Текст книги "Великая и ужасная красота"

Автор книги: Либба Брэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА 36

Дверь пульсирует знакомым светом. И когда мы робко проходим сквозь нее, все кажется таким, как прежде. Нежно поет свою песенку река. Вечный закат все так же играет роскошными красками. В воздухе плывут цветы.

– Видите? – говорит Фелисити, победоносно сияя. – Здесь ничто не стало хуже! Я же говорила, она просто хочет придержать силу для себя одной!

Я не обращаю внимания на ее слова, прислушиваюсь, ищу что-нибудь странное, изменившееся…

Девушки бегут через луг к саду за живой изгородью; они держатся за руки, как три бумажные фигурки, вырезанные из салфетки.

Ветер меняется, он несет запах роз и нечто еще… это самый настоящий смрад, и он заставляет меня броситься вслед за девушками.

– Погодите! Стойте! Фелисити, прошу, выслушай меня! Мне кажется, мы должны вернуться!

– Вернуться? Да мы же только что пришли! – насмешливо откликается Фелисити.

Энн смотрит на меня с каменным выражением лица.

– Мы не вернемся, пока у нас не будет силы самостоятельно приходить сюда.

Рядом с ними внезапно возникает охотница. Меня это поражает. Странно, что я не слышала, как она приблизилась. И я невольно снова вспоминаю, как она предлагала мне ягоды. От этой мысли я холодею с головы до ног. Охотница проводит пальцем по окровавленному лицу Фелисити. А потом подносит палец ко рту, облизывает и улыбается.

– Вижу, ты принесла жертву.

– Да, – отвечает Фелисити. – Теперь ты даруешь нам силу входить в сферы?

– Разве я не обещала, что сделаю это?

Охотница улыбается, но в этой улыбке нет тепла.

– Идите за мной.

Я хватаю Фелисити за руку.

– Тут что-то не так! – шепчу я. – Мы не должны идти.

– Нет, наконец-то все идет правильно, – огрызается Фелисити, вырывая руку и бегом пускаясь за остальными.

Я иду вслед за ними к серебряной арке, к хрустальным рунам. Матушки нигде не видно. Но ветер доносит аромат моего детства. Пряности. Дым отцовской трубки. И… кое-что еще. Снова то самое. Отвратительная вонь.

Мы подходим к рунам Оракула, сердцу всех сфер.

Ветер опять меняет направление. Дурной запах усиливается. Он как бы скрывается под воспоминанием о чем-то остром, пикантном… и похож на запах мяса, гниющего на солнце. Неужели никто больше его не ощущает?

– Что нам делать теперь? – спрашивает Пиппа.

– Использовать магию, чтобы провести меня на другую сторону, – отвечает охотница.

– Если мы возьмемся за руки и выведем тебя, ты дашь нам силу, которая так нам нужна? Мы сами сможем приходить сюда и уходить, когда нам захочется?

– Не я. Моя госпожа. Она даст вам все, чего вы заслужили.

Я настораживаюсь.

– Твоя госпожа?

Фелисити в растерянности.

Все во мне кричит, требуя немедленно броситься в бегство. Я осторожно кладу руку на плечо Фелисити, и она, как будто ощутив мой ужас, тихо отступает назад. Охотница вдруг словно бы становится выше. Ее глаза чернеют; голос изменяется, она шипит…

– Идите ко мне, мои хорошенькие…

Небо внезапно превращается в бушующее море мрачных туч. Охотница в одно мгновение становится огромной, она нависает над нами и превращается в оглушительно визжащий призрак, чей развевающийся черный плащ скрывает под собой души проклятых. Фелисити не в силах отвернуться, отвести взгляд от лица, превратившегося в череп, от глаз, превратившихся в черные овалы, окруженные красным, от острых неровных зубов… Тварь хватает Фелисити за предплечье. Рот Фелисити широко раскрывается, изобразив испуганное «О». И чернота хлынула в ее глаза, и они стали бездонными…

– Нет! – отчаянно кричу я, стремглав бросаясь на Фелисити.

Мы обе валимся на землю. Фелисити дрожит с головы до ног, ее глаза все еще остаются черными. Пиппа с криком падает на четвереньки и ползет вниз по склону холма, к реке.

– Энн! Помоги мне! Мы должны немедленно вернуть ее!

Мы подхватываем Фелисити с двух сторон и бежим к реке. Нам нужно обязательно найти Пиппу. Ветер теперь дует с бешеной силой. Он срывает цветы, листья, ломает ветки деревьев, и все это летит в нас. Одна ветка попадает мне в голову, зацепив щеку. Из царапины течет кровь.

Темный призрак отращивает вторую пару рук, потом третью… Охотница крадется за нами, готовясь раздавить в своих объятиях. Фелисити более или менее опомнилась и бежит с нами к реке. Мы добрались до берега, но Пиппы нигде нет.

Вдруг Энн пронзительно закричала:

– Помогите!

Она смотрится в реку, вцепившись в собственные волосы. Ее отражение меняется. Вся кожа Энн покрывается отвратительными прыщами. Волосы отражения выпадают целыми прядями, а на голове вспухают красные мокрые шишки. Как будто кожа хочет отвалиться от черепа…

– Не смотри на себя, Энн! – кричу я. – Не смотри!

– Я не могу! Я не могу!..

Она еще ближе наклоняется к воде. Я обхватываю ее за грудь, но Энн тяжелая, мне ее не сдвинуть, – но потом она вдруг опрокидывается спиной на траву, потому что Фелисити с силой дергает ее назад. Глаза Энн снова становятся серыми.

– Где Пиппа? – вскрикивает она, заглушив на мгновение вой ветра.

– Я не знаю! – кричу я в ответ.

Что-то скользкое касается моей руки. В высокой траве появилось множество змей; они ползут к нам, и трава вокруг них увядает и сохнет. Мы вскакиваем на большой камень. С дерева дождем сыплются груши, мгновенно гниющие у наших ног. Энн тихо рыдает, она превращается в нечто ужасное, уродливое…

– Помогите!!

Это голос Пиппы, полный отчаяния. Когда мы, спотыкаясь о жесткие стебли высохшей травы, бросаемся на крик, мы сразу ее видим. Пиппа стоит в большой лодке, похожей на похоронные дроги, и ветер относит эту лодку все дальше и дальше от берега. А по берегу вышагивает призрак, и мы вынуждены остановиться.

– Вот так, вот так… подойдите к ней! – смеется темная тварь.

– Прошу, помогите! – кричит Пиппа.

Но мы не в силах что-то сделать. Призрак отрезал нас от Пиппы. Мы не можем допустить, чтобы охотница поймала нас. Я так напугана, что могу думать только об одном – как бы вытащить всех нас обратно.

– В дверь, быстро! – кричу я.

Ветер швыряет на бледное лицо Фелисити прядь ее растрепавшихся волос.

– Мы не можем ее здесь бросить!

– Мы вернемся за ней! – кричу я, таща ее за руку.

– Нет!

– Не оставляйте меня!

Пиппа падает на нос лодки. Он глубоко погружается в воду под ее весом.

– Пиппа… нет!

Я выкрикнула это во все горло, но уже поздно. Пиппа прыгает в реку, и вода мгновенно смыкается над ней, и поверхность воды становится гладкой, как лед, и лишь отзвук слабого, сдавленного крика доносится до нас. Я вспоминаю свое видение в тот день, когда у Пиппы случился припадок, – я ведь тогда увидела, как ее затягивает под воду… И вот теперь я с необъятным ужасом понимаю наконец весь смысл этого.

Разъяренная тварь завывает, и тьма с визгом кидается к нам.

– Пиппа! Пиппа! – кричит Фелисити, срывая голос.

– Фелисити, мы должны уйти… скорее!

Призрак совсем близко. Времени на раздумья не остается. Я могу только действовать. Я дотягиваюсь до двери света и просто выдергиваю девушек в пещеру, где свечи мигают и потрескивают, догорая. Мы все здесь, и, похоже, нам ничто не грозит…

Но на земле лежит неподвижная Пиппа. Ее тело начинает непроизвольно дергаться…

Энн робко зовет ее:

– Пиппа? Пиппа?

Фелисити рыдает.

– Ты бросила ее там! Ты ее бросила!

Последняя свеча шипит и гаснет.

ГЛАВА 37

– Ты должен мне помочь!

Я с бешено вытаращенными глазами прибежала к шатру Картика. Он не стал со мной спорить, он вообще не произнес ни слова, даже когда я рассказала ему, что произошло. Он просто перекинул Пиппу через плечо и понес через лес, к школе Спенс. Приостановился он только тогда, когда мы проходили мимо оврага, где лежал труп лани. Картик помог нам дотащить Пиппу до ее спальни, а потом я помчалась за миссис Найтуинг. Я заколотила в ее дверь, я звала ее, не в силах скрыть отчаяние.

Директриса резко распахнула дверь. Ночной чепчик соскользнул с длинных седеющих волос.

– В чем дело? Мисс Дойл, что вы тут делаете в таком виде? Почему вы полностью одеты? Вы что, не ложились в постель?

– Пиппа… – выдохнула я. – Она…

Я не закончила, но в том и не было необходимости. Миссис Найтуинг прекрасно услышала панику в моем голосе. И принялась действовать со свойственной ей решительностью, – а ведь я совсем не ценила в ней это качество…

– Скажи Бригид, чтобы немедленно послала за доктором Томасом.

Ночь загорается огнями. Я сижу у окна в библиотеке, обхватив руками колени, стараясь сжаться в точку. Стоит мне чуть задремать, и я вижу Пиппу. Мокрую. С пустыми глазами. Уходящую под гладкую поверхность воды с криком о помощи. Я впиваюсь ногтями в ладонь, чтобы не заснуть. Фелисити шагает взад-вперед рядом со мной. Она старается не смотреть на меня, но ее молчание говорит само за себя.

«Ты бросила ее там, Джемма. Одну в водяной могиле».

Через лужайку проплывает фонарь. Картик. Свет фонаря подпрыгивает и дрожит в металлической клетке. Я напрягаю глаза, чтобы рассмотреть Картика. В другой руке он несет лопату, и я понимаю, что он решил вернуться к оврагу, туда, где осталось то, чего он не мог не заметить. Он собирается похоронить лань.

Но делает ли он это для того, чтобы защитить меня, или же себя самого, я не знаю.

Я очень долго сижу вот так, глядя, как ночь постепенно переходит в утро, как пурпурный свет сменяется желтым, а желтый все светлеет и светлеет, и вот уже кажется, что тьма никогда не пятнала небеса… Когда солнце поднимается над вершинами деревьев, я готова совершить последнее путешествие.

– Сохрани это, – говорю я, вкладывая в руку Фелисити амулет с Оком Полумесяца.

– Но зачем?

– Если я не вернусь… Если что-то пойдет не так, ты должна будешь найти других. Им нужно будет знать, что ты – одна из них.

Фелисити пристально всматривается в серебряный амулет.

– Ты сама решишь, идти ли за мной. Или закрыть сферы навсегда. Ты поняла?

– Да, – шепчет Фелисити. – Но пообещай, что вернешься.

Я крепко сжимаю в кулаке мягкий обрывок шелка от платья моей матери.

– Я постараюсь.

ГЛАВА 38

Я не вижу птиц. И цветов. И вечного заката. За ослепительно светлой дверью все заполонила зловещая серость. Пустая лодка еще качается в реке, но воду вокруг нее быстро затягивает тонким льдом.

– Если я тебе нужна, так вот она я! – кричу я.

Вокруг меня отдалось эхом: «Я… я… я…»

– Джемма? Джемма!

Из-за деревьев появляется матушка. Ее голос, уверенный и сильный, как будто притягивает меня.

– Матушка?

На ее глазах выступают слезы.

– Джемма, я так боялась… но с тобой все в порядке.

Она улыбается, и все во мне тянется к ней. Я так устала, меня мучает неуверенность, но она пришла… И она поможет мне все исправить.

– Матушка, мне так жаль… Я все ужасно запутала. Ты ведь говорила, что пока нельзя пользоваться магией сфер, и я так и собиралась поступить, но теперь все погибло, и Пиппа…

Я не могу больше сказать ни слова, я даже думать об этом не могу.

– Тише, тише, Джемма, не время плакать. Ты ведь пришла, чтобы вернуть Пиппу?

Я киваю.

– Тогда нам нельзя терять время. Быстрее, пока тварь не вернулась.

Я спешу за ней под серебряную арку, в глубь сада, к центру круга высоких кристаллов, таящих в себе такую огромную силу.

– Положи руки на руны.

Меня вдруг охватывает неуверенность. Почему – я и сама не знаю.

– Джемма, – строго произносит матушка, и ее зеленые глаза щурятся. – Ты должна мне доверять, или навсегда потеряешь свою подругу. Ты действительно этого хочешь?

Я думаю о Пиппе, упавшей в реку, отчаянно барахтавшейся в ледяной воде. Где я ее и бросила. Мои руки тянутся к рунам.

– Вот так, моя дорогая. Все уже забыто. И вскоре мы снова будем вместе.

Я кладу левую ладонь на кристалл. Меня пронзает дрожью. Я так устала от нашего ужасного путешествия, а теперь магия начинает наполнять меня своей силой… Всего случившегося слишком много для меня… Матушка протягивает мне руку. Эта рука передо мной, розовая, живая, с раскрытой ладонью… Мне только и остается, что взять ее. Моя правая рука поднимается. Пальцы тянутся к пальцам матушки. И вот кончики наших пальцев соприкасаются…

«Наконец-то…»

И в то же мгновение тварь, прятавшаяся за обликом моей матушки, взвивается выше кристаллов. С оглушительным воем она хватает меня за руку. Я ощущаю холод, охвативший мою руку до самого плеча, промчавшийся по венам прямиком к сердцу… Тепло стремительно уходит из тела. Я не в силах состязаться с тварью.

Все вокруг летит куда-то. Мы падаем вместе, мимо гор и кипящего неба, сквозь завесу, что отделяет сферы от мира смертных. Тварь кудахчет от восторга.

– Наконец-то… наконец-то…

Эта новая магия захватывает меня врасплох, она заполняет меня, соединившись с моей волей. Она подавляет и ошеломляет, дикая нагота этой силы. Я бы никогда не захотела отказаться от нее. Но я могла бы использовать ее для власти, для победы…

Тварь кудахчет:

– Да… она просто отравляет, не так ли?

Да, о, да… Так вот что ощутили моя мать и Цирцея, вот что они боялись потерять – силу, которой они никогда не могли бы обладать в своем мире. Гнев. Радость. Экстаз. Ярость. Все вместе. И все это теперь мое…

– Мы почти добрались, – шепчет тварь.

Подо мной лежит Лондон, яркий, как дамский веер, нарядный… Город, который мне так хотелось увидеть, когда я жила в Индии. Город, который и теперь притягивает меня. Который может стать моим.

Тварь чувствует мои сомнения.

– Ты могла бы править здесь, – говорит она, едва не лизнув мое ухо.

Да, да, да…

Нет. Только не так. Только не будучи привязанной к твари. Сила и власть никогда не станут по-настоящему моими. Тварь будет властвовать надо мной. Нет, нет, нет! Пусть она победит… Соединись с ней… Я так устала постоянно решать и выбирать. От этого я вся отяжелела. Так отяжелела, что могла бы заснуть навеки. Пусть Цирцея победит. А я забуду о своих родных и друзьях. И просто поплыву по течению…

Нет.

Тварь вдруг как будто ослабела. Ты должна понимать саму себя, знать, чего ты хочешь на самом деле… Так говорила матушка. Чего я хочу… чего я хочу…

Я захотела вернуться обратно. И тварь понеслась со мной. Внезапно Лондон сжался в точку, унесся далеко-далеко. Я тащу за собой тварь, уводя ее из своего мира, назад к горной вершине, к саду за серебряной аркой, к гроту, к рунам.

Меня оглушает визг и вой, и ужасающий крик проклятой твари:

– Ты нас надула!

Она раздувается, превращаясь в призрачную бурлящую стену, достигающую небес. Я никогда не видела ничего более пугающего, и на мгновение меня охватывает такой всеобъемлющий страх, что я застываю на месте. Костлявые руки смыкаются на моей шее, давят все сильнее. Я панически сопротивляюсь, бросаю навстречу им как можно больше магии. Но они отбирают и отбирают у меня энергию…

И вот, когда пальцы скелета вновь стискивают мою шею, я почти уже не могу бороться.

– Да, вот так! Отдайся мне! – бешено воет тварь.

Я не в состоянии думать. Я почти не могу дышать. Небо над моей головой все мутнеет, наливаясь серым и черным. Но между темными тучами вдруг прорезается лоскуток синего цвета. Синего, как платье моей матушки. Синего, как обещание. Как надежда. Матушка вернулась ради меня. И я не могу оставить ее на милость твари.

Черные орбиты пустых глазниц придвигаются ко мне. Вонь гниения наполняет ноздри. На глазах выступают слезы. У меня ничего не остается, кроме слабой надежды, и тогда я шепчу:

– Мама… я прощаю тебя.

Хватка твари ослабевает. Глаза темного существа расширяются, темная тварь разевает пасть, теряя силы.

– Нет! – визжит она.

Я ощущаю, как ко мне возвращается энергия. Мой голос крепнет, и слова вырываются сами собой:

– Я прощаю тебя, матушка! Я прощаю тебя, Мэри Доуд!

Темная тварь визжит, корчась и дергаясь. Я вырываюсь из ее костлявых рук. Тварь уже не может нападать, она уменьшается в размерах. Она воет от боли, но я и не думаю останавливаться. Я снова и снова повторяю те же слова, как некую мантру, а потом хватаю камень и ударяю по первому столбу рун. Он разлетается хрустальным дождем, и я ударяю по второму.

– Стой! Что ты делаешь?! – верещит тварь.

Я расколотила третью и четвертую руны. В это мгновение тварь сменяет облик, превратившись в мою матушку, дрожащую, ослабевшую, лежащую на высохшей траве.

– Джемма, прошу, остановись! Ты убиваешь меня!

Я приостанавливаюсь. Она поворачивает ко мне лицо, залитое слезами.

– Джемма, это же я! Твоя мать!

– Нет. Моя мать умерла.

Я с размаху бью камнем по пятому столбу, так сильно, что сама падаю на спину, ударившись о сухую твердую землю. И тварь, судорожно вздохнув, выпускает дух моей матушки. И сжимается в маленький комок, а потом превращается в тонкий столб кружащегося тумана, стонущего и завывающего, и этот туман уносится вверх и тает в небе. И наступает тишина.

Я лежу совершенно неподвижно.

– Матушка? – тихо зову я.

Я не ожидала ответа, и я его не услышала. Мама теперь действительно ушла. И я осталась одна. Но почему-то я чувствую, что так и должно быть.

Ведь в определенном смысле та матушка, которую я помнила, была такой же иллюзией, как листья, которые мы превращали в бабочек во время нашего первого путешествия в сферы. Мне пришлось дать ей возможность уйти, чтобы самой наконец принять ту матушку, которую я только что открыла для себя. Женщину, способную на убийство, но отчаянно сражавшуюся с тьмой ради того, чтобы вернуться и помочь мне. Испуганную, тщеславную женщину – и могущественного члена древнего Ордена. Но даже после всего случившегося мне на самом деле не хотелось знать все это. Ведь куда легче было бы сбежать в безопасность иллюзий и цепко держаться за них. Но я уже не могла. Мне хотелось испробовать реальность… хотелось, чтобы в моей жизни нашлось место для таких вещей, которых я могла бы касаться, ощущать их настоящий запах, вкус… почувствовать живые руки на своих плечах, испытать гнев и разочарование, нежность и любовь, и все то, что я чувствовала, когда Картик улыбался мне возле своего шатра, и когда мои подруги держали меня за руки и говорили: «Да, мы пойдем за тобой…»

Но самым реальным в этот момент было то, что я оставалась Джеммой Дойл. И я все еще была в сферах. И впервые за долгое время я искренне порадовалась этому.

Мне было о чем подумать, но я уже стою на берегу реки. Бледное лицо Пиппы прижимается к затянувшему воду льду, ее распущенные темные локоны расплываются под его поверхностью. Я хватаю камень и разбиваю лед. Сквозь трещины льется вода.

Чтобы вытащить Пиппу, мне приходится погрузить руки в эту мрачную запретную реку. Вода оказывается теплой, как в ванне. Манящей и спокойной. Меня охватывает соблазн и самой погрузиться в эту воду, но только не сейчас. Я беру Пиппу за руки и тащу изо всех сил, выволакивая из затягивающей ее воды… и вот наконец Пиппа лежит на берегу. Она отплевывается и кашляет, из нее на траву извергается речная вода.

– Пиппа? Пиппа!

Она такая бледная и холодная, и под глазами у нее залегли темные круги.

– Пиппа, я пришла, чтобы вернуть тебя обратно!

Фиолетовые глаза распахиваются.

– Обратно…

Она повторяет это слово тихо, осторожно, и с жадной тоской смотрит на реку, чьи тайны мне одновременно хочется и узнать, и предоставить их самим себе, по крайней мере на время.

– И что со мной будет? – чуть слышно спрашивает Пиппа.

У меня не осталось сил, ни магических, ни обычных, чтобы лгать.

– Я не знаю.

– Значит, я стану миссис Бартлеби Бамбл?

Я молчу. Пиппа гладит меня по щеке холодной влажной рукой, и я понимаю, о чем она думает, – и магия тут ни при чем, просто Пиппа моя подруга, и я люблю ее.

– Пожалуйста, Пиппа… – начинаю было я, но умолкаю, потому что к горлу подступают слезы.

Но я все-таки продолжаю:

– Пожалуйста, Пиппа! Ты должна вернуться. Ты просто должна.

– Должна… чтобы жить так…

– Все может измениться…

Пиппа качает головой.

– Нет, я не умею бороться. Я не такая, как ты.

Пиппа шарит рукой в подсохшей, колючей траве и находит несколько сморщенных ягодок, мелких, как семена. Они ложатся в ее ладонь, словно монеты.

У меня сжимается горло.

– Но если ты их съешь…

– Что говорила нам мисс Мур, помнишь? Нет безопасного выбора. Есть только другой выбор.

Она еще раз бросает взгляд на реку и подносит руку к губам. На мгновение наступает такая тишина, что я слышу и ее дыхание, и свое собственное. А потом вдруг на щеки Пиппы возвращаются краски, волосы завиваются в локоны… Пиппа сияет. А вокруг нас все вновь оживает, и расцветает, и играют золотом листья. На горизонте небо заново окрашивается в розовые тона. А на другой стороне реки возникает рыцарь, ожидающий Пиппу, держащий в руке ее перчатку…

Теплый ветерок прибивает к нашему берегу лодку.

Пора прощаться. Но мне в последнее время выпало слишком много прощаний, их хватило бы на целую жизнь, и потому я молчу. Пиппа улыбается мне. Я улыбаюсь в ответ. Больше ничего и не нужно. Пиппа шагает в лодку, и лодка несет ее через реку. Когда лодка добирается до противоположного берега, рыцарь помогает Пиппе выйти и ведет ее на пышный зеленый луг. Под серебряной аркой стоит маленькая дочка матери Елены, Каролина, и тоже наблюдает за Пиппой. Но вскоре она понимает, что это не те, кого она ждала, и исчезает, продолжая сжимать в руках куклу.

Когда я возвращаюсь, я нахожу Фелисити сидящей на корточках в коридоре перед спальней Пиппы, прижавшись спиной к стене. Фелисити обнимает меня и рыдает. Внизу, в холле, Бригид шаркает ногами, бродя от зеркала к зеркалу и закрывая их полотнищами ткани. Энн выходит из комнаты Пиппы, глаза у нее красные, из носа течет.

– Пиппа… – Ее голос обрывается.

Но ей и незачем договаривать до конца.

Я и сама уже знаю, что Пиппа ушла от нас навсегда.

В то утро, когда хоронят Пиппу, идет дождь. Холодный октябрьский дождь, который превратил ком сырой земли в моей руке в жидкую грязь. Когда подходит моя очередь пройти мимо могилы, мокрый ком выскальзывает из пальцев и падает на блестящий полировкой гроб Пиппы с негромким шлепком.

Все утро школа Спенс являет собой отлично отлаженный механизм. Каждый выполняет свои обязанности тихо и эффективно. Просто удивительно, как взвешенно и осторожно ведут себя люди после чьей-нибудь смерти. Вся нерешительность исчезает в такие моменты, и все делается правильно – будь то хоть смена постельного белья, хоть выбор платья или гимна, и все тихо читают молитвы… И все эти простые и незамысловатые действия подчинены одному: защите живущих от внезапной смерти.

Девушкам первого класса позволено отправиться ради похорон за тридцать миль, в деревенское поместье Кроссов. Миссис Кросс настояла на том, чтобы Пиппу похоронили с сапфировым обручальным кольцом, что, без сомнения, причинило огромное огорчение мистеру Бамблу. Все время, что шла ритуальная служба, он поглядывал на карманные часы и кривился. Викарий низким, гулким голосом рассказывает о красоте Пиппы, о ее безупречной доброте и прочих достоинствах. Мне совершенно незнакома эта плоская, невыразительная картина, изображающая неведомую мне девушку. Мне хочется встать и рассказать о настоящей Пиппе – о той Пиппе, которая могла быть тщеславной и эгоистичной и была погружена в романтические иллюзии; о той Пиппе, которая была в то же время и храброй, и решительной, и щедрой. Но если бы даже я сказала все это, все равно портрет оказался бы неполным. Невозможно знать кого бы то ни было до конца. И это и есть самое ужасное в мире, да, – то, что мы вынуждены принимать других на веру, надеясь, что и они точно так же примут нас. И просто чудо, что мы продолжаем жить в таком сомнительном равновесии. Но все же…

Викарий дочитывает последние благословения. И теперь только и остается, что передать все в руки могильщиков. Они поправляют шапки на головах и вонзают лопаты в грязь, закапывая девушку, которая была моей подругой. И все это время я ощущаю, как он наблюдает за мной из-за деревьев. Я оборачиваюсь посмотреть – и он действительно там, я замечаю краешек его черного плаща. Как только миссис Найтуинг подходит к Кроссам, чтобы высказать свои соболезнования, я ускользаю и подхожу к Картику, прячущемуся за большим мраморным серафимом.

– Мне очень жаль, – говорит он.

Это звучит просто и непосредственно, и без всей этой чепухи насчет Господа, избирающего юных для того, чтобы сделать их своими ангелами, и о том, что кто мы вообще такие, чтобы рассуждать о его неисповедимых путях. Дождь ровно колотит по моему зонту.

– Я позволила ей уйти, – запинаясь, говорю я, радуясь последней возможности исповедоваться вот так. – Наверное, я могла бы приложить больше усилий, чтобы ее остановить. Но я этого не сделала.

Картик выслушивает меня молча.

Расскажет ли он своим Ракшана о том, что я натворила? Для меня это не имеет значения. Я сделала свой выбор. Я теперь отвечаю за сферы. Где-то там поджидает Цирцея, а я должна заново собрать Орден, исправить ошибки и в свое время сделать еще многое.

Картик молчит. И только непрерывный шум дождя служит ответом. Но наконец Картик поворачивается ко мне.

– У тебя лицо грязью перепачкано.

Я небрежно, наугад провожу по щеке тыльной стороной ладони. Картик качает головой, давая понять, что пятно осталось на месте.

– Где? – спрашиваю я.

– Вот тут.

Его большой палец медленно скользит по нижнему краю моих губ, и время как будто останавливается, и нежная сладость этого прикосновения длится целую вечность. Это не какие-то знакомые мне чары, но в этом скрыта такая великая магия, что я едва могу дышать. Картик быстро отдергивает руку, внезапно осознав, что именно он сделал. Но ощущение остается на моей коже.

– Мои соболезнования, – бормочет он, поворачиваясь, чтобы уйти.

– Картик?

Он замирает. Он промок насквозь, черные локоны прилипли к голове.

– Пути назад нет. Можешь сказать им это.

Он насмешливо склоняет голову набок, и я понимаю – он не уверен, что именно я имею в виду: то ли отказ от обладания силой, то ли его прикосновение… Я хочу уточнить, но вдруг соображаю, что я и сама толком не знаю этого. Но в любом случае Картик уходит, бросившись бегом к двуколке, которую я только теперь замечаю вдали, на дороге.

Когда я возвращаюсь к остальным, Фелисити стоит под дождем, глядя на свежую могилу и рыдая.

– Она действительно ушла, да?

– Да, – отвечаю я, сама удивившись уверенности своего ответа.

– А что будет со мной там, на той стороне, после всего этого?

– Я не знаю.

Мы смотрим на плакальщиц, сбившихся в черное озеро в сером море дождя. Фелисити не может заставить себя посмотреть мне в лицо.

– Я иногда вижу что-то, мне кажется. Замечаю нечто краем глаза, и оно дразнит и насмехается, а потом исчезает. И сны. Такие страшные сны… Что, если со мной случилось нечто ужасное, Джемма? Что, если я проклята?

Дождь холодным поцелуем касается моей кожи, когда я беру Фелисити за руку.

– Мы все так или иначе прокляты.