Текст книги "Плохой Ромео (ЛП)"

Автор книги: Лиса Рэйвен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Не успеваю я понять, что происходит, как чья-то рука трясет меня за плечи. Открываю глаза и вижу, нависшего над нами Джека с несколькими другими членами каста позади него.

– Ух ты! Я прямо-таки польщен, ребята, что вы так взбудоражены нашим выступлением, – усмехается он. – Может, в следующий раз попробуете не храпеть?

Я резко сажусь и смотрю на Холта. Он выглядит заспанным и сбитым с толку. Его взгляд проясняется, когда в его поле зрения попадаю я, сидящая на нем верхом. Я понимаю намек и слезаю с него, но мои мышцы еще слишком слабые.

Боже, кто ж знал, что при этой позе нарушается кровообращение?

Джек подхватывает меня, обнимая рукой за талию и помогает встать прямо. Раздается смех, когда мои ноги снова подкашиваются, и я налетаю прямо на него.

– Ого! Полегче, Кэсси. Ты была мертва какое-то время. Тебе лучше не торопиться.

Я пытаюсь найти равновесие, пока Холт поднимается на ноги. Его взгляд падает на руки Эйвери, обвивающие мою талию, и потом он отворачивается.

– Мистер Холт, мисс Тейлор, – обращается к нам Эрика, поднимаясь на сцену, – могу ли я предположить, что ваши финальные позиции были удобными?

Я отхожу от Джека и приглаживаю свои волосы, стараясь отвлечься от проступающего к лицу румянца.

– Более или менее.

Все вокруг тихо хихикают. Мне ужасно неловко. Я целовала Холта перед всеми этими людьми. Черт, я симулировала с ним секс. Но то, что я сделала сейчас? Прижалась к нему? Разнежилась на нем и уснула? Это интимнее, чем всё, что я до этого делала.

Мы садимся на сцене и Эрика делает нам замечания, но в целом она вроде бы довольна прогрессом. Джек сидит рядом с Холтом, что-то шепча и давясь от смеха. Холт хватает его за грудки и шипит ему что-то в лицо. Джек бледнеет и тут же затыкается. Когда Холт отпускает его, Джек отодвигается подальше, что-то тихонько бормоча. Холт взъерошивает волосы, после чего смотрит на меня.

Он в ярости.

Когда Эрика объявляет о конце репетиции, зал заполняют оживленные разговоры и все принимаются собирать свои вещи и реквизиты. Миранда и Айя приглашают меня на обед, но я не в настроении. Я благодарю их за предложение и обнимаю на прощание. Театральное помещение постепенно пустеет. Я поднимаю кинжал с пола и протягиваю его Холту. Он все также выглядит сердито, когда забирает его у меня.

– Ты в порядке? – спрашиваю я, пока он отстегивает ножны от пояса.

– В полном.

– Что ты не поделил с Эйвери?

– Он мудак. – Он засовывает кинжал в ножны.

– Почему?

– Он всё спрашивал, трахаю ли я тебя.

– И что ты ему сказал?

– Я не ответил.

– И?

– И он решил, что нет.

– И это правда.

– Да, но потом он подумал, что будет нормально сказать мне о том, как сильно ему хотелось бы трахнуть тебя.

– И что ты на это ответил? – спрашиваю я, делая шаг вперед.

Его взгляд скользит по длине моего тела, прежде чем он отвечает:

– Я сказал, что если он только близко к тебе подойдет, то я отрежу ему яйца и скормлю своему ротвейлеру.

– У тебя есть ротвейлер?

– Нет, но он об этом не знает.

Я дотрагиваюсь до пряжки его ремня. Это прямоугольник, чем-то напоминающий распятие. Странно, что он носит символ Бога, когда находится в лиге Дьявола.

– Давай-ка всё проясним, – говорю я, проводя пальцами по прохладному металлу. – Ты не хочешь быть со мной, но также не хочешь, чтобы и другие парни были со мной?

– Он – не другие парни. Он Эйвери. Если ты переспишь с ним, твой IQ автоматически понизится на сорок процентов.

– Ты пробовал проанализировать, почему ты так ревнуешь?

– Я не ревную. Просто не хочу, чтобы этот имбецил прикасался к тебе. Это просто здравый смысл.

– Как насчет Коннора? Мне можно спать с ним?

Выражение его лица становится убийственным.

– А ты сама хочешь переспать с ним?

Я сжимаю пальцами его футболку и противостою желанию сорвать ее с него.

– Если да, это бы тебя напрягло?

Он выглядит разъяренным.

– Черт, нет. Слишком пресно.

– А как тебе Лукас?

– Слишком обкуренный.

– Трой?

– Думаю, он гей.

– А что, если нет?

– Слишком неоднозначный.

– И ты говоришь, что не ревнуешь.

– Я не ревную.

– Тогда назови мне имя, – говорю я. – Скажи, с кем мне разрешено спать?

Он вскидывает руки.

– Какого хрена ты так помешана на сексе?

– Потому что у меня его ни разу не было! И если дать тебе волю, то никогда и не будет!

Он сглатывает и опускает голову.

– Что, черт побери, тебе от меня надо, Тейлор? А? Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя? Или ты просто ищешь первый попавшийся член, чтобы тот сорвал твою вишенку? Я куплю тебе чертов вибратор, если это все, что тебе нужно.

– Это не все, что мне нужно, и ты это знаешь.

– Тогда мы возвращаемся к тому, почему нам надо держаться подальше друг от друга. Ты хочешь того, что я не способен тебе дать. Почему ты никак не поймешь это?

– Чего я действительно не понимаю, так это того, как ты чувствуешь это, – говорю я, подходя к нему ближе и прикасаясь рукой к его груди, – и просто притворяешься, что этого не существует.

Он даже глазом не моргает, когда я провожу рукой по его мышцам.

– А ты не заметила? Я очень хорош в притворстве.

Качаю головой и вздыхаю.

– Вот значит как. Только ты можешь решать быть нам вместе или нет, и по-другому быть не может.

– В общем-то, да.

– И думаешь, ты сможешь следовать своим собственным правилам?

– Ты имеешь в виду, смогу ли я держаться подальше от тебя?

Он наклоняется, его губы прямо над моими, так близко, что я ощущаю его дыхание, такое теплое и сладкое.

– Да, – шепчу я, желая только приподняться на цыпочки и поцеловать его.

Он выдыхает медленно и размеренно.

– Тейлор, думаю, ты недооцениваешь мой уровень самоконтроля. Помимо моего промаха во время постельной сцены, я продемонстрировал выдержку гребаного Далай-ламы рядом с тобой. Наш первый поцелуй? Инициатором была ты. Сегодня во время сцены смерти? Всё ты. Прямо сейчас? Ты.

– Так твоя теория заключается в том, – начинаю я, – что не запрыгни я на тебя, то ты бы и пальцем меня не тронул?

– В точку.

– Чушь.

– Пожалуйста, заметь, что твои руки на данный момент находятся на мне, а свои я держу при себе.

Я опускаю взгляд и вижу, как рассеянно поглаживаю его пресс. Я тут же отступаю назад.

Боже, он прав.

Это я.

Я была инициатором всего.

– Ну, хорошо, – говорю я, отступая назад. – Я не буду прикасаться к тебе вне сцены, пока ты сам не попросишь меня.

– Думаешь, ты способна контролировать себя? – спрашивает он, и клянусь, он вкладывает в свой голос нотки сексуального шарма, вызывающего во мне желание облизать его. – Или может, добавим интригу?

– Типа пари?

– Почему бы и нет?

На секунду я задумываюсь.

– Ну ладно. Тот, кто первым прикоснется к другому в интимном плане, проигрывает, и должен будет победителю оргазм.

Он смеется и проводит руками сквозь волосы, но от меня не ускользает, как его взгляд блуждает по моему телу.

– Если так, то пари лишается смысла.

– Не для меня. Мы оба выйдем победителями.

Он хватает рюкзак и перебрасывает его через плечо.

– Иди домой, Тейлор. Выпей. Постарайся перестать думать обо мне.

– Пари заключается в касаниях. Я могу представлять тебя в сотнях сексуальных позах, если мне вздумается, и ты не в силах меня остановить.

Он опускает голову и вздыхает, и я знаю, что этот раунд за мной.

– Увидимся на следующей неделе.

– Само собой.

И он уходит.

11

СТРАХ СЦЕНЫ

Наши дни

Нью-Йорк

Мы с Холтом направляемся в винный бар неподалеку от театра, чтобы «поговорить».

Идя рядом с ним, я чувствую одновременно отчужденность и близость с неким намеком на обреченность: это так похоже на большую часть времени, что мы провели вместе.

Осторожная часть меня шепчет, что быть с ним – это словно носить самую удобную в мире пару туфель, в которой время от времени наворачиваешься и влетаешь головой в стену. Или словно страдать аллергией на моллюсков, но не отказываться от употребления омаров. Это подобно знанию, что с секунды на секунду ты угодишь в заросли ядовитого плюща, но отказываешься останавливаться.

Его рука слегка задевает мою во время ходьбы.

Боже, какой же зуд он вызывает в моем теле.

Когда мы доходим до винного бара, он открывает мне дверь и заказывает столик в дальней части зала. Старшая официантка трахает его глазами чуть ли не до потери пульса, прежде чем провожает нас к столику.

Он не замечает. Как обычно.

Хотелось бы мне сказать то же самое. Я не вправе ревновать. Уверена, за годы разлуки, он потерял счет своим похождениям. Женщины всегда сами бросались на него, но его популярность резко возросла во время тура по Европе. По сценарию его герой проводил много времени на сцене без рубашки, и когда сексуальные промо-кадры попали в интернет, за ним стали увязываться женщины из города в город, чтобы посмотреть на его выступление.

Я не винила их.

Помню, как я почувствовала себя, когда увидела фотографии в сети. Я пыталась отвести взгляд, но это было невозможно.

При одной лишь мысли об этом мое лицо вспыхивает.

Я хватаю меню с закусками и начинаю обмахиваться. Холт смотрит на меня и хмурится.

– Ты в порядке?

– Ага.

– Ты покраснела.

– Менопауза. Приливы жара.

– А тебе не рановато?

– Думаешь? Быть девушкой отстойно.

– За исключением способности испытывать множественные оргазмы, – говорит он и приподнимает бровь. – Кое-кто мне как-то сказал, что это просто невероятно.

– Ну да. – Если ты хочешь опуститься до уровня самых низкий провокаций. – Что есть, то есть

«Множественный Итан». Это должно было стать его прозвищем. В ночь, когда он впервые заставил меня почувствовать это, клянусь, я видела лицо Бога.

Я снова принимаюсь обмахиваться.

Проклятье, ему запрещено говорить о таких вещах. И определенно не тогда, когда я стараюсь игнорировать его сексуальную привлекательность.

Все темы, связанные с сексом – под запретом.

И почему он не знает правила, которые я только что установила?

– Почему ты так злобно смотришь на меня? – спрашивает он, хмурясь.

– Почему мы еще не пьем? Мы пришли сюда выпить.

– И поговорить.

– И выпить.

– Менопауза сделала тебя еще и алкоголичкой?

– Да. И психопаткой. Так что смотри в оба.

– Стараюсь. Нелегко, когда рядом злобная психопатка с менопаузой.

Теперь я награждаю его по-настоящему яростным взглядом.

Он смеется.

Добавляю его смех в список того, что ему запрещено делать, когда я пытаюсь игнорировать его привлекательность.

Он замечает, что я не смеюсь, и обеспокоенно смотрит на меня.

Беспокойство? В списке.

– Кэсси?

Произношение моего имени туда же.

– Я в порядке. Мне нужно выпить.

– Хорошо. Конечно.

Он пристально смотрит на меня еще несколько секунд, и конечно же пристальный взгляд тоже попадает в список. Я мысленно сдаюсь и признаю, что список будет постоянно обновляться. Я стараюсь стереть его из памяти.

Наконец, подходит официантка. Она представляется как Шери, и принимается строить глазки Итану, когда он берет винную карту. Мне хочется надавать ей по ее намалеванным блеском губам.

Пока Шери торопливо трещит о винных рекомендациях, Итан поднимает на меня взгляд. Он не слушает ее. Он пытается понять, что бы я предпочла выпить.

Раньше это было нашей игрой, и он никогда не проигрывал. Он знал, что я хочу, даже, когда я сама не знала. Знал, когда заказать сладкое вино, сухое или же пряное.

Когда официантка заканчивает, он снова переводит взгляд на карту.

– Вопрос в том, Шери… какое вино хочет моя спутница: красное или белое?

Официантка хмурится.

– Э-э... разве это не вам следует спросить ее об этом?

– И упустить все веселье? Мне нужно определить. Как сомелье Шерлок. Если я ошибусь, моя превосходная репутация будет запятнана.

– А если вы угадаете? – спрашивает Шери, вздергивая бровь.

Я качаю головой. Когда он раньше угадывал, я вознаграждала его поцелуями. Не судьба сегодня такому случиться.

– Если я угадаю, – отвечает Итан, – возможно, она увидит, что, несмотря на все мои промахи, я все еще знаю ее лучше, чем любой другой.

Он пристально смотрит на меня и когда жар простирается через стол, мне приходится отвести взгляд.

Шери переступает с ноги на ногу, а я хватаюсь за край скатерти.

Если посмотреть в словаре слово «неловко», там будет изображение этого момента.

Прежде чем это успевает зайти слишком далеко, Итан откашливается и заказывает Дакхорн Виньярдс Мерло²⁵ с абсолютной уверенностью.

Это отличный выбор. Не знаю, почему я так удивлена.

Когда официантка уходит, он откидывается на спинку стула и сплетает пальцы на столе перед собой.

– В точку, да?

Пожимаю плечами.

– Возможно.

Вид у него довольный.

– Я не был уверен, что могу еще делать это. Много времени прошло.

– Да уж.

Он смотрит на меня несколько секунд, и потом говорит:

– Слишком много, Кэсси.

Гробовая тишина повисает между нами.

Мы оба знаем, что это последний шанс для нас. Наша последняя возможность спасти то немногое, что было хорошего в наших катастрофических отношениях.

Напряжение удушает. Я откашливаюсь. У меня во рту суше, чем в Сахаре.

Сколько требуется времени, чтобы схватить бутылку вина и два бокала? Шери что, топчет этот чертов виноград сама?

Живот сводит от волнения. Я бы сейчас не отказалась от сигареты, но здесь запрещено курить.

Холт хрустит пальцами, и мне буквально видно, как слова крутятся у него в голове.

Я смотрю на его пальцы. Его большие пальцы медленно трутся друг о друга, руки напряжены и словно не знают покоя. Мне хочется потянуться и усмирить их, заверить его… в чем? Что я не буду вести себя как стерва? Что я спокойно и внимательно выслушаю его, и рассудительно отнесусь ко всем оправданиям?

Я не могу ему этого сказать. Это было бы неправдой.

Велика вероятность того, что этот вечер кончится плохо. Что после разговора, мои благие намерения быть друзьями, исчезнут.

Он знает это не хуже меня.

Через несколько минут, которые кажутся вечностью, Шери приносит нам вино. Мы с Холтом смотрим на нее с отчаянной благодарностью, пока она наполняет наши бокалы. Когда она уходит, мы залпом опустошаем их, и ставим на стол.

Он досадно вздыхает и проводит по лицу рукой.

– Это не должно быть так трудно.

– Ты правда удивлен? – говорю я. – Мы же не из тех, кто ищет легких путей.

– Это точно.

В моем животе все сжимается, и я отпиваю приличный глоток вина, пытаясь унять расстройство.

Холт хмурится.

– Ты в порядке?

Делаю очередной большой глоток и киваю.

– Да. Лучше не бывает. Отличное вино.

Я не вру насчет вина. Оно восхитительно. Я вру насчет своего состояния. В итоге, я перебираю с алкоголем и к тому времени, когда мне кажется, что я готова иметь дело с Итаном, мой желудок говорит мне совсем обратное.

Внутри все снова сжимается, и я морщусь.

– Кэсси?

Меня бросает в пот, и я точно знаю, что за этим следует. Слюна заполняет мой рот, пока я несусь в уборную.

Я успеваю как раз вовремя.

Я полощу рот, когда раздается стук в дверь.

– Кэсси? Ты в порядке?

Пауза.

– Не совсем.

– Я могу войти?

– Если хочешь.

Как и все уборные, эта выдержана в классическом стиле. Очень чистая. Высококачественная отделка. Живые цветы.

Он заходит и закрывает за собой дверь, когда я уже заканчиваю мыть руки.

– Раньше это я был тем, кого выворачивало от волнения, – говорит он.

Я вытираю руки бумажными полотенцами, и затем кидаю их в урну.

– Ну, теперь это я.

– Полегчало?

– Немного.

Он собирается было дотронуться до моего плеча, но я инстинктивно отхожу в сторону. Быть утешенной им – не то, с чем я могу справиться сейчас.

Он опускает голову и вздыхает.

– Когда я проигрывал этот вечер в своей голове – и позволь сказать, я проигрывал его часто – я был гораздо более уравновешен. И рвота практически не принимала участие. Теперь же, я не только довел тебя до ужасного состояния, но и забыл все, что планировал тебе сказать.

Я смотрюсь в зеркало. Я выгляжу страшнее черта. Нет, не настолько хорошо. Я выгляжу как черт, переживший ядерную зиму и зомби апокалипсис.

Я собираюсь было подправить растекшийся макияж, как вдруг Итан делает шаг вперед и перебрасывает мои волосы назад через плечо. Моя спина тут же покрывается мурашками.

– Боже, Кэсси, – шепчет он. – Даже когда у тебя расстройство желудка, ты все также самая красивая женщина из всех, кого я видел.

Я замираю, пока он пристально смотрит на нас в зеркало.

– Итан, ты не можешь говорить такие вещи.

– Почему нет? Посмотри на нас. Мы идеальны вместе. – Он нежно касается своими пальцами моих. Я закрываю глаза и делаю вдох. – Всегда были. Независимо от того, что творилось за закрытыми дверями, мы всегда выглядели так словно были созданы друг для друга. И так оно и есть.

– Итан…

Я поворачиваюсь к нему. Он наклоняется ближе, но я кладу руку ему на грудь и останавливаю.

Он выдыхает и стискивает зубы.

– Прикасаться ко мне сейчас – идея не из лучших. Если ты, конечно, не хочешь пошатнуть мое спокойное, уравновешенное поведение.

Я убираю руку и облокачиваюсь о туалетный столик. Это никак не уменьшает притяжение, которое я чувствую к нему. Оно заполняет каждый уголок этой крошечной комнаты.

– Как после стольких лет, ты все еще воздействуешь на меня так? – спрашивает он, подаваясь вперед.

– Как «так»? – Я точно знаю, что он имеет в виду, но мне нужно услышать это.

– Одновременно заставляешь нервничать и успокаиваешь. Сводишь с ума и вселяешь безмятежность. Вызываешь грубость и цивилизованность. Одно нахождение рядом с тобой заставляет меня забыть обо всей неразберихе, через которую мы прошли, и я просто…

– Что?

Выражение его лица становится голодным.

– И я просто хочу похоронить себя внутри тебя и забыть обо всем. Заставить наше прошлое уйти.

Если бы все было так просто.

– Я скучал по тебе так чертовски сильно, Кэсси. Ты себе не представляешь. Совсем, совсем не представляешь.

Я колеблюсь. Моя осторожная сторона шепчет, что все идет к тому, что я собираюсь надеть эти проклятые туфли и расшибиться головой о стену. Она предупреждает, что мне лучше не есть омаров. Кричит, что я вот-вот погрязну в зарослях ядовитого плюща.

Я обдумываю свое предстоящее падение не более трех секунд, после чего обвиваю его шею руками и притягиваю в свои объятия. Он обхватывает меня руками, и утыкается лицом мне в шею, испуская судорожный вздох.

И как всегда, у меня возникает зуд.

Шесть лет назад

Вестчестер, Нью-Йорк

Дневник Кассандры Тейлор

Дорогой дневник,

Сегодня премьера и неделя с того дня, как мы с Холтом заключили пари на то, чтобы держать руки подальше друг от друга. С тех пор отношения между нами стали… странными.

Ну, еще более странными.

Наша динамичность отсутствовала даже во время игры. И поскольку каждый из нас стремился одержать верх в этом нелепом пари, наши поцелуи были сдержаны, а объятия – ложны. Облагороженная версия наших грязных, непристойных желаний.

Эрика тоже чувствовала это. Она думает, что каждодневные репетиции вымотали нас. Но это не ее вина. Дело в нас. И я действительно не знаю, как все исправить, кроме как переспать с Холтом.

И если добавить к вышесказанному тошноту от предпремьерных нервов, можно сказать, что я в легком ужасе. (И когда я говорю «в легком» – это означает «в полном». А когда я говорю «в полном» – это означает, что будет чудом, если я отыграю на сцене, не ударившись в грандиозную истерику, которую будут сопровождать крики и/или рыдания и/или отчаянное цепляние за сценический занавес, в то время как помощник режиссера будет пытаться вытолкнуть меня на сцену).

Боже, пожалуйста, позволь мне пережить этот вечер, не выставив себя полной дурой. Позволь мне показать класс.

Умоляю тебя.

По дороге в театр, я затягиваюсь сигаретой. Мои навыки курения улучшаются. Не уверена, хорошо это или плохо, но это успокаивает мои нервы.

Спектакль начинается в девятнадцать тридцать. Сейчас три часа дня. Я надеюсь, пребывание в театре поможет мне сосредоточиться и ослабит тяжесть в груди.

В любом случае, таков план.

Список того, что нужно сделать в ближайшие несколько часов: заняться йогой и тайцзы; пройтись среди декораций; забраться в голову Джульетты; разнести открытки на удачу и подарки по гримерным; одеться; постараться не блевать; выйти на сцену не подгоняемая хлыстом; блеснуть.

Проще простого.

Список того, что не нужно делать: быть одержимой Холтом; блевать; с визгом выбегать из театра.

Непросто.

Когда я захожу внутрь, я иду прямиком в свою гримерную.

Большинство гримерных находятся за сценой, но на бельэтаже также расположено полдюжины. Эрика выделила их ведущим актерам. Я делю гримерную с Айей и Маришкой, а Итан – с Коннором и Джеком.

Я открываю сумку и достаю косметику и аксессуары для волос. Потом натягиваю на себя легинсы и свою счастливую футболку с принтом феи Динь-Динь, после чего спускаюсь вниз.

В помещении тепло и слабое мерцание, исходящее от рабочего освещения, отбрасывает длинные, зловещие тени от декораций.

Замечательно. Не хватало только, чтобы мое тело сковал страх, как будто я недостаточно волнуюсь.

Я делаю глубокий вдох и иду вдоль декораций. Провожу ладонью по камню из пенопласта и по деревянной панели, вглядываюсь в многочисленные ряды пустых сидений. Я стараюсь игнорировать мурашки, что пробегают по моим рукам, когда чувствую свечение нескольких сотен пар фантомных глаз.

Я хочу показать класс сегодня.

Я хочу, чтобы Холт показал класс.

Успех всей пьесы зависит от нашей собранности, а у меня нет ни малейшего представления, как это осуществить.

Я становлюсь посередине сцены и глубоко вдыхаю, делая упражнения по йоге. Растягиваю мышцы. Сосредотачиваюсь.

Через некоторое время, йога постепенно переходит в тайзцы. Я закрываю глаза и концентрируюсь на дыхании. Вдох. Выдох. Медленные движения. Синхронизация воздуха и движений. Выдыхаю страх. Вдыхаю уверенность.

Я концентрируюсь на изображениях, которые доставляют мне удовольствие. Неизбежно, мои мысли обращаются к Холту. Выразительная линия его подбородка покрыта легкой щетиной, так мужественно и сексуально. Его губы, невыносимо шелковистые и мягкие. Его глаза. Огненные. Встревоженные. Испуганные и в то же время вселяющие страх.

Все мое тело оживает, пока я думаю о нем.

Держаться на расстоянии было пыткой. Я стараюсь не задерживать на нем взгляд подолгу, даже во время игры, иначе боль становится невыносимой. Я сосредотачиваюсь на стене позади него, либо на какой-нибудь части декорации, либо на его волосах. На чем угодно, только не на его убийственных глазах, вызывающих во мне желание часами делать с ним очень, очень плохие вещи.

Когда я выдыхаю в последний раз, мною овладевает спокойствие. Средоточие и готовность.

Когда же я открываю глаза, я чуть не наделываю себе прямо в штаны, потому что лицо Холта лишь в нескольких дюймах от меня.

– Господи, боже мой! – вскрикиваю я, размахивая руками, словно парящий в небе осьминог.

Холт отпрыгивает на несколько метров назад и хватается рукой за грудь.

– Черт, Тейлор! Ты до чертиков напугала меня! Господи Иисусе!

– Я напугала тебя?! – Я подхожу к нему и с размаху бью в грудь. – Я из-за тебя чуть не обмочилась!

Он начинает заливаться смехом.

– Это не смешно! – говорю я, ударяя его в грудь.

– Еще как смешно, – отвечает он, пятясь назад, пока я колочу его.

– Каким больным на голову надо быть, чтобы так к кому-то подкрадываться?!

– Я не хотел тебя беспокоить, – говорит он, пытаясь поймать мои ловкие руки. – Черт, прекрати бить меня.

Он притягивает мои руки к своей груди, но у меня и так достаточно проблем с моим бешено стучащим сердцем, чтобы обратить внимание на то, какие его мышцы теплые и упругие под моими пальцами.

Я высвобождаюсь из его хватки, потом направляюсь к спальному гарнитуру и плюхаюсь на кровать.

– Какого черта ты здесь делаешь? Я думала, что одна.

Он становится передо мной, его смех стихает, и он засовывает руки в карманы.

– Я тоже так думал. Мне нравится находиться в театре за несколько часов до начала спектакля. Помогает успокоиться.

Провожу рукой по волосам.

– Да? И как ты себя теперь чувствуешь, Сеньор Тактика Запугивания? Спокойно?

– Как бы это забавно ни вышло, в мои намерения не входило пугать тебя. Я просто хотел… посмотреть.

Как только шок отступает, я замечаю во что он одет.

На нем белая майка-алкоголичка, удлиненные темные шорты для бега, и серебристо-черные кроссовки фирмы «Nike».

Какого черта?

Ему запрещено так одеваться.

В смысле… Это же просто… Он…

Боже мой, только взгляните на него!

Широкие плечи. Красивые руки. Широкая грудь. Узкая талия. Мускулистые икры.

Нечестно! Непристойно сексуально. Не допускается!

– Почему ты так на меня смотришь? – спрашивает он, переминаясь с ноги на ногу.

– Как? – умудряюсь я спросить сквозь взгляд, затуманенный страстью.

– Так, будто хочешь отшлепать меня.

На последней фразе я едва ли не давлюсь собственным языком. Я кашляю и брызжу слюной во все стороны.

– Почему ты нацепил на себя это?

Он окидывает себя взглядом и пожимает плечами.

– Я прибежал сюда. Подумал, что это может помочь привести мысли в порядок.

Образ бегущего Холта овладевает моим разумом: руки приподнимаются в движении, лицо пылает, ноги делают маховые движения, волосы развеваются на ветру.

– Ты… прибежал?

– Ага.

– В этом?

Он снова оглядывает себя и хмурится.

– Да. В чем проблема? Это просто майка и шорты.

– Просто… Ты думаешь, что это… просто… Нет! Плохой Холт! – Мой мозг перегружен.

Он смотрит на меня, как на помешанную, но я по-прежнему не могу отвести взгляд.

Какой гений решил назвать эту часть гардероба «алкоголичкой»²⁶. Это не алкоголичка. Это вагино-возбудитель. Слюно-пускатель. Трусико-уничтожитель.

Черт побери.

– Тейлор?

Он делает несколько шагов вперед и вся страсть, что я подавляла, затопляет мое тело. Я спрыгиваю с кровати и отступаю назад.

Я не проиграю это чертово пари только потому, что он решил вырядиться как аппетитное лакомство. Не проиграю, будь он неладен.

Мне нужно убраться как можно дальше, пока желание повалить его на сцене и надругаться над ним не исчезнет.

– Мне надо идти… заняться кое-чем, – говорю я, пока спотыкаясь, спускаюсь со сцены.

– Тейлор? – кричит он мне вдогонку, но я не останавливаюсь. Я не могу позволить себе посмотреть снова на эти плечи. Бицепсы. Руки.

Чтоб меня!

Я влетаю в свою гримерную и захлопываю за собой дверь, после чего провожу следующие два часа, выполняя дыхательные упражнение. Все это время я говорю себе, что умолять Холта о сексе в день премьеры – очень неудачная мысль.

В половине шестого я начинаю готовиться. Я хочу сделать это быстро, чтобы успеть разнести открытки и подарки по гримерным еще до прихода ребят.

Традиционно сложилось, что в день премьеры члены актерского состава и производственной группы дарят друг другу открытки на удачу. К моим открыткам также прилагаются маленькие шоколадки в форме сердец – олицетворение любви, главной темы нашего спектакля.

Да, это банально, но я не купаюсь в деньгах, а шоколадки дешевые.

Я заканчиваю наносить макияж, расчесываю волосы, затягиваю покрепче свой счастливый шелковый халат, и беру сумку, в которой лежат шоколадки. Я быстро перехожу от одной гримерной к другой, все время сетуя про себя, что так и не придумала как подписать открытку Холта. Все что я пока написала, это «Дорогой Итан». А после, вдохновение покинуло меня.

«Удачи на премьере», звучит избито и безлично, а «Пожалуйста, займись со мной сексом» – кажется просто неправильным. Мне нужно придумать что-то нейтральное, но легче сказать, чем сделать.

Большинство открыток уже доставлены, когда я подхожу к его гримерной. Я просовываю голову внутрь. В комнате пусто.

Действуя быстро, я прокрадываюсь внутрь и подкладываю открытки Коннору и Джеку, говоря себе, что открытку Холта подпишу позже.

Когда я поворачиваюсь, чтобы уйти, он появляется в дверном проеме, его лицо скрывается в тени темного коридора.

– А для меня открытки нет? – спрашивает он, и что-то в его голосе не так.

– Э-э… будет. Я просто еще не подписала.

Я направляюсь к двери, но он заходит внутрь, загораживая мне путь. На нем все еще трусико-уничтожитель. Его плечи выглядят потрясающе. Мне хочется укусить их.

– Ты подписала открытки всем кроме меня, Тейлор? Я недостаточно хорош, чтобы получить открытку от тебя?

Его лицо мрачное и слегка покрыто капельками пота.

– Холт? С тобой все нормально?

– Милый халатик, – замечает он, глазея на мою грудь. Он дотрагивается до пояса на моей талии. – Под ним что-нибудь есть?

– Только мое изысканное, ультрамодное бежевое трико, – говорю я, отстраняя его руку. – Не подглядывай. Ты уже все видел.

– Слишком много раз.

– Все не так плохо, да?

Он снова хватается за пояс.

– Ни в том случае, если ты хочешь, чтобы я продолжал игнорировать тебя и твое восхитительное тело. – Он пропускает шелковистую ткань меж своих пальцев. – Я старался так сильно вести себя хорошо и уважительно. Гораздо легче было б не быть таким.

Энергия, что отсутствовала между нами всю неделю, вернулась под высоким напряжением. Чрезвычайно притягательная.

У меня перехватывает дыхание.

– Это ты установил границы. Я хочу в точности того же, что и ты.

Он выдыхает, и оборачивая шелковый пояс вокруг своего запястья, придвигается ближе.

– Тебе запрещено говорить такие вещи.

Его голос напряжен. Руки дрожат. Маленькие капельки пота, выступившие на его лбу, распространились ниже и теперь поблескивают на его шее и плечах.

– Серьезно, ты в порядке? – спрашиваю я, когда он сглатывает и морщится.

Я едва ли успеваю договорить, когда он хватается за живот, потом отшатывается назад и валится на диван.

– Черт.

– Холт?

После нескольких глубоких вдохов, он откидывает голову назад и закрывает глаза.

– Это просто нервы, ясно? Нервы серьезно шалят.

– Из-за шоу?

– Да, в том числе.

Он медленно и спокойно выдыхает.

– Мое волнение отражается на состоянии моего желудка. У меня начинаются спазмы и тошнота. Я такой слабак.

– Вовсе нет, – говорю я. – Я понимаю, что ты чувствуешь.

Он потирает лицо.

– Если только у тебя есть отец, который собирается прийти на твой спектакль, только чтобы сказать, что ты попусту растрачиваешь свою жизнь кривляясь на сцене, так что нет… тебе этого не понять.

– Твой отец не одобряет твой выбор профессии?

– Это еще огромное преуменьшение.

– Ох.

Он опускает голову и впивается пальцами в волосы.

– Это неважно. Я, в любом случае, облажаюсь сегодня и он оттянется по полной, когда скажет: «Я же тебе говорил».

– Ты не облажаешься, – говорю я.

– Мы были просто ужасны всю неделю. Ты знаешь это не хуже меня.

– Не ужасны, а… немного не в себе. – Он стреляет в меня взглядом. – Ладно, мы были отвратительны. Но только потому, что мы так сильно пытаемся отрицать наше влечение, что это влияет на нашу игру. Нельзя закрываться в себе и хотеть, чтобы наши герои выглядели так, словно не могут жить друг без друга. Это невозможно.

– И что ты предлагаешь? – спрашивает он. – Повалить тебя на этот жуткий диван, чтобы мы смогли правдоподобно сыграть влюбленных?