Текст книги "Дизайн мечты"
Автор книги: Линн Мессина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)
Линн Мессина
Дизайн мечты
«Пикассо 2.0»
Глава 1
Ник сунул мне джин с тоником и попросил не быть идиоткой. Он сказал это резко, нетерпеливо и с некоторой долей отвращения, не меняя любезного выражения лица, предназначенного для менеджеров в банке и агентов, сдающих напрокат автомобили. Обернувшись к моему отцу, стоявшему в нескольких шагах, Ник с жаром заявил:
– Поздравляю вас, сэр! Позвольте заметить, прекрасный банкет. С вашей стороны было очень любезно меня пригласить.
Отец с удовольствием обменялся с Ником рукопожатием: папа обожает подобные разговоры, спонтанные комплименты и обращение «сэр».
– Очень рад, что вы смогли прийти к нам, Николас. Таллула никогда не приводит друзей домой. – Мягкие нотки в папином голосе можно было бы принять за отцовскую нежность – и ошибиться. Я-то знаю, в отце нет ни нежности, ни привязанности. Он просто верен долгу, как Корделия, – любит не больше и не меньше, чем долг велит. – Мы с Кэрол были бы рады чаще видеть вас у себя.
– О, я уверен, виной тому случайность, – солгал Ник в обходительной манере, которая усыпляет подозрительность собеседника и вызывает доверие. Ник прекрасно знал, насколько мне неприятно видеть его здесь и как самой не хотелось приходить. Мое присутствие и дурное настроение стало результатом безобразной сцены с истерикой, насильственным вытаскиванием меня на банкет с его стороны и сопротивлением с пинками, визгом и выдиранием волос с корнями – с моей, – словом, скандала, оставившего меня помятой и разобиженной. Ник не склонен притворяться и золотить пилюлю, когда, по его мнению, на карту поставлено что-то важное – в данном случае мое будущее; он обычно готов гнуть свою линию, пока вы не завопите «Дядюшка!» и не взмолитесь о пощаде с поднятыми руками. Не помогло даже то, что Ник напоил меня допьяна перед тем, как надавить самым возмутительным образом.
Я издала светский смешок, позволив проскользнуть лишь одной издевательской нотке, – несомненное достижение, учитывая обстоятельства, – но Ник моментально почувствовал насмешку и осудил взглядом. Проигнорировав неодобрение, я поддакнула:
– Святая правда, сэр. Именно случайность.
Ник недобро прищурился, решив не допустить, чтобы я свела на нет его усилия сварливым брюзжанием и необузданным презрением.
– Лу как раз говорила, что собирается в Хэмптонс на День труда [1]1
Первый понедельник сентября, праздник в США. – Здесь и далее примеч. пер.
[Закрыть].
Папа оторопел, отлично зная, что подобные заявления несвойственны его дочери. На секунду мне показалось, что Ник перегнул палку, открыв слишком много и дав отцу возможность разгадать очевидное: я – маленькое государство, запуганное крупной соседней державой. Но папа, как всегда, ни о чем не спросил, поспешив исполнить отцовский долг: несколько секунд спустя я была приглашена на барбекю с Кэрол и ее дочерьми.
– Обязательно приводи Николаса, если, конечно, у него нет других планов.
Свои слова папа сопроводил лукавым взглядом в сторону упомянутого Николаса. Он был уверен: мы с Ником встречаемся, и убежден, что мои претензии – прозрачные намеки на необходимость свободы и приватности. Но папа ошибался: мы с Ником вовсе не пара. Мы не более чем два полных надежд одиноких человека, тратящих недели и даже месяцы на романы с неподходящими людьми. Сделав неверный выбор, мы совершали одну глупость за другой, а когда все заканчивалось слезами или отвращением, бежали друг к другу за утешением. Укрывшись в квартире одного из нас, мы часами копались в мелочах. Это у нас отлично получалось. Мы настолько хорошо знали друг друга, что безошибочно определяли, в какой момент очередной роман дал сбой; мы легко вычисляли faux pas [2]2
Промах, оплошность (фр.).
[Закрыть]другого и составляли список необходимых и запрещенных действий на будущее. Но все было бесполезно: мы вновь наступали на те же грабли. Порой начинало казаться, что нам следовало бы объединить наши ущербные души и судьбы, но не все так просто. Несмотря на удивительную совместимость, мы отнюдь не идеальная пара. Странная, сложная формула, по которой развиваются настоящие романы, в нашем случае не срабатывала. «Таллула» плюс «Ник» не равняется «любовь».
На приглашение Ник ответил уклончиво и туманно. В этот момент отца окликнула его новая жена, горя желанием представить очередного гостя. Торжественный прием по случаю свадьбы был в разгаре, папа обходил приглашенных, обмениваясь рукопожатиями и принимая комплименты, с трудом пробиваясь сквозь благожелательно настроенную толпу. Гостей собралось так много, что вечеринка, не уместившись в доме, выплеснулась в сад, оккупировав маленький внутренний дворик и угрожая розовым кустам и пруду с лилиями. Большинство топтавших гортензии конгрессменов, директоров арт-галерей и издателей глянцевых журналов были никак не связаны с нами ни кровными, ни свойскими, ни дружескими узами, но невеста твердо решила превратить свою четвертую свадьбу в первый бал. В этом была вся Кэрол – многолюдные рауты, бархатные платья и светские календари.
– Нормально я себя веду, – огрызнулась я, глядя, как папа с приветливой улыбкой пожимает руку продюсеру с Бродвея. Резко отвернувшись, я подчеркнуто принялась разглядывать дочерей Кэрол, помесь Баггза Банни и обитателей ада.
Ник пропустил резкость мимо ушей, пристально глядя на моего отца и явно не оставляя надежду придумать, как все-таки разрешить проблему. Мое будущее для Ника – кубик Рубика: сотни комбинаций, но лишь одна правильная.
– Смотри. – Я невоспитанно показала пальцем на дочерей Кэрол, сверкавших заячьими передними зубами. Близнецы не обратили на меня внимания. – Давно ты видел улыбки такой ширины где-нибудь, кроме конкурса «Мисс Америка»?
– Лу, ты обещала быть паинькой, – рассеянно попенял Ник, явно прокручивая в голове недавний диалог. Не слишком ли подобострастно он держался? Не следовало ли ему принять приглашение на барбекю в День труда? В этом проблема Ника: он отличается редкой целеустремленностью (лучше сказать: туннельным зрением [3]3
Резко суженное поле зрения (мед.).
[Закрыть]и нечеловеческим упрямством. Ни разу в жизни не бросил дела на полдороге! Сейчас мы, Уэсты, для Ника – очередной проект, который надлежит осуществить вовремя и в рамках бюджета.
Но я тоже упряма. Я невосприимчива к доводам здравого смысла, избегаю проторенных путей и истово поддерживаю правое дело. Сейчас на моей стороне было преимущество позиции морального превосходства.
– Ну же, Ник, посмотри и сам убедись, – настаивала я. – Кэмми и Сэмми не люди. Их приклеенные улыбки а-ля торжествующая красота за весь день ни разу не дрогнули. Прошло уже… – я взглянула на часы, – семь часов. Даже телеведущий игрового шоу не в состоянии улыбаться семь часов подряд. Обрати внимание на глаза: абсолютно лишены выражения, словно стеклянные. И какие расширенные зрачки! – Я подалась к Нику, понизив голос. – По-моему, обе мымры принимают команды с корабля-матки. Нет-нет, – предостерегающе прошипела я, когда Ник наконец снизошел к моей просьбе и чуть-чуть повернул глазные яблоки в сторону упомянутых инопланетянок. – Веди себя естественно, ни к чему их настораживать. Вдруг они следят за нами через голографические сканеры?
Забыв, что сердится, Ник рассмеялся. Прекрасный у него смех, искренний и звонкий; несколько гостей обернулись посмотреть на источник звука. Но Ник сразу спохватился, для чего мы здесь, вспомнил мое своенравие, непокорство, отказ быть ведомой и покорно следовать его курсом и закашлялся, стараясь скрыть удовольствие от шутки.
– Лу, когда ты согласилась прийти на свадьбу отца, то обещала быть вежливой.
Обещания, которые я дала накануне вечером, успели утратить четкость, словно потрепанные выцветшие фотографии.
– Я была вежливой, – сообщила я с вызовом.
Ник уставился на меня немигающим взглядом:
– Нет, не была.
– Я поздравила отца, не так ли?
– Вообще-то нет. Это я поздравил.
В этом весь Ник – обожает придираться к мелочам и оставлять за собой последнее слово.
– Я присутствовала на свадьбе – это все равно что поздравить новобрачных. Чего еще ты хочешь? – Помимо воли мой голос дрогнул, и фраза закончилась жалобной ноткой. За ужином я выпила несколько бокалов вина, почти не притронувшись к еде, и жалость к себе начала просачиваться через отверстия в фасаде. Этого я не ожидала, твердо решив выдержать вечеринку, ничем себя не уронив. – В отличие от тебя, потомок дипломатов, я не провожу жизнь, оттачивая умение сидеть с хорошей миной при плохой игре.
Увидев гнев в его глазах, на секунду я подумала – сработало, но Ника сложно спровоцировать на ссору и нелегко смутить. Хорошая мина защищает не хуже оцинкованной стали, а у меня, как правило, нет под рукой паяльной лампы.
– Лу, мы это уже обсуждали, – спокойно возразил Ник. – Тебе необходимо поговорить с отцом. Откуда еще ты собираешься брать деньги на раскрутку?
Довод был убийственно веским. Вариантов у меня осталось мало. Банки отказывались предоставлять заем на малый бизнес, выиграть в лотерею не так просто, как кажется, и у меня не было ничего ценного, что можно отнести к скупщику антиквариата или заложить в ломбард. Несмотря на множество умерших родственников, включая мою мать, я ни разу не получила по завещанию чего-либо стоящего. Мое состояние – масса бижутерии, пачки пожелтевших писем и медальон в форме сердечка, который носила прапрабабка, но ничего похожего на стартовый капитал для собственного дела.
– Пойду на панель, – воинственно заявила я, ибо это была единственная возможность, которую я еще не испробовала.
– Лу!
– А что? Обещаю пользоваться презервативами. Абсолютно безопасно и не облагается налогами.
Ник был не в настроении выслушивать сомнительный юмор, предпочитая заплатить любую цену за мир и спокойствие.
– Ты сейчас же подойдешь к новобрачным, поздравишь с бракосочетанием, поцелуешь мачеху в щечку и поговоришь с отцом о денежном займе на открытие собственного дела.
Алгоритм выглядел разумным и вполне посильным для выполнения, но не лишенным подтекста. Несмотря на кажущуюся простоту, провоцирующую на немедленные действия, предприятие было не из легких: на пути к цели меня подстерегали фугасные мины и зыбучие пески.
– Но он догадается!
– О чем?
– Отец узнает, для чего мне нужны деньги, – жалобно вздохнула я. – Не может же он не спросить!
Ник недоуменно посмотрел на меня, не понимая, каким образом разглашение цели затрат может повредить «Уэстзаймской истории».
– Ну и что?
– Если папа узнает, для чего мне деньги, сразу воспарит на небеса от счастья, – терпеливо объяснила я. – Так и вижу газетный заголовок: «Дочка вступила в семейное дело. К папаше наведался радостный кондратий».
Ник сморщил нос, по-прежнему не понимая, что к чему.
– Что в этом плохого?
– Он упадет в обморок от счастья, Ник, – раздельно проговорила я, чтобы до него дошло. – Обморок означает большую радость, нежели восторг или экстаз.
– К чему ты клонишь?
Я вздохнула. Иногда лучшие друзья оказываются на редкость непонятливыми.
– Это же мой отец, Ник! Мне поперек души делать его счастливым!
Ник допил бокал и заказал новый проходившему мимо официанту. В ожидании выпивки он молчал, собираясь с мыслями, и разглядывал гостей, соображая, во что влип. Вскоре официант вернулся со скотчем и содовой.
– Ну-ка, еще раз. Правильно ли я понял? – произнес Ник, держа подкрепляющее средство не под рукой, как многие, а непосредственно в руке. – Тебе легче перебиваться кое-как, лишь бы случайно не обрадовать отца? Так надо понимать?
– Ну, в общем, да. Спал ты, что ли, последние четыре года? – Я допила содержимое своего бокала и огляделась в поисках официанта, но тот как сквозь землю провалился. Стоя с пустым бокалом в руке, я нервно комкала салфетку.
Ник пристально изучал свой скотч.
– Мне казалось, ты любишь свою работу.
– Я работаю персональным помощником у автора дизайна второсортных помойных ведер, носящих гордые имена «Дездемона» и «Пикассо», хотя окончила Парсонс с дипломом магистра промышленного дизайна. Кому вообще может нравиться роль Пятницы?
Ник на секунду застыл, молча глядя на меня, – он не был готов к такому объему работ. Рассматривая ворох чертежей и набросков, скопившихся на моем кухонном столе, Ник решил, что придумал прекрасный предлог наладить мои отношения с отцом. Ему показалось, что заем на открытие собственного дела – отличный способ сплотить нас с папой: общая цель даст возможность укрепить мосты, которые порядком обветшали. В этом был весь Ник: при виде пропасти он первым делом прикидывает ее ширину и начинает наводить переправу. Потребность примирять у него врожденная и непреодолимая – среди предков Ника несколько поколений «инженеров общества», но ни один дипломатический корпус не научит, как ликвидировать саморазрушение моих масштабов.
По выражению глаз я увидела, что Ник напуган, шокирован и ошеломлен ранами, которые я себе наношу. Мне удалось пробить маску любезной невозмутимости, хотя в данный момент это не входило в мои намерения. Откровение не было призвано сыграть роль паяльной лампы – я всего лишь выразила свое мнение о существующей ситуации, но сказанное прозвучало жестче, грубее, чем представлялось в мыслях. Отчего-то мне стало не по себе. Хотя я знала, что последние четыре года не прошли для меня даром и не были потеряны впустую, меня вдруг испугали собственные импульсивные решения.
– Можно мне еще? – попросила я, протягивая пустой бокал со скомканной салфеткой внутри. Мне хотелось, чтобы Ник куда-нибудь отлучился и не смотрел на меня с шокированным видом. Что-то изменилось, но я не могла понять, что именно. Откровение каким-то образом изгнало меня из райского сада, и я внезапно почувствовала себя обнаженной, беззащитной и терзаемой угрызениями совести.
Ник колебался, не зная, чем мне помочь. Не будучи уверенным, что джин с тоником является лучшим лекарством от мазохизма, он все же забрал у меня пустой бокал и отправился за новым.
Когда Ник скрылся в толпе гостей, я закрыла глаза и глубоко вздохнула, размышляя, как дошла до жизни такой. К Марку Медичи я пошла назло отцу: подумать только, дочь Джозефа Уэста стала девочкой на побегушках у известного старьевщика от дизайна! Однако у Медичи было чему поучиться. Марк – настоящий мастер своего дела, гениальный создатель мусорных ведер, кредитных карт, кофейных чашек и фирменных пакетов для модных дизайнеров с Пятой авеню. Он разбирался в новейших технологиях и сумел поставить науку себе на службу, производя пластиковые стулья и урны поразительно дешево и эффективно и моментально меняя форму и цвет изделий. Имея в своем распоряжении недорогие силиконовые сплавы, Марк на диво гибко применял их к любым изменениям рынка. Послюнив палец, он улавливал направление рыночного ветра и соответственно переделывал дизайн. У Марка Медичи все сезонное, одноразовое и легкозаменяемое новыми моделями.
В отличие от Медичи Уэсты не придерживались этической концепции ширпотреба, пользующегося повышенным спросом. Нас не интересовала продукция с коротким жизненным циклом. Папа – старомодный модернист, который верил в прочность, классику, вещи, в окружении которых можно прожить всю жизнь. Он, как Баухауз [4]4
Высшая школа строительства и художественного конструирования в Германии, основанная в 1919 г. в Веймаре. В 1935 г. была закрыта нацистами.
[Закрыть], нес качественный дизайн в массы. Хотя практически каждый музей современного искусства являлся счастливым обладателем папиных работ, будь то стул, ваза или часы со стрелками, которые идут наоборот, Уэст-дизайнер не почил на лаврах: спустя тридцать пять лет работы отец по-прежнему создавал новые великолепные произведения, ничем не напоминающие прежние. В отличие от него Марк был способен лишь на вариации на заданную тему. В арсенале Медичи имелась проверенная формула успеха: выкопать что-нибудь из классики пятидесятых и добавить неожиданных отвлекающих завитушек. Марк напоминал мне редактора модного журнала, пришпиливающего камею слоновой кости на лацкан прошлогоднего костюма в надежде его освежить.
Некоторые из дизайнерских идей Марка мне нравились – например «Дездемона» (объемистая урна для мусора) со сглаженными изгибами и широкими ручками, пусть даже это всего лишь модификация вазы Альвара Аальто. Но я была сыта по горло возможностью вторичной переработки и плановой амортизацией. В «Марк Медичи и партнеры» не было духа творческого прогресса, который составлял смысл моего существования. Именно поэтому я извлекла на свет божий собственный чертежный стол, альбом для набросков, угольные карандаши и снова занялась дизайном. Перерыв получился не маленький – больше трех лет, но некоторые навыки не забываются. Определенные умения закодированы в нашей ДНК.
Пусть моя работа тоже не была новаторской, но хотя бы крохотный детский шажок в нужном направлении. Я смикшировала технологические принципы Медичи с идеалами Уэста. Результатом стали изящные и простые изделия обтекаемых форм с изначальной концепцией прочности и постоянства, отличающиеся дешевизной и легкостью воспроизводимости в промышленных условиях. Думать о конкурентоспособности продукции я научилась в «Марк Медичи и партнеры». Вчерашние выпускники факультетов промышленного дизайна, наводнившие офис, как мусор заштатные улицы, знать не знали даже азов продвижения товара на рынок. Они напоминали кинорежиссеров, включающих в сценарий рискованные прыжки через пропасть в двадцать футов шириной, оставляя осуществление трюка на усмотрение руководителя группы каскадеров. В отличие от них я стала дизайнером без иллюзий. У меня сложилось четкое практическое понимание того, во что обходится создание недорогих товаров. Дизайнерский проект для меня – рельефная карта трудностей, лоция с обозначением мелей под названиями «непрактично», «чересчур замысловато» или «непомерно дорого».
К этому меня привели годы общения с производителями и улаживания марковских проблем. Они вложили мне в руку карандаш и превратили в обходительную секретаршу, скрывавшую за мягкими манерами иную личность и тайную сверхсилу. С дежурной улыбкой я дни напролет просиживала за столом, отвечая на вопросы упивавшихся своей крутизной стажеров, чьи работы моим и в подметки не годились. Признаюсь, неприятное ощущение: постоянное болезненное напряжение сковывает мышцы и не дает покоя мыслям. Когда назло отцу я пошла на должность подай-принеси-убери, то и предположить не могла, что и здесь буду расти как личность и как художник. Люди много говорят о процессе духовной зрелости, но как-то не верится, что это произойдет и с тобой.
Еще раз глубоко вздохнув, я начала думать, что сказать отцу. Теперь я и сама чувствовала необходимость объясниться. Просветление сродни одностороннему движению: я не могла уйти с вечеринки так же, как пришла, не попытавшись ничего изменить.
Избегая встречаться взглядом с сестрой моей бабки, Дороти, я сосредоточенно размышляла о будущем, когда вернулся Ник.
– Кэмми просила напомнить о пятиминутной готовности, – сказал он, послав Дороти самую милую и располагающую улыбку. Все-таки Ник – подлиза, с навязчивым, маниакальным, патологическим желанием нравиться. Несмотря на горячее, как активная зона реактора, сердце, он остается политиканом, с показным умилением целующим розовощеких младенцев и демонстративно пожимающим руки избирателям.
Я взглянула на дочерей Кэрол, затянутых в искусственный шелк цвета шампанского. Несмотря на свои пятьдесят шесть лет, их мамаша закатила венчание а-ля сказка Перро. Для своей четвертой клятвы перед алтарем в верности до гроба Кэрол нарядилась в длинное белое платье, в церкви появилась под звуки «Гряди, невеста» в органной аранжировке, а при выходе новобрачных на крыльцо в небо выпустили уйму белых голубей. На этот раз Кэрол подстраховалась на совесть: впереди у отца максимум пятнадцать лет полноценной жизни. Солидный отрезок, конечно, но отнюдь не целая вечность.
– Как ты определил, что это Кэмми, а не Сэмми? – спросила я, желая отвлечься. Сарказм – плохой советчик, когда требуется соорудить робкую просьбу о деньгах. Здесь могли помочь только настоятельные размышления о папином счастье.
Ник пожал плечами:
– Они не идентичны. У Кэмми прелестная родинка под правым глазом.
Я бросила взгляд на пустенькие личики зловещих инопланетянок.
– Это плохо наложенная тушь для ресниц, а не родинка.
Практичный Ник возразил:
– Тем не менее свою роль она выполняет. Весьма продуманное украшение.
– Да, пожалуй, небесполезное, хотя не пойму, для чего тебе различать двух уродин, – съязвила я, и тут до меня дошел смысл предыдущей реплики Ника. – Пятиминутная готовность к чему?
– К твоему тосту, – ответил Ник. – Осталось уже четыре минуты.
– Какому тосту? – спросила я с растущей тревогой. – Мы не договаривались о тосте. Никто мне ни слова не сказал!
– Ну, значит, я ошибся и речь шла о том, что через пять минут подадут тосты, – в свою очередь, съязвил Ник.
Ладони вспотели, я сжала кулаки. Не хотелось произносить тост, стоять перед гостями и говорить о счастье папы и Кэрол. Их радость не более чем мираж, радуга, которая исчезнет, стоит солнцу спрятаться за облако.
Музыканты, замедлившие последние аккорды какого-то итальянского хита пятидесятых, резко оборвали мелодию. Когда Кэрол взяла микрофон, раздался оглушительный свист и скрежет: солист ансамбля играл с усилителем. Новобрачная заговорила, перекрывая шум:
– Здравствуйте! Спасибо всем, кто пришел разделить с нами этот особенный день. По традиции, первый тост произносит отец невесты, но так как моего папы уже нет с нами, я решила немного изменить старый обычай и отдать первый тост Таллуле, дочери Джозефа.
– Ну и стерва! – шепотом пожаловалась я Нику, неловко улыбнувшись, когда собравшиеся в патио дружно повернулись посмотреть на меня. – Даже пяти минут мне не оставила собраться с мыслями!
– Дай мне бумагу и ручку, – сказал Ник.
– Что?
– Ручку и бумагу, – нетерпеливо повторил он. – Быстро!
В сумочке были лишь помада и поздравительная открытка для папы и Кэрол, конверт от которой я протянула Нику. Ручку пришлось стрельнуть у проходившего официанта.
На эстраде Кэрол продолжала говорить речь. Она любила быть в центре внимания и, несмотря на жгучее желание поставить меня в неловкое положение, никак не могла, так сказать, уступить подмостки.
Ник лихорадочно строчил что-то на конверте.
– Что ты делаешь? – спросила я. Мне было о чем беспокоиться, но от волнения я впала в странную рассеянность: не получалось сосредоточиться на чем-то важном.
– Пишу тебе тост, – отозвался Ник.
Я попыталась заглянуть, но он рукой закрывал написанное.
– Учти, никаких соплей в сиропе! Я не стану произносить сентиментальную муру о любви и счастье!
Ник не ответил, занятый писаниной.
Кэрол отпустила шутку, рассмешив аудиторию, – речь явно подходила к концу. Новобрачная вновь поблагодарила гостей. Меня подмывало поторопить Ника, но он и так строчил как автомат.
– Держи, – выдохнул Ник в тот момент, когда Кэрол приглашала меня к микрофону.
Взяв конверт, я стала подниматься на сцену, пытаясь пробежать глазами написанное и не глядя, куда ступаю. Естественно, я зацепилась за шнур от микрофона, и по залу пронеслось дружное «о-ох». Удержавшись на ногах, я приняла у Кэрол микрофон и вытерпела объятия и поцелуй в щеку. Кэрол исходила любовью и нежными чувствами, но все это было не более чем игра на публику. Она меня недолюбливала и не доверяла, ежеминутно ожидая подвоха. Ее брак с моим отцом похож на пирамиду из стульев, балансирующую на спине необъезженной кобылы, и в душе Кэрол опасалась, как бы мне не пришло в голову пугнуть лошадку.
С сильно бьющимся сердцем я посмотрела с эстрады на людское море, волновавшееся внизу, в котором почти не было знакомых лиц. Я единственный ребенок в семье, родители тоже не имели сестер или братьев, поэтому родственников по обеим линиям у меня кот наплакал: троюродные сестры, с которыми мы изредка общались, и немногочисленная престарелая родня. Остальные четыре сотни гостей – деловые партнеры отца, приятели и приятельницы Кэрол и представители элитной тусовки, с которыми новоиспеченной миссис Уэст не терпелось разделить ленч.
Я поздоровалась. Микрофон снова заскрежетал. Не желая перекрикивать шум, я предпочла переждать, просматривая написанное на конверте на предмет неразборчивых слов. Однако почерк у Ника всегда нечеловечески четкий, даже если он пишет на коленке или ладони другой руки.
Тост Ника начинался с шутки:
– Здравствуйте! Спасибо всем, кто пришел. Спасибо вам, папа и Кэрол, за то, что вытащили нас из раскаленных нью-йоркских квартир. Конечно, дома есть кондиционеры, но они ни в какое сравнение не идут со здешней прохладой горного воздуха.
Среди собравшихся послышались одобрительные крики, и у меня отлегло от сердца; я даже смогла улыбнуться.
– Еще спасибо Кэрол за предоставленную возможность выступить. За последние пару лет я побывала на нескольких венчаниях, но мне ни разу не давали слова. Знаете, как это бывает на свадьбах: все охи и ахи – вокруг новобрачной, а молодых и хорошо одетых женщин с интересными тостами вечно затирают.
По залу прокатилась волна веселья. Я подождала, пока стихнут смешки, и продолжала:
– Дюк Эллингтон говорил: «Любовь не поддается описанию и не имеет критериев. Я могу назвать тысячу явлений, которые не являются любовью, и ни одного, которое суть любовь». Это правда, особенно в случае моего папы и его новой супруги. Любовь – действительно величайшая тайна мироздания. Не важно, как и почему она возникает, главное – что она есть. Так давайте же поднимем бокалы за союз папы и Кэрол, самую прекрасную загадку на свете.
Гости охотно подчинились и выпили шампанского, приговаривая: «Верно сказано!» Я отдала микрофон Кэрол, которая приняла его, с притворной благодарностью сымитировав поцелуй в щечку. Кэрол осталась недовольна: я держалась уверенно, не мямлила, не заикалась и не заливалась краской мучительной неловкости от всеобщего внимания.
Когда я подошла к отцу, он положил мне руку на плечо:
– Прекрасная речь. Спасибо, Таллула.
Я ждала не этого. Папина благодарность мне безразлична, но я вежливо сказала «пожалуйста» и отправилась на поиски Ника. Он стоял на краю пруда с лилиями, от души аплодируя.
– Блестяще, – обняла я приятеля. – Спасибо, ты спас мне жизнь!
Ник пожал плечами:
– Нет проблем, обращайся в любое время.
Меня подмывало открыть прения насчет «прекрасной загадки», прицепившись к словечку «прекрасная», но я сдержалась. Не каждый способен выдать на-гора почти идеальный тост меньше чем за две минуты, словно блинчик испечь.
– А что сейчас происходит? – спросила я, обернувшись к эстраде.
– Кэрол представляет дочерей – им выступать следующими.
Одна из инопланетно-адских кошечек – я стояла слишком далеко, чтобы разглядеть, есть ли у нее на щеке нарисованная мушка, – взяла микрофон у мамаши и защебетала о любви и семье. Хотя на подготовку речи у выступавшей было больше ста секунд, тост казался несвязным, а подбор фраз – случайным. Близнецам Шелби не посчастливилось, как Нику, вырасти в семье дипломатов, где ценились искусство выступать перед аудиторией и гладкие отточенные фразы; от них никто не требовал помнить эпиграммы Дороти Паркер и Оскара Уайльда. Но среди собравшихся на банкете преобладали сентиментальные идиоты, так что косноязычие не было оценено по достоинству. Наконец выступавшая поприветствовала моего отца как нового члена их дружной семьи, и гости разразилась бурными аплодисментами. Адская кошечка-инопланетянка номер один получила девять баллов по десятибалльной шкале рукоплесканий.
Кэрол стояла в углу сцены, самодовольно улыбаясь. Этот триумф чувств над красноречием стал ее маленькой победой, скромным успехом, который ей предстояло еще не раз закрепить до окончания вечера.
Когда аплодисменты стихли, официантка выкатила свадебный торт – белоснежное трехъярусное кондитерское сооружение, украшенное одним из самых знаменитых шедевров отца – стулом «Петергоф» из помадой, на котором сидели пластиковые жених и невеста. Очаровательно. Даже чересчур.
Музыканты заиграли свадебный марш, и папа с Кэрол поднялись на эстраду. Вооружившись ножом, Кэрол вырезала кусок торта и высоко его подняла.
– О Боже! – не выдержала я. – Только не говори мне, что сейчас новобрачные будут кормить друг друга тортом!
– Не скажу, – ласково согласился Ник. – Умная девочка, сама догадаешься.
Мне хотелось отвернуться, но я не могла. Это было как крушение поезда – невозможно оторвать взгляд, даже если от ужаса холодеет под ложечкой. Я смотрела, ожидая неизбежного, и думала, как просить денег у отца, который только что принародно запихивал бисквит в пухлый алый рот Кэрол.
Однако, против ожидания, толстенный кусок семислойного торта новобрачная положила на тарелку и подала официантке. Спектакль, к счастью, не состоялся.
– Официантка уносит порцию новобрачных, – сообщил Ник, без особой нужды взяв на себя обязанности комментатора – я и так все видела. – Держу пари, его положат в морозильник, чтобы съесть на первую годовщину свадьбы.
– Ха!
– Ха? – озадаченно повторил Ник (я не часто отвечала односложными гортанными восклицаниями).
– Можно подумать, эта чума протянет целый год, – брякнула я громче, чем собиралась. Тетка Дороти и несколько незнакомых гостей в деловых костюмах в тонкую полоску обернулись как ужаленные. – Я имела в виду торт в холодильнике, – поспешно пояснила я. – Папа с удовольствием съест свою долю раньше.
Тетка поджала губы, но удержалась от замечания и вновь отвернулась к счастливой паре, танцевавшей свой первый супружеский вальс. Я никогда не ходила у Дороти в любимицах.
– А теперь, леди и джентльмены, конец третьего акта. Спасибо, что почтили нас своим присутствием, выход через боковые двери, – сказала я, глядя, как распорядительница свадьбы в черном платье от Шанель увозит торт с танцпола на тележке. – Можем уйти хоть сейчас.
– Мы здесь еще не закончили.
Мои родители не были дипломатами или почетными гостями, которые на торжественных открытиях с перерезанием ленточек стоят бок о бок с султанами и королями, но основами этикета владели вполне.
– Абсолютно прилично уйти со свадьбы после того, как разрезали торт. Наши обязательства как гостей на этом заканчиваются. Ник покачал головой.
– Ты еще не поговорила с отцом о денежном займе, – педантично напомнил он, словно указал ребенку посмотреть сначала налево, потом направо при переходе дороги. Я не забыла о цели нашего прихода. Я ни на секунду не забывала, почему стою на краю пруда с лилиями в горах Адирондака и наблюдаю, как родной отец, которого я едва знаю, женится на женщине, которую я терпеть не могу.
– Сделаю это во время прощания, – сказала я, оглядываясь, чтобы установить, сколько особо свободолюбивых гостей направились к дверям. Таковых почему-то не оказалось. Вместо того чтобы со всех ног кинуться к припаркованным автомобилям, гости непринужденно рассаживались и пили кофе. – Я придумала, как избежать пренеприятного момента, когда мы с отцом не знаем, обняться нам, расцеловаться или обойтись рукопожатием. А если заполнить неловкую паузу просьбой о деньгах, мы сможем пожать друг другу руки, как два джентльмена. Как тебе мой план? Ты давно поставил крест на моей способности планировать на перспективу, но, когда прижмет, я становлюсь форменным генсеком ООН.
