Текст книги "С утра шёл снег (СИ)"
Автор книги: Лолита Моро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)
– Прекрати.
Я отвернулась. Но улыбка сама лезла наружу. Как там у него в штанах? Горячо, или я ничего в этом не понимаю. Зверь во мне поднял голову и принюхался. Кыш!
– Вот ты стерва, – тихий, не злой, знакомый до иголок в пальцах ног, голос. Этого еще не хватало. Говори, Лола, быстрей. Иначе, кто знает, чем все закончится.
– Настоящий опекун Кирюши…
Я рассказала про больную Кристину, про то, как она воспитала мальчика и как сильно любит. Про ее больное сердце. Про веселых шалав, его прямых родственниц. Про опекунство. Про свое вранье о том, какая я им всем родня, говорить не стала. Незачем.
– Ясно, – после паузы проговорил Андрей. Смотрел прямо перед собой. Сидел свободно в кресле. Сильные руки скрещены на груди, нога на ноге. Замок. Дурнотная тяга между нами таяла. Уползала знакомым зверем вглубь. Я тихо выдохнула. – Ладно. Я подумаю над тем, что ты мне рассказала. Теперь…
– Доброе утро!
Я чуть не подскочила от неожиданности. Саша стоял возле облезлого пластика стола.
– Доброе, – Андрей с дежурной улыбкой смотрел на мужчину, так бесцеремонно влезшего в его слова.
– Не помешаю? – Саша уже разворачивал к нашему столу свободный стул.
– Извини, приятель. У нас серьезный разговор. Подожди в сторонке. Мы не долго, – жестко остановил его голос Андрея.
Саша застыл на секунду. Выпрямился.
– Лола, я жду тебя в машине возле отеля, – рука с грохотом вернула неповинный стул на место. Ушел.
– Господи! – я закрыла лицо руками. Нет!
– Что случилось? Кто это? – Андрей пересел на стул рядом и с силой оторвал мои руки от бледных щек. – Ты боишься?
Тремор в холодной мне. Я отвернулась от внимательных глаз. Вытащила себя из жестких пальцев. Стала растирать кисти, пытаясь унять вибрацию. Стук крови оглушал.
– Ты скажешь мне хоть что-нибудь? Ты боишься, я вижу! Кто это, черт тебя побери! – он обнял меня за плечи. Хорошо, плотно. Вдруг заговорил тихо, трогая дыханием ухо. – Ну, сестренка, скажи мне, он тебя обижает? Не бойся, мы же теперь родня. Ну, давай колись. Как брату.
Как брату? Вот это новость. Я позволила прижать себя к груди в синей ковбойке. Сердце там стучало. Громко и вместе с моим. Тум-тум-тум. Брат? Бывают же чудеса на свете.
– Это Саша. Я с ним раньше встречалась. Теперь не хочу. Мы поссорились, – как восьмиклассница признавалась я новоявленному старшему брату. Как положено, честно и, как водится, далеко не все. О страшном рассказать не могла. Нет.
– Его время закончилось. Как и мое, – усмехнулся Андрей. Цинично. Грубо. Горько.
Я постаралась выбраться из братских объятий. Он крепче сжал меня.
– Все, сестренка. Все. Забыли, зарыли, кол осиновый забили, – он ласково провел ладонью по моей голове. – Точно не хочешь с ним? – он сделал паузу. Выдохнул. Собрался. Включил свое знаменитое обаяние. Братик.
– Я не хочу его больше видеть никогда! – отчеканила я в такое знакомое лицо.
– Ясно. Пошли, – мужчина встал.
– Куда? – я опешила. Куда? Зачем?
– Я объясню твоему дружку, что моя сестра встречается только с тем, с кем сама захочет. И по-другому не будет, – он улыбнулся мне своей обезоруживающей мальчишеской улыбкой. И подмигнул.
– Ты его не знаешь, он сумасшедший! Он может в драку полезть, – попыталась я остановить героя.
– Вот это было бы в тему! Кулаки у меня со вчерашнего вечера чешутся, – сказал он в пространство. Взял крепко за руку и повел на площадь.
Поздний тихий вечер. Мы сидели в давешней кафешке возле мирного сегодня моря. Нейтральная территория. Айк наотрез отказался впустить в караоке двух сестер. На дух их не выносит. Сам сидел тут же, слева от меня. Объявил себя тамадой, словно кто-то сомневался. Справа развалился в пластиковом кресле Давид. Пепа свернулась калачиком на его животе. Андрей сидел напротив, между Ларисой и Леной. Отвальная. Так он назвал вечеринку. Завтра отчаливает в просторы Мирового океана. Платил за все и меньше всех говорил. Кирюша пристроился на его коленях. Тыкал пальчиком в новый планшет. Шашлык, вино, пиво и треп лились рекой.
– Бабы, хорош курить. Нам с пацаном дышать нечем, – высказался мужчина недовольно. Напрасно. Бриз уносил дым сигарет с ментолом мгновенно в темноту.
Лариска притворно помахала лапкой, как бы разгоняя мух. Жалась бюстом к его локтю на подлокотнике откровенно. Ее сестра не отставала. Андрей время от времени резко убирал ту или другую руку. Накидавшиеся дармового винища дамы падали от неожиданности. Он ловко успевал ловить их раскрашенные лица у самой столешницы. Все хохотали. Я тянула надоевшую колу и ждала, когда этот странный вечер закончится.
– Лолка! Ты совсем не пьешь. Или западло жрать с нами дишманское винишко? Ты же у нас блядь дорогая! Тебе же только виски подавай или армянский коньяк! Только дорогих знаменитых врачей или столичных миллионеров. Как наш Андрюшка прижал твоего приятеля на бэхе, а? – разродилась злорадно Лариска. Куражилась. Давно мечтала выступить.
Андрей удобнее откинулся в кресле. Поправил Кирилла на своих коленях. Тот сидел, как пришитый. Словно вырос тут, а не в городке напротив. Пиво в стакане нагрелось давно. Мой названый брат не отпил даже половины.
– Андрюха молодец! – вступила своей арией в застольную оперу Ленка. – Как он газу дал! Лолка, че молчишь? Съе…ся без звука, этот твой столичный любовничек. Все покрышки на асфальте оставил. Пошел на х… со своими бабосами! Как он тебя отп…здил в прошлый раз! Любо-дорого! Я такого уже лет пять не видела даже у нас…
– Что он сделал? – раздался голос Андрея.
– Отпиздил Лолу, – сказал спокойно Кирюша, не отрывая глаз от планшета. – Такая синяя была, прямо, как бабка Наташка. Плакала, у-у-у…
– Это дела старые, – вклинился Айк. Вспомнил, кто сегодня тамада, – дорогие мои, предлагаю выпить…
– Погоди, – Андрей не повысил голос ни на грамм, но услышали все. – Что он сделал?
– Господи! Ты глухой совсем? – Лариса влезла под руку парня и поцеловала все-таки того в щеку. Андрей дернулся, грубо убрав ее лицо от себя рукой. – Ну, чево ты злишься? Приревновал он ее, наверняка. Нормальное дело. Разъе…л всю морду нах…, отодрал в своей дорогой бэхе и выкинул. Ничего, вон сам гляди, зажило, как на собаке. Сидит жива-здорова, лыбится. Таскается еб…ся каждую ночь к Георгию Аркадьевичу. Утром только домой приходит. Все знают, – рассказала подробности моей жизни Лариска. Смеялась громко и счастливо.
– Так вот как ты поживаешь, сестренка, – сказал Андрей, глядя на меня в упор. – Весело, ничего не скажешь.
Я отвернулась.
– Да не напрягайся ты, Андрюха! Все бабы здесь так живут. Ты думаешь, легко девчатам в этой е…ной жизни? Наливай! – Ленка махнула нетрезвой рукой Айку.
Тот не шевелился.
– Ты себя, блядь плечевая, с Лолой не равняй! – выкрикнул Давид. Резко выпрямился, Пепа упала с его колен на цемент пола. Заплакала.
– Ну да, конечно! У меня пи…да – плечевая, а у нее – золотая! По морде ловит, как нормальная блядь! – ржала в голос над мальчишкой Лена.
– Если Баграмян еще раз появится здесь! – Давид вскочил. Лицо пылает, кулаки сжаты.
– Ну, что ты сделаешь, сопляк, что? Он тебя посадит… – и дальше по списку перспективы местного розлива. Матерно и в красках. Девушки знали много подходящих случаю слов. Пепа не отставала.
– Хватит орать! Пепа, иди ко мне, малышка. Дело прошлое, зачем вспоминать? Наливай девушкам, Айк, – сказала я, подбирая заходящуюся лаем собаку на руки.
– А вот и доктор, – спокойно объявил Айк, разливая по стаканам красное вино.
– Добрый вечер, – улыбнулся Егор, входя в круг света над нашим столом.
Снова полувоенная одежда от известного дизайнера. Парфюм заморский. Прямоугольные желтого металла часы на запястье. Кому он их здесь демонстрирует? Смотрелся своей европейской безукоризненностью странно у народной простоты нашего стола.
– О-о-о! – разом воскликнули дамы. Захлопали лапками в восторге.
Айк моментально подсуетился со стулом. Но места своего рядом со мной не уступил. Андрей залпом выпил вино в стакане рядом. Айк быстро налил снова.
– По какому поводу веселье? – тонко поинтересовался Егор. Сел. Понюхал вино в стакане, отставил.
Девушки наперебой принялись докладывать красивому мужчине обстановку. Слава богу, тумблер в их слабых мозгах переключился, и обо мне они забыли. Сделали стойку на красавца доктора и вырубили соображение нафиг. Айк вспомнил о своих обязанностях тамады и повел общество к финалу. Шутил, говорил тосты, рассмешил всех. Кирюша спал на коленях у отца, я не смотрела на них. Нет.
– Егор. Я ухожу в море на месяц. Я могу доверить тебе свою сестру? – вдруг сказал поперек общего разговора Андрей.
Все замолчали и уставились на него.
– Сестру? – мгновенно обернулся ко мне Егор.
Я пожала плечами. Прикрыла глаза. Не стану на них смотреть. Без меня.
Пауза. Смотрят на друг друга. Молчат.
– Ты знал, что Баграмян ее избил? – негромко. Жестко.
– Нет, не может быть, – сразу ответ. Заткнулся. Переваривает.
Пауза снова. Только слышно, как булькает вино в горле у кого-то из сестер.
– Он был сегодня здесь. Я объяснил ему, что моя сестренка сама выбирает с кем ей, – тут Андрей сделал вдох. – С кем ей встречаться. Раз она выбрала тебя, то я могу не беспокоиться. Так?
Я сидела с закрытыми глазами. Замерла перед стартом. Надо уходить. Напряжение стопудовой гирей повисло над столом.
– Лола, золотце, открой глаза. Раз уж твой брат, – тут спокойный, даже равнодушный голос Егора сделал четкое ударение. – Андрей желает здесь, при всех, услышать мой ответ, то расскажи, как, на самом деле, обстоят дела? Чья ты девушка?
– Пора спать. Давидик, возьми, пожалуйста, Кирюшу. Пойдем, уже поздно, – выдала я скороговоркой, глядя в пол.
Давид аккуратно вынул мальчика из рук Андрея. Тот привычно уцепился за него руками и ногами. Парень ловко поймал новенький планшет, выпавший из детских уснувших пальчиков.
– Пошли, – скомандовал он мне довольно и как-то даже сердито. Мол, сколько тебя можно ждать? Я кивнула в пол, как бы всем, и ушла.
– Вот так, Андрей, – услышала в спину голос Егора.
Дождь пошел внезапно. Упрятал звезды, как ластиком стер. Я упрямо тащилась в ночи вверх по дороге, обняв себя за плечи мокрыми ладонями. Я не могла оставаться больше в комнате.
Серый взгляд Андрея не отпускал, преследовал под бессонными веками. Навязчиво лез в измученную меня. Трогал везде. Искал во мне то место, какое один только знал. Где оно.
На ресепшене дремал Давид. Или не дремал. Не знаю. Я выскользнула, когда он отправился на кухню, что бы заварить себе дешевый суп в кружке. Долгое отсутствие Кристины сделало из нас поглотителей магазинной еды. Готовить настоящую, кавказскую было тупо некому. Я боялась. Чуяла. Где-то рядом в молчащем городе не спит мой неожиданный брат. Андрей. Нет. Его власть над собой я отказывалась терпеть. Волшебник. Как он разобрался с Баграмяном. Как припер к стенке чистюлю доктора. И меня. Настоящий. Кто? Не хо-чу.
Знакомые ворота зеленели в промозглой тьме глухо и непроницаемо. Я нажала кнопку звонка. Дзынь. Лязгнул неприятно-громко замок калитки. Я вошла.
Егор стоял тут же, сразу за железом двери. Мокрый насквозь, словно ждал меня все два часа, что прошли. Обнял и повел внутрь.
– Если бы я не пришла… – начала первая в темноте холла.
– Стоял бы, как дурак, пока солнце не взошло, – закончил мне в губы мужчина. Привел, не медля, в горячую, нагретую паром ванную комнату.
– Ты даже воду приготовил, – восхитилась я.
– Я чувствовал, что ты придешь, – он быстро стягивал с меня мокрую одежду.
– А если бы не пришла? – засмеялась я, погружаясь вместе с ним в душистую, обжигающую благодать.
– Но ты ведь пришла. Ты так боишься своего, так называемого брата Андрея, что заснуть с ним в одном городе не способна, – усмехнулся мужчина, раскладывая меня на своей широкой груди в бурлящем хаосе большого корыта.
– Нет! – возмутилась я почти искренне. Хотела встать.
– Нет, так нет. Как тебе будет угодно, золотце мое, – он вернул меня на место и больше не отпустил.
Больше года назад. Олег
Я бродила по храму. Разглядывала иконы. Синяя косыночка в беленький цветочек на голове. Широкая юбка прикрывает колени. Каблуки высоковаты, так про них никаких указаний нет. Не крестилась. Не верю. Не умею. Зачем кривляться? Но руки из карманов короткой шубки вытащила. Храм, на фоне известных мне столичных, выглядел откровенно бедновато. Здесь, вообще, не богато жили. В этом казачьем краю. Ранняя весна не красила городок никак.
Олег гнал машину полдня и всю ночь. Сам сидел за рулем, что совсем не часто бывает. Зачем? Не сообщил. Мне не интересно. Захочет – расскажет сам. Я выспалась на заднем сиденье и чувствовала себя прекрасно.
Старушка в черном платке прошла мимо меня. Потом девушка, моя ровесница по виду. Зашли обе за колонну. Храм считался нижним, старым. Новый, высокий и белый, стоял на нем, как на фундаменте. Квадратные, толстые колонны подпирали близкий расписной потолок. Так, что же там, за колонной? Заглянула. Ничего интересного. Образ Богородицы в бирюзовом бисерном окладе. Девушка горячо бормотала что-то, крестясь и прикладываясь лбом к заляпанному стеклу. Просит о чем-то. Надо же. Есть о чем просить.
– Врач сказал, что рака больше нет. Понимаешь, Кирюха, я здоров, – горячий, не совсем трезвый голос Олега я узнала. Очень хотелось пить и писать. Стала тихонько вылезать из-под теплого одеяла.
– Слава богу, – высказался густой, низкий голос собеседника. Наш хозяин. Местный священник. Отец Кирилл. Однокашник Олега. То ли школа, то ли Академия.
– Что мне делать, скажи, – звук льющейся воды. Какая вода. Самогон. Хруст огурца. Прекрасно слышно через приоткрытую дверь. Я хотела выйти.
– Я зарок дал перед операцией. Если все пройдет удачно, то вернусь к первой жене и сыновьям. К детям.
– Врешь. Твоему младшему уже двадцать пять. Старшему, скоро тридцать. Очень ты им нужен. Опомнился. А она как же? Тоже ведь твоя дочь, – низкий голос говорил монотонно. Перечислял слова и все.
– Да. Удочерил. Ее мать так захотела…
– Ты хоть себе не ври. Трахать тебе ее так удобнее было. Жить вместе открыто. А матери ее плевать на дочь было изначально. Сбагрила тебе и в Европу подалась. Говори!
Долгая пауза. Самогонка льется. Звон стопки о стопку. Выдох.
– Мне бывший тесть позвонил. Вакансия в Штатах открылась. Консульское кресло. Ты же понимаешь, такой шанс не обсуждается…
Удар мужской ладони о стол. Грохот отодвигаемого стула. Бас.
– Вот! Теперь ты правду говоришь.
Снова самогон льется в стекло. Шумно глотнул и закашлялся. Олег.
– А зарок? Я же обещал…
– Кому? Ему? Или ему? – треск рубахи в резком жесте. – Не ври. Самого себя не обманывай. Если бы ты не прикрыл мою спину той проклятой зимой девяносто пятого в Грозном, никогда бы тебе руки не подал. Сижу здесь с тобой, слушаю все это дерьмо, в которое ты превратил свою жизнь. Ладно. Давай спать. Утро вечера, как говорится…
Пришел. Свет не зажигает. Самогоном несет, мама дорогая. Сейчас описаюсь.
– Ты куда? – поймал меня в темноте. Прижал тесно, до боли.
– Пусти. Я в туалет хочу, – я вывернулась, наконец, из тяжелых рук. Тапки нашарила на холодном полу.
– Я провожу, это на улице, – на ногах он точно не стоял. Упал на кровать.
– Как же я там буду без тебя, девочка моя… – пьяные, шумные слезы. Гад.
Глава 23. Вперед
Айк привез Кристину поздним утром в пятницу.
Умирать. Другого слова подобрать я не могла, видя ее сильно исхудавшее черное лицо. Выглядела она ужасно. Но Криста улыбалась блестящими веселыми глазами. Опустилась в свое кресло. И принялась командовать. Погнала нас с Давидом и новой горничной Люсей по этажам убирать, драить, наводить порядок. Никакая добрая сволочь не донесла ей пока про напряги с Кирюшей. Даже у набитой дуры Лариски хватило на это мозгов.
На следующий день она уже раскатывала тесто для пирожков. Кирюша сидел рядом и ел начинку из большой миски. Аккуратно и ложкой. Он все делал обстоятельно и с умом. Теперь понятно, в кого он такой уродился.
– Как тебе Андрей? Понравился? – Вдруг спосила у меня Криста. Я выронила уродский кружок теста, из которого пыталась изобразить основу для пирожка. Нифига не выходит, хоть плачь. Испугалась вопросу. – Да ты не переживай. Я ведь его помню. Гудел он тогда, шесть лет назад, с веселыми девчатами на весь городок. И Кирюха на него похож, как две капли воды. Он приходил ко мне в больницу.
– Зачем? – я не понимала.
Женщина тяжело осела на стул. Сил не хватает, а туда же. Пирожки, хинкали. Но воли ей не занимать.
– Сказал, что хочет признать сына. Усыновить по всем правилам. Это ведь хорошо…
– Почему? – возмутилась я. – А мы как же?
Криста посмотрела в мое сердитое лицо и рассмеялась:
– Привыкла?
Я смутилась и отвернулась. Стала снова пытаться сделать круг из серого от моих тщетных усилий куска теста.
– Выкинь его! – приговорил мои старания Кирилл. Глядел на изделие с отвращением.
– Ну, зачем же? Пирожок получится не хуже других, – Криста сноровисто слепила из моей безнадеги вполне себе приличный пирожок. – Лолочка, дорогая моя девочка, пойми. Я могу умереть в любой момент. Моя сестра от опекунства отказалась. У нее своих внуков хватает. Ты совсем молодая девушка, зачем тебе этот груз? Выйдешь замуж, нарожаешь своих детей. Андрей хочет взять на себя ответственность за сына. Это хорошо. Всем хорошо. Кирюше в первую очередь. Он ведь его не отнимает у нас. Просто станет главным. Когда вернется, оформим документы, – женщина улыбнулась в мое растерянное лицо и поставила противень в духовку.
Вдруг стало тяжело и скучно. Пусто. Каждый из нас может умереть в любой момент. Никто не знает про себя, как и когда. Никому здесь не интересно, хочу ли я отдать свои права этому решале всех проблем на свете. Морячку из голландского борделя. Даже добрую Кристину не волнует мое мнение. Будто нет меня никак. Везде одно и то же. Стоит расслабиться и открыться, как уже сидят на холке хозяева. Рассказывают, как надо и зачем. Я ушла. Никто не заметил. Была, не была, какая разница?
– Роскошно выглядишь, Егор Аркадьевич! – голос взрослой дамы-терапевта. – Просто отлично!
Я вышла покурить в крошечный дворик позади клиники. Ненавижу подслушивать. Никогда ничего хорошего.
Егор выполнил свою угрозу, притащил на исследование бедное тело мое. Мучали изощренной медициной долго. Приборы, умные взгляды и вопросы.
В открытое окно булькал звук воды в стакан. Сигарету я так и не зажгла.
– Отлично? Спасибо, – Егор усмехался довольно.
– Прелестная мордашка. Рост, кожа, волосы, конечности. Просто модель. Неужели пробило тебя? Влюбился?
– Так заметно?
– Заметно. Я знаю тебя восемь лет. Никогда не видела таким, – в голосе дамы слышалось удивление. И горечь.
– Каким? – мужчина продолжал улыбаться.
– Легким, – шелест бумаги по столу. – Помолодел лет на двадцать. Улыбаешься. Летаешь над грешной землей. Не видела бы собственными глазами, никогда не поверила, что такое возможно с тобой. Поздравляю.
– Я сам себя не узнаю, Ксения. Работа, учеба, работа. Снова по кругу. Значит, влюбленность мне идет? – Егор пробарабанил пальцами по столешнице быстрый, гордый ритм.
– Определенно. Ты неотразим! Я честно за тебя рада. Есть планы? – голос женщины стал осторожным.
– Все может быть, – мужчина явно вспомнил, кто здесь начальник. Сухо и по делу. – Что там в отчете?
Я убралась в кондиционер холода коридора. Умный, честный, влюбленный. Ну, надо же. А мне казалось, что он просто веселый парень.
– Тебе совсем не интересны результаты? – Егор в непривычном белом халате смотрел на меня профессионально заботливо.
Я пожала плечами. Вали, дорогуша, все, что у тебя там есть в папочке на столе. Закрутила загорелые ноги в два привычных оборота. Выпрямила спинку на низком диване в кабинете его распрекрасной клиники.
– Низкий уровень гемоглобина, низкий индекс веса по соотношению… – мне уже доводилось слышать подобное. Олег когда-то устроил мне обследование, когда я грохнулась в обморок в одиннадцатом классе прямо на уроке. В гребаной жизни моей. Не интересно. – Отдыхать. Никаких физических нагрузок. Здоровая пища…
– Я уеду, – сказала я вслух сама себе. Пора.
– Послушай меня, золотце. Это все не шутки, – доктор постучал по пластику файла чистым ногтем. – Сейчас я занят, но планирую отпуск в июле. Две недели. Поедешь со мной в Акапулько? – Егор присел рядом со мной на белый диванчик.
– С одним условием, – ухмыльнулась я. Не хочу.
– С каким? – он потерся носом о мое ухо.
– Горячих черных парней ты мне будешь позволять хотя бы через день, – посмеялась я.
– Никогда!
– ?!
– Не гигиенично! – рассмеялся мне в тон довольно Егор.
Дурачок. Меня уже несло. Неостановимо. Я знала это за собой.
Больше года назад. Гринберг
– А, это ты, – сказал Гринберг, открывая дверь. Заспанный, хмурый и не удивленный.
Я вошла. Дождь скатывался с меха темными каплями на старый паркет. Мишка снял обезображенную шубу с моих плеч. Встряхнул, обдав обоих холодной водой. Повесил на стул в углу коридора.
– Есть хочу. Чем это у тебя воняет? – я, не разуваясь, направилась в сторону кухни. Стучала громко в пол каблуками. Где эта вездесущая гадина, его соседка? Почему не встречает? Скандал. Мерзкий, с вонючим матом где? Хотелось что-нибудь разбить. Злое одиночество пустого терминала в Пулково зияло во мне брошенной дырой.
– Ладан. Елена Павловна умерла. Вчера похоронили, – сообщил мой друг, идя следом.
– Да ну? – рассмеялась я. – Значит, дух ее вездесущий и беспокойный еще здесь. Станет подглядывать за нами, как обычно.
– Да. Все сорок дней. Проводила? – Мишка открыл холодильник. Спрашивал небрежно, как о неинтересном.
– Да, – ответила я легко. И заплакала.
Он усадил меня на свои тощие колени. Гладил по голове и молчал. Ждал, когда мне надоест лить соленую воду. Я ревела долго и с наслаждением. Слезы кончились. Я пошмыгала припухшим носом.
– Все?
– Ага.
– Тогда давай, омлет сделаем, – он хотел встать.
– Да ну его. Пошли лучше спать, – я улыбнулась.
– Как скажешь, – согласился он. Всегда соглашается. Взял меня за руку и повел в свою комнату.
Целовал долго. Нежно. Успокаивал. Не думал о времени и прочих глупостях. Я впервые за много лет нашей дружбы осталась у него ночевать. Некуда мне идти. Мой дом, что выше этажом, перестал существовать. Другие люди бродят по его комнатам. Мне казалось, что я слышу их шаги над головой.
– Расслабься. Не думай ни о чем, – шептал Миша в ухо.
– Там кто-то есть, – высказала я надоевшую мысль. Смотрела в белеющий смутно в четырехметровой высоте потолок. Двигалась под ним на простыне. Туда-сюда. Туда-сюда.
– Нет там никого. Как твоя мать съехала, ни звука. Тишина. Поцелуй меня, – он заткнул меня мягкими губами. Я отвечала ртом в рот. Все его провалилось в меня, как в бездну. Ничего не чувствую. Безнадега. Потрудился еще какое-то время и кончил. Хоть одному из нас повезло. Уснуть не надеялась. И отключилась.
– Лола! Сколько яиц? – крикнул мне утром Мишка из кухни.
– Два обязательно! – прикололась я. Замоталась в полотенце и вышла на солнечный свет. Несмотря ни на что, настроение было отличное. Я выспалась.
Утро радовало. Мой родной город забыл сегодня про свой вечный сплин и гранитную хандру. Весна все-таки.
– Давай я женюсь на тебе, – сказал Гринберг, выкладывая на фарфор мою половину омлета. Бело-желтая еда перекрыла красную фигуру красноармейца на тарелке.
– Давай, – согласилась я. – Доедим яйца. Загоним эту тарелку в антикварном на Марата и свадьбу справим! Кто это? Чехонин?
– Белкин. Не увиливай, я серьезно, – он зачем-то взял меня за руку. Сел на стул рядом. Четвертое поколение академиков гладело серьезно в мое лицо.
– Я не хочу серьезно, – заныла я, вытаскивая запястье из его пальцев.
– Надо хотя бы иногда быть серьезной. Хватит дурой прикидываться. Провести меня у тебя не получится. Кто-кто, а я тебя прекрасно знаю. Говори, – Мишка определенно желал добыть из меня все, что думаю.
– Ладно. Только, чур, не обижаться, – я откинулась на спинку старого венского стула с имперским двуглавым орлом под задницей. – Готов?
Так он обычно спрашивал меня в конце наших физико-математических занятий перед проверочным тестом. Сегодня настала моя очередь. Секундная пауза. Кивнул.
– Я не могу выйти за тебя замуж по трем причинам. Первая. Ты категорически не подходишь мне в постели. Анатомически не пригоден. Вторая. Я не хочу замуж в принципе. Зачем мне это? Третья. Последняя и самая завиральная. Предполагается. Что женятся по любви. Или по расчету. А мы как будем? По дружбе? – я засмеялась и полезла за сигаретами.
– М-да, нарвался, – протянул Мишка, машинально давая мне прикурить. – Не ожидал.
– На всякого умника хватает мудаты, – философски заметила я, разогнав дым сигареты рукой. Задрала лицо к высокому потолку. Лепнина в углах пялилась на меня равнодушно. – Привет, старая сволочь, Елена Павловна! Я курю в твоей гребаной кухне. Смотришь на меня со своей сковородки?
– Прекрати, – сердито оборвал меня будущий академик естественных наук. – Имей уважение. Все-таки, она мне приходилась бабушкой.
– Бабушкой? – я от удивления дымом поперхнулась. – Я не знала. Лет пятнадцать бываю в твоем доме, и всегда считала ее противной соседкой. У вас холодильники стоят в разных углах. Причем, ее на замок запирается. Она даже в сортир ходила со своим пипифаксом.
– И все же она была матерью моего отца. Дед женился на ней по залету, шестьдесят лет назад. Всю жизнь терпел. И гулял всю жизнь. Вот такая история, – спокойно произнес Гринберг. Думал о своем. – Значит, нет?
– Нет, – улыбнулась я. Встала. Подошла и обняла сзади за плечи. – Ты же не хочешь, что бы я гуляла от тебя всю жизнь?
– Не хочу. Спасибо. В честности тебе не откажешь, – Мишка нашел мою руку и поцеловал. Смотрел грустно. – Поживи со мной, пока все не утрясется.
Я поцеловала высокий чистый лоб. Моя обида на острой границе оскорбления втянулась внутрь и затаилась.
Самолет Олега уже миновал Рекьявик на пути в Штаты.
– Криста, – я только чуть прикоснулась к руке женщины. Утро серело плотными облаками. Ничего, к завтраку распогодится. Шесть утра. Пора. – Я пришла попрощаться.
– Что? Куда? Что случилось? – Кристина села на постели. Смотрела испуганно спросоня. Белое лицо в черных кудрях, слегка измазанных сединой.
– Ничего. Мне пора. Я поеду, – я старалась улыбаться как можно теплее.
– Почему? Ты обиделась? Что случилось? – она крепко, насмотря на растерянность, ухватила меня за запястье.
– Все нормально. Я давно собиралась, ждала только, когда ты вернешься, – я мягко высвободилась.
Кристина включила бра над кроватью. Посмотрела внимательно в мое лицо. Кивнула:
– Да, конечно. Ты можешь делать все, что хочешь.
Не спросила, почему я ухожу так рано, не повидавшись ни с кем. Оглядела с ног до головы. Надела халат и вышла проводить. Пепа с тихим повизгиванием крутилась под ногами, мешала. Кристина наклонилась и взяла собаку на руки.
– Вот возьми, – она протянула мне две красные бумажки. – Скинешь номер карты на мой телефон, я вышлю тебе остаток.
Я не стала отказываться. Я честно заработала эти деньги, так же, как и остальные.
– Спасибо, хорошая моя. Надумаешь вернуться, здесь тебе всегда рады, – она обняла меня на прощание полными руками. Поцеловала, прижавшись мокрой щекой. Перекрестила в дорогу. Пепка ныла и рвалась из добрых рук.
