Текст книги "Туманы Серенгети (СИ)"

Автор книги: Лейла Аттэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Было слишком информации для размышления. Я приехала в Рутему с простой миссией: найти человека, который, как я думала, помогал моей сестре. Вместо этого, меня попросили о помощи.

– Извините, но без вашего брата я сама в затруднительном положении. Я пришла в поисках его, потому что у моей сестры были имена троих детей, которым необходимо было добраться из одного места в другое. Я не могу помочь им или вам в одиночку, – я чувствовала себя как дерьмо. Мне не нравились стыд и чувство вины, которые ползли по моей коже каждый раз, когда Схоластика смотрела на меня. Она сидела на полу, возле ног Анны, дёргая за края юбки, чтобы прикрыть пальцы ног. Я предположила, что это привычка, чтобы ежедневно защищать себя от солнца.

– Как насчёт тебя? – спросила Анна Бахати. – Ты не можешь отвезти мисс Родел в Ванзу?

– Чтобы добраться до Ванзы, нам придётся пересечь землю Масаев, и я туда не поеду.

– Почему нет? – Анна оценивающе оглядела его высокую долговязую фигуру. – Разве ты не Масаи?

– Да, но мои люди отреклись от меня. У меня нет желания видеть их, – Бахати сжал челюсти, давая понять, что разговор окончен.

Анна рассеянно погладила волосы Схоластики. У неё был задумчивый взгляд, отчасти отчаянный, отчасти смиренный.

– Я знаю кое-кого, кто мог бы помочь, – сказал Бахати через некоторое время. – Он тоже мзунгу, но его семья жила в Танзании в течение трёх поколений. Его дедушка был британским солдатом, служившим здесь во время Второй Мировой Войны. Может быть, мисс Родел сможет убедить его доставить Схоластику и других детей в Ванзу.

Они выжидающе посмотрели на меня – оба, Бахати и Анна.

– Как думаешь, сколько он возьмёт за это? – спросила я. У меня были ограниченные ресурсы. Мой банковский счёт был пуст после того, как я сделала первый взнос за коттедж, а поездка опустошила оставшуюся часть сбережений.

– О, он не будет делать это ради денег. У него есть кофейная плантация, одно из крупнейших имений в этом районе. Он важный человек – не тот тип человека, с которым кто-нибудь захочет связываться. И у него большое сердце. Вы и дети были бы в надёжных руках.

– Как его зовут?

– Джек, – ответил Бахати. – Джек Уорден.

Имя повисло в воздухе между нами как мост, ожидающий меня, чтобы пересечь его. У меня возникло ощущение, что если я сделаю это, пути назад больше не будет. Я буду связана тем, что я решу в ближайшие несколько секунд. Я почувствовала тяжесть момента, когда часы на стене стали тикать.

– Как насчёт Схоластики? – спросила я, указывая на маленькую девочку, чья голова была опущена, пока она прослеживала невидимые узоры на полу. – Разве она не имеет права голоса во всём этом?

– Габриэль пообещал отвезти её в Ванзу, чтобы она могла быть с детьми, такими же, как она сама. Она всегда хотела поехать туда. Она скучает по отцу, но если я скажу ей, что он встретится с ней там, она поедет.

Тогда Схоластика подняла на меня глаза. Казалось, она чувствовала, что мы говорили о ней. На мгновение, я представила, как я выхожу на солнце, оставляя её там, рисующую невидимые узоры пальцем на сером цементном полу, в комнате со всеми опущенными занавесками.

– Я сделаю это, – сказала я.

– Благослови тебя Бог! – Анна сжала мои руки.

Бахати не был таким восторженным.

– Ты уверена, что хочешь сделать это? – его лицо было другим, как будто он снова превратился в ту внушительную, вырезанную из дерева статую с копьем в руке.

– Насколько трудно это может быть? Доставить кучку детей в Ванзу? – я обещала вычеркнуть оставшиеся имена детей из записей Мо, и это именно то, что я собиралась сделать.

– Анна, приготовь вещи Схоластики. Мы едем к Джеку Уордену.

Глава 3

К тому времени, как мы добрались до того места, где жил Джек Уорден, было уже поздно. Каменные столбы с выгравированными словами «Имение Кабури» повели нас вниз по извилистой ухабистой дороге к главному зданию – белоснежной усадьбе, окружённой зелёными ущельями, банановыми рощами и бесконечными рядами кофейных деревьев. Она стояла подобно мятежнику в тени могучей Килиманджаро, с синими ставнями цвета электрик, которые выделялись на фоне тёмных облаков, собирающихся на небе.

– Я думала, ты сказал мне, что сегодня не будет дождя, Бахати, – сказала я, когда вышла из машины. – Похоже, надвигается буря.

– Я сказал ей танцевать как буря.

Это был мужской голос, глубокий и рокочущий, как низкий раскат грома. Но его самого не было видно.

– Это Джек, – Бахати кивнул головой в сторону крытого крыльца. – Пойдёмте. Я вас представлю.

– Нет. Оставайся в машине с Схоластикой. Я пойду, поговорю с ним.

Я не хотела втягивать Схоластику в эту ситуацию, пока сама не поговорю с Джеком.

В небе вспыхнула молния, когда я ступила на веранду.

– Джек Уорден? – спросила я человека, который сидел на качалке цвета спелого киви.

Он не ответил. Словно он не слышал меня. Его взгляд был обращён к горизонту, он держал телефон, записывая видео. Шторм. Молния. Когда раздался гром, он поднялся и подошёл к перилам, всё ещё продолжая съемку.

Он стоял на фоне просторов фермы – высокий и худощавый, с резкими чертами лица и прямыми плечами, в тёмной одежде с капюшоном и пыльных рабочих брюках. У него была такая борода, которая, как мне представлялось, выросла бы у человека, который впал в спячку на всю зиму. Она было короче с боков и длиннее на подбородке. Его волосы были густыми, рыжевато-тёмные у корней и с выжженными на солнце концами. Они свисали до его плеч, дикие как джунгли, но прекрасные в своем хаосе.

Когда начали падать первые капли дождя, он убрал телефон и упёрся в перила, глядя в небо. Я собиралась снова привлечь его внимание, когда он начал смеяться.

– Я сказал ей танцевать как буря, – повторил мужчина, но он говорил это не мне. Он разговаривал сам с собой.

Мужчина протянул руки, позволяя воде течь сквозь его пальцы, и снова засмеялся. Это был тяжёлый, надрывный смех с большими, задыхающимися паузами, отличающийся от всего, что я слышала ранее. Потом вздохи стали громче, дольше, и я поняла, почему это звучало так странно. Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь смеялся от боли, а Джек Уорден плакал и смеялся на одном дыхании.

– Джек? – я снова позвала его. – Вы в порядке?

Он обернулся, увидев меня в первый раз. Я почувствовала, что все его потерянные, распавшиеся кусочки стремительно собираются воедино глубоко внутри него. Это произошло так быстро, что я почувствовала, будто столкнулась с другим человеком: отстранённым и безэмоциональным – у которого каждая деталь, каждая эмоция заперта внутри. Воздух вокруг него затрещал, как если бы он только что поднял электрический забор вокруг себя. На фоне темных штормовых облаков, он стоял как Тор, глядя на меня, и в его глазах сверкали молнии.

– Кто ты? – спросил он.

– Я…

Я замолчала, зная, что только что вторглась в очень личный, неловкий момент. Это была единственная причина, по которой он смотрел на меня так, как будто собирался пожевать и выплюнуть.

– Меня зовут Родел Эмерсон.

– Что ты хочешь? – резко проговорил он, не спуская с меня глаз.

«Кошачьи глаза, – неожиданно всплыло в памяти, как говорила Мо. – Потому что кошки не скрывают своей полной ненависти и презрения ко всему человечеству». Тогда я рассмеялась, потому что это было забавно, но сейчас я не смеялась. Я была жалкой и застенчивой, желая, чтобы я выбрала нечто более существенное, чем прозрачный топ и вылинявшие джинсы.

– Может быть, сейчас не лучшее время, – проговорила я. – Я вернусь завтра.

– И завтра будет более подходящее, потому что…?

Он сделал шаг ко мне, и моим первым инстинктом было повернуться и убежать. Но это не для меня. Это для Мо, Схоластики и других детей. Тем не менее, я ненавидела, что мне нужен кто-то, чтобы сделать то, что я должна была сделать, мужчина или женщина.

– Мне нужна ваша помощь, чтобы доставить несколько детей в Ванзу, – сказала я.

– Тебе нужна моя помощь, – медленно произнес он, прокатывая слова на языке.

Он повернулся и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Ей нужна моя помощь.

Затем он начал смеяться. Не тем болезненным смехом, как до этого, но безрадостным, без намека на юмор.

– Убирайся с моей собственности, – сказал он. – Ты нарушаешь ее границы. Ты также идешь по ложному следу. Я не в том состоянии, чтобы помочь вам или кому-либо еще. И, что еще более важно, я не хочу.

– Вы же Джек Уорден, верно? – стояла я на своём. Я обещала Анне, что доставлю Схоластику за Ванзу. Я не собиралась сдаваться при первых же трудностях.

– Да, – он выпрямился во весь рост, и у меня возник соблазн сделать шаг назад.

Чёрт возьми, он был большим мужчиной.

– Тогда вы тот человек, который доставит меня в Ванзу.

– И почему конкретно я должен беспокоиться о тебе? Или же о том, чтобы доставить тебя в Ванзу?

Я уставилась на него, школьный учитель во мне желал сделать ему выговор за его манеры, за его неприемлемое отношение. Он даже не потрудился выслушать то, что я должна была сказать.

– Ты слышишь это? – сказал он, приложив ладонь к уху. – Это – тишина, и она говорит именно о том, насколько мне по хрену.

Моё лицо загорелось ярко красным цветом.

– Знаете, что? Что бы не раздирало вас изнутри, черт возьми, вы этого заслуживаете.

Я развернулась на своих каблуках и вышла под проливной дождь, по моим горячим воспаленным щекам стекали капли дождя.

– Поехали, Бахати, – я захлопнула дверцу машины. – Я должна буду найти другой способ.

Но Бахати смотрел на человека, который наблюдал за дождем.

– Что-то не так с его глазами, мисс Ро. Это не тот Джек Уорден, которого я знаю.

– Ну, это Джек Уорден, с которым я разговаривала. И он… – я прикусила язык, хотя Схоластика всё равно бы не поняла меня. – Просто давай поедем.

Мы были почти у ворот, когда красный джип, едущий навстречу, чуть не врезался в нас. Бахати ударил по тормозам, нас занесло, и мы замерли всего в нескольких шагах от него. Другой водитель нажимал на гудок, издавая громкий, ревущий, непрерывный сигнал.

– Сумасшедшая леди, – пробормотал Бахати, сдавая назад. Это была однополосная дорога, и красная машина надвигалась на нас, не давая нам иного выбора, кроме как ехать назад, пока она продвигалась вперёд.

Капли дождя стекали по листьям, и я едва могла разглядеть дорогу, пока Бахати разворачивал машину в сторону главного здания. Но, вместо того, чтобы припарковаться, джип продолжал ехать на нас, пока мы не оказались зажаты в угол. Водитель вышла и постучала в окно Бахати.

– Куда, по-твоему, ты направляешь в эту ужасную погоду, молодой человек? Едешь как сумасшедший по этой размытой дороге? – она заглянула в машину, капли дождя стекали по ее пластиковому капюшону. Наверное, ей было, по меньшей мере, девяносто, но ее голубые глаза сияли ярко и ясно.

Мы с Бахати обменялись взглядами. Она была той, кто мчался на нас, как летучая мышь из ада.

– …тем более с женщиной и ребенком, – продолжила она, глядя на меня и Схоластику. Я должна была передать ее ей. Она не выказала отвращения при виде девочки. С другой стороны, учитывая ее возраст, она, вероятно, уже встречала подобных детей.

– Выходите. Все вы.

Она захлопала в ладоши и направилась к дому, оставив машину стоять на месте.

– Это Гома, бабушка Джека, – объяснил Бахати. – Ты не можешь спорить с ней.

Мы направились к крыльцу, наша обувь хлюпала по грязи. Я почувствовала облегчение от того, что Джек ушел. Когда дверь с сеткой закрылась за Гомой, Бахати, Схоластика и я задрожали в нашей мокрой одежде под навесом.

– Ну? Вы идёте, или я должна послать своих почтовых голубей, чтобы доставить приглашение? – крикнула Гома изнутри.

Мы вошли в очаровательную гостиную с большими окнами, мягкими диванами и выцветшими сосновыми полами. Дом был столь же эксцентричным, как и дама, которая пригласила нас, – смесь колониального дизайна и африканского наследия с неподходящими друг другу кусочками и простыми текстурами. Гома стояла посреди комнаты, спустив штаны до щиколоток, потом преступила через мокрую одежду. Мы с Бахати отвели глаза, в то время как Схоластика смотрела широко раскрытыми глазами.

– Смелая девочка, – сказала Гома. – Не боится старой кожи. Ты ведь не говоришь по-английски, не так ли?

Она переключилась на суахили, и вскоре Схоластика хихикала.

– Пойдем, – она протянула ей руку. – Давай дам тебе сухую одежду.

Я тайком взглянула уголком глаза, чувствуя облегчение от того, что Гома оставила своё нижнее бельё. Они вернулись, одетые в красочные мууму – длинные свободные платья, которые покрывали их с головы до ног.

– Я сделала их из китенге. Тебе никогда не захочется снова носить эти джинсы (Прим.: Китенге – хлопчатобумажная ткань, напоминает сарон; саронг – традиционная одежда народов Юго-Восточной Азии полоса ткани, обёртываемая вокруг бёдер или груди и доходящая до щиколоток), – сказала Гома, протягивая мне мууму. Бахати посмотрел на нее так, как будто она сошла с ума, когда женщина дала ему зеленую и желтую.

– О, давай, – она сунула их ему в руки. – С тебя капает вода по всему полу.

Они стояли друг напротив друга, молча сражаясь в течение нескольких секунд. Затем Бахати выхватил у нее мууму.

– Ванная там, – она наклонила голову и наблюдала, как он не спеша пошёл к ней, его ноги заплетались, как будто он направлялся к жертвенному алтарю.

– Я Кэтрин Уорден, – сказала она, поворачиваясь ко мне. – Все зовут меня Гома.

– Родел Эмерсон, – я пожала ее скрюченную руку. – А это Схоластика.

– Родел и Схоластика, – повторила она, смотря на нас с любопытством в глазах. – И что тебя сюда привело?

Я объяснила ситуацию настолько сжато, насколько могла.

– Мне жаль, что Джек был так груб с тобой, – сказала она, когда я закончила.

– Похоже, вы оба связаны событиями трагического дня. Джек не был прежним с тех пор, как потерял Ли… – она остановилась, когда вернулся Бахати, одетый в мууму. Оно едва доходило ему до коленей.

Гома ущипнула Схоластику – быстрый, резкий щипок на внутренней стороне её руки, чтобы она не захихикала. Бахати в мууму был очень спокойным человеком, ничем не похожим на Бахати, который шумел и болтал.

– Извините, – мне нужно было уйти оттуда, прежде чем Гома ущипнула бы меня тоже, – я думаю, что пойду, переоденусь.

Когда я вернулась, они все были на кухне – Бахати и Схоластика собрались вокруг стола, пока Гома наливала горячий суп в их миски.

– Ты можешь повесить их в прачечной, – сказала она, указывая на мокрый свёрток у меня в руках.

Всё ещё шёл сильный дождь, когда я пробиралась по коридору в прачечную. Я нашла несколько прищепок и повесила свои вещи, когда молния осветила заднюю часть дома. Мне показалось, что на мгновение я увидела в окне Джека, стоящего в центре невероятно сильного тропического шторма. Я как раз хотела списать это на своё воображение, когда ещё одна вспышка опять осветила его. Он просто стоял там, под деревом, которому было лет сто, и смотрел на землю, в то время как дождь выплескивал ад и ярость вокруг него.

– Я думаю, что Джек всё ещё снаружи, – сказала я, когда вошла в кухню.

Гома кивнула и продолжила есть свой суп.

– Он это делает. Сидит с ней всякий раз, когда приходит шторм, – она подтолкнула ко мне миску. – Ешь.

– Сидит с кем? – спросила я, беря стул и садясь напротив неё.

– Лили. Его дочь. Она там похоронена. Они все там. Это место полностью оправдывает своё название.

– «Имение Кабури»? – я вспомнила знак у входа.

– Да. Предполагалось, что это будет «Имение Карибу». Карибу означает «добро пожаловать», но я тогда всё ещё учила суахили, и в бланке я написала Кабури. Это означает «могила». Сэм – мой муж – подумал, что это весело. Он отказался исправить это. Он всегда говорил, что будет любить меня до самой могилы, – Гома посмотрела в свою миску. – И он это сделал. Он любил меня до конца.

Я почувствовала начало эпической истории любви, о которой всегда мечтала, но она больше ничего не говорила. Женщин просто усмехнулась и стала водить своей ложкой вокруг чашки, делая маленькие круги.

– Должны ли мы… Должен ли кто-нибудь пойти за Джеком? – спросила я, когда молния снова пронзила небо. Я начинала чувствовать себя ужасно из-за того, что я ему сказала.

– Он придёт, когда закончит. И он будет продолжать делать это, пока однажды не исчезнет необходимость в этом. Это то, что ты тоже делаешь, не так ли? Вдалеке от дома. По-своему скорбишь по своей сестре. Ты должна позволить этому идти своим чередом. Поддавайся, пока это не пройдёт и не успокоится, пока ты не научишься дышать из-за потери.

Я держала ложку с супом и думала о том, что она сказала. Смерть Мо была похожа на дверь, которая была заперта навсегда. Я никогда не смогу пройти через неё, никогда не смогу послушать ее болтовню обо всех несущественных вещах, по которым я сейчас так ужасно скучала. Существует невидимый порог возможностей, когда кто-то жив. Он сжимается, когда они уходят, поглощая все миры, парящие вокруг них, – имена людей, которых они никогда не встретят, лица детей, которых у них никогда не будет, ароматы мороженого, которые они никогда не попробуют. Потерять Мо чертовски больно, но я не могу себе представить, каково это – потерять ребёнка.

– Я думал, что сказал тебе убираться отсюда.

Я подпрыгнула от звука голоса Джека. Он стоял у задней двери в луже воды, насквозь промокший. Толстовка исчезла, и футболка облепила мускулы, которые появляются от тяжёлой физической работы. Мы были высоко у подножия горы, где по вечерам воздух был с примесью мороза, но мужчина не показывал никаких признаков того, что ему холодно. Возможно, в этом и был смысл – стоять под дождём до оцепенения.

– Я их пригласила, – сказала Гома.

Джек проследил за её взглядом и впервые заметил Бахати.

– Habari, Джек, – сказал Бахати (Прим. Habari на языке суахили значит «здравствуй» или же «что нового», «как дела»).

В ответ Джек кивнул головой. У него не было никакой реакции, когда он увидел мужчину, одетого в мууму, за столом своей бабушки. Затем его взгляд упал на Схоластику, и все изменилось. Если до этого он был суров со мной, по отношению к ней он был однозначно враждебно настроен. Его руки сжались в кулаки по бокам у тела, от чего воздух, казалось, ощетинился от невысказанного напряжения.

– Это принадлежит Лили, – прорычал он.

– Так оно и есть, – Гома не была встревожена его реакцией. – Схоластике нужно было переодеться, поэтому я дала ей платье Лили.

Челюсть Джека сжалась, как будто он едва сдерживался, чтобы не откусить кому-то голову. Схоластика прижалась ближе к Гоме, сжавшись под его враждебным взглядом.

– Я думаю, нам пора идти, – сказала я Бахати. Я понятия не имела, разрешат ли Схоластике пожить со мной в хостеле для волонтёров, пока я не придумаю что-нибудь. Все, что я знала, – это то, что мне не понравилось, как Джек Уорден заставлял меня чувствовать себя. Я привыкла быть постоянной с людьми – приятной, плавной как течение реки, возможно с несколькими всплесками то здесь, то там. Но с Джеком это было похоже на проверку на детекторе лжи, записывающая стрелка металась по всему дому. Мой настрой сменился от полного надежд до ощущения крайнего унижения, от сочувствия его потере до гнева из-за его отношения.

– Никто никуда не поедет в такую погоду. В том случае, если вы не слушали прогноз, шторм не прекратится в ближайшее время, – сказал Гома. – На многие мили нет уличного освещения, а дороги коварны в дождь. Кроме того, тебе надо думать о Схоластике.

– Я уверена, что ее можно будет устроить в хостеле на одну ночь, – ответила я. – Я могу позвонить заранее и…

– Это не то, что я…

– Это не безопасно, – заявил Джек. – Вы уедете утром.

Я молча смотрела на него. «Что заставило его думать, что он имеет право отдавать приказы, что мне делать? Или когда?» Может быть, если бы он сказал это по-другому, как будто ему было не наплевать, я бы подумала об этом, но он явно не хотел, чтобы мы были здесь, и я не собирался принимать от него никакие одолжения.

– Вы не можете принять такое решение за нас, – я подняла подбородок и встретилась с ним взглядом.

Его глаза сузились, но он ничего не сказал. Я была уверена, что через несколько секунд я сгорю до горстки дымящегося пепла, когда его внимание переключилось.

– Бахати, – он протянул руку. – Ключи.

Бахати бросил на меня быстрый взгляд, но он явно не хотел вступать в спор с Джеком.

Ключи исчезли, когда Джек сжал пальцы и спрятал их в карман.

– Вы уезжаете утром, – он многозначительно посмотрел на меня.

– Что ж. Тогда все решено, – Гома добила меня своим выражением лица, которое не оставляло места для протеста. Она встала и наполнила чашку супом для Джека.

– А теперь сядь и перекуси.

– Позже. Я собираюсь принять душ, – объявил он, снимая футболку и вытирая лицо. Всё его тело было загорелым, без линий, разделяющих загорелые и нетронутые солнцем участки, кроме тёмных порезов, обрисовывающих его пресс с кубиками. Он начал подниматься по лестнице, а потом обернулся. С его волос по спине текли струйки воды.

– Бахати, пойдем со мной. У меня есть кое-что, что ты можешь позаимствовать. Тебе нужно выбраться из этой… вещи.

Бахати взглянул на Гому, прежде чем последовать за Джеком.

– Что? – она пристально посмотрела на него. – Ты всё время носишь эту племенную одежду. То же самое, только с рукавами.

– Вы знаете Бахати? – спросила я, когда мужчины ушли.

– Да. Любой, кто был в «Grand Tulip», знает его. Джек возил свою жену туда на выходные – его бывшую жену, Сару. Она не была создана для жизни здесь. Они познакомились, когда Джек учился в Кении. Тогда ей казалось, что ферма – это так романтично, но когда она оказалась здесь, жизнь в глуши стала сводить ее с ума. Она скучала по магазинам и ресторанам. Спа в «Grand Tulip» был ее любимым убежищем, поэтому Джек отвозил её в город, когда только мог. После этого он брал её на представление. Иногда они оставались там. Там же он столкнулся с Бахати. Персонал там приятный, но все они высмеивают его. Он стоит впереди как храбрый воин, но он будет визжать, если божья коровка приземлится на него. Он первый, кто покидает пост при малейшем намеке на неприятности. Они смеются, потому что, несмотря на все это, он хочет быть супергероем. Но только не Джек. В то время он был в поисках своей страсти. Он бросил взгляд на Бахати и сказал ему, что ему не хватает квалификации. Масаи ходят везде, но это бы никак не помогло ему. Как он собирался справляться с быстрой ездой на машине, если у него случалась крапивница только от одной мысли о том, чтобы сесть за руль? Итак, пока Сара получала свой массаж, Джек учил Бахати водить.

– Не уверена, что это можно ставить себе в заслугу, – пробормотал я, думая о том, что нервничала всю дорогу, пока ехала с ним.

– Почему это?

Я покачала головой и огляделась.

– У вас прекрасный дом. Я надеюсь, что мы не навязываемся.

– Совсем нет. Я не помню, когда у нас последний раз была компания. В этом большом старом месте лишь Джек и я. Сара вернулась в Кейптаун много лет назад. Они развелись, когда Лили было всего два года. Я не могу тебе сказать, как сильно я ожидала её приездов сюда. Я очень скучаю по ней, и когда под нашей крышей снова есть маленькая девочка, я опять счастлива, – она провела своим пальцем по Схоластике. – У нас много свободных комнат. Ты можешь выбрать одну, – она указала мне на коридор. – С левой стороны шкаф с постельным бельем и чистыми полотенцами. Воспользуйся этим.

– Спасибо, – ответила я. – Вы не будете против, если я сделаю быстрый звонок? Мне нужно дать знать своему другу, что меня не нужно ждать сегодня вечером.

– Конечно, – Гома махнула мне рукой в сторону гостиной.

Там был старый дисковый телефон на столе. Я набрала номер Nima House и попросила Коринну.

– Где ты? – спросила она.

– В поместье «Кабури».

– Где?

– Это кофейная плантация, которой управляет Джек Уорден и его бабушка. Я не смогла связаться с Габриэлем. Бахати сказал, что Джек может помочь.

– Джек Уорден? Тот самый Джек Уорден, который потерял свою дочь во время нападения на торговый центр?

– Джек потерял дочь во время нападения на торговый центр?

– Да. Это он. Теперь я вспомнила. Он был у мемориала жертвам «Килимали мола».

– Я не знала.

Я села, понимая, что имела в виду Гома, когда сказала, что мы связаны событиями трагического дня. Он потерял Лили в том же месте, в то же время, когда я потеряла Мо.

– Да. Он получил какую-то награду в знак признания за спасение будущей мамы и ее сына. Он так и не встал, чтобы получить её. Он просто сидел там и смотрел перед собой, как будто ничего не видел и не слышал. Преподаватель танцев его дочери тоже получила награду за спасение детей. Жаль, что его дочь не была одной из них. Как он сейчас?

– Обиженный. Грустный, озлобленный, желчный. Я думаю, возможно, он хочет умереть. Он стоял под деревом во время шторма, на могиле своей дочери, как будто хотел быть сражённым прямо рядом с ней. Он не хотел ничего слышать из того, что я говорила о детях или Ванзе.

Я оставалась на линии достаточно долго, чтобы разузнать, не поможет ли Коринна с Схоластикой.

– Ты не можешь вернуться назад в хостел вместе с ней, – сказала она. – Он только для волонтёров. Они сделали для тебя исключение из-за того, что случилось с Мо.

– Я что-нибудь придумаю. Может быть, бабушка Джека сможет подсказать, что делать.

Я попрощалась и повесила трубку.

– Если ты думаешь, что привлечение Гомы убедит меня помочь, ты ошибаешься.

Я обернулась и увидела, что Джек наблюдает за мной из дверного проема, потягивая из бутылки кока-колу. Душ вернул тепло его лицу, но от его голоса у меня по спине побежали холодные мурашки.

– Вы ясно дали понять, что вас это не интересует, но если вы думаете, что я сдамся, то это вы ошибаетесь, – ответила я.

Он рассматривал меня через всю комнату, глаза светились чем-то загадочным, он не двигался и не произносил ни слова.

– Я сожалею о вашей дочери, – сказала я, когда напряжение стало слишком тяжелым. – И о том, что сказала ранее.

Он кивнул и уставился в свою бутылку.

– Я сожалею о твоей сестре, – сказал он. – Бахати рассказал мне. Послушай моего совета, – он перевёл взгляд и упёрся им в меня. – Собирайся и отправляйся домой. Твоя судьба в твоих руках. Ты понятия не имеешь, во что ввязываешься.

Я разозлилась. По какой-то причине Джек Уорден знал, как лишить меня спокойствия. Каждый. Раз.

– Знаете, что? Я просто устала от того, что вы предполагаете, что знаете, что лучше для меня. Вы не можете мне помочь? Отлично. Но я не просила вашего совета, и я уверена, что, чёрт возьми, я не позволю этому остановить меня.

– Скажи мне кое-что, – его голос был спокойным и ровным. Это раздражало меня. Он меня раздражал. – На самом деле, как много твоя сестра рассказала тебе об этих детях, которых ты хочешь доставить в Ванзу?

– Я… она… – я проклинала себя за то, что не обращала более пристального внимания на все то, о чем говорила Мо. – Что это значит? С чем именно, по-вашему, я не смогу справиться?

Прошли секунды, прежде чем он ответил.

– Тебе лучше не знать. Поверь мне. Некоторые вещи лучше оставить в темноте, которой они принадлежат.

Потом он осушил свою бутылку кока-колы одним длинным глотком и вышел из комнаты.