Текст книги "Вор в роли Богарта"

Автор книги: Лоуренс Блок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– Стоят, стоят, будь уверена. Ты поступила совершенно правильно, иначе бы он отволок их кому-то еще. Кто еще заходил, из знакомых, я имею в виду?

– Тигги. Растафариан.

– Расмолиан.

– Знаю. Это я нарочно.

– Тоже не прочь пошутить? Ну ладно. Нет, правда, он что, действительно заходил?

– Ясное дело, да. Мне кажется, приключение с той книжкой совершенно выбило его из колеи, Берн. Бедняга не понимает, как к этому отнестись. А знаешь, он и правда франт, как ты говорил, и действительно небольшого роста, но вовсе не такой карлик, как ты расписывал.

– Конечно, – кивнул я. – Для взрослого мужчины он выглядит в самый раз.

– Но он же выше меня, Берн!

– Но это совсем другое дело.

– Как это понять – другое? Только потому, что я женщина? Это что, такая принципиальная разница?

– Ты права, – согласился я. – Тут явно попахивает дискриминацией полов, о чем ты должна немедленно уведомить правительственную комиссию. А зачем он, собственно, приходил?

– Тигги? Ну, видишь ли, с порога он об этом не заявлял, а когда собрался, тут вошел Рэй.

– Опять? Должно быть, Тигги подумал, что он у меня просто живет.

– Нет, мне кажется, скорее это Рэй так о нем подумал. Входит и ведет себя прямо как дома. Он вспомнил Тигги, это ясно, ведь такое не скоро забудешь. Рэй поздоровался с ним, назвал по имени, но, естественно, что-то напутал. И знаешь, Тигги вовсе не спешил его поправить. Тут же вымелся из лавки, что дало Рэю шанс немедленно заняться тем, чем он и собирался, едва успев переступить порог.

– Чем же?

– А тем, чем он всегда занимается. Отпускать дурацкие шуточки. «Привет, Кэролайн! Знаешь, увидел тебя, и прямо на сердце потеплело. Наконец-то ты обзавелась дружком по своему размеру». И это только начало! Прямо фронтальный вызов! Что он о себе возомнил?

– Ну, ты же знаешь, что он за персонаж.

– Еще бы мне не знать! – с чувством произнесла она. – Но я же не бесчувственная какая-нибудь! Ведь сама я не буду отпускать дурацкие пошлые шутки всякий раз, когда окажется рядом. Ладно… Короче, он просил тебя связаться с ним. Сказал, что дело очень срочное.

– А что за дело, объяснил?

– Нет. И мне не удалось из него вытянуть. Но говорил он вполне серьезно. Я сказала ему, что ты уехал на уик-энд.

– Молодец.

– Сказала, что не знаю, куда именно, но вроде бы ты упомянул Нью-Гемпшир. Послушай, Берн, а может, это копы ошиваются там, возле твоего дома? Потому как Рэй сказал, что точно знает, тебя дома нет. А откуда ему это знать? Если только они ведут наблюдение за твоей квартирой.

– Возможно, – сказал я. – Причем даже не слишком маскируясь. И все же я не понимаю… Ведь он всегда может зайти в лавку, всегда, во всяком случае, заходил. Может оставить записку, попросить, чтоб я с ним срочно связался, пусть даже ничего срочного и нет. Но чтоб устраивать слежку? Зачем?

– Ну, разве что они пронюхали про Хобермана…

– Пусть даже и пронюхали, что с того? Послушай, ведь когда я опознал тело, то постарался создать впечатление, что стопроцентной уверенности у меня нет, что я просто оказываю Рэю личное одолжение и демонстрирую тем самым, какой я славный законопослушный парень. Ну, допустим, он проверил отпечатки пальцев Хобермана или что-то еще в том же роде. Да, тогда у него возник бы повод побеседовать со мной или же пересмотреть результаты опознания. Но к чему, скажи на милость, ставить шпиков ко мне в подъезд и оставлять еще двух в машине у входа?

– Так позвони ему и спроси.

– Но ведь я же в Нью-Гемпшире.

– Ты мог бы уже и вернуться.

– А может, я не хочу возвращаться, – сказал я. – Может, он вознамерился засадить меня за решетку, а это мне вовсе ни к чему!

Тут она призадумалась.

– Ладно, тогда позвони ему будто бы из Нью-Гемпшира. Скажешь, что звонил мне, ну, чтоб поделиться, как там прекрасно и замечательно, а я передала тебе его просьбу. Ну, как считаешь? Это вариант?

– Возможно. Если только он не проверит, откуда звонок.

– Но к чему ему проверять?

– А шут его знает.

– Тогда можно взять машину напрокат и поехать куда-нибудь позвонить. Нет, не в Нью-Гемпшир, это все же далековато. Ну, скажем, в Коннектикут. Тогда он отследит звонок и… Нет, забудь, Берн. Все это бессмысленно.

– Да, пожалуй.

– Рэй сказал, что ты можешь звонить ему прямо домой, в любое время. Сказал, что номер у тебя есть.

– Да, верно, номер есть. Ладно, подождем до утра, а там видно будет. А это что?

Она протянула мне карточку. Ни имени, ни адреса, лишь семизначный номер, причем первые три цифры отделяла от остальных черточка.

– Похоже на номер телефона, – заметил я.

– Ну и прекрасно, Берн.

– Но кода города нет. – Я провел большим пальцем по карточке. – Высокая печать… Нет, я не помню наизусть номера Рэя, но готов поклясться, это не его телефон. Разве только он переменился…

– Это не Рэя.

– Тогда где ты его взяла?

– В лавку зашел мужчина и спросил тебя. Я сказала, что тебя нет.

– И не соврала.

– А он сказал, что просит тебя позвонить вот по этому телефону и обсудить одно взаимовыгодное дело.

– Ага, вот это уже теплее… Что ж, замечательно. У меня уже есть карточка с именем, но без номера, а теперь появилась вторая – с номером, но без имени. Теперь остался последний вариант: является еще один персонаж и дает мне карточку только с адресом. Даунинг-стрит, десять, или же Пенсильвания-авеню, тысяча шестьсот… [20]20
  Адреса соответственно резиденции британского премьер-министра в Лондоне и Белого дома в Вашингтоне.


[Закрыть]

– Может, тот парень и живет по какому-нибудь такому адресу. Как я ни пыталась выведать, как его звать, он молчал, словно это государственная тайна.

Тут меня осенило.

– Сдается мне, – начал я, – он был высокий, шесть футов и два или три дюйма, лет тридцати с небольшим, волосы короткие светлые, плечи широкие. Ну, что скажешь? Красивый парень, и еще на нем были черные джинсы «левайс», а на физиономии – крайнее удовлетворение самим собой…

– Но это… очень похоже на Майка Тодда.

– Да, я описал именно его. Так это он дал тебе карточку?

– Ничего подобного. Этот тип сроду в своей жизни не носил джинсов. На нем был белый костюм.

– Может, то был Том Вулф собственной персоной?

– Нет, и не Том Вулф. Этому господину было лет шестьдесят-шестьдесят пять, рост около шести футов, голубые глаза, серо-стальные волосы, кустистые брови, крупный нос, как орлиный клюв, сильно выступающий подбородок.

– Впечатляет, – заметил я. – Осталось определить его вес и количество мелочи в карманах.

– По карманам я не шарю, – сказала она, – а потому не имею о последнем ни малейшего представления. Что же касается веса… Где-то около трехсот пятидесяти фунтов.

Я издал звук, который получается, если резко оторвать кончик языка от передних зубов.

– Ц-ц-ц… – сказал я.

– Как в «Царнов». Мне тоже так показалось, Берн.

– У тебя был трудный день, – заметил я. – И ты прекрасно справилась, Кэролайн.

– Спасибо.

– Очень недурная была идея открыть лавку. Я бы сказал, весьма продуктивная. Не знаю, чего они все от меня хотят и что я могу им дать, но сам факт, что я вдруг всем им понадобился, – хороший признак. По крайней мере, мне так кажется. А утром, сделав несколько звонков, я буду знать еще больше.

– И все же я никак не могу понять, чего хотел от тебя Рэй, – сказала она. – Что касается остальных, то им наверняка нужны доказательства.

– Каковы бы они ни были.

– И где бы ни были, – подхватила она.

– Ой, а мне кажется, я знаю, где они, – сказал я.

– Серьезно?

– Ну, есть одна догадка, скажем так…

– Но это же здорово, Берн! И еще у тебя есть теперь напарник. Я не себя имею в виду. Я имею в виду мышь.

– Мышь?! Ах, ну да, Чарли Уикс. Да, думаю, мы теперь партнеры. И надеюсь, он сумеет о себе позаботиться.

– О чем это ты?.. А-а, в том смысле, что, если его убьют, тебе снова придется что-то предпринять?

– А ты догадлива, – заметил я. Затем откинулся на спинку стула и зевнул. – Что-то я притомился. Рэй может подождать и до утра, и все остальные – тоже. А лично я отправляюсь в кровать. Или на кушетку, если удастся убедить тебя…

– Давай не начинать все сначала, Берн. Так ты не уходишь, верно? Мог бы и выпить глоток виски.

– Знаешь, – сказал я, – как-то не хочется, проснувшись утром, пожалеть, что накануне пил что-то более крепкое, чем вода «Эвиан».

– Может, ты и прав, – заметила она. – Однако мне кажется, что пропускать тренировки день за днем и при этом рассчитывать, что останешься в форме, просто глупо. Это моя теория… Хочешь, чтоб я поработала в лавке и завтра?

– Но по воскресеньям мы всегда закрыты.

– Это что, высечено в граните? Или кому-то навредит, если я завтра ее открою?

– Нет, но…

– И потом, я нашла там одну книгу и начала читать и, пока не дочитаю, ни за что другое не примусь. К тому же, чем черт не шутит, может, к тебе заглянет кто еще.

– Вот это верно. А что ты читала?

– Точнее, перечитывала. Правда, не заглядывала в нее давным-давно, со дня выхода в свет. Ранний роман Сью Графтон.

– Вот уж не думал, что у меня в лавке завалялась хоть одна из ее книг… О, вспомнил! Издание «Клуба книголюбов», да?

Она кивнула:

– Да. Про джазового музыканта, который сбрасывает неверную жену под поезд.

– Нет, точно не читал. А как называется?

– «„А“ как поезд», [21]21
  Такого романа у Сью Графтон тоже нет, да и название противоречит принципу, по которому Графтон называет свои произведения: буква, указанная в названии, – это всегда начальная буква ключевого слова, например: «„А“ как алиби».


[Закрыть]– ответила она. – Дам почитать, когда закончу.

– Дам? Но ведь это же моя книга.

– Ну ладно, какая разница! – заметила она. – Можешь и сам взять, когда я закончу.

Глава 17

Спал я крепко, проснулся рано и умудрился одеться и выскользнуть за дверь, не разбудив Кэролайн, которая так уютно свернулась на кушетке, что я не испытал ни малейших угрызений совести из-за того, что согнал ее с кровати… Я прошелся пешком, ненадолго заглянул к себе в лавку – покормить Раффлса и сменить ему воду в миске, затем сел в автобус на Юнион-сквер и доехал до остановки «Хантер-колледж» на углу Шестьдесят восьмой и Лексингтона. После чего прошел шесть кварталов, потом, свернув, еще два, заскочил по пути в гастроном и взял закрытый стаканчик кофе и бублик. Дойдя туда, куда я держал путь, я нырнул в подходящую подворотню и коротал там время, попивая кофе и жуя бублик. Но глаза при этом держал открытыми и, увидев то, что, собственно, предполагал увидеть, удалился, правда, на этот раз минуя гастроном, и прямиком отправился на станцию метро.

Сел во второй поезд, идущий к центру, и сошел на Уолл-стрит. Нет более тихого и мирного места на свете, чем эта улица в воскресный день, когда моторы деловой активности сбрасывают обороты и замирают. Впрочем, нельзя сказать, чтобы на ней не было ни души. Мимо пробежало несколько джоггеров; люди прогуливались в одиночку и парами, явно настроенные насладиться тишиной и покоем.

Но лично мне нужен был телефон.

Существовали в Нью-Йорке и куда более удобные телефоны, к примеру у меня в лавке и на квартире Кэролайн, но разве можно быть уверенным, что номер твой не засветится на экране одного из этих автоопределителей, так что сразу станет ясно, откуда ты звонишь. Я был почти уверен, что на Саннисайд, дома у Рэя Киршмана, таких ухищрений не имеется – хотя бы просто потому, что он скорее удавится, чем станет платить лишний доллар и девяносто восемь центов в месяц, кажется, именно столько взимают за эту услугу. Но он всегда может воспользоваться услугами нью-йоркского департамента полиции и попросить ребят из технической службы проследить, откуда сделан звонок.

И если окажется, что звонок сделан из Вест-Вилидж, он тут же смекнет, что я остановился у Кэролайн. Так что пришлось ехать звонить в другое место. И Уолл-стрит казалась неплохим выбором. Пусть себе прослеживает звонок, пусть выяснит, что сделан он из автомата на углу Броуд и Уолл, пусть думает, уж не собираюсь ли я грабануть Нью-Йоркскую фондовую биржу.

Ладно, так уж и быть, от последнего его избавлю.

Первый звонок – толстяку. И первой моей мыслью было: или карточка оказалась фальшивой, или же я неправильно набрал номер. Потому что голос, ответивший мне, никак не мог принадлежать толстяку.

Знаю, знаю… О книге по переплету не судят (однако попробуйте получить за нее приличную сумму, если он в пятнах, забрызган водой или, боже упаси, вообще отсутствует). Так и по голосу нельзя судить о фигуре человека, чем, кстати, и объясняется столь бурное развитие этой индустрии – секс по телефону. И однако же голос, который я услыхал в трубке, никак не мог принадлежать мужчине весом триста пятьдесят фунтов, с орлиным профилем и к тому же в белом костюме. Нет, он звучал так, словно обладатель его так и застрял навеки в пятом классе, шевеля губами лишь в тех редких случаях, когда что-нибудь читал, а наиболее продуктивную часть дня проводил с биллиардным кием в руке и, когда не использовал этот кий по прямому назначению, мог за ним свободно спрятаться.

Я сказал, что хотел бы поговорить с мистером Царновым, а он спросил, чего мне, собственно, надо.

– Царнова, – ответил я. – А вы – точно не он. Скажите, что звонит человек, которого не было вчера в книжной лавке.

Наступила пауза. А затем голос – округлый и сочный, который, казалось, забивал каждую согласную, словно гвоздь молотком, по самую шляпку; голос, который выжимал до самой последней капли вкус и запах из каждого слога, – произнес:

– По правде сказать, сэр, людям, которые не были вчера в той книжной лавке, несть числа. Равно как и в любой другой.

Вот это уже теплее. Именно такой голос я имел в виду.

– Не могу не согласиться с вами, сэр, – сказал я. – Мы живем в век всеобщего и полного одичания, и завсегдатаев книжных лавок пора в музее выставлять.

– Ага, – ответил он. – Рад, что позвонили. Имею основания полагать, что вы нашли принадлежащий мне предмет. Надеюсь, вы понимаете, что вас ждет за него существенное вознаграждение.

Я спросил, может ли он описать этот предмет.

– Ну, нечто вроде кожаного конверта с золотыми марками, – ответил он.

– А содержимое?

– Самое разнообразное.

– А какое именно вознаграждение?

– Разве я не сказал, сэр? Существенное. Весьма существенное.

– Сэр, – заметил я, – должен признаться, мне весьма симпатичен ваш подход к этой проблеме. И владей я предметом, который вы так жаждете вернуть, мы бы несомненно нашли общий язык.

Снова пауза, правда, на сей раз не слишком долгая.

– Сослагательное наклонение, – сказал он, – очевидно, означает, что вы им не владеете.

– Предположение было взвешенным, – сказал я, – а вывод – здравым.

– И в то же время есть ощущение, что некоторая надежда сохраняется?

Чертовски приятно вести такого рода беседу, и в то же время – утомительно.

– Искренне надеюсь, сэр, что рано или поздно смогу сообщить, что обстоятельства кардинально изменились. И одновременно постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы заслужить ваше столь щедрое вознаграждение.

– Надеетесь, сэр?

– Да. Надеюсь и предвкушаю.

– Рад слышать, сэр, ибо предвкушение всегда несколько ближе к цели, нежели просто надежда. А могу ли я полюбопытствовать, когда именно сбудется эта надежда?

– Скоро, – ответил я.

– Скоро… – повторил он. – Слово, очарование которого призвано восполнить некоторую неопределенность.

– Да, верно. «Очень скоро», так, пожалуй, будет точней.

– Ну, не уверен, что намного точней. Но, по крайней мере, тут чувствуется некий ободряющий оттенок.

– Имею намерение, – продолжил я, – позвонить вам сегодня немного позже или, возможно, завтра и назначить встречу. Могу ли я рассчитывать застать вас по этому телефону?

– Ну разумеется, сэр. И если не застанете лично, всегда можете передать через мальчика на телефоне.

– В таком случае надолго не прощаюсь, – сказал я и повесил трубку.

Следующий звонок я сделал своему партнеру, Чарли Уиксу. Сказал ему, что специально не звонил раньше, дожидаясь, пока он вернется с утренней прогулки.

– У вас весьма вольное представление о времени, – сказал он. – Очевидно, пожилой человек становится жертвой своих привычек. Каждый день я поднимаюсь в одно и то же время, без будильника. И на данный момент я уже прочитал половину «Санди таймс».

– Дело осложняется, – сказал я. – Думаю, вы были правы относительно Хобермана. Кажется, его действительно убил Кэндлмас.

– Это наиболее вероятное объяснение, – заметил он. – И одновременно оно оставляет нас практически ни с чем, потому как и сам Кэндлмас, похоже, исчез.

– Есть у меня на сей счет кое-какие догадки.

– Вот как?

– Да, только сейчас нет времени излагать, – сказал я. – Тем более по телефону.

– Да, конечно, вы правы.

– А не могу ли я к вам сегодня заскочить? Чуть позже, если вам, конечно, удобно. Скажем, в одиннадцать?

– Приготовлю кофе, – сказал он. – Разве что в такой час вы не пьете крепкий?

Я сказал, что крепкий кофе будет в самый раз.

И вот теперь мне ничего не оставалось, как позвонить Рэю Киршману. Я потратил еще один двадцатипятицентовик и набрал его домашний номер в Квинс. Ответил женский голос.

– Добрый день, миссис Киршман, – сказал я. – Это Берни Роденбарр. А Рэй дома? Страшно не хотелось беспокоить его в выходной, но я звоню из Нью-Гемпшира и…

– Сейчас узнаю, на месте он или нет…

Вот фраза, которая постоянно приводит меня в недоумение вне зависимости от того, кто ее произносит, секретарша или супруга. Ну что они дурака валяют? Неужели им неизвестно, на месте он или нет, и неужели они думают, что я не понимаю этого?..

Ее разведывательная миссия заняла минут пять, и я от души пожелал, чтоб шевелилась она пошустрей. Нет, у меня оставалось еще много четвертаков, просто не хотелось, чтоб на линию влезал оператор и требовал опустить в щель еще одну монету. Кредитоспособность мою это вряд ли подорвет, однако…

Однако разговор наш с самого начала принял не совсем тот оборот, которого я ожидал.

– Так значит, Нью-Гемпшир, Берни? – раздался в трубке голос Рэя, и следует отметить, что он сумел вложить в него максимум презрения. – Пой, ласточка, пой.

– Собирался остановиться в «Ласточке», – сказал я ему, – но там не было мест. Вообще все мотели забиты, так что пришлось довольствоваться «Ганновером». А ты откуда знаешь, Рэй?

– Я одно знаю наверняка, – ответил он, – что ты в таком же Нью-Гемпшире, как я в Новой Зеландии.

– А почему ты так уверен, Рэй?

– А потому, что ты не моргнув глазом сперва соврал моей жене. Специально сказал ей, что ты в Нью-Гемпшире, зная, что она передаст мне. Если б ты и вправду находился в этом самом Нью-Гемпшире, Берни, стоило ли огород городить? Ладно, это я так, к слову. Главная твоя промашка не в этом.

– В чем же?

– Да в том, что я могу проследить звонок. И ты еще спрашиваешь!.. Ну, погоди, только попадись мне на глаза! Проводишь ночь с этой своей придурочной неприкаянной подружкой из разряда гермафродитов… тьфу!.. как их там… причем совершенно непонятно, какой вам от этого толк. А потом решаешь, видите ли, позвонить мне и отправляешься куда-то в другой район на тот случай, если я вдруг прослежу звонок, хотя как это можно сделать с моего домашнего телефона, одному дьяволу известно.

– И как же ты это сделал, а, Рэй? – спросил я.

– Просто догадался, – ответил он. – Так, погоди-ка, сейчас… Ты находишься по ту сторону моста, в Бруклин-Хайтс, верно? И оттуда, где стоишь, виден Променейд, да, Берни?

– Да, – ответил я. – Следует заметить, что он выглядит совершенно потрясающе в этом утреннем тумане.

– День потрясающий, спору нет, однако где ты углядел туман, непонятно. Он уже успел развеяться несколько часов назад. Ладно, беру свои слова обратно. Для Бруклина маловато фоновых шумов. Ведь сегодня воскресное утро, если не ошибаюсь? Тогда ты, наверное, на Уолл-стрит. И никакого Променейд в поле зрения. Однако готов поставить доллар, что ты видишь здание фондовой биржи, а?

– Потрясающе, Рэй. Клянусь, до сих пор не понимаю, как это у тебя получается.

– Это ты нарочно так говоришь, чтоб я думал, что ошибся. Но я, черт побери, прав, хотя сам до сих пор не пойму, какой мне от этого прок. Ты действительно хочешь знать, как это у меня получается, Берни? Вся штука в том, что мы с тобой давние знакомые. И неудивительно, что за это время я успел узнать тебя как облупленного.

– Туман развеялся не окончательно, Рэй. Какая-то его часть осталась и застилает глаза, а в горле стоит ком.

– Смотри не разрыдайся, Берни, а не то я и сам заплачу. Ладно, пора сменить тему, может, это тебя отвлечет. Не далее как вчера пара наших патрульных прогуливалась по Нижнему Ист-Сайду и какие-то тамошние детишки привели их в пустующий дом, где прежде сдавались меблированные комнаты, на углу Питт и Мэдисон. Я имею в виду Мэдисон-стрит, а не Мэдисон-авеню.

– Что вполне очевидно, раз она расположена в Нижнем Ист-Сайде.

– Угу. Не так очевидно другое: то, что они там обнаружили, когда ребятишки показали нашим парням незапертую дверь в квартиру. Иначе бы как они туда попали?.. Так что они там обнаружили, как ты думаешь, а, Берн? Даю три попытки.

– Даже если я не угадаю, ты ведь мне все равно скажешь, – ответил я.

– Тело.

– Слава богу, что не мое, – сказал я. – И все равно, страшно благодарен за то, что ты так беспокоишься, Рэй. А то уж я начал было подумывать, что вовсе тебе безразличен.

– Догадайся, чье?

– Ну, если это не судья Крейтер, – протянул я, – то уж наверняка Джимми Хоффа. [22]22
  КрейтерДжозеф – нью-йоркский судья, исчезнувший при загадочных обстоятельствах в 1930 году; Джимми Хоффа,американский профсоюзный лидер, повторил его судьбу в 1975 году.


[Закрыть]Я прав?

– Часы и кошелек исчезли, – невозмутимо продолжал Рэй, – что неудивительно, поскольку чего еще ждать от квартиры, дверь в которую не запирается и разные там детишки и прочий народ входят и выходят. Но под одеждой у этого парня обнаружили специальный пояс для бабок, хотя этих самых бабок там кот наплакал.

– Неужели копы лапку приложили?

Он цокнул языком, хотя не думаю, что он собирался произнести «Царнов».

– Берни, – сказал он, – ты весьма низкого мнения о нашей нью-йоркской полиции, и тебе должно быть стыдно. Даже если они и взяли пару центов из этого пояса, мне об этом все равно никогда не узнать, так что лучше давай говорить о том, что там осталось. Идет?

– О, это будет потрясающе интересно!

– Ну, прежде всего паспорт. В нем снимок этого парня, так что, ясное дело, ксива не чужая. Ну и имя там тоже есть.

– В паспортах вообще принято указывать имя.

– Вот и правильно, разве нет? Согласно паспорту звали его Жан-Клод Мармотт.

– Что-то французское…

– Бельгийское, – уточнил он. – По крайней мере, паспорт у него бельгийский, хоть это вовсе не означает, что Бельгия выдала ему паспорт. Она и не выдавала.

– Гм?..

– Он оказался фальшивый, – сказал Рэй. – Правда, ребята доложили, подделка вполне добротная, и тем не менее сами бельгийцы о нем сроду не слыхивали…

Он собирался сказать что-то еще, но тут на линии прорезался голос оператора и посоветовал мне или опустить еще одну монету, или повесить трубку.

– Дай мне твой номер! – крикнул Рэй. – Я перезвоню.

В ответ я опустил еще один четвертак в щель.

– Ну к чему ты это все затеял, а, Берн? Я ведь все равно могу тебя отследить. Неужто так трудно доставить мне удовольствие – позволить позвонить в «Ласточку»? В конце концов, мне не так часто доводилось звонить в Нью-Гемпшир.

– А мне – не так часто слышать о мертвых бельгийцах, найденных в меблированных комнатах.

– Ты даже не спросил, отчего он умер.

– Я даже не спрашиваю, кто он. Но рано или поздно придется спросить, к чему ты рассказываешь все это мне.

– Рано или поздно окажется, что лучше бы ты вовсе не знал. Он умер от выстрела с близкого расстояния. Пуля попала в голову, точнее, входное отверстие находится прямо в ухе. Калибр двадцать второй. Весьма профессиональная работа.

– Убит именно там, где его обнаружили?

– Не обязательно, но наверняка сказать трудно, потому как детишки изрядно там наследили. Не важно, где он раздобыл этот паспорт, но умер довольно далеко от этой самой Бельгии. И на приличном расстоянии от Нью-Гемпшира, что, впрочем, относится и к нам с тобой.

– И все же я не понимаю…

– Охотно верю, – согласился он. – Как раз собирался подойти к сути дела. В карманах ничего. Ни ключей, ни жетонов на метро, ни маникюрных щипчиков, ни швейцарского складного ножичка. Зато на нем был очень симпатичный твидовый пиджак, а в этом пиджаке – потайной карманчик.

– Потайной карман?

– Ну уже не знаю, как лучше назвать карман, который расположен в довольно необычном месте: на спине, почти у самой задницы. Его вообще невозможно заметить, если только не искать специально. К тому же он на «молнии», застегивается и расстегивается. Но мы его обнаружили, расстегнули эту самую «молнию», и догадайся, что в нем оказалось?

– Еще один паспорт?

– Откуда ты знаешь?

– Так, значит, я прав. Это была всего лишь догадка, Рэй. Клянусь Богом, всего лишь догадка!

– Да. Паспорт. Только на этот раз итальянский и выдан он на имя Василия Байбака.

– Что-то мало похоже на итальянское, – заметил я. – А ну продиктуй по буквам. – Он продиктовал, но от этого имя не стало казаться более итальянским. – Вообще-то Василий – русское имя, – сказал я. – Ну, во всяком случае, славянское. А вот Байбак… Знаешь, это похоже на такую закуску, ее еще подают в «Русской чайной».

– Понятия не имею, – буркнул он. – Я как-то не хожу в экзотические места. Ладно, не важно, потому как и этот тоже оказался поддельным. Как бельгийцы сроду не слыхивали ни о каком Мармотте, так и макаронники о Байбаке. Но описания в паспортах совпадают, Берн, и подходят нашему покойнику, что называется, тютелька в тютельку. «Рост пять и девять, вес сто тридцать, д.р. пятнадцатого десятого тысяча девятьсот двадцать шестого, волосы светлые, глаза орехового цвета». Это из бельгийского паспорта, да и в итальянском почти то же самое. Вот только глаза они называют карими. Но, может, у них просто орехи не растут. «Лицо узкое, маленькие светлые усики…» Никого не напоминает?

– Пока нет. Да и почему, собственно, должно напоминать?

– Ну, вот мы и подошли к самой сути, – сказал он. – Видишь ли, сперва мы нашли один потайной кармашек, а потом пошарили с другого бока и нашли… Как ты думаешь, что? Правильно, второй, точь-в-точь как первый.

– Подумать только! А ведь многие люди сомневаются в существовании Господа Бога.

– И в том втором тоже был паспорт, на сей раз канадский, и не более настоящий, чем первые два. Выдан в Виннипеге, во всяком случае, именно так сказано в нем на добром американском английском, разве что выдан он сроду никому не был, а просто состряпан каким-то ловким мошенником. И та же физиономия на снимке. А теперь напрягись и подумай хорошенько, чье имя значилось в этом последнем паспорте, а?..

– Так ты скажи мне, Рэй.

– Хьюго Кэндлмас, – ответил он. – Ну чем еще это можно назвать, как не грандиозным совпадением?.. Ну, скажем, взять любого среднего человека. Живет он себе на свете и за всю свою жизнь так и не встречает ни единого Хьюго Кэндлмаса. А мне подфартило – на протяжении каких-то двух дней я повстречал сразу парочку этих Кэндлмасов. Причем, что характерно, оба – покойники.

– Это же прямо для музея диковинок Рипли, – заметил я. – «Хотите верьте, хотите нет…»

– И что характерно, этот парень ни чуточки не похож на того Кэндлмаса, что хранится у нас в морозилке, Берни.

– Что, неужели и на родственника не похож?

– Даже на свояка. Вот я и подумал, может, ты объяснишь мне, в чем тут фокус, а, Берни? Как получилось, что ты столько времени разглядывал этого жмурика в морге и опознал в нем парня, который окажется покойником только через день?

Тут снова встрял оператор и потребовал добавить монету, если я желаю продолжать разговор. Голос повторял те же слова тысячи и тысячи раз на дню на протяжении многих лет, так скажите: может ли это сообщение восприниматься как хорошая новость? Весьма редко, доложу я вам. Весьма редко, но это был как раз тот самый редкий случай.

Я взглянул на пригоршню монет и сунул их в карман.

– Мелочь кончилась, – сказал я Рэю. – Сейчас перезвоню.

– Ради бога, Берн! Ведь я прекрасно знаю, что ни в каком ты не Нью-Гемпшире! Давай номер, я позвоню.

– Какая-то сука стерла его с диска, – сказал я. – Ни черта не разобрать. Оставайся у телефона, Рэй. Я сейчас перезвоню.

Он стал что-то бурчать, но я решил не дожидаться, пока нас разъединит оператор, и сделал это сам.

Чуть позже, когда я перезвонил ему, с женой объясняться не пришлось. Трубку снял сам Рэй. Похоже, он так и просидел у аппарата все это время.

– Наконец-то, – проворчал он. – Сукин ты сын…

Я не ответил.

Он и сам довольно долго молчал, а затем произнес как-то робко:

– Алло? – Я нарочно выждал еще пару секунд, прежде чем ответить.

– Еще раз привет, – сказал я. – Ну что, рад слышать мой голос? Приятней ли он звучит на твой слух, чем, скажем, голос комиссара или дежурного, ведающего парковкой у здания Министерства внутренних дел?

– О Господи… – простонал он.

– Прости, что так долго, Рэй. Ты представить не можешь, какая это проблема, разменять один несчастный доллар.

– Еще бы! Тем более на Уолл-стрит в воскресенье. Я ведь знаю, где ты находишься.

– Слишком уж много ты обо мне знаешь, – сказал я. – Ладно, возвращаясь к Кэндлмасу…

– Да, давай все же вернемся к нему.

– Ты ведь помнишь, что тогда, в морге, стопроцентной уверенности у меня не было?

– Ты говорил только, мол, не любишь смотреть на покойников. Я так тебя понял.

– Да я вообще согласился на это опознание, только чтобы облегчить тебе жизнь. Я же говорил: я не уверен, что это он.

– Послушай, Берни, прекрати. Одно дело, если бы тем типом дело и кончилось. Но теперь у нас сразу два жмурика, причем похожими их можно было бы назвать, только если одному из них башку отрезать. Как ты мог смотреть на одного и утверждать, что это совсем другой?

Время обдумать ответ у меня было: ради этого я и повесил тогда трубку.

– Дело в том, что я познакомился с ними обоими сразу, – сказал я. – И они оба одновременно назвали мне свои имена. И я как-то не обратил внимания, ну просто не связал, что называется, имя и лицо. Честно сказать, я вообще пропустил имена мимо ушей. Но тот тип, которого вы нашли на Питт и Мэдисон, я думал, именно он был Кэндлмасом, поскольку это он купил у меня книгу.

– Так, значит, в морге…

– В морге я просто взглянул на него, и он оказался не тем, кого я ожидал увидеть. Но тоже что-то знакомое. Наверно, поэтому я и решил тогда, что перепутал. Подумал на одного, что он Хьюго Кэндлмас, а оказалось, Кэндлмас – это тот, другой.

– Ты, что ли, встретился с обоими этими деятелями в лавке?

– Да, там.

– И один из них купил у тебя книгу. А что же делал другой?

– Ничего.

– И они вместе вошли?

– О, я как-то не обратил внимания… Нет, не думаю, что они были вместе, но могу и ошибаться.

Я понял, что он хмурится. Почувствовал это, почти увидел.

– Знаешь, чем это пахнет? – вопросил он. – Итак, оба были у тебя в лавке, оба представились. А потом обоих находят мертвыми, причем неподалеку друг от друга. Того, кто оказался не Кэндлмасом, прикончили на квартире Кэндлмаса, а другого обнаружили на Питт-стрит, да еще с тремя поддельными паспортами. И один из этих Кэндлмасов купил у тебя книжку, на основании чего ты дал ему свой атташе-кейс, чтобы ему, видите ли, было удобней нести ее домой. Уж и не знаю, обидеться мне на тебя, Берн, что ты навешал мне на уши такой лапши и думаешь, я поверю. Или, наоборот, считать за честь, что ты не поленился насочинить с три короба.