Текст книги "Ангельское личико"

Автор книги: Лили Феррари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Она отрицательно покачала головой.

– Нет. – Ее тон говорил сам за себя.

Инспектор поднял брови.

– Очень хорошо, – выдержав паузу, проговорил он. – Тогда поставим вопрос иначе: когда вы в последний раз видели вашего мужа?

Она осторожно прошла мимо бумаг на полу и села на краешек стула с прямой спинкой, поскольку дрожащие ноги ее больше не слушались.

– Это просто, – промолвила она. – Я ушла отсюда в канун Нового года.

Он кивнул и некоторое время разглядывал бумаги, которые держал в руках.

– То же самое сообщила и миссис Мак-Куин. – Голос звучал задумчиво. Он снова взглянул на нее. – Она сказала, что боялась за вас, так как думала, что ваш муж намерен изрядно испортить вам жизнь.

Марионетта пожала плечами.

– Ну, теперь вы видите, что она ошиблась. – Она ненавидела себя. Она становилась похожей на них, на проклятых Моруцци. Ее удивило, как легко слетают слова с языка, как спокойно она лжет, чтобы защитить ненавистного мужа. Но что еще она могла сделать? Барти придет домой в любую минуту, впадет в бешенство, застав здесь полицию, роющуюся в его столе. «И все же, – подумала Марионетта, – хорошо, уже то, что его ярость будет направлена на кого-то другого, не на нее…» – Я полагаю, у вас есть ордер на обыск дома моего мужа? – спросила она инспектора, осмелившись встретиться с ним взглядом и несколько вызывающе подняв голову.

Он, казалось, ожидал этого вопроса, потому что посмотрел на нее слегка разочарованно.

– Разумеется, у нас есть ордер, – устало произнес он. – Так вы скажете нам, где ваш муж?

– Я не знаю, где он.

Он безразлично пожал плечами.

– Это не имеет значения. Рано или поздно мы его схватим.

Женщина почувствовала, как в ней затеплилась надежда.

– Вы собираетесь его арестовать? – осведомилась она, изо всех сил стараясь казаться безразличной.

На этот раз инспектор вгляделся в нее повнимательнее.

– Разумеется, мы его арестуем, – заверил он. – У нас хватит улик, чтобы засадить его по меньшей мере лет на двадцать.

К его удивлению, молодая женщина расплакалась. Она начала искать в сумке платок, инспектор достал из кармана свой и передал ей.

– Очень трогательно, – сухо заметил он. – Приятно знать, что у Барти есть преданная жена, которая станет навещать его в тюрьме… Жаль только, что оба вы уже сильно состаритесь, когда он выйдет.

Марионетта качала головой, спрятав лицо в складках огромного мужского платка.

– Вы не понимаете, – сказала она приглушенно. Затем внезапно, раздраженно вытерев слезы, взглянула на него, и он увидел, что женщина улыбается. Странно, он не мог вспомнить улыбку на лице этой Перетти. – Я рада, что вы его арестуете, – говорила она, – я рада…

Открылась дверь, и появился полицейский в форме.

– Миссис Мак-Куин спрашивает, не хотите ли вы чаю, – с надеждой поинтересовался он.

Инспектор все еще удивленно взирал на Марионетту. Потом повернулся к двери.

– Отлично, – проговорил он. – Я как раз собирался предложить… – он снова взглянул на Марионетту, – разумеется, если вы не возражаете, миссис Моруцци?

Она все вертела в руках платок.

– Конечно, – произнесла она, почти не слушая его. Барти сядет в тюрьму! Безусловно, она не освободится, ей все еще придется платить долг Моруцци, но, по крайней мере, избавится от мужа. Ей не придется больше жить с психопатом, не придется страшиться его гнева, его вспышек ярости, терпеть его руки на своем теле…

– Проводите миссис Моруцци в другую комнату, – приказал инспектор Дэвис второму полицейскому. – Ей, вероятно, хочется немного поболтать со своим братом.

– Спасибо, – поблагодарила она, вставая.

– Пока никуда не уходите, хорошо? – попросил он, возвращаясь к изучению бумаг на столе. – Возможно, у меня будут к вам еще вопросы.

Марионетта последовала за полицейским в холл, где ее нетерпеливо ждала миссис Мак-Куин, стараясь загладить прошлые грехи.

– Чай для всех, миссис Моруцци? – спросила она.

Марионетта рассеянно кивнула.

– Для всех. – Она толкнула дверь в гостиную и вошла.

Тони стоял, уставившись в разукрашенный электрический камин. Марионетта подошла и встала рядом.

– Здесь холодно, – заметила она. – Лучше его включить.

Брат повернулся и посмотрел на нее. Она ласково коснулась рукой его лица.

– Тони, – начала она, – ты выглядишь таким усталым… – Тут Марионетта притянула его к себе и крепко обняла, испытывая безмерное счастье от того, что снова видит его, забыв все те злые слова, которые приготовилась сказать ему при возможной встрече. Она почувствовала, как Тони сжал ее в своих объятиях, и поняла, что он близок к слезам настолько, насколько могут позволить его строгие представления о мужественности.

– Я так рада, что ты жив, – прошептала она. – Мы уже думали, что никогда тебя не увидим… Мы так по тебе скучали…

– Правда? – хрипло спросил он. – Даже папа? Я думал, он никогда меня не простит…

Марионетта немного отодвинулась от него и взглянула ему в глаза.

– Тони, – сказала она с насмешливой укоризной, легко попадая в тот дразнящий тон, каким всегда с ним разговаривала, – ведь речь идет о папе! Ты всегда был его любимцем. Не думаешь же ты, что короткое отсутствие в течение нескольких лет могло что-то изменить?

– Не знаю, – хмуро бросил Тони. – Откуда мне знать… – Он повернулся и сел на одну из излишне мягких кушеток, потирая лицо, охваченный самыми разными чувствами.

Сестра подошла и села рядом с ним, подобрав под себя ноги.

– Где ты был все это время? – задала вопрос Марионетта. – Мы представления не имели, где тебя искать…

Он пожал плечами.

– В разных местах. Какое-то время в Бранфорде. Потом в Глазго. – Он криво улыбнулся при этих воспоминаниях. – Я даже несколько месяцев пробыл на Гебридских островах. – По выражению ее лица Тони понял, что сестра не понимает. – Я работал, – объяснил он. – В основном на фабриках. Механиком. На хлопкоперерабатывающей фабрике. Даже на рыбозаводе – как раз на Гебридах.

– Ты даже открытки ни разу не прислал, – укорила она брата.

Тони покачал головой, не глядя на нее.

– Как я мог? – Он помолчал. Затем заговорил снова. – Я боялся, – признался он слегка дрожащим голосом. – Да что я говорю? – Он с горечью рассмеялся. – Я был вне себя от страха, Марионетта. Стоило Моруцци узнать, где я, и мне конец. – Он в отчаянии провел пальцами по волосам. – Но ведь ты все это знаешь, верно? – Его голос был полон ненависти к самому себе. – Разумеется, ты знаешь. Ты вышла замуж за одного из этих ублюдков. И все по моей вине.

Она взяла его руку, сжала пальцы, не зная, что сказать.

– По моей вине… – повторил он. Он со стыдом отнял у нее руку. – Ты была права, назвав меня трусом много лет назад. Я и естьтрус. Я сбежал, оставив тебя расхлебывать.

– Но ты вернулся.

– Я слышал, ты куда-то исчезла. – Он говорил еле слышным шепотом. – Я подумал, они тебя убили. И решил, что теперь очередь за Марио, и тогда папе конец. Я долженбыл вернуться…

– Знаю, чего это тебе стоило, – тихо произнесла она.

Тони пожал плечами.

– Я пошел в участок, в отдел полиции нравов, – объяснил он. – Все им рассказал. Включая то, как я заставил ту девку изменить показания относительно убийства Сильвии. – Он смотрел в пол. – Я им сказал, что продался, – добавил Тони.

Она мягко коснулась его руки.

– И что они ответили?

– Что это уже не имеет значения, раз дело Сильвии Конти завершилось успешно, на виселицу пошел настоящий убийца, так что это дело закрыто. – Он хрипло рассмеялся. – Разумеется, не благодаря мне.

– Но ведь это так, – промолвила она. – Лино Ринальди не повесили, Тони, а это главное, о чем следует помнить. Ты сглупил… поступил неосторожно… но все уже в прошлом. Справедливость восторжествовала.

Он медленно кивнул.

– Читал в газетах, я тогда жил в Глазго. Помню, в пабе все об этом говорили, все ребята с фабрики. – Он смотрел на Марионетту, и она видела, как ему больно. – И я все думал, а вдруг они узнают, что это из-за меня едва не повесили Лино Ринальди за убийство, которого он не совершал? – Он закрыл лицо ладонями. – Я просто жил и работал, Марионетта. Даже в конце стал мастером, настолько старался. Я хотел забыть, кто я, что я сделал, – забыть все.

– Свою семью?

Он кивнул.

– Особенно семью. Я вас всех подвел. Я должен был расплатиться по долгу дедушки, а сам сбежал. Я должен был быть тебе старшим братом, присматривать за тобой, а я оставил тебя на… – Он не смог закончить фразу, сидел, уставившись в пространство. – Это было ужасно? – решился он наконец задать вопрос. – Жить здесь? Быть за ним замужем?

Ей не хотелось ни о чем рассказывать брату. Марионетта похоронила все навечно. Ее сердце пело, потому что она знала, что теперь ей никогда не придется оставаться наедине с Барти. Его посадят в тюрьму!

– Расскажи мне, как они встретили тебя, когда ты вернулся в полицию, – попросила она, чтобы сменить тему. – Расскажи, что они думали о твоем исчезновении.

Тони снова взглянул на нее.

– Они сообщили, что меня уволили из полиции, – промолвил он. – Еще сказали, что не станут выдвигать против меня обвинений, раз дело закрыто. Потом стали расспрашивать меня о делах Моруцци в Сохо, о том, что я знаю об этом. Я рассказал им все. О деньгах, которые Кармело собирает с проституток за то, что сдает им квартиры, об игорных клубах под чужими именами. О вымогательстве Барти, якобы обеспечивающего охрану, и об избиении проституток, желавших уехать из Сохо. Я рассказал им о проститутке, которая умерла от подпольного аборта, потому что Аттилио Моруцци отказался дать ей денег на приличного врача… – Его лицо искажалось нарастающим гневом и отвращением по поводу его собственного участия во всех этих делах. – Я рассказал им все, Нетта. Абсолютно все.

Ей хотелось объяснить брату, как она им гордится, хотя еще совсем недавно ненавидела его. Она гордилась, что наконец Тони набрался смелости и покаялся и теперь готов ответить за свои ошибки. Но она знала, что не может ему этого сказать, иначе он совсем сломается.

– А ты не боишься того, что могут сделать Моруцци, если узнают, что ты раскрыл полиции все их секреты? – мягко спросила она.

Брат покачал головой.

– Мне наплевать, Марионетта. Я годы провел в одиночестве, в чужих городах, спал в чужих постелях, и все это время, – тут голос его задрожал от напряжения, – все это время я хотел только одного – быть с моей семьей, вернуться в «Империал», в Сохо, к тебе, отцу и Марио. Только это имеет значение. И к черту все остальное. – Он смахнул слезу. – Сигареты нет? – Она отрицательно покачала головой. – Мне безразлично, что меня не возьмут снова в полицию, – тихо добавил он. – Я хочу спокойно жить в семье. Буду заниматься кафе. Хочу помочь тебе с клубом. Кстати, о нем много писали в газетах. Как он называется?

– «Минт».

– Вот-вот, «Минт». Я обо всем читал. О тебе и Лино все время писали в «Ньюс оф уорлд». И фотография была. Я тобой гордился, Нетта.

Он был очень близок к тому, чтобы разрыдаться. К счастью, миссис Мак-Куин выбрала именно этот момент, чтобы подсуетиться с чаем, и с гордостью водрузила поднос на стеклянный столик.

– Молоко только порошковое, – пожаловалась она. – Мне кажется, что с того дня, как вы ушли, миссис Моруцци, никто не подходил к холодильнику… Налить чай?

Марионетта покачала головой.

– Нет, спасибо, миссис Мак-Куин. Я сама управлюсь.

Женщина угодливо отступила.

– Ну, если вы так уверены, мадам… Я пойду и отнесу чай полицейским.

Она ушла. Брат ухмыльнулся, на минуту став прежним Тони.

– Мадам! – воскликнул он. – Поверить не могу, она назвала тебя мадам! – Затем посмотрел на сестру так, будто увидел ее впервые. Он обратил внимание на красную куртку и брюки, на ее манеру поджимать под себя ноги, сидя на диване.

Она разливала чай, не видя его изучающего взгляда.

– А ты изменилась, сестренка, – заметил он.

Она подняла брови.

– В самом деле?

Тони задумчиво смотрел на нее.

– Ты выросла, – наконец сказал он.

Марионетта засмеялась и передала ему чашку с чаем.

– Надеюсь! – согласилась она. – Ведь прошло столько времени.

Потом он заметил, как при улыбке поднимаются оба уголка ее рта, и понял, что это самая главная перемена. Интересно, что же случилось? Может, Моруцци заплатили за пластическую операцию? Может, они все-таки были добры к ней? Но ведь не была же она счастлива с Барти Моруцци? Мысль эта показалась ему кощунственной, и у него не хватило смелости облечь ее в слова. Тони потягивал чай, не отрывая от сестры взгляда.

– Ты хорошо выглядишь, – произнес он наконец в той ворчливой манере, в какой братья обычно говорят сестрам комплименты.

Она засмеялась.

– Я появляюсь здесь в старых брюках и чужой потрепанной куртке, а ты говоришь мне, что я хорошо выгляжу? – Она состроила ему гримасу. – Посмотрел бы ты на меня в вечерних платьях и роскошном манто, купленных Моруцци, – развеселилась она, но тут же поняла, что пошутила неудачно. Само упоминание имени Моруцци сразу портило испытываемую ими радость.

Оба уставились в камин, будто стараясь усилием воли заставить его зажечься. На улице заскрипели тормоза подъехавшей машины.

– Они все нашли, – поведал Тони, – в столе Барти, все доказательства. Полиции никогда раньше не удавалось получить ордер на обыск, но после того как я выступил с заявлением, они смогут привлечь его к ответственности.

– Знаю, – проговорила Марионетта, – мне инспектор Дэвис сказал. Я могу только благодарить за это Бога.

Тони с облегчением посмотрел на сестру. Значит, она все такая же, какой была несколько лет назад: она не стала членом семьи Моруцци, чего он очень страшился. По выражению лица Марионетты можно было понять, что мысль о заключении Барти в тюрьму принесла ей радость, не боль. Он сжал ее руку.

– Пей чай, пока не остыл, – улыбнулась Марионетта. Слов никаких не требовалось. Она встала, подошла к окну и посмотрела сквозь тюлевые занавески. – Еще одна полицейская машина. Кто-то идет по дорожке…

Они услышали, как открылась входная дверь, потом торопливый тихий разговор в холле, затем – тишина.

В дверях гостиной появился серьезный инспектор Дэвис.

– В чем дело? – спросила Марионетта, оборачиваясь к нему.

Казалось, он чувствует себя не в своей тарелке.

– Вы лучше сядьте, миссис Моруцци, – попросил он. – У меня для вас новости.

Она послушно вернулась на кушетку и села рядом с братом в полном смятении. Нет, это не папа. И не Марио. Милосердный Боже, они нашли Микки Энджела, с ним что-то случилось! Она подняла глаза на полицейского.

– Говорите, – произнесла она.

Инспектор сел в кресло около камина, глядя на нее и пытаясь представить, как женщина прореагирует на то, что он собирается ей сказать.

– Ваш муж мертв, миссис Моруцци. Его нашли с пулей в голове в служебной комнате клуба «Треже чест».

Марионетта смотрела на него, ее глаза казались огромными на бледном лице.

– Мертв? – прошептала она. – Вы уверены?

Инспектор мрачно кивнул.

– Абсолютно. – Он следил за ней, пока она осмысливала услышанное. Трудно сказать, что чувствует женщина, казалось, она сейчас потеряет сознание. Он заботливо наклонился к ней. – Как вы? – спросил он. – Может быть, дать чашку чая?

Тони Перетти встал.

– Я принесу коньяка, – решительно сказал он. – Где у вас напитки, вон там? – Он двинулся в верном направлении, нашел стаканы и занялся выпивкой, понимая, что сестра должна хоть на минуту остаться одна.

Наконец Марионетта заговорила, еле слышно, почти шепотом.

– Кто это сделал? – задала она вопрос инспектору Дэвису. – Они знают, кто это сделал?

Он вздохнул. Начиналось самое трудное.

– Боюсь, что все говорит о том, что здесь замешан ваш приятель Лино Ринальди, – проговорил он.

– Нет! – воскликнула она, и голос ее прервался. – Нет! Пожалуйста, не говорите так, только не Лино…

– Он исчез, – прямо заявил инспектор. – Похоже, сбежал с молодой женщиной по имени Пегги Уайтмор. – Он помолчал, ожидая реакции Марионетты. – Я уверен, мне не надо говорить вам, кто она такая, в газетах была ее фотография вместе с вашим мужем, – начал инспектор, но Марионетта жестом попросила его не продолжать.

– Я все знаю про Пегги, – отрезала она. – Так вы говорите, что Пегги и Лино исчезли?

Вернулся Тони со стаканом конька и протянул его сестре.

– Выпей, – велел он.

Марионетта послушно глотнула.

Инспектор встал, от всей души желая, чтобы день уже кончился и он мог вернуться домой, к жене, и чтобы она тоже налила ему коньяку.

– Для них все складывается не лучшим образом, – признался он. – Их видели до этого в клубе. Есть свидетели.

– Наверняка улики лишь косвенные, – заметил Тони, без всяких усилий, на мгновение снова становясь полицейским.

Инспектор искоса взглянул на него.

– Уж ты-то должен знать, Тони, что, если у тебя только косвенные улики, ты с них и начинаешь. Другого пути нет. – Он встал. – Вы оба можете идти, – разрешил он, – если хотите. Нам вы здесь больше не нужны. Разве только миссис Моруцци предпочтет остаться здесь.

Марионетта поежилась, но промолчала.

– Дом теперь, по-видимому, принадлежит вам, – вежливо заметил он, – так что, если вы пожелаете остаться…

– Этого мне бы хотелось меньше всего, – тихо произнесла она.

Инспектор направился к двери.

– Если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня найти. – Дверь за ним тихо закрылась.

Тони обеспокоенно взглянул на сестру.

– Нетта, – спросил он, – с тобой все в порядке? Ты не собираешься грохнуться в обморок?

Она слабо рассмеялась.

– Нет, не собираюсь. Я просто пытаюсь все осознать. Барти умер. Я вдова. Он умер.

Тони схватил ее за руку.

– Да, он умер. Разве это не замечательно? Ты свободна, Нетта! Он мертв!

Женщина с беспокойством взглянула на него.

– Я свободна от Барти, – заметила она, – но это не освобождает нас от Моруцци, верно? И Лино, бедняга Лино… и Пегги Уайтмор… ты бы видел ее, Тони, она совсем девчонка, вроде меня, и теперь вот скрывается от братьев Моруцци, боясь за свою жизнь. Барти умер, но ведь ничего не кончилось, так? – И она заплакала, разлив коньяк на кушетку, сотрясаясь от рыданий. – Когда это кончится, Тони? Когда это кончится?

Примерно через полчаса они собрались уходить. Лицо Марионетты распухло от слез. Внезапно она что-то вспомнила.

– Я должна на минуту вернуться, – сказала она брату. Прошла на кухню, где уже попрощалась с миссис Мак-Куин. Та как раз надевала фетровую шляпу перед стеклом двери черного хода.

– Миссис Моруцци, – заволновалась она, – а я думала, что вы уже ушли.

– Почти, – согласилась Марионетта. – Но я кое-что забыла…

Она вышла в сад за домом, который теперь казался заросшим и заброшенным: ели, посаженные вдоль стены, намокли от февральской сырости, головки увядших растений покачивались на резком ветру.

Марионетта позвала и подождала. Минуту ничего не было слышно, потом листья вечнозеленых растений зашуршали. Она снова крикнула, уже теряя надежду. Быстро темнело. Вдруг из темноты, путаясь в траве, вырвалась маленькая фигурка и бросилась к ней. Она наклонилась и подхватила котенка на руки.

– Невата! – И верно, это была маленькая белая кошечка, только на этот раз мокрая и грязная. Она чувствовала ее худенькое тельце сквозь свалявшуюся шерсть. – Невата , povera! [46]46
  Бедняжка ( итал.).


[Закрыть]– пробормотала она, пряча кошку за пазуху. Вскоре она услышала нарастающее мурлыканье. Значит, с Неватой, заброшенной и голодной последние несколько недель, все будет в порядке. – Ты станешь жить у нас в кафе, – сказала ей Марионетта, – ты вернешься со мной в Сохо! – С этими словами она вернулась в дом.

Через минуту любопытные соседи могли видеть, как Марионетта в последний раз вышла из дома в Масуелл-хилл. Под руку с братом, сжимая грязную кошку, она направилась прочь с этой ненавистной ей пригородной улицы, ни разу не оглянувшись. Она возвращалась в Сохо.

Глава одиннадцатая

Март 1954 года

Марионетте казалось, что сбылась ее мечта. Она снова вернулась за стойку «Империала», кричала, передавая заказы отцу, разгоряченная торопливо носила сразу по многу тарелок, балансируя ими. Ее оглушало хрипение кофейного автомата, шипение жарящейся картошки и непрерывное пение Марио.

Иногда она останавливалась и думала, а не приснились ли ей события нескольких последних месяцев. Ведь вот же она здесь, просто Марионетта Перетти, какой была всегда, дочка Томмазо Перетти, официантка. Дом в Масуелл-хилл, меховое манто и, о ужас, Барти Моруцци, никогда не существовали в этом уголке Сохо. Но потом она замечала на заднем дворе Невату, с довольным видом чистящую свою белую шерстку, или с упавшим сердцем видела проезжающую мимо машину Моруцци и понимала, что это всего лишь передышка перед штормом: Моруцци никогда не оставят Перетти в покое надолго, в этом можно было не сомневаться.

Но пока и кафе, и клуб вроде бы пришли в норму. Кафе продолжало кормить рабочий люд Сохо ленчем и поить чаем бесконечных усталых туристов. «Минт» все еще пользовался популярностью среди гуляк и любителей музыки, приезжающих в Сохо по выходным, и Марио, который регулярно пел там, тоже привлекал множество девушек с мечтательными глазами, что страшно забавляло Марионетту. И Антонио, казалось, удовлетворился работой в кафе, внимательно слушая лекции отца, касающиеся деловых вопросов. Он работал больше их всех и очень облегчал жизнь Марионетте. Сама она, повзрослевшая и более смелая, чем раньше, приняла решение относительно своего будущего и однажды, во время перерыва в работе кафе, решила объявить об этом остальным членам семьи. Она похлопала в ладоши, чтобы остановить болтовню, и, когда все с удивлением к ней повернулись, быстро заговорила, чтобы не потерять решимость:

– Я ухожу из кафе. Буду учиться на медсестру, а может, и дальше, на врача.

Она ждала взрыва со стороны отца. Но такового не последовало. Томмазо просто уставился на нее с открытым ртом, в то время как Марио выскочил из-за стойки и обнял ее.

– Поверить не могу! – с восторгом воскликнул он.

Марионетта усмехнулась.

– Чему ты не можешь поверить? Что я действительно записалась на курсы медсестер или что в больнице все посходили с ума и приняли меня?

Тони, тоже явно довольный, засмеялся.

– Думаю, и то, и другое! Молодец, сестренка. – Он подошел и поцеловал ее в щеку.

Она повернулась к отцу, все еще молча сидящему.

– Папа?

Томмазо вытер руки фартуком, этот жест, который она видела тысячу раз, означал, что он собирается высказаться. Дети стояли, дожидаясь мнения отца, точно так же, как они это делали в прошлом. Наконец он заговорил.

– Ты знаешь, что я думаю о молодых женщинах, которые уходят из семьи, чтобы работать, – начал он.

– Ну, папа, я ведь всегда мечтала…

Он поднял руку, призвав ее не перебивать.

– На Сицилии так дела не делаются. Твой дед хотел бы для тебя другого.

Марио и Тони обменялись взглядами: плохи дела. Томмазо вздохнул и сел за ближайший столик. Внезапно он как будто постарел, стал меньше, уязвимее.

– Я не могу помешать тебе, – наконец проговорил отец. – Это будет несправедливо, особенно после того, через что ты прошла за последний год.

Марионетта даже ослабела от облегчения. Ей удалось! Она преодолела самый трудный барьер – приверженность отца к итальянским семейным традициям и ценностям. Она едва могла поверить своему счастью! Кинулась к отцу и расцеловала его.

– Ты еще будешь мною гордиться, папа, – пообещала она.

Томмазо печально взглянул на нее.

– Твое место здесь, с семьей, – упрямо повторил он.

Тони попытался помешать отцу испортить всем настроение. Он вернулся на свое место за стойкой и взял большой нож, которым они резали помидоры.

– Только подумай, – весело сказал он, – она скоро начнет резать человеческие внутренности! – И брат нарочитым жестом разрезал спелый помидор так, что сочная мякоть вывалилась на разделочную доску, заставив Марио застонать от отвращения.

Томмазо со вздохом поднялся. С его точки зрения, события в мире начинали развиваться слишком стремительно.

– Желаю тебе удачи, figlia, – наконец произнес он. – Когда ты приступаешь?

– Занятия начнутся через две недели, – сообщила она отцу. – И главное, это же рядом, в больнице за углом. Я буду совсем близко от вас.

Когда ее братья снова принялись за работу, надеясь, что кризис миновал, Томмазо отвел дочь в сторону.

– Ты знаешь, есть еще одно условие, не так ли? – прошептал он. – Если Моруцци не разрешат тебе стать медсестрой, тебе придется об этом забыть…

Она молча кивнула и принялась вытирать столы, стараясь подавить злость и обиду, которые были написаны на ее лице. Вечно эти Моруцци вмешиваются в их жизнь!

Через две недели Марионетта начала заниматься, с трудом привыкая к своей синей форме и накрахмаленной шапочке. С самого начала она влюбилась в новую работу, бралась за самую грязную и неприятную, ее ничто не останавливало. Она всегда мечтала делать что-то полезное и важное, идущее на пользу людям. К ее удивлению, Моруцци не вмешивались. По-прежнему какой-нибудь их угрюмый громила сидел в углу кафе, наблюдая за происходящим без всяких комментариев. Он пил бесконечное количество чашек чаю и унижал Томмазо, еженедельно требуя деньги за охрану. Пока кроме этого Моруцци ничего не предпринимали.

Иногда, поспешно возвращаясь домой после позднего дежурства, она мельком видела Микки Энджела в запотевшем окне кафе или Питера Трэвиса, выходящего из какого-нибудь ночного клуба, сражаясь с футляром своего огромного «сакса». Марионетта пряталась в тени, боясь заговорить с ними, боясь услышать. Может быть, Микки решил, что она разлюбила его? Что она просто из каприза сбежала от него и вернулась к Барти? Об этом было слишком больно думать, вот она и предпочитала прятаться, тщетно надеясь, что сможет жить в Сохо и никогда не встречаться ни с Микки, ни с его друзьями. Так было бы лучше для всех.

Она представления не имела, что сделали бы Моруцци, останься она с Микки. Возможно, его бы они не тронули. Ведь, как ни говори, он тоже Моруцци. Возможно, они не тронули бы и ее. Но ведь есть Марио, умница и талант, у которого все еще впереди и которому есть что терять. Кто поручится, что Моруцци не обратят свое внимание на него, единственного Перетти, не запачканного пока их отвратительной деятельностью? Нет, пусть все идет своим чередом. Хотя нередко ей было так больно, что, казалось, сердце разорвется от усилий не разрыдаться и желания продолжать рыдать вечно.

Если не принимать во внимание чувства к Микки, о которых Марионетта старалась не думать, ее жизнь значительно улучшилась. В кафе все шло нормально, а клуб просто процветал, в основном благодаря растущей популярности Марио. Она не обращала внимания на различные домыслы в газетах по поводу смерти ее мужа и на объявление о дате слушания дела. Ей не хотелось думать о Барти, о своем жалком существовании в качестве его жены, о той безумной радости, которую испытала, узнав о смерти одного из Моруцци. Она немного беспокоилась о Лино и Пегги, которые все еще находились в бегах и разыскивались полицией. Но больше не могла, да и не хотела, ввязываться в отвратительные махинации Моруцци и иметь дело с их жертвами. Пока представлялась возможность, Марионетта желала наладить собственную жизнь, хотя бы отчасти свободную от их злобного вмешательства.

Однажды утром, когда после ночного дежурства она забежала в «Империал», чтобы быстренько выпить чашку кофе, то нашла братьев и отца в большом волнении.

– Сегодня звонили из компании, выпускающей пластинки, – возбужденно сообщил ей порозовевший Марио, – они придут, чтобы послушать, как я пою!

Теперь настала очередь Марионетты порадоваться за брата.

– Замечательно! – восхитилась она. – И когда же это произойдет?

– Сегодня вечером, – вмешался Тони, – и папа пообещал пораньше закрыть кафе, чтобы Марио с оркестром могли порепетировать!

Марионетта удивленно посмотрела на отца. Закрыть кафе раньше обычного для него равносильно революции. Томмазо смущенно улыбнулся.

– Ну, – сказал он, – не каждый же день мой сын поет перед важными людьми…

В семь часов в «Империале» погасили свет и повесили на дверь табличку «Закрыто». Только один человек, тот самый «охранник», отказался уйти и последовал за Перетти вниз, в клуб, где уселся в углу, молча внимательно за всем наблюдая. Ради Марио все делали вид, что это просто один из завсегдатаев, которому очень хочется присутствовать на прослушивании его любимого певца. Тони стоял у двери в ожидании людей из компании «Декка», а Марионетта и Томмазо слушали, как Марио репетирует, стараясь не обращать внимания на бандита, присланного Моруцци. Когда прибыли три человека из компании грампластинок, Марио был уже в отличной форме. Как всегда, он пел, как ангел, и его голос, устремляясь к потолку крошечного клуба, заставлял трепетать сердце Марионетты. Людям из компании ничего обсуждать не потребовалось, они молча кивнули друг другу, и один из них приблизился к сцене.

– У тебя приятный голос, Марио, – сказал он, а вся семья Перетти затаила дыхание. – Полировка бы не помешала, но у тебя определенно есть талант. Мы хотели бы записать тебя на пластинку. Что ты на это скажешь?

Ну что он мог сказать? После того как представители «Декки» ушли, а музыканты собирали инструменты, поощрительно хлопая Марио по спине, Томмазо открыл бутылку вина, настолько гордясь сыном, что почти потерял способность говорить. Тони поднял бокал и произнес смелый тост.

– За Перетти! И дай Бог нам всем дожить до того дня, когда Марио займет место на вершине хит-парадов!

Все в восторге присоединились к тосту. Потом обернулись, услышав редкие хлопки. На нижней ступеньке лестницы стоял Аттилио Моруцци и насмешливо аплодировал. За его спиной стоял «охранник», присутствовавший на прослушивании. По-видимому, пока Перетти праздновали, он потихоньку поднялся наверх и впустил своего босса в кафе. И теперь снова занял место в углу.

– Поздравляю. – Аттилио стоял неподвижно, облокотившись о поручень с холодной усмешкой на лице. – Приятно, когда есть, что праздновать. А моя семья – наоборот, – продолжил он, медленно стягивая перчатки, – находится в глубоком трауре. – Он через комнату встретился взглядом с Марионеттой. Женщина слегка поежилась. Эти темные глаза так напоминала ей Микки Энджела. – Быстро ты сняла свой вдовий траур, Марионетта. – Он посмотрел на ее форму медсестры без всякого выражения на лице.

Она промолчала, страшась, что гнев и ненависть заставят ее наговорить лишнего. Музыканты застыли на сцене, не совсем понимая, что происходит, но, поскольку здесь находился один из Моруцци, они опасались за свои жизни.

– Что вы хотите, мистер Моруцци? – Голос отца был хриплым от страха, а рука бессознательно легла на плечо Марио, как бы стараясь его защитить.

Аттилио расправил перчатку, холодно наблюдая за стоящими перед ним членами семьи Перетти.

– Я проходил мимо, – произнес он, – и решил, что ты захочешь услышать новости. – Он снова смотрел на Марионетту. – Я только что был на слушании дела по поводу смерти моего брата.