчера в такси, ужас так и сжал сердце. И я подумала: «Я его больше никогда не увижу».

– Ну, как видишь, я здесь.

– О, я так рада, Бирнаард.

Я легонько стиснул ее ладонь в своей. Вторым шла «Левая рука Бога», один из последних фильмов Богарта. Там он играет американского летчика в Китае во время войны, который работает на Ли Джея Кобба, ярого китайского милитариста и злодея. Люди Кобба убивают священника, а сам Богарт спасается, переодевшись в его сутану, и продолжает выполнять задание, но уже под видом священника и против злодея, что немножко напомнило мне Эдварда Г. Робинсона в «Брате Орхидее».

И все, разумеется, кончается хорошо.

Мы перешли через улицу, выпили по чашке капучино и съели один эклер на двоих. Она долго молчала, затем сказала:

– Я так волновалась, Бирнаард…

– Правда? А я с самого начала был уверен, что у него с этой медсестрой все будет о’кей. Правда, я думал, что он прикончит этого Ли Кобба прямо на месте, но они сперва метнули кости. И знаешь, так даже лучше. Изящная деталь.

– Нет, я не о фильме.

– О…

– Я думала, что потеряла тебя. Мне показалось, что ты едешь к другой женщине.

– Разве я не говорил, что еду по важному делу?

– Но ты ничего не объяснил… А если бы и объяснил… – опустив глаза, она начала разглядывать свои пальцы. – А знаешь, я бы поняла, если бы ты завел другую. Я… была слишком… сдержанна. Но эти последние недели мне приходилось очень трудно. Я ощущала, что живу, только когда мы сидели рядом с тобой в кинотеатре. А все остальное время… почти задыхалась.

– А что случилось, Илона?

Она покачала головой.

– Я не могу об этом говорить.

– Можешь.

– Не сейчас. В другой раз. – Она отпила глоток капучино. – Расскажи мне об этом важном деле. Или это тайна?

– Просто один человек хотел показать мне свою библиотеку, – ответил я. – Обычно такого рода встречи я назначаю на конец рабочего дня, но мы с тобой каждый вечер ходим в кино, и потому пришлось назначать на более позднее время.

– И еще я никогда тебя не приглашала, да?

– Ну…

– Хочешь посмотреть еще одну библиотеку, Бирнаард?

– Нет.

– У меня есть несколько книг. Не думаю, что слишком ценные, но, может, ты все же взглянешь?.. – Протянув руку, она провела указательным пальцем по моему подбородку, затем коснулась губ. – Но, может, у тебя сегодня снова деловая встреча и мне придется ехать домой одной?

Выяснилось, что живет она на Двадцать пятой улице, между Второй и Третьей авеню, на пятом этаже без лифта, в доме, нижний этаж которого занимал магазин под названием «Нехитрые забавы». Тут продавались магические кристаллы, фимиам, карты Таро, а в витрине висела реклама, гласившая, что здесь вы можете приобрести все необходимое для колдовства и приворота.

Ступеньки были пологие, но их оказалось страшно много. Я вспомнил капитана Хобермана: каково бы ему, бедняге, пришлось?

Она занимала одну из угловых квартир, из одной комнаты и с единственным окном, из которого открывался вид на вентиляционную шахту и глухую стену высокого здания напротив, на Двадцать шестой. Сперва она включила голую лампочку, висевшую под потолком, затем латунную под зеленым абажуром, студенческого вида, стоявшую на письменном столике с единственным выдвижным ящиком, и погасила верхний свет. А потом зажгла три свечи на сундучке, похожем на солдатский, в дальнем конце комнаты и погасила настольную. Неверное пламя свечей озарило маленький домашний алтарь. Там были фотографии в рамках и без. Икона Мадонны с Младенцем, другая икона, изображающая какого-то святого с бородой и запавшими глазами, а также целая коллекция разных мелких предметов, в том числе и кристалл кварца – возможно, из магазина внизу.

В остальном квартира была вполне безликой. Вся библиотека поместилась в двух пластиковых ящиках из-под молока; а вязаный тряпичный коврик, замызганный и вытертый, покрывал примерно половину облезлого паркета. Кровать и туалетный столик, похоже, достались ей вместе с квартирой или же были куплены в лавке старьевщика. Стены – абсолютно голые, если не считать висевшего на гвоздике календаря «Птицы мира» и прилепленной скотчем карты Восточной Европы, вырванной из «Нэшнл джиографик». В сумрачном свете детали было различить невозможно, но я все же заметил на ней небольшой кусочек, обведенный жирным красным фломастером.

– А это, должно быть, Анатрурия? – спросил я.

Она подошла поближе.

– Моя родина, – ответила она, и в хрипловатом голосе звучала ирония. – Центр вселенной.

– Ты ошибаешься, – возразил я. – Центр вселенной здесь.

– В Нью-Йорке?

– Нет. В этой комнате.

– О, ты так романтичен…

– А ты – такая красавица.

– О Бирнаард…

И тут, с вашего позволения, я, будучи человеком старомодным, опускаю занавес. Мы обнялись, и разделись, и улеглись на кровать – детали можете представить сами. Ничего такого, что бы не показывали по ящику на ночном канале – если вы, конечно, подключены к кабельному телевидению и ложитесь поздно, – мы, смею вас заверить, не проделывали.

– Бирнаард? Знаешь, иногда после любви мне хочется подымить.

– Охотно верю, – откликнулся я. – О, ты имеешь в виду сигарету?

– Да. Не возражаешь?

– Нет, конечно нет.

– Сигареты там, в тумбочке… Тебя не затруднит?

Я протянул ей наполовину пустую пачку «Кэмела» – укороченные, без фильтра. Она сунула сигаретку в рот и позволила мне, чиркнув спичкой, поднести ей огонь. Втянула дым, как утопающий втягивает воздух, затем сложила губы колечком и выпустила его, как это делала Лорин Бэколл, когда обучала Богарта свистеть.

– Конечно, сигареты, – сказала она вдруг. – Что еще, по-твоему, я могу курить? Не селедку же.

– Нет, это вряд ли, – согласился я.

– Это помогает уменьшить грусть, – заметила она. – Сказать тебе кое-что? Я хотела заняться с тобой любовью с той самой, первой ночи, Бирнаард. Но знала, что от этого мне станет грустно.

– Надо понимать, я тебя разочаровал?

– О нет, что ты, как ты можешь так говорить! Ты замечательный любовник. Это и разбивает мне сердце.

– Что-то я не пойму…

– Посмотри на меня, Бирнаард..

– Ты плачешь?

Протянув руку, я осторожно смахнул слезинку с уголка ее глаза.

Но на ее месте тут же возникла другая.

– Это бесполезно… Вытирать их, – сказала она. – Все время будут появляться новые. – Она еще раз глубоко затянулась. Уж когда она курила, так курила! – Так я устроена, – объяснила она. – От любви мне становится грустно. И чем лучше в постели, тем хуже я себя чувствую.

– Да, это нечто особенное, – пробормотал я. – К стыду своему должен признаться, что лично я чувствую себя просто великолепно.

– Нет, это одновременно и приятное чувство…

– Но тогда…

– А под ним все равно кроется грусть. И поэтому я курю сигарету. Мне не нравится курить сигареты, но хочется избавиться от тоски.

– И помогает?

– Нет. – Она протянула сигарету мне. – Не загасишь? Вот это блюдечко можно использовать как пепельницу… Спасибо. Побудешь со мной еще немного? И обними меня, Бирнаард…

Немного погодя она начала рассказывать. Да, квартира ужасная, но лучшую она позволить себе не может. Нью-Йорк – безумно дорогой город, особенно для людей без постоянного заработка. Но место довольно удачное, потому что всегда можно получить какую-нибудь работу в ООН, переводы или корректуру каких-нибудь материалов. До Первой авеню можно добраться на автобусе или даже пешком – если погода хорошая и есть время, всегда приятно пройтись.

Да, она знает, что надо сделать, чтобы привести квартиру в порядок. Можно покрасить стены, сменить этот ужасный ковер, можно даже купить телевизор. Как-нибудь она этим обязательно займется. Если, конечно, останется здесь. Если не переедет…

Тут ритм ее дыхания изменился, и я решил, что она уснула. Сам я уже давно лежал с закрытыми глазами и ощущал, как на меня накатывают волны сна. Но это «побудешь со мной еще немного?» не следовало расценивать как приглашение остаться в ее постели до самого утра. К тому же и постель была недостаточно широка для двоих. Нет, для занятий, предшествующих сну, она вполне годилась, и то если не слишком изощряться, но, когда речь заходит о том, чтобы всхрапнуть, что называется, от души, места в ней было все же маловато.

И я выскользнул из постели как можно осторожнее, стараясь ее не разбудить, подобрал и надел в спешке разбросанные по всей комнате предметы туалета – разумеется, только свои. А перед тем как задуть свечи, подошел к двери и отпер все замки, чтобы потом не возиться с ними впотьмах.

Затем подошел задуть свечи и замер. В слабом их сиянии вырисовывался семейный портрет в дешевой рамочке: застывшие в напряженных позах отец, мать и маленькая девочка лет шести-семи, по всей видимости, Илона. Волосы у нее в детстве были светлее, а черты лица – несколько расплывчаты, но уже тогда глаза отличало столь характерное выражение, насмешливое и самоироничное. Так мне, во всяком случае, показалось.

«Да ты, никак, влюбляешься, парень», – сказал я себе, тоже не без изрядной доли иронии в собственный адрес.

Я взял кристалл, взвесил его на ладони, положил на место. Посмотрел на иконы и пришел к выводу, что они подлинные и наверняка старинные, хотя, вероятно, и не слишком ценные. Потом ощупал какую-то бляху, то ли военного, то ли церковного назначения – бронзовый медальон с изображением священника в митре и надписью кириллицей на золотисто-алой ленте. На дне шкатулки, обитой изнутри бархатом, обнаружился талер с изображением Марии-Терезы и медальон белого металла с поясным портретом какого-то неизвестного мне короля.

Семейные реликвии, не иначе. И еще там находился миниатюрный зверинец: крохотные чугунные собачка и кошечка (раскрашенные от руки, причем краска местами облупилась); еще одна собачка из раскрашенного фарфора; три фарфоровых пингвинчика (у одного был отбит кончик крыла), а также изящный резной деревянный верблюд весьма флегматичной наружности. Очевидно, со времен детства хранились и другие сувениры: миниатюрные чашечка с блюдечком – единственное, что уцелело от кукольного чайного сервиза.

Я уже собрался было задуть свечи, как мое внимание привлекла еще одна фотография. Она стояла на сундучке, в рамке на подставке, и на ней были сняты мужчина и женщина примерно моего возраста. У женщины были роскошные волосы, зачесанные вверх и высоко поднятые надо лбом, сразу напомнившие мне меховую шапку с этикетки «Людомира». Одета она была в приталенный жакет, на плечи наброшен палантин из чернобурой лисицы. На нем была норфолкская куртка [14]14
  Мужская однобортная куртка с двумя нагрудными карманами.


[Закрыть]с поясом и разлетающийся шарф, и одной рукой он обнимал даму за талию, а другую вскинул в приветствии. И еще он ослепительно улыбался прямо в объектив.

Его лицо показалось мне знакомым. Но я никак не мог вспомнить, где его видел.

Все еще размышляя над этим, я задул третью, и последнюю, свечу, и сияющее улыбкой лицо исчезло. Что изменило ход моих мыслей и заставило задуматься о том, где же находится недавно виденная мною дверь. Единственное окно в комнате Илоны не пропускало никакого света, и в ней было почти так же темно, как в той квартире в «Боккаччо», к тому же я не захватил с собой фонарика. Но тут я заметил просачивающуюся из-под двери полоску света и умудрился добраться до нее, не налетев ни на один предмет.

Я вышел в коридор и затворил за собой дверь, потом подергал ее – убедился, что автоматический замок сработал. Мне претила сама мысль о том, что я оставляю Илону лишь с этой хрупкой преградой в виде автоматического замка между ней и всем огромным злым миром, но что поделаешь, ведь и инструментов я с собой не взял. Если бы они были при мне, можно было бы запереть дверь как следует. Но, может, оно и к лучшему. Иначе пришлось бы объясняться.

К концу дня собрался дождь, но теперь небо очистилось и ночь стояла ясная, тихая и на удивление теплая. Я находился всего в пятнадцати минутах ходьбы от своей лавки, но если бы зашел, то пришлось бы ждать целых девять часов до открытия.

Любовные игры вселяли в Илону грусть, меня же, напротив, взбадривали невероятно, что делало нас образцовыми сексуальными партнерами. Я ощущал такой прилив сил, что готов был дошагать до Сент-Луиса и там влепить кому-нибудь в морду. Я прошел восемь или девять кварталов и взял такси. И вот, уже втягивая ноги в машину и устраиваясь на заднем сиденье, подумал: а что, если отправиться прямиком в «Вексфорд-Касл» и убедиться, так ли плох тот самый «Людомир», как мне тогда показалось. Но вторая мысль, промелькнувшая в голове, признала первую совершенно идиотской, и я велел водителю отвезти меня домой.

Глава 8

На следующее утро, примерно в десять тридцать, я был уже на своем рабочем месте и читал «Алле, хоп!» – тоненькую книжку, посвященную дрессировке ручных кроликов. Я выудил ее со столика дешевой распродажи и решил немного отвлечься от Уилла Дьюранта, прежде чем поместить ее на стеллаж под табличкой «Домашние питомцы. Естественная история». Снимки кроликов были одно сплошное очарование, но текст давал понять, что они подвержены пагубному пристрастию грызть самые разнообразные предметы, в том числе книги и электропроводку.

– Не волнуйся, – сказал я Раффлсу. – Мы не будем заводить кролика. Твоя должность остается за тобой.

Он одарил меня взглядом, говорившим, что и не думал подвергать этот вопрос сомнению, а я скомкал листок бумаги и швырнул ему – поиграть. Он уже ловил его в прыжке, когда вошла Кэролайн.

– Привет, Раффлс, – сказала она. – Ну, как тренировка?

– Он справляется прекрасно, – ответил я. – Это у нас так, для настроя, чтобы не утратил мышеловкости. А ты, между прочим, на два часа раньше.

– Я не раньше, – объяснила она. – Я вместо. Ланч для меня на сегодня отменяется. Иду к зубному.

– А что же ты не предупредила?

– Как я могла предупредить, – возразила она, – когда сама узнала лишь час назад. Вчера за обедом потеряла пломбу. Наверное, проглотила. Но хуже всего то, что я никак не могу удержаться и все время проверяю ее, сую язык в дырку, убедиться, на месте она или нет. Ты не посмотришь, а, Берн?

– Зачем?

– Посмотришь и скажешь, что она не такая здоровенная, как мне кажется. Нет, ей-богу, она больше, чем все зубы вместе взятые! Да там можно устроить стоянку для машин, Берн! Приютить всех бездомных.

Она подошла и подставила мне лицо. Раскрыла рот и ткнула пальцем в коренной зуб.

– Этта-уут… – пробормотала она.

– Не валяй дурака, – сказал я. – Ну как я могу что-то рассмотреть? Для этого нужен специальный свет и еще такое маленькое зеркальце на палочке. В любом случае, уверен, ничего страшного.

– Да это просто лунный кратер! – воскликнула она. – Большой каньон, вот что это такое. К счастью, через пару часов все это станет историей. Врач назначил мне прием как раз на наше с тобой обеденное время.

– Ну и прекрасно.

– Угу… – Привалившись бедром к прилавку, она окинула меня оценивающим взглядом. – Ну и как?

– Что как?

– Как вчера все прошло?

– Э-э… ну, фильмы были просто замечательные, – ответил я. – Первый был снят в тридцать седьмом году и…

– Я не о фильмах, Берн. Как у тебя с Илоной?

– О, – сказал я. – Все прошло хорошо.

– Хорошо?

– Просто отлично.

Какое-то время она продолжала изучающе смотреть на меня, затем ее лицо расцвело в улыбке.

– Заканчивай! – бросил я.

– Заканчивать? Но ведь я и слова не сказала.

– Я тоже. Так чего ты, черт возьми, скалишься?

– Просто не верится! А где это произошло, Берн? У тебя или у нее?

Я смотрел на Кэролайн и упрямо молчал, она тоже не сводила с меня глаз.

– У нее, – вымолвил я наконец.

– И?..

– И что «и»? Я прекрасно провел время, просто замечательно. Теперь довольна?

– Рада за тебя. Она ведь красавица, Берн.

– Знаю.

– И, по всей видимости, без ума от тебя.

– Вот этого не знаю, – сказал я. – И потом, откуда такая уверенность? С чего это ты решила, что она красавица? Ты, как попугай, повторяешь за мной мои слова.

Она надула губы и беззвучно присвистнула – та же гримаска, что и у Илоны, когда та выпускала сигаретный дым.

– Это чистое совпадение, – произнесла она наконец.

– Что именно? Никак не врублюсь, о чем ты.

– Просто вчера я чисто случайно оказалась у входа в «Мюзетт», – сказала она, – как раз к концу сеанса.

– Просто оказалась там, и все?

– Но ведь каждый человек может оказаться где угодно, Берн. – Раффлс уже давно оставил бумажный шарик, который я ему швырнул, и теперь терся о ногу Кэролайн в присущей всему его племени вкрадчивой манере. – Эй, погляди-ка, что он вытворяет! Ты, наверное, забыл покормить его утром, а, Берни?

– Да он сожрал столько, сколько и питону не снилось, – проворчал я. – И нечего увиливать от ответа. Как это ты там оказалась вчера вечером?

– Была неподалеку, – ответила она. – У Сью Графтон вышел новый роман, и я поехала в «Корпорацию „Убийство“» – купить себе книжку.

– И ради нее тащилась в такую даль?

– Но в «Сообщниках» уже все распродали, а в «Трех Жизнях» еще не получали. Вот я и села на метро…

– Но «Корпорация» вроде бы на Бродвее, рядом с Девяносто второй?

– Знаю, Берн. Там я и оказалась вчера вечером.

– Но ведь это в двадцати с лишком кварталах от театра!

– Ну и что? Я же не обедала.

– А при чем здесь обед?

– Поехала в центр, долго решала, в какой ресторанчик зайти, но ни один не приглянулся. И наконец заскочила в кафе неподалеку от Семьдесят девятой. Знаешь, Берн, последнее время мы с тобой явно переборщили по части этнической жратвы. Я заказала чизбургер с беконом, жареную картошку, салат из капусты и кусок яблочного пирога на десерт. И выпила две чашки нормального американского кофе со сливками и сахаром, и вся эта еда показалась невероятно экзотической!

– А после еды…

– Я почувствовала, что объелась, и решила немного прогуляться.

– И оказалась почему-то именно у театра «Мюзетт»?

– Ладно, сдаюсь. Да, мне хотелось взглянуть на нее. Это что, преступление?

– Нет.

– Короче, я пришла туда за несколько минут до конца сеанса, встала так, чтобы видеть выход. И сперва даже подумала, что пропустила тебя. Просто вы вышли почти что самыми последними.

– Мы всегда остаемся до конца, посмотреть титры.

– Она настоящая красавица, Берн. А уж как она держала тебя за руку и как смотрела! Да что там Хамфри Богарт! Словно ты Эррол Флинн по меньшей мере…

– И давно ты за нами шпионишь?

– Я бы не стала называть это шпионажем, Берн, – ответила она. – Я делала это из самых дружеских, вполне оправданных побуждений, продиктованных лишь заботой о тебе. Ведь и ты для меня сделал бы то же самое, разве нет?

– Не уверен, – сказал я. – Если бы я стал ошиваться вот так, вокруг чужого добра, меня бы давно арестовали.

– Ничего подобного, Берн. Ну, может, побили бы, но не арестовали. В любом случае, ошивалась я не слишком долго. Вы с ней перешли улицу и вошли в кафе, и я тут же отправилась домой.

– И стала читать новый роман Сью Графтон?

Она покачала головой:

– Нет, приберегаю до того времени, пока не поставят пломбу. Кажется, я проглотила ее, доедая чизбургер. Да, именно чизбургер. Послушай, Берн, а я не отравлюсь?

– Уж пломба наверняка полезнее этого самого чизбургера.

– Я тоже так думаю. Я прочитала аннотации на обложке и поняла, что это совершенно потрясающий роман, но решила отложить его на выходные. А тем временем перечитала одну из ранних ее книг. Уже до половины прочитала… Ну, там речь идет о садоводстве…

– Вроде бы не читал.

– Правда? А я думала, ты все на свете уже перечитал! Ну, это роман о китайце, который занимается садовой архитектурой и потом умирает, задушенный собственной косичкой.

– Я бы это запомнил. Нет, точно не читал. А как она называется?

– «Ж» – значит «сад». [15]15
  На самом деле роман Сью Графтон называется «„Ж“ – значит „жертва“».


[Закрыть]Дам почитать, когда закончу. Ладно, побежала. Через минуту должны привезти спаниеля, помыть и сделать укладку. А завтрак она готовила или ты повел ее куда-нибудь?

– Я не остался.

– Вот как? Что ж, возможно, это верный ход. По себе знаю: стоит задержаться в первый раз, и все обязательно пойдет наперекосяк. Но ты хоть позвонил ей утром?

– Никто не ответил. Вообще, у меня такое впечатление, что она не слишком много времени проводит дома. Побывала бы ты там, сразу поняла почему.

– А что у вас на сегодня в программе? Снова Богарт?

– Что ж еще…

– Может, после отвезешь ее к себе?

– Возможно.

– Берни?.. А ну-ка посмотри на меня, Берн. Ты, часом, не влюбился?

– Не знаю, – ответил я.

– Это «не знаю» означает «да»?

– Да, – ответил я. – Боюсь, что да.

Все остальное утро прошло без особых происшествий. Кэролайн ушла пломбировать зуб, а потому я не стал устраивать из ланча события. Заскочил за угол и съел кусок пиццы на бегу (бежал я, а пицца находилась в состоянии относительного покоя). Отсутствовал я не более десяти минут, однако, вернувшись, обнаружил, что за это время успел появиться Рэй Киршман. Он стоял, привалившись к лотку с дешевыми книжками, и перелистывал путеводитель по Западной Африке.

– Тебе не мешало бы подключиться к системе сигнализации, – заметил он. – А что, если бы на моем месте оказался жулик? Он мог бы спокойно уйти со всеми этими книжками.

– Да он скорее грыжу заработал бы, прежде чем сумел нанести мне финансовый ущерб, – сказал я. – Эти книжки на столике идут по три штуки за доллар.

– Даже эта?

– Да она старая. Четырехлетней давности.

– Но у тебя есть книжки куда старей, а ты дерешь за них по десять, по двадцать баксов. А то, глядишь, и больше.

– Но это путеводитель, для туристов, – объяснил я, – он с возрастом не дорожает. Путеводители очень быстро устаревают, поскольку люди, собравшиеся в путешествие, хотят иметь самую свежую информацию. Неужели тебе понравится прилететь, к примеру, в Габон и обнаружить, что намеченный тобой отель давным-давно не работает?

– Во-первых, меня туда вообще не заманишь, – ответил он. – Надо быть круглым идиотом, чтобы отправиться в такое место. Лежишь себе там где-нибудь на пляже, попиваешь что-нибудь с фруктом и вдруг узнаешь, что у них кути та. [16]16
  Искаженное «coup d’état» (фр.) – государственный переворот.


[Закрыть]

– Чего?!

– Ну, это когда свергают правительство. Не успеешь оглянуться, как уже, глядишь, отправился главным блюдом на банкет каннибалов. – Он швырнул путеводитель обратно на столик, но тот соскользнул со второго тома «Жизни и писем Ипполита Тэна» – одному богу ведомо, куда подевались первый и третий тома, – и упал на тротуар.

– Вечно не могу силу рассчитать, – сказал он. – Извини, пожалуйста.

Я отпер дверь и придержал ее, многозначительно глядя на книгу, валяющуюся на тротуаре. Через секунду он подошел, наклонился, затем, кряхтя, выпрямился и положил книгу на столик.

Войдя в лавку, я спросил, как продвигается расследование по делу Кэндлмаса.

– Продвигается, куда оно денется, – ответил он. – Там сейчас работает целая команда, пытаются выяснить, что это за Кэпхоб, – именно так он произнес это имя. – У них есть компьютер, ну, такой, вроде общего телефонного справочника по всей Америке, номер можно узнать за считаные секунды. И если «Кэфоб» – это имя, то узнать ничего не стоит.

– Если у мистера Кэфоба вообще имеется телефон.

– Все равно его нащупают, что ты! В этот компьютер вбили все другие городские справочники, вообще всё про всех людей. Ты не поверишь, какие штуки этот самый компьютер выделывает!

– Да, наука – великая сила, – согласился я.

– Что верно, то верно… – Он демонстративно взглянул на наручные часы, затем, доверительно глядя мне в глаза, привалился к прилавку и оперся о него локтем. – Хотел просить тебя подсобить маленько, Берни.

– Только не говори, что ты опять не можешь открыть свой автомобиль.

– Ты не съездил бы в морг опознать того парня?

Я ждал, что он попросит меня об услуге. Я понял это в тот самый миг, когда он соизволил подобрать с тротуара упавшую книгу.

– Не знаю, – пробормотал я. – Я ведь почти не знал этого человека.

– А я понял, он был твоим постоянным покупателем?

– Я бы не назвал его постоянным. Виделись как-то раз, и все.

– Однако ты знал его достаточно, чтобы одолжить свой саше-кейс.

– Атташе-кейс, – поправил я его.

– Ну, ты меня, короче, понял. Ты дал ему эту штуку, чтобы он отнес домой книжку ценой в пять баксов, – такова типа твоя версия. – Он выпрямился. – Кстати, можно бы и вернуться к этой версии и поработать над ней еще чуток, если ты отказываешься сотрудничать со следствием и опознать этого несчастного сукина сына. Съездим на пару часиков в участок, снимем с тебя письменные показания, изложишь свою версию нескольким нашим ребятам, чтоб уж у них составилась полная картинка…

– Приятно, когда у человека есть выбор.

– Конечно есть, черт возьми, а ты как думал! – рявкнул он. – Или сделаешь доброе дело, или будешь расхлебывать последствия. Тебе решать.

– Ну разумеется, я хочу помочь полиции, – ответил я со всей искренностью, какую только смог изобразить. – Но почему именно я, Рэй? Ведь у покойного были соседи. Они-то небось знали его куда лучше меня.

Он покачал головой.

– Вроде бы получается, что они вовсе его не знали, – ответил он. – Правда, одна женщина с первого этажа знала. Говорила, что он очень симпатичный человек и все такое. Да только, на беду, слепая она и целыми днями слушает аудиокнижки. Этажом выше имеется парочка по фамилии Лерман, точнее, в данный момент не имеется, потому как дней десять назад они изволили отбыть на юг Франции на отдых, на целых четыре месяца. Они преподают в колледже и, видно, нуждаются в деньгах, а потому сдали свою квартиру на весь срок. Во всяком случае, там сейчас проживает бизнесмен с китайским именем, кажется, из Сингапура. Впрочем, не важно, откуда он, потому как вселился всего неделю назад и утверждает, будто никогда не видел Кэндлмаса. Мы показали ему снимок, который сделали ребята, но это не освежило его память. Так, что мы еще имеем?.. Парочка голубых в цокольном этаже, они тоже недавно вселились, к тому же у них отдельный вход. Они никогда не встречали Кэндлмаса. Управляющий живет на одной с ним лестничной площадке и в его ведении сразу три, а то и четыре дома. Работает всего пару месяцев и ни разу, говорит, Кэндлмас к нему не обращался, ни разу ничего не просил, так что они тоже не виделись. Делал, говорит, пару раз делал обход дома, ну, чтобы познакомиться с жильцами, наладить, так сказать, контакт. Лично мне кажется, он просто рассчитывал получить на чай, хотя бы к следующему Рождеству. Но Кэндлмаса всякий раз дома не оказывалось. Так что получается, опознать-то его и некому.

– Ну а на третьем этаже?

– Что на третьем этаже?

– Голубые живут в цоколе, – сказал я. – Слепая дама – над ними. Лерманы прямо над ней…

– Но только их нет, – перебил он. – Уехали во Францию. Ладно, дальше.

– Кэндлмас проживал на четвертом, – продолжил я. – А кто на третьем?

– Вопрос, конечно, очень интересный… – протянул он. – И знаешь, будь я этим, как его… тем коротышкой в плащике, я бы приберег его, чтобы задать на выходе. «А кстати…» Но это ж какое надо терпение иметь…