Текст книги "Чистая работа"

Автор книги: Линда Ла Плант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

Глава 13

Анна и Фрэнк Брендон сидели друг против друга в столовой полицейского участка. От него снова разило тем же одеколоном, так что у нее слезились глаза, но он искренне обрадовался встрече.

Брендон помешивал жидкий кофе с молоком, качая головой:

– Боже ты мой… Я слышал, ты по уши занята каким-то кошмарным делом.

– И не говори. Я поэтому к вам и приехала.

– Знаю. Твой шеф тут недавно с моим разговаривал. Хочешь, сходим в комнату следственной бригады? Мы скоро закроем это дело, все равно ничего не выходит – не можем его опознать. Пробовали и так и сяк. Похороним то, что от него осталось, и конец.

– Так труп пока у вас?

– Да.

– Хотелось бы взглянуть.

– Конечно, я тебя туда даже свожу, только пользы от этого будет мало, разве что ночью страшный сон приснится. Не повезло бедняге.

– А у него на теле нет никаких шрамов, как бы после какого-нибудь ритуала?

Брендон кивнул:

– Есть, только мы не поняли, что это такое. Мы даже советовались со специалистом по вуду из Лондонского университета. Он вроде бы человек опытный – долго жил в Луизиане и Новом Орлеане. Обращались мы и ко всяким чудакам из Ист-Энда.

– Дашь мне их телефоны?

– Само собой. Специалист из университета сказал, что это могут быть знаки племени, но подтверждения мы не нашли. Одно мы знаем точно: ему было лет шесть или семь, он умер от асфиксии, но даже вскрытие мало чем помогло. В последний раз он ел рис и рыбу, но, вообще-то, он плохо питался. – Брендон вздохнул. – Ведь он чей-то сын, а до сих пор никто не обращался, так что это еще одно возможное свидетельство того, что привезли его сюда нелегально.

После этого он спросил об Артуре Мерфи. Анна подробно рассказала ему все, что знала об этом убийстве, и Брендон усмехнулся:

– Ну, этот получил по заслугам и правительству сколько денег сэкономил – не надо пятнадцать лет кормить по три раза в день. Старина Гарри небось доволен – к гадалке не ходи. Он бы его собственноручно повесил – его бы воля, он бы прописал смертельную инъекцию каждому убийце и педофилу, которые сейчас сидят в тюрьмах.

Анна допила кофе и объяснила, что к двум часам ей надо вернуться в участок, так что, если они поторопятся, она будет очень признательна.

В комнате следственной бригады, как Брендон и говорил, за столами работало всего несколько человек. Анне разрешили просмотреть все документы по делу, и она удивилась, сколько бумажной работы было проделано, и все безрезультатно. Определили, на какой фабрике был сделан черный пластиковый пакет для мусора и из какой он партии, оказалось, что пакет был выпущен за полгода до страшной находки. В районе, где нашли тело, провели тщательные расспросы, но так и не получили ответа, каким образом тело ребенка очутилось в канале. Его обнаружили голым, так что невозможно было ничего установить по одежде, а поскольку не было ни рук, ни головы, нельзя было снять отпечатки пальцев и определить что-нибудь по зубам. Анализ его ДНК был приобщен к делу, там же была пухлая папка отчетов судмедэкспертизы и результатов вскрытия. Как Брендон и сказал, оставалось только похоронить бедолагу.

Брендон не пошел вместе с Анной в холодильник морга, он уже успел насмотреться на тело и не хотел видеть его снова. Она понимала его. Крохотное детское тело без головы, с отсеченными руками – такое не забудешь. По груди шли два глубоких шрама, между ними вырезали крест. Ткани успели зарубцеваться, следовательно, порезы сделали за несколько недель до смерти мальчика. Это было еще страшнее – значит, ребенок был жив, когда…

Профессор Джон Старлинг согласился встретиться с ней в одиннадцать часов, другим специалистам по вуду Анна пока не стала звонить, потому что времени до начала совещания оставалось не так много.

Анне показали, как пройти в его офис в кампусе Лондонского университета, на самой окраине Блумзбери, и ее немало удивил внешний вид профессора. Он был очень высок, тощ и предстал перед ней в свободном спортивном костюме. Длинные светлые волосы, тронутые сединой, были собраны в аккуратный хвост. На довольно красивом удлиненном лице сияли бледно-голубые глаза. В воздухе висел приторный, липкий запах благовоний.

– Прошу! Входите, садитесь, – любезно пригласил он и показал на низкий диван.

Он предложил ей выпить воды, а не чаю или кофе. Стены его офиса были увешаны разными дипломами, заключенными в рамки. Он был специалистом по египтологии, анализу иероглифики, антропологии и криминологии. Заметив, что она разглядывает дипломы, он улыбнулся:

– У меня разнообразные интересы, в шкафу лежит еще целая пачка дипломов. Кроме этого, я собираю персидские ковры, только вот этот, – тут он постучал ногой по полу, – не из коллекции.

Профессор извинился, что принимает ее в спортивном костюме, но объяснил, что собирается заняться со студентами йогой. Скрестив ноги, Старлинг сел перед ней на плетеный японский коврик. Он показался ей удивительным, совсем непохожим на университетских профессоров, учивших ее в Оксфорде. Было забавно думать, как с ним разговаривал Фрэнк Брендон: его одеколон мог бы поспорить ароматом с запахом палочек, разливавшимся в воздухе комнаты.

Старлинг молча ждал, пока Анна открывала портфель и вынимала из него документы о теле мальчика.

– Это мне уже показывали, – произнес он и потянулся за большой лупой, которая лежала на столе, заваленном папками.

– Я подумала: может быть, раны как-нибудь связаны с ритуалом вуду, – сказала Анна.

– Нет, по крайней мере такого не делается ни в одной из известных мне церемоний, хотя, возможно, здесь действовал какой-нибудь любитель, отрабатывал свои навыки вуду. Первоначально вуду использовали только для лечения, и это очень хорошо помогало. Знатоки вуду были приветливыми, опытными лекарями и, вероятно, попали в Америку во времена торговли рабами. Свои лекарства они делали из трав. Рабы, вырванные из привычного окружения, страдали от весьма серьезных психологических проблем и бросались к каждому, кто мог бы облегчить эти муки. Колдуны вуду – и мужчины, и женщины – стали своего рода психотерапевтами той эпохи и давали тем, кто к ним обращался, физическое и психическое успокоение. Танцы до изнеможения оказывали целительное действие, от воплей становилось легче, но через много лет безграничная власть колдунов исказила первоначальный смысл учения…

Глядя через лупу, Старлинг внимательно изучал каждую фотографию обезглавленного детского тела.

– В Гаити и соседних странах стали вырабатываться сложные церемонии, жрецы поняли, что на этом можно делать огромные деньги. Со временем они научились манипулировать своими пациентами с помощью наркотиков и психологических приемов: угроза применения вуду – простейшее средство держать человека под контролем, но поддается колдовству только тот, кто сам в него верит.

Вдруг он поднял голову и склонил ее набок.

– Помню, мне было лет шестнадцать, когда мы с товарищами устроили сеанс со спиритической доской. Мы расселись в темной комнате и взялись за руки. Кто-то положил на середину доски стекло и начал задавать вопросы утрированно-таинственным голосом. С нами была одна девочка, Кристина, примерно наших лет, из очень неблагополучной семьи. И вот мы сгрудились вокруг доски и стали подталкивать стекло то вперед, то назад, и вдруг оно повернулось к ней. Я его не трогал, подумал только, что кто-нибудь из ребят нарочно подвинул. – Он нахмурился и отвернулся. – Точно не смогу припомнить, что она спрашивала. По-моему, «Я выйду замуж?» – какую-то обычную ерунду. Стекло ответило: «Нет», а когда она спросила: «Почему?» – все стали перешептываться и хихикать. А стекло начало вращаться и показывать на буквы «С», «М», «Е», «Р», «Т», «Ь». – Старлинг закрыл глаза. – Разум может выкидывать такие фокусы… Не знаю, кто из нас подтолкнул к ней стекло, только месяца через полтора после этого она повесилась на перилах лестницы родительского дома.

– Поэтому вы и занялись… – Анна обвела взглядом его многочисленные дипломы.

– Боже мой, вовсе нет! Прежде всего я египтолог, остальное – исходя из наличия времени и интереса.

Повисла длинная пауза, потому что профессор Старлинг снова углубился в изучение фотографий. Анна задумалась, правдива ли только что рассказанная им история, может, сам он и написал слово «смерть» девушке-подростку?

– Следов надругательств над ребенком ведь не обнаружили, верно? – спросил он.

– Да, верно.

Он неторопливо собрал фотографии, сложил их в аккуратную стопку и только после этого передал ей.

– Голову и руки отрезали, тело запихнули в черный пластиковый мешок и выбросили в канал, как бесполезный мусор. Так?

– Да.

Одним неуловимо стремительным движением он поднялся и встал в полный рост.

– По-моему, бедного ребенка использовали какие-то извращенцы – если не для секса, то для какого-то обряда. Не могу вам точно сказать, вуду это или сатанисты…

Он подошел к книжной полке и, проведя пальцем по корешкам книг, вытянул одну из них. Анна взглянула на открытую им страницу: череп в сморщенной коже, подвешенный к кресту за волосы. Человек в белом одеянии держал в руке горящий крест, а на шее у него было ожерелье из каких-то предметов, напоминающих птичьи когти.

– Эта фотография колдуна сделана в тысяча девятьсот сороковом году на Гаити. Видите, с его креста свисает череп, а на ожерелье у него высушенные руки.

Анна оторвалась от страницы:

– Боже мой… Так вы думаете, мальчика изуродовали поэтому?

– Может быть. Мне кажется, шрамы на его теле были сделаны как бы напоказ. Какой бы ненормальный это ни сделал, он теперь для каких-то своих целей будет держать людей в страхе.

Анна сразу подумала о Каморре. Она рассказала профессору об убийстве Артура Мерфи, о том, как Эймон Красиник впал в ступор и морил себя голодом, и спросила, можно ли, позвонив по телефону, сделать так, что человек поверит, будто он живой мертвец?

Профессор Старлинг пожал плечами:

– Для этого заключенный должен глубоко верить, что звонивший ему обладает такой способностью. Повторяю – все идет от головы. Я сам был свидетелем, как зомбирование действует на определенных людей. – Он закрыл глаза и процитировал: – «Наш разум – целый мир, который властен из ада сделать рай, из рая – ад».

Анна неуверенно спросила:

– Мильтон?

– Совершенно верно. «Потерянный рай».

– Вы разрешите мне взять вашу книгу? – спросила она, и Старлинг, видимо без особого желания, все же коротко кивнул. – А можно вылечить человека от так называемого проклятия зомби?

– Можно, только сначала нужно достучаться до его мозгов. – Старлинг снова вернулся к книжному шкафу. – Я знаю, в теле мальчика следов медикаментов не нашли, но в США зарегистрировано несколько случаев использования ветеринарного лекарственного препарата, его вводят лошадям, чтобы обездвижить их для лечения. Он как бы замораживает все мышцы тела, а сердце остается незатронутым. При введении он вызывает симптомы, абсолютно похожие на состояние зомби.

Анна сделала пометку об этом препарате, а профессор тем временем заговорил о том, как в Древнем Египте слуг хоронили вместе с умершей знатью и как с помощью трав еще живых людей вводили в состояние транса и только потом могилы закрывали. Анна быстро взглянула на часы, но лишь через десять минут осмелилась встать, чтобы уйти. Ей пришлось перебить его, и профессор, удивившись, замолчал.

– Мне нужно идти, профессор Старлинг. Огромное спасибо, что уделили мне столько времени.

– Да… да-да, весьма польщен. – Он не ответил на рукопожатие, а лишь коротко поклонился и открыл ей дверь. – Теперь вы знаете, где меня искать, если захотите поговорить еще.

Вся бригада была уже в сборе, кое-кто еще доедал обед. Анна хотела было незаметно проскользнуть на свое место, но Ленгтон обернулся к ней и спросил:

– Что, выздоравливаете, детектив-инспектор Тревис?

– Да, сэр, спасибо.

Ленгтон повернулся к присутствующим:

– Детектив-инспектор Тревис не была больна: отпросившись с работы, она поехала в тюрьму Уэйкфилд и побеседовала там с Идрисом Красиником. Если кто-нибудь из бригады решит начать собственное расследование, я немедленно отстраню его от дела. Все уяснили? Мы работаем вместе и должны доверять друг другу. Все, что выясняем, – обсуждаем все вместе, и только так. Я не потерплю, чтобы офицеры, которые работают со мной, принимали решения, не поставив меня в известность.

Анна густо покраснела – на нее обратились все взгляды. Он намеренно унижал ее, но дальше пошло еще хуже.

– Для начала, детектив-инспектор Тревис, не соблаговолите ли объяснить бригаде, почему это вы, не спросив разрешения у меня, не поставив в известность дежурного, отправились в тюрьму Уэйкфилд?

Анна судорожно сглотнула.

– Мы ждем, – произнес Ленгтон, в упор глядя на нее.

– Я… знаете… подумала, что расследование убийства Гейл Сикерт и ее детей как-то застопорилось, переплетаясь с другими делами. У нас огромное количество подозреваемых, и я решила, что мне нужно сделать перерыв и основательно разобраться со всеми догадками. Прошу прощения у вас, у дежурного и у всех, если я поступила неправильно. Больше такого не повторится.

– Неужели? – саркастически произнес Ленгтон и сунул руки в карманы. – А дело тут в том, что детектива-инспектора Тревис, видите ли, очень волнует состояние моего здоровья. Так вот, я желаю заявить всем вам, что волнения Тревис совершенно напрасны. Я абсолютно здоров и физически, и психически, и я в состоянии вести расследование и ни в коем случае не считаю, что мы запутываемся в малозначительных мелочах. Я убежден, что мы на правильном пути, и убежден также – пусть это и кажется невероятным, – что нити, которые связывают такое множество разнородных преступлений, тянутся и к смерти Гейл Сикерт и ее детей.

Ленгтон взял в руку маркер.

– На мой взгляд, убийство этого Саммерса вписывается в наше расследование следующим образом. Как мы знаем, Джозефу Сикерту нужно было безопасное место, где он мог бы укрыться. С помощью Рашида Барри Гейл уговорили, и она его приняла. Это произошло вскоре после того, как они с Дональдом Саммерсом въехали в дом. Старшие дети поступили в местную школу, Саммерс начал ремонтировать дом. Между тем Гейл и Джозеф Сикерт становятся любовниками, после чего Саммерс погибает. Теперь подведем итоги. Сикерт переселяется к Гейл. Детектив-инспектор Тревис приезжает к ней, чтобы выяснить, где скрывается Артур Мерфи, подозреваемый в убийстве Ирэн Фелпс. – Ленгтон соединил все эти фамилии жирными красными линиями. – В том же общежитии «на полпути», где прячется Мерфи, обретается и Рашид Барри, тот самый, который устроил Сикерта жить в свинарнике Гейл. Рашид Барри запоминает детектива-инспектора Тревис, когда она арестовывает Мерфи. – Он обернулся к присутствующим. – Все за мной следят?

Участники совещания негромко переговаривались, кое-что из рассказанного им было уже известно.

– Вот и хорошо. Барри приезжает к Сикерту, привозит какое-то лекарство от болезни крови, которой тот страдает, что-то ему сообщает и ложится на дно. Сикерт начинает паниковать. И тут Тревис снова приезжает к Гейл, чтобы выяснить, добровольно ли та отдала ей фотографию Мерфи и Крамера. – Ленгтон посмотрел на Анну. – Похоже, что Тревис постоянно действует на свой страх и риск! Раздраженный Сикерт угрожает ей. Мерфи садится за убийство, попадает в тюрьму Паркхерст. Гейл Сикерт с детьми исчезает.

Теперь все внимательно слушали – речь шла о деле, для расследования которого их сюда и пригласили.

– Вернемся теперь к многочисленным совпадениям. Как нам известно, Идрис Красиник был арестован за убийство Карли Энн Норт, расследованием которого я занимался. На допросе Идрис назвал имена двух своих сообщников. Льюис, Баролли и я попробовали выследить их, догадайтесь где? В общежитии в Брикстоне, неподалеку от того самого дома, где жили Вернон, Мерфи и Барри. Что со мной случилось, вы все знаете, знаете вы и то, что Идрис Красиник отказался от своих слов и начал утверждать, что действовал один. Однако на месте убийства видели белый «рейндж-ровер». Мы не сумели его разыскать, но тот, кто был за рулем, вполне мог отвезти тело Карли Энн на свалку и доставить туда же самого Идриса, хоть тот и клянется, что никакой машины не видел. Заметьте, Идрис Красиник – нелегальный иммигрант.

Ленгтон снова взял маркер и провел линию к Мерфи.

– В тюрьме Паркхерст Мерфи погибает от руки другого заключенного, Эймона Красиника. Эймон тоже нелегальный иммигрант, как и Сикерт, как и Рашид Барри. И это подводит нас к основному подозреваемому. О нем мы точно знаем только то, что фамилия его Каморра. Он известный торговец людьми и колдун вуду, уже успел посидеть в тюрьме. Этот человек связан со всеми, о ком я только что говорил и кто вовлечен в разные жестокие убийства.

Ленгтон обернулся к Анне, которая как раз встала и прошла к доске. Она открыла записную книжку и, хотя страшно нервничала от публичной выволочки, которую устроил ей Ленгтон, все же твердо решила про себя, что по ней никто ничего не заметит.

– После ареста за убийство Карли Энн Норт Идрис Красиник утверждал, что в Великобритании у него нет известных ему родственников. Паспорт и другие его документы оказались поддельными. Мы имеем его личное подтверждение, что именно его брат Эймон Красиник убил в Паркхерсте Артура Мерфи. После убийства Эймон впал в состояние столбняка. Он не может ни говорить, ни двигаться, от пищи отказывается. Он поражен ужасом и твердо верит, что на него наслали проклятие вуду и сделали его так называемым ходячим мертвецом. Идрис Красиник боится выходить из своей камеры в тюрьме Уэйкфилд, боится, что проклятие нашлют и на него тоже. Мне удалось добиться от него некоторой реакции на имена Рашид Барри и Джозеф Сикерт, но больше всего он оживился, услышав фамилию Каморра.

Ленгтон пристально смотрел на нее все то время, пока она подробно рассказывала о своей беседе с Идрисом и о встрече с профессором Старлингом. Анна повторила почти все, что он рассказал ей о вуду и о том, как с помощью лекарств можно парализовать мускулы жертвы. Она показала собравшимся фотографию колдуна с черепом и человеческими руками, подвешенными к ожерелью.

Теперь все сосредоточенно слушали ее.

– Я думаю, что тело маленького мальчика, найденное в канале, Каморра использовал для запугивания своего окружения… Я считаю, что если Эймона Красиника как-нибудь можно вызволить из Паркхерста и вылечить, то мы сможем получить нужную нам информацию от его брата Идриса. – Анна отпила воды и продолжила: – Трудно поверить, что после трех недель расследования мы еще не знаем, где находятся Сикерт и дети. Это значит, что или Сикерт мертв и дети, не приведи господи, тоже, или их использует в своих целях Каморра.

Анна остановилась, взглянула в свои записи. Ленгтон уже хотел заканчивать совещание, но тут она подняла руку:

– По-моему, мы пропустили одну связь, что-то просмотрели в убийстве Карли Энн Норт…

Ленгтон нахмурился.

– Ее тело не просто выбросили на помойку. Зачем Идрис хотел отрезать ей голову и руки? Затем, что ее могли опознать по отпечаткам, снятым при предыдущих арестах? Она была проституткой, кололась героином, но за несколько недель до смерти попробовала стать на праведный путь. Знала она что-нибудь? Видела? Мне кажется, нам нужно вернуться к тому расследованию и проверить, нет ли тут какой-нибудь связи…

– Так вы думаете, нам нужно перепроверить старое расследование?! – взорвался гневом Ленгтон и хлопнул ладонью по столу.

– Не понимаю, почему вы так рассердились.

– Не понимаете? Что это – намек на то, что я не провел дело как положено? Мало того, что в этом расследовании вы выставляете меня полным идиотом, вы теперь еще вспомнили то, что было…

Она перебила его такой же гневной тирадой:

– В конце расследования вы оказались в больнице и поэтому не смогли явиться в суд. Вам известно, что после нападения на вас Баролли взял отпуск на две недели, потому что он был потрясен тем, что с вами случилось? Майк Льюис наблюдал за ходом суда, но он, скорее всего, получил такую же травму, как и Баролли. Я говорю о том, что мы, возможно, что-то просмотрели. Красиник признал свою вину, поэтому обвинения в убийстве были фактически предъявлены заранее, еще до суда.

Ленгтон глубоко дышал, стараясь взять себя в руки.

– Я всего лишь хочу покопаться в прошлом Карли Энн Норт, – продолжала Анна, тоже успокаиваясь. – Мы знаем, что она была проституткой, мы знаем, что она воспитывалась в разных сиротских приютах. Но мы знаем также, что перед смертью она перестала принимать наркотики и работать на улицах. Какие отношения связывали ее с Красиником? Кого или что еще она знала, а мы уже никогда не узнаем, потому что дело закрыто?

Ленгтон сел за свой стол:

– Вызовите Майка Льюиса, мне надо с ним поговорить.

Анна кивнула и вышла.

Примерно через полчаса Майк Льюис подошел к ее столу:

– Что происходит, черт побери? Он как с цепи сорвался! А тут еще ты ни с того ни с сего предлагаешь дорасследовать убийство Карли Энн Норт! Ты меня совсем запутала. Я сделал свое дело, Анна, и не хочу, чтобы мне намекали, будто я где-то лопухнулся, понятно?

– Майк, я не намекаю на это.

– Ну, значит, Ленгтон намекает.

– Тогда извини. Баролли не мог работать, тебе пришлось самому вести дело до суда.

– Красиник же сам признался, господи!

– Знаю, знаю, только зачем отрубать руки, отрезать голову? Какой в этом смысл?

– Какой? А вот какой! Эти чертовы нелегальные иммигранты приезжают из стран, где идет война, а там режут любого, кто попадается на пути. Если она ему отказала, если что-то сделала…

– Но ты ведь не знаешь, почему он ее убил. Ему двадцать пять лет, брату всего двадцать два…

– Ее изнасиловали, – бросил Льюис.

– Знаю. А вот что ты знаешь о том, где она была и с кем встречалась, перед тем как ее убили?

Майк Льюис вздохнул:

– Она этим промышляла с детства, за несколько лет до этого ушла из сиротского приюта, вела разгульную жизнь… Что еще тебе рассказать?

– Ну, например, у нее были контакты с Каморрой? Нам это известно?

– Нет, этого я не знаю. До последнего времени я вообще о нем ничего не слышал.

– Правильно. Вполне возможно, братья Красиник работали на него; может быть, и Карли Энн его знала, и когда она закончила торговать собой, когда перестала накачиваться героином, то, может, может…

Льюис отвернулся и пробурчал:

– Ладно, проверим, что у нас там на нее есть.

Было совершенно понятно, что она взбесила Майка Льюиса. По уклончивым взглядам остальных она поняла, что и они настроены против нее.

Ей стало немного легче, когда Ленгтон вызвал ее к себе в офис:

– Я поручил Майку найти все, что у нас есть по Карли Энн, но хочу, чтобы и ты ему помогла. Проведешь повторные беседы со всеми, кто связан с этим делом, и начинай работать с ним.

– Ему это не понравится.

– Ну и плевать. Принимайся за работу.

– Хорошо. Нам еще нужно перепроверить двоих человек, имена которых назвал Красиник, перед тем как отказался от своих слов. Все мы знаем, что случилось, когда вы отправились на беседу с ними, а вот не знаем мы, во-первых, настоящие ли это фамилии или нет, а во-вторых, есть ли здесь какая-то связь с Каморрой.

– Обе фамилии выдуманные, – сказал Ленгтон. – Их могли выслать из страны, сделать с ними все, что угодно, но в службе иммиграции никаких сведений о них нет. Может, Красиник и не знает, как их зовут по-настоящему. Парни как в воду канули.

– Но они ведь жили рядом с Рашидом Барри.

– Жили, но мы и этого выродка найти не можем – где-то на дно залег. – Ленгтон невесело усмехнулся и поднял руки вверх. – Тут с ума сойдешь. Ни следа Сикерта и двоих детей, ни парня найти не можем, который меня порезал… – Он открыл папку и развернул ее так, чтобы ей было видно. – Вот описание: у одного два золотых зуба – они мне в ночных кошмарах снятся. Может, это был Рашид Барри. Но представляешь, у скольких таких парней во рту золотые зубы? Другой, тот, что был с мачете, вообще непонятно кто. Не скажу, сколько ему было лет и какого он роста, – так быстро все случилось. Я поднимался по лестнице, а тут… – Ленгтон изобразил удар ножом.

Анна спросила, можно ли ей взять папку и поработать с ней.

– Да, забирай.

Она быстро пролистала страницы. Среди документов оказалась и фотография Карли Энн, которую Анна увидела впервые; до этого она рассматривала только страшные снимки, сделанные на месте убийства и в лаборатории судмедэкспертов.

На столе у Ленгтона зазвонил телефон, он схватил трубку, послушал что-то и положил трубку на место.

– Майк Льюис ждет, он связался с женщиной, у которой жила Карли Энн.

Анна подняла взгляд.

– Красивая была, – тихо сказала она.

– Что?

– Я говорю, красивая была, – повторила Анна и снова опустила взгляд на фотографию Карли Энн.

Смуглая кожа, правильные черты лица, большие голубые глаза. Высокая, стройная девушка, ростом не ниже метра семидесяти, и улыбка у нее необыкновенная – притягательная, загадочная. На шее массивная золотая цепочка с крестом.

В патрульной полицейской машине без опознавательных знаков за рулем сидел Майк Льюис, Анна устроилась рядом с ним, на пассажирском сиденье.

– А я и не знала, какая она была красавица, – произнесла Анна, глядя в окно.

– В морге ни за что бы не догадался, – откликнулся Льюис. – Глаза вылезли из орбит, на горле глубокие ножевые раны… Мне кажется, она недешево отдала свою жизнь.

– Ее нашли с золотой цепочкой на горле, да?

– Нет, ей же горло перерезали, голову чуть не отпилили, там кровищи…

– Так Красиник хотел убежать?

– Да, попробовал было, но его задержал полицейский, вызвал помощь, и парня доставили в местное отделение. Нам сообщили утром.

– Он сразу признался?

– А как тут не признаешься? Весь в ее крови, в руке нож с ее кровью.

– Он был под кайфом?

– Не знаю. Когда мы его увидели, он сидел, скрюченный, в своей камере. Под кайфом так себя не ведут – ну, если только то, что он принимал, не перестало действовать.

Анна вынула из папки показания Красиника. Скупые фразы ясно подтверждали, что он убил Карли Энн Норт, а перед тем изнасиловал ее. Анна спросила, где это произошло.

– Постоянного адреса у Красиника не было, он говорил, что жизнь у него тяжелая, познакомились они с жертвой совершенно случайно.

– Но где, вы не знаете?

Майк Льюис вздохнул с раздражением:

– Анна, через два дня после этого порезали Ленгтона. У нас был подозреваемый, который признался в убийстве.

– Да знаю я, Майк. Пожалуйста, не оправдывайся! Просто хочу все как следует уяснить. Если один из них был Каморра, то странно, что Ленгтон не узнал его.

– Все случилось очень быстро, никто из нас не сумел ясно запомнить ни одного из этих негодяев.

Анна кивнула и решила поговорить о другом. Если Ленгтон и узнал Каморру, то никому в этом не признался.

– А что с белым «рейндж-ровером», который полицейский заметил на месте преступления?

– Что, извини?

Анна перевернула страницу и продолжила чтение. Свидетель видел машину, припаркованную недалеко от места убийства, – черные тонированные стекла, двигатель работал.

– Двое сообщников Красиника побежали к «рейндж-роверу»? Уехали в нем?

– Нет. Машина уехала, как только появился полицейский в форме. Мы пробовали разыскать ее, но все впустую.

Анна пожала плечами и заметила, что, кажется, и это расследование успешным не назовешь.

Они замолчали и почти не разговаривали всю дорогу до Чокфарма. Все стены испещряли граффити, и, хотя было заметно, что муниципалитет предпринимает попытки навести порядок, кругом присутствовали следы запустения. Над дорожками, ведущими к дверям, на веревках сушилось белье: идя к квартире сорок один, Анна с Майком Льюисом то и дело наклонялись.

– Так, здесь снимает жилье некая Дора Родс. Сейчас по этому адресу она числится, но сколько здесь человек сменилось, один бог знает.

– А ты ведь разговаривал с ней?

– Да, она пришла в участок, опознала Карли Энн. У самой семьи нет. Она заведует местным общественным центром.

– Необычная соседка для проститутки.

– Уж поверь мне, необычная. Карли Энн совсем недолго успела пожить здесь, а эта Дора помогала ей встать на правильный путь.

Они нырнули под очередную веревку, оказались перед дверью, выкрашенной голубой краской, позвонили и стали ждать. Анна заметила, что почтовый ящик доверху забит корреспонденцией, но дверная табличка сияла, будто только что отполированная. Дверь им открыла молодая полная негритянка, вокруг головы у нее был повязан цветастый шарф.

– Здравствуйте, проходите. Я давно жду вас.

Поверх яркой майки Дора была обернута в пеструю африканскую ткань, на маленьких ногах были резиновые шлепанцы.

– Присаживайтесь, пожалуйста, я сейчас кофе принесу.

Анна села на ярко-оранжевый, в пятнах, диван. Правда, в комнате было чисто и опрятно, на стенах висели детские рисунки. Дора внесла поднос с чашками кофе и печеньем и поставила его на расписанный вручную столик.

– Угощайтесь, – предложила она и сама расположилась в уютном мягком кресле. Веса в ней было килограммов сто двадцать, не меньше: руки были сильными, крупными, толстый живот колыхался от жира, но ладони и пальцы казались совсем небольшими, как и ступни. На запястьях звенели серебряные браслеты, она беспрестанно крутила их то одной, то другой рукой. – Значит, вы насчет моей малышки Карли Энн?

– Да, – ответила Анна и взяла чашку. Майк уже жевал печенье и сидел, откинувшись на спинку и приготовившись слушать. – Сама я не занималась расследованием того дела, поэтому, пожалуйста, расскажите мне о Карли Энн как можно подробнее.

Дора кивнула:

– Что ж… Она поселилась здесь у меня месяцев, пожалуй, за девять, до того как ее убили. Я, знаете, не часто детей к себе подселяю – только пусти, сразу набежит целый табун, муниципалитет за такое мигом из квартиры выставит. Но когда мы познакомились, что-то меня в ней зацепило, она пришла к нам в центр, попросила, чтобы ей помогли. Она уже много лет сидела на героине, а чтобы добыть на него деньги, торговала собой. Думаю, жизнь у нее была не сахар, а сама-то еще ребенок, то из одного приюта сбежит, то из другого. Все они рвутся в Лондон, думают, что там люди по золоту ходят. А назад пути нет… Карли Энн была на редкость хороша, и, конечно, сутенеры вмиг прибрали ее к рукам. – Дора глубоко вздохнула. – Таких красавиц, как моя Карли Энн, я на своем веку мало видела. Она была наполовину ямайка, наполовину белая, кожа гладкая, чуть смугловатая, волосы черные, волнистые, прямо шелк. Подумать только – вела такую жизнь, кололась героином, а выглядела потрясающе… – Она покачала головой.

Анна кивнула и ответила, что, кроме снимков, сделанных в морге, она видела лишь одну фотографию девушки. Дора поднялась, открыла шкаф и вынула целую пачку фотографий:

– Да вот. Она очень старалась порвать с прошлым, и я немного ей платила за то, что она помогала мне в центре. Я в основном с маленькими детьми работаю, поэтому дала ей адрес реабилитационного центра для наркоманов, так что по утрам она ходила туда, а после, днем, работала у меня. Знаете, ведь когда ее нашли, она уже не кололась, но это даже хуже – значит, не была под кайфом. Не верю, что она принялась за старое, не верю! Она мне поклялась, что этого не повторится, она терпеть не могла вспоминать о своем прошлом и чем больше работала со мной и детьми, тем больше понимала, сколько пользы приносит прежде всего себе самой. Бывало, я ее обниму, а она плачет, говорит, что только я ее ангел-хранитель, что у нее не было ни настоящей любви, ни родителей, да и дома настоящего у нее тоже не было, пока мы с ней не встретились. Вы бы видели, как она здесь расцвела. Конечно, с ней просто и легко никогда не было, но когда она смеялась, то светилась вся, как солнышко.