Текст книги "Плохой Ромео (ЛП)"
Автор книги: Лиса Рэйвен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)
7
ТОЧКА НЕВОЗВРАТА
Наши дни
Нью-Йорк
Театр Граумана, Репетиционный зал
Четвертый день репетиций
Я кусаю свои ногти. Я изгрызла их практически до самых корней и уже принялась за шершавую кожу заусениц. Это никак не успокаивает меня, но так я хотя бы не вышагиваю из угла в угол.
Марко беседует с Холтом. Наставляет как правильно отыграть сценку.
Мой желудок скручивается в трубочку со смесью чувства тошноты и неразумного предвкушения. От этого мне хочется срыгнуть весь свой обед.
Марко говорит негромко, но я слышу каждое его слово.
– Сара пришла сюда, чтобы выяснить с глазу на глаз, почему ты ее отталкиваешь. Ее мать рассказала тебе, что ее дочь не та провинциальная девочка, которой ты думал она является, и в процессе, у тебя появляется чувство, словно ты никогда не будешь достаточно хорош для нее. В глубине души ты всегда знал, что все было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой, и сейчас все твои сомнения подтвердились.
Итан кивает и сосредоточенно хмурится. Его руки скрещены поверх груди. Оборонительная поза.
Он косится на меня, потом смотрит обратно на Марко с каменным выражением лица.
Я перестаю кусать кутикулу. Мне надо закурить, но на это нет времени.
– Я хочу чувствовать, что ты думаешь, что ей будет лучше без тебя, но эта мысль тебя убивает. Понимаешь?
Он кивает и постукивает ногой по полу.
Нервничает.
Отлично.
– Кэсси?
Моя очередь.
Марко подходит ко мне и обнимает за плечи.
– Поведение Сэма ставит тебя в тупик. Ты любишь его, и тебе плевать, насколько разное у вас прошлое. Он готов все перечеркнуть, но ты хочешь, чтобы он боролся. Ясно?
Я киваю. Голова идет кругом. Мне нужно присесть.
– Именно в этот момент мы чувствуем твое отчаяние. Вы не виделись несколько дней. Все чего ты хочешь, это, чтобы он остался, понимаешь?
– Да. Конечно.
Мой голос звучит увереннее, чем я себя чувствую. Он доверяет мне эту работу. Я не хочу потерять его доверие.
– У вас несколько минут на подготовку, а потом мы начнем сцену с появления Сары.
На подготовку? Как, черт побери, можно к такому подготовиться? Почувствовать эти невероятно личностные переживания? Поцеловать его?
Я принимаюсь расхаживать по залу. Мне нужно найти мою героиню, потому что она является моим барьером между фантазией и реальностью. Но я чувствую только себя. Свою боль. Замешательство.
Я закрываю глаза и дышу. Делаю длинные, размеренные вдохи через нос и выдыхаю через рот. Пытаюсь представить себе белую простыню на бельевой веревке, развевающуюся на ветру. Так я сосредотачиваюсь.
Но сегодня у меня ничего не получается. Изображение размытое и переменчивое, как телеканал, который не получается настроить.
Мои глаза закрыты, когда я слышу приближающиеся шаги. Потом меня опаляет теплом, и я понимаю, что он смотрит на меня в упор.
– Что? – спрашиваю я, все также с закрытыми глазами. Я пытаюсь удержать в воображении фокус, но он мерцает как мираж.
– Хочешь что-нибудь обсудить?
– Вообще-то, да. У меня появляется странное ощущение жжения всякий раз, когда я писаю. Что это значит?
Я дышу ровно.
Он вздыхает.
– Я имел в виду сцену.
– Я знаю, что ты имел в виду.
– Конечно, знаешь.
– Давай просто разделаемся с этим и посмотрим, что произойдет.
Если я до сих пор не выбежала с визгом из зала, то я справлюсь и с этим.
– Ты в этом уверена?
Я еще никогда в жизни не была настолько в чем-то не уверена.
Открываю глаза.
– Ладно. О чем ты хочешь поговорить?
Он засовывает руки в карманы.
– И с чего мне, блин, начать?
Я жду. Я знаю, он раздумывает, потому что у него вид такой, будто его терзает боль. Некоторые вещи никогда не меняются.
– Кэсси, тебе не кажется полнейшим безумием, что мы так и не поговорили обо всем, что стряслось между нами, и всего через несколько минут я поцелую тебя?
– Нет, ты не поцелуешь меня, – говорю я.
– Поцелую. Это есть в сценарии.
– Я имею в виду, тупица, что это Сэм поцелует Сару. Мы будем где-то в другом месте, так ведь?
Он делает шаг вперед, и я сопротивляюсь рвению отступить назад. Я больше не буду этого делать.
Жар его тела прожигает меня сквозь одежду. Я не хочу смотреть ему в глаза, но он не оставляет мне выбора.
– Мы оба знаем, что это так не работает, – говорит он так тихо, что его слышу только я. – Как бы сильно мы не стремились полностью отдаться эмоциям наших героев, это не отменит того, что именно мои руки будут тебя обнимать, и мои губы будут к тебе прикасаться. И теперь, я чувствую себя довольно странно, принимая во внимание весь наш багаж, которым можно заполнить гребаный универмаг, но, если тебе все нипочем, и ты не хочешь ничего обсуждать, давай сделаем это и посмотрим, что из этого выйдет.
Его способность заставить меня вскипеть гневом за тридцать секунд поразительна. Он хочет поговорить сейчас, потому что ему видите ли удобно?
Единственное, что у него получается хуже, чем принимать решения касательно отношений, это умение выбирать время.
– У тебя было три года, чтобы поговорить, – говорю я. – Но единственный раз, когда ты связался со мной, был тогда, когда ты был пьян и не мог связать и двух слов.
– Неправда. Е-мейлы…
– Были полны манипуляций и жалких попыток заставить меня бегать за тобой… снова. В них была только неопределенность и жалость к себе, и ты даже ни разу не извинился, заносчивый ублюдок.
– Все в порядке? – кричит нам Марко. Мы приклеиваем фальшивые улыбки на лица и киваем.
– Все нормально, – говорит Холт натянутым голосом. – Просто прорабатываем несколько идей.
– Отлично. Тогда за работу.
Холт поворачивается ко мне, но я уже сыта по горло этим разговором.
– Давай просто покончим с этим, – говорю я. У меня нет настроения находиться с ним в одном помещение, не говоря уже о том, чтобы сыграть любовную сцену. – Бери свой сценарий и пошли.
Он смеется, но звук смеха отдает пустым гулом.
– Мне не нужен сценарий для этой сцены.
– Кто бы мог подумать.
Мы занимаем исходные позиции на противоположных концах площадки.
Марко хлопает руками, призывая всех к тишине.
– Хорошо. Начинай, когда будешь готова, Кэсси.
Я захожу на площадку разгневанная сильнее, чем того требует сценарий, но черт с ним. Я направлю гнев в нужное русло и все сработает.
Мы играем свои роли, отражая выпады друг друга резкими выражениями и обидными эмоциями. Я хожу вокруг него. Он держится на расстоянии. Задетый и отстраненный.
Сегодня он в ударе.
– Ты правда думаешь, что у нас еще есть шанс? – спрашивает он. Я чувствую его напряжение на противоположной стороне площадки. – У нас нет шансов. Ты знаешь это. Я знаю. Твоя мать, шлюшка из придорожного клуба, знает, и только у нее хватило духу сказать это вслух. Прекрати бороться с неизбежностью. Неизбежность всегда побеждает.
Мой голос тих, но дрожит от ярости. Гнев захлестывает меня. Он неправ. Как обычно.
Я заползаю под кожу Сары, и делаю ее реакцию своей.
– Когда ты стал таким трусом?
– Примерно в тот самый момент, когда понял, что ничего о тебе не знаю.
– Ты знаешь меня! Ты знаешь обо мне все самое важное.
– Не морочь мне голову! Я знал лишь то, кем ты прикидывалась, и из тебя, милочка, получилась чертовски хорошая актриса. Ты с легкостью обвела меня вокруг пальца.
Комната гудит от напряжения. Он ищет выход. Я не собираюсь давать ему это.
– Сэм, я знаю, ты любишь меня. Мне известно это так же, как и то, что небо голубое, а земля круглая. Если ты уйдешь сейчас, то, проснувшись однажды утром, через пять лет, задашься вопросом, какого черта ты натворил, ведь люди всю свою жизнь проводят в поисках того, что у нас уже есть, а ты так просто от всего отказываешься. Неужели ты не видишь это?
Мой гнев заполняет воздух вокруг и сгущает его, отчего становится трудно дышать.
Он даже не может взглянуть на меня. Словно раненный зверь, который намеревается удрать.
– Я не могу быть твоим проектом, Сара. Меня уже не изменить. – Он поворачивается, собираясь уйти.
– Постой! – Мучительная боль в моем голосе останавливает его. – Ты никогда не был для меня проектом. И ты не уйдешь, пока не скажешь, что не любишь меня.
Его плечи опускаются, и он бормочет бранные слова.
– Скажи это!
Он поворачивается. Выражение его лица наполнено противоречием. Преисполнено боли.
– Если ты хочешь положить конец нашим отношениям, – говорю я дрожащим голосом, – тогда хотя бы сделай это правильно.
Он сопротивляется, но я не собираюсь отступать.
– Скажи это.
Он делает вдох.
– Я не люблю тебя.
Мне практически слышно, как его сердце раскалывается сквозь боль в его голосе.
Я требую сказать это снова. Он повторяет, но уже тише. Я пытаюсь сломить его, чтобы он не смог уйти. Он должен остаться и пасть вместе со мной.
Я прошу повторить его еще один раз, и едва дыша, он выдавливает:
– Я… не… люблю тебя.
Его взгляд сосредоточен на полу. Он сломлен.
– И ты веришь в это? – спрашиваю я.
Когда он смотрит на меня глазами, полными агонии и слез, я словно начинаю тонуть.
– Нет, – отвечает он, и не успеваю я подумать, подготовиться или просто сорваться с места, как он возникает передо мной и заключает мое лицо в свои ладони. От его прикосновения мое дыхание сбивается. И только воздух устремляется в легкие, как он накрывает мой рот своим.
Все вокруг взрывается. Мое тело и разум цепенеют. Чувства переполняют, и три года разлуки исчезают в свете ослепительной миллисекунды.
Его губы такие же, какими я их помню. Теплые и мягкие. Восхитительные, что не описать словами. Он шумно вдыхает, и хватка его рук усиливается: одна на моей щеке, другая – на затылке. Он издает тихий, гортанный стон, и жар затопляет меня. Мое тело прижато к нему, руки путаются в волосах, и каждая причина, по которой мне нужно держаться подальше от него, тает, когда наши рты раскрываются навстречу друг другу.
Поцелуй груб и безрассуден, полный страсти, которую я не хочу чувствовать. Но это… именно в таких моментах и живут лучшие воспоминания о нем.
Это то, какими мы должны были быть. Всегда. Касаться друг друга губами и руками, вдыхая воздух друг друга. Упиваться нашей глубинной душевной связью, а не бежать от нее.
Его руки скользят по моему дрожащему телу, которое не испытывало этого огня уже слишком долго.
Вот почему у меня не было длительных отношений последние три года. Вот почему я сплю с мужчинами только один раз и никогда не перезваниваю. Потому что они не вызывали во мне подобных чувств.
Я отчаянно хочу, чтобы кто-нибудь другой сломил меня так, как сломил он, но никто даже близко не подобрался. Это впервые, когда я по-настоящему чувствую возбуждение с тех пор, как он меня оставил, и я ненавижу себя за это.
Я отстраняюсь и мне удается выдохнуть:
– Итан.
– Боже… Кэсси, – шепчет он, и целует меня снова.
Мое тело не может насытиться им, хоть разумом я и знаю, что это неправильно. Каждая частичка меня жаждет его.
Звуки, которые он издает, жалобны и полны отчаяния. Он притягивает меня ближе. Обнимает крепче.
Не могу поверить, что в этом неправильном мире, который мы создали вместе, это все еще ощущается так правильно.
– Хорошо, этого достаточно, – говорит Марком и откашливается. – Лучше закончим на этом, пока нам не пришлось снять вам двоим комнату. Хорошая работа. Идеальная химия.
Чары рассеиваются, и как только я отрываюсь от его губ, глаза Холта открываются.
– Кэсси…
Я отталкиваю его. Он не может целовать меня вот так и произносить мое имя таким тоном, овладев мною всецело без моего гребаного позволения. Он подается вперед, но я не могу больше с этим справляться. Прежде чем он успевает коснуться меня снова, я даю ему пощечину.
Он отступает назад, выражение его лица так сконфуженно, что меня затопляет чувством вины.
Я не должна этого чувствовать. Это его вина. Он знает, какой властью обладает надо мной. Он рассчитывал на это, и воспользовался этим. Теперь мое тело пробирает дрожь, и оно изнывает от желания. Нуждается в нем так, как я не могу себе позволить.
Мне ненавистно, что он до сих пор вызывает во мне подобные чувства. Что лишь одним поцелуем он способен разрушить каждый защитный механизм, что я воздвигла против него.
Я ненавижу его за это, но себя я ненавижу больше за то, что хочу, чтобы он все повторил.
Шесть лет назад
Вестчестер, Нью-Йорк
Дневник Кассандры Тейлор
Дорогой дневник,
После всего дерьма, через которое он заставил меня пройти за последние две недели, Холт признал, что его влечет ко мне.
Точнее он сказал, что после прочтения моего дневника, у него «встал», что полагаю одно и то же.
Да какое мне вообще дело? Он грубый эгоистичный осел, страдающий страхом перед извинениями, и, если мы двое и замутим, ничего хорошего из этого не выйдет. За исключением, может быть, крышесносного секса.
Ох, секс. Мне осталось о нем только мечтать.
Я больше не могу этого отрицать. Я хочу его, даже, несмотря на то, что он сводит меня с ума.
И сейчас, когда я наконец-то призналась в этом себе (и тебе, дорогой дневник), я в полном ужасе от того, что он может это прочесть, и если верить его словам, это непременно произойдет. Как только я запишу что-то крайне унизительное, вселенная найдет способ показать это ему.
Ну, на этот случай: Эй, Холт! Ага, ты кретин, читающий чужие дневники! Я хочу оттрахать тебя. Как насчет «гневного» секса, который взорвет мой похотливый, девственный мозг?
Я бросаю ручку и вырываю страницу из дневника, потом сминаю ее и бросаю в мусорную корзину. Комок бумаги отскакивает от края и присоединяется к другим скомканным листкам, усеявшим пол.
– Трусливый придурок! – Я запускаю дневник через всю комнату, и он с громким стуком ударяется о дверь. Я плюхаюсь обратно на кровать и накрываю глаза руками.
Это бесполезно. Я больше не могу писать в своем дневнике. Он разрушил ритуал, и я не могу преодолеть страх того, что он снова может прочесть его. Единственная вещь, которая помогала мне разобраться в нелепых чувствах к нему, теперь недоступна, и это так отстойно, что не выразить словами.
– Кэсси? – Раздается стук, и Руби просовывает голову в дверь. – Ты в порядке?
– Нет, – говорю я, потирая лицо рукой и вздыхая.
– Холт?
– Да.
– Что стряслось?
– Он будет играть Ромео. Я – Джульетту. Мы поссорились.
– Из-за дневника?
– В том числе.
– Все также никаких извинений?
– Конечно же, нет. Плюс, он практически потребовал, чтобы я подрочила ему.
– Это не круто. Он должен был хотя бы сказать «пожалуйста». – Она подходит и садится на край кровати. – Ты же знаешь, что нравишься ему?
– Мне все равно.
– Неправда. Он тоже тебе нравится.
– Я не хочу этого.
– Иногда симпатия к кому-либо не имеет ничего общего с нашими желаниями, а напрямую связана с нашими нуждами.
– Руби, он мудак.
– Он тебе небезразличен.
– Мы будем невыносимы вместе.
– Или прекрасны.
Я вздыхаю и сажусь прямо.
– Так что ты предлагаешь?
– Я предлагаю тебе сделать первый шаг.
Я потираю глаза.
– Боже, Руби, нет. Мы попросту не подходим друг другу. Это как масло и уксус. Сколько ни взбалтывай друг с другом, никогда не смешаются.
– Кэсси, – говорит она, выражая всем своим взглядом «прислушайся к мудрым словам, которые я собираюсь сказать», – ты забываешь, что несмотря на то, что масло и уксус не смешиваются, из них получается восхитительная приправка к салату.
Я прищурено смотрю на ее.
– Ладно, это лишено всякого смысла.
Она вздыхает.
– Знаю. Извини. У меня нет никаких идей. Однако, приправка обалденная. Я веду вот к чему: ты должна трахнуть Холта. Будет вкусно.
Я шокировано смотрю на нее.
– Что?! Я должна… что? В смысле… я даже не могу понять…
– Только не смей говорить, что ты ни разу не допускала мысли о том, чтобы попрыгать на стояке этого парня, потому что я точно знаю, что допускала.
Я опускаю плечи и надуваю губы.
– Ладно, ладно. Я задумывалась об этом. Но это не значит, что я решусь на такое.
– Стоит ли мне напоминать тебе о том, что ты бесстыдно трахнула его в одежде, когда была пьяна? И, по всеобщему мнению, он не жаловался.
– Это не считается.
– Ты терлась своими женскими прелестями об его причиндал, Кэсс. Это считается.
Я со стоном накрываю лицо волосами и издаю стон.
– Руби…
Она убирает мои волосы и вперяет в меня недовольный взгляд
– Кэсси, ты определенно сохнешь по этому парню. Что бы между вами ни происходило, тебе нужно с этим разобраться, пока вы оба не слетели с катушек. Ты не сможешь спокойно жить, пока не решишь эту проблему с сексуальным напряжением. Это не здоровый подход. Я за то, чтобы ты трахала его, пока вы оба больше не сможете стоять, именно это сделала бы я.
Я снова стону от безысходности и откидываюсь на кровати.
Она встает и направляется к двери, потом говорит:
– Знаешь, один мудрый человек однажды сказал: «Истинную любовь невозможно найти там, где ее не существует, но ее нельзя скрыть там, где она расцветает». Подумай об этом.
– Как проникновенно, Рубс. Это из твоей философской книжки «Сто и одна цитата»?
– Не-а, – говорит она с улыбкой. – Дэвид Швиммер. «Поцелуй понарошку». Ужасный фильм.
Я смеюсь.
– Спокойной ночи, Кэсс.
Ночью мне снится Холт, и спасибо Руби, рейтинг определенно – Х.
На следующий день, по дороге на нашу первую репетицию, я все еще не понимаю, как вести себя с ним.
Когда я поворачиваю за угол по направлению к театральному корпусу, я вижу его во дворе. Он стоит, прислонившись к лестничным перилам у входа в театр, на нем очки и в каждой руке по картонному стаканчику. Когда я подхожу ближе, он замечает меня и выпрямляется. Я останавливаюсь перед ним.
– Привет, – говорю я.
– Привет. – Он смотрит на меня, покусывая изнутри щеку.
Мы стоим так несколько мгновений, потом он протягивает мне один из картонных стаканчиков и говорит:
– Ох, вот дерьмо. Это хм… тебе.
Я принимаю стаканчик и подношу к носу.
– Что это?
– Это «Мудачино», так же известный как «Членочино».
Я пытаюсь сдержать улыбку, которая трогает уголки моих губ.
– Ха, а по мне так, пахнет как обычный горячий шоколад.
– Да, оказывается, в кофейне закончился «Мудачино-Членочино». Я предложил им приготовить еще несколько, но они сказали, что я сам сверхопытный.
– Они были правы.
Мы потягиваем наши напитки в тишине, и я так понимаю, этот горячий шоколад равносилен извинениям с его стороны, которые я рано или поздно собираюсь получить. Но сейчас я довольна и этим.
– Ну, – говорю я, – выучил свои реплики?
Он кивает.
– К сожалению. Шекспир мог нанять редактора и получше. Чувак был не слаб на язык.
– Ромео еще не полюбился тебе?
Он опускает свой взгляд на стаканчик, который вертит в руке, держа за край.
– Нет. Чем дольше я работал над репликами, тем больше убеждался в том, как это охренительно тупо, что меня утвердили на эту роль. Я не смогу сыграть эту роль, Тейлор. Правда, не смогу.
– Эрика считает, что сможешь.
– Да, но Эрика заблуждается. Она видит во мне того, кем я не являюсь.
– Или может она верит в того, кем ты можешь стать.
Он качает головой.
– Пусть у нее будет хоть вся вера мира, все, на что я способен, это дать ей плохого Ромео.
– Может, именно это ей и нужно. Идеальный Ромео скучен. Гораздо интереснее наблюдать, как он борется с эмоциями, и в итоге одерживает верх над своими страхами.
Он изучает пристальным взглядом свой стаканчик, затем говорит:
– А что если он не одержит верх? Что произойдет потом?
Я напрягаю свой мозг в поисках обнадеживающего ответа, когда появляется Эрика. Один за другим, выбрасывая по пути пустые стаканчики в урну, мы следуем за ней в театр, в котором царит полумрак.
– Ну, ребята, как настрой? – спрашивает она.
Мы с Холтом неразборчиво мямлим в ответ что-то положительное, и на этом беседа заканчивается.
– Я не хочу вас пугать, – говорит Эрика, глядя на каждого из нас, – но успех всей этой постановки зависит от вас двоих и от правдоподобности ваших отношений.
Холт выдыхает.
– Господи, Эрика. Никакого давления и прочей фигни.
Эрика посылает ему сочувственную улыбку.
– Хорошая новость заключается в том, что я знаю, что вы оба более чем способны воплотить этих героев в жизнь. – Холт закатывает глаза. – Но вы должны довериться мне и друг другу, и в полной мере отдаться этому опыту. Понимаете?
Мы оба киваем. Холт выглядит, как перепуганная лошадь, которая переминается с ноги на ногу, готовая пуститься вскачь.
– Это сцена бала, где вы впервые видите друг друга, и как бы банально это ни звучало, вы должны убедить нас в том, что это любовь с первого взгляда.
– Холт не верит в любовь с первого взгляда, – говорю я.
– Ему и необязательно верить, – улыбается Эрика. – Он просто должен убедить в этом зрителей. Ведь так, мистер Холт?
Он смотрит на пол.
– Будь по-вашему.
Она смеется и ставит нас на сцене напротив друг друга.
– Хорошо, теперь представьте помещение полное гостей. Ромео, ты не находишь себе места от скуки. Твои друзья пообещали, что заставят тебя забыть о Розалин, представив другим красивым женщинам, но никто не вызывает у тебя ни малейшего интереса. Ты обеспокоен мыслью, что из-за Розалин для тебя перестали существовать другие женщины и просто считаешь минуты до ухода.
– Джульетта, ты отчаянно пытаешься избегать свою мать и Париса. Когда ты впервые видишь Ромео, внутри тебя словно что-то пробуждается. Окружающий мир блекнет, и ты видишь лишь его. Тебя пугает это чрезмерное влечение.
Я киваю, в то время как нервозность клокочет внутри меня. Смотрю на Холта. Он бледный как простыня.
– У кого-нибудь из вас есть вопросы?
Холт сглатывает и качает головой. Я делаю то же самое.
– Что ж, тогда начнем с момента, когда вы видите друг друга через весь зал. Я хочу увидеть страсть. Чувство, словно это судьба. Давайте попробуем и посмотрим, что получится.
Она садится в первом ряду зрительского зала, прихватив с собой копию сценария и записную книжку. Мы с Холтом остаемся на сцене одни. Он выглядит так же нервно, как и я.
–Хорошо, начинайте, когда будете готовы, – кричит нам Эрика.
Я делаю глубокий вдох, затем медленно выдыхаю. Смотрю на Холта. Его глаза закрыты, а брови так напряжены, словно он настраивает себя на прыжок с самолета или на прогулку по раскаленным углям. Он делает несколько вдохов и разминает руки. Мне видно, как двигаются его губы, но я не слышу, что он говорит.
Наконец, он открывает глаза и смотрит в моем направлении, скользя взглядом сначала по моим ступням, затем он выражает одобрение и поднимает взгляд на колени. Сегодня я одела юбку. Джинсовую. Короткую. Его взор перемещается выше на мои бедра, затем к моему животу, груди и шее, и наконец, останавливается на моем лице.
На пару секунд взгляд задерживается на моих губах, и потом… о, боже… он смотрит мне прямо в глаза. Я резко втягиваю воздух, когда чувствую, что наша энергетика соединяется. Словно я поглощаю его и одновременно растворяюсь в нем.
Мне видно, как он пытается побороть страх, но ему это плохо дается. В какой-то момент, мне кажется, что он вот-вот сбежит. Его тело неподвижно застывает, пока в глазах мелькают вспышки паники. Потом он выдыхает, и передо мной появляется Ромео, впечатлительный и отчаянный. Он направляет свои эмоции в героя. Использует страх. Преобразовывает его.
Я смотрю на него глазами Джульетты, и для меня он самый красивый мужчина из всех, кого я когда-либо видела.
Только вчера днем мы кричали друг на друга. Но сейчас…
Сейчас, он для меня – все.
Мы идем навстречу друг другу. Моя кожа оживает трепещущим восторгом. Тело наполняется предвкушением. Его глаза прожигают мои, глубоко и интенсивно. Когда он останавливается передо мной, я уже едва ли могу дышать.
Он смотрит на меня, словно я прекрасна. Словно я – некое чудо природы, созданное специально для него.
Мне хочется прикоснуться к нему, почувствовать, что он настоящий; находится здесь и хочет меня, но я знаю, что Джульетта бы так не поступила. Поэтому я просто стою на месте и любуюсь им. Его волевым подбородком и высокими скулами. Красивыми глазами и непокорными волосами.
Каждая черта его лица по-своему необыкновенно красива, но в совокупности, он столь великолепен, что это не поддается описанию.
Страх все также есть в его глазах, таится, но ему удается протолкнуться сквозь него. Его рука тянется к моему лицу. Он касается меня нежно, но моя реакция остра́. Его веки подрагивают, пока он водит рукой по моей щеке. Под моей кожей образуется жар, и возрастает с каждым мягким прикосновением его пальцев. Его страх слегка проглядывается, мерцая позади его решимости.
Его внимание приковано к моим губам, потом он прочищает горло и шепчет:
– Я ваших рук рукой коснулся грубой. Чтоб смыть кощунство, я даю обет: к угоднице спаломничают губы и зацелуют святотатства след19.
Слова формальные и устаревшие, и все же мое тело реагирует на них так, словно они неподвластны времени.
Его пальцы все также прикасаются к моей щеке, когда он медленно наклоняется. Мне видны лишь его губы, приоткрытые и мягкие. Я знаю, что Джульетта отстранилась бы, но мне этого не хочется.
Я помню свое следующее действие и убираю его руку со своего лица. Я держу ее в своей руке и медленно поглаживаю его пальцы.
– Святой отец, пожатье рук законно. Пожатье рук – естественный привет. Паломники святыням бьют поклоны, прикладываться… надобности нет.
Я смыкаю наши ладони вместе, мой голос лёгок, но ритм сбивчив. Я не могу ясно мыслить. Он стоит так близко, что я ощущаю, исходящий от него запах мыла и одеколона. Его дыхание испускает сладкий аромат шоколада.
Я ощущаю его каждой частичкой своего тела, мои руки дрожат.
Он приподнимает свою другую руку, чтобы накрыть мою, и потом ласкает ее. Мягкий шелест касания кожи о кожу – это самое интимное, что я когда-либо испытывала. Напряженный ток, что струится в наших руках, мерцает в моей крови.
Должно быть, на него это тоже влияет, потому что голос его становится низким и тихим.
– Однако губы нам даны на что-то?
Я чувствую вибрацию его голоса напротив моего лица.
– Святой отец, – отвечаю я, пока ласкающими движениями он сплетает наши пальца вместе, поглаживая мягкую кожу между ними и вызывая во мне дрожь, – молитвы воссылать.
– Так вот молитва: – говорит он, снова сосредотачиваясь на моих губах, – дайте им работу. Склоните слух ко мне, святая мать.
Сила его энергии наполняет меня до отказа. Мне едва хватает воздуха, чтобы продолжать говорить.
– Я слух склоню, – шепчу я, – но двигаться не стану.
– Не надо наклоняться, – бормочет он, подаваясь ближе, – сам достану.
Я задерживаю дыхание, когда его губы опускаются ниже, замирая прямо над моими – так далеко от того, где я хочу, чтобы они были. Я уже было собираюсь закрыть глаза и насладиться моментом, как он останавливается. Моргает и качает головой. Его хватка на моих руках усиливается.
Итан, нет.
Он зажмуривает глаза и издает раздражённый, сдавленный стон.
– Мистер Холт? – зовет Эрика из зала. – Самое время поцеловать ее. Какие-то проблемы?
Он отпускает мои руки и отступает назад. Страх, который он так сильно старался подавить, вырывается на свободу. Отражается на его лице, и мышцы его напрягаются.
– Я же говорил, что не смогу, – говорит он, напряженным от паники голосом. – Я говорил вам обеим.
– Мистер Холт?
Он качает головой и засовывает руки в карманы. Сутулит плечи.
– Какого хрена меня никто никогда не слушает?
Он кидается за боковые декорации, и оклики Эрики не останавливают его.
Я собираюсь было пойти за ним, но Эрика жестом просит меня подождать.
– Кэсси, – говорит она, поднимаясь ко мне на сцену. – будь осторожна с ним. Он явно ассоциирует эмоциональную близость с болезненными последствиями, и это возможно основная причина его внутренних проблем. У меня нет сомнений, что он может сыграть эту роль, но его нужно убедить. На самом деле, ты единственная, кто может ему помочь.
– Не уверена в этом. Наша обычная форма общения – это постоянные крики друг на друга.
Она улыбается.
– А ты не заметила, что ты единственный человек из всей группы, с кем он хоть как-то контактирует? Он едва ли разговаривает с кем-либо еще.
Я чувствую вину за то, что не осознавала, насколько одинок Холт. Во время обеденного перерыва он исчезает, когда я сижу с Коннором и Мирандой. После занятий, когда все перед уходом болтают, он первый, кто выходит за дверь.
Один.
Я думала, что он просто избегает меня, но возможно он избегает всех.
– Я поговорю с ним, – говорю я.
Она улыбается.
– Порой человек воздвигает вокруг себя стены не только, чтобы отгородиться от людей, но, и чтобы понять, кому важно их разрушить. Понимаешь?
Я киваю и ухожу со сцены. По мере того как я углубляюсь в закулисную тьму, я различаю звук скрежета и устремляюсь на него.
– Холт?
Я нахожу его в одной из гримерных, сгорбившимся на стуле с головой в руках. Огоньки, что отражаются в зеркале позади него, окружают его голову словно нимб.
Я переступаю через порог. Он выглядит таким несчастным, что мне хочется заверить его, что все будет в порядке, но я не знаю с чего начать.
– Просто дай мне уйти, – говорит он, не глядя на меня. – Тебе нужен кто-то другой. Не я.
– Я не хочу никого другого, – говорю я, подходя к нему. – Я просто думаю, что, если ты доверишься себе и мне, мы сможем создать нечто поистине потрясающее.
– Тейлор… – Он вскакивает со стула и подходит к окну. – Я знаю свои возможности, и это мой предел.
– Просто попытайся, – убеждаю я, вставая позади него. – Это все, о чем я прошу. Я знаю, подобные вещи даются тебе нелегко, но не отказывайся от роли, даже не попробовав.
– Какой смысл пытаться, когда я знаю, чем все обернется? Я провалюсь и потяну тебя за собой. Будет лучше, если мы закончим сейчас, пока еще есть время подобрать на эту роль кого-то другого.
– Уже слишком поздно, – говорю я, наблюдая, как его плечные мышцы напрягаются под футболкой, и у меня возникает желание погладить их. – Знаю, на днях я сказала, что не хочу, чтобы ты был моим Ромео, но я была неправа. Им должен быть ты. Я не представляю никого другого в этой роли.
Он кладет руки на подоконник, и его плечи никнут, когда он опускает голову.
– Тебе обязательно нести дерьмо вроде этого?
– Вроде чего?
– Мелочи, из-за которых ты начинаешь мне нравиться. Это чертовски бесит.
Не в силах больше сдерживать себя, я кладу руку между его лопаток и нежно глажу.
Его мышцы напрягаются под моими пальцами, и когда он вдыхает, получается тяжело и прерывисто.
– Просто пусть Коннор сыграет его, – говорит он, поворачиваясь ко мне. – Он, наверно, кончит себе в штаны, как только ты поцелуешь его, но работа будет сделана.
– Я не хочу целовать Коннора, – отвечаю я. – Я хочу поцеловать тебя.
Он застывает и, кажется, перестает дышать.
Мгновение он всматривается в меня, затем делает маленький шаг вперед. Мое внимание сосредоточено на нем, несмотря на то, что инстинкт кричит мне бежать. Ему ничего не стоит отвергнуть меня снова, но я уже зашла достаточно далеко и не собираюсь идти назад.