Текст книги "Выходное пособие"

Автор книги: Лин Ма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Я задернула штору и уселась в кресло, делая вид, что изучаю Библию.

– Как продвигаются дела? – спросил он.

– Нашла вот эту Библию, – сказала я, зачем-то поднимая ее вверх.

– Хорошо, – сказал Боб. – Мы возьмем ее.

– Здесь больше ничего особенного-то и нет, одни детские книжки.

– Мы закругляемся. Спускайся в столовую для заключительного ритуала. – Боб уже собирался выйти, но вдруг остановился. Он замер и стал оглядываться.

В спешке я не до конца задернула штору. Из-под нее торчали носки Пейдж Мари Гувер. Я задержала дыхание. Я стала смотреть в другую сторону, на детские книги на полках. Многие из них я сама читала в детстве, когда мама каждую неделю водила меня в библиотеку. «Энн из Зеленых Крыш». «Таинственный сад». «Матильда».

Опять раздался звук переворачиваемой страницы, похожий на звук рвущейся бумаги.

Боб обходил комнату, пытаясь понять источник звука. Он раздвинул шторы. Наступил ужасный, бесконечный момент.

Он повернулся ко мне.

– Как это ты ее не заметила? – спросил он, но и сам уже все понял. Все было написано у меня на лице.

– Спускайся в столовую, – сказал он. Он закинул карабин за спину и позвал Адама. Вдвоем они взяли Пейдж Мари Гувер и приволокли ее вниз, в столовую. Я плелась сзади, страшась того, что будет. Они усадили Пейдж рядом с остальными членами семьи, в круг нескончаемых ужинов.

Тодд собрал всех.

После каждого живого набега у нас был особый ритуал. Все должны были его соблюдать. Мы собрались у двери столовой. За окном садилось солнце. Перед нами миссис Гувер скребла по тарелкам наманикюренными ногтями, отросшими, грязными и обломанными. А мистер Гувер и его сын облизывали тарелки. Пейдж Гувер сидела за столом.

Боб начал говорить.

– Поскольку Кандейс уже была с нами в нескольких набегах, мы должны подробно объяснить ей суть заключительного ритуала. Кто-нибудь хочет ее просветить?

– После живого набега мы всех убиваем, – заявил Тодд.

– Не убиваем, – поправил его Боб, – а освобождаем. И почему мы так делаем?

– Потому что это гуманно, – ответила Женевьева. – Вместо того, чтобы позволить им повторять одни и те же действия и дойти до полного распада, мы одним махом прекращаем их страдания.

Боб вынул больную руку из перевязи, которую все время носил. Чтобы управляться с карабином M1, нужны были обе руки.

Вот так он и застрелил миссис Гувер, мистера Гувера и Гувера-младшего, одного за другим, по очереди. Каждому достался бесцеремонный милосердный выстрел в голову. Как спящие медведи из сказки, они падали в свои тарелки.

Боб повернулся ко мне.

– Теперь ты. Я оставил тебе одну мишень. Девочку за шторами, которую ты каким-то образом не заметила.

Я покраснела и попыталась отказаться:

– Я не очень умею стрелять.

– Пусть это послужит тебе уроком, чтобы в следующий раз ты была более внимательной. Вот, – он вручил мне карабин. Тот был тяжелый, еще теплый и липкий, будто Боб весь день ел карамель.

Я нерешительно взяла его. Длинный тонкий ствол нелепо торчал из моих рук.

– Я никогда раньше этого не делала, – пыталась протестовать я.

– Ничего. Давай я, – сказала Джанель. Она протянула руку к карабину, но Боб остановил ее:

– Нет. Только Кандейс. Она должна это сделать. – Он повернулся к остальным: – Ну, посмотрим, как Кандейс стреляет.

Первая пуля разбила окно. Отдача была такой сильной, что у меня заболело плечо, я чуть не заплакала. Вторая попала в люстру, и весь стол засыпало осколками хрусталя. Пейдж Гувер даже не подняла взгляда.

– Боже мой, – пробормотал кто-то (может, Тодд?).

– Тверже, – сказал Боб. – Крепче держи. – Он поправил ружье.

Третьей пулей расколотило фарфоровую салатную тарелку. Пейдж Гувер и не дрогнула. Четвертый выстрел ранил ее в руку; в этот момент она что-то почувствовала. Глаза ее округлились, она начала подниматься. Пятая пуля угодила ей в живот; она протестующе заскулила.

К этому моменту все уже стали нервничать.

– Ладно, смотри, – сказал Боб. Он говорил медленно. – Нужно это делать осмысленно. Иначе ничего не получится. Найди цель. Cфокусируйся на ней.

Я стала смотреть на лицо Пейдж Гувер. Целью был ее лоб. Перед тем как умереть, они смотрели на нас крокодильими глазами, чувствуя, что мы не такие, как они.

Она посмотрела на меня голубыми глазами, и шестая пуля попала ей в щеку. И, наконец, седьмая пуля угодила в лоб. Восьмая – снова в руку, девятая – снова в живот, десятая попала в глаз, и он вытек. В какой-то момент я потеряла счет выстрелам. Я стреляла и стреляла, мои руки будто приклеились карамелью к липкому карабину. От каждого выстрела меня словно ударяло током. Она уже, надо полагать, покорно умерла, а я все стреляла и стреляла, в какое-то другое место за гранью смерти, не знаю, какое именно. Куда же еще. Я все стреляла и стреляла.

Кто-то дотронулся до моей спины легкой, прохладной рукой.

– Хватит, – сказала Джанель.

Я остановилась. В комнате был слышен какой-то странный шум. Какой-то непонятный хрип. Я не сразу поняла, что это звук моего собственного хриплого испуганного дыхания.

Тишину нарушил Боб.

– Отличная работа, – сказал он.

5

– Что ж, расскажите мне немного о себе.

Я перевела дыхание.

– Ну, я изучала искусствоведение, фотографию. И я очень впечатлена, – тут я оглядела офис, наполненный роем книг на полках, – теми проектами, которыми занималась «Спектра». Многие из этих книг по искусству мне знакомы.

– Однако эта должность не имеет никакого отношения к искусству, – сказал Майкл Райтман. Ему пришло очередное сообщение по электронной почте, и он мельком глянул на экран, на секунду позабыв о моем невыразительном рассказе. Он взял распечатку, которая лежала перед ним, и проглядел ее. – В вашем резюме почти ничего не сказано. Вы, скорее, хотите быть художником или заниматься издательским делом?

Я ответила с сомнением:

– Я увлекаюсь фотографией. Но, очевидно, денег на этом не заработаешь.

– Хорошо. Извините за резкость. К нам приходит много начинающих художников и дизайнеров, которые думают, что будут заниматься здесь книжным дизайном или что войдут через нас в мир искусства. Но эта должность про другое. Про управление проектами. Мы работаем с издательствами в Нью-Йорке и типографиями в Юго-Восточной Азии. Тут все дело в логистике. Надо сделать так, чтобы нужные люди получили нужную информацию в нужное время.

Я медленно кивнула, только сейчас осознав, как мало мне рассказал Стивен об этом деле.

– Мой брат сообщил вам, в чем заключается работа? – спросил Майкл, будто прочитав мои мысли.

– Он сказал, что речь идет о должности помощника менеджера. Больше ничего.

– Как всегда, – пробормотал Майкл вполголоса, и тут я задумалась, сколько девушек сюда направил Стивен; может быть, штат здесь вообще укомплектован исключительно девицами, которые когда-то спали со Стивеном Райтманом.

– Ладно, я тогда начну с самого начала, с того, чем вообще занимается наша компания. – Он повернулся в кресле, достал с полки книгу и положил на стол передо мной. Это был белый альбом с обложкой в виде плиссированной куртки. Я стала аккуратно листать его, узнавая модели Рей Кавакубо и Ёдзи Ямамото. Это была книга по истории японской моды.

– Мы помогаем издательствам выполнять специальные книжные проекты с помощью зарубежных типографий и поставщиков. Нам заказывают эти проекты, а мы передаем заказы на производство, обычно в Юго-Восточную Азию. Вы можете заметить, что книги, которыми мы занимаемся, зачастую требуют большого объема ручной работы. Видите эту плиссированную обложку?

– Да, прекрасная книга.

– Издательство хотело, чтобы обложка напоминала работы – как зовут этого модельера? Он известен именно тем, что занимался плиссировкой.

– Иссей Мияке, – предположила я.

– Вот именно. Работы Иссея Мияке. – Он первый раз за все это время улыбнулся. – Так вот, изготовление этой плиссированной обложки потребовало ручной работы такого уровня, который просто невозможно обеспечить ни в Соединенных Штатах, ни даже в Канаде. Такие проекты, где требуется ручная работа, гораздо дешевле выполнять в Юго-Восточной Азии, даже учитывая расходы на перевозку. Не говоря уж о печати в четыре краски.

– О печати в четыре краски?

– CMYK, то есть голубая, пурпурная, желтая и черная. Попросту говоря, цветная печать. Почти вся цветная печать сейчас делается за рубежом. Но вас это не должно волновать, потому что вакансия, о которой мы говорим, открыта в отделе Библий. Что вы знаете о Библиях?

– Ну, в детстве я ходила в воскресную школу. У меня была Библия в стиле фарфоровых куколок Precious Moments. Голубого цвета. У всех детей были такие Библии, голубые или розовые.

– Так-так.

Тут я смутилась, подавленная тем, как досконально Майкл знает свое дело.

– Не могу сказать, что у меня есть какой-то опыт в производстве Библий. На самом деле у меня вообще нет опыта издания книг.

– Такого опыта ни у кого нет, – мягко сказал Майкл. – Мы занимаемся очень специализированными вещами. Но меня не интересует ваш опыт. Меня интересует, достаточно ли вы организованны, скрупулезны и дотошны.

Он заговорщицки понизил голос и сразу стал похож на своего брата.

– Предыдущий помощник менеджера уволился. Подозреваю, для него эта работа оказалась слишком нудной и он быстро от нее устал. Но на самом деле она скучная постольку, поскольку вы сами ее такой делаете.

– Знаю, у меня небольшой стаж, – сказала я, – но я организованная и, как вы говорите, дотошная. Я работала в ипотечном банке, в основном заполняла бумаги и вводила данные в компьютер. Имела дела со счетами других людей. Так что мне надо было быть очень внимательной и аккуратной. Думаю, у меня получится работать и на этой должности.

Он еще раз глянул в мое резюме.

– Получается, что, когда вы работали в этом банке, вы на год взяли академический отпуск? Не лучше ли было сначала закончить колледж?

– У меня были проблемы в семье. Моя мама болела. Мне нравилось работать в офисе. Так я могла отвлечься от неприятностей.

Он с пониманием кивнул.

– Сочувствую вам. Конечно, семья должна быть на первом месте.

Я взглянула на фотографии у него на столе, на которых были его жена и двое маленьких детей. «Семейственный» человек.

Он поерзал в кресле, пристально посмотрел на меня.

– Стивен сказал, что вы быстро все схватываете и очень внимательны к деталям. Он отзывался о вас исключительно хорошо.

– Очень мило с его стороны, – ответила я, вспомнив виндзорский узел, который я завязывала, ощущение теплого шелка под пальцами.

Он продолжал смотреть на меня.

– Вы сказали, что любите работать в офисе.

– Да. Я люблю рутину.

Майкл кивнул и решительно встал.

– Я вызову Блайз. Она должна вас увидеть.

Когда он вышел, я огляделась. Рабочий стол из беленой древесины, журнальный столик «Ногути» и вытянутая кушетка. Обтянутая черной кожей, она бы хорошо смотрелась в кабинете психиатра. Я видела такую модель в дизайнерских журналах. Если бы не стеклянные стены, я бы не удержалась и прилегла на нее, чтобы оценить ощущения. Может быть, он так и делает. Может быть, в этом и состоит преимущество власти – спать посреди офиса, в то время как все остальные носятся вокруг по своим делам. Я подумала о мавзолее Ленина, о его набальзамированном теле, которое каждый может увидеть в Москве, вспомнила фотографию из книги, которая была у моего отца, о заре коммунизма.

Вернулся Майкл с какой-то девушкой, которая, наверное, и была Блайз. Она молодо выглядела, может быть всего на несколько лет старше меня, но гораздо более собранно.

– Это Блайз, координатор производства в отделе Библий. Вы будете работать вместе, – сказал он.

– Погодите, так меня уже взяли на работу? – спросила я, глядя на них.

Майкл немного помолчал.

– Ну, сначала у вас будет трехмесячный испытательный срок. Но мы думаем, что вы можете приступить в понедельник. Отдел кадров обсудит с вами детали вашего контракта.

Блайз улыбнулась и протянула мне руку.

– Нам нужно было срочно найти кого-нибудь, – сказала она успокаивающим тоном. – Через пару недель я поеду в Шэньчжэнь проверить тираж. Вы поедете со мной, и я покажу вам чарующий мир производства Библий.

– Спасибо, – ответила я, стараясь не подать виду, что удивлена скоростью развития событий. – Буду ждать.

Майкл посмотрел на меня.

– У вас есть паспорт?

6

Каждый раз, приезжая в Шэньчжэнь, я останавливалась в гранд-отеле «Шэньчжэньский лунный дворец». Он вполне соответствует своему пышному названию – теннисные корты, площадка для гольфа, розарий в английском стиле и средневековые железные ворота придают ему вид величественного дворца. Пожалуй, только слово «шэньчжэньский» в названии лишнее: находясь внутри, совершенно невозможно поверить, что находишься в Шэньчжэне, да и вообще в Китае.

Но в той, первой, командировке я таскалась за Блайз по складам и типографиям. Мы прилетели в аэропорт Гонконга. Одна типография прислала за нами белый фургон с тонированными стеклами; на нем мы пересекли границу и добрались до Шэньчжэня. Между этими двумя городами меньше часа езды, но на китайской границе нужно было еще раз пройти досмотр. По ту сторону границы погода, казалось, была более сырой.

После двадцатичасовой поездки было так приятно зайти в чистый прохладный мраморный вестибюль. Блайз отдала какие-то документы дежурному за стойкой. Нам показали наши номера, принесли багаж. Из вестибюля можно было попасть в огромный, высотой в несколько этажей, атриум. Номера располагались в каком-то беспорядке, как в лабиринте. Наши с Блайз комнаты оказались в разных концах коридора.

– Что мы теперь будем делать? – спросила я.

– Отдыхать. Даже если ты не чувствуешь усталости, с джетлагом нужно считаться. Закажи все, что тебе нужно, в номер. – Она пыталась открыть карточкой дверь.

– А завтра? – снова спросила я. Блайз рассказывала мне нашу программу, но сейчас я как-то растерялась.

– Завтра с утра у нас первая встреча. В девять нас будут ждать в вестибюле, мы поедем в типографию. – Наконец-то дверь со щелчком открылась, и она зашла внутрь. Почувствовав мое разочарование, она заверила: – Не волнуйся, мы будем развлекаться, когда вернемся в Гонконг.

Мой номер в отеле был симпатичным, но ничем не примечательным, за исключением синего покрывала, на котором были вышиты фениксы с причудливыми перьями, поднимающиеся к луне. В комнате как будто пахло дешевой персиковой карамелью. Раздвинув электрические шторы, из окна можно было любоваться территорией гостиницы. В отдалении группа приезжих бизнесменов в рубашках поло и в брюках цвета хаки играла в гольф и курила сигары.

В беспокойстве я стала ходить по отелю. Ковер был таким плюшевым и пружинистым, что можно было ощутить себя на другой планете, где гравитация меньше. На лифте я съездила на все этажи. В гостинице было три ресторана в различных стилях: фешенебельное европейское бистро, азиатский буфет и итальянская траттория. Были два сувенирных магазина: в одном продавали шелковые галстуки и нефритовые пресс-папье, в другом, подешевле, гонконгские сувениры, хотя вообще-то мы были не в Гонконге. Был спортзал, а рядом с ним бассейн. Там занимались водной аэробикой; какой-то скандинав делал выпады на мелководье.

Я вернулась в вестибюль и вышла на улицу. По длинному извилистому проезду дошла до ограды. Я как будто что-то искала. Я не ощущала себя в Китае; я вообще не ощущала себя где бы то ни было.

После того как мои родители эмигрировали, я только один раз была в Китае. Я приезжала в Фучжоу, когда училась в старших классах. Отец болел, и эта поездка задумывалась как акт примирения с родственниками, которые не могли ему простить, что он бросил их и уехал в Штаты. Я встретилась со всеми своими родственниками; кого-то я помнила, кого-то нет. Бабушка, увидев меня, заплакала. С тех пор я почти не поддерживала с ними отношения.

Подойдя к ограде, я увидела грязную дорогу с чередой пыльных лавок; некоторые были закрыты роллетами. Разница между отелем и окружающим его пространством была разительной. У одного магазинчика на пластмассовом ящике сидел пожилой китаец в майке и пластиковых шлепанцах. Перед ним была витрина с пыльными конфетами. Он посмотрел на меня и что-то сказал. Но диалекта, на котором он говорил, я не понимала.

Я робко поздоровалась по-китайски.

Но тут он встал и начал со злостью что-то говорить. Я не понимала слов, но ясно было, что он считает, будто мне здесь не место.

Я развернулась.

Утром к гранд-отелю подъехал другой белый фургон. Пока мы с Блайз ждали в вестибюле, она коротко рассказала мне о наших задачах. Типография называлась ООО «Феникс, Солнце и Луна». Это был один из самых крупных подрядчиков «Спектры», которому мы поручали самые большие тиражи Библий. Блайз нужно было решить проблему с обложкой Дорожной Библии. У этого издания небольшого формата должна была быть обложка из непромокаемого картона. Но тут возникла одна сложность: картон плохо впитывал краску, цвет получался грязным. В качестве альтернативы «Феникс» предложил использовать тиснение. Блайз должна была посмотреть на тестовые образцы и принять решение от имени заказчика.

Я кивнула, стараясь не запутаться.

– Вот что мы станем делать, – сказала Блайз. – Я буду изучать образцы тиснения, а ты пойдешь на экскурсию по типографии.

– Здорово, – сказала я.

В животе у меня урчало. Я не завтракала. В гостинице подавали английский завтрак: фасоль с помидорами и грибами, кровяную колбасу. Еще была китайская рисовая каша с добавками вроде утиной кожи и лука. Для такого раннего утра это было как-то чересчур.

В вестибюле было полно постояльцев, в основном бизнесменов из Америки или Европы. Одного из них, грузного и лысого, я узнала – вчера из окна я видела, как он играет в гольф. Тут только до меня дошло, что все они тоже приехали сюда по производственным делам, чем бы они там ни занимались – одеждой, мобильниками, аксессуарами для мобильников, кроссовками, ершиками для туалета и так далее. Они делали то же самое, что и мы.

В вестибюль вошел невысокий китаец в поло и темных очках. Блайз встала, чтобы привлечь его внимание.

– «Феникс»? – спросил он по-английски с сильным акцентом. Блайз дружески с ним поздоровалась. Он возил ее и в прошлые ее приезды.

День опять был жарким и влажным, но кондиционер в машине дул так сильно, что можно было почувствовать себя в Арктике. Водитель выехал на магистраль, которая проходила через весь город. Вдоль нее тянулись заводы и жилые дома. На оконных сушилках развевалось белье. Колыхались пальмы, с них облетали листья и падали на проезжую часть. Шофер перескакивал с полосы на полосу, делал немыслимые повороты. По радио играла азиатская поп-музыка. Когда кто-то подрезал нас, водитель не кричал и не матерился, просто стал ехать по-другому. Блайз было, кажется, все равно.

Когда мы прибыли в ООО «Феникс, Солнце и Луна», нас встретила секретарша и, балансируя на высоких каблуках, провела в зал для переговоров. Это было солидное помещение с огромным столом из красного дерева. Блайз полезла в свой телефон. Я осматривала стены, на которых висели сертификаты, дипломы и награды с иероглифическими надписями. Вероятно, в этом зале принимали всех клиентов из Америки и Европы.

Вошли два китайца средних лет. Блайз дружески приветствовала их, пожала им руки и представила меня. Одним из них был Эдгар, замдиректора по работе с клиентами. Несмотря на погоду, он был одет в серый костюм в тонкую полоску, как лондонский банкир. Вторым оказался Балтазар, один из исполнительных директоров типографии. Он был одет попроще, в рубашку поло и широкие брюки, как водитель.

– Рад вас видеть, – сказал Эдгар на безупречном английском. – Садитесь, садитесь.

Секретарша принесла нам дымящийся жасминовый чай в изящных фарфоровых чашках.

За чаем Блайз повела светскую беседу. У нее это прекрасно получалось: по-дружески, но в то же время по делу. Она рассказала обо мне какие-то пустяки так, что я выглядела умной и компетентной. Затем поинтересовалась успехами дочерей Эдгара и Балтазара, которые учились в престижной школе, где говорили только по-английски.

– Как продвигается их английский? – поинтересовалась она.

– Ай-йя. Так себе. Но они должны у вас учиться, – пошутил Эдгар. – Мой английский, как это у вас говорят, хромает.

Мы вежливо засмеялись. Блайз улыбнулась.

– У вас превосходный английский. Они должны учиться у вас, – сказала она Эдгару, восстановив таким образом баланс.

Беседа постепенно перешла в деловое русло. Эдгар рассказал нам об итогах года, которые оказались значительно лучше, чем ожидалось. В следующем году они собираются увеличивать производство на двадцать процентов, в первую очередь за счет канцтоваров и подарочных наборов, которые требуют ручной работы.

– Мы надеемся очень скоро выйти на полную мощность по канцтоварам и подаркам, – сказал Эдгар.

– Рынок изменился, – согласилась Блайз. – Если зайти в какой-нибудь сетевой магазин вроде Barnes & Noble, видно, что отдел канцтоваров и подарков становится все больше и больше. Журналы, настольные игры, наборы для творчества – такое ощущение, что люди больше не читают книг.

– Сейчас все перешли на электронные книги, – сказал Эдгар.

– Библии – это хороший бизнес. На них всегда есть спрос. – Балтазар говорил по-английски не так бегло, как Эдгар, с сильным акцентом и иногда запинаясь.

Мы закончили пить чай. Наконец Эдгар обратился ко мне.

– А теперь Балтазар проведет вас по фабрике, – объявил он.

Балтазар встал и любезно улыбнулся. Я пошла за ним. Мы прошли через вестибюль в цех. Типография была огромной; она помещалась в многоэтажном кирпичном здании с большими окнами. Оборудование впечатляло, но разобраться в нем было невозможно – какая-то мешанина рычагов, тросов и кнопок. В цеху было жарко и влажно; машины громко гудели и стучали. Рабочие в синих комбинезонах и наушниках с любопытством посматривали на нас.

Балтазар объяснил, что у них есть не только офсетные листовые машины, но и семь рулонных ротационных, на которых обычно печатались газеты и журналы.

– И, конечно, ваши бесценные Библии, – сказал он с едва заметным ехидством, но подтекст был вполне понятен: мы тут печатаем знаковый текст вашей христианской европейско-американской культуры, пропагандируя этим вашу идеологию, а вы и ваши клиенты все время торгуетесь, требуете, чтобы мы печатали как можно быстрее, а сами урезаете нам бюджет.

Балтазар улыбнулся. Он указал на гигантскую ротационную машину, объяснил принцип ее работы, рассказал, сколько оборотов в секунду она делает. Я пыталась все это записывать. Он сказал, что только у нескольких типографий в Китае есть разрешение, чтобы печатать Библии, и все равно нужно соблюдать определенные правила.

– Какие? – спросила я.

– Ну, например, если на задней странице обложки есть какие-то – как это называется? – справочные карты, то Тибет и Китай должны быть закрашены одним цветом. Иначе власти запретят отправлять ее заказчику. То же и с Тайванем, и с Гонконгом. Все они должны быть того же цвета, что и Китай. Вы знаете, мы ведь все одно целое, – сказал он с легкой ухмылкой.

– Так что же, властей интересует только политическая сторона дела, а не религиозная?

Балтазар загадочно улыбнулся.

Мы пошли дальше. Он показал мне темное помещение с контролируемой влажностью, где хранились картонные книжки для малышей, чтобы высыхающий клей не покоробил страницы. Он открыл дверь, щелкнул выключателем и продемонстрировал ряды детских книжек с картинками, стоящие на деревянных палетах.

– О, «Очень голодная гусеница», – сказала я, указывая на одну из стопок.

– Да, пользуется большой популярностью, – подтвердил Балтазар. – Мы много раз ее переиздавали.

Когда мы собирались выходить, он спросил:

– Скажите, а почему она так популярна в Америке?

Я пожала плечами.

– Мне кажется, таким образом дети учатся считать. Они могут сосчитать все те яблоки, которые съела гусеница.

– Гусеница очень жадная, – мрачно сказал Балтазар. – Она съела всю еду и ни с кем не поделилась. Разве это хороший пример для детей? Есть без всякой… – он запнулся, подыскивая слово, – без всякой совести?

– Американские дети очень жирные, – пошутила я, хотя и знала, что он имеет в виду совсем другое.

– Да, – согласился он и оставил эту тему. Потом выключил свет и закрыл дверь.

Я знала об аутсорсинге ровно столько, сколько рассказывали в колледже на лекциях по экономике. Сначала производство из США переместилось в Мексику, в макиладоры, которые нанимали рабочих, готовых работать за меньшие деньги, чем американцы. Без пошлин, без налогов. Это было в 80-е и 90-е. Потом часть этого производства отправилась в Китай, где рабочая сила стоила еще дешевле, настолько, что это окупало даже расходы на транспортировку, несмотря на возросшую цену на нефть. А еще через несколько лет производство переместится еще куда-нибудь, в Индию например, в любые страны, где рабочие за копейки будут готовы выпускать айпады, игрушки для McDonald’s, скейтборды, американские флаги, кроссовки и кондиционеры. Американские бизнесмены будут приезжать в эти страны, посещать фабрики, контролировать производственные процессы, пробовать местную кухню, а останавливаться в самых лучших отелях, построенных специально для них.

И я была частью этого процесса.

Рабочие добродушно посматривали на меня, когда мы проходили мимо. Я хотела им улыбнуться, но это было бы похоже на снисходительность. Я не знала их. Не знала, чем они занимаются и чем живут. Я просто шла по своим делам. Просто делала свою работу.

Через большие окна можно было видеть соседние здания. Некоторые из них выглядели как жилые комплексы, на окнах были кондиционеры в ржавых потеках, а на сушилках висели ночные рубашки. Я подошла ближе к окнам. Несмотря на заводской шум, я услышала обрывки китайской поп-музыки и пекинской оперы, которую любила слушать моя бабушка. Музыка доносилась из этих зданий.

– Что это? – спросила я, указывая на здания.

Балтазар проследил за моим взглядом.

– Здесь живут рабочие, – сказал он. – Они возвращаются в свои родные города только на китайский Новый год. Типография закрывается на две недели. Большой праздник. – Потом он внимательно посмотрел на меня, будто только что меня увидел. – А вы отмечаете китайский Новый год?

– Я ем юэбины[2]2
  Юэбины – китайская выпечка, которую традиционно едят на Праздник середины осени. (Примеч. пер.)


[Закрыть], – уклончиво ответила я. – Это считается?

– Ах, юэбины, – Балтазар опять улыбнулся загадочной улыбкой.

Теперь мы шли через помещения, где переплетали книги. Он показал мне машины для брошюровки, машины для прошивки переплетов, машины для приклеивания корешков. Ими всеми управляли рабочие в комбинезонах, наушниках и защитных очках. В воздухе висела бумажная пыль.

– Вы говорите по-китайски? – спросил Балтазар.

– Да, я говорю по-китайски, – коротко ответила я по-английски.

Мне было шесть лет, когда я уехала из Китая, и мой словарный запас остался на этом уровне. Я использовала выражения, свойственные только маленьким детям; мой китайский язык как будто заморозился. Я могла поддерживать разговор на бытовые темы в течение минут десяти. После этого чувствовала себя так, будто барахтаюсь по-собачьи среди океанских просторов. И с каждым годом становилось все хуже. Ведь я разговаривала по-китайски только с родителями, а их больше не было.

Я добавила:

– Но я давно не говорила по-китайски, так что язык у меня хромает.

Он посмотрел на меня, будто пытаясь понять: я просто честно обозначила степень своего владения языком или таким образом демонстрировала скромность – очень китайское качество.

Без предупреждения он перешел на путунхуа. Он спросил, нравится ли мне китайская еда.

Я приняла вызов и ответила на том же языке.

– Да, я скорее довольно люблю китайскую еду, – сказала я, очень гордая тем, сколько наречий я знаю – признак человека, разбирающегося в тонкостях языка. – Я люблю…

Тут я напрягла извилины. Я не рискнула бы назвать цыпленка генерала Цзо, потому что это американская еда, а не китайская, а никаких других названий блюд я не знала, так что назвала то, чего никогда не пробовала, – утку по-пекински.

– Я люблю утку по-пекински.

– О, у вас очень хороший китайский! – воскликнул он с удовольствием. Так же, как в США мне говорили китайские иммигранты: «У вас очень хороший английский».

Он продолжал:

– Вы родились в Соединенных Штатах?

– Нет, – ответила я. – Я родилась в Китае, но… – тут я безуспешно попыталась вспомнить, как по-китайски эмигрировать, – уехала в Америку, когда мне было шесть.

– О, такая маленькая! – Наша беседа теперь приобрела оттенок фамильярности. Балтазар понизил голос и доверительно рассказал мне о своей дочери, которую он постоянно заставляет учить английский. – Потому что, понимаете, это очень важно для работы. Больше возможностей.

– Да, сейчас между США и Китаем много деловых контактов, – согласилась я, надеясь, что наш разговор не перейдет на экономику, международные отношения и глобализацию, потому что на такие темы я бы не смогла говорить так бегло.

– Вы дома разговариваете с родителями по-китайски? – спросил Балтазар.

– Да, я говорю с родителями по-китайски, – отвечала я, благо в китайском не нужно так строго различать прошлое, настоящее и будущее.

– Чем занимаются ваши родители?

– Моя мама не работает. Она сидит дома.

– А ваш отец?

– Мой папа… врач, – сказала я, потому что понятия не имела, как по-китайски будет «аналитик ипотечных рисков». И безо всякой нужды добавила: – Мозг.

– А, нейрохирург, – сказал Балтазар, – или… вы хотите сказать – психиатр?

Я выбрала занятие, для китайца более престижное:

– Нейрохирург.

Я понимала то, что он говорит, но своих слов мне не хватало.

Он посмотрел на меня с некоторым, я бы сказала, уважением. Хотя я надеялась, что мы перестанем общаться по-китайски и перейдем обратно на английский, я чувствовала, что от моего умения свободно говорить на двух языках зависит что-то важное, только я не знала что. Поэтому нужно было создать впечатление беглости.

Он спросил, откуда родом моя семья, из какой части Китая.

– Фучжоу. Я там родилась.

– А, в провинции Фуцзянь, – он понимающе кивнул.

Я посмотрела на Балтазара с беспокойством. В Китае провинции образуют своего рода иерархию, и с каждой связаны свои стереотипы, прямо как с разными районами Нью-Йорка связаны разные культурные предрассудки. Балтазар, вероятно, был не в восторге. Я знала о Фуцзяне только основные вещи, которые можно прочесть и в энциклопедии: провинции расположена прямо через пролив от мятежного Тайваня; исторически она была отделена от остального материкового Китая горной цепью. Учитывая, что местные жители издавна были мореходами, неудивительно, что большинство китайских иммигрантов в мире – уроженцы Фуцзяня. Они уезжают в другие страны, заводят там детей, принимают гражданство, а деньги посылают домой своим семьям, чтобы они строили говнокоттеджи для старшего поколения. Фуцзяньский – аномалия среди китайских диалектов.