Текст книги "Капкан для лисички (СИ)"
Автор книги: Лисавета Синеокова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
Глава девятая, в которой случаются очень плохие стихи
Будильник весело пиликал со стола, возвещая радостную весть о новом дне. Я потянулась. От воспоминаний о вчерашнем вечере – вернее, ночи – на губах сама собой появилась улыбка. Дорога, желтый свет фонарей, ветер, путающий волосы, и широкая спина, защищающая от него – что может быть лучше? Только умопомрачительные поцелуи. Настолько умопомрачительные, что я даже почти не думала о том, где змей так хорошо освоил навык.
Потянувшись до хруста, я встала с кровати и отправилась на свидание с санузлом под недовольное ворчание желудка. Тот недвусмысленно заявлял, что ему чего-то недодают, и требовал немедленной додачи с компенсацией за моральные страдания.
По коридору я шла, мурлыча себе под нос веселенький мотивчик, и только в последний момент заметила, что дверь ванной резко открылась. Затормозив в сантиметре от угрозы ушиба, я ворчливо обратилась к сестре:
– Антонина, ты чего с утра пораньше резкая такая? Еще б чуть-чуть, и у нас с дверью бы состоялось страстное лобзанье, а я, между прочим, несогласная.
– Извини, – ответила совушка чужим баритоном.
Я заглянула за дверь и потеряла дар речи. За ней стоял Володя. За ней стоял Володя в одних джинсах, босиком и с голым торсом. Торс был весьма… но что полуголый Володя делал у нас дома?
– Э-э-э… – сказала я.
– И тебе привет, – усмехнулся филин.
– Привет-привет, – кивнула я.
И на этом крайне интересном месте из своей комнаты вышла Тоня. Она отчаянно зевала в ладошку и другой рукой терла глаза, поэтому не заметила валяющуюся на полу тапку, о которую споткнулась и непременно упала бы, если бы филин не среагировал. Он схватил совушку за руку и дернул на себя. Прокрутившись вокруг своей оси, троюродная обнаружила себя в объятиях мускулистого парня, прижимающего ее за талию. Тоня подняла глаза, и они с Владимиром будто перестали замечать все вокруг, включая меня. Поэтому я не выдержала:
– Так-так-так… и что тут у нас? СОВпадение? – поинтересовалась я у сестренки, имея в виду вовсе не злополучную тапку.
Володя иронично выгнул бровь и ответил одним словом, по-прежнему глядя на Тоню:
– СОВвращение.
К моему изумлению, совушка стала медленно, но неотвратимо краснеть. Осознав это, она нахмурилась, явно неохотно выбралась из крепких рук филина и, пробурчав 'устроили тут совещание', закрылась в ванной.
Я едва сдерживала смех. И чего краснеть, спрашивается? Отличный же выбор, то есть, парень! Только мгновение спустя я осознала гигантские размеры бытовой подставы от сестренки и, обуянная праведным негодованием, пнула дверь:
– Моя очередь была!
– Прозевала, – констатировал Владимир и ушел в совушкину комнату, довольно улыбаясь.
Я фыркнула и буркнула себе под нос:
– Вот же, два сапога – пара.
– Я все слышу! – донеслось подозрительно веселое из-за заветной двери.
Скорчить гримасу дверному полотну? Не вопрос! Когда это отсутствие публики мешало ерундить?
Тоня и Владимир ушли первыми, совушке нужно было спешить на работу, филина тоже обязывало трудоустроенное положение. Поэтому мне, как человеку, временно лишенному необходимости зарабатывать на хлеб, поручили съездить к Полине и забрать у нее что-то. Что именно – троюродная не сказала. Она выразительно скосила глаза на филина, а я не стала пытать, будучи на девяносто девять процентов уверена, что это не килограмм наркотической смеси.
В сети меня уже ждало утреннее сообщение от Ара. Текст я читала, улыбаясь во все тридцать два.
'Доброе утро, лисичка. Давай встретимся сегодня?'
'Давай! Встретимся! Да! Да! Да!' – радостно провилял хвост.
'Привет. Я только за. Куда пойдем?' – написала я и кинулась собираться. В универ мне нужно было ко второй паре, но до нее – успеть забрать совушкин скарб. И если не начать сейчас, то опоздаю, и тогда не видать мне 'автомата' по ИКЗЕиАм – как сокращали в расписании название курса лекций по истории культуры западной европы и америки – как своих ушей. Да и на пару к научному руководителю лучше приходить вовремя.
Переписка со змеем продолжалась все время, что я ехала маршрутке. И, кажется, другие пассажиры терзались подозрениями в моей социальной опасности: широкая довольная улыбка словно приклеилась к моим губам. И это в час-пик!
Полина жила в другом районе. Не слишком далеко от нашего, но по утренним пробкам времени поездка заняла прилично. Пятый этаж кирпичной хрущевки. У соседней с нужной мне дверью стояла бабулька подъездная обыкновенная: серое пальто, серый берет, яркий павлопосадский платок, губы – в оранжевой помаде. Старушка не двигалась и смотрела на придверный коврик напротив зайкиной двери так, будто он отрастил зубы и уже готовился к прыжку. Я тоже покосилась на неоднозначное изделие. Коврик как коврик. Только в самом центре лежала черная роза, а вокруг ее стебля была закручена бумажка.
– Здравствуйте, – приветствовала я бабульку и подняла цветок.
Роза была не искусственная. Живая, но выкрашенная из баллончика.
Старушка шарахнулась от меня, как от чумной, обошла аккуратненько и уже на лестнице сказала:
– Не брала бы всякую дрянь в руки. Наверняка же со сглазом. Я Полине давно говорю, надо ей к бабке сходить, порчу снять. Не к добру, ой, не к добру.
Я ничего не ответила. Что тут ответишь, когда одна бабка гонит к другой бабке? Старушка медленно спускалась по лестнице и продолжала ворчать о 'сглазе', даже пару раз перекрестилась. Я пожала плечами и нажала на кнопку звонка.
Полина открыла почти сразу.
– Привет. Проходи, – пригласила она, улыбнувшись.
– Привет, – ответила я, зашла и закрыла дверь, после чего протянула подруге цветок.
– У тебя на пороге лежало.
Зайка тяжело вздохнула.
– Опять… Мне уже соседские бабушки иконки карманные дарят.
Я улыбнулась. Заботливые.
– Что это вообще такое?
Полина развернула бумажку, прочитала, хмыкнула и протянула мне.
– Да это парень один… никак не успокоится.
Записка гласила:
'Я думал, ты не такая.
Я думал, ты не как все.
Но ты не оказалась другая.
Ты такая же, как все.
Розой была любовь,
Но теперь она черна.
Не расцветет она вновь.
Усохнет, истлеет навек!'
– Э, – протянула я. – Что за бред?
– Так бывает, когда у человека нестабильная психика и ранимое эго, – фыркнула Полина.
– Расскажи нормально, или начну кусаться! – потребовала я.
Зайка улыбнулась.
– Хорошо. Обследовался у нас один парень пару-тройку месяцев назад. Человек. Лет девятнадцать – двадцать. Прицепился ко мне, как клещ. На работу провожал, с работы. Письма мне строчил с признаниями и под дверь складывал – телефон-то я ему не дала. Я старалась мягко объяснить, что нам с ним не по пути, но мальчик понимать не хотел. Поэтому у нас состоялся неприятный разговор, после которого, он, наконец, перестал мелькать перед глазами, зато стал посылать вот такие 'подарочки'.
– Странный субъект. Обычно этот вид поэзии годам к шестнадцати проходит, – я покачала головой.
– Двадцать лет парню, а такой ерундой мается. Явно недообследовали, – вынесла вердикт зайка.
Я рассмеялась.
– Чаю хочешь? – улыбнувшись, предложила Полина.
– Нет, мне уже в универ лететь надо на всех парах, – отказалась я.
Подруга кивнула и принесла из комнаты бумажный пакет на ручках-шнурках. Я заглядывать внутрь не стала. Скоренько попрощалась с зайкой и помчалась дальше, навстречу знаниям и 'автомату'.
Обычно уже после четвертой по расписанию пары наш корпус становился тихим и обезлюдевшим. Основная масса студентов схлынывала: у кого-то заканчивались пары, а кто-то попросту не доходил до пятой. Наша группа дошла в полном составе, потому что пятой парой была философия. После нее я всегда чувствовала смесь сонливости и апатии, сильно подозревая, что я такая не одна. Все дело было в манере чтения лекции. Иногда преподаватель напоминал мне заклинателя змей, таким заунывно-размеренным был его голос.
Когда время пары подошло к концу, лектор попрощался с нами и вышел первым. Олежек громко выдохнул и озвучил всеобщее настроение облегченным стоном:
– Наконец-то!
Девчонки разулыбались и стали оживать.
Я сегодня еще планировала успеть к Егору, поэтому встряхнулась, попрощалась с одногруппниками и бодро пошла на выход. Коридор был пустой, как и лестничный пролет, поэтому я была сильно удивлена, когда, ступив на первую ступеньку, почувствовала сильный толчок.
Не упала – крепко ухватилась за поручень рукой, но сумку и пакет из другой руки выбил удар. Парень, задевший меня плечом, не остановился, несся вниз, как ураган, а сверху раздался полный ярости Оленькин голос:
– Стой, гад!
Гад и не подумал слушаться, его пятки уже сверкали на первом этаже в сторону главного выхода.
– Том, ты как? – подошел ко мне Олежек.
– Нормально, – кивнула я, чувствуя, как сердце колотится в ненормальном темпе. Чуть душа не вылетела от неожиданности. Но да ладно. Не упала – и хорошо.
Староста, как благородный рыцарь, решил помочь мне с упавшей сумкой, поднял ее и пакет, только вот тот от удара порвался, и содержимое из него выпало. Олежек посмотрел на то, что выпало, и хрюкнул.
– Ай, Тамара, какая ты все-таки интересная женщина, – заметил он, вовсю улыбаясь.
На ступеньках лежало темно-вишневое полностью кружевное белье, даже на вид страшно дорогое.
– Ой, Томка, красотища какая, – выдохнула из-за плеча одногруппница. – Где брала?
– Это сестра брала, – буркнула я, чувствуя неловкость.
Олежек в джентельменском порыве наклонился за комплектом и, поднимаясь, протянул его мне.
– Прошу.
– Это что такое? – прозвучал над нашими головами глас закона и порядка, то есть Оленькин.
Олежек посмотрел на белье, потом поднял взгляд на президента студсовета и ответил:
– Честное слово, это не мое.
Девчонки прыснули со смеху.
– Тогда, может, уже отдашь? – улыбаясь, поинтересовалась я и сама забрала из рук старосты и Тонин комплект, и свою сумку.
– Видели этого? – не стала заострять внимание на Олежекином конфузе Оленька.
Я покачала головой. Все, что я увидела – черная толстовка с капюшоном и джинсы. Остальные тоже лица парня не разглядели.
– Это он, гад такой, свои идиотские листовки сует, куда не надо. Увидела его прямо за этим делом. Опять расписание прикрывал своими писульками, – негодовала наш профорг, потрясая очередным опусом.
Олежек посмотрел на лестницу, затем перевел взгляд на Оленьку и уже дернулся было вниз, но я схватила его за рукав. Мало ли, сейчас как ринется ради любви с места в карьер, еще повредит себе чего, уж больно блеск в глазах лихорадочный.
– Поздно. Убежал уже, – пояснила я в ответ на озадаченный взгляд.
– Зар-р-раза!
Профорг от души приложила ладонью по перилам, ойкнула, потрясла рукой.
Наш староста слегка смутился, хоть и догадывался, что речь, скорее всего, не о нем.
– Сколько вреда от одного человека, – пробормотала Оленька и, то ли махнув нам на прощанье, то ли продолжая унимать боль в ударенной ладони, пошла наверх, зловеще стуча каблуками.
Выйдя за двери, мы с Олежеком синхронно стали оглядывать территорию на предмет нарушителя порядка. Но того уже давно и след простыл. Не успела я подойти к остановке, как смартфон завибрировал, возвещая о сообщении. Сообщение было от Ара. Увидев его имя на экране, я улыбнулась. Какой все-таки классный. Но переименовывать не буду. Пусть остается птицей говоруном.
Текст был коротким: 'Жду тебя у Егора'. Улыбка стала шире. Надо купить рысенку что-нибудь вкусненькое, а то бедный парень уже на стенку лезет от вынужденного затворничества.
Когда в клинике я проходила мимо поста, медсестра принюхалась и подозрительно на меня посмотрела. Я доброжелательно улыбнулась, набрала скорость и подумала, что надо было положить в три пакета, а не в два.
Егор и Ар сидели на койке. Каждый смотрел в экран своего смартфона, при этом изредка показывая его собеседнику. Лица у обоих были серьезные, как будто обсуждение затрагивало, как минимум, экзистенциальные материи.
– Привет, – поздоровалась я и плотно закрыла за собой дверь.
– Привет, – кивнули оба парня, не отрываясь от гаджетов.
'Вот как? Ладно-ладно', – подумала во мне время от времени просыпающаяся вредная тетка.
– Егор, а я тебе кое-что принесла, – хитро прищурившись, произнесла я и стала разворачивать пакеты и снимать их с гостинца.
– Спасибо, Том, – угукнул парнишка и дернул ухом.
По палате поплыл умопомрачительный запах жареного мяса. Секунда – и смартфоны были забыты, а двое мужчин, обуянные первобытными инстинктами, уставились на меня жадными взглядами. Я поежилась. Сожрут, как пить дать. Время откупаться.
– Вот.
Я протянула рысенку гостинец. Слайдер. А на деле – жареная булка-конверт с куском мяса и зеленью, маняще торчащей из прорези. Егор принял шуршащий бумажный пакет с вкуснятиной и сразу же в нее вгрызся.
– Спасибо, Том, – повторил парнишка с набитым ртом. – Ты настоящий друг. Да что там друг! Если девушка приносит мясо, а не бананы, значит, ее нужно срочно брать замуж, пока никто другой не взял!
Егор подарил слайдеру полный обожания взгляд и добавил:
– А то с этой постной едой больничной я скоро на людей бросаться начну.
Змей все это время не сводил глаз с конверта, и во взгляде его поселилась чуть ли не вселенская тоска. Я усмехнулась, достала второй слайдер и протянула его Ару.
Никогда в жизни на меня мужчина не смотрел так восхищенно. И подозреваю, что и не посмотрит. Куда женщине до куска жареного мяса? Змей, принимая угощение, мазнул пальцами по моей руке. От кисти к плечу будто искры пробежались. Я отвела взгляд и зарылась в пакет в третий раз. Достала оттуда свою порцию, села на стул для посетителей и с наслаждением откусила.
Егор посмотрел на Ара, на меня, на еду и выдал:
– Ну, точно! Женюсь! Том, выходи за меня?
Я хохотнула, прикрыв рот ладонью и стараясь не плеваться откушенным куском.
– Ты подрасти сначала, несовершеннолетний, – улыбнулся змей.
– Ой, да подумаешь. Четыре года каких-то, – фыркнул рысенок. Глаза парнишки блестели озорством. – Зато смотри, сколько плюсов: красивая, умная и в мужских вкусах к еде разбирается. Тома, ну так как?
– Я подумаю над твоим предложением, – нарочито серьезно кивнула я. – Годика через четыре.
Змей хмыкнул, свернул глазами и снова занялся едой.
Когда дверь открылась, и в палату вошел Леонид Лаврентьевич, мы все втроем прекратили жевать и опасливо посмотрели на врача. Уловив наши лихорадочные метания на тему, куда бы припрятать улики разнузданной продуктовой оргии, доктор Виргун усмехнулся.
– Расслабьтесь, ребята, у Егора ведь нет диеты.
Мы с рысенком постарались незаметно выдохнуть, а змей пожал плечами и стал спокойно дожевывать последний кусок своего слайдера.
– Правда, есть эту фасфудную белиберду я не советовал бы и здоровым, – добавил медведь и переменил тему. – Егор, твоя мама скоро приедет?
– Должна вот-вот быть, – кивнул рысенок.
– Хорошо. С ней хочет поговорить глава общины.
Парнишка кивнул и как-то незаметно сник. Леонид Лаврентьевич цокнул и качнул головой.
– Не нужно переживать из-за того, что скрываешь от матери правду о дуалах, Егор. Этим самым ты ее защищаешь. У нас очень суровые законы. Если становится известно о нарушении тайны, дуала, открывшего ее, ссылают на рудники, а посвященного человека помещают в психиатрическую больницу.
Парнишка недоверчиво посмотрел на доктора.
– Да, Егор. Все именно так. Наши законы очень жесткие, но благодаря им мы можем безопасно существовать в человеческом обществе.
Леонид Лаврентьевич вышел из палаты, а тишина осталась.
– В психушку? – до конца не веря, переспросил парнишка.
Я кивнула.
– Да, – подтвердил Ар. – Поэтому у нас не поощряются отношения с людьми, тем более – создание с ними семей. Любимого человека обманывать очень нелегко. Некоторые не выдерживали, и это оборачивалось худшим раскладом.
Рысенок молчал. Лицо у него было сосредоточенное. От былого задора не осталось и следа.
– Егор, – не выдержала я, – ты ведь не перестал быть сыном своей матери из-за того, что у тебя отросли уши и хвост. Да, ты не можешь сказать ей о себе всего. Но это и к лучшему. Ты бережешь ее. Как мужчина, ты защищаешь свою семью, пусть сейчас защита заключается в том, чтобы держать ее в неведении. Да и у кого из нас нет секретов?
Парнишка улыбнулся.
– И у тебя есть?
– Тонны! – кивнув, заверила я.
– Расскажешь один?
Мои губы медленно растянулись в улыбке, я покачала головой и ответила:
– Ни за что.
– А говорят, что девушки не умеют хранить секреты, – усмехнулся змей.
– Нагло врут! – заверила я.
Долго сидеть у Егора мы не стали. Людмила Григорьевна должна была скоро прийти навестить сына, так что мы со змеем решили вспомнить о такте и уйти до того, как нас начнут вежливо выпроваживать. Но разминуться не вышло.
Когда мы вышли из палаты, мама Егора уже стучала каблучками по коридору. Как всегда, элегантная и безупречная. Аж завидки брали, когда я на нее смотрела. Людмила Григорьевна чем-то была похожа на мою собственную мать. Совершенно особенная порода женщин. Безукоризненное чувство стиля и собственного достоинства. Такие притягивали взгляды даже в толпе. И не только мужские.
– Тамара, Аркадий, рада, уже уходите? – спросила она после изящного приветственного кивка.
– Да, – кивнула я в ответ.
– Я рада, что вы приходите к Егору. У него здесь совсем нет друзей его возраста. Спасибо вам. Обоим.
В глазах Людмилы Григорьевны разлилось тепло, в котором хотелось нежиться.
По больничному коридору разнеслось эхо чужих шагов.
Мы уже попрощались и расходились в разные стороны, когда раздался негромкий, но звучный оклик:
– Прошу прощения! Людмила Григорьевна? Зуева? Вы мама Егора?
Я остановилась и обернулась. Голос был знакомый.
Окликнувшим оказался Ростислав Алексеевич. У главы общины на лице было нарисовано неподдельное участие с налетом делового интереса.
– Да, это я. А вы…?
– Ростислав. Я один из меценатов, принимающий участие в делах этой клиники. Борис Игнатьевич рассказал мне о вашем случае. Примите мое искреннее сопереживание.
– Благодарю. – Голос Людмилы Григорьевны заледенел, а лицо сделалось непроницаемым.
Разговор снова прервало эхо шагов. Уверенных и быстрых. С нашей стороны коридора кто-то целенаправленно приближался к Ростиславу Алексеевичу и Людмиле Григорьевне.
Я обернулась. Высокий мужчина в распахнутом черном пальто, дорогом деловом костюме и блестящих полуботинках. Ярослав Третьяк мазнул взглядом по нам с Аром, стоявшим в проеме между двумя окнами, и перевел его на пару впереди. Два следующих шага потеряли в уверенности. Мужчина остановился, достал смартфон, приложил его к уху, развернулся и прошествовал в обратную сторону. Выражение лица Третьяка было каким-то странным.
Беседовавшие повернулись на звук шагов, но все, что им удалось увидеть – удалявшуюся спину.
– Вы что-то хотели? – спросила Людмила Григорьевна, хмуро, словно нехотя отворачиваясь от этой самой спины.
Ростислав озадаченно проводил взглядом знакомого дуала, снова повернулся к собеседнице, одарил ее располагающей улыбкой и ответил:
– Я хотел, чтобы вы знали, мы готовы принять самое деятельное участие в лечении вашего сына. Если вам нужна любая помощь, в том числе и финансовая, в деле поисков подходящего донора, мы с радостью вам ее окажем. Я не понаслышке знаю, каково это. Нет ничего хуже, чем болезнь ребенка. И в нашей клинике мы относимся к педиатрическому отделению и его пациентам со всей серьезностью, заботой и вниманием. Существует специальный фонд, если захотите, я помогу оформить запрос. Лечение – штука дорогостоящая, особенно, если страховка не покрывает этот конкретный случай.
Людмила переложила сумку из одной руки в другую, вздохнула, бросила взгляд на окно за спиной лиса и произнесла:
– Я уже беседовала с человеком по рекомендации Леонида Лаврентьевича. Благодарю за поддержку.
По всему было видно, что подобные разговоры не доставляют ей удовольствия.
Дверь палаты открылась, и из нее вышел Егор. Паренек был насуплен и крайне серьезен.
– Мам, все хорошо? – спросил он.
Людмила Григорьевна повернулась и подарила сыну успокаивающую улыбку. Мне она показалась слегка вымученной.
– Да, Егор, все хорошо.
Рысенок кинул хмурый взгляд на лиса.
– Прошу прощения. Я хотела бы побыть с сыном, – произнесла его мать.
Ростислав Алексеевич кивнул.
– Конечно-конечно. Но если вдруг вам понадобится помощь – позвоните мне.
Людмила Григорьевна приняла визитку лиса и кивнула, ставя точку в разговоре.
Мать и сын зашли в палату. Дверь закрылась с глухим звуком. Ростислав Алексеевич хмыкнул вслед им обоим.
– Подслушивать разговоры взрослых – нехорошо, – заметил Ар, хитро глядя на меня.
– Могу тебе сказать то же самое, – парировала я.
Змей довольно улыбнулся.
– Пойдем. Попадаться за этим делом – еще хуже.
Я была с ним абсолютно согласна.
– У меня тут еще маленькое дельце. Я тебя догоню, – сказала я.
Ар вопросительно выгнул бровь. Улыбнулась и кивнула в сторону двери с нарисованной на ней треугольной девочкой.
Змей понимающе кивнул и усмехнулся.
– Жду, – сказал он и ушел.
А я юркнула за вожделенную дверь.
Рядом с центральным входом в клинику был припаркован черный мерседес. Рядом с ним стоял Ярослав Третьяк и глава местной общины. Мужчины о чем-то разговаривали. Мой же путь к змею и его двухколесному транспорту лежал как раз мимо их 'колесницы'. Неожиданно даже неловко стало, что я второй раз за день становлюсь свидетельницей разговоров главы общины, но, с другой стороны, что мне делать? Уши закрыть ладошками и пробежать мимо, приговаривая 'я ничего не слышу, ла-ла-ла'?
Ерунда какая.
Я фыркнула себе под нос и спустилась с лестницы. Проходя мимо внушительного внедорожника, закрывшего меня от собеседников, услышала, как Красноярцев-старший спросил Третьяка:
– Ярослав, что-то не так?
Ярослав дернул плечом.
– Все нормально. Просто у меня неожиданно образовалось срочное дело.
– Мне непонятно. Ты же сам хотел встретиться с мальчиком. Поговорить насчет его участия в лекциях. Для блага общего дела… – лис явно был удивлен поведением друга.
– В другой раз. Извини, – прервал его Третьяк. – Мне нужно ехать.
– Как знаешь. Звони, – кивнул Ростислав Алексеевич, явно удивленный поведением приятеля.
– Позвоню.
Мужчины пожали друг другу руки, а я прошла за соседнюю машину, за которой стоял мотоцикл Ара и сам Ар.
– Прокатимся? – спросил он. Увидев меня.
– Куда? – ответила я вопросом и внезапно поняла, что мне абсолютно все равно куда. Я соглашусь практически на любой вариант, если это будет не опиумный притон.
– Увидишь, – улыбнулся змей. – Садись
И протянул шлем.
Как вообще можно сопротивляться, когда тут такие ямочки и животный магнетизм?
Железный конь до обидного быстро примчал нас к месту назначения, которым оказался мол. Бетонный зуб, вгрызшийся в море, чтобы защитить бухту от излишних морских волнений.
Змей снял шлем и слез с мотоцикла.
– Приехали.
Я скептически улыбнулась. На что тут, спрашивается, смотреть? Длиннющая бетонная конструкция, изрисованная граффити, о которую бьется море.
– Идем, – улыбнулся Ар.
Он помог мне слезть, взял за руку и повел к ограждающей конструкции, бетонной стене шириной в полметра. Здесь, у въезда, она была всего в метр высотой. Поэтому залезть на нее было несложно. Но змей все равно подал мне руку.
Приятно.
По ту сторону заграждения было море. Столько раз его видела, и все равно каждый раз – как в первый. Я любила море. Оно было таким необъятным, дышало скрытой мощью. Морю были безразличны люди и дуалы. Оно терпело искусственные заграждения. Сегодня оно играло с закатным солнцем: ловило солнечные лучи волнами и переливалось их светом в граненной ряби. Невероятно красивое зрелище завораживало. В такие дни, как сегодня, на эту игру можно было смотреть, лишь слегка прищурившись. Не то что летом, когда солнце ярче, острее, жгучей. Летом на такую забаву без солнцезащитных очков смотреть было почти невозможно.
Мы шли по стене вперед, к самому дальнему концу мола. Здесь она уже была далеко не в метр высотой, а раза в четыре выше.
На стыке двух стен мы остановились. Ар сел и потянул меня за собой. Хотелось болтать ногами, как в детстве. Перед нами – море, безразличное к самому факту нашего существования, но такое красивое, что спирало дух. Позади – отвесная стена высотой в три человеческих роста. Под нами – голая полоса бетона в пятьдесят сантиметров шириной.
Невероятное чувство уязвимости.
Я поежилась. Змей взял меня за руку. Теплая мужская ладонь. Моя рука, далеко не миниатюрная, смотрелась в его маленькой, а пальцы – особенно тонкими, даже хрупкими.
Я улыбнулась. Мне нравилось, какой я становилась рядом с этим мужчиной. Вроде бы та же я, но немножко другая. Немного красивее, немного ниже, немного радостней.
Кажется, я влюбилась.
Угораздило же влюбиться в змея. Ай, ну и ладно! Зато какого змея! Мой змей – всем змеям змей!
Я не удержалась и хихикнула.
Ар повернулся:
– Что?
– Ничего, – сделала я честные глаза и посмотрела вниз.
Под нами были странные трехпалые бетонные конструкции, похожие на структуру молекулы. Они лежали друг на друге в живописном беспорядке. Но, наверное, так и было задумано. Почти хаос камней.
– Красиво здесь, – улыбнулась я.
– Да, здорово. Особенно, если, как сейчас, народу нет, – согласился змей.
Я понимающе кивнула. Судя по обилию граффити, это место – любимое у многих молодых людей.
– Надо будет Егору показать, – произнесла я, и улыбка стекла с губ.
– Что такое?
Ар нахмурился.
– Знаешь, мне так жаль Людмилу Григорьевну, – ответила я, поднимая мелкий камушек, лежавший рядом со мной, и кидая его в море. – Егор ведь здоров, как бык, а у нее нервы на пределе. Она не показывает, но ведь мать в такой ситуации просто не может не нервничать. Не знаю, что бы я сделала в такой ситуации…
– Лисён, ты же понимаешь…
– Понимаю, – кивнула я. – Но это все равно жестоко. Сама ситуация жестокая.
– Ответственность за эту ситуацию целиком и полностью лежит на плечах отца Егора, – твердо сказал змей и чуть крепче сжал мою руку. – В любом случае, лучше понервничать, а потом узнать, что сын здоров, чем обнаружить, что у него уши выросли, и всю оставшуюся жизнь провести в психушке.
– Я знаю… Надеюсь, его найдут.
Вздох вырвался из груди против воли.
Ар посмотрел на солнце, уже наполовину утонувшее в море.
– Через пятнадцать лет найти кого-то сложно.
– Сложно, – эхом согласилась я.
Да, пусть у общин, у диаспоры довольно внушительные ресурсы, но пятнадцать лет и совсем короткое знакомство с тем рысем… все равно я буду надеяться, что его найдут и отправят на самый тяжелый участок выработки. Было бы совсем хорошо, если бы он терзался самим фактом того, что у него есть замечательный взрослый сын, которого он не знает, но я все же не настолько сильно верю в сказки.
Я снова вздохнула.
Ар бросил на меня хитрый взгляд и произнес:
– Лись, взбодрись. Улыбнись.
Незамысловатая рифма и задорные искры в его глазах сработали.
Я рассмеялась.
Классный у меня змей, вот только еще бы он решил, что он действительно 'у меня', – совсем было бы хорошо.
Я прислонила голову к его плечу. Уютно. А море шептало что-то свое, только ему одному понятное. Ему, могучему и величественному, были безразличны сомнения и надежды одной маленькой лисички.
***
Людмила прошлась к окну, затем к кровати и снова к окну. Сегодня ей показалось, будто она видела призрака. Но она так больно отучала себя искать его в толпе… Наверняка глаза ее обманули.
'Что же делать? Что же делать? Что же делать?' – пульсом стучало в голове.
Резкими движениями выдернула шпильки из прически и бросила на стол. Те робко звякнули и беспорядочно рассыпались по поверхности. Женщина нервно взъерошила волосы и снова прошлась к кровати и обратно.
Тишину комнаты нарушил громкий стук. Горничные так не стучали. Незваные гости? Что им всем от нее нужно?!
Сжав кулаки, Людмила резко выдохнула, надела маску спокойствия и выдержанности и отправилась открывать позднему посетителю. Первым порывом было захлопнуть дверь перед носом мужчины, ожидающего ее за порогом. Не вышло. Он придержал створку, зашел в номер, не дожидаясь приглашения, и закрыл дверь на щеколду.
Звук пощечины раздался оглушительной вспышкой в гробовой тишине. Верхняя губа мужчины дернулась, как будто он хотел оскалиться, но удержался. Кулаки сжались и немедленно расслабились. Он будто впивался горящим взглядом в каждый сантиметр тела стоящей перед ним женщины.
Людмила снова занесла руку, но рысь перехватил ее раньше, чем ладонь повторно встретилась с его щекой.
Ее маска давно слетела. От спокойствия на лице не осталось ни следа. Глаза пылали гремучей смесью чувств, половину из которых она сама не хотела понимать. Людмила была в ярости.
Она попыталась выдернуть руку, но Ярослав держал крепко. В ответ на рывок он дернул женщину на себя и прижал к своему телу так тесно, что не прошло бы и лезвие. Людмила открыла рот, но полные гнева слова так и не слетели с губ. Рысь запечатал рот женщины поцелуем. Грубым, жадным поцелуем.
Она резко повернула голову, чтобы прервать контакт, и ударила свободной рукой по другой щеке. Звук вышел звонким. Третьяк сощурился. Глубоко в горле стал зарождаться рык. Ни одной женщине он не позволял подобного.
Людмила тяжело дышала и смотрела Ярославу прямо в глаза. Ее грудь, прижатая к телу мужчины, вздымалась так, что, казалось, верхняя пуговица блузки вот-вот оторвется. Рысь опустил взгляд. Проследив его направление, Людмила снова попыталась высказать все, что думает этому самоуверенному типу, и даже набрала побольше воздуха, но весь он с шумом вышел, когда мужчина наклонил голову и прижался губами к шее. Дорожка из поцелуев опускалась все ниже, прямо к злополучной пуговице, но оборвалась, когда Людмила запустила пальцы в волосы Ярославу, ослабившему хватку, и с силой потянула назад, намеренно делая больно. Отстранив его от себя, она посмотрела на него с вызовом… а потом резко подалась вперед и прижалась губами к его губам. Она с силой сжимала пальцы в его волосах в кулаки, ощущала, как его руки гладят и до боли сжимают ее тело, и едва сдерживала стоны.
В их поцелуе не было ни грамма нежности. Только алчущее исступление. Расстегнутая блузка полетела на пол. Уже не сдерживая прорывающийся рык, рысь быстрыми движениями задрал обтягивающую юбку-карандаш к поясу. Людмила с силой дернула пряжку, расстегивая ремень на его брюках. Несколько шагов, и шпильки слетели со стола вместе с бумагами. Торшер покачнулся, но устоял.
Когда в гостиничном номере снова воцарилась тишина, Людмила отвернулась от Ярослава. Тот отстранился и принялся натягивать брюки и приводить в порядок одежду. Женщина слезла со стола, оправила юбку и наклонилась за блузкой. Одевалась она быстро. Верхней пуговицы не оказалось на месте. Людмила чертыхнулась.
