Текст книги "Великая и ужасная красота"

Автор книги: Либба Брэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

– Всему свое время.

Пиппа пристально всматривается в нижнюю часть одной из рун.

– А что там за значки?

– Это древний язык, он старше греческого и латыни.

– Но что там написано? – Энн очень хочется это узнать.

– «Я изменяю мир; мир изменяет меня».

Пиппа встряхивает головой.

– Но что это означает?

– Это значит, что все, что мы делаем, возвращается к нам. Когда ты как-то влияешь на события, то и сама подвергаешься воздействию.

– Моя леди!..

Вернулся прекрасный рыцарь. На этот раз он вооружился лютней. И через минуту уже распевает песню, восхваляющую красоту и добродетели Пиппы.

– Разве он не само совершенство? Мне кажется, я вот-вот умру от счастья! Мне хочется танцевать… идем!

Пиппа тащит Энн к своему лихому рыцарю, мгновенно забыв о рунах.

Фелисити тоже отмахивается от всего и устремляется вслед за подругами.

– Ты идешь? – оглядывается она на меня.

– Через минуту! – кричу я ей вслед.

Матушка снова принимается плести что-то из золотой пряжи. Ее пальцы стремительно двигаются, потом вдруг замирают. Она закрывает глаза и судорожно вздыхает, как будто ее ранили.

– Матушка, что случилось? Ты в порядке? Мама!

Она открывает глаза, дышит тяжело.

– Так трудно удерживать это на расстоянии…

– Удерживать что?

– Ту тварь. Она продолжает искать нас.

Из-за дерева выглядывает чумазая девочка. И смотрит на матушку расширенными глазами. Лицо матушки смягчается. Дыхание становится спокойным. Она снова та же, какой я ее помню, – когда она хлопотала по дому, отдавая приказы слугам, или вдруг решая все поменять местами…

– Беспокоиться не о чем. На какое-то время я могу обмануть тварь.

Фелисити зовет меня:

– Джемма, ты пропустишь все самое интересное!

Девушки кружатся, танцуя под музыку лютни и песню рыцаря.

Матушка начинает плести из золотой нити «чашку с блюдцем». Но ее пальцы подрагивают.

– Почему бы тебе не присоединиться к подругам? Мне бы хотелось посмотреть, как ты танцуешь. Иди, дорогая!

Я неохотно плетусь к девушкам. И по пути опять замечаю ту девочку, испуганно смотрящую на матушку во все глаза. Было в этом ребенке что-то неотразимо притягательное. И мне кажется, я должна знать, что это такое, хотя и не могу подобрать слов.

– Да, пора потанцевать!

Фелисити хватает меня за руки и кружит. Матушка аплодирует нашей джиге. Рыцарь все быстрее и быстрее перебирает струны лютни, подстрекая нас двигаться энергичнее. И мы действительно пляшем все отчаяннее, наши волосы развеваются, мы крепко держим друг друга за руки, чтобы не разлететься в разные стороны.

– Что ни делаешь, делай изо всех сил! – кричит Фелисити, и наши тела будто не подчиняются закону гравитации, превратившись в размытые пятна цвета на фоне удивительного пейзажа.

Когда мы вернулись в свои спальни, небо уже потеряло глубокий оттенок ночи. До рассвета остается не так много времени. И утром нам, конечно, предстоит расплачиваться за ночные приключения. Мы ведь опять не выспались.

– Твоя матушка – просто чудо! – говорит Энн, ныряя под одеяло.

– Спасибо, – шепчу я, расчесывая волосы щеткой. Из-за бешеного танца – и последовавшего за ним падения в траву – они перепутались так, что их, казалось, уже невозможно привести в порядок. Как и мои мысли.

– А я свою маму совсем не помню. Как ты думаешь, это очень плохо?

– Нет, – отвечаю я.

Энн засыпает, и ее следующие слова звучат неразборчиво:

– Хотела бы я знать, а она-то меня помнит?..

Я собралась ответить, но вдруг поняла, что не знаю, что тут можно сказать. Да и в любом случае это не имеет значения. Энн уже ровно посапывает. Я бросаю щетку и тоже забираюсь в постель, но чувствую, как подо мной что-то шуршит. Я шарю рукой по простыне – и нахожу записку. Мне приходится подойти к окну, чтобы прочитать ее.

Мисс Дойл!

Вы затеяли чрезвычайно опасную игру. Если вы не пожелаете немедленно остановиться, я буду вынужден принять меры. Я прошу вас все прекратить, пока это еще возможно.

И еще одно слово торопливо нацарапано ниже, но потом зачеркнуто:

Пожалуйста.

Он не подписался, но я знаю, что это дело рук Картика. Я разрываю записку на крошечные кусочки. А потом открываю окно и пускаю их по ветру.

ГЛАВА 25

Так продолжается еще три дня. Мы беремся за руки и вступаем в наш личный рай, где становимся владычицами собственной жизни. Под руководством обнаженной охотницы Фелисити превращается в весьма искусную лучницу, стремительную и неукротимую. Голос Энн все сильнее с каждым днем. А Пиппа уже совсем не походит на ту избалованную барышню, какой она была всего неделю назад. Она стала добрее, перестала взрываться по любому поводу. Рыцарь слушает ее, как никто и никогда не слушал прежде. Я думаю, что меня ведь всегда раздражало, когда Пиппа открывала рот и начинала болтать без передышки… и только теперь я поняла, что она, похоже, просто боялась, что никто не станет прислушиваться к ее словам. Я поклялась впредь всегда давать ей возможность высказаться.

Мы уже не боимся слишком сблизиться. Наша дружба имеет под собой надежную основу и расцветает все пышнее. Мы надеваем на головы венки, скабрезно шутим, хохочем во все горло и кричим, поверяем друг другу страхи и надежды. Мы даже не боимся рыгнуть, потому что не ждем осуждения. Вокруг ведь нет никого, кто мог бы начать нас воспитывать. Никто не твердит нам, что мы неправильно себя ведем, неправильно говорим и думаем. Но это не потому, что мы делаем, что хотим. Это потому, что нам теперь позволено хотеть.

– Эй, посмотрите-ка! – воскликнула Фелисити.

Она прикрывает глаза, и с вечно закатного неба сыплется теплый дождь. Мы мгновенно промокаем насквозь, и это кажется нам восхитительным.

– Ну, знаешь ли, это нечестно! – визжит Пиппа, но при этом смеется от души.

Я никогда в жизни не оказывалась под таким чудесным дождем. Но, впрочем, мне ведь никогда и не позволялось оказаться под дождем. Мне хотелось пить дождевые струи, купаться в них…

– Ага! – победоносно кричит Фелисити. – Это я сотворила такой дождь! Я это сделала!

Мы визжим и бегаем взад-вперед, скользим, падая в грязные лужи, снова вскакиваем на ноги… Перемазавшись с головы до ног, мы швыряем друг в друга пригоршни ила и мокрой земли. И каждый раз, когда кому-то удается попасть в цель, слышится отчаянный визг и клятвы немедленно отомстить. Но на самом деле мы наслаждаемся всем этим, для нас в новинку ощутить себя мокрыми и грязными, при том, что никому в мире нет до этого дела.

– Ох, я, кажется, уж слишком промокла, – восклицает Пиппа после того, как мы одержали над ней победу. Она вся покрыта грязью, ни единого сухого пятнышка не осталось на ее одежде.

– Ну, и довольно, пожалуй, – решаю я.

Закрыв глаза, я представляю себе жаркое солнце Индии, и через несколько секунд дождь прекращается. Мы быстро высыхаем и приводим в порядок одежду и уже готовы вновь появиться в школьном холле или на церковной службе. По другую сторону серебряной арки безмолвно высятся хрустальные руны, выстроившиеся в широкий круг, надежно хранящие в себе великую силу…

– Разве не было бы потрясающе, если бы мы показали им всем, что можем делать? – задумчиво произносит Энн.

Я беру ее за руку и замечаю, что на ее запястье нет новых порезов, а сохранились только заживающие шрамы прежних ран.

– Да, это было бы потрясающе.

Мы все растягиваемся на траве головами друг к другу, как спицы мельничного колеса. И долго лежим вот так, взявшись за руки, физически ощущая нашу общность, передающуюся через надежное тепло кожи… пока кому-то не приходит блестящая идея снова пролить на нас дождь.

– Расскажи мне еще раз, как действует магия рун? – прошу я матушку.

Я лежу на траве рядом с ней, наблюдая за метаморфозами облаков. Толстая пушистая утка постепенно превращается в нечто длинное, непонятное…

– Она начинает действовать только после месяцев и даже лет обучения, – напоминает матушка.

– Я знаю. Но что происходит? Как? Нужно произносить какие-то заклинания? Знать некие формулы на древнем языке? И что делают руны? Как они отвечают? Может, они сначала исполняют «Боже, храни королеву»?

Конечно, это большая дерзость с моей стороны, но матушка сама меня к этому подтолкнула.

– Да, – кивает она. – Исполняют. В тональности ми-минор.

– Мама!

– Мне казалось, я уже объясняла тебе это.

– Ну расскажи еще раз!

– Ты касаешься рун рукой, и их сила входит в тебя. И какое-то время она живет в тебе.

– И все?

– В сущности, да. Но прежде ты должна узнать, как управлять этой силой. Она ведь будет влиять на состояние твоего ума, на твои цели, на твои собственные силы. Это очень могущественная магия. С ней нельзя шутить и играть. Ой, смотри-ка, там слон!

Над нашими головами пухлое облако действительно создает нечто похожее на слона.

– Но у него только три ноги.

– Нет, вон и четвертая!

– Где?

– Да там, где ей положено быть! Ты просто не присматриваешься!

– Присматриваюсь! – негодующе возражаю я.

Но это не имеет значения. Облако живет собственной жизнью, расплывается, превращается во что-то новое…

– И как долго живет эта магия?

– В зависимости от обстоятельств. Может быть, день. Иногда меньше.

Матушка садится и пристально смотрит на меня.

– Но, Джемма, ты же не…

– Я пока не готова пользоваться этой магией. Да, насколько я помню, ты об этом уже говорила разок-другой.

Матушка некоторое время молчит.

– Ты действительно уверена, что готова?

– Да! – Я почти выкрикиваю это слово.

– Посмотри вон на то облако, что прямо над нами. Прямо над тобой. Что ты видишь?

Я увидела очертания ушей и хвоста.

– Котенка.

– Ты уверена?

Я не понимаю, чего она от меня хочет.

– Я вообще-то способна узнать котенка, если его увижу. Это не требует каких-то особых магических дарований.

– Посмотри еще раз, – требовательно произносит матушка.

Небо над нами словно взбесилось. Облака бешено несутся куда-то, между ними вспыхивают молнии. Котенок исчез, а на его месте возникла чудовищная, пугающая рожа из какого-нибудь ночного кошмара. Она как будто бы орет и визжит, таращась на нас, и я в испуге прячу лицо в ладонях.

– Джемма!

Я отвожу руки. Небо снова выглядит спокойным, безмятежным. Только котенок стал уже здоровенным котом.

– Что это было? – шепотом спрашиваю я.

– Просто демонстрация, – отвечает матушка. – Ты должна научиться видеть то, что есть на самом деле, правильно оценивать реальность. Цирцея постарается заставить тебя увидеть монстра там, где на самом деле сидит простой котенок, и наоборот.

Я все еще дрожу.

– Но это выглядело по-настоящему реальным!

Матушка сжимает мою руку в ладонях, и мы некоторое время просто молча лежим на траве, не шевелясь. Вдали слышится голос Энн, распевающей старую народную песню, что-то о женщине, продающей устриц и мидий. Мелодия грустная, от нее во мне рождается какое-то странное, непонятное чувство. Как будто я что-то теряю, вот только не знаю, что именно.

– Матушка, а что, если я не смогу этого сделать? Что, если все пойдет не так, как нужно?

Облака собрались в кучу, а потом растянулись тонким слоем. И никаких фигур больше не вырисовывалось в небе.

– Это просто шанс, возможность, которую ты должна испытать. Смотри.

Облака над нами образовали дымчатое кольцо без начала и конца, а в его середине сияла безупречная синева.

В пятницу ко мне в гости неожиданно является брат. Девушки начинают искать предлоги, чтобы пройти по коридору мимо гостиной и заглянуть туда. Я, войдя, закрываю за собой дверь, отрезав Тома от восторженных почитательниц, иначе меня затошнит от их любопытных взглядов.

– О, ты просто сама леди Суровость! – говорит Том, вставая мне навстречу. – Ну как, подыскала мне подходящую супругу? Я ведь не слишком привередлив… мне только и нужно, что найти симпатичную девушку, тихую, спокойную, с небольшим приданым и не растерявшую зубы. Вообще-то я готов отказаться от любого из перечисленных пунктов, кроме небольшого приданого. Разве что в пользу приданого более солидного.

Почему-то вид Тома, надежного, немножко чванливого, пустого Тома наполняет меня бодрым весельем. Я и сама не осознавала, что так по нему соскучилась. Я бросаюсь к нему и крепко обнимаю. Он на секунду изумленно застывает, потом обнимает меня в ответ.

– Ну, знаешь, должно быть, здесь с тобой обращаются как с дворовой собакой, если ты так рада видеть меня. Но позволь заметить – выглядишь ты отлично!

– Я и чувствую себя отлично, Том! Правда!

Мне очень хочется рассказать ему о матушке, но я знаю, что делать этого нельзя. Пока нельзя.

– Есть какие-нибудь новости от бабушки? А отец как там?

Улыбка Тома угасает.

– О, да… Они в полном порядке.

– А он приедет в день встречи с родными? Я дождаться не могу, когда же наконец увижу его и познакомлю с моими новыми подругами.

– Ну, я бы на твоем месте не слишком на это надеялся, Джемма. Он, возможно, и не выберется из дома.

Том поправляет манжеты. Он всегда так делает, когда нервничает. Я давно поняла, что обычно он так волнуется, когда вынужден говорить неправду. Или скрывать правду, что для него равнозначно.

– Да, понятно, – тихо говорю я.

Дверь гостиной резко распахивается и в комнату врывается Энн. Увидев, что я наедине с мужчиной, она потрясена. И даже прикрывает глаза ладонью, чтобы не видеть нас.

– Ох, я ужасно виновата, простите… Я просто хотела найти Джемму… мисс Дойл… и сказать, что урок танцев уже начинается, мы будем вальсировать…

– Я не смогу прийти прямо сейчас. У меня гость.

– Нет-нет, ты не должна из-за меня пропускать такой урок, – говорит Том.

Он внимательно смотрит на Энн, все еще отводящую глаза.

– Ох, чтоб вам всем пусто было… – едва слышно бормочу я себе под нос, и спешу соблюсти необходимый ритуал представления. – Мисс Энн Брэдшоу, позвольте представить вам мистера Томаса Дойла, моего брата. Я только провожу его и сразу приду на этот чертов урок вальса.

– Так это был твой брат? – застенчиво спрашивает Энн, когда мы скользим в вальсе в танцевальном зале.

– Да. В своем наилучшем виде.

Я все еще немножко не в себе из-за новостей об отце. Я ведь надеялась, что он уже более или менее оправился.

– Он кажется очень добрым.

Энн умудряется наступить мне сразу на обе ноги, и я морщусь от боли.

– Том? Ха! Да он слова не скажет в простоте, вечно напускает на себя важность! Он просто невыносимо обожает самого себя. Мне жаль ту девушку, которая в него влюбится.

– И все-таки он мне кажется очень милым. Настоящим джентльменом.

Боже праведный! Ей понравился мой брат! Это настолько смехотворно, что больше напоминает трагедию, чем комедию.

– А он… он уже обручен с кем-нибудь?

– Нет. Похоже, никто не достоин стать его первой любовью…

Выражение лица Энн резко меняется. Она остановилась без предупреждения, и я неловко крутанулась на месте, поневоле подпрыгнув.

– А?.. – выдыхает она.

– Кроме него самого, – заканчиваю я фразу.

Ей понадобилось не меньше минуты, чтобы понять наконец шутку, но потом она смеется, еще сильнее зарумянившись. Я не могу проявить такую жестокость, чтобы сказать ей: мой брат ищет богатую жену, неплохо бы еще и хорошенькую, и Энн никогда не сможет соответствовать его запросам. Ох, если бы он мог увидеть и услышать ее там, в сферах… Меня приводило в ярость, что все наши дарования и вся наша сила должны оставаться там, когда мы возвращались в этот мир.

– Слушай, я не могу больше танцевать с тобой, иначе у меня синяки неделю не сойдут!

– Это ты сама постоянно сбиваешься с ритма! – возмущается Энн, выходя следом за мной в коридор.

– А ты никак не можешь запомнить, что мои ноги и пол – не одно и то же!

Энн хочет что-то возразить, но тут мы с ней обе замираем, увидев Фелисити, несущуюся по коридору. Она размахивает над головой листком бумаги.

– Он приедет! Он приедет!

– Кто приедет? – недоуменно спрашиваю я.

Фелисити хватает меня и Энн за руки и кружит.

– Мой отец! Я только что получила письмо! Он приедет на родительский день! Ох, разве это не чудесно?

Она останавливается.

– Замечательно, у меня есть время подготовиться. Я должна быть в полной боевой готовности! Ну же, девушки! Нечего тут стоять! Если я к воскресенью не научусь танцевать вальс как настоящая леди, я пропала!

В раю нынче было тоскливо. Мы с матушкой ссорились.

– Но почему мы не можем взять магию в нашу реальность, ведь там она могла бы принести пользу?

– Я уже говорила тебе… это пока что небезопасно. Как только ты это сделаешь, как только ты вынесешь магию через портал, он останется полностью открытым. И любой, кто о нем знает, сможет проникнуть в сферы.

Матушка молчит, стараясь совладать с собой. А я вспоминаю наши прежние споры – те, из-за которых я начинала ее ненавидеть. Я срываю веточку с ягодами и принимаюсь вертеть ее в руках.

– Ты могла бы помочь мне. И тогда мне ничто не будет грозить.

Матушка забирает у меня ягоды и отбрасывает в сторону.

– Нет, я не могу. Я не могу вернуться назад, Джемма.

– Ты просто не хочешь помочь отцу.

То, что я сказала, должно было причинить матушке боль, и я это прекрасно знала.

Она глубоко вздыхает.

– Это нечестно, Джемма…

– Ты не доверяешь мне! Тебе кажется, что у меня не хватит способностей!

– Ох, бога ради, Джемма! – Ее глаза вспыхивают. – Еще вчера ты не способна была увидеть разницу между облаками и иллюзией! Темный дух, над которым властвует Цирцея, умеет создавать куда более коварные ловушки. И как ты предполагаешь от него избавиться?

– А почему бы тебе не объяснить мне, как это сделать? – огрызаюсь я.

– Да потому что я этого не знаю! Здесь нет правил, ты понимаешь? Это вопрос понимания духа, понимания его ранимости. И суть дела заключается в том, чтобы ты не позволила обратить против тебя твои же собственные слабости!

– А что, если я воспользуюсь только малой толикой магии – ну, просто чтобы помочь отцу и моим подругам, и ничего больше?

Матушка берет меня за плечи, как малого ребенка.

– Джемма, ты должна внимательно прислушаться ко мне. Не выноси магию из этой сферы. Обещай мне!

– Ладно, отлично! – восклицаю я, вырываясь из ее рук. Я поверить не могу, что мы снова ссоримся. – Извини. Завтра – день встречи с родными. Мне нужно выспаться.

Она кивает.

– Увидимся завтра?

Я слишком рассержена, чтобы отвечать. И демонстративно отправляюсь к подругам. Фелисити расположилась на гребне холма, развлекаясь со своим луком. Она выглядит как какой-нибудь барельеф, изображающий богиню. Резко натягивая тетиву, она отправляет стрелу в полет, и та легко раскалывает пополам цели – деревяшки, установленные на приличном расстоянии. Охотница хвалит ее, и они то и дело сближают головы, о чем-то совещаясь. Я поневоле задумываюсь, об охоте ли они так много рассуждают, и почему это Фелисити рассказывает мне все меньше и меньше. Возможно, я чересчур погружена в собственные проблемы, чтобы расспрашивать ее.

Пиппа покачивается в гамаке, а рыцарь потчует ее какими-то галантными сказками, восхваляющими прекрасную даму. Он смотрит на нее так, словно она – единственная девушка в целом мире. А она впитывает его слова, как божественную амброзию. Энн поет, любуясь на свое отражение в реке; в реке же она видит отражение многочисленных воображаемых слушателей, которые аплодируют, вздыхают и восторгаются ею. И только я одна сержусь и раздражаюсь, чувствуя себя неудовлетворенной и бессильной. Радостное волнение, вызванное нашим приключением, начало иссякать. Что толку иметь эту предполагаемую силу, если я не могу ею пользоваться?

Пиппа наконец подходит ко мне, вертя в руках розу.

– Как бы мне хотелось остаться здесь навсегда! – говорит она.

– Но ты не можешь, – напоминаю я.

– Но почему нет? – спрашивает Энн, тоже подходя ко мне. Ее волосы распущены и свободно падают на плечи.

– Потому что это не такое место, где можно жить, – вызывающе отвечаю я. – Это всего лишь мир снов, фантазий.

– А что, если я предпочту всему сон и фантазию? – спрашивает Пиппа.

Это совершенно в ее духе – говорить подобные насмешливые глупости.

– А что, если я в следующий раз не возьму тебя с собой?

Фелисити подстрелила маленького кролика. И, подойдя к нам, показывает его безжизненно обвисшее тельце.

– Что у вас тут такое?

Пиппа надувается.

– Это все Джемма. Она не хочет приводить нас сюда!

Фелисити все еще держит в одной руке окровавленную стрелу.

– Что случилось, Джемма?

Она мигом мрачнеет и пристально смотрит на меня, и я вдруг невольно отвожу взгляд.

– Я ничего такого не говорила.

– Ну, ты это подразумевала, – фыркает Пиппа.

– Может, лучше забудем этот глупый довод? – резко бросаю я.

– Джемма, – Пиппа еще сильнее выпячивает нижнюю губку. – Не будь такой злючкой!

Фелисити строит точно такую же нелепую рожицу.

– Джемма, пожалуйста, перестань! Очень трудно разговаривать, когда держишь губы в таком положении!

Энн присоединяется к остальным.

– Я вообще не стану улыбаться, пока не улыбнется Джемма! И никто меня не заставит!

– Да! – Фелисити хихикает, продолжая по-бульдожьи выпячивать подбородок. – И все будут говорить: «Надо же, а ведь раньше они были такими хорошенькими! Что это такое случилось с их нижними губами?»

Я не выдерживаю. И хохочу во все горло. Мы все четверо валимся на траву, визжа и хохоча и строя самые нелепые рожи, какие только можно вообразить, пока наконец не выдыхаемся окончательно. И приходит пора возвращаться.

Возникает дверь, и мы по очереди, одна за другой, проскальзываем сквозь портал. Я ухожу последней. Мою кожу начинает покалывать от захватывающей дух энергии двери, когда я замечаю вдали матушку, – она держит за руку ту самую маленькую девочку. Платье девочки под большим белым передником невероятно яркое, необычное. Совсем непохожее на то, что можно увидеть в английских школах для девочек. Надо же, а я прежде и не замечала этого…

Они обе смотрят на меня с надеждой и тревогой. Как будто я могу что-то изменить для них. Но как я могу помочь им, если представления не имею даже о том, как помочь самой себе?