Текст книги "Дизайн мечты"
Автор книги: Линн Мессина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
Таллулаленд
Глава 1
На четвертую неделю моей работы в «Старке» туда наведался отец. Мы не общались со дня его свадьбы, но я не удивилась, увидев, как в магазин неторопливо заходит папа в строгом темно-сером костюме. Один из его помощников побывал здесь три дня назад и проявил чудеса выдержки, не подав виду, что узнал меня, когда я помогала выбирать хрустальные бокалы «Баккара» (месяц назад на свадьбе своего босса он слушал мой запинающийся гост).
– Доброе утро, мистер Уэст! – воскликнул Джеффри, один из семи штатных продавцов, подобострастный коротышка, чьи ежедневные продажи составляли много тысяч долларов. Воскуряемый Джеффри тонкий фимиам действовал на директоров музеев и владельцев галерей не хуже гипноза, и они возвращались к Джеффри вновь и вновь за очередной порцией нематериального тоника. А этот лис-коротышка водил их по магазину, льстиво извиваясь в манере умоляю-мистер-Десмонд-только-один-автограф, и разнеженные клиенты покупали диваны ценой в пять тысяч и шестидесятидолларовых кожаных свиней, плотно набитых ватой, с разрезом, зашитым толстым черным шнуром. Джеффри можно было бы сравнить с волшебным зеркалом, в котором вы выглядите на десять лет моложе и на десяток фунтов стройнее.
С другого конца зала я наблюдала, как Джеффри быстро шагает к моему отцу, заранее вытянув руку для приветствия. К корифеям он всегда бежал вприпрыжку. Подозреваю, что вместо сердца у Джеффа спутниковая глобальная локационная система с запрограммированными координатами всех знаменитостей Земли.
– Какая радость! Я ваш горячий поклонник, мистер Уэст, – начал Джефф, и звезды, обитающие в его глазах, замерцали.
Папа ожидал обычного рукопожатия, но это оказался лишь первый этап знаменитого приветствия Джеффри Клинджера. Положив левую руку отцу на плечо, Джефф восторженно хлопнул его по спине, словно их сыновья только что получили summa cum laude [14]14
Диплом с отличием.
[Закрыть]Йельского университета. Папе еще повезло, что он не президент Музея современного искусства. Энсу традиционно достаются бурные объятия.
Завершив приветственный ритуал обильным и фальшивым самоумалением, Джеффри выполнил наконец соскок со снаряда с полуповоротом, резко опустив руки, отодвинувшись и приняв смиренную позу под названием «чернь-да-не-посягнет-на-одетых-в-пурпур».
– Умоляю простить меня, мистер Уэст. Я нечаянно позволил себе фамильярность, не в силах поверить, что воочию узрел создателя стула «Петергоф». Изумительно величественное творе… Но разумеется, вы пришли не затем, чтобы на вас глазели продавцы, – спохватился Джеффри, якобы вспомнив о приличных манерах. Снова игра: Джеффри никогда ничего не забывает. – Вы зашли повидать дочь! Позвольте заметить, работать с Лу – сплошное удовольствие. Она великолепная продавщица и превосходит по продажам практически любого из наших работников.
Хотя визит мистера Уэста, по всей очевидности, действительно был вызван желанием повидать дочку-суперпродавщицу, он явно не возражал послушать комплименты в адрес своего «Петергофа».
– Не извиняйтесь, мне всегда приятно знакомиться с друзьями дочери, особенно так хорошо разбирающимися в дизайне.
Дверь позади меня открылась, и из подсобки вышла Марси, крепко держа за ножку лампу Лучелли. Бросив взгляд на сцену, развиравшуюся на другом конце зала, она моментально оценила ситуацию:
– Джефф обрабатывает твоего папашу? Наивно было бы спрашивать, откуда Марси или Джеффри узнали, что Джозеф Уэст – мой отец. Хотя в открытую в «Старке» не сплетничали – жесткая система комиссионных вознаграждений автоматически поддерживала внешне нормальный климат в коллективе, – но про себя каждый словно вел хронометраж жизни коллег. Методы сослуживцы использовали самые тайные и коварные, балансируя на грани нарушения Четвертой поправки.
– Думаю, папа хочет купить стол Марка Ньюсона, – отозвалась я, глядя, как истово кивает Джеффри. Чем выгоднее заказ, тем с большей амплитудой Джефф мотает головой вверх-вниз.
– Не дай ему отобрать твою добычу, – предупредила Марси с хищным огоньком в глазах. – Для чего существуют родители, если не для получения верных комиссионных? Джефф пытался всучить моей матери набор прелестных мексиканских салатниц, и она отняла у него добрых двадцать минут, выбирая между двумя цветами, а я тем временем продала ваз на десять тысяч долларов какому-то нефтяному шейху. Наконец мама решила, что ничто не заменит ей старой верной «Микасы», и повела меня на ленч, – с обожанием улыбнулась Марси, досказывая историю на ходу и направляясь к посетителю показать лампу.
Понаблюдав еще немного, как Джеффри виртуозно и натянуто-гладко обхаживает потенциального покупателя, я перебила коллегу в тот момент, когда они с отцом уже готовы были ударить по рукам.
– Папа, – сказала я, приблизившись к ним по сверкающему белому полу. В «Старке» все белое и сверкающее, за исключением персонала: мы в черном с головы до ног. Не самое оригинальное цветовое решение, но дорогая кухонная техника у нас уходит влет.
Джеффри тут же прекратил кивать и повернулся ко мне. Верхняя губа искривилась в легкой усмешке.
– Лу, я как раз собирался сообщить, что к нам зашел твой отец.
– Еще бы не собирался. Папа, как ты?
Несмотря на свою давнюю неприязнь к публичным изъявлениям нежности, я поцеловала папу в щеку – чтобы Джеффри посмотрел.
– Знаешь, Таллула, очень хорошо. Твой приятель как раз пытался заинтересовать меня этим столом. Красивая вещь, но, пожалуй, в другой раз. Сейчас я хотел бы сводить дочь на ленч, – объяснил он Джеффри, прежде чем взглянуть на меня: – У тебя найдется время?
– Конечно. Через дорогу есть отличное кафе. Или у тебя что-то другое на примете?
С появлением новой темы в разговоре Джеффри почувствовал – ускользает удачная сделка, утекает сквозь пальцы, как песок, и попытался спасти хоть что-нибудь:
– А может быть, мистер Уэст… Хотя у вас сейчас нет времени. Вы, наверное, торопитесь, мыслями вы уже в кафе…
– На минуту можем задержаться. – Папа вопросительно взглянул на меня. Я пожала плечами, ожидая традиционного, идеально исполненного спасательного маневра Джеффри Клинджера, способного утереть нос самому верблюду Хэмелу. – В чем дело?
– У меня в подсобке одна из ваших книг, – как бы нерешительно сообщил Джеффри. – Может быть, вы согласитесь подписать ее перед уходом?
Папа согласился. Он любит известность и собственную подпись на прохладной белизне прекрасно оформленного титульного листа. Джеффри кинулся в служебную дверь и через несколько секунд вернулся с папиной книгой, вышедшей несколько месяцев назад. Дорогое подарочное издание большого формата с цветными фотографиями самых известных работ, рядом с которыми приведены размышления автора и воспоминания об истории создания шедевра. Наличие книги в шкафчике Джеффри не случайность и не доказательство его «уэстопоклонничества». В «Старке» имеется богатый книжный отдел, куда Джеффри постоянно запускал руку с целью увеличения личного благосостояния. Книгу с автографом автора он продаст на интернет-аукционе в пять раз дороже.
Когда раздача автографов закончилась, мы пошли в кафе напротив. Я не знала, зачем появился отец, но догадывалась, что это как-то связано с моей работой в «Старке». Вначале поговорили о свадьбе. Я ограничилась прохладными «мило» и «прелестно», папа искренне похвалил обслуживание банкета и приглашенный ансамбль. Я не спросила о Кэрол и ее дочерях, папа тоже не сказал о них ни слова.
– Джеффри считает тебя отличной продавщицей, – начал папа, заходя с фланга.
Это не было правдой: я могу что-нибудь продать, только если человек, зашедший в магазин, твердо настроен что-нибудь приобрести. Но у меня не хватает терпения спокойно смотреть на яппи, хватающих руками все подряд, и выводит из себя вынужденная вежливость с бестолковыми туристами с сумкой-поясом на интересном месте, набитой мятыми наличными.
– Джеффри хотел тебе польстить. Это его профессия.
Папа ошибочно принял беспристрастность за скромность.
– Уверен, ты отлично справляешься. Ты красивая, представительная, разбираешься в товаре – это все, что нужно покупателям.
У меня не было охоты вставать на защиту моего позорного списка продаж.
– Ну, возможно.
– Тебе нравится быть продавщицей? – спросил отец, водя пальцем по меню в ожидании официантки.
Я пожала плечами. Случайно подвернувшуюся вакансию (из магазина уволился мой знакомый еще по студенческим годам) я приняла вовсе не ради развлечения, а исключительно в целях получения средств для оплаты жилья и покупки еды, а также предметов первой необходимости. Даже без комиссионных за выгодные продажи, чеки на которые регулярно получал Джеффри, десятичасовой рабочий день в «Старке» приносил доход значительно больший, чем пособие по безработице.
– Ты не сказала, что ушла от Медичи, – заметил отец, словно мы с ним постоянно общались, а переход на новую работу – мелочь, о которой я забыла сообщить. Это его обычная манера поведения. К возникшему между нами отчуждению он тоже относился как к недавней новости, которую я не успела сообщить ему во время вчерашнего телефонного разговора.
Папа не понимал причины моего охлаждения. По его разумению, он неукоснительно выполнял отцовский долг, делал все от него зависящее – почему же я не хотела идти навстречу? Папа держался за букву закона, игнорируя его дух. Он одевал меня, кормил и предоставлял кров, но не обнимал, не ласкал, не растил и не воспитывал. Теперь было слишком поздно: мы остались с общей схемой отношений отец – дочь, и ни один из нас не обладал достаточным умением прописать детали. Любовь – язык, который надлежит осваивать сызмальства, иначе так и останетесь запинающимся, заикающимся туристом с разговорником в кармане.
Я поискала глазами официантку в надежде, что она прервет разговор, который я не хотела продолжать.
– Сочла это неважным. Прежняя работа меня с недавних пор не устраивала, я в любом случае подумывала об уходе. То, что меня поставили перед фактом, только облегчило задачу. Пока не знаю, чем хочу заниматься, но рано или поздно я сделаю выбор, – сказала я, надеясь, что тема закрыта и можно перейти к обсуждению нынешнего необыкновенно теплого лета.
Разумеется, я ошиблась.
– Не знал, что тебя уволили.
– Марк пытался доказать инвесторам, что его фирма – корабль без течи. – Мне не пришлось объяснять отцу деталей. Он сразу понял Среди дизайнеров ходили легенды об экстравагантных финансовых привычках Марка Медичи. – Это действительно не важно. Я в любом случае собиралась уйти.
Возникла пауза. У меня мелькнула мысль поднять тему о предоставлении родственного займа: ситуация складывалась как по нотам, момент был самый подходящий. Но я знала – слова застрянут в горле. Последний месяц оказался тяжелым и трудным, мечта о «Таллула дизайне» начала казаться несбыточной, но, несмотря ни на что, я не могла принудить себя заговорить о деньгах. Замечу в скобках: особую прелесть нашей жизни составляет возможность неоднократно совершать одни и те же ошибки.
Папе наконец удалось привлечь внимание официантки, когда та проходила мимо с подносом, уставленным стаканами с содовой. Девушка улыбнулась и пообещала немедленно нами заняться.
– Через несколько недель уходит Ванда, – как бы между прочим сообщил отец. – На ее должность переходит один из моих ассистентов, стало быть, образуется вакансия. Вряд ли Чарли успел кого-нибудь найти. Если тебя интересует…
– Я подумаю, – уклончиво сказала я. Подобная идея уже высказывалась и была отвергнута – четыре года назад, через двадцать шесть дней после смерти мамы.
– Позвони Чарли, он расскажет тебе об обязанностях. Уровень, конечно, для начинающих, но ассистенты выполняют много интересной творческой работы и неплохо зарабатывают, – продолжал папа с надеждой в голосе, явно принимая открывшуюся возможность за спасительный просвет, трещину, через которую можно пролезть без мыла и уговорить меня войти в семейное дело.
Я кивнула и огляделась, высматривая официантку, изо всех сил стараясь не выдать охватившей меня паники. Предлагаемое место – именно то, что мне хотелось, работа, какую я стала бы искать, бросив Медичи, но я не хотела соглашаться. Нет. Я не смогу работать с отцом и ежедневно делить с ним одно пространство. Двадцать шесть дней. После смерти мамы не прошло и месяца, когда папа повел Кэрол веселиться в «Рэйнбоу рум».
Родственники, друзья и психотерапевт (недостаточно компетентный, по моему мнению) в один голос твердили, что двадцать шесть дней не показатель чувств отца к матери, упирая на подтасованную, сглаженную версию событий: мать болела долго, триста семьдесят семь дней, и отец настрадался за этот срок. Погружая катетер в спину больной и откачивая из легких раковый экссудат, он как бы уже носил траур по умирающей жене. Я не разделяла эту точку зрения. Печаль не гонки, тут фальстарты не проходят, и не обед в самолете, который можно заказать заранее, до того как поднимешься на борт. Это проносящийся по жизни ураган, о силе которого можно судить лишь по масштабу разрушений. Для меня смерть мамы стала торнадо. Для отца – заурядной грозой.
Возможно, я была не права. Должно быть, я чего-то не понимала. Не исключено, что Джозеф Уэст любил жену всем сердцем, а не относился к ней с отстраненным равнодушием, которое позволило ему пойти развлекаться с другой женщиной через двадцать шесть дней после смерти супруги. Но таким я с тех пор его вижу. Вот в таком свете мне предстал отец.
– Значит, Ванда увольняется? – спросила я, ухватившись за подвернувшуюся тему.
– Ее муж получил работув Сан-Франциско. Они купили большой особняк викторианской эпохи и просили сделать для них эскиз интерьера. Может, я и возьмусь. Сначала надо посмотреть планировку.
Папа не любил оформлять интерьеры. У него была склонность к смелым цветовым решениям, которые неизменно оказывались удачными вопреки опасениям осторожных хозяев, к тому же отец изумительно умел совместить разнородные элементы и получить идеальное целое. Однако общая картина – не его конек: Джозеф Уэст предпочитал работать над одним элементом головоломки. Будучи начинающим дизайнером – задолго до того, как любой производитель в мире мечтал уговорить папу создать для него что-нибудь, – он оформлял интерьеры, чтобы кормить семью. Но с тех пор как имперский стиль принес отцу первый успех – стул «Петергоф», стол «Царское Село», диван «Павловск», – папа держался подальше от интерьеров. Корифеи дизайна могут позволить себе не идти на компромиссы ради заработка.
Я не бывала в Сан-Франциско и не видела Ванду со дня похорон матери, но выказала огромный интерес к ее жизни и делам. Лучше говорить о малознакомых людях и неизвестных улицах, нежели затрагивать темы, слишком близкие для меня и отца.
Ленч удалось наконец заказать, хотя официантка и не прибавила прыти. К тому времени когда она принесла еду, мы исчерпали нейтральную тему о Ванде и я, чтобы убить время, принялась расспрашивать об остальных работниках отца, от Чарли до курьера.
– Как поживает Николас? – поинтересовался папа, ожидая, пока кофе остынет. Только что мимо проходил официант с подносом-тележкой, и отец опять сидел перед полной кружкой. Я-то думала, скоро финиш, через несколько минут счет будет подписан и я уберусь восвояси, но теперь предполагалось сидеть еще добрых пятнадцать минут. – Вы не раздумали приехать в Хэмптоне на День труда? Кэрол вас очень ждет. Она затевает грандиозное барбекю.
Я поморщилась:
– Мне казалось, все будет скромно?
– Мне тоже, – засмеялся отец, беспомощно пожав плечами. – Задумывалась семейная вечеринка, но Кэрол то и дело вспоминала, кого еще нужно пригласить, и гостей набралось почти как на свадебный банкет. Кэрол обожает веселиться и делает это естественно, без усилий.
Хотя способ добиваться своего вызывал отвращение – мачеха все делала постепенно, тихой сапой, доливая по нескольку капель воды, пока вы не утонете, – она существенно облегчила мне задачу. Скучать никто не будет – вечеринка слишком масштабна, чтобы заметить отсутствие одной из дочерей.
– Не исключено, что в праздник мне придется работать, – сказала я, подготавливая почву для будущих извинений. – Я еще не знаю, какая у них тут система. Новичков всегда держат в черном теле. Еще посадят сторожить магазин, пока остальные будут загорать на пляже.
Извинения звучали логично, слишком логично, и, пока папа маленькими глотками пил кофе, я невольно задумалась о вероятности такого казуса. Это был не просто предлог увильнуть от семейных праздников: я действительно пребывала в самом низу тотемного столба [15]15
Столб с вырезанными изображениями-тотемами у североамериканских индейцев.
[Закрыть].
– Мы проведем в Хэмптонсе все выходные, – после паузы произнес отец. – Приезжай в любой день. Кэмми и Сэмми ожидаются вечером в четверг, но не волнуйся, места хватит для всех.
Я не волновалась. Через неделю позвоню отцу на работу чуть раньше половины десятого – его обычного времени появления в офисе – и наговорю на автоответчик, что работаю оба выходных.
– Посмотрю, что можно поменять.
– Отлично. – Папа посмотрел на часы. – Пожалуй, пора возвращаться.
Я взглянула на здание напротив. Окна «Старка» были декорированы ведрами и лопатами из полированной стали. За стеклом можно было разглядеть Джеффри, стоявшего недалеко от входа, и покупательницу, красивую женщину в цветастом платье. Джефф держал одну из ваз муранского стекла работы Тапио Вирккала и временами кивал.
Я помахала, чтобы привлечь внимание официантки, и международным жестом попросила принести счет. Пора было возвращаться на работу. Минут через десять девушка, проходя мимо, на ходу бросит счет на стол, но с отцом этот номер не пройдет: он уже достал кредитку, и официантке придется остановиться, повернуться и сказать «спасибо».
Когда я вернулась в магазин, Джеффри соблазнял покупательницу политикой возврата «Старка», заверяя, что у нее будет тридцать дней на окончательное решение. «Возьмите вазу домой, – говорил он, – поставьте ее в гостиной, соберите урожай комплиментов и, если сможете прожить без атмосферы постоянного восхищения, приносите назад – мы вернем вам деньги». Это излюбленная тактика Джеффри. По его мнению, основная задача продавца – сделать так, чтобы товар попал в дом к покупателю. Люди, как правило, нелегко расстаются с вещами.
Не обращая внимания на злобный взгляд Джеффри, чей подлинный гений – в умении помнить мелкие обиды даже во время обхаживания выгодного клиента, я прошла к покупателю, разглядывавшему посуду «Алесси» из полированной нержавеющей стали. Большинство товаров этой фирмы стоят недорого и почти не дают комиссионных, но я ненавязчивая продавщица, из тех, которые не вьются вьюном вокруг клиента, а позволяют спокойно сделать выбор, без уговоров и старой как мир лести. Поэтому качество проданного мной значительно превышает количество. Маленькая скидка, позволяющая сохранить достоинство.
Глава 2
Когда я вошла в квартиру, телефон звонил, но поднимать трубку не хотелось. План Ханны получить роль в фильме Адама Уэллера разыгрывался как по нотам, и в последнее время житья не стало от звонков с выяснениями подробностей, касающихся дербиширского поместья «герцогини». Неожиданно для себя я получила роль агента по недвижимости, которой вовсе не добивалась. Меня рекрутировали с помощью хитрости и коварства.
– Пожалуйста, поговори с английским акцентом, – попросила Ханна, вернувшись с банкета в своем потрясающем красном платье. Глаза подруги блестели от возбуждения. Вокруг нее как бы роились мириады открывшихся возможностей. Свинцовый ливень на время прекратился.
Просьба об английском акценте показалась мне non sequitur [16]16
Нелогичной, ни с чем не связанной.
[Закрыть], но вполне вписывалась в непостижимую логику Ханны. Покорившись неизбежному, я произнесла фразу про баранину и пудинг с кровью.
Придя в ужас от моего чудовищного произношения, Ханна на секунду сникла, но тут же овладела собой.
– Хорошо, попробуем еще раз, только без кокни [17]17
Диалект обитателей рабочих кварталов Лондона.
[Закрыть]. И пожалуйста, напирай на «х».
– Я и так нормально «хакаю», – неожиданно для себя возразила я с вызовом.
Ханна недоверчиво склонила голову набок:
– Ладно, давай вообще воздержимся от «х». Повторяй за мной: «Дожди в Испании пройдут в основном над равнинами».
– Я не стану играть Элизу Дулитл для твоего «Энри Иггинса»!
– Ага, видишь, ты все-таки глотаешь «х», – торжествующе сказала Ханна, словно получив неоспоримое доказательство.
– Это же цитата, я нарочно!
Не оценив иронии, Ханна упорно гнула свою линию:
– Попробуем что-нибудь другое. Не будем мелочиться: изобрази-ка иностранный акцент.
– Иностранный?
– Не американский.
Я открыла рот, но Ханна, оказывается, еще не закончила перечислять условия:
– Да, канадский тоже не пойдет. Нужно что-то неопределимо-европейское. Представь, что я говорю с тобой по телефону, и заставь меня теряться в догадках, откуда ты – из Лихтенштейна или Бельгии. Ясно?
По-прежнему не догадываясь о цели фонетических экзерсисов, я честно попыталась изобразить требуемое и попросила конюха принести мне кружевной зонтик от солнца.
Ханна кивнула, размышляя о чем-то:
– Эмигрантка из России. Смелый выбор. Не то, на чем бы я остановилась, но должно сработать. Теперь расскажи свою биографию.
Я озадаченно воззрилась на подругу:
– Биографию?!
– «Откуда вы приехали? Причина бегства из России? Как и почему попали в Нью-Йорк? – забросала меня вопросами Ханна. – Ничего не упускайте и не добавляйте от себя». Давай.
Я почувствовала себя Пегги Сойер в плохо срежиссированной, облегченно-гастрольной версии «Сорок второй улицы» и возмутилась:
– Не желаю придумывать себе биографию!
– Прекрасно, тогда придумаю я, тебе останется только выучить наизусть.
– Для чего?
– Потому что у меня нет времени готовить суфлерские карточки.
– Нет, я хочу знать, для чего мне фиктивная биография.
Ханна закрыла глаза, не то молясь о ниспослании терпения, не то напоминая себе никогда не связываться с детьми и животными.
– Тебе же нужно о чем-то говорить с секретарем в ожидании аудиенции с президентом кинокомпании «Юниверсал»!
Меня охватила паника. Я поняла, к чему она клонит. Я не знала, какими путями и какой ценой Ханна собирается добиться цели, но сама цель была очевидной, прямо-таки нанесенной на карту большим красным кружочком.
– Ханна, с какой стати мне ждать в приемной президента «Юниверсал»?!
– Заправилы Голливуда всегда заставляют посетителей ждать, – со знанием дела объяснила Ханна, для которой, похоже, не осталось тайн во Вселенной. – Демонстрация силы, ничего личного. В этом бизнесе, детка, нельзя принимать пренебрежение близко к сердцу, иначе затопчут.
Лицо Ханны разгорелось, глаза сверкали, надежда, казалось, сочилась из всех пор кожи. Я не собиралась специально разрушать ее мечту, не хотела играть роль большого злого волка, который сдует ее карточный домик, но ничего другого не оставалось. Некоторые планы заведомо не заслуживают обсуждения.
– Я не стану этого делать, – твердо заявила я. Желая показать, что разговор окончен, включила телевизор и углубилась в одиннадцатичасовые новости. Краем глаза я видела Ханну. Реакция подруги стала для меня неожиданностью. Ханна не сникла, со щек не сошла краска, глаза по-прежнему сверкали. Меня окатило второй волной паники. Разговор был явно не закончен. У Ханны в запасе имелась масса сумасбродных планов.
– Ладно, – сказала подруга, изящно вынимая сначала одну, потом другую ногу из босоножек на высоких каблуках и ставя их под стол, рядом со своими сумками. Затем, извиваясь, выбралась из платья, как змея из кожи, повесила его на спинку стула и натянула футболку и шорты, в которых спала.
Я подозрительно прищурилась. Смена тактики? На первый взгляд все нормально, но это только видимость. Ханна собирала силы для внезапной атаки. Пока мы говорили, она выстроила войска для атаки.
– Все в порядке? Надеюсь, ты передумала? Ханна улыбнулась:
– Конечно, передумала.
Я не знала, как воспринимать ее спокойствие и покорность. Телевизор был всего лишь отвлекающим маневром во избежание безобразной сцены, я и не думала, что сработает. Ведь Ханна – как собака с костью, своего не уступит.
– Я сказала, что не стану тебе помогать!
– Поняла. – Ханна снова улыбнулась, стягивая волосы на затылке в хвост и уходя в ванную.
Я попыталась расслабиться, убеждая себя, что тема закрыта, но что-то мне мешало. Не было веревочек, и кукловод не стоял за ширмой, но отчего-то возникло ощущение, что мной манипулируют. Я пошла за Ханной в ванную.
– И ты не будешь со мной спорить?
Лицо подруги было в мыльной пене, и она долго умывалась, прежде чем ответить:
– А зачем? В этом нет необходимости.
Пройдя мимо, Ханна с наслаждением вытерлась полотенцем.
– Я же только что разрушила твои надежды! – напомнила я. – Завела трактор и безжалостно прошлась плугом по мечте, как по прошлогодней стерне. А ты ведешь себя как ни в чем не бывало! Где выклянчивание, лесть, жалобы и убедительные аргументы, которые при ближайшем рассмотрении оказываются бредом? Где ярость и многоречивые стенания о возможностях и свинцовых каплях? Что происходит? – спросила я испуганно. Мне вдруг пришло в голову, что я неправильно интерпретирую видимые признаки. Пылающие щеки, сверкающие глаза – это, между прочим, симптомы туберкулеза. Я потрогала рукой лоб подруги. Лоб был теплый. – Слушай, может, у тебя температура? – Я положила другую руку себе на лоб для сравнения, но ничего не определила.
Ханна вежливо подождала, пока я выясню, умирает она или нет.
– В этом нет необходимости, – сказала она, не шевелясь и не отстраняя мою руку. – Я не больна.
Я опустила руку.
– Чем докажешь?
– А чем надо?
– Спорь со мной. Умоляй о помощи. Кричи, что это твой последний шанс сделать карьеру, иначе остается вернуться в Пулсвилль и выйти замуж за Донни, твоего школьного ухажера, который работает на бумажной фабрике. Устрой полноценную сцену – вполсилы не прокатит.
Ханна рассмеялась:
– Не стоило все это тебе говорить.
– Почему?
– Сама знаешь. – Вынув из подставки зубную щетку, Ханна сунула ее под струю воды, затем выдавила пасту и начала чистить зубы.
– Так напомни мне об этом! Я хочу посмотреть на слезы размером с апельсин!
Ханна что-то неразборчиво пробормотала, не вынимая щетки изо рта.
– Что? – переспросила я.
Подруга сплюнула, отпила глоток воды, тщательно прополоскала рот и снова сплюнула.
– В этом нет необходимости.
– Но почему?
Промокнув губы полотенцем, Ханна сунула щетку обратно в подставку и принялась внимательно осматривать лицо на предмет черных точек. Я незаметно усмехнулась: при освещении в моей ванной на коже невозможно что-нибудь разглядеть, любой цвет лица сойдет за превосходный.
– Потому что ты и без сцен согласишься.
– Не соглашусь.
– Еще как согласишься, – заверила Ханна, выходя из ванной.
Я выключила свет и пошла за ней.
– И не подумаю!
– Согласишься, вот увидишь. – Вынув простыни из-под стола, Ханна начала стелить себе на диване. – У тебя слишком развито чувство справедливости, чтобы бросить подругу в беде.
– Развитое чувство справедливости, – пробормотала я себе под нос. – То, что ты вытворяешь, совершенно неэтично.
Ханна забралась в постель и опустила голову на подушку.
– Ну и что, все равно ты мне поможешь.
Мгновение я беспомощно стояла, не понимая, как позволила себя уговорить. Я не заметила поворотов, не почувствовала ловушек и не разгадала тайных обходных маневров, но каким-то образом ткнулась носом прямо в цель, отмеченную красным кружком.
– Ты чудовище!
Ханна мило улыбнулась и закрыла глаза.
– Я знаю.
Я выключила свет.
– Но биографию я составлю сама. Не потерплю истории бывшей балерины, сбежавшей с одной котомкой за плечами, когда ее мужа и детей приговорил к смерти КГБ.
– Это пожалуйста.
Почти в панике я бросилась в спальню, чтобы укрыться в единственном надежном убежище.
А теперь я мрачно смотрела на разрывающийся телефон. Наверняка опять Хайди, ассистент Адама Уэллера из «Сахарного горошка», решила вытрясти из меня новые подробности. Мы уже обсудили все, что можно. У нее имелось изображение особняка елизаветинской эпохи из календаря с английскими усадьбами. Если кто-нибудь в «Сахарном горошке» и заметил надпись «июль» на обороте «снимка», Хайди об этом не упомянула. Еще у нее были фотографии приусадебных угодий, подозрительно напоминающих Рэмблс в Центральном парке. Лично я не знала, растут ли сикоморы в Дербишире, но утешалась сознанием, что Хайди это тоже неизвестно. И последнее – по очереди, но не по важности, – у Хайди был план дома. Ханна, решив, что все насквозь продуваемые европейские развалины похожи одна на другую, выслала Хайди план Версаля, который без труда отыскала в Интернете. Дворец Короля-Солнца оказался в пять раз больше скромного жилища герцога Бедфордского, но нестыковочка не получила комментариев, равно как и комнатка под названием «Зеркальный зал». Слава Богу, добрые люди из «Сахарною горошка» мало путешествовали.
На третьем звонке я все-таки сняла трубку, произнесла «алло» с русско-эмигрантским акцентом и подождала. Если звонит кто-нибудь из моей реальной жизни, тогда я кашляну, прочищая горло, и притворюсь, что из России до меня доехал максимум насморк. Если звонит Хайди – презрительно скривлюсь. На компромисс с фальшивым акцентом я пошла из-за Ханны: подруга в помрачении ума требовала представляться по телефону «Роялти [18]18
Игра слов: royalty – это и члены королевской семьи, и «роялти» (арендная плата за право разработки недр).
[Закрыть]Британской империи, нью-йоркский офис».
– Мишка, как дела?
Хайди. Никто в мире больше не зовет меня Мишка.
– Прекрасно, благодарю вас. Как поживаете?
– Хорошо. Контракты готовы, – доложила Хайди. Мы с ней обходились без пустой болтовни, и Хайди до сих пор ничего не знала ни о моем отце, который остался в Москве, ни о муже, утонувшем в Неве.
– Уже? – вздрогнула я. Ханна самостоятельно составила договор и отослала на киностудию, не дав возможности прочесть и выловить орфографические и непоправимые ошибки. Я пришла в ужас, увидев, как Ханна проверяет написание слов по коробке с хлопьями.
– Ее светлость еще не подписала договор. Джильда хочет послать кого-нибудь в Англию на место будущих съемок, ждем только подписи герцогини. Я уже выслала вам контракты с курьером. Мы надеемся получить их назад завтра утром.
Джильда – это продюсер Адама Уэллера. Она крутонравна, проницательна, да к тому же бывший член Всемирной федерации рестлинга – словом, профессионал, способный в два счета разобраться с ухабами и кочками на вашем жизненном пути, превратив его в ухоженное шоссе. Всякий раз, как Хайди упоминала Джильду, у меня замирало сердце. Продюсерша – паровой каток, и быть мне размазанной в лепешку, когда дутая герцогиня с треском лопнет.
– Попробую вам помочь, но ее светлость очень занята, ее нелегко застать, – пообещала я. «Герцогиня» в этот момент как раз входила в квартиру, держа бумажный пакет из прачечной, набитый простынями, полотенцами и кондиционером для белья. – Возможно, мы вернем контракты в пятницу или утром в понедельник.
