Текст книги "Ангельское личико"
Автор книги: Лили Феррари
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
– От любви, – объяснила Сьюзи, лихо закуривая сигарету, – всегда хочется есть.
– Хочешь? – предложила Марионетта, принимаясь снова развертывать сыр. – Тут достаточно…
Девушка покачала головой и задумчиво посмотрела на Марионетту сквозь клубы дыма.
– У тебя миленькая фигурка, – оценила она. – Танцевать никогда не пыталась?
Марионетта рассмеялась. Такие люди, как Сьюзи, и представления не имеют, насколько ограничена жизнь девушек-итальянок. Неожиданно Марионетта представила себе лицо отца, когда она говорит ему, что хочет быть танцовщицей. С ним просто случился бы припадок. С него хватило и одного Марио, решившего стать певцом?.. Неожиданно ей страстно захотелось быть со своей семьей. Что вообще она здесь делает, притворяясь, будто может жить богемной жизнью, тогда как совсем рядом, за углом, отец и Марио безумно за нее волнуются?
– Ты в порядке? – обеспокоенно посмотрела на нее Сьюзи.
Марионетта кивнула и с несчастным видом принялась за бутерброд, неожиданно почувствовав страшную усталость. Хорошо бы поскорее все ушли, и она смогла бы свернуться в клубочек в постели рядом с Микки и обо всем забыть.
– Знаешь, Микки здорово в тебя втрескался, – сообщила Сьюзи, которая, казалось, читала ее мысли.
Марионетта посмотрела на девушку. Она пила что-то из чашки без ручки, но вдруг неожиданно поморщилась.
– Жуткое пойло, – сообщила она, протягивая чашку Марионетте. – Хочешь?
Та отрицательно покачала головой. Сьюзи аккуратно поставила чашку на стол рядом с собой.
– Я знаю, не мое это дело, – медленно начала она, – но ты действительно считаешь, что у тебя и Микки… что у вас может что-то получиться?
Марионетта принялась убирать хлеб и сыр.
– Почему бы и нет? – жизнерадостно спросила она, стараясь не встречаться со Сьюзи взглядом. – Если двое людей привязаны друг к другу…
Но Сьюзи очень серьезно покачала головой. Она сползла со стола, все еще умудряясь выглядеть элегантно, и направилась к двери. Марионетта видела, как в гостиной Микки подает уходящим гостям пальто. Он поймал ее взгляд и послал воздушный поцелуй. Она беспомощно улыбнулась ему. Сьюзи вздохнула и закрыла дверь, прислонившись к ней, чтобы никто не вошел.
– Я знаю, что вы любите друг друга, – сказала она, – это видно невооруженным глазом. Он не может удержаться, чтобы поминутно не касаться тебя, все заметили.
Удивленная Марионетта ждала, что последует дальше: ведь не станет же эта девушка из Сохо читать ей лекцию о морали! Но выражение лица Сьюзи было сочувствующим, а не суровым.
– Я знаю, долго это продолжаться не может, – наконец очень тихо произнесла Марионетта.
– Ты имеешь в виду Моруцци, – догадалась Сьюзи.
Значит, они все знали, кто она такая! Наверное, это было неизбежно.
– Моруцци меня разыщут, – грустно проговорила она. – Это только вопрос времени…
Сьюзи затянулась сигаретой – избыточное количество выпитого настроило ее на грустный лад.
– И когда Аттилио Моруцци узнает, что у тебя роман с его сыном, он, вероятно, убьет вас обоих.
Марионетта не сразу поняла смысл услышанного.
– Что ты сказала? – наконец прошептала она.
Глаза Сьюзи расширились.
– О Господи, Марионетта, – выдохнула она, – только не говори мне, что ты не знала…
Каким-то образом Марионетте удалось прожить следующий час, пока последний гость не удалился в холодное серое февральское утро на поиски такси. Сьюзи ушла практически сразу после их разговора на кухне, огорченная, что проболталась. Как выяснилось, это было тайной. Она поцеловала Марионетту в щеку, по-настоящему расстроенная.
– Ты меня прости, – пробормотала девушка, прежде чем поспешно удалиться, – и, пожалуйста, не говорил Микки, что я влезла не в свое дело…
Марионетта, как автомат, помогала Микки и Питеру вычистить пепельницы, вымыть кружки, смеялась над их шутками, даже выпила вместе с ними растворимого кофе, чтобы немного оживиться. Наконец Питер объявил, что пора спать, и принялся вытаскивать матрац из шкафа на лестничной площадке, где он хранился днем. Микки взглянул на Марионетту и улыбнулся. У нее все внутри перевернулось. Микки взял ее за руку.
– Пошли, – сказал он, – нам с Питером через несколько часов вставать – мы играем на одной богатой вечеринке в Сити…
Они пошли в синюю комнату и забрались под одеяло на узкой кровати. Слишком опьяненные своими взаимоотношениями, чтобы уснуть, они любили друг друга, пока лучи солнца не пробились сквозь неплотно закрытые шторы. Оба устали и лежали молча. Марионетта повернулась, чтобы рассмотреть профиль Микки, задремавшего рядом с ней. На лице его уже начала появляться щетина. Его веки вздрогнули.
– На что ты смотришь? – говорил он, не открывая глаз.
Она нежно коснулась его лица, чувствуя, что щека становится колючей. Теперь пришло время сказать.
– Я знаю, кто ты, – промолвила Марионетта, голос ее прозвучал тихо и спокойно в тишине раннего утра.
Микки сразу же открыл глаза и повернулся к ней. Она удивилась, заметив промелькнувший страх во взгляде.
– Ну, разумеется, – сказал он. – Я – Микки. Микки Энджел.
Она медленно покачала головой.
– Ты – Моруцци, – выпалила она.
Он отвернулся и сел в постели, взволнованно схватив сигарету с прикроватного столика.
– Как ты узнала? – изумился он.
При вспышке спички женщина разглядела его лицо, обратив внимание, что нерв на щеке подергивается.
– Неважно, как я узнала, – устало проговорила она, – раз это правда.
Он выдохнул облако дыма в сторону окна и остался сидеть, уставившись в пространство.
– Ты должна быть довольна, – с горечью произнес он. – Ведь выходит, что я итальянец. Это хорошо, верно?
– Микки… – Она протянула к нему руку, но он отодвинулся.
– Ладно, – наконец сказал он. – Ладно, я расскажу. Я действительно Моруцци. Микеланджело Моруцци. Микеланджело – Микки Энджел, понятно? – Он повернулся к ней с умоляющим выражением на лице и промолвил: – Марионетта, я все тот же человек, каким был, пока ты не узнала мое имя…
Женщина не могла отвести от него взгляда.
– Ты даже похож на него, – завороженно выговорила она. – Как я этого раньше не замечала? – Теперь она видела ту же сильную линию подбородка, что и у Аттилио Моруцци, лишь слегка смягченную, не такую вызывающую, то же очертание чувственных губ, только линия их не была жесткой, как у отца.
– Тебе станет легче, если я скажу, что не разговаривал с отцом вот уже пять лет? – спросил он ее, все еще злясь. – Или ты все равно будешь видеть во мне Моруцци?
Марионетта продолжала смотреть на его лицо, вспоминая, сравнивая, слишком потрясенная, чтобы понять сказанное им.
– Аттилио никогда не говорил, что был женат, – пробормотала она. – Я и не знала…
– Ничего удивительного, – объяснил Микки. – Мать умерла, когда мне было пятнадцать. Меня воспитывал дед.
Она вспомнила фотографию в квартире Альфонсо Моруцци, и маленького мальчика на ней, которого не узнала. И, разумеется, рояль. Наверное, заботливый дедушка мечтал, что его внук станет великим пианистом. Она мельком подумала о том, как относится Альфонсо Моруцци к страсти Микки к джазу и его плохо оплачиваемой работе в занюханных клубах Сохо. Но, разумеется, он знал все, что происходит с Микки, – Моруцци всегда все знали. Ей хотелось задать тысячу вопросов, но голова кружилась, она была не в состоянии принять тот факт, что Микки Энджел – Моруцци.
Теперь Микки смотрел на Марионетту, стараясь уловить выражение ее лица.
– Я ушел от деда, когда мне было восемнадцать, – продолжал рассказывать он. – Я больше не мог ходить в частную школу, брать уроки музыки, ханжески посещать мессу каждое воскресенье – ведь я знал, чем занимается моя семья, мой отец. – Голос звучал резко. Он перегнулся, слегка ее коснувшись, чтобы загасить сигарету в пепельнице на прикроватном столике. – Странно, но его прикосновение снова заставило ее задрожать… – Мой отец лишил меня всех имущественных прав, – бесстрастно говорил он, сидя рядом с ней, обхватив коленки руками, – я больше не имею никакого отношения к Моруцци, никакого, Марионетта. – Микки умоляюще взглянул на женщину. – Я использовал это имя, чтобы чего-то добиться, только раз в жизни. Единственный раз.
– Когда это было? – спросила она.
– А ты не догадываешься?
Марионетта отрицательно покачала головой. Она смотрела в любимое лицо, вот оно, совсем рядом, на расстоянии всего поцелуя, но теперь это было другое лицо, лицо человека, принадлежавшего к роду, который она ненавидела и презирала.
Он взял ее руку, безвольно лежащую на простыне, и сжал.
– Тереза, – вымолвил он. – Девушка, которая сейчас живет в монастыре у сестры Маддалены.
Она посмотрела на свою руку – как она на месте в его руке. Разве может она его ненавидеть? Злиться? Скажи ей Микки раньше, кто он такой, она убежала бы от него на край земли без оглядки. Но он молчал, и им было так хорошо вместе, что об этом можно только мечтать, такое увидишь лишь в кино, где мужчина олицетворяет собой мечты женщины и где все кончатся счастливо. Но это их жизнь, а не кино, и не видать им счастливого конца, не жить вместе, пока смерть не разлучит их, потому что теперь она знала, кто он такой.
– Тереза… – произнесла она, все еще не понимая.
– А ты думаешь, как я убедил ее выступить в защиту Лино и обвинить Уолли Уолласа? – спросил он. – Я сказал ей, кто я такой.
Марионетта удивилась.
– Ты ей сказал, что ты – Моруцци?
Он мрачно кивнул.
– В Сохо это магическое имя, особенно среди проституток. – Микки задумался, вспоминая. – О, я обещал спрятать ее, если она даст показания, рассказал о сестре Маддалене. Она хотела засадить Уолли Уолласа в тюрьму, хотела отомстить за смерть Сильвии, но, по большому счету, как и все другие девушки, смертельно боялась Моруцци. – Он вздохнул. – Вот тут я и пошел с козыря. Сказал, кто я такой. Для проститутки в Сохо Моруцци всегда Моруцци, и неважно, что с виду они могут казаться добрыми.
Марионетта протянула руку и нежно пригладила кудри Микки.
– Почему? – поинтересовалась она. – Почему ты пошел на такой ужасный риск? Если бы Моруцци узнали, какую роль ты здесь сыграл…
– Ну как же ты не можешь сообразить? – Он поднес ее руку к своим губами, не отрывая от женщины взгляда. – Я сделал это для тебя, потому что я тебя люблю. – Микки наклонился и дрожащими губами тихонько поцеловал ее в здоровую щеку, стараясь не касаться ее рта.
Ей безумно хотелось притянуть его к себе, прижаться губами к его губам, но она не могла. Еле заметная слеза скатилась по щеке и запуталась в шраме, который защипало от соли.
– Мне пора идти, – сказал Микки. – У нас работа.
Марионетта вздохнула и откинулась на подушку, наблюдая, как он натягивает джинсы. Он послал ей воздушный поцелуй и отправился в ванную комнату на лестничной площадке. Она слышала, как, проходя по гостиной, он крикнул Питеру, чтобы тот вставал, а затем стоны и ворчание просыпающегося Питера.
Через полчаса Микки и Питер, оба вполне респектабельные в галстуках-бабочках и черных пиджаках, собрались уходить. Питер молча упаковал свой саксофон, пока Микки и Марионетта шептались, прощаясь в дверях спальни.
– Ты будешь здесь, когда я вернусь? – с беспокойством спросил он.
– Конечно, – ответила она.
– Я тебя люблю.
– Знаю. Я тоже тебя люблю.
Питер Трэвис демонстративно кашлянул и взглянул на часы.
– Кончайте, Ромео и Джульетта, – сказал он. – Время вышло.
Микки нежно поцеловал ее в лоб и затем обнял, оторвав от пола.
– Все будет в порядке! – крикнул он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Я знаю, все будет в порядке! – Он последовал за Питером к двери, успокоенный смехом Марионетты. – К черту Моруцци и Перетти! – воскликнул он, послал ей воздушный поцелуй и исчез.
Она слышала, как они спустились с лестницы, борясь с футляром саксофона, и как Питер насмешливо пропел: «Друг друга любят дети главарей, но им судьба…» Потом их шаги прозвучали в холле внизу и смолкли.
Марионетта медленно вернулась в спальню. Она машинально прибралась, заправила постель, раздвинула занавески. Внизу, на Бродуик-стрит, было тихо – видимо, сказалось сочетание воскресного утра и крепкого февральского мороза. Редкий прохожий заходил к продавцу газет на углу Лексингтон-стрит, но ни один не поднял головы на дом напротив и не увидел в окне бледное лицо Марионетты, бессмысленно смотрящей в пространство. Там, за Лексингтон-стрит, находилась Брюер-стрит, а чуть дальше – квартал Сент-Джеймс, ее единственный настоящий дом, картины и запахи ее детства, отец и брат… Так близко и так далеко. Она может надеть пальто и пешком пройти до знакомого двора за несколько минут, но на самом деле расстояние между богемной квартирой музыкантов и домом, где она выросла, огромно.
Марионетта вздохнула и отвернулась от окна. Нет смысла мечтать о доме или вспоминать, как все было. С этим покончено. И с ее нынешней жизнью тоже. Она подумала о «Ромео и Джульетте». Она смотрела вместе с матерью экранизацию этой трагедии Шекспира, когда была еще ребенком. Лесли Хоуард довольно неубедительно играл Ромео, а Норма Ширер – томную Джульетту. Марионетта пошла в гостиную, достала тяжелый том с полки над пианино и принялась его листать. «Ромео и Джульетта». Она нашла нужный отрывок, строки из пролога, который цитировал Питер Трэвис на лестнице. Это ей кое-что напомнило. И верно, вот эти строки:
Друг друга любят дети главарей,
Но им судьба подстраивает козни,
И гибель их у гробовых дверей
Кладет конец непримиримой розни.
Вздохнув, она резко захлопнула книгу и вернула ее на полку. Пора было уходить.
Марионетта натянула брюки и красный свитер, принесенные Вики. Она отошлет ей вещи позже. У нее самой не оказалось верхней одежды, так как она умолила Микки избавиться от драного манто, в котором здесь появилась. Оно висело в шкафу, подобно злому зверю, и напоминало ей о Барти. Теперь она достала куртку Микки. Рукава слишком длинные, но ничего не поделаешь. Под кроватью женщина нашла сумку, пролежавшую там все это время. Открыла и обнаружила несколько фунтов. Уже хорошо. Не придется брать деньги Микки. Марионетта прошла к шкафу и сняла с верхней полки сверток. Это была деревянная кукла, все еще завернутая в рубашку Микки. Она на секунду прижала ее к себе, спрятав лицо в ткань рубашки, вдыхая запах прокуренных клубов и лосьона после бритья. Медленно развернула куклу, оставив рубашку на кровати, и распутала нитки. Она подняла куклу, позволив ей немного поплясать в голубом свете спальни. Игрушка напомнила ей странное маленькое потустороннее существо с ярким пустым личиком. Потом снова свернула нитки, согнула кукле ноги и положила ее в сумку.
Оставить записку или нет? Что она может написать? Лучше просто исчезнуть. Микки поймет, или, по крайней мере, ему будет казаться, что понял. Он станет думать, что она не может жить с Моруцци, поскольку это имя всегда будет стоять между ними, что она поступила непорядочно, не отважившись сказать ему в лицо, что у них ничего не получится. Но Марионетта оставляет Микки Энджела вовсе не по этим причинам.
Она закрыла дверь квартиры и спустилась вниз. Странное ощущение – оказаться за дверями квартиры. Это жилье так долго было ее Раем, свидетелем ее счастья. Марионетта подняла голову. Не стоит сейчас об этом думать, вспоминать прошлое, жалеть о том, что могло бы быть. Она толкнула входную дверь и вышла на улицу. Холодный воздух обжег ее лицо, и женщина быстро направилась на Полэнд-стрит, прочь от Сохо. Пока Марионетта шла, в ее голове звучали недавно прочитанные строчки Шекспира, они приобрели для нее новый смысл. Да, она поступила правильно. Она должна оставить Микки Энджела, должна положить конец этой сумасшедшей круговерти обмана и страха, иначе они оба погибнут. Необходимо пожертвовать своей любовью ради того, чтобы и ей и ему остаться в живых.
Мимо медленно проехало такси с горящим желтым сигналом. Марионетта махнула рукой, и водитель остановил машину.
– Куда, золотко? – спросил он.
Глава десятая
февраль 1954 года
Альфонсо Моруцци, по-видимому, смотрел в окно и видел подъехавшее такси, потому что, когда Марионетта вышла из лифта на четвертом этаже, он уже ждал ее.
Старик приподнял брови при виде слишком большой красной куртки и брюк не по росту. Марионетта сейчас вовсе не походила на ухоженную женщину в манто, посетившую его перед Новым годом.
– Итак… ты вернулась, – наконец произнес он.
– Я должна с вами поговорить.
Он стоял неподвижно, без всякого выражения на лице.
– Пожалуйста! – добавила она.
Альфонсо молча открыл ей дверь в квартиру, и она вошла.
– Дорогу знаешь, – заметил хозяин.
Он усадил ее у камина, вежливо принял от нее куртку и предложил выпить.
– Коньяк? Виски? – Старик невозмутимо изучал ее. – Ты дрожишь. Выпей что-нибудь.
Не дождавшись ответа, он налил ей большую порцию коньяка и поставил бокал на столик рядом с ней, а сам уселся в кресло напротив. Он ждал, когда она заговорит, но женщина оглядывала комнату, видя ее теперь совсем другими глазами. Здесь рос Микки Энджел. На этом рояле он ежедневно играл гаммы, на камине стояла фотография его с дедом – маленький мальчик, кажущийся еще меньше на фоне крупной фигуры рядом. Как она могла не узнать это лицо, когда была здесь в последний раз?! Со снимка на нее серьезно смотрели темные глаза Микки. Должно быть, Микки был здесь несчастлив, среди этой дорогой бездушной мебели, в тщательно подобранном интерьере. Неудивительно, что он променял все это на маленькую синюю комнатенку на Бродуик-стрит…
– Марионетта? – Голос свекра внезапно вернул ее на землю. Она не должна мечтать о Микки – все уже в прошлом. – Ты собираешься сказать мне, зачем ты приехала, или я должен догадываться? – спросил он, с любопытством изучая ее.
– Все очень просто. – Она сама удивилась, насколько спокойно это произнесла. Отпила глоток коньяка и ощутила, как по телу разлилось приятное тепло. – Я пришла просить вас освободить мою семью от долга. – Альфонсо было заговорил, но Марионетта подняла руку, заставив его замолчать. – Выслушайте меня, пожалуйста, – сказала она. – Вы, верно, знаете, что сделал со мной Барти. Он едва не убил меня и не хочет, чтобы я вернулась. Он выбросил меня из дома. Разве теперь мы не квиты? Я платила долг, меня отвергли. Вот я и прошу вас снять с нашей семьи этот долг.
Марионетта смотрела на него с бьющимся сердцем. Старик сидел, уставившись на огонь. Как будто и не слышал ее.
– Пожалуйста, – попросила она.
– Я слышал тебя. – Опять последовало тяжелое молчание. Альфонсо все еще смотрел на огонь. Марионетта в страхе ждала. Наконец он взглянул на нее, и сердце ее упало. Она уже знала, каким будет ответ.
– Я тебя предупреждал, – проговорил он. – Я предупреждал тебя, что будет, если ты продолжишь заниматься благотворительностью в Сохо. – Он пожал плечами типично по-итальянски. – Ты ослушалась своего мужа, и он тебя слегка проучил. Это ваше дело – твое и Барти. Я не вмешиваюсь в личную жизнь моих сыновей.
Она чуть не задохнулась, услышав это ханжеское заявление. Альфонсо Моруцци вмешивался постоянно, при любой возможности! Вплоть до того, что указал своему сыну, на ком жениться, и результатом этого стал кошмарный союз между ней и Барти.
Свекор наклонился и достал сигару из инкрустированной шкатулки.
– Твой долг – быть рядом с мужем, – резюмировал он, как бы подводя итог разговору.
Марионетта со злостью открыла сумку и выхватила оттуда вырезку из газеты, которую взяла перед уходом.
– Он не хочет, чтобы я вернулась! – повторила она, протягивая вырезку Альфонсо.
Он прекратил прикуривать сигару и взглянул на фотографии Барти и Пегги Уайтмор, не выказав при этом никакого удивления. Через мгновение он вернул вырезку и принялся снова раскуривать сигару, попыхивая ею. Сигарный кончик то загорался, то затухал.
– Мужчина, если пожелает, может завести любовницу, – изрек Альфонсо. – Ты родилась в этой стране, тебе не понять. В Италии… – Голос старика заглох, он откинулся в кресле, судя по всему, погрузившись в воспоминания.
Марионетта нетерпеливо пошевелилась. Иногда он напоминал ей дедушку – та же самая одержимость по поводу всего, что касалось Италии, хотя они уже давным-давно живут в Англии. И в этом нет ничего удивительного, сообразила она: ведь дедушка и этот человек выросли вместе в маленькой деревушке на Сицилии. Она неожиданно поняла, что убедить этого гордого человека освободить ее от брака так же невозможно, как если бы Марионетта попросила о том же своего покойного деда с его старомодными взглядами, строгой моралью, неподдающимися изменению понятиям и о том, что хорошо, а что плохо, которые он сурово навязывал своей семье в Лондоне. Вспомнив консерватизм деда, когда-то в детстве игравшего вместе с Альфонсо Моруцци в полях Сицилии, после боровшегося против него и влюбившегося в ту же самую девушку, Марионетта поняла, что потерпела неудачу. Но она должна попытаться еще раз, это была ее единственная надежда.
– Мне наплевать, сколько любовниц у Барти, – воскликнула она, – я только хочу от него освободиться. Разве это трудно понять?
Теперь Альфонсо смотрел на нее, лицо в тени, лишь глаза сверкают да светится кончик сигары.
– Ты – добрая католичка, Марионетта, – спокойно произнес он. – Ведь не хочешь же ты предложить мне поддержать мысль о разводе? – Он закашлялся. – Что подумает церковь, что подумает отец Джозеф, если услышит тебя? – Свекор немного наклонился вперед, не сводя напряженных глаз с ее лица. – Я верю в святость брака, – продолжил он. – Как ты думаешь, почему я оставил в покое твою бабушку, когда она вышла замуж за Франко Перетти, твоего деда? Потому что их союз был освящен перед лицом Господа, Марионетта, так же, как и твой брак. Что говорят при бракосочетании? – задумчиво спросил он. – «Пусть ничто не разъединит вас…» – Старик смотрел, как женщина борется с желанием разрыдаться. – Брак – он на всю жизнь, – закончил наконец Моруцци угрюмо. – В горе и радости. В моем случае это было в горе, да и в твоем, похоже, тоже. – Он вздохнул. – Другим, вроде твоего дедушки, повезло больше. Тут уж кому как выпадет, figlia.
Марионетта решила попытаться еще раз.
– А что, если развестись в гражданском суде? – спросила она, стараясь скрыть отчаяние. – Если мне разрешат оставить Барти, я пообещаю, что от меня не будет никаких неприятностей.
Старик медленно и решительно покачал головой.
– Не может быть и речи, – отрезал он. – У тебя была возможность прекратить твою идиотскую благотворительность, но ты предпочла этого не делать. Не о чем больше и говорить.
– Я хотела прекратить, – заметила она дрожащим голосом. – Но Барти сразу начал драться…
Она рылась в сумке в поисках носового платка, злясь на себя за эти слезы, ведь собиралась быть сильной и решительной во время этой встречи.
– Возвращайся и попытайся все наладить, – повелительно говорил тем временем Альфонсо. – Роди ребенка. Роди двух. Я жду внуков, Марионетта. – Выражение лица стало грустным. – У меня, считай, и нет внуков… – Он говорил о Микки Энджеле.
Она постаралась выглядеть безразличной, как будто вопрос о внуках ее совсем не интересовал. Свекор никогда не должен узнать о ней и Микки.
Теперь у нее не осталось выбора. Придется вернуться в ненавистный загородный дом, к Барти, и вновь терпеть все. Марионетта была уверена, что он ее убьет. Она вытерла слезы.
– Ты выглядишь прекрасно, – пробормотал Альфонсо, не сводя глаз с ее лица. – Отсюда шрама почти не видно… Можно подумать, что напротив меня сидит Джульетта. Те же глаза, тот же рот, та же шея… – Она почувствовала, как под жадным взглядом старика по ее коже, побежали мурашки. – Я когда-то подарил твоей бабушку куклу, – сказал он слегка дрожащим от воспоминаний голосом, – маленькую marionetta…такую красивую… – Она с удивлением поняла, что он вполне может расплакаться. Этот всплеск эмоций в старом тиране казался ей кощунственным. А его голос продолжал дрожать, он явно боролся с чувствами, которые давно похоронил. – Женщины – драгоценны и хрупки, – произнес Альфонсо. – Их мужчины должны бережно к ним относиться, ласкать их и любить. – Теперь он наклонился вперед, дышал неровно, с хрипом. – Маленькие куклы… – Он положил узловатую руку ей на колено, и она напряглась от отвращения. – Я потерял свою marionetta, – продолжил он, сверкая глазами, – но я рад, что у моего сына есть своя…
Марионетта внезапно встала, возмущенная его знаками внимания. Он – отвратительный старик, пытающийся перенести на нее давно похороненное чувство к умершей женщине. Воображая, будто сын-психопат может полюбить Марионетту также, как когда-то он сам Джульетту.
– Куда ты идешь? – спросил свекор, глядя на нее.
Женщина пересекла комнату, взяла куртку, чувствуя, что теряет ощущение реальности.
– Туда, куда вы велели мне идти, – ответила она. – Я возвращаюсь в Масуелл-хилл. К мужу. – И она вышла из теплой комнаты в продуваемый сквозняками холл, открыла входную дверь и переступила порог, захлопнув дверь за собой.
На такси у Марионетты денег не хватало. Ей пришлось поехать на метро до Хайгета, а потом идти пешком вдоль Масуелл-хилл к Эндикот-гарденс, снова переживая то, что ей пришлось вытерпеть в последний раз, когда она была здесь под сводами огромных деревьев и среди поблекших кустарников парка Хайгет. То был канун Нового года, и тогда она бежала отсюда. Теперь февраль, и она возвращается. Слышался только мрачный перестук ее шагов по мостовой. Женщина шла быстро, глядя перед собой, боясь, что если посмотрит вокруг или приостановится на мгновение, то передумает и повернет назад. Выбора у нее не было. Ей надо вернуться к Барти. Нет выбора, нет выбора…
Шел дождь, охлаждая ее разгоряченное лицо. Мимо проехала машина, и она расслышала отрывок популярной песни, рвущейся из радио в машине. Эту мелодию играл Микки в квартирке на Бродуик-стрит. Марионетта вдруг увидела его совсем ясно, как он сидит у окна в неприбранной гостиной и подбирает одной рукой мелодию, напевая про себя, потом поднимает голову, улыбаясь, смотрит на нее и говорит: «Давай, присоединяйся!» Ока снова увидела эту улыбку, свет в его глазах, когда он смотрел на нее. Микки Энджел и в самом деле любил ее. Он не обращал внимания на ее шрам, ему было все равно, что она вышла замуж за другого, безразлично, что этот другой – опасный преступник. Он не боялся, что любовь к ней создаст угрозу его жизни. Ничто не останавливало его, он просто любил ее и все.
Марионетта уже свернула на Бродвей и шла мимо магазинов, людей и суеты пригородной жизни. Оглядывалась на прохожих: усталую женщину с двумя детьми в коляске, мрачную матрону с огромным количеством свертков, девушку в мохеровом свитере, выходящую из магазина пластинок. Любят ли они, эти женщины? Есть ли у них свой Микки Энджел, который где-то ждет? «Возможно, такое не так уж часто случается, – подумала она. – И, видимо, старый Альфонсо Моруцци в чем-то прав. Как это он сказал? „В горе и радости“. И чаще бывает в горе». Она свернула на Эндикот-гарденс. Может быть, ей повезло куда больше, чем она думает. По крайней мере, у нее были несколько недель счастья. Вероятно, такие, как Альфонсо Моруцци, не имели и этого. Возможно, большинство людей просто бредут по жизни от рождения до смерти, так и не познав, что такое страсть. Возможно, возможно… Все это, в конечном итоге, не имело значения. У нее нет выбора. Она не должна об этом забывать. Марионетта дрожала. Она уже подошла к калитке дома номер двадцать четыре.
В первый раз после ухода из квартиры Альфонсо Моруцци она помедлила. Дом выглядел таким же, как всегда, с аккуратными занавесками на окнах, подстриженным газоном, но Марионетте он казался тюрьмой, пристойным фасадом камеры пыток. Однако она должна туда вернуться…
Женщина медленно толкнула калитку и по дорожке прошла к входной двери. Она знала, что в любую минуту муж может открыть дверь, втащить ее в дом и начнется прежний ад, та жизнь, где она была миссис Моруцци. И верно, она услышала шаги в холле как раз тогда, когда хотела открыть дверь. Но Марионетта даже не успела вставить ключ в замочную скважину – дверь распахнулась. Испытывая дикий ужас, женщина подняла глаза.
– Барти… – начала она, но тут же осеклась.
На пороге стоял ее брат Антонио. Она изумленно смотрела на него, моргая, с ключом в руке.
– Тони? – недоверчиво спросила она. – Тони?
Брат молча придержал дверь и пропустил ее в холл.
Она повиновалась, потеряв дар речи. В холле стояла, заламывая руки, миссис Мак-Куин. При виде Марионетты она коротко вскрикнула и бросилась к ней.
– Миссис Моруцци! – воскликнула она дрожащим голосом. – Мадам! – Она схватила руки Марионетты, явно радуясь ее появлению. – Я так боялась того, что этот ужасный человек может с вами сделать, и все по моей вине! Мне так жаль, простите меня…
Как во сне, Марионетта сжала руки женщины. Ее так потрясло присутствие брата в этом доме, что она не находила слов и вопросительно смотрела на него поверх трясущихся плеч миссис Мак-Куин.
– Тони? – повторила она. – Что ты здесь?..
Он поднял руку, легким кивком головы указав Марионетте на прислугу. Время для объяснений еще не настало.
Кто-то вышел из кабинета Барти. Марионетта повернулась, со страхом ожидая первой реакции мужа. Ну разумеется, Тони всегда был связан с Моруцци. Видимо, они в конце концов разрешили ему вернуться из изгнания. Она едва успела это подумать, как разглядела, что человек, появившийся из логова Барти, вовсе не тот, кого она ожидала увидеть: это был полицейский в форме.
– Миссис Моруцци, – произнес он вежливо, – сюда, пожалуйста. Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов…
Ее провели в кабинет Барти. Здесь она бывала нечасто, поскольку муж запрещал ей, но смогла все же сообразить, что так комната никогда не выглядела. Все содержимое шкафа в углу было разложено стопками по полу, а рядом на коленях стоял человек в темном костюме и просматривал бумаги, раскладывая их в разные конверты. Другой мужчина сидел на уголке стола красного дерева и внимательно рылся в пачке бумаг. Он поднял голову, когда вошла Марионетта, и она поняла, что уже встречала его раньше.
– Миссис Моруцци, я – инспектор Дэвис, – представился он, вежливо вставая. – Мы с вами встречались несколько лет назад, когда разгромили кафе вашего отца. Правда, я тогда был всего лишь сержантом.
Она вспомнила его. Он работал в полиции нравов. Инспектор подал знак другому полицейскому освободить комнату, и не успела Марионетта ничего сказать, как Тони вывели из кабинета. Заметив выражение ее лица, он сказал:
– Не волнуйтесь, Тони просто посидит в гостиной пару минут. Вы сможете поговорить с ним позже.
Она разглядывала хаос в комнате.
– Что вы ищете? – спросила Марионетта.
Инспектор улыбнулся.
– Легче было бы назвать то, чего мы не ищем, – весело заметил он. Затем стал серьезным. – Могу я вас спросить, где вы были, миссис Моруцци?
