Текст книги "Плохой Ромео (ЛП)"

Автор книги: Лиса Рэйвен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

– Ну, это было бы неплохо…

– Тейлор…

– Ладно, ладно. Мы не должны поддаваться нашим желаниям вне сцены. Но на сцене? Мы должны позволить нашей связи возникнуть. Больше никакой борьбы. Потому что, когда мы открываемся и впускаем друг друга внутрь, именно в этот момент и творится волшебство.

Вид у него скептический.

– Только на сцене? По-твоему, будет легко просто включить и выключить это?

– Нет, я так не думаю, – говорю я, садясь перед ним на колени, чтобы наши лица были на одном уровне. – Но тут судьба целого актерского состава зависит от нашей собранности, и только мы можем сделать так, чтобы шоу увенчалось успехом. Если мы дадим маху, то потянем за собой всех. Поэтому давай просто покончим с этим, а отрицанием своих чувств ко мне ты еще сможешь заняться на следующей неделе, хорошо?

На мгновение мне кажется, что он вот-вот прикоснется к моему лицу. Но вместо этого он пробегается пальцами вниз по передней части моего халата. Мое дыхание сбивается.

– Ладно. Твоя взяла. Если я смогу остановить сеансы рвоты каждые пять секунд, я откроюсь тебе.

От тона его голоса волосы на моих руках становятся дыбом.

– Я знаю несколько методов фокусировки, которые могут тебе помочь, – говорю я, пока он продолжает поглаживать мой халат.

– Сначала мне нужно принять душ и приготовиться.

– Нет проблем, – говорю я, поднимаясь на ноги. – Я вернусь за полчаса до начала спектакля и когда мы закончим, мы будем так чертовски хорошо сосредоточены, что прижмем наших героев к стенке.

Он вздыхает и качает головой.

– Что? – спрашиваю я.

– Ничего.

– Скажи мне.

– Я сейчас мысленно представляю, как прижимаю тебя к стенке. Тебе лучше уйти.

Я начинаю смеяться, но животный голод в его глазах говорит мне, что он абсолютно серьезен.

Он встает, и мое сердце пускается в галоп.

Боже. Он собирается сделать это. Он собирается прижать меня к стенке.

Я задерживаю дыхание, когда он делает шаг вперед.

К моему разочарованию, он обходит меня, хватает полотенце со спинки стула и направляется в ванную.

– Иди отсюда, Тейлор, – бросает он через плечо, – пока я не забыл, почему до сих пор не сорвал с тебя этот чертов халат.

В восемнадцать пятнадцать весь театр уже стоит на ушах. Вся моя гримерная усеяна открытками и подарками. Мои родители прислали мне огромный букет цветов с открыткой, в которой говорится, как они горды мной и как бы им хотелось быть здесь.

Мне бы тоже этого хотелось. Это моя первая большая роль, а никого из любимых мне людей нет среди зрителей.

Я иду на сцену, чтобы в последний раз проверить наличие своих реквизитов. Все мимо кого я прохожу, желают мне удачи и обнимают, но особой уверенности это не придает. Меня подташнивает, и мое волнение только стабильно нарастает по мере приближения начала спектакля.

К тому времени, когда я возвращаюсь в гримерную Холта, я чувствую, как сэндвич с курицей, съеденный мною на обед, поднимает в животе бунт подобно бунту в «Мятеже на Баунти»²⁷.

Я делаю глубокий вдох и стучусь в дверь. Джек отзывается и разрешает мне войти.

– Привет, – говорю я, медля у двери.

– Привет, милая Джульетта, – отвечает Джек, заканчивая припудриваться. – Наш красавчик в ванной.

– До сих пор?

Слышатся приглушенные звуки рвоты.

Джек съеживается.

– Да. – Он встает и обнимает меня. – Повеселись, целуя его сегодня.

Он ободрительно сжимает мое плечо, и затем закрывает за собой дверь.

Я подхожу к ванной и стучусь.

– Уходи, – слабо отвечает Холт.

– Это я, – говорю я у двери. – Можно войти?

– Нет, – откликается он надтреснутым голосом. – Я чертовски отвратителен.

– Ну, мне не привыкать.

Я открываю дверь и захожу в ванную. Воздух пропитан едким запахом желчи, и я чуть ли не давлюсь. Потом я вижу Холта, привалившегося к стене, его лицо бледное и липкое от пота.

– О, черт, ты в порядке? – Я приседаю напротив него. – Дерьмово выглядишь.

И что плохо для чувства моего собственного достоинства, я все еще нахожу его невероятно привлекательным.

– А я-то думал, что ты попытаешься приободрить меня, – говорит он, притягивая ноги к груди. – Если же ты собираешься просто обзываться, то вали, я могу побыть жалким и в одиночестве.

– Я собираюсь помочь тебе, – говорю я. – Но тебе лучше следовать тому, что я буду говорить. Никаких вопросов.

– Ладно, фиг с ним. Только останови это.

Он уже в сценическом костюме. Белая рубашка на пуговицах с закатанными рукавами. Несколько верхних пуговиц расстегнуты, приоткрывая соблазнительный вид на его грудь. Также на нем были черные джинсы и ботинки.

Я беру его за левую ногу и начинаю развязывать шнурки.

Он напрягается.

– Какого хрена?

– Никаких вопросов, помнишь?

– Хорошо, но правила вступят в силу только, после того, как ты скажешь, что будешь делать.

– Мне нужно снять твою обувь.

– Зачем?

– Это уже другой вопрос.

– Тейлор…

– Потому что мне нужно помассировать тебе ступни.

Он выдергивает свою ногу и мотает головой.

– Нет уж. Так не пойдет. Мои ноги противные.

– Уверена, я это вынесу.

– Ага, ну а я вот – нет.

– Холт, – раздраженно говорю я. – Ты хочешь выйти на сцену и поразить всех или же хочешь потерпеть полное фиаско, и дать своему отцу повод сказать, что ты попусту растрачиваешь свою жизнь?

Его лицо мрачнеет.

Мне не по себе от того, что я играю нечестно, но какого черта? Ему надо подобрать сопли.

Он гневно фыркает и пихает в меня свою ногу. Я тотчас расшнуровываю ботинок и стягиваю его вместе с носком.

Несколько секунд я просто смотрю.

У него красивая ступня. Идеальная. Ему бы обувь рекламировать.

Я бросаю на него взгляд, и он пожимает плечами.

– Они уродливые. Слишком длинные. Пальцы костлявые.

– Ты ненормальный.

Я притягиваю его модельную ногу на колени, и он морщится.

– Доверься мне, хорошо? Моя мама – эксперт по разным методам альтернативной терапии, и хоть я думаю, что большинство из них притянуты за уши, рефлексология мне всегда помогала. К двенадцати годам я уже знала все о рефлекторных точках, так что расслабься. Я не сделаю тебе больно. Не сильно.

Он вздрагивает, когда я нажимаю большими пальцами на точку на своде стопы.

– Больно? – спрашиваю я. Если орган воспален, рефлекторные точки могут быть чувствительными. Тому подтверждение состояние моей рефлекторной точки, которая связана с маткой, в период критических дней.

– Нет, – говорит он. – Я… хм.

– Что?

Он вздыхает и откровенно испепеляет меня взглядом.

– Не смей подкалывать меня, но я очень боюсь щекотки, понятно?

Я тихонько прыскаю.

– Боишься щекотки?

– Да.

– Ты? Такой весь из себя брутальный, живущий под девизом «Отвалите все!»?

Он сверкает глазами.

– Отвали.

– Ну, что я говорила?

Он выдыхает и хватается за живот

– Просто продолжай.

Я улыбаюсь и снова начинаю массировать. Одна часть моего мозга отмечает, что его боязнь щекотки умилительна, а другая – концентрирует усилия на приведении его в божеский вид, чтобы он мог выйти на сцену через полчаса.

Уже спустя несколько минут его дыхание замедляется.

– Легче становится? – спрашиваю я, массируя его стопу и надавливая на точки, отвечающие за кишечник, толстую кишку и поджелудочную железу.

– Да. – Он вздыхает. – Спазмы немного уменьшились.

Я продолжаю совершать пальцами круговые движения, его нога становится тяжелее, по мере того как он расслабляется.

Его стопа большая. Я невольно вспоминаю о пустячном факте, утверждающем, что размер ноги сопоставим с размером пениса.

Я пытаюсь сконцентрироваться на своих действиях. Рассуждения о его пенисе в такой момент могут привести к катастрофе.

Я массирую еще несколько минут, пока с его лица не сходит измученное выражение. Потом натягиваю обратно на его ногу носок с ботинком, и наблюдаю как он зашнуровывает его.

– Спасибо, – говорит он, благодарно улыбаясь. – Мне стало лучше.

– Настолько чтобы убраться из этой вонючей ванной?

– Да. – Он встает и подходит к раковине, на которой лежат зубная щетка, зубная паста и жидкость для полоскания рта. – Э-э… дай мне минуту, хорошо? Не хочу, чтобы ты целовалась с кем-то, кто на вкус как срыгнутый сэндвич с индейкой.

Я торопливо мою руки, прежде чем он прогоняет меня. Я сажусь на диван и слушаю звуки самого тщательного очищения полости рта с тех пор, как изобрели зубную щетку. Он заканчивает, ставя мировой рекорд по продолжительности полоскания рта. Я качаю головой, когда осознаю, что даже звуки полоскания, исходящие от него, звучат сексуально.

Я определенно взбудоражена.

Наконец он выходит, благоухая запахом свежей мяты. Я жестом велю ему сесть на пол по-турецки.

Я немного успокаиваюсь оттого, что помогаю ему, но все также не чувствую уверенности в том, что смогу показать сегодня хорошее выступление.

Словно почувствовав мое волнение, Холт указывает на мои ноги.

– Э-э… ты хочешь, чтобы я… ну знаешь… помог тебе или сделал что-нибудь еще?

Он так смущенно выглядит, пока говорит это, что я едва не выпаливаю «да», чтобы просто досадить ему.

– Я пас, – говорю я. – У нас не так много времени. Давай просто сосредоточимся, чтобы мы могли выйти туда и поразить публику.

Он кивает с благодарным видом.

Я говорю ему закрыть глаза и сосредоточиться на изображении, которое его успокаивает. Я же стараюсь представить себе обычную белую простыню, развевающуюся на ветру. Это прием, который использует Мерил Стрип, чтобы успокоиться. Обычно мне это помогает, но не сегодня.

Я слишком сильно ощущаю присутствие Холта рядом с собой. Его запах и энергия заставляют мое тело гудеть и дрожать, не оставляя ни малейшей надежды на достижение душевного покоя.

Не думаю, что он преуспевает больше моего, его дыхание прерывисто и неровно. Он досадно стонет и говорит:

– Ничего не получается.

Я открываю глаза.

Он пристально смотрит на меня.

– Ты так близко и так далеко.

В этот момент микрофон у двери щелкает, и помощник режиссера говорит:

– Дамы и господа, коллектив спектакля «Ромео и Джульетта», до начала спектакля пятнадцать минут. У вас пятнадцать минут, чтобы занять свои позиции. Спасибо.

Уверена, мое лицо яркое воплощение слова «паника».

Я не готова. И близко не готова. Я не сосредоточена. Не погружена в роль.

Где, черт побери, Джульетта? Я не могу найти ее.

Я вскакиваю и принимаюсь метаться по гримерной.

– Мы должны были начать раньше. Мы были здесь весь день, черт бы меня побрал!

– Тейлор, успокойся. Мы справимся. – Его голос на удивление спокойный.

– Нет, не справимся, – говорю я, встряхивая руками и мотая головой. – У нас недостаточно времени.

– Просто дыши.

Я подхожу к двери и прислоняюсь к ней лбом, делая неровные глубокие вдохи.

В моем воображении начинает вырисовываться зал, в котором зрители занимают свои места и просматривают программки, полные волнения и предвкушения перед спектаклем, который с треском провалится. Их ждет большое разочарование.

– Мне нужно идти, – говорю я, хватаясь за дверную ручку.

– Куда?

– Подальше. Мне нужно заняться… йогой… или чем-нибудь еще.

Я поворачиваю дверную ручку.

Он накрывает мою руку своей.

– Тейлор, прекрати.

Я открываю дверь, он захлопывает ее.

– Холт! Открой дверь!

– Нет. Успокойся. У тебя паника.

– Конечно, у меня паника! – говорю я, поворачиваясь к нему. – Спектакль начнется меньше чем через пятнадцать минут, а у меня нет ни малейшего представления, что я, черт побери, делаю!

– Тейлор…

Его руки ложатся на мои плечи. Я игнорирую их.

– Это моя первая большая роль. Эрика сказала, что режиссеры и продюсеры с Бродвея будут среди зрителей.

– Остановись… – Он берет мое лицо в ладони. Я игнорирую его.

– Там будут критики, ради всего святого! Они скажут, что я посмешище. Я. Посмешище.

– Кэсси… – Он легкими движениями поглаживает мои щеки. Я игнорирую это.

– Они выпустят статьи о том, как ужасно я сыграла, и потом весь мир узнает, какая я бездарность и…

И затем он целует меня.

Это я уже не могу игнорировать.

Он придавливает меня своим весом и стонет, нежно посасывая мои губы. Я шумно вдыхаю полной грудью, и все мое тело пробуждается к жизни.

Я слышу свой стон и целую его в ответ, неистово и отчаянно, пытаясь найти утешение в его восхитительных губах.

Он замирает, потом отстраняется и ошеломленно смотрит на меня.

– Ох… черт побери.

Мы оба тяжело дышим и смотрим друг на друга.

– Ты поцеловал меня.

– Я не собирался. Ты запаниковала. Я хотел угомонить тебя.

– Засунув язык мне в рот?

– Я не использовал язык.

– Я все еще немного волнуюсь. Может небольшое участие языка не помешало бы.

Он вздыхает и смотрит вниз. Его руки все еще на моем лице, тело прижато к моему.

– Боже. Я только что проиграл пари.

– Да, проиграл.

– Так и трахнуться не долго.

– Я не против.

Он отходит назад и взъерошивает свои волосы.

– Дамы и господа, десять минут до начала. Десять минут, спасибо.

Паника вновь овладевает нами.

Необходимо что-то предпринять. Сейчас же.

– У меня есть безумная идея, – говорит он.

– Это как-то связано с твоим языком?

– Нет.

– Блин.

Он хватает меня за руку.

– Иди сюда, – говорит он, и тянет меня к дивану.

Он садится и привлекает меня к себе. Я понимаю, что он хочет сделать и забираюсь к нему на колени, располагая ноги по обеим сторонам от его бедер. Я плотно прижимаюсь к нему, воспроизводя нашу позицию в сцене смерти. Стоит нашим тела соединится, как мы оба со стоном выдыхаем.

Я зарываюсь лицом в его шею и просто дышу, и вдруг каждая частичка паники во мне тает.

Он издает стон и крепче сжимает меня в кольце своих рук.

– Это лучшее упражнение по концентрации, – бормочу я напротив его кожи.

Запускаю пальцы в его волосы и начинаю массировать ему голову. Он стонет и сползает вниз, подаваясь бедрами вперед.

– Черт, как же хорошо.

Урчание в моем животе ослабевает, сменяясь покалывающим предвкушением.

Он теснее прижимается ко мне, и я удивляюсь тому, как идеально мы подходим друг другу. Он знает, как правильно обнимать меня, а я знаю, как успокоить его. Это интуитивное. Наши тела общаются между собой, и слова с нашей стороны излишни.

Это неправильно, что мы не вместе. Как бы мне хотелось знать, что его сдерживает.

– Ты когда-нибудь расскажешь мне о своей бывшей? – спрашиваю я.

– О какой именно?

– О любой.

– Не планировал.

– Так, значит, ты просто больше никогда не будешь ни с кем встречаться?

– Таков план.

– Тупой план.

Его руки еще плотнее смыкаются вокруг меня.

– Лучше, чем снова причинить кому-то боль.

– Ромео, нет, – говорю я, заимствуя реплику Меркуцио, – от танцев не уйдешь.

Он нежно поглаживает мою спину.

– Уволь меня. Вы в лёгких бальных туфлях, а я придавлен тяжестью к земле.

Микрофон щелкает снова.

– Дамы и господа, до начала пять минут. Пять минут, спасибо.

Мы остаемся в объятиях друг друга еще какое-то время, обмениваясь энергией. К тому времени, когда раздается последний звонок, я уже чувствую себя частью него.

Я пугающе спокойна.

– Дамы и господа, коллектив Ромео и Джульетты, приглашаем вас на сцену. Пожалуйста, займите свои места для первого акта. Спасибо.

Мы тихо высвобождаемся из объятий и встаем. Он берет меня за руку, потом открывает дверь гримерной и ведет меня вниз.

За кулисами все уже стоят на своих позициях. Напряжение и предвкушение плотно витают в воздухе. Несколько человек оглядывают нас, когда мы проходим мимо и вздергивают брови, когда замечают, что Холт держит меня за руку.

Мне нет до них дела. Я чувствую себя электрическим трансформатором, гудящим от энергии. Я искоса смотрю на Холта, его лицо спокойно, но в то же время напряжено. В нем есть дух супергероя, который обладает сдерживаемой силой и скрытой властью. Там, где его пальцы смыкаются на моей коже, энергия пронизывает меня, и я понимаю, что мы готовы. Наши герои витают над поверхностью в ожидании момента овладеть нами, как только мы выйдем на сцену.

Потом сценическое освещение сменяется и воцаряется тишина, после чего до нас начинают доноситься реплики из пролога.

– Две равно уважаемых семьи, в Вероне, где встречают нас событья, ведут междоусобные бои и не хотят унять кровопролитья. Друг друга любят дети главарей, но им судьба подстраивает козни, и гибель их у гробовых дверей кладет конец непримиримой розни.

Когда я тревожно выдыхаю, Холт увлекает меня в темный угол за занавесом и поворачивается ко мне, воплощая каждую частичку моего Ромео.

– Готова? – тихо спрашивает он.

– Я в полном порядке, – говорю я с абсолютной уверенностью.

Доносятся звуки борьбы между слугами Монтекки и Капулетти, и я понимаю, что уже скоро его выход.

– Я тоже. Давай покажем им Ромео и Джульетту, которых они никогда не забудут.

В ответ я способна лишь кивнуть, потому что он самое прекрасное создание на свете.

Он оставляет меня, чтобы занять место на ярко освещенной сцене, и в этот миг фантазия становится реальностью.

12

НОВЫЕ РОЛИ

Наши дни

Нью-Йорк

К тому времени, когда мы с Холтом возвращаемся к нашему столику после инцидента в уборной, в углу зала уже играет джазовый ансамбль. Под аккомпанемент жалобных звуков саксофона прокуренный голос певца заводит первый куплет песни «Простой парень». (англ. Nature Boy)

«Жил был паренек… очень странный, очаровательный паренек…»

Я мысленно отключаюсь от всего.

Хватит сколько эмоций я испытала за этот вечер.

Холт смотрит на меня и по колючей нервозности, которая пробегает вдоль моей спины, я знаю, что он собирается сказать что-то такое, отчего мне станет неловко.

– Потанцуй со мной, – тихо говорит он.

Это не вопрос.

– Э-э… с чего бы?

Он улыбается и бросает короткий взгляд на танцующие парочки на танцплощадке, и потом снова смотрит на меня.

– Потому что мне надо много чего тебе сказать, но я не хочу, чтобы нас разделял этот чертов стол. – Он отпивает глоток вина и смотрит на свои пальцы. – Я хочу быть рядом с тобой.

Лишь одна мысль об этом вызывает во мне злость. Не потому что мне не хочется танцевать с ним, а потому что мне хочется этого так сильно, что это причиняет боль.

Я делаю глоток вина. Большой. Но все бессмысленно. В целом мире не хватит вина для этого разговора.

Словно в замедленной съемке фильма ужасов, я наблюдаю, как он встает и, обойдя стол, подходит ко мне.

– Не думаю, что нам стоит это делать, – говорю я.

Он протягивает мне руку.

– Пожалуйста, Кэсси.

Я смотрю на его руку. Идеальную, теплую руку. Затем смотрю ему в лицо. В его глазах горит такая хрупкая надежда, что я нахожу невозможным отказать.

Я кладу руку в его ладонь и наши пальцы сплетаются друг с другом. Смыкаются вместе идеальнее, чем им следовало бы.

Он ведет меня на танцплощадку и притягивает в свои объятия. Я невольно вздыхаю от неожиданности.

– Помнишь наш первый танец? – спрашивает он, касаясь губами моего уха.

– Нет, – говорю я, потому что хочу услышать его версию событий.

– Это было в тот вечер, когда мы снимались в рекламном ролике для ночного клуба на сорок шестой Уэст-стрит, помнишь? Ты, я, Лукас и Зои были отобраны на главные роли. Мы должны были сыграть молодых, стильных и влюбленных.

– Да, но я была в паре с Лукасом, а ты со Шлюшкой-барби. Она облапала тебя с головы до ног.

– Ты ужасно ревновала.

– И это говорит парень, который весь вечер вел себя так, словно хотел оторвать руки Лукасу.

– Он трогал тебя за задницу.

– Он был твоим другом.

Его взгляд падает на наши сомкнутые руки.

– Я никогда не считал друзьями тех, кто трогал тебя таким образом.

– Ты пытался ударить его.

Он замолкает на пару секунд, и после говорит:

– Я не горжусь своим поведением в тот вечер. Это заставило меня понять, что ты заслуживаешь гораздо большего, а не закомплексованного, ревнивого засранца.

Я хорошо помню его ревность. Поначалу его чувство собственничества казалось мне сексуальным. В конце же, это стало последней каплей в стакане воды.

– В тот вечер, – говорит он, – я так хотел быть другим. Больше всего на свете, я хотел быть другим. Но не смог.

Он кружит меня в танце и затем вновь притягивает к себе, обивая рукой мою талию.

– Поэтому ты уничтожил нас.

Он обнимает меня крепче.

– Я думал, что уходя из твоей жизни, избавляю тебя от язвы в виде меня.

– Ты никогда не был таким в моих глазах.

– Знаю, в этом и заключалась проблема. Ты не замечала вред, который я наносил, даже в момент, когда это происходило.

Некоторое время мы танцуем, потерянные каждый в собственных мыслях.

Через несколько минут, он отстраняется и смотрит на меня.

– Знаешь, когда я выпрашивал у Марко эту роль, я даже не читал сценарий. Мне было плевать на роль, если это значило, что мы вместе будем играть на сцене. Потом я увидел тебя впервые за столь долгое время, и… все наше прошлое нахлынуло обратно. Чувство того, каково это быть рядом с тобой. То, как ты можешь свести меня с ума одним лишь взглядом. Я надеялся, что когда ты увидишь меня, то вспомнишь, что в наших отношениях бывали и хорошие времена. Надеялся, что ты скучала по мне ничуть не меньше моего. Но ты была в таком гневе…

– На то были причины.

– Я знаю, – говорит он, продолжая вести танец, несмотря на то, что музыка уже смолкла. – Я этого ожидал.

– И заслужил.

– Но когда мы репетировали поцелуй, я…

Он останавливается и откидывает волосы с моей шеи назад, лаская пальцами кожу.

– Думаю, часть меня надеялась, что поцелуй заставит тебя забыть все, что ты вынесла из-за меня. Что я смогу без слов выразить свои чувства к тебе, и ты просто волшебным образом простишь меня.

– Все не так-то просто. – Я сжимаю в кулаке его рубашку, желая оттолкнуть и одновременно прижать к себе.

– Я понимаю это. Но знаешь, что убивает меня? – Безысходность резкими нотками отдает в его голосе. – Что убивает меня каждый день, когда я прихожу на репетиции? То, что я могу лежать с тобой в постели, целовать тебя, притворяться, что мы занимаемся любовью и… все также скучать по тебе. Потому что это все не по-настоящему. А я так хочу этого. Всей душой.

Я пытаюсь сглотнуть, но у меня не получается. Хочу отвернуться, но это невозможно.

Калейдоскоп сожалений заполняет его глаза.

– Кэсси, я чувствовал себя призраком пока был вдали от тебя. Чувствовал. Теперь же я хочу почувствовать себя вновь человеком.

Он всматривается в мое лицо, но я больше не могу на него смотреть. Все линии разлома внутри меня приходят в движение.

Эмоции слишком переполняют меня, чтобы что-то сказать. Он понимающе кивает и привлекает меня обратно в свои объятия.

Мы вновь начинаем двигаться в танце. Мы даже не танцуем, просто покачиваемся из стороны в сторону. Не делаем шаги вперед или назад. Просто двигаемся.

Как и большинство времени, что мы провели вместе, мы держимся на поверхности.

Пытаясь не пойти ко дну.

Шесть лет назад

Вестчестер, Нью-Йорк

Гроув

«Ромео и Джульетта» – премьера

Бывают моменты в жизни каждого актера, когда огромная мешанина возможностей и условностей переходит в кристально чистую точку ясности. Когда грань между фантазией и вымыслом размывается, и талант и убеждение сходятся воедино на короткий, ослепительный миг.

Сегодня один из таких вечеров.

В момент, когда я появляюсь на сцене, мое перевоплощение завершается. Джульетта овладевает мной всецело.

Теперь я живу ее реальностью, и пока спектакль идет своим чередом – мой голос говорит ее слова, тело чувствует ее эмоции, и мой разум силится понять, что мужчина, на которого я смотрю – настоящий, идеальный и мой.

Он стоит под моим балконом, привлеченный сюда желанием быть со мной. Мне неловко оттого, что он только что подслушал, как я воздыхала о своей любви к нему, но я бы ни за что на свете не забрала б эти слова обратно.

Он карабкается вверх по шпалере, его лицо мрачное и решительное.

– Как ты сюда пробрался? Для чего? – шепчу я ему сверху. Он ведет себя так безрассудно. – Ограда высока и неприступна. Тебе здесь неминуемая смерть, когда б тебя нашли мои родные.

Он запрыгивает на балкон, издавая глухой стук и улыбается мне, пока я нервно озираюсь по сторонам.

– Меня перенесла сюда любовь, ее не останавливают стены, – отвечает он, приближаясь ко мне. – В нужде она решается на все, и потому – что мне твои родные!

Он дотрагивается до моего лица, потом наклоняется вперед и прикасается своими губами к моим. Прикосновение невесомое, но полное желания.

– Они тебя увидят, – говорю я, задыхаясь напротив его губ, – и убьют.

– Твой взгляд опасней двадцати кинжалов, – говорит он, проводя пальцем по моей щеке. – Взгляни с балкона дружелюбней вниз, и это будет мне от них кольчугой.

Из моего дома доносится пьяный гомон, и я прижимаю его спиной к стене, пряча в тени.

– Не попадись им только на глаза! – шепчу я. Мои руки ложатся на его грудь, и я ласкаю его. Он смотрит на них с благоговением.

– Меня плащом укроет ночь, – говорит он, накрывая своей рукой мою и плотнее прижимая ее к сердцу. – Была бы лишь ты тепла со мною. Если ж нет, предпочитаю смерть от их ударов, чем долгий век без нежности твоей.

Он смотрит на меня, взгляд неистовый и страстный, и я не понимаю, как могла считать свою жизнь полноценной до встречи с ним.

Вот какая она любовь. Ты больше не принадлежишь себе. Чувства берут верх над разумом.

Неудивительно, что люди живут и умирают ради этого чувства.

Время проходит как в тумане, и на протяжении следующих нескольких часов мое представление о мире меняется. Кардинально. Все мои знания переосмысливаются моей потребностью в нем.

Мы игнорируем всё и всех, чтобы быть вместе, и когда я уже было думаю, что мы смогли перехитрить наших неодобрительных родителей и друзей, я просыпаюсь и нахожу его безжизненным.

Мертвым.

С той же пугающей быстротой, с какой он придал моей жизни новый смысл, моя жизнь без него мгновенно сходит на нет.

Поэтому я выбираю смерть. Стремясь проглотить свою боль точно яд, беру его кинжал и присоединяюсь к нему.

Стоит мне опуститься на его все еще теплое тело, как меня охватывает часть его умиротворения. Закрываю глаза и вдыхаю. Его запах – последнее, что я распознаю, прежде чем становлюсь неподвижной и тихой.

Я плыву в полузабытье, когда вдруг огромная ударная какофония звуков заставляет меня всполошиться. На мгновение я теряюсь.

Открываю глаза и вижу шею Холта, его пульс сильный и частый. Рев толпы атакует меня, и в этот момент я понимаю, что все прошло на ура.

Я чувствую себя удивительно.

Непоколебимо.

Опьянение и головокружение от происходящего вокруг.

Занавес опускается. Холт обхватывает меня руками и приподнимается, помогая мне встать на ноги.

– Пошли, – шепчет он, уводя меня за кулисы. – Выход на поклон.

Он держит меня за руку позади декораций. Мое сердце отбивает сильные и громкие удары, пока наши одногруппники выходят на сцену один за другим и принимают свою долю аплодисментов. Публика кричит и свистит. Когда появляются главные герои, аплодисменты становятся громче и более признательными.

Мы с Холтом выходим вместе. Мои ноги двигаются уверенным шагом, несмотря на то что гром аплодисментов, который приветствует нас – абсолютно сюрреалистичен. Я представляю Холта, он кланяется весь сияя. Меня так распирает от гордости за него, что на глаза наворачиваются слезы.

Затем наступает мой черед кланяться. Все мое тело покалывает, наэлектризованное адреналином после моего выступления и пребывания рядом с ним. Публика громко выражает свою признательность, меня так переполняет счастье, что такое ощущение, словно моя кожа вот-вот отслоится от тела.

Холт берет меня за руку, и когда мы кланяемся вместе, зрители подрываются со своих мест. Их бурные овации и свист почти оглушительны.

Я смотрю на Холта, не веря своим глазам. Он улыбается, лучезарно и восторженно.

Аплодисменты, кажется, длятся вечность, но наконец, помощник режиссера опускает занавес и весь актерский состав разражается всеобщим одобрительным ликованием. Все вокруг сливается в сплошные быстро сменяющиеся объятия, поцелуи и радостную болтовню, и мне так не хочется, чтобы всему этому наступал конец.

Поворачиваюсь и вижу Холта, счастливого и смеющегося. Он обнимается с парнями, целует девочек и похлопывает всех по спине. Так нормально и беззаботно.

Тепло расцветает у меня в груди, пока я наблюдаю за ним, потом он поворачивается ко мне и ни секунды не колеблясь, подходит и обнимает.

– Ты была чертовски изумительна сегодня, – шепчет он мне на ухо. – Изумительна.

Я обвиваю его шею руками.

– Как и ты. Просто невероятен.

Мы отстраняемся, чтобы посмотреть друга на друга, и все вокруг нас словно меркнет. Остаются лишь его лицо, глаза; ощущение наших тел, прижатых друг к другу; магнитное притяжение его губ, которые так близко.

– Эй, ребята! Средненько вы отыграли сегодня. Наверно, отстойно быть такими бездарными. Идете на вечеринку?

Нас кто-то похлопывает по спине и когда поворачиваемся, видим улыбающееся лицо Джека. Холт сердито косится на него, отчего улыбка Джека становится только шире.

– Мы придем, – говорю я.

– Ты за рулем? – спрашивает Джек у Холта. – Или поедешь со мной и Коннором?

Холт смотрит на меня.

– Э-э… Тейлор, тебя подвезти? Я сегодня без машины.

– Потому что ты прибежал сюда.

– Да.

– Я помню. – Его образ в костюме для пробежки теперь выжжен в очень непристойной части моего мозга. – Нет проблем. Я уже сказала Руби, что поеду с ней и твоей сестрой.

– Вот и отлично! – восклицает Джек и снова похлопывает нас по плечам. – Будем отжигать сегодня. Ю-хууу!

Джек уходит донимать остальных ребят.

– Мисс Тейлор! Мистер Холт!

Я оборачиваюсь и вижу идущую к нам Эрику в сопровождении мужчины, которого я никогда прежде не видела. На нем темно-красный велюровый пиджак и фиолетовый галстук. Он словно пришел сюда прямо со съемочной площадки фильма «Пигмалион»²⁸.

– Кэсси, Итан, – обращается к нам Эрика, останавливаясь перед нами. – Я рада представить вам Марко Фиори. Марко – мой очень близкий друг и один из лучших режиссеров Бродвея. Его недавняя постановка «Смерть коммивояжёра»²⁹ была удостоена Премии театральной критики в категории «Лучший возобновленный спектакль».

Мужчина протягивает мне руку, и я пожимаю ее дрожащими пальцами.

Настоящий режиссер с Бродвея. Это так сюрреалистично.

– Приятно познакомиться, мисс Тейлор, – говорит он воодушевленно, сжимая мою руку в своих руках. – Ваше сегодняшнее выступление было… ну, скажем так: если в ближайшем будущем мне понадобится Джульетта, то я знаю, кому звонить. Вы были неподражаемы, моя дорогая. Поистине.

Жар приливает к моим щекам, и мне кажется, моя улыбка не способна стать еще шире без хирургического вмешательства.

– Спасибо большое, мистер Фиори, – говорю я, пытаясь преодолеть огромный ком в горле. – Я… ого… для меня это большая часть.

– И мистер Холт, – говорит он, отпуская мою руку и поворачиваясь к Итану. – Вам удалось сделать невозможное – воплотить Ромео, которого мне не захотелось побить своим зонтиком. Браво. Вы очень талантливый молодой человек.

Оказывается, Холту тоже свойственно краснеть, потому что кончики его ушей становятся ярко-красными, когда он пожимает руку мужчине.