Текст книги "Капкан для лисички (СИ)"

Автор книги: Лисавета Синеокова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Звук ее голоса будто разбил вдребезги купол безмолвия.

Плюнув на поиски пропавшей пуговицы, она выпрямилась и обратилась к Третьяку:

– Зачем ты пришел?

– Предложить помощь с Егором, – ответил рысь, разглядывая женщину.

Растрепанная, в измятой одежде, с красными от поцелуев губами. Женственная. Манящая. Опасная. Ему следовало держаться от нее подальше. Всегда.

– Чудесно! И очень кстати. Но все же, как ты узнал?

Рысь нахмурился.

– Мы с Ростиславом Красноярцевым давние друзья.

– Я не чувствую себя виноватой, Алекс.

– Ярослав, – поправил он.

– Ярослав… – повторила она, успешно скрыв горечь усмешкой. Никакой он не Александр. Не Алекс, пусть она и звала его так. – Даже если бы у меня были твои контакты, я бы тебе не сказала. У тебя своя жизнь. Семья, дочь, возможно, уже и не одна…

– Одна.

– Не суть. У меня к тебе никаких претензий, – короткая пауза, после которой тон Людмилы немного смягчился. – Извини за пощечины. Нервы.

– Я тебя ни в чем не виню.

Рысь пожал плечами, снял пальто, положил на кровать и сел рядом.

– Значит, ты не против пойти со мной в клинику и поделиться образцами для анализов? – ловко перевела тему Людмила.

– Зачем? – Ярослав ощутимо напрягся.

– У Егора диагностировали, – она делала выдох и переступила с ноги на ногу, – уремический гипотиреоз. У него могут отказать почки. Им нужны образцы от отца.

– Почему от отца?

– Потому что мы несовместимы. Я не могу быть его донором! – вскинулась Людмила, а потом обессиленно опустилась в кресло и прикрыла ладонью глаза.

– Возможно, бояться нечего и лечение будет успешным, но если вдруг… Это может спасти Егору жизнь.

– Но ведь пока острой необходимости в пересадке нет, верно? И она может так и не возникнуть.

Людмила сощурилась.

– В чем проблема, Ал… Ярослав? Тебе сложно сдать пару анализов для своего биологического ребенка? Я же не требую тебя брать его к себе по выходным и знакомить с семьей! – обманчиво расслабленным движением она положила руки на подлокотники.

– Я не отказываюсь, Мила, – успокаивающим тоном ответил рысь.

– Но и не соглашаешься! – вспылила женщина.

Третьяк потер ладонью подбородок, бросил взгляд на часы и произнес:

– Я не против. Но не здесь.

– В каком смысле? – не поняла Людмила.

– Если здесь узнают о моем внебрачном ребенке, у меня будут неприятности. В той сфере, где я работаю, важнее всего доверие и незапятнанная репутация. Скандальный бракоразводный процесс, как ты понимаешь, ей не способствует

Мать Егора слушала с нечитаемым лицом, а Ярослав продолжал:

– Я готов пройти обследование в любой заграничной клинике. На твой выбор. Я оплачу лечение Егора, если понадобится, и ваше там пребывание.

– У меня здесь бизнес.

– Оставь управляющего. Я могу подыскать надежного человека, если нужно, – парировал мужчина.

– Я не могу ручаться за твою надежность, что говорить о рекомендованных тобой людях? – Людмила саркастично изогнула бровь.

– Это мое условие, Мила, – припечатал Третьяк. – Я готов взять все расходы на себя и оказывать любое содействие. Я даже не против отдать свою почку, но за границей. Не здесь. Здесь у меня работа и семья. А управление бизнесом – дело решаемое.

Работа. Семья. Репутация. Карьера.

Его.

А у нее сын. Сын, которому поставили страшный диагноз. И прямо сейчас она готова была хорошенько потоптаться по его работе-семье-репутации-карьере своими туфлями на самом высоком каблуке. Высокомерная сволочь!

Людмила медленно выдохнула, успокаиваясь. Сейчас нужно слушать мозг, а не нервы. А мозг говорит, что нужно принимать условия Ярослава. Ведь иначе он может и не согласиться помочь ее сыну. Все же почка не пара туфель.

– Я должна подумать, – произнесла она, выдержав паузу. – Надеюсь, скоро ситуация улучшится, и Егора смогут перевести на амбулаторное лечение. Тогда мы с ним благополучно уедем обратно. А ты – поедешь к своей семье и будешь жить, как жил. Так и быть, привет от меня супруге не передавай.

Людмила криво усмехнулась и прошлась пальцами по обивке кресла.

Ее пальцы, длинные, тонкие, мягкие, с аккуратными ноготками, выкрашенными в темно-бордовый цвет… Ярослав сглотнул и перевел взгляд на картину на стене.

– Если же нет – ритм жизни изменится. Наверняка Егору придется пропадать по больницам. – Она вздохнула. – Ладно. Не в первый раз. Переживем.

– Пятнадцать лет назад ты была покладистей, – заметил рысь.

– Пятнадцать лет назад у меня не было ребенка, необходимости его обеспечивать и уж тем более – искать ему донора органов, – припечатала Людмила, нарочито оценивая свой идеальный маникюр.

Ярослав не ответил. Он рассматривал женщину, сидящую перед ним. Она изменилась. Во многом. Почти во всем. Хотя, как он вообще может судить о каких либо изменениях, кроме внешних. Три дня знакомства – все, что у них было. Стройная, худенькая девушка с большими мечтательными глазами превратилась в хищную кошку. В уголках глаз наметились морщинки, а тело стало более женственным, мягким. Ярослав отвел взгляд от самых женственных зон этого тела. Он чувствовал желание. Время как будто закольцевалось. Ярослав помнил: пятнадцать лет назад он точно так же хотел эту женщину все то время, что провел рядом с ней. Она была наваждением. Безумные мысли, которые он похоронил давным-давно, норовили воскреснуть. Пора было уходить.

Рысь встал с кровати, достал из нагрудного кармана пиджака визитку и положил на стол.

– Позвони, как решишь.

Людмила кивнула.

– И еще: я хочу быть в курсе ситуации со здоровьем Егора.

– Ал… Ярослав…

Он не дал ей сказать.

– Мила, я помню, ты со всем можешь справиться сама. Но если мне придется участвовать, то я хочу быть в курсе, – Третьяк с силой сжал зубы и добавил:

– Пожалуйста.

Людмила кивнула.

Мужчина поднял пальто. Приглушенный звук ботинок по ковровой дорожке. Щелканье замка. Тихий щелчок язычка закрытой двери. Ушел.

Людмила усмехнулась. Конечно, ушел. Она ведь никогда и не думала, что он может остаться. Ни тогда, пятнадцать лет назад, ни уж тем более сейчас

Вздохнув, она встала с кресла и вернулась к столу, чтобы собрать раскиданные бумаги. Среди них мелькнул прямоугольник черного картона.

Игнат. Номер телефона. Людмила поднялась с пола, посмотрела на журнальный столик с визиткой Ярослава, золотистой, и снова перевела взгляд на ту, что была в руках.

'Что же делать?'

Глава десятая, в которой снова происходит инцидент

Голос сестры, пробивавшийся сквозь сон, раздражал почище писка комара. Хотя любой звук, выдергивающий уставшую студентку из царства грез, был автоматически причисляем к несказанно раздражающим, даже если это переборы струн небесной арфы.

– Тома. Том…

Я дернула ногой и поглубже зарылась в одеяло. Что за зверство – будить родню в такую рань?

– Тома, – голос совушки прозвучал над самым ухом. – Полина звонила. В клинике был взрыв.

Сон унесся со скоростью урагана, оставив вместо себя леденящее чувство страха. Я вскинулась, чуть не ударив подбородок Тони своей макушкой, и откинула одеяло:

– Егор?

Голос осип от волнения.

– Вроде с ним все в порядке. Никто не пострадал.

Вроде? 'Вроде' меня не устраивает! Если кто-то обидел моего рысенка – загрызу!

Со второй попытки вытащив смартфон из-под кровати, отыскала нужный номер. Каждый гудок резал нервы бездушным механическим звуком, словно тупым ножом.

– Привет, – раздался голос парнишки. – Ты чего так рано звонишь?

– Мне Тоня сказала, взрыв был. Ты как? – ответила я, перекидывая за плечо волосы, чтобы не мешали.

– Да нормально, – я прямо видела, как Егор пожимает плечами. – Он же не у меня в палате был.

Я шумно выдохнула. Облегчение-то какое. Да, Тоня сразу сказала, что с рысенком вроде все в порядке, но в таких ситуациях ключевое слово именно 'вроде'.

– А где? – я навострила ушки.

Теперь, когда за Егора можно было не переживать, место волнения заняло любопытство.

– Да в соседней палате. Грохот, конечно, был. Все крыло эвакуировали.

– Так, ладно. Я сегодня приеду, и ты мне все расскажешь. В красках, с подробностями…

– Звуковыми эффектами, – продолжила за меня маленькая язва.

Хотя какая из него язва? Так, гастрит первой степени тяжести.

– Можно и с ними, – согласилась я.

Закончив разговор с рысенком, положила смартфон на подушку, а сама потерла лицо ладонями. Нельзя начинать утро с таких потрясений. Так ведь можно и закончиться ненароком.

– Ну что? – поинтересовалась Тоня, дождавшись окончания разговора.

– Говорит, в соседней палате что-то бахнуло. С ним все в порядке.

– Я же тебе то же самое сказала, – фыркнула совушка.

Мне ответить было нечего. Да, сказала. Но это ужасное слово 'вроде'… И вообще!

Я нахмурилась.

Лицо наверняка приняло выражение 'ой, все!', потому что Тоня ехидно улыбнулась.

– Ладно, пойдем чай пить.

– А там ванная свободна? Володя в неглиже не бродит по коридору? – поинтересовалась я, не сдерживая иронии.

– Не бродит, – в тон мне ответила троюродная.

– Ну и зря! – очень логичный вердикт, да.

– От зараза, – рассмеялась совушка и, перед тем как выйти из комнаты, стянула с меня одеяло.

Мстительная какая. За что только люблю?

Предупредив Олежека, что на первую пару не попаду в связи с форс-мажорными обстоятельствами, я поехала в больницу. Английский у меня каждую неделю, а Егорка – один.

Егорка.

Имя-то какое смешное. Главное, его так вслух не назвать. Не хочу быть Тусей или Мусей следующий месяц нашего общения. Еще приклеится, тьфу-тьфу-тьфу.

На скамье недалеко от входа в клинику сидела зайка. Весна уже вовсю грозила наступлением не только календарным, но и фактическим, но холод пока не сдавал позиции. Полина ежилась, грела руки об одноразовый стаканчик, с чем-то исходившим паром, но почему-то не спешила заходить в отапливаемое помещение. Решив, что рысенок никуда не денется, я подошла к скамейке, присела рядом с зайкой и поздоровалась. Поля кивнула и шмыгнула носом.

– Ты чего тут мерзнешь? – поинтересовалась я.

– Я дышу свежим воздухом, – улыбнулась зайка. – И мне не холодно.

– Ну да, ну да, – нарочито согласилась я, отмечая, как она вжимает голову в плечи.

– Как ты? Сегодня твоя смена в ночь была, да? – спросила уже совсем другим тоном.

Полина кивнула.

– Нормально. Народ перепугался, но все целы. Следователь минут десять как ушел. Спать хочу – не могу.

Последние слова зайка произнесла, едва сдерживая зевок, который и запила очередным глотком кофе.

– Не делился версиями? – интерес я решила не прятать. Переживания за Егора не давали окончательно успокоиться.

– Нет, – покачала головой Полина и дернула ухом. – Только вопросы задавал.

Я понимающе кивнула.

– Полина? – донеслось от двери в больницу.

Я повернулась, хоть звали и не меня. На крыльце стоял глава общины с сыном. Ростислав Алексеевич подошел к нам. Игорь предпочел ограничиться приветственным кивком и остался у входа в здание.

– Полина, а я как раз тебя ищу, – произнес Красноярцев-старший и подошел к нам. – Как ты?

– Нормально, Ростислав Алексеевич. Вот, кофе пью, – ответила зайка и устало улыбнулась.

– Ростислав Алексеевич, – не выдержала я, – вы не думаете, что это было покушение на Егора?

– Как раз об этом я и хотел поговорить, – произнес глава общины, мгновенно сделавшись серьезным. – Полина, было что-то необычное этим утром?

– Помимо взрывпакета в пустующую палату? – уточнила зайка с выражением скепсиса на лице.

– Да, – кивнул лис, стоически игнорируя тон уставшей и взвинченной девушки.

– Все было как обычно, – покачала головой Полина. – Я обхожу палаты, записываю температуру пациентов, открываю окна на проветривание. Кому нужно – разношу препараты.

– Когда прозвучал взрыв, где ты была?

– У Егора. Мы с ним обычно перекидываемся парой слов перед тем, как я уйду. Я открыла окно и повернулась к Егору. Он что-то сказал про матч, кажется, футбольный. И тогда раздался хлопок.

– Спасибо, Полина, – кивнул Ростислав Алексеевич.

Он посмотрел в сторону сына. Игорь, прислонившись к перилам и скрестив руки на груди, изучал собственные ботинки. Красноярцев уже хотел уйти, но вдруг передумал и снова повернулся к зайке.

– Полина, прошу прощения, что вмешиваюсь, но до меня дошли слухи, что за тобой ухаживает Роман Реверди.

– А причем тут это? – холодно поинтересовалась зайка.

Глава общины своим вопросом критически приблизился к стоп-линии, за которую она пускала только очень ограниченное число друзей.

– Не знаю, говорил он тебе или нет, но Роман приехал в Россию по делам. Не так давно он предложил сотрудничество некоторым нашим компаниям. На тот момент у него не было веских и убедительных доводов. Но сейчас, после двух инцидентов в ювелирной мастерской и тут… Наше акционерное общество начало нести убытки. И не сказать, чтобы незначительные.

– На что вы намекаете, Ростислав Алексеевич? – стала закипать Полина. – Что Роман специально наносит ущерб вашим компаниям, чтобы склонить к сотрудничеству?

Она прищурилась и чрезвычайно аккуратно поставила стаканчик с уже остывшим кофе рядом с собой.

– Я пока ни на что не намекаю. Но, согласись, совпадение наводит на определенные мысли.

Зайка внимательно посмотрела на главу общины.

– Я подумаю над вашими словами, а сейчас, надеюсь, вы меня извините: смена была взрывная, я очень хочу спать.

– Я мог бы тебя подвезти, – предложил Красноярцев-старший.

– Спасибо, не нужно. Я сама, – отказалась Полина и, прихватив стаканчик, поднялась со скамьи.

Кивнув на прощание Ростиславу Алексеевичу, она направилась в больницу, а я хвостиком юркнула за ней, стараясь не встречаться взглядом ни с одним из Красноярцевых.

– Нет, ну ты слышала! – возмущенно фыркала Полина, переодеваясь в сестринской, – Во всем у них Роман виноват! И зачем нужны вообще доказательства, когда есть домыслы и додумки?!

Я неуверенно угукнула.

– И почему сразу он? Мало других потенциальных вредителей? Бизнес-сфера ведь не замкнулась на интересах одного француза! Как будто его тетушка Мерсьер не сможет получить желаемое менее криминальным способом!

Услышав фамилию тетки пантера, я на миг потеряла дар речи. Из горла вырвалось невнятное сдавленное бульканье. Мерсьер?! Председатьель совета глав общин Франции? Ну, ничего себе, какого нехилого хищника поймала наша зайка!

– Вот чего ты молчишь? – повернулась ко мне подруга, держащая расческу в руке так, будто это был, как минимум, охотничий нож. – Не согласна?

– Не то чтобы… – неуверенно протянула я.

Полина нахмурилась.

– Просто если вывести за скобки ваши романтические отношения с пантером, то… ты на сто процентов уверена, что он не смог бы всего этого устроить ради своих бизнес-интересов?

Зайка набрала полные легкие воздуха. Я инстинктивно прикрылась хвостом, для надежности вцепившись в него руками, чтобы, зараза, не вильнул в самый неподходящий момент, оставив меня даже без имитации убежища.

Полина же на мгновение задержала дыхание, а потом сдулась.

– Ладно. Устала я. Пойду домой.

Голос зайки потускнел.

Мне стало стыдно. В такой момент могла бы и поддержать подругу. Могла бы… но а вдруг Роман и правда способен устроить эти диверсии?

Полина, попрощавшись, ушла, а я, наконец, поспешила к рысенку.

После осмотра крыла здания саперами всех больных вернули обратно в их же палаты. Пострадало только одно помещение, которое теперь было наглухо заперто и опечатано, а в остальном клиника выглядела так, будто ничего не произошло. Правда, необычно возбужденные пациенты и медперсонал выдавали истинное положение вещей.

Егор расхаживал по коридору от окна к двери своей палаты и обратно. Высокий и худой – все кости торчат. Просторная футболка висела на нем как на вешалке: обнять и плакать… и кормить, кормить, кормить! Куда только уходит все то безумное количество еды, поглощаемой подростками? Не в коня корм! Точнее – не в рысь.

И снова отблеском лезвия промелькнула мысль: а если дело не в бизнесе и не в хулиганах? Если все из-за рысенка? Инцидентов ведь было два, и при обоих рысенок присутствовал. Как и Полина. И в обоих случаях никто не пострадал: взрывпакет оказался и тогда, и сейчас в пустом помещении. Нарочно или недочет? Если все дело в бизнес-интересах, то ясно, что пострадавшие ни к чему. Но вдруг все дело в найденыше?

В кабинете Бориса Игнатьевича, заставленного стеллажами, злоумышленник мог и не понять, что тот пуст. А сегодня утром, ведь может так статься, что целью была палата Егора, разве нет? Может, негодяй просто перепутал палаты? Или увидел, что кроме него там есть кто-то еще? Или берег Полину?

Как вообще во всей этой чехарде можно разобраться, когда мысли скачут друг через дружку и совершенно не за что зацепиться в рассуждениях?

Тряхнув головой, я решительно направилась к рысенку.

– Привет, погорелец, – улыбнулась и взъерошила волосы на голове парнишки.

– О! Тома! Привет, – Егор широко улыбнулся.

– Егор. Доброе утро, – раздался голос Ростислава Алексеевича.

Ну вот. А я думала, с меня на сегодня хватит общества Красноярцевых. Ан нет. Мы с рысенком повернулись лицом к подошедшему. Глава общины был один, без сыновнего сопровождения.

– Леонид Лаврентьевич передал, что ты хочешь поговорить со мной. Что-то еще стряслось, кроме утреннего неприятного происшествия?

– Нет. Не стряслось. Здрасьте. Я сказать хотел. Я больше не буду обманывать мать. Я хочу уйти из больницы. Соврите ей что-нибудь другое.

Рысенок говорил сбивчиво, рублено.

Ростислав Алексеевич нахмурился и перевел непонимающий взгляд на меня. Я дернула плечами и во все глаза уставилась на Егора. Егор насупился и напрягся так, будто готовился к нападению, на его лице была написана суровая мужская решимость: пасть в бою замертво, но не уступить и пяди земли, и йоты от убеждений.

– Егор, – мягко начал глава общины, разгладив складку между бровей. – Можешь объяснить свое решение? Тебя или твою маму кто-то обидел или…

– Нет. Нас никто не обижал, – покачал головой парнишка. – Я просто больше не могу смотреть, как она мучится. Хватит. Скажите ей, что я выздоровел. Вы мне нравитесь. Я не хочу портить с вами отношения. Но если вы ее не успокоите, это сделает любой другой врач, к которому я пойду на обследование и который, ясное дело, не найдет у меня никаких трехъярусных диагнозов.

Я не могла оторвать взгляда от рысенка. Как он умудрился в одно мгновение превратиться из нескладного подростка в мужчину?

Мужчина нервно сглотнул. Острый кадык мужчины дернулся вниз, а потом вернулся на место. Под носом и на лбу у мужчины выступила испарина, а руки были сжаты в кулаки. Но прямо сейчас я им гордилась так, как будто сама вырастила такого принципиального и заботливого дуала.

– Егор, я все понимаю. Тебе тяжело знать, что мама волнуется за тебя и переживает, когда переживать вроде бы не из-за чего. Но сейчас безопасней всего и для тебя, и для нее оставить все, как есть.

Рысенок непонимающе нахмурился.

– Подумай сам. Два взрыва. И в обоих случаях ты был рядом. Мы ищем твоего биологического отца, но вполне может статься, что он узнал о тебе и теперь пытается… 'замести' следы, чтобы избежать наказания. Здесь мы можем подготовиться, принять меры предосторожности. Тут у нас есть ресурсы. Ты ведь не хочешь подвергать свою мать опасности?

– Нет, – покачал головой парнишка.

– Тогда давай договоримся так: когда мы поймем, кто именно и почему стоит за этими инцидентами и обезвредим его – сразу выпишем тебя из больницы и максимально упростим и облегчим диагноз, чтобы твоя мама не переживала. А пока обеспечим и ей, и тебе условия, при которых вы будете в безопасности. Хорошо?

Я смотрела на главу и не могла понять: он действительно верил в возможность покушений на рысенка или просто мастерски заговаривал парнишке зубы, выигрывая время. В любом случае, от предложенных мер никому хуже не будет. А вот то, что Красноярцев-старший – тот еще лис хитрохвостый… то есть чернобурый, надо взять на заметку.

– Хорошо, – согласился рысенок. – Но вы это сделаете, даже если тем, кто устроил эти взрывы, окажется не мой… отец, – несмотря на юный возраст, у Егора очень хорошо получалось диктовать свои условия.

– Договорились, – кивнул Ростислав Алексеевич и протянул руку парнишке.

Рукопожатие вышло очень серьезным.

– Тамара, – кивнул мне на прощание глава общины.

– Ростислав Алексеевич, – ответила я зеркальным кивком и короткой улыбкой.

Красноярцев старший скрылся из виду, и только тогда Егор расслабился и, наконец, разжал кулаки. Сунув руки в карманы штанов, рысенок повернулся ко мне и с нечитаемым выражением лица спросил:

– Осуждаешь?

Я тяжело вздохнула. Лицо кирпичом парнишке не шло совершенно.

Егор сам не понял, как оказался у меня в объятьях. Поначалу весь напрягся, будто ожидал шприц на десять кубиков в ягодицу, а потом оттаял и даже обнял в ответ.

– Я восхищаюсь твоей мамой, – ответила я.

– Мамой? – не понял рысенок.

– Мамой, конечно. Воспитать такие железные принципы уметь надо.

Поняв, что с моей стороны опасаться нечего, Егор снова стал собой: обаятельным хитрюгой.

– А мной не восхищаешься? Юный рысь выступает против клана! Против системы!

– Против вселенной и пары пантеонов богов! – поддакнула я, отстраняясь.

– Если только пары, то помногочисленней, – вставил ремарку парнишка.

Я улыбнулась.

– Горжусь тобой, чудо ты мое ушастое.

Щеки Егорки подозрительно заалели. Уши одновременно прянули.

Хорошо я сегодня кос плести не стала, иначе быть бы мне за них дернутой от полноты мужских чувств.

Удостоверившись, что с рысенком все хорошо, и попытав на тему подробностей, которых было удручающе мало: врыв – эвакуация – допросы – обед (опять паровые рыбные котлеты, надоели уже!) – я заторопилась в университет. Угроза опоздать и на вторую пару в придачу к первой с каждой минутой становилась все более явной.

Остановка маячила за больничной оградой, поторапливая меня каждой единицей пассажирского транспорта, отходящей от нее, призывая быстрее шевелить ногами. Но с каждым шагом я двигалась все медленней.

Прямо за оградой, рядом с самым выходом, была припаркована машина главы общины. Ростислав Алексеевич стоял спиной к забору и что-то выговаривал Красноярцеву младшему, прислонившемуся к пассажирской двери и подчеркнуто не смотревшему на родителя. Зубы лиса-младшего были стиснуты, руки – в карманах джинсов. Вся поза Игоря выдавала неприятие: ему явно не нравилось то, что он слышал.

По мере моего приближения, слова Ростислава Алексеевича становились более различимыми. Мне показалось, или мелькнуло мое имя? Нет, совершенно точно мелькнуло. Осознав это, мне окончательно расхотелось пересекаться с семейством главы третий раз за утро. Не найдя никакой другой альтернативы, я спряталась за колонной ограды, надеясь изо всех сил, что никому из Красноярцевых не придет в голову идти обратно в больницу, иначе меня бы ждала весьма неловкая сцена.

Теперь глава общины стоял всего в паре метров от меня, и я могла слышать каждое его слово.

'Молодец, Тамара, опять подслушиваешь. И что бы сказала Тоня, если бы увидела тебя сейчас?' Скорее всего, Тоня сказала бы сопеть потише и не мешать слушать.

Мои размышления об этике, воспитании и превентивных мерах прервали слова Ростислава Алексеевича:

– Я одного понять не могу: ты как планируешь жить, если не хочешь бороться за выпадающие тебе возможности? Может, как те люди, которые спят на вокзалах и посвящают жизнь бутылке? А что? Простая жизнь без лишних сложностей. Не нужно прикладывать усилий. Можно плыть по течению и жаловаться.

– Отец… – попытался вставить Игорь.

– Вот именно! Я твой отец. Я учил тебя всему, что ты знаешь. Я отказываюсь верить, что не смог научить тебя добиваться своего. Как я оставлю на тебя бизнес, если ты не можешь убеждать собеседника в том, что тебе нужно?

Голос Ростислава Алексеевича был ровным, без эмоций и оттого еще более обидным, как будто он разочаровался в сыне и теперь смотрит и недоумевает, как на его клумбе мог вырасти сорняк, когда он сажал и пестовал культуру.

Мне стало неловко, что я все это слышу, и даже жалко Игоря.

– А что я, по-твоему, должен сделать? Предложить ей денег? Или привести в ЗАГС в наручниках? – вспылил парень. – Она ясно сказала, что не рассматривает меня как возможного партнера.

Я навострила ушки. Что-то уж больно ситуация знакомая. Не верю, что Игорь подобные беседы ведет регулярно и с каждой встречной-поперечной. И тем более не верю, что ему все поголовно отказывают.

– Игорь, ты должен понять: это твоя проблема. Ты должен научиться решать свои проблемы сам. Преодолевать препятствия и добиваться желаемого. Или ты хочешь плавать по жизни, как говно в проруби? Твой выбор, конечно, но тогда и от меня помощи не жди.

Голос Красноярцева старшего стал потрескивать далекими громовыми раскатами.

– Я, кажется, у тебя помощи и не просил! – заледеневшим тоном парировал лис младший.

– Не нужно сцен, Игорь, я хочу тебе только добра. Я хочу знать, что мой сын самодостаточен и сможет проложить себе дорогу в жизнь, не уступая ее конкурентам.

– Ты вполне ясно выразился, – фыркнул сын главы. – Я пройдусь.

Судя по звукам, он оттолкнулся от двери машины, звуки его шагов стали затихать, поглощаемые шумом дороги.

– Мальчишка, – фыркнул Ростислав Алексеевич, достаточно тихо, чтобы сын не услышал. – У меня в таких делах проблем не было.

Звук хлопнувшей двери сменило ворчание мотора. Машина отъехала спустя пару минут. Я, наконец, могла выйти из убежища.

Ноги замерзли, нос – тоже. Последний я потерла ладошкой, встряхнулась и выглянула из-за колонны, чтобы убедиться, точно ли не напорюсь на участников недавней беседы. Дорога была свободна. От лисьего семейства не осталось и следа, вернее, только следы от них и остались на тающей пороше, укрывавшей асфальт.

Мне в который раз стало жаль Игоря. Все же отец сильно на него давил. Неловко, что я стала свидетельницей их разговора, конечно, но после всего услышанного могу только порадоваться выбранным методам воздействия на объект марьяжных планов. Да, они оказались неэффективными, но тем ведь лучше для меня.

Выбери он другую тактику, к примеру – активной осады, я не знаю, что бы было. А если бы еще и змей не проявлял ко мне интерес, то, скорее всего, мы бы с Игорем уже выбирали цвет пригласительных на свадьбу и шрифт. Слоновая кость, черная тушь, буквы с умеренным количеством завитушек и вензель – лаконично, стильно и со вкусом. Но сейчас не о том!

Как ни сокрушался глава общины об упущенном воспитании сына, лично я в данный момент считала, что справился он гораздо лучше, чем планировал.

С такими мыслями я почти бегом поспешила к остановке. Автобус, следующий по нужному маршруту, уже стоял у железного козырька.

Я почти успела! И успела бы, если бы не зацепилась взглядом за наклеенную на столб бумажку в подозрительно знакомом мрачном цвете.

'Они среди нас!'

Опять? Опять!

Рядом со столбом стояли ребята-подростки. По виду явно бунтари, не прогибающиеся под изменчивый мир – все без шапок. Толкая друг друга плечами, ребята обсуждали бумажонку. Иногда посмеивались, но отходить не спешили. Я достала смартфон, сделала снимок и, поймав на себе пристальное внимание мятежной компании, снова устремилась к остановке.

Автобус ушел. Теперь ждать следующего.

Но что еще хуже – неизвестный бумагомаратель расширяет агитационную территорию. Внимательно изучив фотографию, заметила в нижнем правом углу ссылку на группу в сети. Нехорошо. Очень нехорошо.

Вечер в 'Лапе' стал оазисом умиротворения. Не мешали ни редкие визги, ни лай, ни заунывные мауканья. Привычные действия успокаивали. С животными все гораздо проще, чем с людьми или дуалами: заботишься – получаешь благодарность, обижаешь – бываешь покусан. Конечно, в приюте хвостиков никто не обижал, и в ответ они преобладающим большинством платили любовью.

Сегодня на мне была прогулка. Смотреть на радующихся простору улицы собак было одновременно и весело, и грустно: хвостики каких только кульбитов ни вытворяли, оказавшись на поводке. Как будто стремились объять необъятное, проглотить пространство глазами, носом, ушами, разведать все и сразу, о, мячик!

Римма сегодня была непривычно суетлива. Размеренные привычные движения были чуть быстрее обычного.

– Том, – обратилась она ко мне, когда часы пробили семь вечера, – слушай, мне сегодня очень надо уйти пораньше. Отдашь ключи тёть Вале, когда хвостиков догуляешь?

– Конечно, – я кивнула и не стала спрашивать, куда рыженькая опаздывает. Раз до сих пор не рассказала сама – пытать бесполезно.

– Ты чудо! – поблагодарила белочка, звонко поцеловала меня в щеку, накинула пальто и выскочила за дверь.

То ли и впрямь сильно торопилась, то ли опасалась, что я передумаю.

А опасаться было чего, потому как оставаться на ночь глядя в приюте наедине с Игорем мне не особенно хотелось, учитывая наш последний разговор. Волонтеры сегодня разошлись рановато. Ситуацию спасало только то, что тёть Нина должна была появиться с минуты на минуту.

Догуляв последнего из своей сегодняшней порции четвероногих, закрыла вольер за довольным хвостиком и повесила поводок на гвоздь. Рыже-белый лопоухий собак счастливо метнулся к миске и захрустел кормом.

Я улыбнулась.

Взгляд скользнул в сторону к вольеру, чей обитатель нормально не гулял уже пару месяцев точно. Грозный лежал в углу, положив морду на лапы, и тоскливо смотрел в сторону калитки. Грустил. Бедный пес. Принципиальный до членовредительства. Что своего, что чужого.

Все у людей, как у зверей: чрезмерная принципиальность знатно усложняет жизнь. У некоторых вызывает восхищение, а у других, которых гораздо больше – желание съездить ногой по ребрам.

Я подошла к вольеру Грозного и присела рядом с решеткой.

– Ну что, ты, красавец? Скучаешь?

Пес вздохнул. Глубоко. Прочувствовано.

– Еще бы не скучать, – согласилась я, а потом достала из кармана пакет с пакетом с пирожком. Такой вот метод предохранения – чтобы куртка потом выпечкой не пахла.

Вытащив пирожок из целлофана, просунула руку между железными балясинами и положила гостинец на опилки.

– Хоть как-нибудь тебя порадовать.

Грозный принюхался, поднялся с нагретого места и подошел к пирожку. Тщательно обнюхал и смел с угощение вместе с опилками. Пирожка в считанные секунды словно и не было, зато глаза пса как будто потеплели.

– Хороший ты. Хоть и суровый, – улыбнулась я.

Грозный моргнул, сделал пару шагов к решетке и поднял голову. Она оказалась прямо напротив моей руки, которой я держалась за металлический прут. Дыхание пса было горячим и приятно согрело озябшие пальцы.

Я замерла. Никаких резких движений – вдруг укусит?

Не укусил.

На мгновение я почувствовала шершавый влажный язык на своих пальцах. В следующую секунду на влажный след накинулся острыми иголочками ветер. Пальцам стало холодно, а душе тепло.

Все-таки у зверей все гораздо честней: они намного реже кусают руку, которая дарит им ласку.