Текст книги "Плохой Ромео (ЛП)"
Автор книги: Лиса Рэйвен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)
–Э-э… спасибо, – говорит он со смущенной улыбкой. – Рад, что вам не хочется меня бить. Было б круто, если бы вы еще убедили Тейлор не делать это.
Марко поворачивается ко мне и приподнимает брови.
– Вы бьете своего партнера, мисс Тейлор?
Пожимаю плечами.
– Только когда он заслуживает.
Марко смеется и хлопает в ладоши.
– О, между вами весьма интересная химия, не так ли? Работать с ними, должно быть, одно удовольствие, Эрика.
Эрика качает головой и улыбается.
– Это еще мягко сказано. Скучать определенно не приходилось и, тем не менее, результат говорит за себя.
Эрика гордо улыбается нам. Такое ощущение, будто моя грудь сейчас взорвется от счастья.
Марко указывает на нас с Холтом.
– Да, должен сказать, вы двое на сцене – редкий и особый феномен. Это сразу бросается в глаза. Я не становился свидетелем химии подобной по силе этой с тех пор, как видел, как Лайза Минелли30 накачалась тройным скотчем на премьере «Мальчика из страны Оз». Я предсказываю большое будущее вам обоим. Особенно, если вы продолжите работать вместе. И, конечно, я бы сам с удовольствием поработал бы с вами однажды.
Мы с Холтом осторожно переглядываемся. Я не могу поверить в то, что слышу. Судя по выражению его лица, он тоже.
– Ну что ж, вам двоим лучше пойти переодеться, – говорит Эрика, беря Марко под руку. – Уверена, у вас намечена вечеринка, и вы, безусловно, заслужили немного отдыха.
Мы с Холтом прощаемся и направляемся в наши гримерные. Он держится сбоку от меня, пока мы поднимаемся по лестнице, прикасаясь рукой к моей спине. Никто из нас не нарушает молчания, но мне видно, что его голова идет кругом не меньше моей.
– Это был режиссер с Бродвея, – благоговейно говорит он.
– Ага.
– Он похвалил наши выступления.
– Да.
– И намекнул, что не прочь поработать с нами. С тобой и мной. В бродвейской постановке.
– Значит, эта часть мне не привиделась?
– Нет.
– Ого.
– Да. Ого.
Когда мы доходим до его гримерной, он берет меня за руку и заводит внутрь. В комнате оказывается пусто, и он закрывает за нами дверь. Потом поворачивается ко мне, выражение его лица напряженное, когда он подается вперед, заставляя меня прижаться спиной к двери.
– Извини, – говорит он, наклоняясь ко мне, – но то, что сейчас случилось официально сорвало мне крышу. Мне нужно это.
Он прижимается ко мне и целует. Поцелуй долгий, медленный и глубокий, и хоть на сцене мы сегодня целовались много раз, этот поцелуй другой. И пусть на нас все еще надеты сценические костюмы, происходящее не имеет ничего общего с нашими героями.
Когда он отстраняется, его дыхание быстрое, лицо красное, а глаза блестят от желания.
– Пошли, встретишься с моими родителями.
Я не могу поверить своим ушам.
– Э-э… ладно.
– Ты как будто мой талисман удачи. Может, если ты будешь рядом, то разговор с моим стариком пройдет более сносно.
Я улыбаюсь.
– Не хочется пугать тебя, но ты только что сказал мне приятные слова. Намеренно.
– Да, – говорит он и морщит лоб. – Странные ощущения.
– Ну и звучит тоже странно.
– Но приятно?
Я становлюсь на цыпочки и нежно целую его. Он напрягается, но позволяет мне и даже целует в ответ.
Я отстраняюсь и вздыхаю.
– Очень приятно. Спасибо.
Он обхватывает меня руками и нежно проводит носом вдоль моей шеи.
Меня пробирает дрожь, когда он, прикасаясь губами к моему горлу, шепчет:
– Всегда пожалуйста.
Десять минут и еще один умопомрачительный поцелуй спустя, мы появляемся на сцене, переодетые к вечеринке. Элисса уже там, дожидается нас.
При виде нас она застывает как вкопанная, ее взгляд метается между мной и Холтом.
– О, боже. Вы только что занимались сексом?
– Господи, Элисса, нет, – говорит Холт, хмуро глядя на сестру.
– Ну, выглядите вы именно так. – Элисса вытирает помаду с шеи Холта и приглаживает мои волосы. – Теперь пошевеливайтесь. Вы самые последние. Мама с папой подумают, что мы забыли о них.
– Не хотелось бы, – бубнит Холт, когда мы направляемся к двери.
Мы проталкиваемся в фойе забитое друзьями, членами семей и одногруппниками. У меня вновь щемит в сердце из-за того, что моих родителей здесь нет.
Раздается негромкий ропот и редкие аплодисменты, когда заходим мы с Холтом. Люди делают нам комплименты, когда мы проходим мимо. Холт воспринимает все со спокойствием, но у него больше опыта в подобных делах. Я же выражаю признательность стольким людям, скольким это возможно, и стараюсь улыбаться.
Мы пробираемся через толпу до тех пор, пока Элисса с криком: «Мама! Папа!» не устремляется к привлекательной паре средних лет. Ростом мужчина почти такой же высокий, как и Холт, но волосы у него светло-каштановые. Дама же рядом – невысокая, как и Элисса, и цвет волос почти такой же светлый. Мне отчетливо видны черты Элиссы в ее маме, но черты Итана я не могу разглядеть ни в одном из родителей.
Элисса сначала обнимает свою маму, потом отец притягивает ее в крепкие объятия. Итан наклоняется и целует свою маму. Он поглядывает на отца и нервно переминается с ноги на ногу. Проходит несколько неловких секунд, прежде чем отец протягивает руку и Итан пожимает ее.
Элисса выводит меня вперед.
– Мам, пап, это Кэсси Тейлор, наша потрясающая Джульетта. Кэсси, это наши родители, Чарльз и Мэгги Холт.
– Мистер и миссис Холт, – говорю я, нервно обмениваясь с ними рукопожатиями. – Очень приятно с вами познакомиться.
Хотьбыявампонравилась, Хотьбыявампонравилась, Хотьбыявампонравилась.
– Кэсси, из тебя вышла изумительная Джульетта, – говорит Мэгги, улыбаясь. – Намного лучше, чем та девушка, которая играла ее на шекспировском фестивале. Как ее звали, Итан?
– Э-э… Оливия, – отвечает он со смущенным видом.
Ох. Теперь ее подкол по поводу того, что я его новая Джульетта обретает смысл.
– Да точно, Оливия, – говорит Мэгги. – Славная девушка, но ее выступление не идет ни в какое сравнение с тем, что показала сегодня ты. Но ничего удивительного, ведь ты играла в паре с моим замечательным сыном.
Она притягивает к себе Холта и целует в щеку. Он краснеет. Сильно.
– Ну, Итан значительно упростил весь процесс, – говорю я, стреляя в него выразительным взглядом.
Холт наклоняется и шепчет: «Врунишка», и я тут же прыскаю.
– Мне понравился Итан в роли Меркуцио, – говорит Мэгги. – Но это? О… это было нечто особенное. Между вами такая химия.
Я ловлю Мэгги на том, как она награждает Холта многозначительным взглядом.
Холт вздыхает и качает головой, у меня создается ощущение, что он привык к издевкам своей матери. Это вызывает у меня улыбку.
– Кэсси, – шепчет его отец, наклоняясь вперед. – Полагаю, моя жена и дочь намекают на то, что Итан должен пригласить тебя на свидание.
– Господи! – восклицает Холт, проводя рукой по волосам. – Может вся моя семья просто замолчать, пожалуйста?
Все ненадолго умолкают, потом Чарльз шепчет еще тише:
– Я тоже думаю, что он должен встречаться с тобой. Ты кажешься милой, и прошло немало времени с тех пор, как он знакомил нас с кем-то из своих многочисленных…
– Пап! – твердо произносит Холт, досада и смущение прокрадываются в его голос. – Замолчи. Пожалуйста.
Чарльз смеется и примирительно поднимает руки. Мне интересно, почему Холт не ладит с этим мужчиной. Пока что он показал себя довольно клевым.
Элисса поворачивается к своему отцу.
– Ну, пап, тебе понравился спектакль?
Чарльз потирает шею, скользя взглядом в сторону сына.
– Ну, Шекспир – это не совсем мое, но… думаю, сыграно было отлично. Все, казалось бы, знали свое дело. И Кэсси, я солидарен со своей женой. Ты была очень хороша.
Он натянуто улыбается Итану, потом поворачивается и заключает Элиссу в объятия.
– И, конечно же, – шепчет он и затем целует ее в щеку. – освещение было на высоте.
Я чувствую, как Холт напрягается сбоку от меня, и когда я поворачиваюсь, вижу, что его челюсти плотно сжаты. По всей видимости, я не единственная, кто находит странным, что его отец не сказал ни единого доброго слова о его выступлении.
Этот мужчина глухой, немой или же слепой? Неужели он не видел то, что видели все остальные?
– Итан же тоже был превосходен, да? – настаивает Элисса, а ее брат выдыхает и засовывает руки в карманы. – Это разве не лучший спектакль с его участием, который тебе доводилось видеть?
Мистер Холт выдыхает.
– Элисса, твой брат всегда очень компетентен относительно своей игры. Он не нуждается в моем одобрении.
Итан издает короткий смешок.
– Тем лучше.
Компетентен? Что за черт? Его игра была грандиозна.
– Но пап, – говорит Элисса, держа его за руку, – ты можешь, по крайней мере, оценить сегодняшнее выступление Итана и Кэсси, как достойное восхищения? Я хочу сказать, ты же не видишь столь блистательные спектакли каждый день.
Мистер Холт снисходительно смотрит на нее.
– Милая, я признаю, что актерство требует определенной самоотдачи, но я бы не назвал это достойным восхищения. Лечение рака? Вот это достойно восхищения.
– Начинается, – бормочет Холт.
– Лечение переломов костей? Это достойно восхищения. Спасение жизней изо дня в день? Это достойно восхищения. Актеры могут думать, что то, чем они занимаются – важно, но серьезно, что бы изменилось, если бы у мира их не было? Никаких тебе бульварных журнальчиков и переполненных реабилитационных центров? Невелика потеря, скажу я вам.
Холт сердито хмурится, а его мама дотрагивается до руки мужа.
– Чарльз, пожалуйста.
– Все в порядке, мам, – говорит Холт. – Мне параллельно, что он думает.
– Итан, – говорит она увещевательным тоном.
– Ты думаешь, актеры не важны? – продолжает он. – А что насчет художников, пап? Музыкантов? Может просто свалишь нас всех в одну бесполезную кучу, а? Ты правда хочешь жить в бесцветном мире? Без музыки? Без развлечений? Ты осознаешь, что человеческая раса будет уничтожена, если это случится? У каждой культуры на земле есть свой вид искусства. У каждой. Без этого люди были бы кучкой примитивных психов, чьими единственными потребностями были – питание, спаривание и убийство. Но да черт с ним, искусство же не важно, да?
Мистер Холт сурово смотрит на сына, и у меня складывается ощущение, что он сдерживается только из-за моего присутствия.
– Ну как всегда, сын, – говорит Чарльз, – ты меня неправильно понял. Я просто сравниваю актерское мастерство с другими важнейшими ролями внутри нашего общества. Думаю, несправедливо причислять актеров к той же категории, что и врачей, например.
– Ладно, вы двое, – предупреждает Мэгги. – Довольно.
Мистер Холт игнорирует ее.
– Итан, с твоим интеллектом у тебя есть возможность добиться чего-то поистине великого в жизни. Но вместо этого ты решил заниматься тем, что имеет мизерные шансы стать чем-то большим, чем легкомысленное увлечение. Я просто не понимаю, как можно не иметь амбиций…
– У меня есть амбиции, – огрызается Холт. – Я работал как проклятый три года, чтобы поступить сюда. Возвращался снова и снова, даже когда они продолжали отказывать мне, потому что я хочу отдавать всего себя любимому делу. Это амбиции, папа. Они просто отличаются от твоих. Какое преступление, да? О, и спасибо, что обливаешь грязью мой выбор профессии. И Кэсси заодно тоже. Так держать, ты пренебрежительный придурок.
Прежде чем его мама успевает его вновь пристыдить, он поворачивается к ней.
– Извини, мам. Я не могу иметь с ним дело сегодня. Поговорим позже.
Он грубо проталкивается сквозь толпу, а мы все в неловком молчании наблюдаем за ним. Мое лицо пылает от гнева и смущения. Как смеет Мистер Холт так разговаривать с сыном?
Чарльз опускает голову, а его жена шепчет:
– Когда ты уже прекратишь? Это путь, который он избрал. Прими это.
Он смотрит на меня и морщится.
– Мне жаль, что тебе пришлось увидеть это, Кэсси. Я просто…. – Он качает головой. – За последние несколько лет мы с Итаном совершенно разошлись во взглядах. Трудно наблюдать за тем, как твой гениальный сын посвящает себя карьере столь…
– Легкомысленной? – язвительно подсказываю я.
Он кидает на меня виноватый взгляд.
– Я хотел сказать, что его выбор отличается от того, что я ожидал. Думаю, каждый родитель хочет, чтобы его ребенок изменил мир. Я ничем не отличаюсь. И вовсе не хотел принизить ваш выбор профессии.
– Но если ваш ребенок открывает для себя что-то, чем он искренне увлечен, – возражаю я, – кто вы такой, чтобы говорить ему, что он не прав?
С секунду он вглядывается в мое лицо.
– Значит, твои родители рады, что ты выбрала актерство в качестве своей карьеры?
Я оторопело замираю.
– Ну, не то чтобы рады, но я ручаюсь, что будь они сегодня здесь, то сказали бы мне о том, как я была хороша и гордились бы мной. Это я знаю наверняка.
Я осторожно наблюдаю за выражением лица мистера Холта, прекрасно осознавая, что только что оскорбила его, но сердитым он не кажется. Напротив, вид у него грустный.
– Думаю, я желал для Итана другой жизни. С восьми лет он то и дело говорил, что хочет быть врачом. Затем в выпускном году старшей школы кто-то убедил его присоединиться к театральному кружку, и вдруг медицина уступила место пьесам и студенческим фильмам. Признаться, я надеялся, что он перерастет это.
– Дело в том, мистер Холт, – говорю я, – что люди никогда не перерастают свои увлечения.
С одной стороны, я могу понять почему Холт так враждебно настроен по отношению к своему отцу. Но с другой, я знаю, что родителям сложно дается забыть о своих ожиданиях и доверить детям найти свой путь самим, неважно как сильно они их любят.
– Тебе стоит пойти за ним, – говорит Элисса, указывая на дверь. – Он не будет разговаривать ни с кем из нас в таком состоянии, но тебе может повезти.
– Ну, было очень приятно познакомиться, – говорю я, и спешу вслед за Итаном.
Я проталкиваюсь через дверной проем и бегу так быстро, как только позволяют мне туфли, постукивая каблуками по брусчатке. Я облегченно вздыхаю, когда вижу знакомую фигуру, идущую к Центральному корпусу.
– Итан! Подожди!
Он поворачивается и смотрит на меня, и на мгновение он позволяет мне увидеть, как сильно устал. Как измотан тем, что бы там его ни заставляло вести себя так.
– Ублюдок, – говорит он, засовывая руки в карманы. – Это было так сложно сказать, да? Так сложно раз в жизни похлопать меня по спине и сказать: «Отлично сработано, сынок, я горжусь тобой». Придурок.
Я притрагиваюсь к его плечу.
– Мне жаль.
– Этот театр был полон людей, которые считали, что я был хорош. Которым я, черт возьми, понравился. Совершенно незнакомые люди верят в меня больше, чем мой так называемый отец.
– Дело не в том, что он не верит в тебя, он просто…
Слова застревают в моем горле, когда я вижу выражение его лица.
– Ты серьезно защищаешь его?
– Нет, мне просто кажется, что… боже, он же отец. Неустойчивость в профессии актера страшит тех, кто не понимает, что это то, чем нам по душе заниматься, пусть и платят гроши.
Мгновение он пристально смотрит на меня, затем опускает голову и засовывает руки в карманы.
– Он не сказал ни единого доброго слова о моем выступлении, Кэсси, – говорит он, понижая голос до шепота. – Ни. Единого. Гребаного. Слова. Он похвалил Элиссу, и даже тебя. А что я? Я выслушал лекцию о том, как впустую растрачиваю жизнь.
Боль в его голосе заставляет мое горло сжаться. Я беру его за руку и на этот раз, он не пытается вырваться.
– Знаешь, когда в последний раз он сказал, что любит меня? – говорит он, глядя на тротуар. – Седьмого сентября, два года назад. Я хорошо это запомнил, потому что такое случается нечасто. Он был пьян. Приятно знать, что ему нужно напиться в хлам, чтобы сказать сыну о своих чувствах.
– Итан…
Я делаю шаг вперед и пытаюсь обнять его, но он вздыхает и пятится назад.
– Мне пора.
– Что? Куда?
– Мне нужно ненадолго убраться отсюда. – Он начинает отходить в сторону.
– Итан, стой.
Он останавливается, но не поворачивается.
Я обхожу его и кладу руки ему на грудь. Он поднимает на меня взгляд, но в его глазах стоит холод.
– Не делай этого, – говорю я. – Просто… не делай.
– Чего?
– Не замыкайся в себе.
Он смотрит на меня, и на секунду мне кажется, что он собирается проявить свою обычную манеру поведения – отмахнуться и начать все отрицать, но вместо этого в его глазах мелькает усталость, которую я заметила мгновением раньше.
Он вздыхает.
– Тейлор, ты не понимаешь. То как я… – Он качает головой. – Я не нарочно замыкаюсь в себе. Так получается.
– Ну так не допускай этого, – говорю я, поглаживая его грудь и чувствуя, как его мышцы понемногу расслабляются. – Ты не думал, что можешь извлечь пользу с человека, который готов поддержать тебя? Готов выслушать?
– Тебе бы лучше не быть этим человеком.
Я досадно вздыхаю.
– Проклятье, Итан, можешь ты уже просто поверить, что нравишься мне? Что можешь положиться на меня. Я могу поддержать тебя или еще как-то помочь. Но ты должен позволить мне.
Он ничего не отвечает. Просто смотрит на меня так, будто я только что потребовала его спрыгнуть с самолета без парашюта.
– Пожалуйста, не бойся, – говорю я.
– Я не боюсь, – отвечает он, но его тело неподвижно и напряженно.
– Ты такой обманщик.
– Слушай, – говорит он, – нуждаться в ком-то… быть нужным кому-то… всё это всегда приводит только к разочарованию.
– Не всегда.
– Но в основном.
Я поглаживаю хмурые линии на его лице, и оно смягчается, но лишь на самую малость.
– Мне просто нужно время, чтобы остыть, – говорит он. – Увидимся на вечеринке.
Он обходит меня и уходит.
А я только было подумала, что у нас прогресс в отношениях.
13
БЕЗРАЗЛИЧИЕ
Наши дни
Нью-Йорк
Боже мой. Он в моей квартире. В буквальном смысле. Более того, он расхаживает по ней, рассматривая мои вещи.
Его присутствие в моем некогда «свободном от Холта» святилище заставляет мою кожу покалывать от жара.
Это то самое место, где мы с Тристаном разговаривали о нем. Где я изливала накопившееся ожесточение в своем дневнике вечера напролет. Куда приводила бесчисленное множество мужчин, у которых всегда оказывалось его лицо. Его руки. Его тело.
И вот сейчас он здесь. Снимает куртку и кладет ее на диван. Поворачивается и смотрит на меня с едва заметной, нервной улыбкой. Показывает, что не имеет значения, скольких мужчин я привела сюда, он единственный, кто не кажется посторонним.
Проклятье!
Как это произошло? Почему я допустила это?
Сегодняшняя репетиция была просто цирком. Итан без труда играл свою роль, пока я все также косячила на простейших репликах. Когда же после репетиции Марко пригласил нас пропустить по стаканчику, от моего внимания не ускользнуло, что прежде чем оставить нас наедине, он выпил только половину своего коктейля. Тонкий намек.
С таким же успехом он мог бы нанять самолет и вывести в небе слова: «Уладь свои проблемы с Холтом и прекрати губить мой спектакль».
Пусть я и отклонила предложение о замене Холта, мне по-прежнему нелегко проявлять полную откровенность. Поэтому я дала себе слово сделать над собой усилие, оставаясь с ним в баре.
Когда Холт предложил проводить меня домой, я решила, что это может помочь нам сблизиться.
Моя ошибка заключалась в том, что я позволила ему проводить меня до самой квартиры. Он чуть шею себе не вывихнул, пытаясь заглянуть внутрь, когда я открыла дверь, и когда он напрямую попросился войти, я была не в силах отказать.
И вот, теперь мы здесь – он расхаживает по моей гостиной, а я наблюдаю за ним, как за экспонатом в зоопарке.
Он изучает мою коллекцию книг и улыбается, когда его пальцы касаются моего потрепанного экземпляра «Изгоев».
– Я давно ее не перечитывал, – говорит он, вытаскивая книгу и принимаясь ее листать. – Мне ее не хватало.
– Я думала, ты перечитываешь ее каждый год.
Он улыбается мне и потом ставит книгу обратно.
– Ага… ну… я подарил свой экземпляр одной цыпочке. Никак не куплю себе новый.
В тот день, когда он подарил мне эту книгу, он был так горд. Незабываемый подарок на день рождения от идеального бойфренда.
Жаль, что парень, который подарил мне ее, вовсе не существовал.
Я слышу, как щелкает замок входной двери, и звучный голос Тристана разносится по всему коридору.
– Кэсс? Ты дома? Мы идем гулять сегодня и ответ «нет» не принимается. Надевай свое сексуальное черное платье с открытой спиной. Я хочу покрасоваться тобой.
В коридоре хлопает дверка шкафа, когда он убирает туда свой коврик для йоги, а выражение лица Холта тем временем кричит: «Ты не говорила, что живешь с кем-то. Особенно с мужчиной».
Тристан заходит в комнату и застывает при виде Холта. Двое мужчин оценивают друг друга точно собаки на улице.
– Привет, – холодно произносит Тристан и бросает на меня мрачный взгляд. Я пожимаю плечами, он же принимается исподлобья разглядывать Холта. – Судя по фоткам, которые показала мне Кэсси прямо перед тем, как сжечь их, полагаю, ты – Итан Холт.
Холт щетинится, но в следующую секунду с грацией невиданной мной прежде, напускает на лицо спокойствие и протягивает руку.
– Верно. А ты?
Я закатываю глаза, когда Тристан делает шаг вперед и становится лицом к лицу с Итаном. Он только на дюйм выше, но черная майка, которую он всегда одевает на занятия по йоге, демонстрирует его нелепо накаченное тело.
Он игнорирует протянутую руку Холта, и отвечает:
– Я – Тристан Такеи. Я живу здесь. С ней.
– Я вижу, – говорит Холт и опускает руку. – Приятно познакомиться, Тристан. Кэсси не говорила, что живет с кем-то.
– Наверно, она подумала, что это не твоего ума дело.
Тестостерон плотным слоем пропитывает воздух, но прежде чем я успеваю объясниться, что вовсе не живу с любовником, Тристан хватает меня за руку и шипит:
– Кэсси? Мне надо поговорить с тобой на кухне. – Он тащит меня прочь из комнаты.
Когда мы заходим в кухню, он поворачивается ко мне, на его лице читается ярость.
– Что ты, черт побери, вытворяешь?
– Трис, успокойся.
– Я спокоен.
– Нет, не спокоен. Твои чакры кружатся в воздухе как фейерверк.
– Ты не веришь в чакры.
– Да, но, если бы я верила, то именно это они бы и делали. Остынь.
Несколько секунд он свирепо смотрит на меня, после чего закрывает глаза и делает глубокий вдох. Потом медленно выдыхает и снова вдыхает.
– Хорошо. Я спокоен… вроде бы. Теперь, ответь на вопрос.
– Я ничего такого не делаю. Мы просто тусуемся вместе.
– Тусоваться можно и не приводя его сюда. Тебе и самой отлично известно, что если ты приводишь мужчин домой, то только по одной причине, и если ты задумала снова прыгнуть к нему в постель…
– Не задумала! И в мыслях нет. Я немного перебрала, и он проводил меня домой.
– Ты выпила и впустила его сюда?! Во имя Кришны! Удивительно, что я не застал, как ты танцуешь ему чертов приватный танец! Ты прекрасно знаешь, что стоит тебе в пьяном виде оказаться в пределах двадцати футов от привлекательного мужчины, то он раздет догола и трахнут в рекордно быстрое время! Не говоря уже о твоем красавчике бывшем, которого ты так и не забыла!
– Проклятье, Трис, не мог бы ты, пожалуйста, говорить потише?!
Он снова выдыхает. Ничто не нарушает его душевное равновесие быстрее, чем перспектива того, что я возьмусь за старое.
Я трогаю его за руку.
– Ты действительно считаешь, что пара недель порядочного поведения с его стороны убедят меня, что он больше не является эмоционально нестабильным засранцем? Даже я не так наивна.
– Я и не говорю, что ты наивна, но этот мужчина – твоя ахиллесова пята. Если он попросит тебя переспать с ним сейчас, ты сможешь сказать «нет»?
Все мое тело вспыхивает.
– Тристан, боже… это не то, что он хочет.
– Ерунда. Я вижу, как он смотрит на тебя. Скажи ты ему лишь слово, этот парень тут же оттрахал бы тебя.
Я пропускаю пальцы сквозь волосы.
– Трис…
Он вздыхает и кладет руки мне на плечи.
– Послушай, милая, я знаю, что во всей этой истории достаточно сложно сориентироваться, но ты должна помнить все, о чем мы говорили. Границы. Уважение. Честность. Эмоциональная зрелость.
– Это относится к нему или ко мне?
– К обоим. Не будьте ослеплены гормонами. Я не смогу наблюдать, как ты снова проходишь через все эти сердечные страдания.
Он заключает меня в объятия и вздыхает.
– Спасибо, Трис.
– Пустяки. – Он отстраняется. – Но я должен еще кое-что сделать, прежде чем оставлю вас двоих наедине. Тебе, наверно, захочется отвернуться, потому что это будет неловко.
Прежде чем я успеваю его остановить, он обходит меня и идет обратно в гостиную. Холт сидит на краю дивана, но при виде Тристана встает.
– Ладно, ты, – говорит Тристан, тыкая пальцем Холту в лицо. – Я скажу это один раз, так что слушай. Я провожу большую часть бодрствования в поисках спокойствия в этом мире и стараюсь быть одним целым со своим душевным равновесием, но я люблю эту женщину больше, чем любого другого на этой планете, и если ты причинишь ей боль, – каким бы то ни было образом, – то клянусь могущественным и всесильным Буддой, я без колебаний убью тебя. Ты меня понял?
Холт бросает на меня быстрый взгляд и затем кивает. К своему удивлению я вижу, что его лицо выражает не страх, а стальную решимость.
– Да, я понимаю тебя, Тристан. Но чтоб ты знал, причинить ей боль – последнее, что у меня на уме. Знаю, я был идиотом в прошлом и теперь должен многое исправить, но я намерен довести все до конца. Чем бы это ни было. Так что тебе лучше привыкнуть к моему присутствию, потому что в этот раз я никуда не уйду. Понятно?
Какое-то мгновение Тристан пристально смотрит на него, затем расслабляется, и на его лице отражается изумление.
– Ну… тогда хорошо. У тебя милое личико. Если будешь обращаться с ней должным образом, мне не придется портить его.
Я сдерживаю улыбку, потому что за годы нашего знакомства, мне доводилось лишь раз видеть, как Тристан превращается в такого альфа-самца, и это было, когда парень, с которым он встречался, назвал Ганди «показушным и лицемерным слабаком». Тристану потребовалось много времени, чтобы вновь обрести душевное равновесие после того, как он врезал парню.
Он одаривает Холта последним запугивающим взглядом, потом хлопает руками и говорит:
– Ладно, мне нужно принять душ. Ведите себя разумно в мое отсутствие.
Трис удаляется, оставляя меня и Холта неловко глазеть друг на друга.
– Что ж… м-да. Это Тристан, – говорю я. – Он живет здесь и, очевидно, угрожает моим бывшим парням. Не хочешь вина?
– Черт, хочу, – говорит Холт, и следует за мной в кухню.
Я хватаю бутылку красного вина и наполняю два бокала вплоть до краев. Протягиваю ему один и делаю солидный глоток из своего, после чего прислоняюсь к стойке.
– Я так понимаю, Тристан кто-то вроде твоего защитника, – говорит Холт.
– О, тебя это напрягло?
– Да, немного. Нечасто мне угрожает устрашающий, высокий, супернакаченный японец. Не сказал бы, что мне понравилось.
– Он только наполовину японец. И он обычно не такой, но думаю, вид Антихриста в его доме толкнул его к самому краю.
Он смеется и потирает шею.
– Ну, я больше известен как Дьявол в наши дни, но если ты хочешь так официально…
– Я могу звать тебя Люци?
– Это как?
– Сокращенное от Люцифера.
– Ох, конечно, но только когда мы одни. Я не могу позволить тебе называть меня так перед моими злобными приспешниками. Они могут высмеять меня и… ну… это… просто ранит мои чувства.
Мы идем обратно в гостиную и садимся на диван.
– Так, вы с Тристаном. Вы … – Он бледнеет, когда говорит слово: – вместе?
Меня почти прорывает на смех.
– Нет.
– А были когда-нибудь? – Он не сводит с меня напряженного взгляда, пока ждет ответ.
– Нет. У меня нет… э-э… необходимого приспособления, чтобы удовлетворить Тристана.
Несколько секунд он смотрит на меня пустым взглядом, пока мои слова просачиваются в его затуманенный вином мозг. Потом момент просветления озаряет его глаза.
– Ох! Ну, слава богу. Мое артериальное давление только что снизилось на двадцать делений.
Я смеюсь и отпиваю глоток вина, но, когда снова поворачиваюсь, встречаюсь с его пристальным взглядом.
– Знаешь, я видел ваши совместные снимки.
– Когда?
– Когда был в Европе. Первые несколько месяцев после отъезда, моим ночным ритуалом было напиться в стельку и гуглить тебя. Поиск выдавал твои совместные фотки с Тристаном, когда ты еще работала во внебродвейской постановке. Когда я увидел их… я… черт, Кэсси, это опустошило меня. Я подумал, что он твой парень. Что ты двигаешься дальше, в то время как я не могу перестать тосковать по тебе.
Перед моим мысленным взором появляется картина того, как он, сидя перед компьютером с бутылкой в руке, смотрит на меня с Тристаном и проклинает за то, что я не кажусь несчастной. Но я была несчастна, хоть и улыбалась на фотографиях.
– Ну, ты всегда недооценивал мои чувства, – говорю я, после чего отворачиваюсь и принимаюсь вертеть бокал в руке. – Это было одной из наших основных проблем.
– Знаю, это прозвучит как отговорка, но… я просто не понимал, как ты могла любить меня так же сильно, как я тебя. Это просто казалось невозможным.
Мгновение я не могу поверить в услышанное. Ему всегда было непросто говорить слово на «Л». Это было единственное, что придавало нашим отношениям реальность.
Когда я перевожу на него взгляд, то вижу, что он выглядит как арахнофоб, который только что прошел через полную комнату пауков.
– Впечатлена? – спрашивает он. – Только взгляни, я сказал слово на «Л» и даже не заикнулся.
– Похоже на чудо, но даже еще более редкое явление.
Теперь его очередь смотреть на свое вино.
– Мне потребовалось целых три года, чтобы осознать, что умалчивание о своих чувствах, не помогло мне отрицать их. Любил я тебя или нет, это не зависело от слов. Это был просто факт. Сам собой разумеющийся. Ты удивишься, как часто я говорю это сейчас.
Я снова прикладываюсь к бокалу вина, потому что его лицо настолько переполнено эмоциями, что я не могу смотреть на него.
– Музычку? – предлагаю я, и направляюсь к своему айподу.
Несколько мгновений я бездумно прокручиваю плейлисты, но потом он говорит:
– Помочь? Потому что, если ты поставишь кантри, я буду вынужден издеваться над тобой.
– Ты никогда мне этого не забудешь, да?
– Что? Как ты один раз потратила целую тучу денег на альбом «Dixie Chicks»? Не-а. Как уж такое забыть.
– Эй, в том альбоме было несколько хороших песен.
– Кэсси, в том альбоме были гребаные тирольские песни. И у меня нет сомнений, что именно этот альбом и грохнул стерео в моей старой машине.
Я смеюсь.
– Ты каждый день включал AC/DC на полную громкость. Динамики искорёжились. Ты не можешь винить две минуты тирольского пения.
Он подходит и забирает у меня айпод.
– От этих двух минут у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. Я могу только догадываться, как это подействовало на мое бедное стерео. А сейчас, в сторонку, женщина. Позволь мне найти идеальную музыку для нас.
Я качаю головой и сажусь. Не устаю поражаться, как сюрреалистично его нахождение в моей квартире. Еще только полгода назад, это было бы немыслимо. А сейчас он с таким усердием пытается показать, что созрел и вырос. Если бы только я могла сказать то же самое о себе. Даже сейчас, я чувствую, как гнев кипит внутри меня, в ожидании лишь одного его неверного шага, чтобы взорваться.
