Текст книги "Взлет черного лебедя"

Автор книги: Ли Кэрролл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Я поглядела на Зака. Он взял розданные карты и ловко тасовал их костлявыми пальцами. В нем что-то изменилось. Войдя в палату, я не заметила ауры ни у Романа, ни у Зака. Сияние Оберона затмило остальные цвета. Лишь теперь я обнаружила над головой художника светло-зеленое свечение. Цвет юной весенней листвы… Ширина нимба была около четверти дюйма, и почему-то я не сомневалась, прежде она была иной, и нежный оттенок он приобрел недавно.

А еще я заметила, что у Зака не трясутся руки. Кроме того, когда он говорил о моей матери, он всегда волновался.

– Ты прав, – согласился папа. – «Маргарита, твердыня моей силы, – вот как говорил Леон, – оберегай меня». Мне приятно думать о том, что он изобразил ее незадолго до своего ухода из жизни.

Надо же, Роман помнит, что Сан Леон мертв! И он не горевал об этом.

– Я бы хотела увидеть произведение Леона, – произнесла я.

– Я обещал вашему отцу, что принесу ему картину. Может, если вы не заняты, то составите мне компанию и сами ее возьмете. Сейчас заканчивается моя смена. Я недалеко живу.

– Но я только что пришла. Я хотела бы побыть с отцом…

Внезапно я услышала негромкое сопение. Я скосила глаза на Романа и увидела, что он мирно спит.

– Боюсь, мы его утомили – целую ночь напролет рассказывали разные истории, – негромко протянул Оберон. Он положил ладонь на плечо Зака, тот обмяк на стуле и отключился. Аура старика запульсировала и стала еще шире. – Почему бы вам не проводить меня? Нам о многом надо потолковать.

Я встала и следом за Обероном покинула палату. Мне хотелось задать ему миллион вопросов. Существовали ли еще создания вроде него? Тот ли он самый Оберон, которого описал Шекспир в своем «Сне в летнюю ночь»? Мог ли он летать с помощью крыльев? Или они являются иллюзией, фокусом? Где правда, а где обман? Какова вероятность того, что я теряю рассудок? Но я решила сменить тему на более скучную и обыденную.

– И чем же, – спросила я, когда мы шагали по коридору, – король лунного света и принц сновидений занимается в больнице?

Оберон Смит запрокинул голову, и по этажу разнесся его рокочущий, гортанный смех. Изумрудная волна покатилась впереди него. Она окутывала и стариков, и молодых и, наконец, настигла тощего пациента в кресле-каталке. Он поднял руку, прикоснулся к своему лицу – будто вспомнил, кто он такой.

– Ах, этот старый баловник Гораций Уолпол! Говорил я ему, что его цветистая фраза меня когда-нибудь смутит. А вам, моя милая, я скажу: дела плохи. И могут стать еще хуже.

ПОД ЗЕМЛЮ

Оберон направился в раздевалку для медперсонала на пятом этаже. Он взял из шкафчика свое пальто. Я наблюдала за его изящными движениями. Крылья прошли сквозь черную кожу, нисколько не помявшись.

– Тебе надо усвоить важную вещь, – заявил Оберон, поймав на себе мой взгляд. – Волшебство и реальность (по крайней мере, то, что ты привыкла ею считать) перемешаны между собой. Как слоеный пирог. Не всегда очевидно, где кончается одно и начинается другое.

– А я-то думала, что буду охранять дверь между двумя мирами в качестве Сторожевой Банши, – пробормотала я, когда он нажал на кнопку вызова лифта.

В ответ Оберон выудил из кармана пальто гелевую ручку и стопку разноцветной бумаги для заметок. Он нарисовал что-то вроде спирали на верхнем, зеленом листке и изобразил на обороте тот же самый знак.

Остаток времени мы провели в молчании. Выйдя из лифта, Оберон так стремительно пронесся по вестибюлю, что развевающиеся полы длинного пальто гулко хлопали по его ботинкам. Я поспешила за ним к выходу. Он перешел Двенадцатую улицу посередине квартала. Я уже бежала, чтобы не отстать, и едва не попала под машину. Может, я его ненароком рассердила? Вероятно, не стоило упоминать о моей «миссии».

Вдруг Оберон резко затормозил, и его крылья ударили по воздуху. Он потащил меня к подъезду, обрамленному двумя колоннами. Затем развел в стороны руки, к ладоням которых прилипли стикеры. Нарисованные знаки загорелись изумрудным, потом голубым и белым, будто раскаленный металл, и в конце концов начали дымиться. Середина спирали уподобилась пылающему оку. Оберон взялся обеими руками за колонны. Раздалось шипение, и я ощутила запах горящей плоти. Когда Оберон отнял ладони, на камне отпечатались спиралевидные глаза, и они сверкали серебром. Они напоминали вышивку, а между ними искрилась паутина, сотканная из тонких прочных нитей.

Мне хотелось спросить Оберона, не обжегся ли он, но тот обернулся и гневно посмотрел на меня. Потом сорвал шарф с моей шеи и обнажил укусы Уилла.

– Выкладывай, что произошло между тобой и вампиром, – приказал он сурово и без своего милого вест-индского акцента. – Что он поведал тебе о Сторожевых Башнях?

Я рассказала Оберону обо всем, начиная с того момента, когда водитель Хьюза приехал за мной, до того мгновения, как Уилл покинул меня в парке. На середине моей речи к двери приблизились двое. Первой оказалась женщина с бумажными пакетами – она явно здесь жила, а вторым – курьер из почтовой службы доставки посылок. У обоих тотчас же затуманились глаза, они мгновенно развернулись и убрались восвояси. Парень находился в нескольких дюймах от меня, но я даже не увидела в его глазах своего отражения. Только дверь с колоннами.

Когда я завершила свою историю, Оберон задал мне единственный вопрос:

– Как по-твоему, Хьюз знаком с Фэйн?

Я кивнула.

– Ладно, – вымолвил он. – Нам лучше посоветоваться с Паком.

Он быстро отклеил стикеры. Спиральные символы замерцали и исчезли. Паутина рассыпалась дождем искр. Оберон стряхнул ее с рук и бросился на улицу. На Седьмой авеню он перебежал дорогу на красный свет. С визгом тормозов прямо рядом с нами остановилось желтое такси. Оберон уставился на водителя, и тот начал извиняться. Мы двинулись на запад по Гринвич-авеню. Аура Оберона превратилась в темно-малахитовую оболочку, но ее свечение стало более яростным, как у разворошенных углей. Прохожие расступались перед нами. У трех ближайших автомобилей сработала сигнализация. Датский дог жалобно заскулил и утащил своего хозяина с тротуара на проезжую часть.

– Не понимаю, что тут ужасного, – ворчала я. – Уилл Хьюз спас меня от мантикоры. Он велел мне разыскать наставников. Он был… добрым.

– Вот что действительно страшно, – рыкнул Оберон. – Четырехсотлетний вампир-кровосос, создание тьмы, оказался добряком. Для тебя… потомка Сторожевой Башни.

– Судя по всему, первая Маргарита влюбилась в него. Поэтому он и стал вампиром.

– И ты поверила ему?

Я погрузилась в размышления. Я заметила, что стоило мне подумать об Уилле Хьюзе – и я сразу же ощущала покалывание в месте укуса. Оно спускалось вниз, распространялось по моей груди, заставляло сердце биться сильнее и охватывало тело целиком. Я вспомнила вкус его губ, то, как он прикасался ко мне, и прозрачную нить, натянутую между нами. Ощущение повторилось. Я подняла ладонь и обнаружила свечение вокруг пальцев. «Мы связаны», – произнес он. Разве он мог мне солгать?

– Похоже, он не сомневался в своих словах, – ответила я.

Оберон взял меня за руку. Вспыхнул серебристый свет. Зеленые и золотые искры завертелись в небе, как миниатюрный смерч.

– Хорошо, – кивнул он. – Наверное, ты права. К тому же, ты еще мало его знаешь. Он и сам привязан к тебе… может, он нам пригодится. Но не забывай: Хьюз – существо из мрака. Он не на стороне Ди, но и не с нами.

Мы дошли до угла Корделия-стрит и Гудзон-стрит. «Вот и кондитерская „Пак“», – обрадовалась я. Но Оберон остановился.

– Что сказал Хьюз о демонах, которых призовет Ди? – осведомился он.

Я зажмурилась и попыталась сосредоточиться. Я услышала голос Уилла настолько ясно, что, когда открыла глаза, даже удивилась, что его нет рядом. А мысль о том, что он уже четыреста лет не видел солнца, вызвала у меня слезы.

– Он заявил: Ди воспользуется шкатулкой, чтобы призвать демонов Отчаяния и Раздора.

– Ты уверена?

– Да.

– Хочу кое на что взглянуть, – бросил Оберон и зашагал вдоль по улице.

На этот раз я не стала бежать. Я нашла его застывшим перед дверью дома 212 1/2 по Корделия-стрит. Он смотрел на застекленную дверь с блеклыми золотыми буквами. Я была уверена в том, что раньше прочла на ней «Air & mist» – «Воздух и туман». Но теперь здесь появились другие буквы. Выше слова «air» («воздух») возникли «d», «е» и «s», а над словом «mist» («туман») появилось «d». К тому же в слове «mist» буква «t» отсутствовала, а значок «&» частично стерся, и от него осталось нечто вроде «d». Ниже – там, где, по идее, должен был располагаться адрес, стояли «cor» и «d». Я точно знала, что раньше их тут не было! Я принялась произносить буквы вслух до тех пор, пока в них не появился смысл.

– Despair, – прочла я. – Discord. Отчаяние. Раздор.

– Мы опоздали, – медленно сказал Оберон. – Он уже вызвал демонов.

– Уилл Хьюз объяснил: для этого необходимо держать шкатулку открытой не меньше недели, – парировала я, когда мы направились к кондитерской.

Оберон покачал головой.

– Ему удалось привести демонов в бестелесной форме – в виде тумана. Их можно изгнать, если мы сумеем закрыть шкатулку, пока семь дней не истекут. Но он многого добился. Значит, Ди стал еще более могуществен, чем прежде… либо возросла сила шкатулки за те годы, пока она была на замке. Я же твердил Маргарите, что нельзя запечатать волшебство без пагубных последствий.

– Вы о самой первой Маргарите? – ахнула я, но Оберон уже открыл дверь кондитерской и приложил палец к губам.

– Тсс, – шепнул он. – Пак и по сей день немного ей завидует. Лучше при нем о ней не упоминать.

– Поздно, – пророкотал голос из глубины кафе.

Я безуспешно поискала глазами Фэйн. Вообще-то помещение пустовало, хотя позавчера народу здесь было пруд пруди. Какие же мысли посетили молодых мамаш, чтобы они нашли себе другие занятия вдали от излюбленной кондитерской?

– Пак наградил всех детишек сыпью, – сообщила Фэйн, выпрямившись за стойкой с подносом розовых птифуров. – Районные педиатры, конечно, почешут свои макушки, как пить дать. Детей сыпь нисколечко не беспокоит, а взрослые на расстоянии двух футов от них чешутся как ненормальные.

– Ничего себе, – вздохнула я.

Фэйн пожала плечами.

– Она совершенно безвредна и испарится к завтрашнему утру. Нам еще повезло, что он деточек вшами не наградил. Я его таким свирепым давненько не видела.

– Надеюсь, такой переполох не из-за меня, – пробормотала я. – О, кстати, спасибо…

Фэйн вскинула руки вверх, а Оберон тихо произнес:

– Брауни[39]39
  Брауни – в мифологии являются ближайшими родственниками домовых. В английском фольклоре это человечки ростом около 90 см, с каштановыми взлохмаченными волосами и голубыми глазами. Именно из-за цвета волос их прозвали «брауни» – от слова brown (в пер. с англ. – коричневый). Согласно поверьям, они появляются по ночам и помогают хозяевам выполнить домашнюю работу. Кроме того, так называют особый вид выпечки с шоколадом и орехами.


[Закрыть] не любят, когда их благодарят. И ни за что и никогда не давай им ничего из одежды.

– Так вы брауни? – спросила я у Фэйн.

Из всех откровений, которые мне довелось выслушать за последние сутки, это было наименее удивительным. Когда я впервые столкнулась с кондитершей, то поняла, что в ней есть что-то неземное. Я не ошиблась – воздух вокруг Фэйн оказался напоен теплым желтым сиянием – цветом масляной глазури. И еще я заметила, что из-под вельветового берета торчали заостренные ушки.

– Манкс-брауни, – уточнила Фэйн. – А еще точнее – файнодори, как нас называют на острове Мэн.

– Гарет передает тебе привет от друга, – произнес Оберон, встав рядом со мной.

– Правда? – спросила я. – О, вы имеете в виду Уилла Хьюза!.. Он спрашивал, как вы поживаете.

Фэйн порозовела, как глазурь на пирожных.

– И представить не могу, с какой стати ему мною интересоваться, – пробормотала она и плюхнула в голубую миску ком теста для пончиков. – Я его столько лет не видела… несколько десятков. – Она выложила тесто на посыпанную мукой доску и принялась его яростно мять. – Или сотен…

– А поточнее? – осведомился Оберон.

Круглые очки Фэйн сверкнули, отражая зеленый свет, исходивший от моего спутника.

– На прошлой неделе, – жалобно призналась она. – Случайно попался на глаза… на лекции в «Y»[40]40
  «Y» – познавательно-развлекательный центр для молодежи в Нью-Йорке на углу Девяносто второй улицы и Лексингтон-авеню.


[Закрыть] на Девяносто второй улице.

– А как она называлась? – продолжал Оберон.

– «Загадки науки», – ответила Фэйн, горделиво вздернув нос. – «Нанотехнологии в двадцать первом веке», – негромко добавила она.

Оберон склонил голову к плечу и недоверчиво воззрился на кондитершу.

– Такие лекции в основном посещают мужчины, – проговорила Фэйн уже не дерзко, а оправдываясь. – Попробуй-ка найди хорошего одинокого парня в Нью-Йорке! И между прочим, было очень интересно. Эти малюсенькие атомы напомнили мне о ферришинах.[41]41
  Ферришины – в британской мифологии бродячие фейри с острова Мэн.


[Закрыть]

– А Уилл Хьюз частенько заглядывает в «Y»?

– Возможно, он знал, что я там буду, – прошептала Фэйн.

– И давно ты с ним встречаешься?

В комнатке за стойкой послышался мелодичный звон, и Фэйн не успела ответить.

– Ой, мой бисквит! – воскликнула она и юркнула за дверь.

– Надо ее догнать, – заявил Оберон, приподнял столешницу и шагнул за стойку. – Как всегда, она ушла под землю.

– Что? – изумилась я.

Но он уже скрылся в задней комнатке, большую часть которой занимала громоздкая чугунная плита. На решетке лежал только что испеченный желтый бисквит. А где же Фэйн? Оберон обвел взглядом кухню. Я подумала, что ему надо проверить духовку, но он лишь сдвинул в сторону тростниковую циновку. Под ней обнаружился деревянный люк с бронзовой ручкой. Оберон открыл его. Стали видны первые ступени винтовой лестницы, уходившей во мрак.

– За мной, – он махнул мне рукой.

– Туда? – прохрипела я и поежилась. Конечно, я сражалась с мифологическим зверем и прогуливалась в парке, населенном фейри, в компании с вампиром… Однако перспектива спуска в темную яму под улицами Нью-Йорка мне не улыбалась. Кто знает, какие кошмары из городских преданий меня ожидают? Крокодилы-альбиносы, гигантские крысолюди, тараканы-мутанты… вариантов немало. «Хватит с меня, – решила я. – Пора проявить характер». – Я останусь здесь, – сказала я.

Оберон щелкнул пальцами, и на кончике его большого пальца возник язычок желто-зеленого пламени.

– Смотри, – произнес он. – Пора начать учиться. Ты каждый день работаешь с огнем, поэтому тебе не будет слишком трудно сотворить его. Подними руку… ладонью к себе. – Оберон взял меня за локоть, и моя ладонь оказалась в паре дюймов от моего лица. – Теперь сконцентрируйся на сиянии.

Раньше, на улице, я уже видела зеленоватое свечение над пальцами. Но тогда я думала об Уилле Хьюзе. И я немного забеспокоилась. Насколько изменилась моя аура? Я ведь столько всего пережила. Вдобавок сказала отцу о том, что надо увеличить оклад Майе. А как Роман себя чувствовал в тот момент? Полагаю, совсем не так, как я…

– Начинай! – прозвучал громкий голос Оберона, прорвавшийся сквозь пелену моей жалости.

Я послушалась и прогнала все мысли, кроме единственной: видеть ауру. Спустя несколько секунд я заметила ее. Кончик каждого пальца имел бело-голубой цвет, который заострялся и лучом уходил вверх.

– Готово!

– Хорошо.

Интонации Оберона смягчились. Он снова приобрел свою вест-индскую певучесть, а холодный воздух вокруг нас сразу согрелся. Наверное, Оберон действительно умел согревать вещи голосом.

– Теперь прикоснись большим пальцем к среднему и почувствуй тепло собственной ауры. Как только поймаешь искру, щелкни пальцами.

Я послушалась. Никакого результата.

– Ты поспешила, – сказал Оберон.

Я попробовала еще раз. На этот раз я ждала до тех пор, пока не ощутила искру – крошечный разряд статического электричества, но она тоже улетела в воздух и с шипением упала на пол.

– После щелчка держи большой палец ровно, чтобы пламя не дрожало.

Я предприняла очередную попытку. Искра зажгла крошечный бело-голубой огонек. Зрелище собственной горящей кожи подействовало на меня так плохо, и я непроизвольно тряхнула рукой, чтобы погасить пламя.

Оберон застонал.

– Пылает твоя жизненная сила, – произнес он таким тоном, будто поучал маленького ребенка. – Ты не обожжешься. Давай еще раз.

Я пристально уставилась на руку, свела подушечки пальцев, дождалась искры, щелкнула, выпрямила большой палец… и над ним вспыхнул язычок и закачался, как гавайская танцовщица. Оберон был прав: огонь не наносил никакого вреда.

– Молодчина, – похвалил он меня.

Я улыбнулась.

– Потрясающе! Ничего более крутого я в своей жизни не делала. Жаль, что я не курю – можно было бы похвастаться.

Оберон покачал головой и начал спускаться вниз по ступеням. Я последовала за ним. Страх развеялся от радости обретения нового дара… но неожиданно мой спутник заставил меня задуматься.

– Не пытайся это делать во время месячных, – предупредил он. – Тогда женщины могут себя спалить.

Я шагала по лестнице и недоумевала – как он догадался, что у меня те самые дни, – а он продолжал давать советы.

– Держись рядом со мной и ни в коем случае не сворачивай в боковые проходы.

«Сколько же коридоров в подвале кондитерской на Манхэттене?» – гадала я. Но мы продолжали свой спуск по ступеням, и я поняла, что подпол не совсем обычный. Стены оказались отделаны блестящим розовым кварцем. Я поднесла большой палец поближе и увидела высеченные на камне знаки и пиктограммы. Тут были изображения красивых мужчин и женщин, скачущих верхом на лошадях по горам и лесам. Попадались и другие рисунки – люди водили хороводы около стоящих по кругу камней и огромных костров. Над ними летали крылатые существа – драконы, грифоны и… мантикоры. Некоторые драконы прятались в горных пещерах, в недрах которых морщинистые гномы добывали золото и всяческие минералы. Картины были украшены настоящими рубинами и сапфирами, они так и сверкали в свете моей «зажигалки». В колледже я изучала геммологию[42]42
  Геммология – наука о драгоценных камнях, является частью минералогии.


[Закрыть] и не сомневалась в том, что это – не подделка. Было даже страшно подумать о реальной стоимости камней.

В глаза бросились самые крупные из них – сапфир, изумруд, рубин и топаз. Каждый искусно выточили в форме глаза и поместили на изображениях четырех башен.

– Не отставай, – позвал меня Оберон. – Я не хочу оставлять Фэйн и Пака одних надолго.

Он обернулся, увидел, куда я смотрю, и поднялся ко мне.

– Сторожевые Башни? – просто спросила я.

– Да, – кивнул он. – Их построили для защиты человечества от темных сил. К ним приставили хранительниц – фей, посвятивших свою жизнь несению дозора.

– Что с ними случилось?

– Началась война. Башни разрушили… Одну хранительницу убили…

– А я считала, вы бессмертные.

– Мы не старимся, но нас можно уничтожить, а порой мы… уменьшаемся.

Последнее слово он произнес так сурово, что я не решилась попросить дальнейших объяснений. Вместо этого я поинтересовалась, что стало с тремя выжившими хранительницами.

– Одна бежала и спряталась, другая предпочла превратиться в человека – она была твоей предшественницей, Маргаритой.

– А последняя?

– Мы потеряли с ней связь, – буркнул Оберон и помчался вниз по ступеням. – Она перешла на другую сторону. Поэтому ее сослали в самые глубокие недра ада.

ЦАРЬ ТЕНЕЙ

Как раз в то самое мгновение, когда мне начало казаться, что скоро мы действительно попадем в ад, мы очутились в круглом зале у подножия винтовой лестницы. Узкие коридоры симметрично тянулись в четыре стороны. Метки и опознавательные знаки отсутствовали, но Оберон без малейшей растерянности выбрал один из них. Он прикасался язычком своего пламени к факелам на стенах, те мгновенно загорались и осветили нам сводчатый туннель. Я попыталась определить, в каком направлении мы движемся, но мы слишком долго спускались по ступеням. Я совершенно утратила ориентацию в пространстве. Во всяком случае, было трудно представить, что мы по-прежнему находимся под улицами Манхэттена, а над нами продолжает жить своей жизнью Нью-Йорк. Там, в обычном мире, проезжают поезда метро, люди спешат на работу, едят свои ланчи, занимаются в спортзалах, выгуливают собак, укладывают спать заболевших детишек… Все это казалось иллюзией. Реальным стало другое – мощные черные стены, факелы… Я пригляделась к потолку. Он был выложен орнаментом из керамических плиток в виде рыбьих костей. Узор мне что-то напомнил.

– Эй! – окликнула я Оберона. – Свод похож на потолок в баре «Устрица» на вокзале «Гранд Централ», а еще – на купол собора Святого Иоанна Богослова.[43]43
  Кафедральный собор в честь Иоанна Богослова расположен в Нью-Йорке, на углу Амстердамской авеню и Сто двенадцатой улицы. Работы по его созданию неоднократно прерывались. В настоящий момент строительство собора еще не завершено.


[Закрыть]

– Постройки выполнены одним и тем же архитектором – Рафаэлем Гуаставино,[44]44
  Рафаэль Гуаставино (1842–1908) – испанский архитектор и инженер-строитель, часть жизни проработавший в США. Усовершенствовал и запатентовал особое устройство арочно-крестового свода и кладки керамической плитки.


[Закрыть] – ответил Оберон, не оборачиваясь. – Его отправили вниз в девяностые годы девятнадцатого века. У нас случались протечки.

– Правда? Хотите сказать, что простому смертному лучше удалось то, с чем не справилась армия бессмертных фейри?

Оберон затормозил, и я едва не налетела на него. Его лицо исказилось болью, но когда он заговорил, голос моего провожатого зазвучал мягко и печально.

– В смертных нет ничего простого. Мы не умеем делать многое из того, на что способны вы. Когда-то наш народ был велик – среди нас встречались и те, кого почитали как богов. Но с течением столетий мы закоснели, измельчали. Пламя, которое в нас еще осталось, мы черпаем из общения с вами – от великих мыслителей и творцов. Вот что позволяет нам жить. Мы питаемся этим огнем.

– Звучит так, словно вы… паразиты.

Оберон вздохнул.

– Люди, к которым мы прикасаемся, расцветают. Самые лучшие свои произведения они создают в то время, пока мы пьем их сны. Отношения обоюдовыгодны.

– А когда вы покидаете людей?

Оберон помолчал. В свете факелов он вдруг показался мне древним стариком.

– Почему ты решила, что мы вообще бросаем тех, кого любим?

– Я выросла в доме, который днем и ночью был прямо-таки набит художниками. Я слышала рассказы о тех из них, которые лишились рассудка, – как Ван Гог, например. Я видела людей, которые пылали такой страстью, что почти светились… а потом они угасали. Рэй Джонсон[45]45
  Рэй Джонсон (1927–1995) – американский художник, представитель сюрреализма и дадаизма, один из создателей мейл-арта – искусства использования почтовых конвертов для творческого самовыражения.


[Закрыть] прыгнул с моста Сэг Харбор. Сан Леон умер от передозировки героина. Зак Риз уже двадцать лет ничего не рисует.

– Ты права, – произнес Оберон. – Иногда наше прикосновение оказывается некоторым не по силам. Огонь выжигает их, и остается только оболочка. Временами беспечная фея улетает прочь, особо не предупредив человека. А он весь остаток своей жизни проводит в поисках этого недоступного света, не в силах его забыть. Но ты не должна судить о нас по нашим неудачам. Мы взрастили Шекспира и Бетховена, Толстого и Бронте, Пикассо и Эйнштейна. Они творили благодаря нам. Но человек более хрупок, нежели мы думали… а порой слишком алчен. Случается, что люди отказываются от нас и избирают себе темного спутника. – Он многозначительно посмотрел на мою шею. – Не мы одни играем на этом поле.

И Оберон вступил в круглый зал с высоким потолком, в центре которого находился круглый дубовый стол. Его полированная крышка блестела, отражая огни странной люстры. Она была сделана из корявых ветвей, горящих сотней искр. Вокруг располагалось не меньше дюжины стульев, но сидели только двое: Фэйн и попрошайка в разномастных одежках. Его я как раз видела на станции метро «Сто девяностая улица». Он снял меховую шапку, и я заметила его остроконечные уши. А он улыбнулся и обнажил свои острые зубы.

– Славно встретиться при свете Луны! – воскликнул он. – Добро пожаловать, дочь Сторожевой Башни, прекрасная Маргарита. Мы польщены тем, что ты почтила своим присутствием наше общество.

– Рада встрече с вами, – ответила я, ответив ему на поклон и устроившись на стуле, который он отодвинул для меня. – Вновь, – добавила я. – Знай я, кто вы такой, я бы что-нибудь бросила в ваш стаканчик.

Оберон сдвинул брови.

– Пак, ты опять попрошайничал? Я ведь тебе неплохо плачу.

– Дело не в деньгах, мой повелитель, а в Божественном огне. Когда я забавляю усталых путников, они забывают о своих заботах, их сияние согревает меня до кончиков пальцев ног.

Пак задрал ноги и поболтал ими в воздухе. Честно говоря, я ожидала увидеть остроконечные шлепанцы с задранными носами, но он был обут в красные кроссовки «Nike».

– И с Гарет ты повстречался чисто случайно?

Вместо Пака ответила Фэйн:

– Я ему сообщила, что она выйдет из парка Форт-Трайон. Вот и все.

– Верно, – подтвердил Пак. – Я понятия не имел, что Фэйн якшается с вампиром – она сама мне об этом рассказала пять минут назад. Но вам, мой повелитель, не стоит ее слишком сильно ругать. Не забывайте, что раньше он был нашим другом – и возлюбленным нашей дорогой Маргариты.

– Она попросила меня за ним присматривать, – добавила Фэйн.

– Значит, ты шпионила за ним долгие годы? – проревел Оберон, и мне показалось, что его тень увеличилась и нависла над Фэйн. Я заметила на стенах зала и другие тени, но их отбрасывали невидимые мне существа.

– Нет! – горячо возразила та. – Я о нем заботилась. Наблюдала. И напоминала о том, кем он был раньше. Уилл никогда не заберет у человека жизнь понапрасну, и он не превращает в темных тех, у кого пьет кровь. Они, кстати, становятся счастливее после встречи с ним.

Я вспомнила ощущение, испытанное мною, когда Уилл прикоснулся к моей шее… и отвернулась от стола, покраснев. А тени, затаившиеся в глубине, тихонько придвигались к Паку и Оберону.

– Очень мило. Следует выдвинуть его кандидатуру на звание вампира года. Я полагаю, что именно ты сообщила ему о новом появлении Сторожевой Башни?

– Нет! Он позвонил мне рано утром – сразу после рассвета – и сказал, что Гарет выходит из парка. Он попросил, чтобы я послала кого-нибудь приглядеть за ней, вот я и попросила Пака. Ничего дурного с ней не случилось.

Я боялась, что Оберон сорвет с меня шарф и продемонстрирует Фэйн и Паку следы клыков Хьюза, но он лишь вздохнул. Потом опустился на стул.

– Ладно. Нам надо решить, что предпринять дальше. Ди призвал демонов Отчаяния и Раздора.

– Как? – воскликнула Фэйн. – Я думала, у нас есть неделя с того момента, как открылась шкатулка.

– А теперь – четыре дня, чтобы от них избавиться, – буркнул Оберон.

– Но как же мы их изгоним, если они уже воплощаются? – осведомился Пак.

Тени тем временем плавно скользнули к столу и заняли свои места. Я замерла от удивления. Наконец-то они приняли форму, точнее, десятки диковинных форм. У одного создания появились рожки и хвост, у другого – десяток глаз и когтистых лапок. Многие расправляли крылья – такие блестящие и черные, будто недавно выбрались из кокона. Гоблины. Это слово само возникло в моем сознании. Похоже, я всегда знала, что они существуют на самом деле. Я вспомнила, как мама читала мне одно из своих любимых стихотворений. Оно называлось «Рынок гоблинов».[46]46
  Стихотворение «Рынок гоблинов» (англ. – «Goblin Market») принадлежит перу английской поэтессы Кристины Россетти (1830–1884).


[Закрыть] В детстве я слушала описания разных существ и дрожала от страха. «Вот этот – вылитый вомбат, но жирный и лохматый, а тот – как помесь барсука с лисою полосатой». Оберон назвал Уилла Хьюза темным. Он хотел противопоставить его себе, Паку и Фэйн, но кем же являлись эти страшилы? Темные они или светлые? А может, здесь вообще нельзя провести четкую границу? Я вглядывалась в них, пытаясь лучше рассмотреть их очертания, но свет постоянно мерцал. Тут я поняла, что пламя факелов удлинялось и колебалось, как от сильного ветра. Внезапно языки огня разделились, запорхали по воздуху и приземлились на стол. Каждый язычок пламени превратился в крошечного человечка с крыльями. Они походили на сильфов, но светились ярче. Кожа у существ была не прозрачной, а с оранжевыми и желтыми пятнышками, как у саламандры. Вместо волос у малюток на головах красовались желтые и оранжевые огоньки. Некоторые создания сначала летали возле меня, и я слышала звуки вроде стрекотания цикад и кваканья древесных лягушек. Одно существо повисло в паре дюймов и коснулось крылышками моей щеки. Мне пришлось совладать с собой, чтобы не отмахнуться от него, как от мухи.

– Не бойся, – шепнула мне Фэйн. – Это огненные феи. Они совершенно безвредны.

Кто-то спикировал мне на локоть. Я сразу вспомнила, как оскалился сильф в ночном парке, но фея зевнула, свернулась клубочком и стала практически мурлыкать. Когда ее приятели увидели, что я не прогоняю незваную гостью, еще с десяток фей разместились у меня на плечах, руках и коленях. Одна устроилась прямо на макушке.

– У меня волосы не загорятся? – поинтересовалась я у Фэйн.

– Нет, но тебе может не понравиться твоя новая прическа. Лол, – обратилась кондитерша к фее. – Никакого начеса! Сейчас не шестидесятые!

Я услышала негромкий смех.

– Лол? – переспросила я.

– Ага. Это она придумала LOL[47]47
  Принятое в сети сокращение LOL – «Laughing Out Loud» (в пер. с англ. – «смеюсь во всю глотку», «громко смеюсь»).


[Закрыть] в Интернете. Она у нас шутница.

– Хватит болтать, – вмешался Оберон, – может, Гарет желает сосредоточиться на проблеме.

– Но что я могу сделать против Ди и двух демонов? – произнесла я. – Я даже не знаю, что они из себя представляют.

– Они меняются всякий раз, когда воплощаются, – пояснил Оберон. – В Средние века они часто принимали обличье драконов. В древние времена являлись в виде левиафанов из глубины морей. Никто не знает, в кого они превратятся теперь, но нам нетрудно распознать их деяния. Когда они наберутся сил, то начнут сеять отчаяние и разногласия по Нью-Йорку, затем – по стране, а потом – по всему миру. Людьми овладеет печаль, которая сменится злостью. Они потеряют надежду, будут ссориться… некоторые дойдут до того, что начнут убивать себя или своих близких. Если шкатулка останется открытой семь дней, Ди получит полную власть. Ведь демоны помогали Гитлеру. И если бы они не были казнены, над ним бы не одержали верх.

– Но разве я способна им противостоять? У меня нет ни могущества, ни опыта.

Мне хотелось добавить, что еще у меня маловато храбрости. И разве не из-за меня погиб Эдгар Толберт? Я сбежала, бросив его тело в Клойстерс? Но у меня не хватило отваги даже признаться в собственных слабостях.

– Жаль, что тебя никто не обучал. Женщины из твоего рода были величайшими хранительницами от зла – и защитницами человечества. В твоей ДНК закодированы секреты победы над демонами, но тебя действительно следует хорошенько подготовить. Еще не поздно.

Я ничего не ответила. Передо мной открылся загадочный сверхъестественный мир, но я никак не могла свыкнуться с мыслью, что наделена особой судьбой. Неужели мне следует сыграть главную роль в теперешних событиях? Ну да, моя мать вела тайную жизнь. Она и вправду была весьма необычной. Но я? Я выросла в окружении людей, наделенных необычайными талантами, – среди художников и скульпторов. Они воплощали в творчестве свои мечты и идеи. А я отличалась от них. Я – обычная ремесленница: паяльщица, сварщица и ювелир. Мои украшения являлись простыми слепками со старинных печаток. Я не была уникальной.

– Я не та, кто вам нужен, – сказала я.

Шуршание и стрекотание собравшейся компании – гоблинов, огненных фей и тех существ, которые пока не решались переступить границу света, – сразу прекратилось. Оберон пристально воззрился на меня и расправил крылья. А в зале будто вспорхнула стая птиц.

– Конечно, мы понимаем, что ты напугана. И ты права, что боишься. Даже если бы ты была обучена, у нас нет гарантии, что ты бы сумела разыскать Ди, отобрать у него шкатулку и отправить демонов обратно в ад.

Я сглотнула подступивший к горлу ком. «Отправить демонов обратно в ад?» Оберон не ошибся. Я пребывала в панике. Черт, да я тряслась от ужаса. Я обвела взглядом стол, за которым восседали странные создания. Некоторые были прекрасны, другие страшноваты, а третьи пока слились с тенями. Все они ждали моего ответа и запаслись терпением. Помогу я им или нет? А я осознавала, что мой ответ нужен не только им, но и бедняге Эдгару Толберту, и Роману, лежавшему в больнице. Сколько еще людей погибнет, если я ничего не сделаю?