Текст книги "Добыча (ЛП)"

Автор книги: Линда Ховард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Глава 21

Дэйр лежал, чувствуя, как попка Энджи плотно прижимается к его ноющей от желания плоти, и тихо мечтал, чтобы соседка извивалась, как тот уж на сковородке, с которым он ее сравнил, но увы, она крепко спала. Невзирая на то, как потрясенно Энджи уставилась на него после поцелуя, стоило ей снова улечься и устроиться поудобней, она тут же заснула, словно младенец, из чего стало ясно, насколько сильно бедняжка вымоталась за предыдущую ночь. Дэйр и сам все еще не оправился и боролся с сонливостью, но прежде чем сдаться, хотел хоть немного насладиться ощущением прижимающегося к нему тела.

Удивительным образом ему нравилось проводить с ней время, просто сидеть рядом, пока сам чистил винтовки. Энджи не болтала без умолку, спеша выложить все, что на уме, а если имела что сказать, то выкладывала без лишних церемоний. Не жаловалась, не ворчала, даже если на то была причина. Черт, иногда Дэйр сам себя бесил, а потому не смог бы попрекнуть Энджи.

И еще: она была самой неприхотливой женщиной из всех, кого он встречал. Если в ней и имелся хоть намек на тщеславие, то Дэйр ничего такого не заметил. Ни разу она даже не обмолвилась о том, что ей нужно расчесать волосы; весь ее марафет, казалось, сводился к уходу за телом и чистке зубов. Непонятно, пользовалась ли Энджи косметикой, а если и пользовалась, то это не бросалось в глаза. Нельзя сказать, что Дэйр обычно замечал такие вещи – ну, если только женщина не «штукатурилась» по полной. Может, ее густые, тяжелые, темные волосы были гладкими от природы и не требовали серьезного ухода. Может, завтра утром Энджи распсихуется из-за отсутствия туши для ресниц и фена, но Дэйр побился бы об заклад, что с ней такого не будет.

Из-за нее его постоянно швыряло от разочарования к веселью и нежности. С первыми двумя Дэйр умел совладать: разочарован он был, потому что хотел залезть ей в трусики с той минуты, как впервые увидел, а значит, сейчас приходилось справляться с тем, что накипело в душе за два года; забавляло его то, что теперь он был хозяином положения, и Энджи, отчасти, это знала, сопротивлялась с обычной самонадеянностью, но на самом деле до сих пор не разобралась в ситуации, а потому немного злилась.

Но… нежность? Что, черт возьми, Дэйр об этом знал? Только то, что его пробирал взгляд ее серьезных темных глаз, а когда Энджи впервые ему улыбнулась, ее лицо будто просияло, и он ощутил мощный прилив адреналина. А когда по-настоящему засмеялась, именно засмеялась, Дэйру безумно захотелось ее поцеловать, и если бы Энджи не вывернулась, он все еще продолжал бы это занятие, а то и зашел бы дальше.

Дэйр много с кем встречался, но влечение всегда начиналось с поцелуя. Какие-то женщины ему нравились, с кем-то он спал, но если целоваться с ними было не очень, то отношения неизбежно заходили в тупик. Как будто несовместимость проявлялась на молекулярном уровне. А если женщина ему и так не слишком нравилась, то поцелуй просто подтверждал догадку.

Вот с Энджи Дэйр попал прямо в точку, во всех смыслах. К ней его влекло гораздо сильнее, чем к кому-либо; она как раз в его вкусе, будто создана для него. Физическое влечение быстро переросло в нечто такое, что почти пугало Дэйра. А вдруг, чёрт побери, он в нее влюбляется? Сейчас она принимает его помощь из-за сложившейся ситуации, но все равно будет помнить, что именно он оттеснил ее от дела и вынудил продать дом. Любому было бы тяжело свыкнуться с такой мыслью. Да, на этот счет у Дэйра имелся план, но станет ли она его слушать?

Может да, может, нет. Он не хотел рисковать. Дела убедительнее слов, а такой прекрасный шанс нельзя упустить.

***

К тому времени как Чед отвел лошадь в загон, слабый свет, пробивавшийся через ужасающие, нескончаемые потоки дождя, полностью угас. Пришлось включить фонарик, чтобы загнать ее внутрь; слава богу, животное, казалось, вместе с ним радовалось укрытию, ведь вздумай кобыла заартачиться, Чед бы точно пристрелил скотину.

Весь день с утра до вечера пошел коту под хвост, ничего, кроме впустую потраченных усилий. Уже с прошлой ночи Чед валился с ног от усталости, двигаться заставляла только мысль о том, чтобы спуститься с горы и убраться, а значит выиграть. Вместо этого с тем же успехом можно было поберечь силы и немного отдохнуть. А теперь он замерз, промок до нитки, измучился и ужасно выглядел.

А ведь всего-то и нужно было: спуститься с горы верхом, если удастся засветло добраться до ранчо, просто дождаться там темноты, затем сесть в джип и уехать. Проще простого. Несмотря на паршивую погоду, несмотря на то, что Энджи сбежала и шлялась где-то рядом, да еще в окрестностях бродил хищник-убийца… план казался легким.

Но нет.

Чед знал, что его не назвать замечательным охотником, зато уж в уме не откажешь. Целый год он практиковался в верховой езде. Купил пистолет и упражнялся в стрельбе. Подготовился как раз настолько, насколько, рассуждая логически, было необходимо. А тут эта проклятая погода – ну вот как Чед мог предугадать, что разразится гроза и хлынет ливень?

Он не ожидал, что при спуске возникнут какие-то существенные проблемы, пока некий злой рок не столкнул его с вооруженной и взбешенной Энджи Пауэлл. А ведь достаточно было добраться до лагеря, откуда Чед, несомненно, смог бы вернуться к Латтимору. Он знал, какая дорога вела вниз, изучал карты, прежде чем отправиться в поход, так как понимал, что идти обратно придется самому. С лошадью они ладили вполне нормально, и животное следовало за ним. Но сильный дождь замедлял спуск, делая его таким коварным, что каждый шаг уже был победой. Чед передвигался зигзагами, обходя ямы, которых не было при подъеме, и через некоторое время потерял всякое представление о том, где на самом деле проходила тропа.

Вода неслась вниз по склону, сливаясь в ручейки, которые превращались в потоки, а потоки – в реки. Размякшая и ненадежная земля под копытами лошади заставляла животное нервничать. В одном месте лошадь споткнулась, и Чед затаил дыхание, моля, чтобы она вновь обрела равновесие. Если бы животное сломало ногу, остаток пути пришлось бы пройти пешком. Так он точно не уйдет далеко, только не в этом кошмаре.

Чед был измучен попытками удержаться на лошади, необходимостью реагировать на каждую мелочь. Постоянная настороженность утомляла не хуже физической нагрузки. По крайней мере, сейчас на лошади было седло, что значительно облегчало передвижение. Перед отъездом он надел сухую одежду и дождевик, но холод и сырость постепенно начинали пробирать до костей. Один раз Чеду пришлось спешиться, чтобы с лошадью на поводу преодолеть весьма коварный отрезок пути; при этом он поскользнулся и упал в воду, так что, будь оно проклято, еще и весь вымок. Чед ненавидел чертов дождь. Стоило только промокнуть, и он стал мерзнуть все сильней и сильней; все суставы мучительно болели, тело сотрясала неудержимая дрожь. Каждое даже незначительное движение требовало невероятных усилий. Он чувствовал себя так, будто за несколько часов постарел лет на двадцать. И знал, что больше не вынесет.

В конце концов, надо было принимать решение. Если до темноты он не сможет добраться до Латтимора или хотя бы до соседнего дома, то серьезно влип. Чед слез прямо в лужу грязи, вытащил из рюкзака питательный батончик и стоял прямо под дождем, жалкий и злой, нагнув голову, чтобы защитить от воды кусочек сухой и безвкусной пищи. Жевал, а сам пока думал. Он зашел не очень далеко, совсем не так далеко, как планировал, и теперь стоял перед выбором: прямо сейчас попытаться найти какое-нибудь укрытие и переждать или вернуться в лагерь. Оба варианта были отчасти рискованными. Утешало, что, если он не мог спуститься с горы, то Энджи тоже. Возможно, она отсиживалась где-нибудь в пещере, и уж наверняка эта сучка знала, как найти сухие дрова и развести костер даже в такой ливень.

Ему не хотелось пережидать грозу в пещере или жаться под выступом скалы, как прошлой ночью. А вот чего действительно хотелось: оказаться в хорошем номере отеля с обслуживанием и полной горячей воды массажной ванной. Чед мечтал о чистых простынях, мягком матрасе и куче теплых одеял. Хотел съесть тарелку горячего супа из омаров и выпить чашку обжигающего кофе. Но, к сожалению, со всем этим придется подождать.

Может, прямо сейчас он и не мог добраться до номера в отеле и всех прилагающихся благ, но в лагере хотя бы имелись палатки и гораздо больше удобств, чем здесь, на горе под открытым небом. Чед ненавидел отступать, но не был уверен, сколько еще придется ждать, прежде чем получится пройти приличное расстояние. В лагере была еда, укрытие и сухая одежда. Да, там лежало и то, что осталось от тела Дэвиса, но по идее медведь уже сожрал все, что хотел, и ушел. А разве вскоре не могли нагрянуть другие животные? Вероятно, к этому времени от тела Дэвиса уже ничего не осталось.

Чед содрогнулся. Если бы он слишком много думал о том, что видел, то от ужаса не смог бы сделать ни шагу, и в буквальном смысле здесь бы и умер, виной чему стала бы чертова холодина, или Энджи, или другие подстерегающие его трудности.

Нет, оставаться здесь – не вариант. Не для того он сюда забрался, чтобы сдаться, и неважно по какой причине.

Скрепя сердце, Чед повел лошадь обратно тем же путем, каким они пришли, не желая рисковать и лезть верхом по незнакомой местности. Он тихо выругался, разъяренный тем, что приходится вернуться, но не видел другого выбора. Впрочем, имелся один плюс: очень уж хотелось избавиться от проклятого дождя.

Пока погода не прояснится, он застрял, надо это признать. Но и Энджи тоже, так что она нагонит его не намного больше, чем предыдущей ночью, когда ей, вероятно, удалось пройти часть пути, пока потоки воды еще не набрали силу. Все-таки она шла пешком, а потому, как только он сможет вновь пуститься в путь, то быстро наверстает упущенное время.

Неважно. Конечная цель осталась неизменной; просто дорога туда займет больше времени, чем он рассчитывал. А хороший стратег может приспособиться к чему угодно.

Внезапно Чед с ужасом обнаружил, что из-за нескончаемых потоков, низвергающихся с неба и несущихся вниз с горы, ему придется сделать крюк, чтобы обогнуть тропу, по которой он проходил всего час назад. А еще начало темнеть, и, решив, что вести лошадь на поводу – чертовски плохая мысль, Чед вскочил в седло, надеясь хоть немного ускорить темп.

И в результате успел вернуться в лагерь с последним проблеском дневного света.

Он завел лошадь в загон, негодуя о каждой минуте, которую приходилось тратить, заботясь прежде о ней, а не о себе, но без нее его положение стало бы совсем дерьмовым, а потому Чед заставил себя уделить время животному. Он даже накормил кобылу. Затем забрался в палатку, зажег фонарь и маленький походный нагреватель и начал стягивать промокшую одежду. Проклятье, как же холодно!

Никогда раньше он не считал сухую чистую одежду роскошью, но сейчас, лихорадочно вытирая тело ручным полотенцем, Чед знал, что больше никогда не будет воспринимать как должное такие простые вещи, как пищу, воду и кров. Походная жизнь не для него, это уж точно.

Он хотел снова считать основные блага само собой разумеющимися. Желал забыть ощущение мокрой одежды и холода, хотел оставить все это позади и никогда больше не вспоминать. Вновь хотел наслаждаться круглосуточным комфортом, а ведь какие удобства он мог себе позволить с деньгами, которые сумел вывести! Все, что нужно было сделать – выбраться отсюда, только, скорее всего, это произойдет не сегодня, не этой ночью и, наверно, даже не завтра.

Он натянул одежду: сухое белье, джинсы, камуфляжную хлопчатобумажную рубашку, прикосновение которой к продрогшему телу доставило райское удовольствие, и толстые носки. К несчастью, запасной пары ботинок Чед не захватил, так что поставил мокрую обувь поближе к походному нагревателю. Может она успеет высохнуть прежде, чем придется надеть ее снова.

Согревшись, Чед почувствовал себя вполне нормально, глубоко вздохнул и с минуту просто сидел, прислушиваясь к ливню, барабанящему по крыше палатки. Потом съел еще один питательный батончик и выпил бутылку воды. Ему очень хотелось проглотить что-нибудь горячее, но пока что это было невозможно. Поэтому он пил воду и старался не думать о кофе. Жевал батончик, стараясь не замечать, как отвратителен он на вкус, что консистенция больше напоминает клейкие опилки, чем нормальную еду. И все же с каждой секундой тело расслаблялось, наслаждаясь чувством тепла и сухости.

Никогда ему еще не было так одиноко. Кроме лошади в загоне, в этом хаосе не осталось никого и ничего, даже птицы. Все живое: мужчины, женщины, звери – прятались в каком-нибудь укрытии, пережидая мощный ливень.

Но ведь животным, несмотря на дождь, нужно питаться, ведь так? Значит, они выходят на охоту по ночам. Чед представил, как возле палатки рыщут медведи и пантеры, и нервно вытащил винтовку, положив ее в пределах досягаемости. Боже, как он устал. Ему не выдержать еще одну кошмарную ночь без сна. Сегодня нужно поспать, иначе завтра он не сможет двигаться, даже если выйдет солнце, и земля чудесным образом подсохнет.

Но Чед боялся заснуть, боялся, что полностью отключится, а медведь заберется в палатку и сожрет его прежде, чем он проснется. Чед в оцепенении сидел на матрасе, мысли проносились в голове, не задерживаясь, а он и не пытался в них разобраться.

Интересно, смогли ли освободиться те три лошади, которых он оставил привязанными под выступом скалы, или все еще стояли там, ожидая его возвращения?

Интересно, приходил ли медведь, чтобы доесть останки Митчелла Дэвиса, пока Чед безуспешно пытался сбежать?

Интересно, могла ли Энджи преуспеть там, где он потерпел неудачу, спустилась ли она с горы сегодня или, по крайней мере, прошла значительное расстояние? Проводница даже могла наткнуться на лошадей, хотя шансы были невелики.

Вдруг она знала кратчайший путь или оказалась упорнее, чем он думал. Энджи могла уже добраться до Латтимора. Вряд ли, но на всякий случай ему понадобится план…

Чед едва не рассмеялся. Как можно строить планы рядом с медведем-убийцей и посреди грозы тысячелетия?

Так или иначе, нужно продолжать путь. Компаньонов Дэвиса Чед боялся куда больше, чем копов. Безусловно, в тюрьму он не хотел, но лучше уж туда, чем… да уж, Чед знал, что отморозки Дэвиса делали с теми, кто вставал на его пути, а еще знал, что сам покойный шеф держал ответ перед вышестоящим в пищевой цепи существом, вероятно, еще более жестоким ублюдком. Чеду надо исчезнуть, непременно. Иначе его достанут даже в тюрьме.

Первоначальный план все еще оставался лучшим способом убраться из страны. Пытаться украсть автомобиль или взять напрокат, а потом ехать в другую сторону слишком рисково. Дьявол, это же Монтана. Сунешься наугад и окажешься в каком-нибудь богом забытом уголке штата, где целыми днями не встретишь ни одного автомобиля…вроде того, где Чед находился сейчас.

В итоге он остановился на том, что, по его мнению, сработает лучше всего. Ему нужен джип; автомобиль взяли на его имя, так что, если автоинспектор остановит Чеда за невключенный поворотник или еще из-за какой хрени, проблем не возникнет. Мало того, он уже прошел через ад, совал руки во всякую мерзость, чтобы вытащить ключи из кармана Дэвиса. Отступать сейчас Чед не собирался.

Если Энджи случайно его опередила и собрала подмогу, ладно, это все-таки не город и даже не городок, ну сколько человек там может оказаться? У него винтовка и пистолет, и ему хватит смелости ими воспользоваться. Как только Чед спустится с горы, то проявит смекалку и осторожность и разведает ситуацию прежде, чем выдаст свое присутствие. Если кто-нибудь будет поджидать его там, он изобразит испуг, продемонстрирует свою беспомощность. За годы практики Чед хорошо этому научился. Он станет молить о пощаде, может, даже пустит слезу, скажет им, что все это ошибка, и Дэвис чуть не убил его, это была самозащита, и на самом деле он вовсе не стрелял в Энджи, а просто запаниковал, увидев медведя… да, то, что надо. Ему хватит мастерства заставить сомневаться даже Энджи. А потом, когда они решат, что он не представляет угрозы, Чед убьет их всех. С этим у него проблем не возникнет. А если кто думает иначе, да пошли они все.

Чед чувствовал, что засыпает. Его охватила страшная усталость и заторможенность. Ему нужно поспать, иначе он умрет.

Чед откинулся назад и закрыл глаза. Пятнадцать минут, все, что ему нужно – всего пятнадцать минут, чтобы восстановить силы. Не спать, нет, он не мог позволить себе полностью отключиться, просто закроет глаза…

Глава 22

Если говорить о снах, то этот был паршивым. Энджи пробудилась ровно настолько, чтобы понимать: все это ей снится, но вырваться из грез никак не удавалось. Сон не сулил ничего хорошего, но все не отпускал, затягивал…

Энджи лежала лицом в грязи и задыхалась. Отвратительная жижа попала в глаза, проникла в нос и с каждым вздохом лезла все глубже в рот. Энджи пыталась отплеваться, проморгаться, но вокруг была лишь тьма. Энджи не знала, как сюда попала и как отсюда выбраться. По телу барабанной дробью застучала паника: выбраться, выбраться, выбраться… Она боролась, упиралась руками, пыталась сдвинуться, вытащить голову из вонючей жижи, но как ни старалась, все не находила опоры, никак не могла освободиться. Холодная грязь грозилась поглотить ее целиком, засосать в землю.

Пойманная в эту ловушку, Энджи жутко злилась. Она не боялась утонуть; существовало нечто похуже, чем влипнуть в грязь, и если не освободиться, это худшее настигнет ее в любой момент. За ней гонятся убийца и медведь. Их не видно и не слышно, но они точно уже близко. Прямо за спиной. Впереди. Окружают. Приближаются.

И вдруг грязь изменилась. Темная вонючая жижа превратилась во что-то сладкое и белое. Напрягая каждый мускул в шее, Энджи удалось поднять голову. Перед ней была желтая роза из кондитерской глазури. Тяжело дыша, Энджи облизнула губы и попробовала белую субстанцию, облепившую ее с головы до ног. Это не грязь. Глазурь. Глазурь с ее свадебного торта попала ей в глаза, в нос, в рот, застряла между пальцами рук и ног. «Но почему я босая? Где ботинки?»

Энджи вздрогнула. Глазурь была гораздо хуже, чем грязь, потому это противоречило здравому смыслу. Откуда ей тут взяться? Энджи попыталась стряхнуть липкую кашу, но та льнула к коже. Холодная дрожь пробежала по телу. Передвигаться в этом море из глазури получалось куда хуже, чем по грязи.

Она в ловушке.

И тут за спиной раздался рев зверя.

Энджи резко села, рывком выныривая из сна, хватая ртом воздух и, разумеется, в процессе снова ушибла больную лодыжку. Из горла вырвался резкий стон, как будто одного ерзанья было недостаточно, чтобы разбудить лежащего рядом мужчину.

Спала с Дэйром Кэллаханом. Энджи и помыслить не могла, что когда-либо соединит эти слова в одно предложение, в любом контексте.

– Что случилось? – прогудел он лениво и успокаивающе, совсем не похоже на рев из ее сна. А Энджи так нужна была опора, надежное тепло твердого мужского тела, что якорем удерживало ее в реальности. Что за дурацкий, тревожный сон!

– Просто кошмар привиделся. – Энджи попыталась встряхнуться, выкинуть из головы мерзкие образы. Затем осторожно потерла лодыжку, стараясь унять боль.

– А что приснилось? – Дэйр сел, включил фонарь. После практически полной темноты белый свет заставил ее прищуриться.

– Ничего особенного. – Энджи не было нужды анализировать сон, чтобы понять, что он означает или почему вообще возник. Не хотелось и объясняться, почему ей снятся кошмары о свадебном торте. Это было так глупо. Грязь, медведь, Чед… для него все это будет логично. Свадебный торт? Едва ли.

Дэйр какое-то время молчал, потом сказал:

– Может, будет лучше выговориться…

Энджи подняла взгляд, и… святые угодники! Оказывается, Дэйр спал без рубашки. Она могла поклясться, что, когда они укладывались, он был одет, но… Наверное, в какой-то момент ночью ему стало слишком жарко, а она так вырубилась, что не заметила, как он разделся. Энджи не могла отвести глаз от бликов света на мощном изгибе плеч, от мускулистых с прожилками вен рук. Посередине груди тянулась дорожка темных волос, слегка расходясь вокруг сосков. На правом плече виднелась отметина – неровная линия сантиметров восемь длиной, старый шрам, сглаженный временем до тонкой серебристой полосы. Тем не менее, он служил молчаливым напоминанием о том, что сидящий рядом мужчина воин, человек, повидавший сражения и закаленный в боях. Дэйр был ранен, видел смерть, а возможно, и сам кого-то убивал.

Более чем взволнованная видом полуобнаженного мужчины, Энджи резко отвернулась и закрыла глаза рукой, но вовсе не потому что зрелище было неприятным. Наоборот, причем настолько, что крайне мешало связно мыслить.

– После всего, что произошло, мне на всю оставшуюся жизнь хватит поводов для кошмаров, включая то, что мы спали вместе, – постаралась съязвить Энджи, но ничего не вышло. Близость ко всем этим горам мускулов явно поджарила ей мозг, потому что она не смогла удержаться от дразнящей улыбки. Дразнящей? Боже, неужели она на самом деле пытается с ним заигрывать? Пора уже влепить самой себе пощечину, чтобы наконец прийти в себя, иначе Энджи точно выставит себя полной идиоткой.

Он засмеялся. Дэйр засмеялся. И несмотря на опасность увидеть его голый торс, Энджи украдкой бросила взгляд сквозь пальцы – только чтобы убедиться: смех был искренний, настоящий. Резкий и грубый, будто в горле застрял шерстяной ком, но все же смех. В груди Энджи вновь потеплело. Хотелось его разозлить, чтобы он перестал задавать вопросы, но вместо этого она сама свела все на нет улыбкой, и Дэйр не принял ее всерьез.

Когда он перестал смеяться, то приподнялся на локте и посмотрел на Энджи, немного наклоняясь над ней. Внезапно ее сердце перестало таять и бешено заколотилось в груди. Может, всему виной игра света, может, Энджи прочла на его лице то, чего на самом деле нет, но именно здесь и сейчас, ей показалось, что он смотрит на нее так, будто пожирает глазами.

От напряжения в горле пересохло. Она была не самой искушенной женщиной на планете, но инстинктивно узнала это выражение, пусть даже ни один мужчина раньше не бросал на нее таких взглядов. Это был абсолютно мужской, сексуальный, хищный, голодный взгляд, манящий и одновременно вызывающий желание бежать. От него подгибались колени, а в животе порхали бабочки. Такой взор – настоящая ловушка, потому что его мощь могла свести с ума любую женщину.

Ну нет, ее этим не купишь. Дэйр хочет секса, но Энджи сомневалась, что готова поддержать его затею. Он-то мужчина, а значит, просто настроился переспать. Но если она займется с ним любовью из чувства благодарности за спасение, то сама поставит себя на уровень проститутки, оплачивающей долги телом. Опять-таки, не хочется вновь переживать то разочарование, которым для нее всегда оказывался секс: загореться, чтобы потом вновь обжечься. Как ни посмотри, а идея плохая.

– Даже не думай об этом, – предупредила Энджи.

Дэйр вскинул брови и хмыкнул:

– Ты опоздала года на два.

Года на два? Она недоуменно уставилась на него.

– Что?

– Мы об этом завтра поговорим. Расскажи о своем сне.

Сне? Каком еще сне? Совершенно сбитая с толку, Энджи потрясла головой, потом запоздало сообразила, что лучше и правда перевести тему на кошмар. Иначе ее свадьбу назвать не получалось.

– Отлично.

Она уронила руку и прямо посмотрела ему в глаза, игнорируя грубую привлекательность его небритого лица. Дэйр не пытался скрывать, кто он такой и чего хочет.

– Мне снилась грязь, медведи и глазурь со свадебного торта.

Его брови снова изменили положение.

– Глазурь? – моргнул он, и Энджи могла поспорить, что Дэйр пытается мысленно совместить медведя и свадебный торт.

– Я утопала в ней. Сначала в грязи, а потом она превратилась в глазурь. – Энджи раздраженно зыркнула на собеседника. – Ты ведь в курсе, что несколько лет назад я вышла замуж, верно?

Они жили узкой общиной. Практически каждый всё и про всех знал, по крайней мере основное, хотя некоторые подробности не были на слуху. Разумеется, отец пришел на свадьбу Энджи, и потом именно он утешал ее и поддерживал, однако не никогда не говорил, что именно сказал Харлану и всем остальным по возвращении, впрочем, Энджи и не спрашивала.

– Вроде ты собиралась, но что-то произошло, – осторожно начал Дэйр, будто думал, что ее бросили у алтаря или что-то в таком духе.

– Я аннулировала брак.

В его глазах промелькнуло удивление.

– Значится, аннулировала?

Аннулирование брака существенно отличалось от развода; развестись можно практически по любой причине, вплоть до ерунды вроде «у нас разные любимые цвета», но аннулирование предполагало совершенно конкретные требования закона.

– Получить развод было бы проще, – мрачно призналась Энджи. – Даже мой адвокат советовал мне не усложнять и конечно был прав. Но я так… Мне хотелось просто уничтожить всю память о том дне, будто его никогда и не было, и к черту здравый смысл.

Дэйр хмыкнул.

– Это ты-то плюешь на здравый смысл? Представить себе не могу. – Однако в его тоне не прозвучало никакого ехидства, лишь легкая усмешка.

Он дотронулся кончиком пальца до ее щеки. Удивленная, Энджи подняла руку, к собственному ужасу обнаружила на лице влажную дорожку и яростно ее стерла. Не тот повод, чтобы слезами обливаться.

– Не обращай внимания, – резко приказала она. – Это ерунда, и я вовсе не плачу.

– Как скажешь.

– Именно так. И даже если плакала, то только потому, что злюсь на саму себя и мне стыдно. Я была идиоткой.

– Что произошло?

– Ничего сверхъестественного. Поэтому-то мне так неловко.

Дэйр молча ждал, пока Энджи боролась со злостью, обидой и ощущением полного абсурда, которые до сих пор возникали при мысли о свадьбе. Наконец она вперилась взглядом в потолок и поджала губы.

– Я никогда не была женственной, – призналась Энджи. – Никогда не умела подавать себя – ну, знаешь, делать макияж, укладывать волосы, всякое такое. Не то чтобы папа мог меня чему-нибудь такому научить, да, по правде говоря, я и сама не особо интересовалась. В Биллингсе я уже больше заморачивалась насчет своей внешности, но… до сих пор не уверена, все ли делаю правильно, и нормально ли выгляжу. В день свадьбы мне хотелось быть красавицей, с идеальной прической и макияжем.

От признания в собственной неуверенности у нее загорелись щеки. Энджи знала, что она не королева красоты, но непривлекательной тоже не была. Обычно вопрос внешности ее вообще не волновал, а уход за собой сводился к тому, чтобы вовремя причесаться и нанести защитный увлажняющий крем. Признаваться во всем этом мужчине – а особенно Дэйру Кэллахану, – все равно было неудобно.

– Как вышло, что рядом не оказалось матери, которая научила бы тебя всему этому? – прямо спросил он. – Не припомню, чтобы хоть кто-то упоминал мне об этом, даже Эвелин Френч, а уж она-то и глухого насмерть заболтает.

Несмотря на смущение, Энджи не удержалась от улыбки. Всякий, кто хоть раз заглядывал в хозяйственный магазин Эвелин, знал, насколько она любит поговорить.

– Значит, она просто так и не набралась храбрости спросить папу, иначе бы рассказала. Ничего особенного. Я не помню свою мать. Она бросила нас с отцом, когда мне и двух лет не исполнилось. Завела себе какого-то урода на стороне и, видимо, любила его больше, чем нас. Вот и ушла.

Его глаза сузились.

– Хреново.

– Возможно, – согласилась она. – Конечно, временами я задумывалась, как бы все обернулось, если бы она не ушла. Но в то же время папа вел себя просто замечательно. Он не сказал о ней ни единого плохого слова, а когда я стала задавать вопросы, выложил все как есть, без обиняков. – Энджи помолчала. – После его смерти я разбирала бумаги и нашла их соглашение о разводе. Она оставляла ему все права на опеку, отписывала меня с глаз долой и, как догадываюсь, ни разу не оглянулась назад, потому что никогда не пыталась ни увидеть меня, ни как-то еще со мной связаться. Я оказала ей ответную услугу.

– Тебе, небось, досадно?

Дэйр пристально всматривался в ее лицо, будто желал уловить малейшие нюансы. Что? Неужели подумал, будто она в таком расстройстве, потому что ее бросила мать?

Энджи хотела возразить, но остановилась.

– В некотором роде. Я не сильно переживаю, ведь совсем не помню маму, но, думаю, папу ее уход задел гораздо сильнее, чем он показывал. Я злилась скорее за него. И, оглядываясь назад, задаюсь вопросом, не потому ли он так мало встречался с женщинами, что ставил заботу обо мне на первое место. Вряд ли это легко для мужчины, да для кого угодно, когда на тебя вдруг сваливается практически единоличная забота о младенце.

– Я бы уж точно с ума сошел от паники, – заметил Дэйр.

– Да ладно, – усмехнулась Энджи. Она ни на секунду не усомнилась, что он бы справился. Такие, как Дэйр, панике не поддаются. Они берутся за дело и доводят его до конца, каким бы оно ни было. – Неважно. В общем, мать была трусихой, спасовала перед трудностями, и, наверное, это определенным образом повлияло на меня: я не позволяла себе пасовать. Не хочу быть такой, как она.

– А ты не такая, – после паузы тихо произнес он. – Ты не трусиха.

И почему-то от этих слов, слетевших с его уст, у нее сдавило горло так, что захотелось плакать. В ужасе от этой мысли, Энджи прокашлялась.

– Ну и хватит об этом. Ты хочешь услышать про мою свадьбу или как? – сердито бросила она.

– Хочу, хочу. Мы немного сбились с курса.

– Вернее, это ты сбился. Я рассказывала, как все было, а ты вдруг свернул в сторону.

– Так пристрели меня за любопытство. Вернемся к макияжу и прическе.

Энджи бросила на него предупреждающий косой взгляд и задумалась, не свернуть ли вообще рассказ, но, какого черта, она и так слишком далеко зашла, чтобы останавливаться.

– Я наняла мастерицу, чтобы меня накрасили и уложили волосы. На подготовку ушли часы. Но когда она закончила, я выглядела отлично. Даже лучше, чем надеялась, и я была так счастлива. Я думала, что ему…

– Кому – ему-то? – вмешался Дэйр. – У этого мудака есть имя?

– Тодд, – ответила Энджи и тут же осеклась, пораженная тем фактом, что Дэйр автоматически посчитал ее жениха мудаком. – Тодд Винсент. Но он не был… то есть, вроде как был, но я слишком уж бурно среагировала.

– Среагировала на что?

Она вздохнула и продолжила изучать потолок.

– Он запустил тортом мне в лицо. Причем не маленьким кусочком, а здоровым ломтем с толстым слоем глазури. Она попала мне в нос, в глаза… а он все это время смеялся. – Вообще-то смеялись все, но Энджи не сочла необходимым упоминать эту подробность.

– Вот козел, – констатировал Дэйр.