Текст книги "С утра шёл снег (СИ)"
Автор книги: Лолита Моро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)
Глава 32. У каждой девчушки свои погремушки
Звуки фортепьяно вошли в меня отчего веселой предрождественской метелью. Тонкие, нежные пальцы терзали струны скрипок и виолончелей. И альтов. И контрабасов. Сам маэстро строил страшные гоблинские рожи двум молоденьким скрипачкам у пюпитров. Азиатке и белой. Они испуганно-зачаровано вместе со всем большим симфоническим вслед за его палочкой делали снежную круговерть музыки в моей голове. Весело наряженные девицы в обнимку с кавалерами в шубах и цилиндрах неслись в санях мимо пряников тирольских деревень. Усталый, взрослый человек в черном у рояля положил руки на белые клавиши. Снег прекратился. Взошла желтая луна. Скерцо. Пауза. Кто-то в первом ряду рыдал навзрыд.
– Брамс! – сказала я и открыла глаза.
– Слава богу, – отозвался голос Егора.
Белые стены. Белые подоконники. Снаружи ночь. Доктор без пиджака и галстука. Рукава закатаны по локоть. Крови не видать. Я села. Ничего особенно не кружилось и не болело во мне.
– Как ты? Не тошнит? Прости, я с перепугу закатал тебе дозу! Вообразил, что ты переломалась и в шоке, – он сел рядом. Переложил мою голову к себе на грудь. Где-то за щелью приоткрытой белой двери ждали честные звуки фортепьянного концерта номер два. – Чудо чудесное! Как это могло быть? Я же шел к тебе. Пару секунд не дошел! Там высота под балконом – метров полста. Слава богу, Алекс тебя спас.
– Кто?! – я ошарашенно поглядела на Егора. Кто?
– Алекс оказался рядом. Он разговаривал со своей женой. Увидел, как ты упала с карниза, и первым бросился на помощь, – мужчина ласково погладил меня по голове, как дурочку. – Это невероятная удача, что ты застряла в корявой сосне, и Баграмян вовремя подоспел. Снял тебя с веток, пока не успела провалиться дальше на речное каменное дно. Ни одной серьезной травмы. Только царапины от веток и синяк на шее. Я обработал все еще днем. Пройдет быстро, золотце мое.
Он осторожно целовал меня в макушку. В ухо. В шею.
– Егор, – я решила начать разговор.
– Как дела? Лола, меня пустили к тебе, наконец-то! – Шуша вбежала, стуча по паркету каблучками белых лаковых туфелек. – А ты знаешь, что мой папа спас тебя? Как ты умудрилась свалиться? Это потому, что меня не было рядом! Я бы держала тебя за ручку! – смеялась громко девочка. Разглядывала лицо доктора рядом с черноглазым интересом.
– Привет! – я улыбнулась и позволила себя обнять. Пахла Шуша детским шампунем и чем-то заморским. Мамой, наверное.
– Все собираются за стол. Меня мама послала. Георгий Аркадьевич, можно Лоле кушать? – девочка умильно клонила голову к плечу. Тянула меня за руку к выходу.
– Как она сама захочет, – улыбнулся нам обоим.
– Где мы? – спросила я тихо, натягивая джинсы.
– Это новый дом Алекса. Я показывал тебе по дороге днем, – доктор присел на корточки, чтобы помочь мне обуться.
– Не помню, – ответила я машинально.
Егор внимательно поглядел снизу в мое лицо:
– Что еще не помнишь?
Тошнота легкой сладковато-гадостной, знакомой волной прошлась по корню языка. Я села. Егор тут же опустил свой зад рядом. Обнял за плечи. Поцеловал в макушку.
– Все будет хорошо, золотце. Все будет хорошо. Все вспомнится постепенно. Травмы головы у тебя нет. Ты просто испугалась…
Я испугалась? Очень может быть. Амнезия – неплохой вариант убраться отсюда побыстрей.
– Пойдем в столовую. Попробуешь поесть, в твоем варианте это крайне важно. Да и хозяину нужно сказать спасибо, – продолжал размеренно говорить Егор.
– За что? – в духе моей забывчивости вопрос был не лишним. За что?!
– Алекс спас тебе жизнь, золотце. Руку правую сломал, пока лез вниз. Нес потом к дороге сломанной рукой, – мужчина ласково улыбался.
Я хотела сказать, наплевав на амнезийный вариант. Про то, как…
– Мой папа герой! – восторженно воскликнула Шуша и повела в сторону звуков еды.
Говорить стало не о чем.
В уютной темноте машины радио пело двумя голосами о любви. Мужской мешался с женским, французский – с английским. Я не знала кто это, но почему-то виделся большой черный парень в обнимку с миниатюрной чернявенькой белой.
– Тебе не жарко? Может быть сделать контроль… – Егор хотел положить ладонь на мое левое колено. Я сдвинула ноги теснее. Он промахнулся.
– Не надо. Меня знобит, – я в двадцатый раз отвернула лицо в огни дороги за стеклом.
Красный-красный, раз-раз. Вспыхивает, гаснет. Мелькает. Железнодорожный переезд. Белый мерседес возвращался назад к побережью какими-то, одному ему известными, козьими тропами. «Стоп» белым по красному. Шлагбаум пошел вниз, а железо перед рельсами полезло вверх. С этими аргументами не поспоришь. Мерс встал пнем. Я открыла дверь и вышла в ночь. Курить. Сигарет не было. Бесконечный черно-серый товарняк гудел приветственно-счастливо, выползая из норы туннеля под горой. Плоская серебряная луна поливала сверху пейзаж незатейливо-бесстыдно. Обнажающе. Как там в песне: нич яка, Господи! Мисячна, зоряна, ясно, хоч голки збирай. Бабушка моя пела. Лица ее не помню толком, только голос и стихов обрывки.
Двери столовой открыты настежь. Шуша ввела меня с радостной улыбкой. Большая компания. Человек двадцать вместе с детьми. Ближний круг.
Гром аплодисментов конечно не раздался, но всеобщее бодрое «о!» прозвучало. Симпатичный парень в белой рубашке быстро накрывал свободный угол стола.
– Друзья, прошу вас, – Егор решительно занял место рядом со мной, – давайте не будем говорить о том, что случилось. У моей пациентки легкая амнезия. Следствие падения и испуга. Поэтому, предлагаю вернуться к этому прекрасному ужину, как ни в чем ни бывало. Спасибо за вашу доброту и сердечное участие!
Я кивнула, как китайская игрушка, в такт словам доктора. Шуша, поймав материнский жест, вернулась на свой стул. Помахала мне оттуда весело ладошкой. Я улыбнулась в ответ. Сдвинуть взгляд на двадцать сантиметров в сторону Нины Баграмян не могла себя заставить. Да и ладно. Амнезия у меня. Ничего ни знать, ни помнить не хочу. Вилка дрожала мелко в левой руке.
– Георгий Аркадьевич, – властное контральто проплыло над щедрым столом, – как вы оказались правы! Гри совиньон братьев Гусевых заслуживает внимания. Я оценила.
– Я не сомневался в вас, Светлана Александровна, – рассмеялся довольно Егор.
Голос матери хозяина дома шел ко мне с близкого края стола. Слева. На правом торце сидел сам Александр Баграмян. Мой бесстрашный спаситель и убийца-неудачник. Я тупо глядела в еду на своей тарелке. Кусок в горло не лез.
– Не можешь есть? – тихо спросил доктор между тостами за здоровье окружающих.
– Боюсь, – честно призналась.
– Сделай глоток вина, – его рука пододвинула ближе бокал.
Я пригубила. Плотное белое с четким ощущением солнечного ветра в середине сентября. Прошлогодней беззаботной жизни. Вкусно. Разломила румяный пирожок на белой квадратной тарелке. Запах жаренного мяса и лука вернул все на свои места. Тошноту в горло, тремор в пальцы. Я незаметно вытерла руки бумажной салфеткой и спрятала их под стол.
– Я хочу домой, – еле слышно проговорила в дурнотный запах еды. Но Егор услышал.
– Может быть, я провожу тебя назад в комнату? Выпьешь еще пару бокалов. Уснешь. Я приду попозже. Уедем утром, – у него там явно что-то наклевывалось в недрах баграмяновских перспектив. Роман с хозяйкой?
– Я хочу домой. Вызови мне такси, пожалуйста. Оставайся сам здесь сколько угодно. Я не хочу тебе мешать, – я отклеила взгляд от гадкого пирожка и подняла лицо. Егор смотрел на меня орехово-знакомо и улыбался. Быстро провел языком по нижней губе.
– Никаких такси. Мы поедем домой вместе. Дай мне пятнадцать минут, золотце. Ты выдержишь четверть часа или надо бежать прямо сейчас? – он вынул бесполезную вилку из моих пальцев и прижал нитку пульса на запястье. Свободной рукой положил смартфон на скатерть. Включил секундомер. Я кожей чувствовала, как растет напряг в главных героях этого вечера. Браво, доктор! Теперь логичнее ухода стала бы только моя смерть тут же на белом стуле. Бледным лицом в салат.
Егор нахмурился. Прохладные пальцы на лбу. Оттянул вниз веко под левым глазом. Снова стал считать удары сердца. То скакало в моей грудной клетке испуганным зайцем. Мужчина смотрел в меня внимательно и отчужденно.
– Вызвать Скорую? – Саша возник за спиной доктора черной фигурой с белой рукой в перевязи поперек.
– Хорошая шутка, смешная, – сказал без улыбки Егор. Не оглянулся на хозяина дома. Мне: – идти можешь?
– Да, – не слишком уверенно ответила я. Одно знала наверняка: я на карачках, на четвереньках, по-пластунски, но выберусь отсюда на волю. Я больше не могу!
Баграмян смотрел на меня в упор. Пытался отловить мой убегающий, прячущийся взгляд. Я воспаленной кожей чуяла его тяжелеющее дыхание. Алые щупальца его похоти, ярости и чертовой ревности трогали меня везде. Я слишком хорошо помнила этот захлебывающийся безумием воздух между нами. Быстрей или он превратит этот тихий семейный мир в кошмар.
Ноги. Я поднялась. Держат нормально. Я оторвалась от спинки стула.
– Куда? – Саша выбросил вперед здоровую левую руку. Ловя. Я успела.
– Спасибо. До свидания. Мне пора домой, – бормотала я, несясь к распахнутым дверям. Быстро. Или станет поздно.
Егор быстрым шагом прикрывал мою спину. Говорил на ходу ненужно-обязательные вежливости на прощанье.
– Лола! – Шуша подбежала ко мне на высоком крыльце. Вместо нарядного платья пижамка розовая в смеющихся зайцах. – Поправляйся скорее и приезжай к нам в гости.
Ребенок взял меня за руку, тяня вниз. Я присела. Теплый детский поцелуй крылом ангела коснулся моей пылающей щеки. В ладонь легло что-то крошечное.
– Это тебе. Я тебя люблю.
– И я тебя, – шепнула я в черные мягкие кудри.
– Аня! – громкий окрик отца. Он был уже совсем рядом. Запах его парфюма накрывал. Все тот же самый. И никогда не нравился мне.
Егор обнял сзади за талию и стал осторожно помогать мне спускаться. Нырнула в безопасность белого мерседеса. Успела опять. Егор громко обещал Багрмяну созвониться.
– Ту-ту-ту-у-у!
Мимо меня простучал на стыках железной дороги, бог знает, какой по счету вагон. Зайцев, что ли, разгоняет с путей сигналом машинист? Или просто скучно ему тащить под яркой луной такую бездну поклажи? Может быть, он веселый человек. Вдруг кто-то помахал мне рукой с плоскости состава, проплывающего мимо. Я подняла свою в ответ. На платформе торчало что-то спрятанное надежно под темную ткань. Одно, другое, третье. В паузах между зачехленными установками светились лицами люди. Матовые каски, неразличимые бронежилеты. Я махала им всем, как деревенская дурочка. Парни с автоматами за спиной отвечали и улыбались. Мой белый свитер горел фонарем на пустом переезде. Серебряной луне было не жалко раздавать всем подряд радость света.
– Пойдем в машину. Мало ли, что у них на уме, – Егор накинул на меня свой пиджак. Обнял. – Ты перестала дрожать. И температуры я не чувствую. Пойдем в машину.
– А что у них может быть на уме? – я не хотела уходить. Но поезд показал хвост. Ехать пора.
– Все, что угодно. Солдаты, – сказал Егор, словно последнее слово все объясняло. Открыл дверь машины. – Садись. Зачем ты им махала?
– Просто так, – я пожала плечами. – Грустно ведь так ехать одиноко в лунную ночь.
– Луна. Грустные одинокие парни. Девушка в белом на горном полустанке машет рукой. Ну да. Романтично. Задрочат теперь всю насыпь до Сухума, – усмехнулся неожиданно зло мужчина.
– Зачем ты так? – я слегка опешила. Видала доктора в разных видах. Но таким циничным не доводилось.
– Как так? Так, как есть. Поехали, девушка в белом, – Егор плотно за зад направил меня к мерседесу.
– Саша сам меня сбросил с площадки, – я сказала.
– Как? – Егор не верил.
– За шею. Поднял и выбросил через перила, чтобы убить, – я глядела в бледное в лунном свете лицо.
Мы стояли разделенные белой открытой дверью автомобиля. Тишина вокруг звенела абсолютная.
– За шею? Я видел синяки. Я думал, что он поймать тебя пытался. Еще удивился тогда, почему не за руки. Хотя, если он подошел, когда ты уже упала за перила, то… – доктор замолчал. Смотрел и думал. – Баграмян хотел тебя убить? Ты мне правду говоришь?
– Ты оскорбляешь меня своим вопросом, – я раздельно произнесла каждое слово. Лунный свет делал мир резко черно-белым.
Пару минут мы молча стояли друг против друга.
– Поехали, – приговорил Егор.
Тишина долго висела в тепле салона. Шуршала резина по стертому асфальту, чуть порыкивал мотор на поворотах. Я задремала.
– Приехали, – Егор дотронулся до моего плеча.
Гостиница «У Кристины» слегка подсвечивалась холодным светом монитора в окне холла. Кто-то из братьев дежурил честно вместо меня. Караоке справа доплясывало последнего посетителя. Четверть второго ночи. Или утра?
– Да. Спасибо, что подвез. Спокойной ночи, – пробормотала я не глядя. Выбралась в соленый ветер снаружи.
Ничего не прилетело в ответ.
Осень. Сентябрь. Бархат сезона трогал мягкой лапкой уставшие веки. Спать. Ничего не надо больше, только спать.
– Лола, просыпайся. Лола.
Я открыла глаза. Как не закрывала. За полосками жалюзи заря даже не думала заниматься. Никак. Машинально поднесла к глазам старенький кнопочный аппарат. Три десять. Я спала меньше часа.
Айк присел на край кровати.
– Лола, пойдем.
– Куда? Зачем? Ты с ума сошел! – проговорила я почти беззвучно. Люди отдыхают кругом.
– Я-то как раз в своем уме. А вот твой доктор, походу, совсем нет. Пошли. А то он на уши весь квартал поставит, – Айк протягивал мне цветастую тряпку. Покрывало с кровати.
Я отпихнула от себя его руку. Натянула джинсы и вчерашний свитер. Кеды на голую ногу. Мы побежали тренированно-беззвучно.
Луна зашла. Серое небо плакало мелким теплым дождиком. Знаменитый белый мерседес уперся лбом в бетонное тело фонаря. Осыпался левой фарой и решеткой радиатора на мокрую землю, бедолага. Я коротко глянула на Айка. Тот развел широко руками и кивнул на двери караоке. Оттуда раздавались странные звуки. Тускло светил сквозь тонировку окон прямоугольник в недрах знакомого зала.
У беды глаза зеленые… бежали строчки по большому экрану на фоне русских полей. Доктор пел немузыкально в отключенный микрофон.
– В сотый раз уже гоняет, – проговорил хозяин караоке за моим плечом.
– Лола! – Егор спрыгнул со стола, на котором сидел. Встал, широко расставив ноги. Белая рубашка расстегнута до пояса. Заметил парня за моей спиной. – Айк! Пошел вон! Я завтра все оплачу. Оставь нас.
– Я буду сразу за дверью, – тихо шепнул мне друг.
– Не надо. Иди спать. Я не боюсь, – в тон ему ответила я.
Мягко прозвенели трубки китайской подвески на входе. Стало тихо. Мелодия старой песни едва слышно продолжала никому не нужный текст по слайдам видов Среднерусской равнины.
– Я выпил, – признался Егор, демонстрируя мне почти пустую бутылку Манки Шолдер в руке. Осел крепким задом в знакомых галифе на край стола.
– Я вижу.
Алкоголь, сдернув с доктора футляр безупречности, обнажил все до нуля. Он был невозможно пьян, красив и сексуален. Слюна, если не сглатывать, потечет по подбородку. Светлые, жесткие кудри топорщатся над нахмуренным лбом. В блестящих глазах. Чтоб мне пропасть! Слезы? Мышцы торса в расхристанной рубахе. Галифе бугрится в паху. Мальчишка, перепуганный любовью.
– Мне тридцать пять лет. Нет. Я не об этом. Подойди, – доктор держался за стол, как за якорь в этой жизни. Соображал он лучше, чем стоял на ногах.
Я подошла.
– Чертов Баграмян! Как все удачно складывалось! Такой проект! Как ты умудрилась залезть к нему в постель? Ах, да! Черт! Я совсем забыл! Он же спал с тобой первым. До меня. Как все сложно! Ты знаешь, как тяжело найти нормального, достойного партнера? Ты даже понять не можешь, дурочка, насколько это важно для меня сейчас. Мне тридцать пять лет! Я сделал себя сам! Я четвертый сын своей матери. Задрота-отличник из Караганды. Я выкарабкался из казахского болота под Лейпцигом. Я сделал их всех. Я лучший! Почему я должен выбирать между деньгами и тобой? Я не хочу. Не хочу, ты слышишь! Как ты пахнешь! – он водил носом по мне. Как собака. – Сними майку. Нет, убери руки, я сам.
Горячие ладони через белый трикотаж. Запутался в крючках бюстгальтера. Словно в первый раз. В четырнадцать. Или в шестнадцать? Какое это имеет значение? В свои уверенные тридцать пять мужчина плохо справлялся. Застежку заклинило. Я помогла, сняв лифчик через голову. Бросила кружево куда придется.
– Боже, – он целовал меня взахлеб. Я смеялась и подставляла себя. Всунула пальцы за ремень. Ну же!
– Погоди, – он отвел мою руку от пояса брюк. – Я люблю тебя, я говорил? Нет? Я говорю. Успеешь ты добраться до меня! Послушай! Я тебя люблю! Вот!
Егор стал копаться правой в кармане галифе. Рука застряла. Выдернул наружу вместе с тканью.
– На!
Я отстранилась. На протянутой ладони зеленел кубик футляра.
– На какое колено принято вставать? – высокомерно заявил доктор. Выпрямился, отклеился от стола и держался строго вертикально. Молодец!
– Понятия не имею, – тихо улыбнулась я. И так ясно, что за дела. Повезло, что он так непроходимо пьян. Вдруг, не вспомнит на утро?
– Правое, левое? Лола! Ты же девушка! Обязана знать правила! – надменность в лице доктора застыла сердитой гримасой. Словно я была должна и не подготовилась.
– Я не знаю, – я смеялась.
– Хрен с ним! – мужчина сделал широкий жест. Зеленая коробочка сорвалась и улетела куда-то в угол, за столы.
– Хрен с ним, – повторил он твердо. Притянул меня к себе плотно. Опустился губами от сосков к пупку. На оба колена, глянул снизу. – Ты выйдешь за меня, золотце?
Я разомкнула кольцо его нетвердых рук. Опустилась на колени рядом. Поцеловала. Движения обрадованных рук. Поцелуи в обе стороны. Желание, пачкающее одежду заметно. Другое не нужно нам сейчас обоим. Бесповоротно. Егор попытался накрыть меня собой.
– Нет, не здесь. Давай пойдем ко мне. Утро близко, – уговорила я своего удивительного сегодня партнера. Рассвет, в самом деле, спешил.
Глава 33. Прощальная 2
В приоткрытое окно залетело хриплое покашливание. Тихий разговор и шелест, плеск. Я выбралась из-под тяжелой руки Егора. Он что-то пробормотал и обнял подушку.
Миша-молочник и его лада седан-баклажан, цЫган. Кристина его так звала. С ударением на первую гласную. Слухи про него ходили самые фантастические. Будто бы он колдун, многоженец и мильонщик. Интересно поглядеть.
– Вот это красавица! Где же ты пряталась? Почему я ни разу не видел тебя? – хрипел вопросами Миша. Громадный смуглый мужик за шестьдесят. Линялые синие галифе в мягких, рыжих сапогах. Зад подбит потертой кожей, как у кавалериста. Рукава полотняной рубахи закатаны по локоть. На левом кулаке следы плохо вытравленной наколки. Седые кудри жестко свиваются в кольца. Неожиданно темная щетина на лице и светлые губы. Нос прямой. Глаз явно черный. Дедом его язык не поворачивался назвать. – Тебе какого молочка? Парного или вечернего со льда?
– Кипяченого! – отрезала Кристина. Достала ярко-красное портмоне, стала расплачиваться.
– Не любишь ты меня, Криста. Молоко мое берешь, а слова доброго жалеешь. Нехорошо, – Миша зажал сигарету в золотых зубах. Чиркнул спичкой.
– Молоко у тебя отличное. А тебя я терпеть не могу, сам знаешь. Забирай деньги и двигай дальше, – Кристина высыпала в коричневую ладонь молочника бумажки и мелочь строго под расчет.
– Ни копейкой лишней не поблагодарила, добрая женщина. А я вот глянь, масла сливочного тебе принес. Девочка! Подойди, возьми, – Миша говорил и курил сквозь зубы. Ухмылялся яркими черными глазами. Подмигнул.
– Я сама. Сколько стоит? – сказала Кристина.
– Очень ты нужна со своими деньгами! Пусть молодая подойдет. Если не потрогать, так хотя бы поглядеть, – рассмеялся мужчина. Открыл заднюю дверь фиолетовой своей пятерки. Сквозь дыру в полу глядел в салон асфальт. Дух тут стоял настоящий. Сырный. В белом пластиковом ведре покоились шары, слегка неровной формы, как драконьи яйца. Молочник выбрал то, что побольше, завернул в чистую шуршащую бумагу и протянул мне. Разглядывал плотно, словно запоминал.
Я стояла перед ним придурковатой спортсменкой: синяя майка и шорты, в руках холоднющее масло, как мяч.
– Гадать, что ли собрался, старый брехун? – рассмеялась вдруг Кристина. – Перестань глазеть, дырку протрешь!
– Вынеси мне воды, девочка, – попросил Миша.
Я посмотрела на Кристину. Та кивнула головой, разрешая.
– Тебе говорить ничего не буду, не проси, – услышала я, возвращаясь обратно. Криста смотрела на Мишу обижено, но он не сдался. Помотал для верности отрицательно цыганской башкой. – Ни-ни!
Молочник взял у меня из рук кружку с водой. Обнюхал. Ухмыльнулся.
– Че те рассказать, зеленоглазая? Сколько у тебя мужей будет? Или сколько детей?
Я не люблю никаких гаданий. Я не верю в откровения всех этих волшебных людей и магических штук. У меня есть собственная примета: любая гадательная ерунда – не к добру. В смысле, жди скорых неприятностей.
– Не надо мне ничего такого, – сказала я и хотела вернуться в дом.
– Боишься? – усмехнулся Миша. Заглянул неожиданно близко прямо в лицо. Глаза у него оказались темно фиолетовые. Я никогда в жизни не видела таких глаз. – Не уходи.
– Эй! А ну-ка отойди от нее, старый черт! – Кристина схватила меня за руку и выдернула, буквально, к себе за спину.
– Ты чего? – я пораженно посмотрела на женщину. Она крепко держала меня за запястье, словно боялась, что я убегу.
Раздался неожиданно молодой, чуть грубоватый смех. Мужчину откровенно веселило поведение Кристы. Он причесал пальцами седые кудри, ощупал многодневную щетину на подбородке. Подмигнул нам обеим откровенно нахально.
– Боишься, что уведу? А, хозяйка?
– Черт тебя знает?! Тьфу-тьфу-тьфу! – женщина громко поплевала через левое плечо точно в направлении молочника.
Он присел небрежно на багажник своей пятерки. Как на край телеги или артиллеристский лафет. При его росте это совсем не сложно. Руки засунул в карманы. Я глядела на мужчину с неподдельным интересом. Да. Такой определенно может. Что-то в нем было. В молодости за ним, поди, женщины караваном ходили. Запах моря, далекого костра, настоящий мужской дух. Ветер странствий. Цыган Миша напомнил мне отца. Я забыла сомнения и открыто улыбнулась.
– Вот так-то лучше, – золотая улыбка на смуглом лице. Не страшно ничуть. – Зря ты так переживаешь, хозяйка. Трех жен я еще могу прокормить, но четыре – это очень дорого.
– У тебя три жены? – я открыла рот от удивления. Не заметила, как перескочила на «ты».
Мы все как-то непостижимо-загадочно оказались в кухне. Рассаживались вокруг большого стола. Криста уже ставила кофейник на плиту.
– Три, – легко сказал Миша, забирая у меня драконье яйцо сливочного масла. – Так уж вышло, девочка.
– Расскажи, – мне было здорово интересно. Краем глаза я видела, как оглянулась Кристина. Знала наверняка эту историю. Версию цыгана желала услышать. Поставила на стол тарелку разогретых вчерашних пирожков и села на стул рядом.
– Моя жена захворала. Я потыркался сам, ничего не выходит. Пошел по человеческим докторам. Три месяца и конец твоей Земфире, сказали мне врачи. Я взял девчонку с улицы. Ухаживать за больной, варить суп и мыть полы. Сама понимаешь: жена болеет долго, смерть ходит рядом, спать холодно ну и все такое. Кофе! – вдруг громко скомандовал Миша. Мы с Кристиной вздрогнули обалдело. Я подорвалась и успела снять вскипающий кофейник с плиты.
Разнокалиберные бокалы, ложки, тарелки, сахар. Горячие пирожки и хлеб. Мужчина вынул большой выкидной нож из бездонных карманов галифе и аккуратно отрезал сегмент от каменно-холодного желтого шара. Остаток спокойно, словно делал это тысячу раз, пожил в холодильник.
– Ну, – нетерпеливо подтолкнула я рассказчика. Глаз от него оторвать не могла.
Миша неторопливо насыпал сахар. Кружку он выбрал поллитровую, прозрачную, кофе в ней казался угольно-черным. Восемь ложек, я считала. Помешал. В одну сторону, в другую. Никуда не спешил. Сделал глоток и причмокнул звонко от удовольствия.
– Ты научилась варить кофе. За последние двадцать лет, – он усмехнулся и подмигнул мне.
– Я всегда его готовила прекрасно! – сварливо заметила Криста. – Ври давай дальше, а то выгоню.
– Дальше? Дальше все, как в жизни. Жена выздоровела. Девчонка с животом. У меня от первой четверо, вторая пятого готовит. Вот такая арифметика! Сел я, подумал и решил оставить все, как есть. Флигель за лето пристроил, чтобы Таньке, это вторая моя, было, где с пацаном жить. Через два года она села в маршрутку и уехала.
– Совсем? – я намазала домашним маслом теплый пирожок. Вкусно! – А ребенок?
– Что ребенок? Ромка мой со мной остался. Потом Зима мне говорит: с пятнадцати лет я на тебя ишачу, изверг, надоело! Села в мой гелик и только пыль из-под копыт. Остался я один с шестерыми. Младшему еще года нет. Подождал недельку, вдруг одумается? Все-таки дите малое, грудное. Нифига! Делать-то че? Говорю своим дояркам: выручайте, хозяйка мне нужна! Те поржали надо мной: выбирай любую! Я прикинул и говорю Оксане, самой молодой из них: Пойдешь за меня? Она глазками своими семнадцатилетними обвела все хозяйство кругом и согласилась. А потом и эти шалавы вернулись. Земфира с животом и без гелендвагена. За ней Танька приперла в подоле, – он рассмеялся снова хорошим, мужским голосом. Так звучит спокойный уверенный человек, которого трудно удивить или напугать хоть чем-то в этой жизни.
– Ты их взял назад? – я положила лицо на свою ладонь. Оперлась левым локтем о скатерть. Готова была слушать его бесконечно.
– Взял. А куда им идти, этим дурам? Да и дети общие у нас, – Миша допил остывший кофе.
– Сколько их у тебя сейчас?
– Детей? Одиннадцать душ. К Рождеству будет двенадцать. Привет, пацан!
Кирюша заспано вбрел в ароматную атмосферу нашего завтрака. И сразу преобразился.
– Дед Мишка! Наконец-то я тебя застал! Ура! – мальчик с разбега прыгнул на грудь цыгану. На моей памяти так горячо он встречал лишь одну Кристину.
Пепа выбежала следом из детской. Учуяла чужака и зашлась визгливым сердитым лаем. Припадала на передние лапы, рычала и ближе, чем на метр, к столу не приближалась.
– Ух-ты! Какая смелая! – улыбнулся Миша, усаживая Кирюшу удобнее на левое колено. – Подойди ко мне не бойся, красавица.
– Пепка очень смелая! Она меня всегда защищает! – хвастался ребенок. – Ко мне, Пепа, ко мне!
Собака сделала вперед пару осторожных шагов. Продвинулась в своем роде. Сантиметров на десять. Заткнулась на мгновение, щупая носом воздух вокруг. И тут же залаяла с удвоенным рвением. Цыган явно не производил на нее правильного впечатления.
Я встала, чтобы забрать собаку на руки. Молочник вдруг наклонился, быстро щелкнул по черному собачьему носу.
– Помолчи.
Пепка опустилась на лапы, положила мордочку на пол и замерла. В первый миг тишина оглушила.
– Она умерла? – спросил робким шепотом Кирилл. Глаз не мог отвести от рыжего тельца на полу.
– Она просто спит. Пусть помолчит пока, – цыган погладил ребенка по голове.
– А со мной так можешь? – загорелся Кир. – Сделай, дед!
– Зачем? Ты ведь не лаешь, – пошутил Миша.
– Ну сде-е-елай! Я хочу узнать. Я буду спать или все видеть, только не шевелиться. Ну давай, дед! Ну пожалуйста! – Кирюша заныл не хуже Пепы. Стукнул с силой в плечо мужчины.
– А ты любопытный парень, молодец внучек! И сильный! Дырку во мне хотел пробить? Вот я кофеек дохлебаю и покажу тебе, кто сильнее. Внучок!
Кир вдруг снова ударил его в руку. Нервно. Со всей дури саданул. Миша легко поймал его кулачок в следующем полете и сжал. Мальчишка стал вырываться. Не тут-то было. Цыган не шутил и поддаваться не собирался. Кирилл сделался красным, дергался с ожесточением.
– Пошел на х… старый пердун! – выкрикивал он полузадушено от слез и злости. – Зае…л, колдун проклятый!
Я слова вымолвить не могла. Застыла приморожено. Не знала, как реагировать на это. Странно спокойная Кристина гладила растаявшее масло широким столовым ножом. Хотела сделать из него идеальный куб. Бледно-желтая масса не слушалась. Расползалась.
Кир не сдавался. В ход пошли пятки. Внезапно цыган разжал ладонь.
Мальчик упал на ноги. Вскочил. Лицо мокрое от слез. Помчался к себе. Хлопнула дверь. Вдруг вернулся. Подхватил собаку с пола на грудь и убежал. Пепа быстро-быстро слизывала капли с его рассерженного лица. Очнулась.
– Вот как тебя в дом пускать, цыганская морда? Что ты вытворяешь с ребенком каждый раз? – тихо, не отрывая глаз от столешницы, проговорила Кристина. Устало.
– Отдай его мне, дорогая. Я ему дело передам. Он способный. Богатым человеком станет, – мягко ответил мужчина.
– И чего ты к нему привязался? – Кристина тяжело поднялась. Охнула. Взялась за сердце. Опустилась обратно на табуретку. – У тебя сыновей пятеро. И это только законных. А сколько еще…
Я испуганно подхватилась, чтобы бежать в ее комнату за лекарством. Женщина мягко махнула рукой, останавливая.
Миша обошел стол. Взял Кристину за руку, застыл. Пульс считал, ей-богу.
– Сыновьям я не хочу ничего отдавать. Пусть живут, как могут. Я сам еще в силе. До ста точно протяну. Вот внук – в самый раз, – он положил широкую ладонь на затылок женщины. Она откинулась назад с облегчением. Миша скривился на мгновение, как от зубной боли.
Я, застыв, глядела на все это. Никогда так близко я не попадала ни во что подобное. Чудеса!
– Нарожай себе еще пацанов! Твоей младшей жене, говорят, еще тридцатник не пробил, – засмеялась Криста. Лицо из пепельно-серого сделалось розовым. Легчало ей волшебно-быстро на моих изумленных глазах. Отвела руку цыгана от себя. Поправила волосы на голове изящным женским движением.
– Это – само-собой. Но мне Кирка нравится, чую, мы могли бы сговориться, – Миша взял со стола свой нож и аккуратно вытер его о полотенце. Уходить собрался.
– Ничего не знаю, над ним теперь Лола начальник, – Кристина уже мыла кофейник для новой порции.
Семь, проблямкал будильник в чьем-то телефоне. В недрах гостиницы просыпалась жизнь.
– Лола? Это ты что ли, зеленоглазая? Хорошее имя у тебя. Наше, – ухмыльнулся цыган мне через стол.
Я зачем-то встала. В его взгляде я не чуяла надоевшего мужского интереса. Он был просто очень теплым. Мало кто так умел смотреть в моей жизни. Хотелось медленно повернуться вокруг себя, чтобы согреться. Волшебник Миша продолжал усмехаться светлыми губами:
– Ладно. Жизнь длинная, земля круглая. Поглядим…
– Доброе утро! – в кухню вошел Егор. Умытый и слегка помятый. Влажные волосы он пригладил моей щеткой. Вот побриться ему не удалось. Улыбался.
– Доброго вам утречка, Егор Аркадьевич! Присаживайтесь. Я заезжал к вам сегодня, – ухмыльнулся цыган и плотно опустил кожаный зад на табурет. Уходить передумал. – Подлей мне горячего кофейку, девочка.
Я послушно подошла к плите. Егор, проходя мимо, обнял меня за плечи и поцеловал куда успел. Я следила за кофейником. Как за самым важным делом в моей жизни.
