Текст книги "Прямое попадание"

Автор книги: Линда Фэйрстайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

10

– Улица Смерти, – невесело заметил Майк.

– Да, после этой ночи ей вполне подходит такое название.

Было восемь тридцать утра, и мы с Майком встретились в депо на пересечении Одиннадцатой авеню и 13-й улицы. Он позвонил и предложил мне заехать сюда по пути на работу. Хотел показать место, где нашли тело Шеффилда.

– Да при чем тут ночь? Это место назвали так сто лет назад, – он провел рукой с севера на юг, указывая на пути, которые некогда принадлежали Нью-Йоркской центральной железной дороге. – Мой старик здесь вырос – на Адской Кухне. И в детстве часто рассказывал нам всякие истории.

После Гражданской войны, когда большая часть манхэттенского Вест-Сайда занимали скотобойни, заводы, склады леса и сдаваемое внаем жилье, здесь были наихудшие трущобы во всем городе. Копы, которые несли тут службу, называли это место – от 13-й улицы на севере до 39-й на юге и от Восьмой авеню до Гудзона – Адской Кухней.

Товарные поезда ходили и днем, и ночью. И места тут были знаменитые – своей грязью и бандами, что контролировали каждый чих. Дети, которые не умирали от болезней и не сходили с ума от пыли и шума, оканчивали жизнь под колесами поездов. Майк-старший родился задолго до того, как перенесли пути, убрав их с улиц, – Майк улыбнулся, вспоминая рассказы отца. – Меня эти истории завораживали. Отец говорил, что каждый раз, когда проезжал поезд, при нем был «ковбой» – впереди поезда ехал парень на лошади и махал флагом, чтобы люди расходились с путей. Можешь себе представить – посреди Манхэттена, в двадцатом веке? Когда отцу было пять или шесть, он мечтал стать таким ковбоем. Но к тому времени сделали насыпь, подняли дорогу на сваи и убрали пути с улиц. Но люди все равно продолжали называть ее улицей Смерти.

– А вот и Мерсер, – я указала на угол, где он парковал машину. – Каков план?

– Через несколько минут встречаемся с Дотри в галерее. Я подумал, ты захочешь пойти с нами.

Мерсер поприветствовал нас словами:

– Что слышно из морга?

– Я как раз рассказывал Куп. Поезд прилично изуродовал тело Шеффилда. Но все равно нельзя сказать, что он просто переходил пути и поскользнулся, флейшер говорит, что результаты токсикологии будут готовы через пару дней. Но я думаю, кто-то накачал его наркотиками или транквилизаторами, а потом просто бросил здесь, чтобы сошло за несчастный случай. И, кстати, это случилось не этой ночью. Омар провалялся дня два: с глаз долой – из сердца вон.

Мерсер взмахнул бумагами, что держал в левой руке.

– Теперь я расскажу вам об Омаре Шеффилде. Сорок шесть лет, три судимости – начал с кражи и докатился до вооруженного ограбления. Был выпущен условно-досрочно около восьми месяцев назад. Стоит ли говорить, что он исправно отмечался у надзирающего офицера, который и понятия не имел, что домашнего адреса Омара не существует в природе.

– Думаешь, Дениз Кэкстон знала о его прошлом, когда взяла на работу? – спросила я.

– Давайте надеяться, что мы скоро это выясним. Дотри перезвонил мне вчера поздно вечером. Он ждет нас в галерее. Готовы?

Мы с Майком оставили машины у депо и поехали на 22-ю улицу между Десятой и Одиннадцатой авеню на служебной машине Мерсера. Я никогда не видела Брайана Дотри, но прекрасно знала о его участии в убийстве в округе Вестчестер около десяти лет назад. Правда, к суду его привлечь так и не удалось.

В конце восьмидесятых Дотри владел галереей в Фуллер-Билдинг, там же, где сейчас вел свои дела Лоуэлл Кэкстон. Тогда Дотри было сорок, и ему удалось довольно быстро подняться от помощника удачливого дилера до владельца собственного бизнеса. И все благодаря сотрудничеству с богатым японским коллекционером по имени Есио Цукамото.

Дотри покупал и продавал шедевры – Джексона Поллока и Франца Клайна – и жил на широкую ногу» что мог теперь позволить себе. Городской дом на западных шестидесятых улицах и роскошный викторианский особняк к югу от шоссе на Ист-Хэмптонс. Он тщательно охранял свою частную жизнь но ходили слухи, что он предпочитает нимфеток – молоденьких, худощавых, балующихся наркотиками и одевающихся в кожу.

К 1992 году его карьера покатилась под гору так же быстро, как когда-то начиналась. Кредиторам не удавалось получить с него деньги – даже самые незначительные суммы, – а аукционы, равно как и преуспевающие дилеры, начали судиться с ним, потому что не все было чисто с правом на картины, которые продавал Дотри. Затем подключилась и налоговая служба – расстроенный бухгалтер, которого Дотри уволил, сообщил им, что тот утаил более пяти миллионов дохода. А информаторы доложили федералам, что он покупает почти пятьдесят граммов кокаина в неделю по сто долларов за грамм. Его адвокаты работали как проклятые, чтобы распутать проблемы с законом.

А потом в лесу, окруженном частными владениями, в северном пригороде Манхэттена обнаружили тело пятнадцатилетней шведской девочки, приехавшей в город, чтобы стать моделью. Орнитологи, что нашли останки, поразились – единственной частью тела, которую не тронули грызуны, была голова. Голубые глаза девочки невидящим взглядом смотрели в небо из-под черной кожаной маски, закрывающей лицо.

Я напомнила Майку и Мерсеру конец этой истории. Портреты с Инге Лунен развесили по всему городку, где ее видели последний раз – в баре для любителей садомазо, куда часто захаживал и Дотри с приятелями. И хотя никто не показал, что видел дилера в баре в тот вечер, когда исчезла девочка, его личный ассистент, Бертран Глостер, был там именно в это время. А всем известно, что девочек для босса отбирал именно он, когда сам Дотри был не в состоянии выйти в люди.

На самом деле Брайан редко лично подходил к тем, кого приглашал на ночь. Он предпочитал дожидаться их в комнате на третьем этаже здания, где находился бар Cuir de Russie («Русская кожа»). Он часами мог смотреть в окно, периодически заправляясь кокаином. Когда он замечал симпатичную девочку, которая останавливалась на тротуаре, чтобы поболтать с приятелями или выкурить сигарету, то звонил вниз в бар, просил подозвать ее и приглашал подняться к нему.

Еще долго после смерти Лунен люди из мира искусства рассказывали о том, что у Дотри в кабинете свободно валялись сексуальные игрушки – наручники, ошейники, шипованные ремни и даже кожаные маски, похожие на ту, что нашли на трупе. На этих же встречах он часто называл чрезмерно-услужливого Бертрана «мой палач». Тот был вроде телохранителя по особым поручениям при Дотри, когда дело касалось крутых типов из обратной стороны его жизни. Но тогда к его словам никто не относился всерьез.

А еще его знакомые признались, что слышали про садомазохистские игры, которыми увлекались Брайан и приятели, про оргии с наркотиками, кнутами и цепями, во время которых Дотри все чаще и чаще терял над собой контроль.

Бертрана Глостера взяли через несколько дней после обнаружения тела Лунен. Несколько лет он работал сторожем в усадьбе неподалеку. Низкий уровень интеллекта сделал его легкой добычей для полицейских. И он признался в убийстве девочки, которая согласилась на участие в оргии в обмен на билет до Швеции, который пообещал ей Дотри.

В своем леденящем душу признании Глостер рассказал, что они пришли в тот лес, он надел на Инге Лунен кожаную маску и застегнул молнию на рту, а Дотри нацепил на нее наручники, скрепив руки за спиной, и велел ей стать на колени за большим валуном. Затем Глостер добавил, что арт-дилер, уже находящийся под дурью, занюхал еще пару дорожек, нагнулся к Инге и прошептал: «Да, ты вернешься домой в деревянном гробу», а затем велел Глостеру выстрелить ей в голову.

– Конец истории? – уточнил Чэпмен.

– Не совсем. За убийство Глостеру дали от двадцати пяти до пожизненного, но прокурор Вестчестера так и не смог привлечь Дотри – показания о его причастности должны были подкрепляться доказательствами, потому что слов сообщника недостаточно, чтобы привлечь подельника к ответственности за убийство. Ему не удалось найти ни одной улики, которая бы связывала Дотри со смертью девочки.

– Значит, этот чертов псих отсидел восемнадцать месяцев за уклонение от уплаты налогов и теперь снова в деле? Как нормальный человек, да? Слушайте, дайте мне потолковать с ним пять минут, а сами подождите в машине, а? Что скажешь, Куп? Он не станет большой потерей для общества, обещаю.

Мерсер припарковал машину перед «Галереей Кэкстон», новейшим аванпостом в Челси. Дени и Брайан готовили ее к открытию этой осенью. Теперь Дени мертва. В такую рань галереи еще закрыты, поэтому и машин, и пешеходов было мало.

Майк задержался у входа, чтобы прочитать вывеску под звонком:

– «Вход для обслуги со стороны 23-й улицы». Надеюсь, они не нас имеют в виду.

Передняя дверь не была заперта, поэтому Майк толкнул ее, и мы вошли вслед за ним. Похожий на пещеру первый этаж бывшей автомастерской был полностью переделан, исчез даже намек на его прежнюю жизнь. Из подвешенных под потолком динамиков лилась современная музыка.

– Кажется, они еще не выставили свои произведения.

– Ты сейчас наступишь на шедевр, Майки. Прочти табличку. – Я указала ему на кусок веревки примерно двенадцати футов в длину, что тянулась от двух точек на стене к точке на полу возле моей левой туфли, образуя треугольник. Пропустив замечание мимо ушей, Майк посмотрел вокруг на подобные же бесцветные инсталляции из веревок, занимающие весь первый этаж. Это было похоже на игру в «кошачью колыбель». Я зачитала слова на плакате, посвященном этой части выставки: «Эти нитяные скульптуры трансформируют пространство, и оно приобретает нематериальную осязаемость, сгущаясь на плоскости или в трехмерной среде. Иллюзия и реальность сливаются, пересекаются их линейные траекторию.

– И это искусство! – вопросил Майк. – Думаешь, какой-нибудь остолоп купит вот это? В жизни не видел большей нелепости!

Тут нас окликнул Брайан Дотри. Он стоял на балконе, что тянулся вдоль просторной залы.

– Не торопитесь называть эту вещь абсурдной, детектив. У нас еще два этажа, загляните сначала туда. Почему бы вам не подняться на лифте в мой кабинет?

– Хотелось бы найти лифт, не запутавшись во всех этих веревках, которые вы называете искусством! – крикнул Майк в ответ, пренебрежительно кивнув в сторону нитяных скульптур, что занимали практически весь первый этаж. – Давай, блондиночка, иди вперед. Если я буду размахивать перед ним наручниками, то он еще, чего доброго, излишне возбудится. А ты уж точно не входишь в ту возрастную группу, которую он предпочитает.

В дальнем углу залы действительно обнаружился лифт. Когда двери открылись на шестом этаже, мне в глаза ударил яркий свет. Южная стена здания была стеклянной, и полуденное солнце освещало одно из самых странных помещений, которые я когда-либо видела.

Во-первых, с этой стороны не было ни одного высокого здания, поэтому открывался великолепный вид на крыши близлежащих художественных салонов, гаражей и на Гудзон, что сворачивал на восток в нескольких кварталах от нас.

Но самым поразительным было другое. Примерно на три этажа ниже, с севера на юг, через просторный атриум тянулся отрезок железной дороги. Старые, толстые, ржавые рельсы на поросшей сорняками насыпи.

Я застыла от изумления.

– Они настоящие?

Чэпмен был в полном восхищении.

– Жаль, мой старик этого не видит! Естественно, настоящие. Посмотри, – он указал на проем, рельсы уходили из атриума галереи в сторону складов, что стояли прямо напротив «Галереи Кэкстон».

Я перегнулась через перила и увидела, что рельсы тянутся сквозь переделанный гараж и с другой стороны пересекают 23-ю улицу, проходят между двумя домами и теряются из виду на северном перекрестке.

– Что это? – спросил Мерсер.

– Это старая дорога «Хай-Л айн». Очередное чудо с Адской Кухни. Когда пути подняли над уровнем Улицы Смерти, к северу от депо, все равно надо было как-то доставлять поезда к мясным рядам в районе 14-й улицы. Поэтому к югу от 13-й построили эту насыпь. Разве вы не заметили старые пути?

Мы с Мерсером переглянулись и покачали головами.

– Езжайте на Десятую авеню и поверните налево. Права на воздушное пространство[20]20
  Имеется в виду право на использование воздушного пространства над железными и шоссейными дорогами для строительства коммерческих сооружений. Впервые вопрос о праве на такое строительство был поднят в 1910 г. в связи с использованием пространства над железной дорогой «Нью-Йорк Централ».


[Закрыть] были распроданы, поэтому тут настроили складов прямо поверх старого участка «Хай-Лайн». Но в районе двадцатых улиц и до самого Гансвортского рынка вы везде увидите рельсы.

Дотри вышел из кабинета в юго-западной части этажа и поинтересовался:

– Удивительное помещение, не правда ли? Наша галерея – единственная в городе, чьи владельцы сообразили использовать в своем дизайне этот кусочек старины. Рад, что вам так понравилось.

Он пригласил нас в свой прохладный офис, и я с удивлением заметила на его лбу капельки пота – несмотря на то, что во всей галерее работали кондиционеры. А он постоянно вытирал пот, стекающий по шее.

Мы представились, и он пригласил нас занять места напротив стола. Тут не было ни намека на его прежнюю опрометчивость, хотя он мало изменился со времен тех фотографий, что печатали в газетах во время суда над Глостером. Только брюшко выросло и второй подбородок испортил некогда волевую линию первого.

– Уверен, вам все известно о моем прошлом, детектив, – закинул Дотри пробный камень, и его глазки забегали, изучая нас, пока он старался определить уровень нашей враждебности и степень осведомленности. Его руки, сложенные на столе, дрожали, поэтому он не переставал вытирать шею и лоб, даже когда в этом не было необходимости. – Но вы должны понять, что я обожал Дениз Кэкстон и буду рад помочь вам.

Любезность Дотри ничуть не тронула детектива Чэпмена, поэтому я откинулась на спинку стула, как гость, которого пустили на допрос, но который не собирается его вести. Майк видит уязвимость свидетеля и, в отличие от беседы с Лоуэллом Кэкстоном, прекрасно справится сам.

Майк позволил Дотри думать, что если тот посвятит нас в тайны его уклонения от уплаты налогов, мы забудем то старое дело и перейдем к загадке смерти Дени. Это, похоже, успокоило дилера, ведь рассказывать придется то, что мы и так знаем. Как будто это признание возвысит его в наших глазах.

Затем Майк подвинул стул так, чтобы оказаться напротив жертвы.

– А теперь, Брайан, – произнес он, прекрасно осознавая, что обращение по имени опускает Дотри еще на несколько ступенек по социальной лестнице, – расскажите о ней.

Мне показалось, Дотри обрадовался, что разговор перешел с его персоны на партнершу:

– О, Дени… Она – это единственная причина, почему я не оставил этот бизнес, после того как…

– Нет, Брайан, нет. Не о Дени. Я хочу, чтобы вы рассказали о девочке – об Инге Лунен.

Его влажная кожа вновь покрылась потом, он посмотрел на Мерсера, потом на меня в надежде, что мы перебьем Чэпмена или попросим его сменить тему.

– Я не имею никакого – слышите?! – никакого отношения к той девочке, детектив. Меня не привлекли к суду. А этого грязного ублюдка надо было вздернуть и…

– Возможно, вздернуть стоило вас. Только, боюсь, это доставило бы вам больше удовольствия, чем заслуживает такой извращенец, как вы. Просто не забывайте, что у убийства нет срока давности. Станете играть с нами в игры, скажете хоть слово лжи – пусть даже из лучших побуждений – о Дениз Кэкстон, об Омаре Шеффилде, и…

– Об Омаре? А при чем тут он?

Воротник его темно-зеленой спортивной рубашки насквозь промок от пота, как и подмышки. Его удивление при имени Омара показалось искренним.

А Чэпмен продолжил напирать:

– Поставите нам хоть малейшую подножку в этом деле, Брайан, и я лично отправлюсь хоть на край земли, чтобы найти гвозди для вашего гроба и улики, которые определят вас в соседнюю камеру с Бертраном Глостером. Так вот… А теперь расскажите-ка мне, Брайан, про свои отношения с Дениз Кэкстон. И сядьте, что ли, на свои руки – я с ума схожу от этих ваших обтираний и мельтешения. После моего ухода сможете принять душ – вам он понадобится.

Брайан начал отвечать Чэпмену как трехлетний ребенок и действительно подложил ладони себе под ягодицы. Он объяснил, что они с Дени познакомились в 1990 году, потому что у обоих были галереи в Фуллер-Билдинг. Вскоре выяснилось, что у них много общего – оба из бедной семьи, оба выдумали себе прошлое, у обоих интуиция заменяла опыт. Дени и Брайан обожали продавать знаменитые вещи большим клиентам и ради этого были готовы практически на все – раздвигали границы дозволенного в этом степенном бизнесе, мечтая найти забытую картину, утраченный шедевр, вернуть его на рынок и продать кому-нибудь вроде Стрейзанд или Николсона.

– А как же сладенькое, Брайан? Ты все еще нюхаешь?

– Почти нет.

– Когда речь идет о кокаине, такого понятия как «почти нет», не существует. Это было еще одним общим пристрастием у вас с Дени, так?

– Можно мне утереть рот, детектив? – Чэпмен кивнул, и Дотри вытер лицо и шею рукавом. – Иногда мы нюхали вместе.

– Кто поставщик?

– На самом деле – Дени. С моей судимостью я не мог рисковать и покупать кокаин на улице. Поэтому порошок давали мои… ну, друзья. Художники, арт-дилеры, даже складские рабочие. На улицах нет недостатка в снежке. Вы же знаете.

Чэпмен встал и посмотрел через стеклянную стену кабинета Дотри на рельсы.

– Неужели Дениз действительно нравился этот мусор? Вы же видели картины у нее дома и в галерее Лоуэлла, так? У них потрясающая коллекция.

– Детектив, при жизни Ван Гог продал всего пять своих картин. Собственно говоря, лишь горстка художников удостоилась признания своих современников. Дени хотела быть впереди, открыть имена будущего, дерзать. Для того чтобы распоряжаться коллекцией мастеров, как Лоуэлл, не нужно ни мозгов, ни воображения. Только деньги.

– Давайте поговорим о вашем бизнесе.

– Это бизнес Дени, а не мой. Я вложил в него некоторую сумму, но она не могла рисковать и упоминать мое имя. Слишком многие могут похвастаться хорошей памятью.

– У нее были проблемы? С законом?

– Естественно, – Дотри посмотрел на полированную поверхность стола. – Вот минуту назад я упомянул Ван Гога. Полагаю, вам известно о споре по поводу его «Вазы с подсолнухами».

– Нам известна наша версия этой истории, – сблефовал Майк, – а теперь охота послушать вашу.

– Рынок сейчас немного штормит. Винсент Ван Гог писал лишь в течение последних девяти лет жизни Считается, что он является автором 879 масляных полотен, 1245 эскизов и одной гравюры. – Теперь Дотри обращался ко мне, будто считая, что ни Мерсер, ни Майк не поймут этих материй.

В ответ я пристально посмотрела на него:

– Рассказывайте детективам, мистер Дотри. Они в этом деле гораздо более сведущи, чем я. На самом деле их уровень интеллекта достаточно высок.

– Шум поднялся из-за того, что сейчас многие эксперты полагают, будто некоторые из его самых известных полотен и даже единственная гравюра – подделки. Они думают, что их нарисовали современники Ван Гога, а шустрые дельцы выдали их за его работы. Принимая во внимание, что его вещи идут по очень высоким ценам, можете представить, что спор разразился нешуточный.

– А Дени?

– Ну, не так давно Дени продала «Подсолнухи» богатому клиенту в Японию. Я не могу сейчас назвать его имя, но сделка была публично зарегистрирована. Теперь он подал жалобу правительству Соединенных Штатов…

Я перебила его:

– Не понимаю. Ведь предположительно поддельный Ван Гог висит по всему миру – от музея д'Орсэ до Метрополитен.

– Да, мисс Купер, но джентльмена возмутило то, что Дени продала ему картину после того, как отправила ее на экспертизу кураторам в Амстердам» и они сообщили, что ценность картины представляется сомнительной.

– То есть после того, как ей заявили, что это копия?

– Она яростно сражалась с этим мнением голландского министерства искусств.

– Но, решив не дожидаться окончания спора, – закончил за него Чэпмен, – она нагрела клиента. На сколько?

– Четыре миллиона шестьсот тысяч.

Чэпмен присвистнул:

– Неплохая работа, Брайан. А какова ваша доля? И что вам известно о расследовании, проводимом федералами по поводу мошенничества с заявками на аукционах?

Дотри покачал головой:

– В жизни не владел ни одним Ван Гогом. Я занимаюсь современным искусством.

Чэпмен стал ходить по маленькой комнатке взад-вперед, поглядывая на город за стеклянной стеной:

– Уф… Должно быть, однажды вам слишком туго завязали кожаную маску и повредили мозги. На этом дерьме нельзя заработать и ломаного гроша.

– Дени нисколько не волновало это аукционное расследование. Ее это не касалось – мне даже в голову не приходило ей рассказать. А что касается вашего чутья, детектив Чэпмен, – добавил Дотри, – то если дерьмом вы назвали те невзрачные нитяные скульптуры, то знайте, что я продал последнюю работу их автора – «Красная нить как половина восьмиугольника» – за четверть миллиона долларов.

– Несомненно, какому-нибудь яппи, с которым Купер вместе училась. Когда вы видели Дениз Кэкстон в последний раз?

– Кажется, в среду на прошлой неделе, до того, как я уехал в Хэмптонс. В делах было затишье – ничего интересного не произойдет до самого августа. Я пригласил Дени ко мне, но она сказала, что у нее дела в городе. Я расстался с нею здесь во второй половине дня, и больше мы не разговаривали.

Дотри выказал больше эмоций по поводу смерти Дени, чем ее муж, но это могло объясняться нервами и волнением от нашего присутствия.

– Алекс, у тебя найдется повестка для Брайана? Покажешь ему? – Майк снова повернулся к Дотри. – Мы дадим вам несколько дней на то, чтобы собрать все, что требуется. И еще кое-что. Я так понимаю, в тюрьме у вас взяли отпечатки и прочее – мы сравним их с образцами, найденными на месте преступления. И не удивляйтесь, если заметите двух полицейских в патрульной машине, припаркованной напротив галереи. Они останутся там дня на три. И ничто – слышите – ничто не должно быть вынесено из галереи, пока мы с лупой в руках не осмотрим здесь каждый дюйм. Не сомневайтесь, мисс Купер выпишет ордер на каждый мой чих и прикроет мне тылы, поэтому я рассчитываю на ваше сотрудничество в этом расследовании.

Дотри поднялся на ноги:

– Но, детектив, у меня запланированы поставки и отгрузки предметов искусства на целый…

– Позвольте объяснить вам кое-что, мистер Дотри. Из газет мне известно, что в своих садомазохистских игрищах вы предпочитали быть сверху. Так вот, мне очень хочется поставить вас раком, в особенности перед каким-нибудь здоровяком ростом в восемь футов и весом в сто тридцать фунтов, осужденным за изнасилование, который уже дожидается вас в тесной камере государственной тюрьмы. И поверьте, я все сделаю, чтобы вас к нему доставить. Поэтому не шалите. Может, вы и войдете в тюрьму кочетом, но выйдите оттуда петухом.

Я отвернулась к Мерсеру и прикусила язык, чтобы не рассмеяться.

– Уведи меня отсюда.

– Мистер Дотри, – сказал Мерсер, встав и возвышаясь над нами, – а когда вы в последний раз видели Омара Шеффилда?

Он посмотрел в потолок:

– Думаю, тогда же. В прошлую среду, примерно неделю назад.

– Кто принял его на работу и чем он занимался?

– Всех нанимала и увольняла Дени. Омар тут вроде чернорабочего – передвигал экспонаты вешал картины. Вместе с приятелями покрасил стены Спросите его сами. Он придет через час.

– Не рассчитывайте на это, Брайан. Сегодня утром Омар задержится.

А Мерсер задал следующий вопрос:

– Вы знали, что у Омара несколько судимостей? Что он выпущен условно-досрочно?

Дотри помедлил, и я поняла, что он начинает тщательно подбирать слова.

– Я не уверен. Доходили какие-то слухи, но я не придал им значения.

– Не придали значения? – недоверчиво переспросил Чэпмен. – У вас тут что, лавочка, сотрудничающая с советом по условно-досрочному освобождению? Разве вы не знаете, что есть ограничения по трудоустройству для таких освобожденных? Думаю, вам просто понадобился новый мальчик для битья – черт, снова меня пробило на ваше садомазо… Омар Шеффилд – новая жертва в партнерстве Кэкстон – Дотри. Он мертв, как и Дени. Что вы на это скажете?

Дотри с шумом втянул воздух, и его руки снова затряслись.

– На самом деле я думаю, что это не так уж плохо, мистер Чэпмен. Хотите знать, зачем Дени наняла Омара?

– Позвольте догадаться. Непрерывный канал поставки кокаина?

– Ну, это оказалось просто счастливым совпадением. А на самом деле Дени наняла Омара для особой работы, – продолжил Дотри, явно рассчитывая, что заложив бывшую партнершу, задобрит Майка Чэпмена. – Он нужен был ей для единственной цели. Теперь, когда она умерла, можно и сказать. Омар должен был убить Лоуэлла Кэкстона.