Текст книги "Взлет черного лебедя"

Автор книги: Ли Кэрролл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Мы вошли в Вересковый Сад, откуда я вечером начала свою прогулку… или это было вчера? Я совершенно потеряла счет времени, пока мы здесь бродили. Поначалу я обращала внимание на краткие радужные вспышки посреди последних осенних цветов. Но затем я различила силуэты. Правда, перемещались существа настолько быстро, что я видела их лишь на долю секунды. Вот мелькнула чья-то улыбка, а рядом тут же раздался всплеск крыльев, взбивающих воздух.

– Они движутся слишком быстро! – жалобно воскликнула я.

– Нет, вам стоит снизить скорость. Заставьте сердце биться медленнее.

Уилл Хьюз приблизился ко мне вплотную сзади, обхватил рукой мои плечи и запустил пальцы под джемпер. Его ладонь легла поверх моего сердца. Я ощутила его пульс кожей, услышала ответный стук собственного сердца. «Моя кровь пульсирует в его жилах», – вспомнила я.

– Дышите медленно и ровно, – шепнул Хьюз мне на ухо. Его дыхание растеклось по моему затылку, коснулось незаживших ранок на шее, оставленных его зубами. Веки начали смыкаться, но вдруг я рассмотрела… В ночи прямо-таки материализовалось крошечное создание и начало порхать между кустами вереска. Его цвет менялся от глубокого синего до фиолетового с серебряными вкраплениями. Крылья с темно-синими прожилками слегка трепетали. Куда бы оно ни опустилось, оно сразу же склоняло маленькое лисье личико к каждому цветку, похожему на колокольчик. Я решила, что прекрасное создание пьет нектар, как пчела или колибри. Но затем поняла – оно впитывает краски: хрупкое тельце начинало вибрировать и переливаться, принимая оттенок растения.

Я повернулась к Уиллу Хьюзу.

– Это реально?

– Они настоящие. Их называют световыми сильфами, потому что они питаются светом. Но появляются они исключительно ночью. В свете дня они бы просто утонули и захлебнулись.

Сильф оторвался от своего занятия. Его рот был лиловым. Миниатюрное создание склонило головку к плечу и шевельнуло губами, но улыбка превратилась в оскал. Обнажились крошечные и острые, как иголки, зубы. А затем сильф вспорхнул и улетел.

– Почему?..

– Не переживайте, – шепнул Уилл, уводя меня в сторону. – Не вы напугали сильфа, а я. Они не слишком жалуют вампиров, но поскольку мы ведем ночной образ жизни, то стараемся друг другу на глаза не попадаться.

И он повел меня вниз по склону холма. Теперь я знала, что ночь населена зубастиками, и держалась поближе к моему спасителю – крупному зубастому экземпляру.

– Вы раньше упомянули про дар феи, – сказала я. – Но как вы догадались, что я им наделена?

– Вы – потомок Маргариты д'Арк. А она была одной из них.

Произнося слово «них», он вздрогнул. «Что может его страшить?» – изумилась я, но вспомнила еще кое-что. Ведь вампиры бессмертны. А Уилл Хьюз вроде был знаком с Винсентом Ван Гогом.

– Вы видели самую первую Маргариту?

Мы приблизились к парапету, за которым открывался вид на Генри-Гудзон-Парквей и реку. Хьюз молча прислонился к нему. Серебряный свет в его глазах померк, затем заблестел тускло, как покрывшееся патиной блюдо. После в его зрачках будто заклубились грозовые тучи. Я почувствовала, как внутри него что-то закипает – и этот ураган может обрушиться на меня.

– Да. Я любил ее и потерял. Из-за нее я такой, каким вы видите меня сейчас, в теперешние дни. – Он усмехнулся. – Ну, точнее, в теперешние ночи.

Хьюз вскочил на парапет. Если бы он раскинул руки и полетел, я бы не удивилась, но он похлопал по камню.

– Идите сюда и послушайте меня. В конце концов, это и ваша история.

– В юности я, стыдно признаться, невероятно кичился своей красотой и был пустым человеком.

Хьюз сидел лицом к реке, поэтому я видела на фоне темного неба лишь его профиль, подобный белой камее, вставленной в оникс. Я была готова простить его за тщеславие и самовлюбленность. А если он и являлся пустозвоном, столетия придали ему глубину.

– Я стал тщеславен. Многие красавицы влюблялись в меня, и отец умолял жениться и произвести на свет сына, но я не желал связывать себя с единственной женщиной, дабы не утратить любовь других. Моему отцу отчаянно не терпелось обзавестись наследником. Это был своего рода залог бессмертия. Батюшка даже нанял поэта, и тот слагал стихи с мольбами ко мне о продолжении рода. Он регулярно приходил в наш дом и наставлял меня в стихосложении, любви и в ответственности моего положения… а потом воспылал ко мне любовью.

– Погодите, – перебила я. – Звучит как-то знакомо.

Хьюз улыбнулся и продолжил.

– Поэт больше не твердил мне о моей «миссии». Теперь он твердил о том, что я должен смотреть только на него. Так через его сонеты я обрету бессмертие. Как я ни был самовлюблен, мысль пленила меня. Когда поэта отослали, я поехал за ним в Лондон и вступил в его актерскую труппу.

– Вашего поэта звали Уильям Шекспир, – сердито бросила я.

Глаза Хьюза вспыхнули недобрым светом.

– Вы уже видели мантикору, фейри, болтали с вампиром и одно упоминание о Шекспире вызывает у вас праведный гнев?

– Да! – воскликнула я. – Это как на спиритических сеансах! Какого духа ни вызовут, все они в итоге превращаются в Клеопатру или Наполеона.

– Я понял ваш намек. Может, мне в дальнейшем называть его просто поэтом, дабы ваше доверие ко мне не пострадало?

– О, делайте что хотите! – заявила я, подняв руки в оборонительном жесте. Какой смысл подвергать сомнению детали, если я поверила в главное? Кроме того, мне ужасно любопытно. И какой же он был, Уильям Шекспир?

– Одержимый. Безумный. Испытавший прикосновение феи. Порой мне казалось, что он чародей – он моментально завораживал окружающих своими речами. В нем пылало пламя, в сравнении с которым это, – Хьюз обвел рукой миллионы огней Манхеттена, – напоминает мне стайку светлячков. Как же я мог не попасть под его чары? Но вскоре я узнал, что в Лондоне у меня есть соперница.

– В столице? Не в Страдфорде-на-Эйвоне?

Хьюз насмешливо вздернул бровь. На миг передо мной предстал жестокий юноша с картины, и я пожалела девушек елизаветинских времен, которые сходили по нему с ума.

– Нет, я ничего не путаю. Женщине, пленившей его сердце, мало было иметь пышные бедра и состоятельного отца. Ей следовало вселять в поэта вдохновение – чудо преображения слов в образы.

– То есть он нуждался в музе.

– Верно. Он не раз ее именно так и называл. Загадочная темноволосая незнакомка… Никто не ведал, откуда она родом. Она редко появлялась на людях и всегда держалась в тени.

– Смуглая Дама?

– Да. По моему мнению, ей дали верное прозвище. Оно похоже на ее истинное имя – Маргарита д'Арк.[36]36
  Фамилия д'Арк произносится точно так же, как слово «dark» (в пер. с англ. – смуглый, темный).


[Закрыть]

– Что? Значит, вы эту Маргариту считаете моим предком? Но она же скрывала свое происхождение.

– Я узнал ее имя, потому что влюбился в нее. – Хьюз надолго умолк. Наконец он сделал глубокий вдох, прозвучавший так, будто порыв ветра пошевелил вереск за нашими спинами, и заговорил вновь: – А она – в меня. Уильям, конечно, был вне себя от гнева. Он сочинил стихи, в которых обвинял ее. Не сомневаюсь, все плохое, что он когда-либо писал о женщинах, родилось из его злости на Маргариту. Но она никогда не винила его в этих нападках. Она и не подумала забрать у него волшебный дар фей – чудесное зрение, которым она наделила бывшего возлюбленного. А иначе он бы не создал сцены с фейри в «Сне в летнюю ночь». А как насчет Калибана и Ариэля в «Буре»?

И мы были счастливы вместе… Но я обнаружил, что она неспроста вдохновляет Шекспира на мастерские описания фейри. Она-то была одной из них. Феей. И обладала тем, о чем мечтал я, – вечной молодостью. Я умолял ее сделать и меня бессмертным, но она отказывалась. Она хотела провести со мной жизнь, а я, в своем тщеславии, не мог смириться с мыслью о собственной старости. Она говорила мне, что я просто не осознаю, какой мукой является вечность. Мы поссорились, и она бросила меня.

По его лицу словно пробежала рябь, и он на миг отвернулся от меня. Затем Уилл Хьюз устремил взгляд на реку и застыл, как точеный камень. Он был прекрасен, но странно холоден и инертен.

– Я испытывал ярость, отчаянно желал быть с ней и доказать ей, что она неправа, – спокойно заговорил он. – Я решил прибегнуть к помощи чародеев и алхимиков. Шекспир знал их, но со времени начала правления короля Иакова I многое изменилось. Подозрения в колдовстве могли дорого стоить, и маги стали скрываться. Но мне удалось выследить самого знаменитого из них.

– Джона Ди? – произнесла я боязливо.

– Да. Он и Эдвард Келли якшались с духами. Ди искал секрет вечной молодости. Когда я признался ему, кем является Маргарита, он заявил, что я должен последовать за ней во Францию и выкрасть ее серебряную шкатулку и кольцо. Он пообещал, что с помощью этих двух предметов сделает меня бессмертным. – Хьюз печально улыбнулся. – Почему я ему поверил?.. Я был в полном отчаянии… а Ди говорил очень убедительно. Я поехал в Париж… искал Маргариту по всей Франции и в конце концов обнаружил. Я похитил у нее шкатулку и перстень…

– Но вы вроде бы обменялись с ней кольцами.

– Я солгал. Простите меня. Но я действительно оставил ей свое кольцо с запиской о том, что скоро вернусь и мы соединимся навсегда. Тогда же я получил весточку о том, что Джон Ди находится во Франции. Я встретился с ним, передал вещи Маргариты. А он вызвал из мрака демона – вампира, который напал на меня и сделал меня чудовищем. Когда я очнулся, Джон Ди посмеялся надо мной.

«Ты получил вечную жизнь, – сказал он, – пока будешь каждую ночь пить кровь, а днем скрываться от солнца».

– Я пытался убить его, но он хорошо подготовился и сумел улизнуть. А я начал бродить по улицам Парижа… полубезумный от жажды и горя. Я даже забрался в катакомбы… Но вам не стоит об этом слушать. Спустя некоторое время Маргарита нашла меня. Я боялся, что вызову у нее отвращение – я превратился в настоящего монстра.

Он резко умолк. Пауза затянулась, и я подумала, что рассказу конец. Я накрыла его ладонь своей рукой.

– Она отвергла вас?

Хьюз покачал головой.

– Не совсем. Я не вызвал у нее отвращения, она меня не испугалась, она просто стала очень грустна… И попросила выслушать ее историю. – Хьюз посмотрел на меня. – Мы сидели рядом, так же как теперь я с вами, только внизу плескалась Сена, а не Гудзон. Маргарита поведала мне, что может стать смертной и обойти запрет, наложенный на фей. В общем, она заключила сделку со своими правителями. За право быть человеком она взяла на себя и своих потомков обязанность охранять границу между мирами и оберегать людей от демонов. Маргарита пояснила, что одним из ночных существ, от которых она обязана защищать смертных, являюсь я. Разумеется, на этом наши отношения были закончены.

Хьюз рассмеялся, но безрадостно. Я пошевелила ногами и почувствовала, как они затекли. Сколько мы провели здесь времени? Долго ли бродили по парку? Когда рассветет? Меня будто заколдовали. Не исчезнет ли наваждение с первыми лучами солнца?

– Вы ее видели еще хоть раз? – спросила я.

Хьюз приоткрыл рот, но тут же крепко сжал губы. Он взял с парапета камешек, размахнулся и швырнул в реку. Я проследила за ним, используя свое «волшебное зрение». Камешек полетел намного дальше, чем его мог бы бросить человек, и только потом упал в воду. Я вспомнила, насколько силен оказался Хьюз, сражаясь с мантикорой, и как его зубы впились мне в шею. И я должна оберегать землю от него? Каким же, интересно, образом?

– А вы встречали потомков Маргариты… ну, кроме меня?

– Мой путь пересекался с некоторыми из них, но очень кратко. Не могу передать, насколько я был шокирован, когда вы вошли в мою квартиру… и попросили меня о поддержке. Надеюсь, вы понимаете, почему я был вынужден вам отказать.

– Но вы явились в Клойстерс и спасли меня.

– Начал сгущаться туман, и я сразу догадался – Ди собирается вас убить. Он действует через посредников. Через мглу он способен распространять свои заклятия.

Я вспомнила о тумане, который окутал таунхаус, когда металлический дракон по кличке Челюсти почти напал на меня, а еще дымку над музеем – как раз перед тем, как ожила мантикора. «Воздух и туман», – пронеслись в голове слова Уилла, сказанные им прежде.

– Как вам уберечься? – продолжал он. – Без надлежащей подготовки вы будете беспомощны. Я не мог позволить вам погибнуть… Но я не собирался…

Он прикоснулся к моей шее, и я прикусила губу, чтобы не застонать.

– И вы… – произнесла я.

Он провел рукой по моим волосам, приподнял пальцами подбородок.

– Я испил твоей крови, мы оба теперь связаны. Я ничего не могу поделать. Единственная хорошая новость – это твое новое зрение. Оно тебе пригодится, когда Ди снова примется за свое…

– Опять? – ужаснулась я.

Каких еще чудовищ на меня нашлет Джон Ди?

– Конечно, он не остановится. Ты же попытаешься отобрать у него шкатулку, верно?

– А если я хочу ее вернуть?

Хьюз пытливо взглянул на меня.

– Не уверен, что ты захочешь жить в мире, который Ди создаст с помощью магической силы. Даже не имея возможности открыть шкатулку, Ди на протяжении столетий сеял на Земле хаос. Он находился рядом с Кромвелем в семнадцатом столетии, он погубил урожай картофеля в Ирландии в сороковых годах девятнадцатого века. Один из его людей-теней застрелил эрцгерцога Франца Фердинанда, а сам он позже был возле Гитлера и являлся его советчиком.

– Но зачем? Какой ему от этого прок?

Уилл пожал плечами.

– Не представляю. Наверное, он питается чужим страхом. С каждой новой войной, с каждым очередным геноцидом или катастрофой он делается сильнее… а сейчас, когда шкатулка открыта, его могущество возрастет еще больше, чем прежде. Он воспользуется властью и призовет демонов Отчаяния и Разногласий.

– Возможно, мы опоздали, – прошептала я.

– Так говорит твое отчаяние. А открытие шкатулки для Ди стало первым шагом. Ведь ему был нужен кто-то из потомков Маргариты. Несколько столетий он выжидал, а теперь обманул тебя. Ты помнишь тот яркий свет? Сияние убило бы Ди. Ему пришлось прибегнуть к помощи своих безмозглых приспешников, чтобы выкрасть шкатулку. Хотя для него слишком опасно приближаться к незапечатанной шкатулке, но он должен держать ее открытой целую неделю, если желает вызвать к себе демонов. Поэтому у тебя остается пять дней, чтобы отыскать Ди, иначе Отчаяние и Раздор завоюют Нью-Йорк.

Я потеряла дар речи и попыталась осознать все фантастические сведения. Одно дело – признать существование паранормального мира, но совсем иное – поверить, что я играю в нем такую важную роль.

– Но у меня нет подготовки. Моя мать погибла, не успев обучить меня…

Я почувствовала, что на глаза навернулись слезы. Мне показалось, что окружающие нас тени подкрадываются ближе. Я ощутила в воздухе запах меди, а в кустах раздалось шипение. «Бедная сиротка, – разобрала я. – Бедняжка, осталась без мамочки».

Уилл взял меня за плечи.

– Ты не должна поддаваться. Это – его рук дело. Есть и другие наставники. Они повсюду. Тебе просто надо раскрыть глаза, и ты их увидишь.

– Но разве вы мне не поможете? – пробормотала я жалобным голосом.

– Я сделал больше, чем следовало. Ты сама разыщешь своих учителей. Но обещаю – я буду оберегать тебя…

Хьюз умолк и склонил голову к плечу, прислушиваясь. Я последовала его примеру. Неподалеку от нас пела птица. То был чистый и сладкий звук, напомнивший мне о французском стихотворении, которое я прочла в библиотеке Клойстерс. Так много всего случилось с тех пор – и ужасного и чудесного!.. Мне казалось, что прошли месяцы или даже годы.

 
…И меж ветвей
Не соловей…
А жаворонок песней звонкой
Встречает розовый рассвет!
 

Я взглянула на восток и увидела, что небо начало светлеть. А когда я повернулась, то обнаружила, что сижу на каменном парапете одна. Уилл Хьюз исчез так же быстро, как ночь.

КОРОЛЬ ЛУННОГО СВЕТА, ПРИНЦ СНОВИДЕНИЙ

Шагая к станции метро на Сто девяностой улице, я обратила внимание на цветущие кустики вереска. Они полиняли, стали жемчужно-серыми и бледно-розовыми, хотя ночью играли ярко-синим и фиолетовым. Их погубил мороз. Я поискала взглядом сильфов, но и они исчезли. Наверное, напились допьяна красками. Но куда же они девались? И как они существовали зимой, когда все становилось белым и серым?

Я остановилась у входа в парк и в последний раз полюбовалась садами. Я была потрясена. Неужели меня волнуют вопросы о колдовстве и заклятиях, а не то, реально ли случившееся со мной? Моя рука скользнула под шарф, которым я плотно обмотала шею, чтобы скрыть отметины от клыков Уилла Хьюза. Едва я прикоснулась к ранкам, как по телу пробежал озноб. Нет, мне ничего не померещилось. А Уилл Хьюз сказал, что я найду наставников. Но как? И где?

«Не здесь», – прозвучал голос у меня в голове. Он тоже был сверхъестественным? Или это – всего-навсего мой разум, указывающий на то, что я устала, проголодалась, замерзла и мне пора домой. Я уже не понимала, кто я такая. Где же скрываются мои учителя?

Парк я покидала с чувством обреченности. Вдруг я больше никогда не увижу того ночного мира, наполненного чарами и волшебством? И как же немыслимо скучно было спускаться на станцию метро и торчать на платформе с ранними пассажирами линии А. Нью-йоркцы, нацепившие наушники, смотрели в свои айпады и, как всегда, сжимали в руках картонные стаканы с кофе. Разве кто-нибудь из них поверил бы мне? Уж точно не женщина в сером костюме, набиравшая СМС на айфоне, и не зевающая старшеклассница, пытающаяся сосредоточиться на учебнике химии. И как я могла рассказать кому-то, что была в Клойстерс в тот момент, когда в музее убили Эдгара Толберта? Меня сочли бы ненормальной, как худющего мужчину в енотовой шапке. Он, бормоча себе под нос, переходил от одного человека к другому и клянчил монетки. Думаю, его наряд соответствовал его внутреннему настрою. Несколько полинявших клетчатых и цветастых рубашек висели на нем, будто на вешалке, и подрагивали, как листья осины на ветру, когда он шаркал по платформе. Он приблизился ко мне, я расслышала обрывки его речи.

– Ты прекрасна, как царица Египта, – пропел он женщине в деловом костюме. – А пурпурные были паруса, – выкрикнул он, – напоены таким благоуханьем, что ветер, млея от любви, к ним льнул.[37]37
  Уильям Шекспир. «Антоний и Клеопатра», акт II, сцена 2, перевод Марка Донского.


[Закрыть] – Тут бродяга совершил пируэт, его рубашки взметнулись, словно шекспировские паруса, и завертелись вихрем. Когда он остановился, в воздухе осталась полупрозрачная дымка. Разноцветные полосы походили на радугу, пойманную фонтанчиком на клумбе в летний день. Я чуть не вскрикнула от восторга, но одернула себя – ведь бизнес-леди не обладала «волшебным зрением». Она уставилась на попрошайку в упор, но ее лицо не выражало никаких чувств. Такое же тусклое, как ее костюм… или… Я пригляделась к ней повнимательней. Серое мерцание толщиной примерно в дюйм окружало ее, как вторая кожа.

Мужчина исполнил еще одно танцевальное па, и на этот раз женщина смилостивилась над ним и улыбнулась. Ее аура превратилась в небесно-голубую. Она сунула руку в сумочку и опустила горстку мелочи в стаканчик нищего. Он снял шляпу, взмахнул ею и отвесил женщине низкий поклон. Их обоих объяли яркие вспышки. Я стала озираться по сторонам – но для окружающих световое шоу было недоступным. А я поняла, что каждый из людей окружен слабым свечением. У многих оно было приглушенным, а у некоторых – каким-то грязноватым. Мне и прежде случалось видеть над головами людей светящиеся короны, но я относила их к симптомам начинающегося приступа мигрени.

Мой учитель йоги постоянно твердил об ауре. По ней вроде бы легко определить, хорошее у человека настроение или нет, счастлив ли он, пребывает в депрессии или болен. Я всегда считала, что это обычное нью-йоркское шарлатанство, но однажды я принесла свой ноутбук в ремонт и заняла очередь в мастерской. Рядом со мной находился один мужчина. Через несколько минут он спросил меня: «Вы художница?»

Я решила, он просто клеится ко мне, но вот что удивительно: тогда я оделась весьма строго и консервативно. После посещения мастерской мы с отцом собирались на аукцион «Сотби». В моем внешнем облике не было ничего особо артистичного.

Я ответила, что я работаю дизайнером ювелирных украшений, а раньше немного рисовала и занималась скульптурой.

«Вы художница, – настойчиво произнес он. – Я вижу по вашей ауре».

Мы проболтали еще пару минут. Он вовсе не пытался подцепить меня и не стал клянчить у меня милостыню. Тут подошла моя очередь. Мое прекрасное настроение мигом улетучилось. Я узнала, что ремонт жесткого диска обойдется мне в восемьсот долларов – а все из-за того, что накануне я опрокинула на него бокал белого вина.

Сейчас, дождавшись поезда и усевшись в вагоне, я принялась размышлять о том случае. Что рассмотрел мужчина в мастерской? Может, зеленое свечение, окружавшее юную латиноамериканку в медицинской униформе и кроссовках на толстой подошве? Желтые вспышки, исходящие от миловидной темноволосой женщины? Она слегка улыбалась и слушала музыку на айпаде. Я искренне надеялась, что она не замечает мутных миазмов, которые сочились от старика, кутающегося в пальто. Вероятно, только я могла наблюдать за темно-горчичным венцом на голове пожилой женщины. Она морщилась и прижимала руку к правому виску всякий раз, когда поезд со скрипом тормозил. Нетрудно сообразить, кто здоров, а кто погружен в отчаяние и боль. А еще я обнаружила, что порой ауры разных людей соприкасались, и каждая сразу же изменялась.

Впервые я присмотрелась к этому на станции «Сто семьдесят пятая улица». Народу прибавилось, и в вагон в последний момент успел вскочить мужчина средних лет в коричневом плаще. Он ухватился за верхний поручень и скривился. Он был не настолько стар, чтобы любой пассажир автоматически уступил ему место, но явно испытывал недомогание. Его окутало темно-красное облако – кровавая дымка. Несколько человек предпочли отойти в сторону, будто почувствовали опасность заражения. Я собралась встать, но меня опередила латиноамериканка в униформе. Девушка заботливо прикоснулась к плечу незнакомца. Он свирепо уставился на нее, и я испугалась, как бы он ее не ударил. Однако она решительно взяла его за руку и указала на свободное место. Мужчина что-то неразборчиво пробурчал, сел и откинулся на спинку скамьи. Гневно-алое свечение превратилось в бледно-розовое. Девушка была по-прежнему окружена зеленым цветом, но теперь цвет стал еще ярче и мощнее. Ее аура прикоснулась к пожилой женщине с головной болью, и горчично-желтая корона засияла золотистым, как цветок нарцисса. Молодая женщина внезапно пропела строчку из песни, которая звучала на ее айпаде, а старик в пальто громко рассмеялся. Краски рябью пробежали по вагону. Одно-единственное действие стало камешком, брошенным в реку и вызвавшим круги на воде. Я гадала, далеко ли они распространятся и сможет ли что-то их остановить. Вскоре все стало ясно.

На станции «Сто шестьдесят восьмая улица» девушка в медицинской форме вышла. «Наверное, она работает в Нью-йоркской Пресвитерианской больнице», – предположила я. А к нам ввалилось немало пассажиров. Полный мужчина не удержался на ногах и рухнул на колени к «серому» старику, который выругался в адрес тех, кто слишком много ест. Толстяк покраснел, его аура побагровела. Он протиснулся в глубь вагона и задел локтем дорого одетую женщину. Та фыркнула и распространила вокруг себя сернисто-желтые искры, наполнившие воздух густым дымом. Я почувствовала, как нарастает напряжение, и решила, что надо поскорее выйти и взять такси, но передумала. Поймать машину до центра не так-то просто, да и обошлась бы поездка в целое состояние. При мысли о деньгах ко мне вернулись мои будничные заботы. События последних двух дней меня отвлекли, но я понимала: когда пыль осядет, мы с Романом останемся с колоссальным долгом. А если отца станут подозревать в страховом подлоге? «Что же будет, – с тоской вздохнула я, – с картинами, которые полицейские конфисковали у арестованных грабителей? Их оставят в участке как вещественные доказательства? Или мы сможем их продать, если будут предложения от коллекционеров?»

Голова пошла кругом. Мысль о том, что мне предстоит спасать мир от злобного Джона Ди, стала нелепой выдумкой. Какие уж тут мантикоры, вампиры и фейри! Галерея на грани разорения. Я не сумела спасти Эдгара Толберта от смерти. Когда я вспомнила об Эдгаре Толберте, угрызения совести нахлынули на меня волной. Я целую ночь любовалась полетами фейри, сейчас развлекалась разглядыванием чужих аур, а друг матери погиб из-за меня. Я настоящее чудовище. И как такое жалкое и эгоистичное существо будет противостоять могущественному Джону Ди?

Поезд мчался к станции «Четырнадцатая улица», а я погрузилась в самое мрачное настроение. И я не воспрянула духом, выйдя из метро. День, начавшийся с яркого солнца, стал серым и неуютным. Небо затянуло тучами. Прохожие кутались в куртки, глядели себе под ноги, и у всех над головами я видела только серые и коричневые искры.

Потом ситуация ухудшилась. Когда я приблизилась к зданию больницы Святого Винсента, дверь распахнулась. Мне навстречу вышла женщина – бледная, осунувшаяся. Она закрыла лицо руками и прислонилась к стене. За ней следом выбежал мужчина. Он беспомощно остановился возле своей спутницы, захотел обнять ее, но его рука застыла в воздухе. Я и понятия не имела, какую ужасную новость они узнали… Но их тоску я ощутила на вкус – язык защипало от соленой крови и медных монет.

Внутри все пропиталось этим запахом. В вестибюле я ощущала страх и отчаяние и едва держалась на ногах. Люди, сидевшие в зале для посетителей, были окружены коричневыми и темно-красными лужицами. Правда, везде мелькали и более яркие вспышки. Муж, обнявший свою престарелую жену, излучал сиреневый свет. Девочка с куклой и рассказывающая матери алфавит, была окружена розовым гало. Я дотащилась до этажа, где лежал мой отец, и сразу почувствовала облегчение.

Странно. Ведь здесь размещались больные, находящиеся в критическом состоянии, но в палатах царил покой. Я вдохнула поглубже (в первый раз после того, как выбралась из метро!) и сосредоточилась. На этаже, как всегда, пахло хлоркой, но под этим больничным запахом – а может, поверх него, – струился поток свежести. Аромат сосен и ручьев усиливался с каждым шагом. А потом я увидела зеленое сияние, исходившее из палаты Романа. Я на миг остановилась и почувствовала, как в меня проникает надежда. Если жив мой отец, да и я сама – в относительном порядке, значит, никакие финансовые проблемы нам не помешают. В голове прозвучал любимый латинский девиз Романа, обнаруженный мною на старинном перстне с печаткой. «Dum spiro, spero» – «Пока живу, надеюсь». Я непременно найду способ выбраться из передряг и разберусь с Джоном Ди. Но сначала выясню, кто излучает целительную ауру.

Я переступила порог палаты и замерла: на стуле у койки отца расположился Оби Смит. Он играл в карты с Романом и Заком Ризом. Зак и папа хохотали над какой-то шуткой медбрата. Эта парочка меня даже не заметила, в отличие от Оби. Он развернулся ко мне, и в его глазах загорелись зеленые огоньки. Затем он принялся сдавать карты, и с кончиков его пальцев вспорхнули светлячки. Золотистые вспышки озарили воздух. Раньше я бы решила, что сверкание – признак очередного приступа мигрени… однако я никогда не видела, чтобы вспышки имели форму крылышек эльфов.

– Гарет, – ласково произнес мой отец, – что ты там торчишь с раскрытым ртом? Этот молодой человек… Как вас зовут, никак не запомню?

– Оберон Смит, – ответил медбрат, не спуская с меня глаз.

Король фейри! Я пока не утратила способность изумляться. Но при виде персонажа шекспировского «Сна в летнюю ночь» я изумилась не на шутку.

– Оберон был знаком с Сан Леоном на Гаити, – сообщил мой отец.

Я уставилась на Романа. Неужели такое возможно? Он находится рядом со сверхъестественным существом и ничего не чувствует? Но с другой стороны, я ведь встречалась с Обероном трижды и не подозревала, что он – не просто добрый парень и опытный медбрат. Оказывается, он и не являлся человеком. Тут он встал, и я обомлела. За его спиной раскрылись полупрозрачные травянисто-золотые крылья, словно павлиний хвост. Я чуть было не сделала реверанс, но Оби уже отвешивал мне легкий поклон, а затем указал на стул.

– Прошу вас, мисс Джеймс, отдохните. Похоже, ночь у вас выдалась долгая.

Его взгляд был устремлен на мою шею. Я закутала горло шарфом, Оби будто прикоснулся к двум колотым ранкам на коже. Я покраснела.

– И верно, ты очень усталая, Гарет. Ты не должна себя загонять в угол, пока меня нет дома и я не могу о тебе позаботиться.

Я чуть не рассмеялась. Когда я в последний раз ощущала заботу? Уж точно не после гибели матери. Когда мы вернулись с ее похорон, отец уселся в ее кресло-качалку, купленное в антикварном магазине, когда мама была беременна мной… и кресло под ним развалилось. Он тогда разрыдался, хотя на кладбище не плакал. А я себе не разрешила. Ведь если расклеимся мы оба, то точно никогда не остановимся. С того дня я его опекала. Неужели он искренне думал, что все наоборот?

– Не слишком ли ты много времени суетишься в галерее? – осведомился отец.

– За нас старается Майя, – заверила я Романа. – Но нам необходимо наскрести немного денег, чтобы платить ей побольше, когда она так перерабатывает.

Я поморщилась от неловкости. Неприятно заговаривать о финансах, когда папа еще не поправился, но Майя действительно пришла к нам на выручку.

Роман согласно кивнул. Я села на стул, предложенный мне Обероном. Он шагнул на несколько дюймов в сторону и прислонился к стене. Крылья бесшумно сложились за спиной. Уголки его изумрудных миндалевидных глаз оказались чуть приподняты вверх, и в них плясали искорки. Кончики его ушей были слегка заострены, а кожа отливала золотом. Даже в своей медицинской форме он выглядел по-королевски. Я вспомнила стихотворную строку – не Шекспира, а другого поэта, описывающего Оберона. «Король лунного света, принц сновидений».[38]38
  Строка из стихотворения английского писателя и поэта Хораса (Горация) Уолпола (1717–1797).


[Закрыть] «Так и есть», – решила я.

– Значит, вы с Гаити? – поинтересовалась я у него. Из сказок мамы я помнила, что фейри не могут лгать, отвечая на прямо поставленный вопрос.

– Мой народ пришел на этот остров из другой страны, – ответил Оби Смит, лукаво улыбнувшись.

– Но вы действительно знали Сан Леона? Вы молодо выглядите. В семидесятых, когда Сан жил на Гаити, вы, наверное, были еще ребенком.

– Внешность обманчива. Я гораздо старше. В Нью-Йорк я приехал примерно в то же время, когда в городе появился Сан. На самом деле я как раз рассказывал вашему отцу о том, что он некоторое время жил у меня. И незадолго до смерти оставил в моей квартире картину. На ней изображена красивая темноволосая женщина, стоящая перед каменной башней. Полотно называется «Маргарита».

– Видимо, он написал портрет твоей матери, – сообщил Зак. – Сан был от нее без ума… Как и все мы, конечно.