Текст книги "Тени возвращаются"

Автор книги: Линн Флевелинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

– Тебе известно, что собирается сделать со мной Ихакобин? – спросил он, кидая крошки рыбам.

– Как я уже говорил, Алек, я делаю лишь то, что мне говорят. Он не доверяет мне никаких секретов.

Кенир стоял, вновь подставив лицо солнечным лучам, прикрыв глаза и улыбаясь, словно обрел покой в своих мыслях. Видя его таким, Алек вдруг подумал: "Клянусь Четвёркой, да он красавец!"

От этой предательской мысли он даже оторопел и тут же устыдился её. Откуда, чёрт подери, такое лезет в голову?

К счастью, Кенир ничего не заметил.

Алек сосредоточился на рыбах, снова чувствуя себя виноватым и с досадой вспоминая, какую свару затеяли они с Серегилом, когда тот предложил, чтобы он нашел себе подружку, которая согласилась бы родить ему детей. И вот теперь он был здесь, и заглядывался на другого мужчину. Прости меня, тали!

После почти двухнедельного отдыха и хорошей еды, Серегил сказал себе, что чувствует сегодня прилив сил, однако несколько кругов по комнате заставили его изменить мнение. Обессиленный и мрачный, он даже не стал сопротивляться, когда Зориель поставила его стул к окну и усадила его там с миской утренней каши, подоткнув одеяла ему под колени, словно какому-нибудь старику. Какой бы магией ни воспользовались работорговцы, она повлияла на него гораздо сильнее, чем всё, с чем он когда-либо сталкивался. Кроме, пожалуй, того амулета, который они с Алеком так неосторожно украли у пленимарского герцога вскоре после своего знакомства. От той неприятной истории у него навсегда остался шрам на груди.

Он пристально вгляделся в сад внизу, словно ещё раз прокручивая в голове возможные пути бегства: высокое дерево, каменная кладка, за которую можно неплохо ухватиться, плети роз. Из того немногого, что ему было видно, он сделал вывод, что это загородный дом, а это создавало определенные неудобства. В городе было бы легче затеряться: открытые же поля, скорее всего голые в это время года, были наихудшим вариантом.

Что проку волноваться об этом пока я не стал достаточно силен, чтобы попытаться бежать! Чувствуя себя более разбитым, чем когда-либо, он уперся подбородком в кулак и стал смотреть на искрящийся фонтан. В бассейне, который он не заметил прежде, плавало много больших рыб. Это было верным признаком богатства, хотя об этом он уже и раньше догадался.

Ещё там пили и купались голуби, но их вспугнули люди, появившиеся в закрытом портике. Он ожидал увидеть детей с их нянькой, но это были двое более высоких человека, чьи лица были скрыты вуалями. Они на время исчезли из виду, но затем вновь появились на одной из дорожек, ведущих к фонтану.

– Алек! – У Серегила захватило дух, и он вскочил на непослушных ногах, впившись пальцами в прутья решетки. Не могло быть никаких сомнений: даже с вуалью и в бесформенной одежде он узнал своего возлюбленного по его осанке и походке, по косичке, спадавшей на спину поверх его плаща.

Он жив! Он жив, и он здесь, в этом доме!

– Алек! – закричал он.

Когда стало ясно, что Алек его не слышит, Серегил начал колотить в толстое стекло между прутьев. Стекло не поддавалось и, кажется, даже звук его ударов не достигал ушей тех людей в саду. Но это не останавливало его, он кричал до хрипоты. Колеблясь между облегчением и разочарованием, он осел возле прутьев решетки, не замечая слез, катившихся по его щекам, и упиваясь видом своего тали, живого и очевидно благополучного.

"Он жив! Благодарю тебя, Светоносный, Алек жив!" – слова пульсировали в его голове в такт бешеному биению сердца: "Я не стал причиной его смерти!"

Он почти не обратил внимания на другого человека, но теперь, когда смог как следует его рассмотреть, заметил, что тот держит Алека на цепи – вроде той, на которой водят собак – прикрепленной к обручу на его шее. Он поклялся про себя отрезать руку тому, кто посмел надеть это на него.

Хотя Серегил не мог разобрать их лиц, казалось, что они были вполне миролюбивы. Это обнадежило Серегила. Если и было что-то, в чем Алек безусловно преуспел, так это искусство очаровывать людей и скрывать свои истинные мотивы.

У того, второго, на шее был золотой ошейник, едва видневшийся из-под края вуали. У него были темные волосы и осанка фейе. Отличная работа, тали. Быть может, ты нашел нам союзника!

Алек и его компаньон шли вместе, рука об руку, и Серегил наблюдал за ними, как тонущий, увидевший за волнами далекий берег. Дойдя до фонтана, они оба сняли лицевые повязки. На мгновение Серегил смог увидеть Алека; он выглядел хорошо… нет – лучше чем хорошо, черт возьми! Это было видно даже сквозь неровное стекло. Алек никогда не выглядел красивее. Сердце Серегила сжалось от боли: быть так близко, и так безнадежно далеко! Однако, именно в этот момент компаньон Алека посмотрел в сторону Серегила и улыбнулся. Восторг Серегила встал комом в его горле. Он знал и это лицо, и этого человека! Он так часто приходил к нему в воспоминаниях в дни его изгнания, и навещал его в снах, что он видел, уже будучи здесь. Илар-и-Сонтир. Первый возлюбленный. Первый, кто его предал. Человек, многие годы назад спланировавший крах Серегила.

Он снова ударил кулаком в окно:

– Ты, презренный ублюдок!

Внизу в саду Илар взял Алека за руку, как будто они были лучшим друзьями. Серегил задрожал, чувствуя себя, словно в ловушке кошмарного сна, когда увидел, что Алек улыбается ему!

Серегил стиснул прутья, мешавшие ему выбить окно и выпрыгнуть вниз, чтобы убить Илара, посмевшего прикоснуться к Алеку. Что ж, ещё один повод уничтожить тебя, Илар!

Илар снова оглянулся, словно мог слышать мысли Серегила.

Ты хотел, чтобы я видел это, не так ли? Ты, ублюдок! И это ты устроил, чтобы Зориель посадила меня здесь, чтобы я наверняка всё увидел.

То, что происходило дальше, было похоже на спектакль, да возможно так оно и было. Илар то и дело прикасался к Алеку, и они стояли близко друг к другу, разговаривая, словно друзья, и бросая хлеб рыбам. Алек вдруг протянул руку и взял ладонь Илара. Серегил замер, стиснув пальцы на прутьях решетки и чувствуя такую бешеную ненависть к Илару, что у него перед глазами поплыли темные круги. Он не двигался с места, пока Алек и Илар снова не скрылись из виду, затем сполз на стул и уронил голову на колени, чувствуя себя совершенно разбитым.

Когда прошла тошнота, он выпрямился на стуле, глядя в окно на чаек с их серыми спинами, кружащихся над крышами дома. Его сердце ныло и едва колотилось.

Как это возможно?

Где был Илар все эти годы, и что он здесь делает?

Думай, будь всё проклято! Ты даже не можешь стоять на ногах. Что же делать?

Когда его голова перестала кружиться, он медленно отодвинул стул в угол комнаты, подальше от двери и съежился там, истекая потом и задыхаясь, сжав руками пустой кувшин для воды. Он чувствовал себя совершенно нелепо, но в этот момент ничего не мог с этим поделать.

Зориель пришла, как обычно, принеся обед, и обнаружила его там:

– Что случилось?

– Я видел вашего "хозяина" там, в саду, – прорычал он: – Оказывается, это мой давний приятель.

Зориель поставила поднос ему на колени.

– Ты говоришь ерунду. Давай, ешь свою еду.

– Скажите ему, что я очень хотел бы возобновить наше знакомство, Вы ведь передадите это? – прокричал ей вслед Серегил, когда она направилась к двери: – Скажите ему, что это было слишком давно!

– Безумец! – бросила она через плечо, и охранник захлопнул за нею дверь.

Серегил криво улыбнулся, принимаясь за бобовую похлебку с черным хлебом, и сладкое молоко, которые она принесла. Ничего в общем-то не изменилось, но знание того, где сейчас Алек, даже если он с Иларом, впервые за все эти недели дало некую почву под ногами.

Прошло более полстолетия с тех пор как Серегил повстречался с Иларом тем летом на собрании клана у реки. "То было моё последнее лето там", – подумал он горько. "Не потому ли мне и снится всё это снова и снова, спустя столько лет? Я почувствовал, что он опять рядом?"

Это из-за Илара он убил того хаманца. А потом оказался преданным собственным отцом и своим кланом, не пожелавшими и слушать его жалких оправданий.

Илар был на несколько десятков лет старше, чем тот зеленый юнец, каким был тогда Серегил. Он был настолько красив, настолько очарователен и всегда возле. Он заставил Серегила почувствовать себя кем-то особенным, а не тем, кем он был всегда – большим разочарованием своего отца.

Серегил с тихим стоном уронил голову на руки. Илару не составило труда совратить его: к тому была масса возможностей. Сначала он влез в сердце Серегила, нуждавшегося в ласке, очаровав его нежностью, добрыми словами и лживыми похвалами, изображая из себя простого деревенского паренька, сраженного им, в то время как сам лишь охотился за сыном кирнари и искал подходящего случая подставить ему подножку: использовав Серегила, сорвать переговоры отца с Зенгати. Слишком поздно понял Серегил, каковы были на самом деле цели его "возлюбленного" все это время.

Даже после всех этих лет воспоминания лежали на нем позорным пятном. Азриель пробовала предостеречь его относительно этого человека, который был старше него, а со временем даже Киту стала беспокоить одержимость Серегила Иларом.

Но Серегил не слушал никого, и, в конце концов, так дешево купился. Илар придумал игру: он давал ему задания, как бы в шутку, для проверки его сил – украсть немного еды из одного лагеря, пробраться в самое сердце другого, и принести доказательства, что он побывал там и вернулся, никем незамеченным, и тому подобное. Возгордившись своими успехами и одобрением старшего, он, не раздумывая, вошел в палатку хаманского кирнари, за документом, который должен был помочь его отцу в переговорах. Ему и в голову не пришло, что едва он справится с поручением, как Илар убедит одного из родственников кирнари Хамана также пойти туда под каким-то предлогом.

Было темно, и появившийся человек напугал Серегила. Оба выхватили оружие, но Серегил оказался быстрее и ударил его ножом, действуя под влиянием страха и паники, прежде чем смог подумать о последствиях. Серегил не хотел убивать его. Убийство сковало отвращением его сердце, и он и не подумал уйти. Илар и его друзья-заговорщики к тому времени были уже далеко, а Серегил появился в палатке Совета, в раскаянии и слезах, с ещё теплой кровью – первой, которую он пролил – на своих руках и белой тунике.

Илара в Ауренене больше никогда не видели…

Серегил не почуял, что его отравили, пока полупустая чашка с похлебкой не выскользнула из его рук, загремев по полу.

– Нет! – прошептал он, когда комната вдруг закачалась. Зачем было Илару убивать его теперь, после всех этих испытаний?

Но он не умер, и даже не потерял сознание. Его тело просто онемело, оставив ужасающе ясными его мысли.

Шло время, а он так и сидел обездвиженный, сползший со стула, и уже не зная, что и думать. Наконец он услышал как в двери повернулся ключ. И он нисколько не удивился, когда появился Илар, закрывший за собой дверь. Вуали не было на его лице.

– Илар-и-Сонтир, – скрипнул зубами Серегил, с усилием выдавливая из себя слова.

– Хаба. Я надеюсь, еда тебе понравилась? – и он одарил Серегила своей лживой теплой улыбкой, которую тот так хорошо помнил, а затем пересек комнату и склонился над ним. Скользнув пальцем под ошейник Серегила, он слегка подергал его:

– А тебе идёт. Теперь меня все знают под именем Кенир, но можешь звать меня, как и прежде, если хочешь. Здесь это не имеет никакого значения.

Он поднял Серегила на руки, так, словно тот ничего не весил и уложил его на кровать. Под голову Серегилу он подложил подушку, одернул на коленях его одежду и убрал выбившуюся прядку волос с его лица, дразня притворной нежностью, в то время как глаза выдавали его беспокойство. Устроив Серегила так, как ему хотелось, он подтянул стул и сел возле него.

– Полагаю, тебе удобно, Хаба? Скажи, если что не так, – ликующая жестокость проступила сквозь маску благожелательности.

– Что за… отрава…

– О нет, это всего лишь один из настоев моего господина. Тебе, знаешь ли, дают его не впервые. Как тебе спится, с тех пор, как ты попал сюда? Твои сны теперь особенно ярки, не так ли?

Он вынул серебряный флакончик духов и вытащил пробку, взмахнув ею перед носом Серегила. Аромат цветов вандрили. Запах Азриель.

– Ублюд…

– Что такое? Говори же! – Илар отложил флакон в сторону, затем наклонился к нему и погладил Серегила по волосам и щеке. Потом склонился ещё ближе и поцеловал его взасос, проникая языком глубоко в рот.

Серегил попытался его укусить, и Илар отпрянул, отирая губы.

– Когда-то тебе нравилось, как я делал это, – теперь его пальцы заскользили вниз по голой руке Серегила и поперек груди, вызывая в нем невольную дрожь. Илар остановился, нащупав пальцами шрам на груди Серегила.

– Что это? Ах, да, ты же не можешь отвечать, – он обвел по контуру круглый шрам, затем посмотрел на укус дракона, разглядывая руку Серегила.

– Это самая впечатляющая отметина, какую я видел. Подумать только, сколько ты успел всего сделать с последней нашей встречи, чтоб получить такие интересные шрамы, – Илар снова погладил его по щеке:

– Я же был так терпелив все эти годы, и так долго ждал встречи с тобой, мой маленький Хаба. О, как же я наслаждался нашими с тобой вечерами в последнее время, но гораздо лучше, когда ты не спишь.

Серегил вспомнил те сны, что всё время снились ему, и о невидимом возлюбленном, прикасающемся к нему, заставляющем его испытывать боль в ответ на ласки. Если б он только мог, он заткнул бы ему глотку! Я знал бы, если бы он меня изнасиловал. Я знал бы. О, Иллиор…

– Когда ты спал, ты выглядел более юным, совсем как тот мальчик, которого я любил когда-то.

Серегил издал рык отвращения.

Ореховые глаза Илара стали на миг отчужденными.

– Думаю, это на самом деле было так. Я, безусловно, полюбил тебя, в конце концов. Как же трудно мне было выполнять задание, порученное кирнари Вирессы.

Он усмехнулся, увидев, как сузились глаза Серегила:

– Ты же не полагал, что он будет стоять в стороне и позволит твоему отцу добиться успеха, не так ли? Правда, тогда ты был всего лишь ребенком, и вряд ли задумывался о таких вещах.

Он снова погладил волосы Серегила.

– Однако теперь ты взрослый, ведь правда, и всё изменилось? Впрочем, твои прекрасные глаза всё те же, вот только не припомню в них столько ярости прежде когда ты смотрел на меня.

Ни с того ни с сего, он вдруг больно ударил Серегила по лицу:

– Из-за чего бы тебе сердиться? Сравнить ли всё это с тем, что случилось со мной? Тебе позволили жить. Тебе дали свободу!

Противная дрожь пробежала по коже Серегила.

– Ты… знал? – он едва справился с голосом, похожим на шелест.

– А ты знаешь, ведь это стало моим главным занятием: знать, где ты находишься, и насколько успешно идут твои дела. Бедный маленький изгнанник, да? Родственник Королевы! Лорд Серегил – великолепный дом, прекрасные друзья! И – свобода!

Он ударил Серегила снова, и Серегил почувствовал на языке солоновато-металлический привкус крови.

– Ты… сам… виноват….

– Я виноват? – Илар оторопело глянул на него:– Я вовсе не предполагал, что ты убьешь кого-либо! Тебя должны были поймать и этим подставить подножку твоему отцу. Расстроить его планы. Вот за что мне было заплачено. Но ты, маленькое чудовище, ты убил человека! А мне пришлось расплачиваться. Это был твой выбор, а я был проклят.

Серегил зажмурился, получив новый неожиданный удар. Он не верил ни слову, но ему было наплевать.

– Алек…?

– Ах да. Алек. Из Ауренена пришла весть, что ты вернулся, и что с тобой вместе прибыл хазадриелфейе.

Рука, ударившая его, скользнула вниз по животу Серегила, под покрывало, лаская вялый член Серегила через одежду.

– Итак? – Серегил был теперь даже рад, что лекарство сделало его нечувствительным к движениям этой руки.

Тонкая противная улыбочка вернулась на лицо Илара, когда тот, наконец, уселся и скрестил на груди руки.

– Так вы на самом деле ничего не знаете? И никто из кирнари лиасидры? Никто не помнит, почему Хазадриель собрала своих последователей и исчезла много лет тому назад? Но здесь, в Пленимаре, есть те, кто всё помнит.

Серегил, немало заинтригованный ждал, несмотря на свое недоверие. Но к его беспокойству, Илар лишь захихикал и поднялся.

– Хороших снов тебе, Хаба. Возможно, я приду к тебе снова этим вечером.

– Нет! Алек… – прохрипел Серегил, не в силах сдвинуть с места свое отвратительно непослушное тело.

– Он больше не твоя забота, не так ли? Ах да, знаешь, что это такое? – Илар сдвинул свой правый рукав и показал Серегилу нижнюю сторону предплечья.

Рабская метка была гладкой и едва заметной на бледной коже.

– Скоро её сведут совсем, потому что я стану свободным. Твой возлюбленный – вот цена моей свободы. И можешь представить, что взамен запросил я, если найду его для них.

Он сделал паузу, оставляя Серегила мучиться вопросом, кто такие эти "они"?

– Ценой, которую назначил я, маленький Хаба, был ты.

Глава 20. Цена одиночества

НА ДРУГОЙ ДЕНЬ после посещения Ихакобина Алека обычно оставляли в покое, так что он был и удивлен и одновременно доволен, когда в один из таких дней в дверях появился Кенир.

– Хочешь погуляем опять? – спросил он, улыбаясь.

Алек был так рад вновь оказаться на свежем воздухе, что и не подумал сопротивляться, когда один из охранников, ожидавших их, прикрепил цепь к его ошейнику.

И снова за ними следили те же четверо стражей. Алек решил, что оставлять их в покое даже при свете дня не входило в их обязанности. Всё это было не очень-то приятно, но всё же, он не мог сдержать радости от возможности вновь вырваться из стен камеры. Сегодня было чуть теплее, и он, когда они прогуливались по саду, наслаждался теплом солнечных лучей на своем лице, и плеском фонтана и криками чаек над головой.

Спустя какое-то время Кенир взял Алека за руку: так, словно это была самая естественная вещь на свете. Алек виновато покраснел, почувствовав нечто вроде разряда тока, прошедшего между ними, когда его руки коснулась теплая ладонь мужчины.

Что со мной творится? Неужели я настолько одинок?

Он попробовал осторожно высвободиться, не оскорбляя чувств Кенира, но тот очень грустно посмотрел на него и сказал:

– Не отталкивай меня, маленький брат. Мне тут так бесприюно.

Алек был слишком мягок сердцем, чтобы противостоять такому, и Кенир ответил ему благодарным взглядом.

Так они и шли некоторое время, а зватем Кенир вдруг выдавил из себя тяжкий вздох.

– Твой хмурый взгляд подсказывает мне, что есть некто, кому ты хранишь верность, это так? И что, она хороша собой?

Алек неопределенно пожал плечами.

– Нет? – Кенир понимающе улыбнулся: – Или может быть, это не 'она'?

– Я не хочу говорить об этом.

Кенир сделав вид, что и не собирался лезть к нему в душу, отвернулся.

– Что ж, храни свои секреты, – сказал он мягко: – Да и кто я такой для тебя, в конце концов, всего лишь мусор, испорченная вещица…

– Но это не так! – Алек схватил старшего товарища за плечо: – Я ценю твою дружбу, Кенир, и гораздо выше, чем ты думаешь!

Он сделал паузу, желая хоть как-то исправить ситуацию, но понимая, что не следует выкладывать всё, даже такому же рабу, как и он сам.

Кенир всё ещё не решался взглянуть ему в глаза:

– Нет, мне следовало догадаться. Только… ну, в общем, всё это потому, что мне очень одиноко здесь… Пожалуйста, скажи, что мы всё ещё друзья?

Он обернулся и протянул руку. На его щеках были слезы. Алек снова взял его ладонь.

– Конечно друзья. Просто…, – ну что он мог сказать? – Просто, мое сердце разбито, потому что я потерял Его, и не могу думать ни о ком другом. Пока что…

Кенир коснулся щеки Алека.

– А… Вот в чем дело…, – он оглянулся на охранников. Те казались поглощенными своей беседой. Он наклонился поближе, понизив голос:

– Я не требую отдать мне твоё сердце, Алек. Но если бы мы нам обоим вдруг оказалось хорошо вместе…

И Кенир поцеловал его.

Алек попытался уклониться, но Кенир, обхватив его одной рукой за талию, удержал Алека за затылок, и слегка заскулив, не дал прервать поцелуй.

Алек всё же вывернулся из его объятий и отпихнул от себя:

– Перестань!

Кенир наткнулся на край бассейна и упал на него, закрыв лицо руками.

Алек утерся тыльной частью ладони:

– Черт тебя побери, Кенир!

Мужчина теперь по-настоящему плакал, и плечи его вздрагивали под плащом. Охранники поспешили к ним, но Кенир быстро сказал им что-то и они вернулись обратно к своим воротам.

Глянув на Алека, он кротко вздохнул:

– Прости меня. Ты же видишь, я так унижен, я опозорил перед тобой и себя, и свой клан. Что ты теперь должен обо мне думать?

Алек держался от него на почтительном расстоянии, насколько это позволяла его цепь, но возмущение потихоньку уступало место жалости. Он мог лишь догадываться, что это значило – оставаться на чужбине так долго и быть лишенным и намека на честь и достоинство.

– Всё в порядке. Я понимаю, – сказал он, наконец, но тут же пожалел о своих словах, потому что увидел в покрасневших глазах Кенира новый всплеск надежды.

– Значит, быть может не всё ещё потеряно?

– Прости. Нет.

И чтобы показать, что не таит никакой злости, он взял Кенира за руку и потянул его:

– Давай ещё немного прогуляемся прежде, чем они заставят нас вернуться в дом.

Кенир попытался вырвать свою руку, и Алек знал, что он, наверное, должен отпустить его, но он не хотел чтобы тот подумал, будто Алек всё ещё зол на него. И даже теперь он вынужден был признать, что прикосновение этих рук было ему приятно.

"Лишь потому, что это единственный человек, кому я здесь не безразличен", – подумал он, все еще чувствуя себя не в своей тарелке.

Кенир затих на какое-то время, словно собираясь с духом, а потом сбивчиво рассказал Алеку о своем давно потерянном доме. Его глаза снова подёрнулись дымкой, когда он, запинаясь, называл по именам друзей, родных и возлюбленного, с кем так давно был разлучён. В свою очередь Алек вдруг обнаружил, что тоже рассказывает ему об отце и вольной жизни, какую они вели в Нортленде. Похоже, это была самая нейтральная тема, ибо не касалась ни Серегила, ни их тайных дел.

– Как ты оказался в Скале? – спросил Кенир, окончательно успокоившись.

– Когда умер отец, я отправился в Римини на поиски работы.

Это было очень близко к правде.

Цепь неприятно оттягивала обруч, давивший на шею, и он рассеянно тронул его, поправляя. Его пальцы коснулись амулета, и он нащупал надписи на нем.

– Тебя когда-нибудь заставляли носить такое?

– Нет. Это, должно быть, атрибут какой-то особенной очистки.

– Потому что у меня нечистая кровь…

– Скорее всего.

– Посмотри: я правда изменился?

– Конечно, но я не знаю, видно ли это тебе, – Кенир застенчиво покосился на него: – Дело в том, что ты очень красив. И раньше был, но теперь ты гораздо больше похож на настоящего фейе, чем на….. О, прости. Я не имел в виду ничего такого. Я вовсе…

– Всё в порядке, – Алек пожал его руку, чтоб тот перестал волноваться, и усмехнулся: – Меня и похуже обзывали.

Кенир снова придержал шаг, но последовавшая пауза затянулась.

– Я видел твоё имя, – сказал ему Алек.

– Правда? И где же?

– На двери, – прошептал Алек.

Кенир выглядел совершенно обескураженным:

– На какой ещё двери?

– В моей комнатке.

Наверное, имя принадлежало другому человеку. Как бы ни было, Кенир, кажется, понятия не имел, о чем идет речь.

Но через какое-то мгновение Кенир грустно кивнул:

– Ах, да, там внизу. Я и забыл. То были жуткие времена.

– Прости. Я не хотел…

Кенир ласково погладил его по руке.

– Ты слишком часто просишь прощения, к тому же за то, в чём вовсе не виноват. Я рад уже тому, что есть человек, с которым можно поговорить. Знаешь, я был едва жив, когда илбан забрал меня сюда, и меня совсем недолго держали в той комнате. Как только я снова смог разговаривать, я дал слово, что моя жизнь отныне принадлежит ему. И я держу слово.

На самом деле, Алек не мог винить Кенира за это, ведь и сам он, черт возьми, был благодарен незнакомцу, оказавшемуся потом Серегилом, который спас его из застенка в северных землях ровно за день до того, как его должны были продать в пленимарское рабство. Вот ведь ирония судьбы! Что бы он ни делал и кем бы ни стал с тех пор, всё так или иначе окончилось тем, что он здесь, и на нём этот рабский ошейник.

– Там были ещё имена. Что с ними стало, со всеми теми людьми?

Кенир пожал плечами:

– Кто знает? Дом очень старый, все они, возможно, так и принадлежали семейству илбана.

В эту самую минуту их уединение нарушил пронзительный детский смех. Маленький мальчик мчался по саду, прижимая к груди игрушечную лошадку и оглядываясь через плечо со злорадной улыбкой. Откуда-то сзади неслись вопли другого ребенка. Алеку не надо было знать языка чтобы понять, что мальчик скорее всего дразнил свою сестру.

Его окликнул строгий женский голос, и мальчик показал кому-то язык. Он повернулся и побежал к фонтану, но замедлил шаги, заметив в тени портика Алека и Кенира. Вредное выражение на лице ребенка тут же сменилось неприкрытым презрением. Он хмыкнул, глядя на них, и Кенир торопливо поклонился, нацепив вуаль.

– Спрячь лицо! – прошептал он Алеку.

Алек надел свою повязку, но не достаточно быстро, чтобы маленький тиран оказался доволен. Ребенок топнул ножкой и закричал на них.

Кенир ответил ещё более глубоким поклоном, который только сильнее рассердил мальчишку. Он подобрал с края дорожки камень и замахнулся, готовый бросить его. Кенир покорно не двинулся с места и опустил руки. Алек встал между ними, впивашись в ребенка предостерегающим взглядом. Глаза мальчика расширились, и рука, державшая камень дрогнула. Но по его глазам было видно, что он не отступится от своих злобных намерений

– Бако! – закричал он сердито, и это прозвучало как угроза или оскорбление. Но тут появилась няня, с лицом, спрятанным под вуалью, и прежде, чем всё смогло зайти ещё дальше, постаралась поймать ребенка. Тут же забыв об Алеке и Кенире, тот выронил камень и снова захохотав, бросился наутек тем же путем, каким появился.

Рания задержавшись на минуту, посмотрела на них, и Алек успел заметить характерный узор татуировки клана Катме на части лица, видневшейся над повязкой. Однако, что окончательно поразило его, так это враждебность в ее темных глазах, с какой она посмотрела мимо него на Кенира. Тот резко заговорил с нею, и она вздрогнув, словно её ударили, быстро пошла прочь, прошипев что-то через плечо.

– Что это было? – спросил Алек, которому так хотелось поговорить с нею.

– Она ненавидит меня, – объяснил Кенир: – Я занял ее место, став любимцем хозяина, и теперь она всего лишь нянька.

– Она катмийка.

– Да, и я не знаю никого злопамятнее их. Тебе лучше держаться от неё подальше. Она злобная и сварливая, эта баба.

– А что сказал мальчик перед тем, как она пришла?

– О, он всего лишь изображал из себя маленького хозяина, браня нас за наши неприкрытые лица. Все домашние балуют его, маленького господина Озри, и больше всех отец. Думаю, тебе нечего опасаться наказания за то, что я позволил пройтись без вуали. Если илбану станет что-то известно, он обвинит меня. Как бы ни было, то и была моя вина, и вряд ли он станет наказывать тебя за это. Что ж, пойдем ещё погуляем, пока нас не загнали обратно.

Вечером Алек с удивлением посмотрел на поднос со своим ужином, подумав: Ихакобин должно быть действительно весьма доволен мной. Сначала эта неожиданная прогулка в саду с Кениром, теперь в дополнение к обычному хлебу, супу, и яблоку, ему дали толстый ломоть белого сыра.

Его рот, едва он учуял этот запах, моментально наполнился слюной, но он подавил в себе желание наброситься на него голодным волком. Нет, он сначала съел похлебку и хлеб, и лишь затем стал с наслаждением, маленькими кусочками есть сыр, заедая его яблоком. Если бы сейчас тут появился алхимик, он возможно даже от всей души поблагодарил бы его. Но не за его доброту, а за эту еду, что даст ему лишних сил для побега.

Эти мысли вызвали в нем новый приступ вины. Вот опять ему, быть может, предоставлялась возможность освободиться от Кенира и рвануть к стене – пока бы ещё спохватилась охрана. Но тут всё спутал этот поцелуй.

С Кениром или без него, я должен выйти отсюда, и чем скорее, тем лучше! Он поцеловал ладонь и прижал её к сердцу. Скоро, тали. Клянусь, я найду как это сделать…

Он проснулся в доме Микама Кавиша, учуяв знакомый запах пота и остывающих поленьев, и услыхав завывания ветра, налетевшего с гор. Ветер стонал в высоких соснах снаружи и кидал дождевые струи в закрытые окна и в дымоход. Капельки воды на мгновение вспыхивали дымно-красными огоньками и умирали, шипя на тлеющих угольях.

Это был их первый раз, когда они с Серегилом вошли в комнату для гостей в Уотермиде не просто как друзья, но как любовники. Уже измучившись ожиданием очередного исчезновения Серегила, и борясь со своими неуместными смущением и неловкостью Алек размышлял, не стоит ли подождать ещё немного, но Серегил лаской и поцелуями заставил его позабыть о страхе, и он был так нежен, более заботясь об удовольствии Алека, чем о своём собственном.

И вот, обалдевший от счастья, Алек зарылся в груду мехов и одеял, чувствуя на спине тяжесть прильнувшего к нему Серегила, и ощущая себя немного потерянным от этого своего нового опыта. Как там сказал Серегилу Оракул в Римини вскоре после их первой встречи? "Отец, брат, друг и возлюбленный". Серегил действительно стал для него теперь всеми четырьмя.

Возлюбленный. Тали. Он не мог даже в мыслях произнести этого слова без того, чтобы не залиться краской жгучего стыда, но не было на самом деле никакого позора, и никакого сожаления. Лишь изумление.

И он никак не мог снова заснуть. Когда, измучившись, он приподнялся на локте, чтобы посмотреть, не видно ли уже солнца сквозь ставни, Серегил сонно замычал, протестуя против внезапной попытки Алека нарушить их уютное гнездышко и прижался ещё теснее, обхватив Алека за талию…

Только теперь они уже были вовсе не в Уотермиде, а в той, запертой снегами хижине в горах. И то не дождь шипел на тлеющих углях, просачиваясь сквозь прорехи в кровельной дранке, а искрящийся белый снег. И Алек уже давно отвык невинно краснеть.

– Ляг обратно. Ещё слишком рано, тали, – прошептал Алек.

Он и сам улегся и натянул на них одеяло, пытаясь вспомнить, что у них отложено на завтрак.

Охота уже много дней не приносила никакой добычи. Полузамороженный олений окорок да попавшаяся в силок жесткая куропатка, что свисали со стропил сверху – вот и все их запасы мяса. Небольшое хранилище овощей под полом тоже давно опустело. Снег сыпал и сыпал всю прошлую неделю, утихнув лишь в последнюю ночь, и они доели весь хлеб, сыр и колбасу. И ребра их теперь торчали – хуже, чем осенью.

– Сегодня нам надо выбраться в город во что бы то ни стало, – пробормотал Алек, вовсе не радуясь перспективе такого длинного похода на снегоступах по засыпанному рыхлым снегом пространству и ещё менее – возвращения по нему же обратно, уже с тяжестью припасов на спинах.