Текст книги "Дизайн мечты"
Автор книги: Линн Мессина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)
Один резкий порыв ветра, и Таллулаленд был готов рухнуть. Моя вина – я непочтительно отзывалась о москитных богах, пыталась что-то построить, вырастила в сердце крошечный росток надежды, не затоптав его на корню.
Слова Кэрол стали последней каплей, соломинкой, сломавшей спину верблюда, но меня не трогали ее желчь, недоброжелательность и непомерное самомнение. Меня душили слезы о моем прекрасном мире, лежавшем в руинах, и я смотрела на отца, ожидая и от него комка грязи на свежую могилу. Плечи у меня были расправлены, спина прямая, в душе крепла решимость не раскисать. Даже с разбитым сердцем я не собиралась унижаться, объяснять, оправдываться или молить о понимании. Буду просто стоять, выпрямившись и расправив плечи, и приму все, что услышу.
Со стороны отца неожиданно послышалось непочтительное фырканье – звук недоверия и нетерпения.
– Кэрол, не будь смешной. Таллула ничего не украла у этого человека.
Это бред… Галлюцинации, как у утопающих от недостатка кислорода, – они видят красочные миражи, а в душу снисходит небывалый предсмертный покой, о котором мы столько слышали. Не мог отец произнести ничего подобного, я точно знаю. Мы в театре, где за него говорит мошенник-чревовещатель.
– Не украла? – с вызовом спросила Кэрол. Ну еще бы, она-то знала правду: Джозеф Уэст не настоящий, рядом манекен, кукла со стеклянными глазами.
– Разумеется, нет. Если тот человек распространяет ложь о моей дочери, этому может быть лишь одна причина: он сам украл дизайны у Таллулы. – Отец посмотрел мне в глаза: – Я прав?
– Да, – ответила я. Напряжение спины и плеч ослабело, но настороженность не проходила – я боялась, что разговор с отцом мне почудился (вдруг опять проделки синапсов?).
Кэрол недоверчиво прищурилась, словно ей предложили купить Бруклинский мост.
– Почему ты так уверен?
– Я знаю работы своей дочери, – деловито заявил отец. – Вон тот диван – вариация ее раннего проекта. Боковые швы диванных подушек сшиты швом ее матери. Столы сделаны в стиле оп-арт – Лу всегда восхищалась ранними работами Бриджит Райли. Настенный светильник в виде звезды с лучами изготовлен из модернизированного алюминия – именно такой материал использовал бы я сам. Кроме того, – несколько запоздало добавил он, – Уэсты не крадут чужие идеи. Мы в них не нуждаемся.
Впервые после смерти матери я не чувствовала себя сиротой. Вот для чего нужны родители – принимать сторону своих детей и верить в них, несмотря ни на что.
Пока Кэрол извинялась, я старалась обрести самообладание. Я отчаянно пыталась казаться хладнокровной, а не женщиной на грани истерики, когда Кэрол уверяла, что сожалеет о досадном недоразумении. Она держалась отчужденно и неискренне: единственное, о чем Кэрол явно сожалела, – что выдвинутые против меня обвинения оказались ложными. Все это было не важно, главное – ее извинения позволили мне выиграть немного времени. Я глубоко вздохнула, сосчитала до десяти и задалась вопросом, что дальше.
– Я думала, ты в Италии, – неловко сказала я, нарушив паузу, повисшую в воздухе после извинений Кэрол. Я хотела поговорить о другом, но язык не повиновался, слова вылетали изо рта без приглашения, как мыльные пузыри из детского водяного пистолета.
– Мы там были, – подтвердил отец. – Но сократили поездку. Моя помощница переслала твою открытку на Капри.
Эмоции, которые я надежно оттеснила за полицейское оцепление, рванулись вперед, локтями расчищая себе путь к месту преступления. Сначала папин «прыжок веры», теперь – сокращенный ради меня отпуск…
– Спасибо, – мягко сказала я, с трудом преодолевая комок в горле.
– Не мог же я это пропустить. – Отец снова огляделся, задержав взгляд на столах, светильниках, подушках. – Твоя мать очень гордилась бы тобой, Таллула.
– Я знаю, – ответила я. Глаза ярко блестели от непролитых слез. Утверждаю без зеркала – блестели, я ощущала, как слезы стоят в глазах.
Почувствовав, что в первый раз сказал что-то к месту, папа поспешил закрепить успех:
– Я хочу приобрести диван.
Выражение ужаса на лице Кэрол было настолько комичным, что я хихикнула. Звук вышел совершенно детским. Папа подмигнул.
– Но, Джозеф, он же ни к чему не подходит в нашей квартире, – пробормотала Кэрол.
Папа пожал плечами:
– Сделаем ремонт и оформим квартиру заново.
– Диван твой, – сказала я. – Хочу, чтобы ты принял его в подарок. – Одна восемнадцатая моего наследства казалась сущей мелочью по сравнению с мимолетным ощущением, что у меня есть отец.
– Оформим заново? – Кэрол сморщила нос. – Мы же переделали интерьер перед самым венчанием!
– Нет, я все-таки настаиваю на оплате. – Папа вытащил чековую книжку. – Раздавать товар даром – плохой бизнес, а я не для того растил дочь, чтобы она стала плохим предпринимателем. Сколько? И не делай мне скидки как родственнику!
– Но диван слишком большой! Куда мы поставим домашний кинотеатр?
– Хорошо, – сдалась я, и по щекам покатились уже не сдерживаемые слезы. За последние двадцать минут на меня обрушилась эмоциональная буря такой силы, что я уже ничего не могла сдержать. – Пять тысяч долларов. Доставки придется ждать от шести до восьми недель.
– Слышишь, Кэрол? – восхитился отец, забавляясь отчаянием жены. Вот почему он жил с Кэрол: его смешили ее капризы. – У нас два месяца на покупку меньшего телевизора. – Папа подписал чек, вырвал его из чековой книжки и протянул мне. – Нам пора. Мы приехали на выставку прямо из аэропорта и оба устали. Придешь к нам завтра на ужин?
– Но как же… – запротестовала Кэрол, – завтра мы ужинаем с Престонами, и…
Взгляд отца придавил ее к самому полу, и она немедленно заткнулась. Бедняжка Кэрол, сначала ей пришлось раньше срока вернуться из Италии, затем ее попросили не смешить людей, а в перспективе ожидал обед в компании неуравновешенной падчерицы-плагиаторши вместо милых сердцу Престонов. Но Кэрол была не обделена смекалкой и знала, когда промолчать. Она не желала способствовать наведению мостов между отцом и дочерью, но и не хотела подъезжать к ним на экскаваторе с тяжелой «грушей» – просто была готова подождать, пока все разрушится само собой.
– Завтра вечером? – переспросила я. С языка готовы были сорваться разнообразные предлоги, увертки и уклончивые ответы, которые я держу наготове специально для подобных случаев, но мне вдруг расхотелось к ним прибегать. После сегодняшнего огромного «прыжка веры» я не хотела огорчать отца.
– Отпразднуем твой успех, – продолжал папа, пытаясь сделать приглашение как можно более заманчивым. Он по-прежнему не понимал, когда поступал неправильно, и искренне считал себя идеальным отцом, однако был способен признать прогресс, различить новаторство, когда оно стоит перед ним плача, и не хотел сейчас стать ренегатом.
В папиных глазах было столько надежды, что я не выдержала взгляда и отвернулась. Посмотрела на звезду с лучами на стене, подушки на диване, многозначительную полуулыбку Кэрол Мачеха была уверена, что я отклоню приглашение. Мысленно она уже рассказывала Престонам о прелестной маленькой вилле, где останавливалась на Капри. Для нее я уже разрушила едва наведенный мост. Нет, Кэрол не станет раскачивать ядро для сноса – этого не понадобится.
Не вытирая слез, медленно стекавших по щекам, я ответила «да».
Глава 7
Когда я уже собиралась уходить, в павильон зашла Ханна в своем нормальном виде – без латексных накладок, кошмарных голубых теней и курчавого парика в стиле «Ангелов Чарли». Она одарила меня нахальной торжествующей улыбкой – интервью с «Энтертейнмент уикли» явно удалось – и спросила, как прошел день.
Взбивая и раскладывая подушки, я дала подруге полный отчет. Ханна пришла в ужас, я едва успела рассказать о хорошей части – как на сцене, подобно Супермену, появился отец и спас меня в последнюю минуту, – Ханна немедленно принялась планировать крах и разорение Марка.
– Не волнуйся, – пригрозила она, присев на диван и смяв только что взбитые подушки. – Я этим займусь. В запасе есть кое-какие идеи. – Откинулась на спинку, сведя брови, и замолчала на несколько долгих секунд. Сфокусированный на мне взгляд стал пристальным и неподвижным, но я не обращала внимания на подругу, выравнивая стопки рекламных буклетов. Вскоре Ханна спросила: – У него есть стиральная машина?
– Что?
– Стиральная машина у Марка есть? Знаешь, какие серьезные мыльно-пенные разрушения можно вызвать с помощью «Мэйтаг» [43]43
Марка стиральной машины.
[Закрыть]и бутылки «Эра плюс»!
Я не ожидала услышать столь простое и практичное предложение – эффективное и с применением технических средств. Обычно планы Ханны безумные, изощренные и требуют того, что не существует в природе.
– Не знаю, – ответила я, невольно задавшись вопросом, сколько же бытовой техники Марк купил себе за счет компании. – Наверное, есть.
Но Ханна уже отвергла план со стиральной машиной.
– Нет, это детская забава, на уровне студенческого общежития. Марк заслуживает особого наказания, соответствующего тяжести содеянного.
Я засмеялась решительным ноткам в ее голосе и тому, как сосредоточенно прищуривалась подруга, изобретая подлинно дьявольский план.
– Поверь мне, – сказала я, – в наказании нет никакой необходимости. Все нормально.
Ханна медленно подалась вперед и изумленно воззрилась на меня, словно на редкий экзотический подвид – «таллулакус покорный», принимающий удары судьбы, прижав уши. Мне полагалось скрежетать зубами, требовать мести, вопить о несправедливости и грозить кулаком небесам, а не взбивать этим кулаком диванные подушки.
– Лу, он украл твою идею! И не только передрал дизайн, но еще и убеждал твоего отца, что ты воровка! Это ему с рук не сойдет!
– А ему в любом случае не сойдет. Обманщики не побеждают, а победители не опускаются до обмана, – наставительно сообщила я, искренне веря в то, что говорила. В тот момент я была убеждена, что без моего вдохновения новая линия продукции Марка скоро зачахнет и иссякнет. В следующем сезоне он снова будет вынужден сосредоточиться на дизайне мусорных ведер.
Ханна возмущенно вытаращила глаза. Кармическое воздаяние она не считала наказанием.
– Эврика! – воскликнула она (вдохновение снова забило ключом). – Я позвоню в «Пост», и завтра на шестой странице появится заметка. – Ханна вынула сотовый и похлопала им по ладони. – Так, а кем же представиться? Кто у нас имеет мало отношения к промышленному дизайну, но работает в компании Медичи и способен сообразить, что происходит? Уборщица, которая ежедневно приходит в офис в половине седьмого? Она могла видеть, как ты работаешь за компьютером… – Ханна медленно покачала головой. – Нет, нужен человек, тонко понимающий дизайнерскую «кухню», – заключила она, блеснув смекалкой, позволившей появиться на свет Джерри Уэбстер и герцогине Ноттингемской. – Кто-то свой, но в то же время не засекаемый радаром… Вроде интерна, – оживилась Ханна. Несмотря на мое молчание, подруга априори считала меня участницей военных действий. Ей казалось, я сижу напротив и изучаю карты с нанесенными путями снабжения вражеской армии и спутниковые фотоснимки. – У Марка бывают стажеры?
Напрасно я убеждала подругу отказаться от мести – Таллулаленд уцелел и сегодня днем несколько минут у меня был отец, – она ничего не желала слушать. В гневе Ханна способна зайти очень далеко. В Ханнавилле не все хорошо, что хорошо кончается.
Подчиняясь ее пристальному невидящему взгляду, я тяжело вздохнула и ответила:
– Да, каждый семестр по два интерна, обычно из Парсонса.
– Отлично. Марк наверняка не помнит всех по именам. Я буду Джин Стьюбен, студенткой предпоследнего курса. Пожалуй, так будет лучше всего: поднимется твой положительный рейтинг и спрос на столы, отпадут обвинения в любых неблаговидных поступках. – Прервав перечисление преимуществ нового плана, Ханна склонила лоб на ладонь и закрыла глаза, словно задремав. На самом деле она сейчас придумывала новый персонаж: Джин Стьюбен, умная, веселая, отлично чертит, родилась в Висконсине, любит плавание, походы и тихие вечера перед телевизором в компании бойфренда.
Я молча наблюдала за Ханной несколько минут. Ее на первый взгляд бессмысленные действия – подруга не дружит с логикой и пренебрегает законами природы – отчего-то оказывались кратчайшим путем к цели, очередной вершине, откуда подруга смотрела на меня сверху вниз. Ханна уже маршировала под «Боевой гимн республики», а я все еще жалась в окопчике, робко надеясь, что следующий снаряд не вызовет чересчур много разрушений. Пора было что-то менять.
– Мне нужно увидеть Ника, – вдруг сказала я, ощутив острую необходимость действовать немедленно. Храбрость – допотопный автомобиль, старый проржавевший «мустанг» с барахлящим мотором, и если не тронуться с места сейчас же, я рисковала застрять надолго. – Держи. – Я бросила Ханне ключи. – Возьмешь внедорожник.
Глаза Ханны широко распахнулись, и она уставилась на ключи с непонятным изумлением. Мне удалось ее удивить, что вообще большая редкость.
– Но почему?
Любой из моих ответов показался бы бессмысленным: потому что я действительно не умею видеть людей насквозь, потому что иногда приходится идти на риск, потому что я землевладелица, – но для Ханны это ничего не прояснит. Подруга недоуменно смотрела на ключи, которые держала в руке.
– На такси быстрее. Не хочу целый час искать место для парковки, – объяснила я на ходу, подхватывая сумку и торопясь к выходу.
Очередь на такси оказалась короткой, но водители, видимо, возили пассажиров на край света, к тому же пришлось битых пять минут ждать, когда приехавшие из пригорода супруги, стоявшие передо мной, решат, куда поехать обедать.
Я сжала кулаки, закрыла глаза и попыталась успокоиться. Кровь стучала в висках, желание побежать назад и укрыться в Таллулаленде было почти нестерпимым, но я устояла. Сейчас или никогда. Сегодня, пока не поблекла радость обретения отца. Завтра будет поздно. Хвостатая комета пролетит мимо, и я снова стану инертной.
Сидя в теплом такси, я тщетно пыталась сдержать дрожь. Видимо, это нервное – слишком много адреналина в суженных венах. Откинувшись на спинку сиденья, я пыталась продумать, как постучу в дверь, поздороваюсь и объясню причину своего прихода, но в памяти упорно крутился один и тот же эпизод: чашка кофе у костра, газета на коленях, раскрытая на разделе «Наука», облегчение, разлившееся по лицу Ника.
Но я не знаю, о чем он думал, напомнила я себе. Я только строю предположения. Выражение облегчения могло оказаться разочарованием под маской мягкой таунсендовской иронии, или сожалением, запахнувшимся в темно-синее пальто дипломатического корпуса.
«Думаешь, ты всех насквозь видишь? Ни черта ты не видишь и не понимаешь!»
Такси подъехало к его дому. Дрожащими пальцами я вручила водителю двадцатидолларовую банкноту и попыталась получить сдачу, но у таксиста деньги были скатаны в тугой комок, мелкие купюры ближе к середине, и я не стала ждать. Выбравшись из машины, захлопнула дверцу и постояла на тротуаре, гадая, неужели я действительно решусь осуществить задуманное.
Дверь дома открылась. Из подъезда вышла низенькая женщина с розовыми волосами. На мгновение она придержала дверь для подруги, но, помешкав, отпустила. Я кинулась вперед и успела поймать дверь, пока она не закрылась. Так лучше. Я могла, не компрометируя себя, побродить по коридорам. Могла повернуться и сбежать, и Ник не узнал бы, что я приезжала.
Но все это из области желаний. Прозрения сродни одностороннему движению: я не могу уйти так же, как пришла, не попытавшись ничего изменить.
Ник жил на четвертом этаже – сорок восемь ступенек, считая с улицы. Я задержалась на каждой, подавляя импульс стать прежней Таллулой – той, которая не способна решать проблемы. Но не сдалась, дошла до нужной двери, сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, закрыла глаза и напомнила себе, что мама гордилась бы мной. Вот она, Таллула Уэст, мягкотелая, инертная землевладелица, изо всех сил старающаяся быть храброй. Я постучала громко и решительно. Ник, в футболке с мокрыми пятнами под мышками и спортивных штанах, открыл дверь, ничуть не удивившись моему приходу.
– Привет, – сказал он, придерживая дверь и пропуская меня в квартиру.
Я не желала входить, собираясь произнести заготовленный текст на пороге, откуда можно без помех удрать. Я открыла рот, но внезапно меня поразила немота – ни слов, ни предложений, ни сентиментальных фраз с открытки, которой прямая дорога в макулатуру. Ноль. Пустота. Храбрость – старый драндулет, который с громким шипением застывает на оживленном перекрестке.
Я сделала еще один глубокий вдох. Мне предстояло не самое трудное, что приходилось делать в жизни. Здесь не было мамы в больничной палате с белыми стенами и доктора, который не стал ее реанимировать. Здесь был всего лишь свежевыкрашенный коридор и Ник, который смотрел на меня с любопытством, слегка улыбаясь. Знакомая улыбка позволяла завести мотор храбрости от чужого аккумулятора и двигаться вперед. Я двинулась вперед, обвила руками его шею и прижалась губами к его губам.
Ник не отшатнулся, не отстранил меня с отвращением и не попросил немедленно уйти. Мягко вздохнув, он обнял меня. Объятия оказались надежными и такими крепкими, что трудно вздохнуть, но мне было все равно.
Одно прикосновение губ вызвало лавину поцелуев, и не успели мы опомниться, как уже обжимались, тискались и висли друг на друге, как подростки в подъезде. Но мы не тинейджеры, забывшие обо всем за шумом гормональных бурь. По крайней мере Ник. Через некоторое время он отодвинулся, посмотрел мне в глаза и заявил, что мы должны объясниться, после чего запустил пальцы в мои волосы и поцеловал снова.
– Может, попозже? – с надеждой спросила я.
Он кивнул, но согласие оказалось непродолжительным, и через несколько секунд Ник высвободился из моей хватки с решительностью столь непоколебимой, что, казалось, ему пришлось залезть к себе глубоко в душу, чтобы ее почерпнуть.
– Нет, сейчас. На этот раз мы все сделаем правильно. – Он закрыл входную дверь и указал мне на диван. – Сначала разберемся в наших проблемах, затем – все, что хочешь. Понятно?
Я кивнула.
– Хорошо. Позволь мне переодеться, и давай сходим куда-нибудь перекусить, – сказал он, снимая футболку с пятнами и исчезая в спальне. – Если мы останемся здесь, путного разговора не получится. А за едой ты расскажешь о Марке и твоем отце.
Я засмеялась, удивляясь спокойствию, воцарившемуся в душе. Вот и еще одна точка покоя, неподвижная ось вращающегося мира.
– Я так понимаю, Ханна опередила меня звонком?
– Она беспокоилась за тебя, – ответил Ник из другой комнаты. – Сказала, ты не моргнув глазом отдала ей ключи от внедорожника. Это совершенно вывело ее из равновесия. Да, она просила передать – все на мази. – Ник вышел из спальни в чистой футболке. – «Герцогиня» не поделилась новыми замыслами, но обещала, что ты расскажешь все эпатирующие подробности.
– Эпатирующие – подходящее определение, – согласилась я, вспомнив экстремальный план Ханны позвонить в «Пост» и выложить шокирующую правду о гнусном плагиате и попранной невинности, смешав в голосе равные части страха («Джин Стьюбен боится попасть в немилость корифея современного дизайна») и праведного гнева («Но нельзя же спокойно стоять и смотреть, как…»). Ничего не получится. Слишком много сил придется потратить и слишком много кусочков головоломки сложить в единую картину, чтобы пригвоздить Марка к позорному столбу, как он того заслуживает. Но это ничего: на сцене появился папа, который, досрочно прибыв из Италии, встал у стен Таллулаленда и отразил нападение захватчиков. К тому же у меня был Ник – вон он, натягивает джинсы, дурацки улыбается и заявляет, что нам нужно объясниться, хотя есть масса других занятий, к которым у него куда больше лежит душа.
Всем существом ощущая покой и счастье, я закрыла глаза, вспоминая, как в кафетерии «Слоу-Кеттеринг» мама держала меня за руку, пристально глядя в глаза, и убеждала со всей силой, которая у нее оставалась, – со мной все будет в порядке и без нее. И впервые в жизни я в это поверила.
