Текст книги "Выходное пособие"

Автор книги: Лин Ма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

9

Было поздно. Почти все уже давно спали в своих палатках. Но, как и в другие ночи, Эшли, Эван и Джанель все еще сидели у потухающего костра и пили пиво. Много ночей подряд я засыпала под их разговоры и тихое потрескивание углей. Мелодия их голосов проникала в мои сны.

Эшли, Эван и Джанель – из всей нашей группы только их я могла, пожалуй, назвать друзьями. Каждый день мы ехали в «Ниссан-Максима» цвета шампань (единственном седане в нашей автоколонне). Мы сливали бензин из баков автомобилей, брошенных на дорогах и стоянках. Мы слушали музыку, курили траву (все, кроме меня) и ругали жару. К Комплексу мы продвигались с черепашьей скоростью. Так как GPS не работал, Бобу приходилось полагаться на старый дорожный атлас. Иногда он ошибался. Зачастую автомагистрали были запружены автомобилями так, что нам приходилось искать обходные пути. Порой мы сбивались с пути, и тогда приходилось возвращаться.

В таких обстоятельствах я быстро сошлась с Эшли, Эваном и Джанель. Нам нравилась одна и та же музыка, у всех у нас была бессонница. Мы знали о прошлой жизни друг друга, во всяком случае – кое-что о ней.

Той ночью я просыпалась раз шесть и каждый раз видела их колышущиеся силуэты на стене палатки. Я спокойно могла бы вылезти из нее и присоединиться к ним. Я могла претендовать на бревно у костра, отпускать пошлые шутки и сплетничать о взаимоотношениях в нашей группе. Но в глубине души я чувствовала, что буду там лишней. Между ними была особая близость – это было заметно по тому, как они смеялись каким-то своим внутренним шуткам, как понимали друг друга с полуслова, даже когда ссорились. Как поддерживали друг друга, если кто-то из них делал или говорил какую-то глупость.

Они беседовали о Комплексе.

– Люди, как думаете, насколько мы далеко от Комплекса? – спросила Джанель.

– Боб говорит, что меньше чем через неделю доедем, – ответила Эшли. – Мы уже почти в Индиане.

– Да, но он ведь говорил то же самое и на прошлой неделе? – сказал Эван. – Ты уверена, что этот Комплекс вообще существует?

– Конечно! – возмутилась Эшли. – Он все время про него рассказывает, в деталях.

– И как, согласуются эти детали между собой или нет? – Эван находил особенное удовольствие в том, чтобы дразнить Эшли, как школьник, который издевается над девочкой, в которую влюбился.

– Прекрати разжигать, – сказала ему Джанель.

Эшли в нашей банде была как ребенок. Она изучала моду в Парсонской школе дизайна. Она приехала из Огайо и прожила в Нью-Йорке всего два года перед тем, как наступил Конец. В школе она не очень прижилась, не вписалась в царившую там иерархию. Ее нежные, женственные проекты в стиле Среднего Запада, сотканные из пролетарских тканей вроде ситца и фланели, невыгодно смотрелись среди доминирующей готоподобной городской эстетики.

– Что ты думаешь о Комплексе? – спросил Эван у Джанель.

– Ну, звучит достаточно разумно, – осторожно ответила та. – Мне не улыбается жить в пригороде, но с практической точки зрения в этом есть смысл. Мы будем рядом со всеми этими аутлетами и складами, которые до сих пор, я думаю, забиты разными товарами. У нас будет все, что только может понадобиться в обозримом будущем.

– Если бы я могла выбирать, я бы просто поехала домой, – сказала Эшли. – И жила в своем собственном доме.

Из всех нас Эшли больше всего тосковала по дому. Как единственный ребенок в семье, она часто говорила о своих родителях, и взгляд ее при этом устремлялся куда-то вдаль.

– Если бы я могла выбирать, – сказала Джанель, – то поехала бы туда, где никогда не была. Я бы направилась на юг, к экватору. Я бы хотела жить рядом с пляжем. Я раньше никогда не жила в районе Чикаго, но мне совсем не улыбается мерзнуть. А скоро наступит зима…

– Да, но холод – это хорошо, – возразила Эшли. – Все знают, что лихорадка быстрее распространяется в теплую погоду.

С этим никто не спорил. В холод лихорадка распространялась медленнее: вот почему северные страны, такие как Финляндия и Исландия, все еще продолжали хоть как-то существовать, во всяком случае – когда мы последний раз о них слышали. Эти страны также одними из первых запретили весь импорт из Азии и поездки туда.

– Если бы я хотела жить в холоде, я бы поехала в Скандинавию, – сказала Джанель.

– Попробуй-ка пробейся через их карантин, – отрезал Эван.

– Попробуй-ка переплыви Атлантику под парусом, – добавила Эшли.

– Спасибо за поддержку, люди.

– Слушайте, а давайте заключим договор, – сказал Эван. – Если нам не понравится в Комплексе, мы все вместе уйдем.

– Так выпьем за это! – воскликнула Эшли, уже и так пьяная.

Они в восторге чокнулись бутылками.

– И Кандейс тоже, – добавила Джанель. – Она тоже может присоединиться к нашему договору.

Эван хмыкнул:

– Она, скорее всего, просто захочет вернуться обратно в Нью-Йорк.

Я беспокойно поерзала в палатке.

– Когда наступил Конец, в Нью-Йорке еще были люди, – сказала Джанель. – Вы разве не читали «Нью-Йоркский призрак»?

Осенью, когда информационные агентства стали закрываться, «Нью-Йоркский призрак» вдруг оказался основным источником новостей о Нью-Йорке. Читатели просили опубликовать фотографии своих домов, квартир своих друзей и просто разных памятных мест. «Нью-Йоркский призрак» выполнял эти просьбы. Постепенно, по мере того как лихорадка охватывала страну, запросов становилось все меньше и меньше, и вскоре блог загнулся.

Я никому в группе не говорила, что «Нью-Йоркский призрак» – это я. Наверное, мне хотелось оставить что-то только для самой себя.

Эван размышлял вслух:

– Судя по тем фотографиям, если я правильно помню, город не выглядел обитаемым. Он казался почти пустым, за исключением нескольких охранников и нескольких зараженных. А потом и охранники пропали. Я представить не могу, что могло заставить Кандейс оставаться там так долго.

– Люди, – сказала Джанель с упреком. – Когда-нибудь Кандейс нам все расскажет. А пока оставьте девочку в покое. Она с нами всего-навсего недели две, что ли. Проблема нашей группы в том, что мы слишком много сплетничаем.

– Да, – отозвалась Эшли. Потом она засмеялась.

– Ладно. – Эван сменил тему. Он стал рассуждать о том, как хорошо было бы, будь сейчас лето. А больше всего в лете ему нравилось ночное стрекотание цикад, похожее на гудение электрогенератора. Оно напоминало ему о юности в Мичигане, когда они с друзьями залезали ночью на водонапорную башню, чтобы ее разрисовать. Или когда шлялись по заброшенным железнодорожным путям, пили и болтали о всякой ерунде. Запах старых шпал, кустов черники, дешевого пива.

– Когда это было? – спросила Эшли.

Он на минутку задумался перед тем, как ответить. Это было до художественной школы в Балтиморе, до скучной, претенциозной стажировки в нью-йоркском журнале, за которой последовала нудная работа в промышленном дизайне. Он занимался упаковками зубной пасты, обертками тампонов и коробками сухих завтраков. В этой работе не было искусства, не было души, и он был рад, что она закончилась.

– Ну, я сам во всем виноват, – сказал он. – Я сам выбрал такой путь.

От тоскливого полупьяного рассказа Эвана меня заклонило в сон. Но тут раздалось громкое шипение – звук, который получается, когда огонь быстро и небрежно заливают водой. Они торопливо зашушукались между собой, копошась и шурша, а сухие листья и веточки хрустели под их ногами.

Я села.

Затем вдалеке раздался звук мотора, со стороны дороги, на которой были аккуратно припаркованы все наши автомобили. Звук становился все тише, пока машина выезжала на шоссе. Они отъехали на определенное расстояние и только тогда рискнули включить фары дальнего света, но в полной темноте их все равно было видно. Кто-нибудь еще слышал шум? Я подождала. Тишина. В лагере никто, кажется, и не пошевелился.

Это все было не мое дело, но возможность того, что они уехали насовсем и оставили меня, ничего не сказав, наполняла меня паникой.

Я расстегнула палатку и тайком прокралась к палатке Джейн – она приткнулась рядом с моей. При свете гаснущих углей я смогла разглядеть ее личные вещи – спальный мешок, бальзам для губ, журнал, заткнутый ручкой вместо закладки. Она бы не оставила всего этого, если бы ушла насовсем.

Я заползла обратно в свою палатку; приступ паники постепенно проходил. Но если они не убегают, то куда собрались посреди ночи? Я забралась в спальный мешок и заложила руки за голову. Если я стану привлекать внимание к их побегу, у них будут проблемы. Сделать здесь было уже ничего нельзя, оставалось только лежать, ждать и пытаться заснуть.

Когда небо начало светлеть, я снова услышала вдалеке шум мотора. Они возвращались. Я слышала, как они забираются к себе в палатки. Потом все стихло.

Только после этого я заснула.

Две или три ночи прошли без приключений, затем все повторилось. Я уж начала думать, что та вылазка – или как это называется – мне приснилась. Дни стали казаться проще, легче. Небо было ясным, над верхушками деревьев сияла полная оранжевая луна. Мы были так близко. Чуть раньше в этот же день мы пересекли границу Индианы, приступив к предпоследнему этапу нашего путешествия. Следующим штатом значился Иллинойс. Это значит, что мы уже были недалеко от Комплекса. Чтобы отпраздновать это – будто нам нужен был какой-то повод для праздника, – мы вскрыли последнюю коробку с пивом, чокнулись тепловатыми бутылками и выпили за себя, за будущее, за наше общее будущее. Мы пили, чтобы согреться.

По такому случаю Женевьева приготовила вареную сгущенку. Она варила банки со сгущенкой в казане: если варить их достаточно долго, то молоко превращается в тягучую коричневую сладкую ириску, которая прилипает к зубам. Мы макали в нее соленые крекеры. Наши поддатые мысли отбрасывали вокруг костра длинные тени.

– Кандейс, – объявил Боб, – я хочу кое-что тебе дать.

Улыбаясь, он передал Адаму книгу, а тот в свою очередь передал ее мне. Это была просто Библия.

– Ты хочешь, чтобы я прочла из нее что-нибудь вслух? – спросила я, удивленно поднимая брови. Он уже вручал мне Библию. У каждого в группе был свой экземпляр.

– Открой ее, – велел Боб.

Открыв обложку, я увидела, что это была Библия с секретом, с пустотой, прорезанной посередине страниц. Но в этой пустоте лежал не пистолет и не фляжка виски, как я видала в кино, а смартфон. Мой айфон, который был у меня в Нью-Йорке.

Я посмотрела на Боба в изумлении.

– Где вы его отыскали?

– Он был в такси, когда мы тебя нашли, – сказал Адам, сидевший рядом со мной. – На пассажирском сиденье.

Я не находила слов. Я давно смирилась с мыслью, что мой айфон потерялся во время бегства из Нью-Йорка. Но Боб все это время по какой-то причине держал его у себя. Я обхватила этот пережиток прошлого пальцами, чувствуя знакомые царапины и трещинки на гладкой поверхности, и внезапно почувствовала острое счастье от того, что́ я получила обратно. Я могу посмотреть свои старые фотографии. Могу прочитать свои старые имейлы. Может быть, я даже смогу на него снимать.

– Спасибо, – сказала я Бобу совершенно искренне. Мы встретились взглядами над костром. Я повертела свой айфон в руках. По экрану тянулась огромная трещина, которой раньше не было. Я попыталась включить его, но ничего не получилось. Экран оставался темным.

– Считай, что это подарок, – сказал Боб, наблюдая за моими действиями. – Пусть этот артефакт из прошлого служит тебе напоминанием о твоем бывшем «я». Я глубоко убежден, что человек должен примириться со своим прошлым, прежде чем идти дальше в будущее.

– Похоже, батарея сдохла. Как думаешь, я смогу найти зарядку? – спросила я у Боба.

– Он и не должен работать, – сообщил мне Адам. – Мы его сломали.

Боб продолжал улыбаться, глядя на меня.

– Как я сказал, Кандейс, это просто объект. Он служит напоминанием о том, кем ты была, но твои старые данные не помогут тебе двигаться вперед. Это символ того, как далеко ты продвинулась.

Я посмотрела на Джанель. Она покачала головой, предупреждая, чтобы я не затевала ссору.

– Ладно, спасибо, – повторила я, ни к кому конкретно не обращаясь. Я засунула айфон в карман пальто, хотя на самом деле предпочла бы швырнуть его в огонь, а еще лучше – в Боба.

Проповедь продолжалась. Теперь Боб обращался ко всей группе. Взрывы его риторики разносились по лагерю.

– Что такое интернет? – восклицал он, и мы опять начинали его внимательно слушать. – Как мы можем начать все заново? Как мы можем вернуть то, что было в эфире?

Эшли закатила глаза. Мы медленно прихлебывали пенистое пиво.

Боб предпринял еще одну попытку.

– Когда появился интернет? – проревел он.

– В девяностые, – предположил Тодд.

– Нет, он стал популярен в девяностые, – поправил его Эван, – а изобрели его раньше.

– Откуда ты знаешь? – сказал Тодд.

– Я иногда занимаюсь такой штукой, называется – чтение.

Боб откашлялся, и мы притихли.

– Я заговорил о нем потому, что хочу, чтобы вы подумали о том, что такое на самом деле интернет. Он умер, но что именно мы потеряли?

Отвечая на собственный вопрос, он поставил пиво на землю, водрузил на нос очки и принялся вещать:

– Интернет – это сжатие времени. Это место, где прошлое и настоящее сосуществуют на одной плоскости. Но поскольку настоящее окаменевает, становясь прошлым прямо сейчас, пока мы разговариваем, более правильным было бы утверждать, что интернет почти целиком состоит из прошлого. Это место, в которое мы приходим, чтобы общаться с прошлым.

– Я думаю, это правда, – согласился Эван. – Взять хоть все эти архивы новостей.

– Или как мы лазаем на странички наших бывших в фейсбуке, – сказала Рейчел. – Мы порвали с ними, но по-настоящему порвать не можем. Я не могу забыть прошлое, потому что каждый день вижу его в ленте фейсбука. Невозможно придумать себя заново, потому что личность уже зафиксирована в социальных сетях.

Боб продолжал:

– Мы стали близорукими от ностальгии, оттого, что глядим в экран компьютера. Потому что быть в интернете значит жить в прошлом. И хотя нельзя не согласиться, что у интернета много полезных свойств, у него есть существенный побочный эффект – мы все слишком много живем в прошлом. Но!

Он оглядел всех нас без исключения.

– Тут есть светлая сторона. Потеря интернета дает нам шанс. Теперь мы можем свободно жить в настоящем и свободно планировать свое будущее. Я говорю это сегодня потому, что мы очень скоро прибудем в Комплекс.

Тодд робко захлопал, и вскоре все разразились аплодисментами. Звук разносился в воздухе как стая птиц, разлетающаяся с верхушки дерева.

Эван сменил тему, задав Бобу вопрос:

– Ты можешь сказать, когда примерно мы туда прибудем? Через сколько, например, дней?

Боб вздохнул, возмущенный тем, куда свернул разговор.

– Ну, это зависит от дороги. Я бы сказал… – здесь он поглядел вдаль, будто стараясь предвидеть будущее, – через два или три дня.

– Так скоро? – удивился Эван.

– Нет, если мы каждую ночь будем засиживаться допоздна, – сказал Боб. Он огляделся и объявил: – Сегодня нам нужно лечь пораньше, чтобы пораньше встать завтра. Теперь, когда мы уже так близко от пункта назначения, давайте не терять времени.

Мы все согласно кивнули. Потом спешно помыли посуду, собрали мусор и развернули спальные мешки. Меньше чем через час все разошлись по палаткам и машинам, готовясь ко сну.

Я тоже вернулась в палатку и надела фланелевую клетчатую пижаму. У костра, как обычно, остались только Эван, Джанель и Эшли.

Я лежала на спине, погружаясь в неглубокий сон.

Когда я открыла глаза, то увидела силуэты, мечущиеся на нейлоновой занавеске палатки. Опять раздалось шипение костра, в спешке заливаемого водой.

Затем я услышала, как Джанель сказала:

– Идемте.

Я без колебаний встала и расстегнула палатку.

Все обернулись ко мне и застыли. Они были полностью одеты: в джинсах, ботинках и пальто.

– Куда вы собрались? – спросила я машинально.

– О боже, тише, тише! – взмолился Эван.

Джанель подошла ко мне. Она положила мне руки на плечи и сказала мягко, как мама маленькому ребенку:

– Иди спать. Ты нас не видела.

Я бросила на нее взгляд.

– Куда это вы, ребята, собрались? – повторила я, на этот раз шепотом.

Она молчала, сомневаясь.

– Ну же, Джанель.

– Мы идем в набег. Расслабься. Мы все время так делаем. Это такие… не совсем полноценные набеги. Мини-набеги, так сказать. Мы не опустошаем дома, просто добываем наркоту. А как ты думала, откуда у нас запасы?

– А Боб в курсе?

Она посмотрела на меня с нетерпением:

– Сама-то как думаешь?

– И давно вы, ребята, этим занимаетесь? – продолжала интересоваться я, стараясь не подать виду, как обижена тем, что меня они никогда с собой не брали.

– Кажется, пятый раз, – сказала Джанель, а потом, будто прочитав мои мысли, добавила шепотом: – Я бы тебя позвала, но, учитывая твое положение, думаю, тебе лучше отдохнуть. Тебе надо подумать о себе.

Я поглядела на Эвана и Эшли, которые стояли неподалеку у погасшего костра, и задумалась, рассказала ли им и Джанель о моем положении. Они держались безучастно.

– Куда вы сегодня идете? – Я огляделась. Вокруг были деревья, деревья, дорога и темнота.

Джанель не без колебаний ответила:

– Сегодня особый случай. Мы хотим найти дом Эшли.

– Эшли живет здесь?

– Недалеко отсюда. Если бы твой дом был так близко, разве ты не захотела бы на него взглянуть?

Я посмотрела на лица Джанель, Эшли и Эвана.

– Можно мне с вами?

10

Формально мы собирались в мини-набег на дом Эшли, чтобы достать травы. Мы не взяли машину. Вместо этого мы пошли пешком по обочине. Эшли сказала, что до ее дома всего миля. Ну, или полторы.

– Надо вернуться в Огайо. – Она махнула рукой. Кисти ее рук были еле видны в темноте, а пальцы как будто скрывались за тяжелым занавесом. – Нам нужно пройти милю, даже меньше, по магистрали, и тогда мы окажемся на моей улице, и вы, люди, увидите дом, в котором я выросла.

Дом, в котором я выросла. Я содрогнулась. Как и все мы, Эшли должна была осознавать, что ее семья стала жертвой лихорадки Шэнь. Я не совсем понимала, почему она так хочет вернуться. Что, если она увидит там что-то такое, чего ей видеть совсем не хочется?

– Веди нас, – сказал Эван.

Мы пошли обратно, пересекли границу штата и оказались снова в Огайо. Трасса была нашим страховочным тросом. Держась за него, мы дойдем до дома Эшли, а потом вернемся обратно.

Эшли шла впереди, держа в руке большой фонарик. Мы плелись позади, а она ударилась в воспоминания. Это маленький домик в стиле ранчо, рассказывала Эшли. И большинство комнат в нем обшиты деревянными панелями. Однажды, еще подростком, она вдруг поняла, что не может больше видеть этого дерева. Не сказав никому ни слова, она раскрасила свою комнату в цвет гвоздики: сначала побелила, а потом покрасила розовым в два слоя. Она все предусмотрела, кроме того, что была зима. И ночь. И в какой-то момент ей пришлось открыть окна, чтобы краска высохла. Так что она красила в зимнем пальто, а потом накинула еще пальто родителей, когда стало совсем холодно. Всю ночь она дрожала и красила. Но она справилась.

Эшли оживилась:

– Люди, вы увидите мою комнату. Мне так стыдно. Не судите меня, люди. Это ведь… – она запнулась, подыскивая слово, – мое прошлое «я».

– Весь вопрос в том, где ты держишь траву? – спросил Эван как бы в шутку.

– В обувной коробке под кроватью. Там должна быть целая унция. Родители никогда не заходили в мою комнату. Так что она, вероятно, в приличном состоянии.

– Круто. Вот уж мы накумаримся, когда вернемся.

Джанель была настроена более скептически.

– Да, но нам нужно соблюдать осторожность.

Боб забирал всю траву, которую мы находили во время набегов. Он не хотел, чтобы кто-нибудь укуренный вел машину, ссылаясь на то, что в гандже слишком много ТГК. Но нам это было нужно. Трава помогала избавиться от неуверенности и стресса, которые мы испытывали. Сама я не курила, но не возражала, когда курят другие. Мне хватало того, что я вдыхала в накуренной машине. Помогало справиться с тошнотой.

– Так мы втихаря накумаримся, – невозмутимо сказал Эван. – Кто-то же должен бороться со скукой в нашей группе, и этот кто-то – не Боб.

Я повернулась к Эшли и заговорила о другом:

– А что твои родители? Ну, ты общалась с ними, когда началась лихорадка?

Джанель поспешила ответить за нее:

– В каждой семье все по-своему.

– Извини, я не хотела совать нос не в свое дело.

– Все в порядке. У меня странные отношения с родителями, – осторожно сказала Эшли. – Они, ну, такие, из простых людей. Мама была официанткой в Perkins, а папа – водитель грузовика. Они очень на меня разозлились, когда я уехала в Нью-Йорк изучать моду. Думали, что я просто впустую трачу кредит на образование. Мы долго не общались, и когда началась лихорадка, я не смогла с ними связаться.

– Многие люди теряют контакт с родителями, – заметила я.

Эшли смотрела на дорогу перед собой.

– Да, но я должна была вернуться раньше, – сказала она словно самой себе. Потом направила луч фонарика на дорожный указатель. Там было написано: «Джорданвуд, Огайо». – Ну вот, ребята, мы и пришли.

Съезд с автострады был прямо перед нами. Мы молча свернули на него. Я задумалась, что было бы, если бы я сама вернулась домой, в смысле – в Солт-Лейк-Сити. Я бы не знала даже, куда пойти. Родительский дом был продан, и, как я слышала, его купила и радикально перестроила семья влиятельных мормонов. Я могла бы пойти в церковь, которую в свое время придирчиво выбрали мои родители. Но мне там никогда не нравилось, особенно на уроках в воскресной школе в тесном заплесневелом подвале. Я могла бы пойти на склад, где хранилось родительское имущество, – но это просто склад, и все. Думаю, что, если бы я когда-нибудь оказалась в окрестностях Солт-Лейк-Сити, я бы проехала мимо. Эти воспоминания слишком депрессивные, слишком изматывающие, слишком грустные. Прошлое – это черная дыра, прорезанная в настоящем, как рана, и если подойти слишком близко, тебя может засосать внутрь. Так что нужно двигаться дальше.

Думала ли о чем-то таком Эшли?

Сойдя с автострады, мы повернули налево и оказались на улице, состоявшей в основном из бензоколонок и закусочных. Похоже, что Джорданвуд был всего-навсего перевалочным пунктом для дальнобойщиков, где те могли передохнуть и отправиться дальше, туда, куда им было нужно. Я стала светить карманным фонариком на вывески: McDonald’s, заправка Shell, заправка British Petroleum, Wendy’s, Subway, супермаркет Kum & Go, Motel 6, гостиница Comfort Inn.

– О боже, я хочу бургер, – сказал Эван. – Квадратный бургер из Wendy’s. А еще жареную картошку и кока-колу…

– Это небольшой городок, – сказала Эшли. Она как будто оправдывалась. – По большому счету это вообще не город, а поселок.

Джейн ласково сжала ее руку.

– Спасибо, что привела нас сюда.

Дорога до дома Эшли была не совсем такой короткой и прямолинейной, как она описывала. По мере того как мы приближались к цели, Эшли становилась все менее разговорчивой. Мы довольно долго шли мимо заправок и кафе, потом свернули на другую улицу – здесь были дома «белых воротничков», дошли до тупика. Наши фонарики освещали заросшие лужайки, разбитые окна, пустые проезды.

– Пришли, – сказала Эшли.

Мы резко остановились. Это был маленький прямоугольный дом, покрытый голубым алюминиевым сайдингом, по углам тронутым ржавчиной. В засыпанном гравием проезде стоял старый универсал. Сквозь гравий пробивались трава и одуванчики.

– Пойдемте, – сказала Эшли и пошла по дорожке к дому. В ее голосе ясно слышалось нетерпение.

– Нет, погоди, – остановил ее Эван. – Подожди. Надо сделать все правильно, как всегда.

Мы собрались на заросшей лужайке перед домом, как я полагаю, кишевшей насекомыми. Разулись. Было холодно. К моим липким, потным ступням приставала замерзшая пожухлая трава. Все вокруг казалось таким четким, таким хрупким. Мы взялись за руки и затянули мантру на мотив «New Slang». Потом, к моему удивлению, мы склонили головы, закрыли глаза и стали ждать декламации. Я не ожидала, что мы настолько скрупулезно будем следовать протоколу перед набегом, но точно знала, что декламация Эвана будет совсем не такой, как у Боба. Уж он-то не станет распинаться о нашей будущей триумфальной победе.

– Мы собрались сегодня здесь, у этих дверей, – сказал Эван, – с одной лишь целью: найти изобильное количество травы, дабы завтра утром мы могли накумариться и изгнать скуку из нашего путешествия. Да поможет нам трава облегчить нашу жизнь, и да поможет она нам понять, какого черта мы вообще все это затеяли. – Он сделал паузу. – И в чем вообще весь смысл. Спасибо.

Мы произнесли свои имена. Наши голоса, охрипшие от ночных разговоров, слабо дребезжали на ветру.

Эван Дрю Марчер

Эшли Мартин Пайкер

Джанель Саша Смит

Кандейс Чен

Затем надели обувь и медленно подошли к дому. Входная дверь была заперта, но выглядела хлипкой. Я постучала по ней – судя по звуку, она была полой внутри. Разболтанная дверная ручка заржавела.

– Посторонитесь, – сказал Эван. Он отошел на несколько шагов и примерился.

– На самом деле, Эван, – сказала Эшли, опуская руку в карман джинсов, – у меня есть ключ.

Когда дверь открылась, из дома донесся чудовищный запах. Мне пришлось закрыть нос воротником. Пахло застарелым сигаретным дымом, плесенью, гнилью и давно не чищенным кондиционером. Было слышно какое-то шуршание: наверное, мыши или крысы.

Когда-то, на уроке истории в шестом классе, мы смотрели документальный фильм о фараоне Тутанхамоне. Когда археологи вскрыли его гробницу, они услышали резкий звук, будто нож прорезал одежду. Это от внезапного притока свежего воздуха рассыпались все ткани внутри гробницы.

Мы включили карманные фонарики и стали водить их лучами по стенам с деревянными панелями. Это была не царская гробница. В маленькой гостиной стоял мягкий диван, обитый шениллом, журнальный столик, старый телевизор и кресло La-Z-Boy. Над диваном висела пара скривившихся оленьих голов. На полу лежал ковер, а на нем – тарелки и блюдца с обглоданными куриными косточками, сигаретные бычки, пепел, разные жидкости. Коробки из-под пиццы и жареной курицы. Бутылки, бутылки, бутылки водки и текилы, блестевшие в свете фонарика. Под ногами хрустело битое стекло. Пахло алкоголем.

– Извините, – сказала Эшли в замешательстве.

– Ой! – вскрикнула Джанель. Она схватила меня за руку и указала на кресло. Там виднелась неподвижная фигура. Она не вдыхала воздух и не выдыхала. Нам уже стало понятно, что это будет мертвый набег.

– Это, наверное, мой папа, – сказала Эшли безо всякого выражения. Она направила было фонарик в его сторону, но я схватила ее за руку. Эшли с готовностью опустила свою.

– Пойдем. Я отведу тебя в твою комнату, – мягко сказал Эван. – Пойдем найдем траву и свалим отсюда. Покажи, куда идти.

Эшли не сопротивлялась.

Мы с Джанель остались наедине с покойником. Обычно во время мертвых набегов Тодд и Адам или еще кто-нибудь убирали тела до того, как женщины начинали выгребать из дома припасы. Я старалась не смотреть в его сторону, но не могла. Это, конечно, была человеческая фигура, но она выглядела совершенно плоской, будто из нее выпустили воздух. Что-то мерцало в его руке, лежащей на подлокотнике. Это был пульт с кнопками, которые светятся в темноте. Потом я заметила некое движение.

Я посветила туда фонариком. На кнопке громкости сидело какое-то насекомое. Потом я заметила еще одно и еще, – и тут я поняла, что это опарыши. Я осветила руку человека, потом плечи, потом лицо – он весь был покрыт личинками. Они падали с подбородка на заношенную футболку, на живот. Личинки с крыльями и личинки без крыльев, личинистые личинки, личинчатые личинки, танцующие свой личиночный танец на его обличиненном лице.

Я попятилась и уронила фонарик.

Джанель схватила меня за руку и потащила в маленькую кухню рядом с гостиной. В таком воздухе невозможно было глубоко дышать, поэтому я стояла опершись о стойку и задыхаясь. Я не хотела вообще ни до чего дотрагиваться, никогда больше. Джанель пыталась мне помочь, кричала мне дышать глубже, но я могла думать только о том, какая она отвратительная, не она сама, а ее телесность. Ее дыхание, наполненное бактериями, микроскопическими личинками, которые летят ко мне; грязь под ногтями; пот, блестевший на ее руках и ключице, на ее волосах, который вот-вот меня всю закапает. Я отвернулась, борясь с приступом тошноты. Тут не было ни одной чистой вещи, ни одного чистого местечка. Повсюду здесь и во всех других комнатах умирали и размножались живые клетки. Повсюду. Найти бы хоть что-нибудь чистое, что помогло бы мне удержаться в реальности. Холодная хрустящая, накрахмаленная простыня в больнице. Ледяной комок у меня в горле.

– Кандейс? – трясла меня Джанель. Она дышала мне прямо в лицо – как будто из вентиляции метро тянуло прокисшим молоком. – С тобой все хорошо?

Она стала рыться в шкафах в поисках стакана. Когда она открыла кран, тот задрожал так, будто сейчас взорвется. Весь дом заревел в знак солидарности. Постепенно ржавая вода слегка очистилась, и Джанель налила мне стакан, невзирая на мои протесты.

– Нам не нужно здесь быть. Пойдем отсюда. Пойдем отсюда. Что-то здесь не так, – повторяла я снова и снова. Снова и снова.

– Успокойся, – сказала Джанель, гладя меня по плечу. – Найдем траву и сразу же уйдем.

– Не надо устраивать набеги на собственные дома.

– Десять минут, – сказала Джанель, подавая мне стакан воды.

Я покачала головой и отказалась.

– Не в этом дело, – сказала я. – Тут что-то еще, что-то не так. Неправильно, что мы устраиваем набег на свое собственное прошлое… Я хочу сказать, давай вернемся.

Я увидела Эвана и оборвала себя на полуслове. Он вышел из коридора весь красный, тяжело дыша. Выражение его лица было непонятным, но Джанель сразу же все бросила и пошла за ним. Я тоже пошла за ними, по коридору с деревянными панелями, наступая на коробки из-под пиццы, мимо закрытых дверей.

Комната Эшли выглядела так, будто была из другого дома. Она была совсем маленькой, больше похожей на шкаф. Я почувствовала некоторое облегчение оттого, что это комната действительно существовала и действительно была выкрашена в розовый цвет. По стенам на гвоздиках были развешаны украшения, браслеты и ожерелья, от больших к маленьким. На кровати оказалось огромное количество плюшевых зверей, тоже расставленных по размеру. На полу валялись обувные коробки, которые Эван и Эшли, надо полагать, обыскивали. Обувь была вытащена из коробок и беспорядочно разбросана по полу: грязные New Balance, старые платформы Candy, разноцветные туфли на высоком каблуке.

Эшли стояла у стенного шкафа, поглощенная рядами платьев всех расцветок, атласных, тюлевых и холщовых. На ней была только обувь и нижнее белье. Она как раз вешала одно платье на плечики и доставала другое – черное. Надела его. Повертелась перед большим зеркалом. На ее лице не отражалось ничего, ни удовольствия, ни неудовольствия, но тело само принимало разные позы. Она втянула живот. Отклячила задницу. Сложила губы уточкой.