Текст книги "Верстальщику: Адаптация"
Автор книги: Лотфуллин Рм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)
– Мы нет. Это же карантин, – ответил Чаукин.
– То есть человека уводят в никуда и больше о нем никто ничего не узнает, даже не проведут похоронные процедуры и это всех устраивает?
– Их лечат. Но антидота очень мало… – ответил Табет.
– А я слышал, что они, – Моран указал пальцем куда-то вверх. – Они забирают в карантин всех подряд, и здоровых людей тоже.
– Есть те, кто вернулся, ты сам знаешь.
– Но мало…
– Да кому ты там нужен? – усмехнулся один из работников, гримасничая повторив движение Морана, указывая пальцем вверх.
– А я откуда знаю, но у Питерсона ведь действительно не было пятен. Мы же там все на осмотре бок о бок, в чем мать родила, стояли. Кто-нибудь видел хоть одно синее пятно у Питерсона, а? – не успокаивался Моран. – Ах, да и еще не забывай, мы все живем на станции, нижние уровни которой кишат синегнойными готовыми сожрать нас в любой момент. Отличное соседство.
– Нижние уровни изолированы.
– Ты контролируешь двери, которые сейчас закрыты?
В следующее мгновение Чаукин отвесил Морану подзатыльник, добавив: – Ты как с бригадиром разговариваешь? Еще одно слово и я тебя лично к этим тварям на обед отправлю.
В воздухе повисло молчание. Через несколько минут все постепенно стали расходиться. И когда остались только Табет с Чаукином, тот обратился к своему другу.
– Табет, – произнес он слегка поплывшим от самогона голосом. – Ты ведь умный мужик. У тебя прекрасное образование. Бригадир – это здорово, конечно, но почему ты не пытаешься попасть на верхние уровни? Ладно я, но ты училище окончил, у тебя этот, сертификат есть…
– Ты думаешь, я не пытался? – выдохнул Табет. – После изоляции на одном атолле деление людей происходит уже по иному признаку. Система кодов «свой-чужой» изменилась безвозвратно. Никто не даст мне, простой Крысе, подняться выше восьмого уровня. И это ощущение вражды, за годы созревшее вплоть до желания уничтожения «не своего», обрело черты очевидного представления о мире, засев в самом подсознании, неподвластное никаким разумным доводам. Мы потеряли Землю, но волей случая – либо по воле Создателя, в которого, кстати, уже почти никто не верит – нам был дан второй шанс. И вместо того, чтобы сплотиться и вместе искать новый дом, человек совершает роковую ошибку – уподобившись первобытным дикарям, он начинает делить имеющийся ресурс. А если ему казалось, что его доля была несправедливо мала, а так было всегда, он начинал убивать себе подобных – ради того, чтобы забрать у них красивый камень синего цвета. Транжиря при этом впустую ресурсы и деградируя технически.
– Боюсь, третьего шанса нам никто не даст? – спросил Чаукин.
– Его нужно заслужить. Там, – Табет поднял указательный палец вверх. – Мы не нужны. А главная проблема – каждая сторона думает, что должна измениться другая.
– Учитывая, что все равно все лгут, не так уж и страшно, что никто никого не слушает.
– Это не может продолжаться вечно.
– Ну почему же? Я слышал, рабство было формой собственности на протяжении веков. Считай, что у нас свободная форма рабства, ну… или очень хреновый вид свободы.
Табет улыбнулся: – Юмор. Юмор – это хорошо. Он позволяет пережить то, с чем мы не можем справиться.
– Ты веришь в Создателя, но как же он допустил, что человечество оказалось в такой заднице?
– Возможно, Создатель изощрен, но не злонамерен. Тем более не он лишил нас дома, а мы сами.
– Но разве он не оставил человечество погибать во мраке космоса?
– Ну, не во мраке. И, возможно, человечество не есть совершенство в его замысле. Это очень эгоистично считать себя венцом совершенства. Возможно, человека сменит кто-то более совершенный, более развитый, способный лучше познать Вселенную.
– То есть мы, лишь переходная ступень? Как приматы перед человеком? Не очень обнадеживает.
– В рамках бесконечности совсем нет. Нам остается только верить.
– Что-то я сомневаюсь, что в твоем плане сотворения мира человечество обязательно должно выжить.
– Никому не известно за что именно стоит благодарить Создателя.
Чаукин подозрительно собрав брови в кожистый комок, посмотрел на Табета.
– Чауки, дружище, а чего ты здоровый, умный парень не обзаведешься семьей? – попытался сменить тему разговора Табет.
– Семья? Разве мы только что не обсуждали вопрос существования человечества в целом? Табет, ты со своим институтом семьи вообще рудимент современного общества. Так уже никто не живет.
– Каждый имеет право жить так как он хочет. Но человеку нужна семья. Кто мы без родных и близких? И зачем мы здесь одни? Просто ждем смерти?
– А разве так уж важно быть кому-то нужным? Почему недостаточно быть нужным самому себе?
– Зачастую человек не выбирает, нужен он кому-то или нет. Если в тебе кто-то нуждается – это ответственность. Она просто появляется и все. Вопрос в том, что ты будешь с ней делать.
– Да, но пока я не отвечу себе на вопрос, зачем я хочу семью, думаю, я не решусь на этот шаг. Табет, это твоя территория, я на ней не выиграю, – усмехнулся Чаукин. – Даже пытаться не буду. Давай ты будешь моей семьей?
– Чауки, проще украсть, чем зарабатывать честным трудом, проще ударить ребенка, чем воспитывать его, проще забыться в хеслипе, чем жить. Но проще не значит лучше.
– Ну, ты уже передергиваешь.
– Нет – нет, это жизнь. В конце концов, единственный способ жить – это жить. Все стоящее в этом мире дается с трудом. Легко можно получить только пяткой в нос. Есть такое слово – надо. Может ты и не знаешь своих родителей, но они тебе подарили жизнь. Ты должен этому миру подарить жизнь в ответ.
– Кому надо, Табет?
– Семье, детям. Они моя жизнь. Без них меня нет.
– А меня?
Чаукин несколько секунд потирал переносицу двумя пальцами, словно пытаясь вдавить обратно в голову вырывающиеся из нее наружу мысли. Опустив взгляд в пол, он ответил:
– Табет, ты сильный человек. Очень сильный. Во всем этом мраке ты видишь свет и стараешься зажечь им других людей. Пойми меня правильно, я согласен со всем, что ты говоришь, но решение, которое ты принял для себя и которому посвящаешь свою жизнь… его нельзя изменить, просто проснувшись однажды утром. Это решение на всю жизнь. Мы выживаем, Табет. А законы выживания… Я понимаю, что страх одиночества один из сильных и через несколько лет, возможно, я признаю свое поражение перед ним, но…
– Вот именно, Чауки, – аккуратно перебил его Табет. – Мы выживаем, а человек не может выжить в одиночестве. И это не просто страх. То о чем ты говоришь, это лишь отсрочка неизбежного. Бессмертие – это не вечная телепортация сознания из тела в тело. Настоящее бессмертие – это наши дети и дети их детей. Просто подумай над этим.
Чаукин поднял глаза на Табета. Этот грозный здоровяк словно излучал какую-то детскую радость.
– Ладно, – вставая и уже собираясь уходить, произнес Чаукин. – Конвейер ждет.
– Чаукин, кстати… – Табет стал ерзать на сиденье, словно подходя нужные слова, – Вчера был последний день, когда мы работали на конвейере по сборке дронов.
– Что ты имеешь в виду?
– На следующей неделе нас направляют на кольца Фароса на постоянной основе.
Чаукин смотрел на Табета несколько секунд, словно представляя дальнейшую цепочку событий.
– После истории с Питерсом, парни будут далеко не в восторге от этой новости.
– Это точно. Чауки, мне нужна будет твоя поддержка.
– Конечно.
– Мне нужно будет утвердить ребят в бригаду. Я бы переманил Стива из сто пятой.
– Стив погиб, – перебил его Чаукин.
– Как? – недоверчиво спросил Табет.
– Убило разрядом тока. Во время высадки на один из астероидов. Ты не слышал?
– Нет. А оплетка? Он ведь не мог начать работу без оплетки.
– Видимо не сработало. Был разряд, но у астероида была уж очень замысловатая форма, – Чаукин медленно потер коротко постриженный затылок. – На темной стороне одной из изгибов накопленный потенциал не разрядился. Они этого не проверили.
Под действием ветра Демоса на некоторых крупных объектах среди колец Фароса накапливается большой уровень статического электричества. При переходе между освещенной и теневой стороной объектов разница потенциалов приводит к разрядке в тысячи вольт. Люди погибали от таких вспышек, до того как не стали применять оплетки – крупные сети выстреливаемые в сторону объектов и оплетающие их, для провоцирования замыкания. Но даже после того как стали предприниматься такие меры предосторожности, люди продолжали погибать.
– Черт, – тихо произнес Табет. – Он ведь был лучший в этом.
– Да. А на той неделе Антон из тридцать восьмой. Ограничитель плазменной пилы вышел из строя. Ему просто отрезало голову вспышкой, – Чаукин замер, уставившись стеклянным взглядом на грязное, бесформенное пятно на полу. Перед его глазами всплыла картина, как в руках Антона у плазменной пилы заклинивает один из двух вращающихся дисков, генерирующих магнитное поле для стабилизации плазмы. Затем загорается красная лампочка предупреждения. Через миг, от яркой оранжевой вспышки, диски разлетаются на куски. За долю секунды яркий раскаленный шар вырастает до размера футбольного мяча и тут же схлопывается обратно в микроскопическую красную точку. В следующее мгновение из крохотной точки в разные стороны вырывается гигантский плазменный диск, одной из своих сторон оставляя аккуратный, совершенно гладкий срез на астероиде, а другой проходя сквозь шею Антона. Чаукин видел еще почти живое лицо Антона, слова, не сорвавшиеся с его губ. Он видел страх успевший застыть в его глазах за мгновения до вспышки. Он видел шлем, парящий во мраке космоса, вращающийся в пространстве отдельно от тела и отражающий блики Демоса на зеркальном забрале.
– Хреново, что нас переводят на кольца, – не отрывая взгляда от пятна, добавил Чаукин. – А что ты думаешь о Кайле? Может его возьмешь? Он вроде толковый.
– В этой жизни ко всем людям необходимо относится с осторожностью, – ответил Табет. – А к некоторым, с особой осторожностью. Он явно знает много, но он настолько замкнут... Если не считать его перманентные нудные завывания о том, что мы все живем в… неприемлемых условиях. Сколько он среди нас, год? И никто так и не знает его. Кто он? Откуда знает столько технических тонкостей? Откуда вообще взялся?
– Короче к себе в бригаду ты его не жалуешь?
– Выбор не велик.
Табет встал с кресла: – Накидай, пожалуйста, к завтрашнему утру список тех, кого бы ты мог мне порекомендовать.
– Хорошо.
– А пока давай отдыхать.
Зайдя в каюту Табет разулся и заглянул по очереди во все три комнаты. В одной из комнат Рамиз собирал на полу макет космического корабля, недостающие детали которого занимало голографическое изображение. Голограмма исчезала после того как ее место занимала правильная деталь. В другой комнате его младшая сестра, Лани, схватив стилус маленькой ручкой неистово и увлеченно вырисовывала в воздухе дуги и каракули в подсвеченном в пространстве кубе. Осмотрев свое творение слегка исподлобья, опустив подбородок на грудь, она дунула в него. Клубок выскочил из подсвеченной области и взмыл к потолку словно воздушный шар, от чего девочка взвизгнула от восторга.
Табет направился на крохотную кухню. Голубые стены, белый гарнитур. Все четко, выверено, как в аптеке. Тея замешивала протеиновую массу в котелке.
– Опять протеиновая масса? – спросил он.
– Украшу огурцом, будет супер.
– О! Ты раздобыла огурцы. У нас праздник?
– Я из них еще розочки вырежу, будет вообще бомба.
Она взяла нож со стола и мастерски прокрутила его между пальцами.
– Ты же в курсе какая я ловкая? – улыбнулась она.
– Да, о твоих быстрых пальчиках, я в курсе, – улыбнулся Табет в ответ и нежно взял ее руку в свою. – Хорошо что от них никто не пострадал.
– Мне не нужно. У меня есть ты, – улыбнулась она в ответ, нежно проведя ладонью по его щеке.
– Кстати, – она протянула нож Табету. – Мой нож.
– Конечно, твой.
– Я говорю нож мой.
– Да твой, твой, – Табет выставил ладони вперед, всем видом указывая что он не претендует на нож.
– Так, нож помой.
– А с чего я буду его мыть, если он твой? – ухмыльнулся Табет.
– Знаешь что...
Табет обнял ее, уткнувшись лицом в густые темные волосы.
– Может… того? – шепотом произнес он.
– Дети не спят, – строго, но с улыбкой ответила она. – И вообще, тебе завтра опять на раннюю смену.
– Ну и что? – Табет глубоко вдохнул запах ее волос.
– Я хочу, чтобы мой муж возвращался целиком, а не по кусочкам.
– Скажешь тоже.
– На тебе вся семья. Не забывай это.
– Я и не забываю.
– Вот и не забывай, – серьезно произнесла она, но ее голос дрогнул на последнем звуке.
– Все будет хорошо, – спокойно произнес Табет еще глубже зарываясь лицом в ее волосы.
Тея аккуратно, но решительно выкрутилась из его объятий и снова принялась замешивать массу с еще большим усердием.
– Ты же знаешь, что меня бесят эти твои «Все будет хорошо».
– Верь в меня.
Тея остановилась.
– Я верю... но мне...
Ее охватила мелкая дрожь и она обхватила себя руками.
– Все будет хорошо, – Табет нежно положил свои руки поверх ее.
Тея крепко сжала веки, сдерживаясь чтобы не выругаться.
– Ты человек. Я прошу тебя, будь осторожен, – не раскрывая сильно зажатых глаз, произнесла она.
– Я буду. Ничего не бойся. Ты мой свет и я буду защищать тебя всегда. Ты из-за Питерсона? – спокойно спросил Табет.
– Я… я не знаю. Я просто не представляю, что буду делать без тебя.
– Я всегда буду рядом, слышишь?
– Я не глухая… – Тея улыбнулась. – Извини. Порой на меня нападает эта дрянь и я сама не своя.
Табет обнял ее.
– Когда ты сама не своя, помни, что ты моя.
– Иди, поиграй лучше с детьми пару минут, – успокоившимся голосом ответила Тея. – Скоро будет ужин.
– Рамиз собирает модель, а Лани рисует облака или тучки, или что-то вроде того… мы сегодня с ней в книжках смотрели.
Из соседней комнаты долетел очередной радостный визг маленькой девочки.
– Пообщайся с ней. И стол разложи. Ужинать скоро.
Табет поцеловал Тею в щеку и вышел из кухни. Он подсел рядом с Лани на жесткий, но теплый пол.
– Расскажешь каких ты знаешь животных?
– М-у-у, – не отрываясь от творения очередного клубка, произнесла Лани.
Табет коснулся экрана коммуникатора на коже запястья и в воздухе появилось изображение серого скачущего зайца. Девчушка выпятила голову на тонкой шейке в сторону зверька и вскинула маленькую ручку показывая на него указательным пальцем, – Пля-пля! – радостно воскликнула она.
– Пля-пля? – тихо спросил Табет. – Как-то...
– Пля-пля, пля-пля... – сидя по-турецки повторяла девочка, раскачиваясь из стороны в сторону и не сводя взгляд со зверька, скачущего по кругу.
– Прыг-прыг? – спросил Табет.
– Не-е-е. Пля-пля, – уверенно ответила она.
– Это зайка, – тихим басом стал объяснять Табет. – Он прыгает на задних лапках. Вот так, – он повторил поучительно медленно, изображая пальцами правой руки скачущего зайца. – Прыг-прыг. Прыг-прыг. Повтори, – довольным своим пояснением попросил он.
– Пля-пля, – так же медленно и уверенно повторила она, не отрывая больших блестящих глаз от Табета.
– Хм, – недоумевающее выдохнул Табет. – Наверно это женское.
***
(Еще один день)
Кайл бродил по сети коридоров одного из уровней, лишь местами освещаемой фонарями. Вокруг не было ни души, ни звука. В противоположной стороне коридора он отчетливо видел дверь. Он не знал что за ней, но чувствовал что ему нужно именно туда. Внезапно из темноты коридора возникла фигура мужчины в рваном комбинезоне. Кайл на мгновение остановился, настороженно осмотрел незнакомца, но затем вновь продолжил идти, свернув в ближайший поворот. Через несколько метров из-за другого поворота возникла все та же ссутуленная фигура в рваном комбинезоне. Человек стоял к нему спиной и лица его Кайл не видел. Под тусклым светом фонарей он мог рассмотреть неестественно белую кожу, проглядывавшую сквозь разодранный левый рукав. Три тонкие длинные иголки торчали из предплечья, но он не обращал на это внимания. От пальцев вверх, скрываясь под остатками комбинезона, поднималась тонкая струйка запекшейся крови или, если не крови, то чего-то очень темного или, возможно… синего. Голову покрывали давно не мытые и слипшиеся клоки волос. Было видно, как движется его подбородок и казалось, что он говорит что-то, но очень тихо. Или, возможно, он скрежетал зубами в припадке. Кайл не хотел это выяснять и вновь повернул за ближайший поворот. За одним из углов он неожиданно наткнулся на маленького мальчика, едва не сшибив его. Ему было от силы лет шесть. Чёрные волосы, большие наивные карие глаза и свежий шрам из засохшей крови над переносицей.
– Папа! – внезапно произнес малыш.
– Что? – от удивления Кайл отшатнулся назад.
– Па-а-а-па! – повторил ребенок, вскинув к Кайлу детские ручки.
Кайл услышал за спиной шаркающие шаги и в следующее мгновение, подхватив мальчишку на руки, быстрым шагом двинулся дальше по коридору. Они двигались по сети ходов, считая повороты, в надежде вернуться к двери. Внезапно погас свет. Кайл остановился. Он почувствовал, как маленькие ручки сжали в кулачки ткань куртки на его груди. Он чувствовал, что дверь уже совсем рядом и поэтому продолжил осторожно двигаться вдоль стены практически на ощупь. Подушечки пальцев свободной руки медленно скользили по сухой шершавой поверхности стены. Через несколько шагов он услышал глухой стук ботинок о пол. Медленные, спутанные, шаркающие, но неуклонно приближающиеся к нему шаги. Он остановился.
– Папа, – тихо произнес мальчик.
– Тш-ш! Тихо, – прошептал Кайл.
Он закрыл глаза в кромешной темноте, стараясь определить источник звука на слух. Шагов он больше не слышал, но неожиданно для себя совершенно четко мог различить звук скрежета чьих-то зубов, так близко, словно их владелец находился прямо напротив него. Так близко, что он готов был поклясться, что чувствует на своем лице его дыхание. Кайл протянул вперед руку и его пальцы уткнулись в грубую шероховатую материю комбинезона. От неожиданности он широко раскрыл глаза, но его окружала кромешная темнота. Вдруг зажегся ослепительный свет! Кайл зажмурился от яркой вспышки. Прижимая одной рукой мальчишку к груди, а второй закрывая глаза от света, он сделал несколько шагов назад и наткнулся спиной на стену. Кайл открыл глаза. Было темно. Он дважды открыл и закрыл глаза, но ничего не увидел. Несколько мгновений он ничего не видели, словно привыкая к темноте после ослепительного света во сне.
Этот сон Кайл видел каждую ночь. Он лежал на кровати, одной рукой прижимая одеяло к груди, а вторую выставив перед собой. Воздух словно вибрировал от постоянного гудения вентиляторов и систем жизнеобеспечения станции и мыслей… мыслей, которые не покидали его голову последний год. Он опустил руку. В полумраке перед его взором в трехсотый раз все отчетливее прорисовывался облупившийся потолок индивидуальной капсулы три на три метра с высотой потолка не выше двух метров. Узкая кровать, стул, хлипкий столик, ящики и ионизационная капсула занимали почти все пространство. В комнате буквально нельзя было развернуться и приходилось протискиваться боком. Это не комната. Это нора. На космическом атолле ты всегда находился в пространстве, ограниченном со всех сторон. Единственным местом, где ты мог побыть наедине и не свихнуться от постоянного роя людей, был этот пятачок с кроватью и душевой кабиной. Ионизационные капсулы могли позволить себе, пожалуй, только Крысы, для остальных же это было слишком дорогостоящим удовольствием. В трущобах люди жили в обычных бараках по десять и более человек. За этот год, проведенный на ТАУ-15, Кайл почти привык к этой обстановке. Привык, но не смирился с ней. На заработок Крыс он мог себе позволить жить в гораздо лучшей каюте, но предпочитал тратить деньги на другое. В этой же конуре он только спал и то не всегда.
Он медленно сел на верхней кровати блока, опершись руками о ее край. На его шее на тонкой цепи из неокарбона медленно покачивался куб. Это был тот самый куб черного матового цвета, который Гилиам швырнул ему при последней встрече. На одной из его граней находился экран. В неактивном режиме он был пуст, чтобы никто не мог видеть количество Т-коинов его владельца. Активизировался он путем прикладывания пальца руки владельца к грани сбоку от экрана. Фактически куб был именным. Так что если у вас похищали куб, то вместе с ним грабители забирали и палец вашей руки. Крысы были достаточно сплоченным сообществом, со своей иерархией и кодексом поведения. В их кругах кражи практически не встречались, а провинившиеся жестоко наказывались. В трущобах же нередко можно было встретить людей без пальцев на руках. Т-коины – это то, за что ты мог купить еду, одежду, космические скутера, женщин, влияние – нормальную жизнь и никто не спросит кто ты и откуда. Если, конечно, количество кредитов в твоем кубе достаточно для всего этого удовольствия. На этом кубе было все наследство, доставшееся Кайлу от прошлой жизни.
Кайл, перестав подергивать носком в воздухе, достал из кармана миниатюрную музыкальную шкатулку, которую еще ребенком нашел в грузовом отсеке одного из списанных транспортных кораблей. Это была шкатулка из красного дерева с искусной витиеватой резьбой и замысловатыми вставками из других пород дерева. На ТАУ-15 подобная вещица, тем более из настоящего дерева стоила немало кредитов, но даже этой суммы было недостаточно, чтобы вырваться из трущоб нижних уровней. Он потратил немало времени, прежде чем привести ее в порядок после более чем трехсотлетнего забвения. Он всегда носил ее с собой не столько как ценную вещь, которую можно было бы всегда сбыть в черный день, сколько как напоминание о другом мире, в который он надеялся вернуться. Его пальцы аккуратно захватили маленькую ручку и стали медленно вращать ее. Восемнадцать крохотных блестящих металлических пластин, цепляясь за выступы на вращающемся барабане, дрожали и рассыпали в воздухе звонкую мелодию. Кайл медленно вращал рукоятку и завороженно наблюдал, как нотка за ноткой, то низкая, то высокая, звонко сыплются из шкатулки.
«Возможно, когда-то эта мелодия звучала на Земле», – не в первый раз промелькнуло в голове Кайла.
Он всегда думал о Земле, когда слушал эту мелодию, пытался представить, каково это – жить на Земле. Дышать свежим воздухом, смотреть на горизонт, ощущать свободу над головой. Огромная планета для него поместилась в крохотной коробочке, с легкостью располагающейся на ладони.
Когда последние звонкие нотки растворились в гуле систем жизнеобеспечения атолла, он резким движением спрыгнул с кровати. Выпив стакан воды, приготовленный с вечера он провел несколько упражнений на растяжку которые закончились пятьюдесятью отжиманиями. Ежедневная процедура, как по часам, как робот. Затем он влил в себя бутылку питательной смеси и зашел в капсулу ионизации. Ежедневное облучение было необходимой процедурой на атолле, но ультрафиолетовые кабины были не у всех. Искривленные руки и ноги, вдавленная грудная клетка, отсутствие конечностей, либо их ненормальное количество, кадык размером с кулак – вот только часть из многих уродств, вызванных недостатком ионизации и йода, загрязнением воды и воздуха, которые можно было увидеть в нищих трущобах. Унижение человека приводит его к потере человеческого облика.
Кайл подошел к душевой кабине, на экране появилось несколько платных вариантов. Одним из них был, так называемый – «пар» при котором вода не стекала струей, а разбрызгивалась на тело мелкими частицами, оседая на поверхности кожи, после чего ее можно было снять вакуумным пылесосом. Эта процедура повторялась несколько раз, в зависимости от лимита кредитов человека и его чистоплотности. Таким образом достигалась наибольшая экономия расхода воды. Кайл никогда не пользовался режимом «пар» и в этот раз он машинально установил на сенсорном экране нужный объем воды и температуру. Он разделся, положил одежду вместе с кубом настолик и встал под очищающий поток. Внезапно струя воды оборвалась и перед глазами Кайла замерцала красным цветом предупреждение: "Достигнут недельный лимит потребления воды. Дальнейшее использование по повышенному тарифу." Рядом с ней в пространстве зеленым светом мерцал манящий квадрат "Подтверждаю". Кайл коснулся мокрой рукой голографического изображения, а затем дважды коснулся пальцами области сонной артерии на шее. Под кожей моргнул световой сигнал. На голографической панели появилась надпись "Подтвердить оплату?». Он произнес: – Подтверждаю.
Изображение исчезло. Теплая вода вновь потекла по телу.
За одну минуту в душе было списано шестьдесят кредитов – при среднемесячном окладе Крысы в десять тысяч кредитов, душ на ТАУ-15 был дорогим удовольствием.
Утренние процедуры у него занимали тридцать минут, ровно. Каждый день, как по часам. Все было выверено и понятно.
На столе лежала ребристая рукоять ножа. Лезвие состояло из звеньев соединенных нитью из сеталла, проходившей через сердцевину каждого звена. При расслабленной нити его можно было использовать и как кнут. Если же нить натягивалась, то все звенья жестко прижимались друг к другу, превращаясь в единое лезвие, длину которого можно было регулировать на свое усмотрение. Все звенья лезвия были из сеталла, что позволяло им, сохраняя высокую прочность, быть достаточно тонкими и, скручиваясь, прятаться обратно в рукояти.
Одевшись и вложив нож в специально спрятанный чехол на боку поясницы, Кайл направился в столовую. На раздаче ему навалили в пластиковую тарелку синтетическую кашу желтого цвета, вроде как сдобренную неким составом витаминов, микроэлементов, белков и углеводов, которая очень быстро остывала и покрывалась твердой корочкой. На вкус она напоминала хорошо сдобренные потом сопли.
Кайл подсел за стол, где уже сидели члены его бригады.
– Черт возьми, за всю эту работу я хочу лишь нормальную еду. Это что, так много? – скривился Кайл, проглотив первую ложку.
– Смотрите, Кайл у нас благородных кровей, оказывается. Милорд, чего вам сегодня подать? Извините, перепела у нас закончились. Не желаете каши из говна? – оголив кривые гнилые зубы, расхохотался Моран и тряхнул плешивой головой. Маленькие глазки дрожали в напряжении на его угреватом лице.
– Кайл, ты просил не рассказывать тебе о светлом будущем, так что каша вкусней не станет. Ешь давай, – буркнул Чаукин, в то время как Моран въедливо сверлил Кайла бешеными глазами.
– Будущее. Питерсон наверняка мечтал о будущем, – ответил Кайл. – Мы едим дерьмо, пьем дерьмо, живем в дерьме. Ни у кого не возникал вопрос «почему вокруг так много дерьма», а? Может быть, потому что мы все с вами в жопе?
Его раздражала вся эта обстановка и необходимость в ней существовать.
Чаукин недовольно опустил ложку в тарелку с кашей и выпрямился.
– Слушай, Кайл, и без того тошно. Достал ты со своим говном, про говнистое будущее. Мы с тобой в паре сегодня работаем, не беси меня с самого начала. А ты, скотина, заткнись! – раздраженно произнес Чаукин в сторону Морана.
– Ты кого скотиной назвал?! – взвыл Моран, вскочив с места.
– Тебя, – спокойно ответил Чаукин. – Чего вылупился? Садись и жри!
Моран, гневно дыша и надувая ноздри, бросил взгляд на окружающих, затем на Чаукина и вновь на окружающих.
– Сядь уже! – рявкнул кто-то из-за стола.
– Да садись... Чего вскочил?! – поддержали другие.
Моран медленно опустился на скамью, наливаясь с каждой секундой краской все больше и больше. Он словно подавил свою злобу кашей, которую съел чуть ли не в один глоток, поставил пустую тарелку и, что-то бурча, вышел из-за стола. Продолжая что-то бормотать себе под нос, он споткнулся о ножку стола и к удивлению для себя и окружающих не упал на пол, а завис в воздухе.
Из динамиков прозвучало стандартное для подобных случаев предупреждение:
– «Внимание! Работа системы искусственной гравитации временно остановлена. Просьба сохранять спокойствие и соблюдать осторожность. О включении системы будет сообщено дополнительно. Внимание! Работа системы искусственной гравитации временно остановлена…»
Люди активировали гравитационные ботинки.
– Смотри, – кто-то из толпы обратился к Чаукину, – Моран сегодня без гравитационных ботинок.
Весь стол уже повернулся и смотрел как Моран барахтался, вращаясь в воздухе, прыгая и скача как мячик. Он пытался попеременно ухватиться руками то за стол, то за скамью, дотянуться до пола и зачем-то поймать вылетевшую из рук тарелку.
– Моран, ну ты калека, пора бы уже за столько лет привыкнуть к низкой гравитации ТАУ – расхохотался весь стол.
– Табет, почему Морана до сих пор в нашей бригаде? – тихо спросил Чаукин рядом сидящего Табета не отводя снисходительного взгляда с Морана.
– Он пилот джегера. А они отдельная каста. Так что скорее это мы в его бригаде.
– Вот как так, а?
– Справедливости ради, он классный пилот, хоть меня от него и воротит. Кроме того, ты вживляешь контакты и проходишь нейронное обучение на пилотов за свой счет. Многие влезают в огромные кредиты ради этого. Мне Док рассказывал, что нейронная сеть его мозга отлично подходит для управления джегером. Да и вообще чем угодно. Возможно, это из-за того что он все детство проторчал в виртуальных игровых клубах. Вроде даже на первый взнос за программу нейропрограмирования для пилотирования джегером он собрал участвуя в игровых турнирах.
– Моран?
– Кто бы мог подумать, да?
***
(Мира)
(Годом ранее на одним из нижних уровней.)
В зале борделя можно было увидеть совершенно разных девушек: высоких, низких, стройных, полных, очень полных, спортивных и даже перекаченных. Цвет волос менялся по желанию клиента в любой момент. Никакого особого стиля в одежде не было, девушки сами выбирали как им завлекать клиентов, кто-то ходил почти нагой, представляя на обозрение публики свои достоинства. Их тела с головы до ног укрощали био-татуировки. Они могли менять форму, цвет, могли исчезнуть, если это было необходимо или быть анимированными. На поверхность кожи можно было скачать и загрузить любое изображение или видео. На спинах и плечах девушек порхали разноцветные бабочки, руки обвивали змеи, по стройным ногам от лодыжек вверх росли и распускались цветы. Тела других были укутаны в своего рода сари, оставляя видимыми глазу лишь лицо, руки и шею. Другие были одеты просто, но со вкусом в коктельные элегантные платья. Их платья были настоящими и, если за отдельную плату в дополнительной реальности, гость мог раздеть любую другую модель, то с этими девушками было несколько сложнее. Такие девушки увлекали мужчин скорее приятной беседой, нежели старались поскорее затащить в каюту. Времени на такую обработку требовалось больше и риск потратить время в пустую также был высок, но и была выше вероятность заполучить постоянного клиента. По залу также бродила пара роботов гуманоидов с гипертрофированной грудью и ягодицами – на любителя.
