Текст книги "Туманы Серенгети (СИ)"
Автор книги: Лейла Аттэр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
– Лета чипси, – сказал Джек официантке, когда я обмакивала последний лист банана. Столовых приборов не было, поэтому мне пришлось слизать соус с пальцев.
– Значит, чипси – это чипсы? – спросила я, когда она принесла нам тарелку с жареным картофелем фри.
– Да, ты просто добавляешь «и» в конце. Многие английские слова ассимилируются в местном диалекте таким образом.
Я кивнула, наблюдая, как два мальчика школьного возраста ополаскивают грязные тарелки на обочине дороги, прежде чем вернуть их обратно в киоск. Где-то на оживленных улицах разносились вечерние молитвы из соседней мечети.
– Готова идти? – спросил Джек, подзывая официантку, когда я откинулась назад, глядя на пустые тарелки перед нами. Нам удалось съесть все, что лежало на столе.
– Подожди. Я сама, – сказала я, поворачиваясь к официантке. – Лета билли.
Если чипсы были чипси, то счет должен быть билли. Я затаила дыхание, гадая, правильно ли я поняла.
– Да, мадам, – сказала она и ушла.
– Я поняла, как это делается, – я победно улыбнулась Джеку. Это длилось не слишком долго.
Официантка вернулась с мужчиной. Он вытер свои грубые, высохшие руки передником и выжидающе посмотрел на меня.
– Вы попросили позвать Билли, – подсказала официантка после нескольких неловких мгновений, когда я переводила взгляд с неё на мужчину и обратно.
– Извините. Я имела в виду счёт.
Билли что-то пробормотал на суахили и ушёл. Он явно не был доволен тем, что его оторвали от гриля.
– Хочешь ещё попрактиковаться в суахили, или мы пойдем? – поддразнил Джек, оплачивая наш счёт.
Я вышла так грациозно, как только могла, мои каблуки застряли в гравии всего два раза. Я помахала Билли из машины. Билли не махнул в ответ.
Джек и я сохраняли невозмутимое лицо, пока ждали, чтобы кто-нибудь позволил нам влиться в поток на улице. Потом мы рассмеялись. Вокруг нас гудели клаксоны. Ночные рынки проплывали в тумане керосиновых ламп и торгов. Когда мы отъехали от раскаленной дымки Амоши, стал виден купол звёзд.
– Куда мы едем? – спросила я, когда Джек свернул на отбелённую луной дорогу между серебряными кукурузными полями.
– Правильно… здесь, – он остановился, направил машину на поляну и выключил двигатель. – Пошли, – позвал он, беря коробку сахарного печенья с заднего сиденья и выходя.
Воздух был густым и теплым, с ароматом ночного жасмина. Вокруг нас раздавалось тихое жужжание, как от пчелиного роя.
– Что это за звук? – спросила я, стуча каблуками и следуя за Джеком к задней части машины. Трава была мягкой и бесшумной под моими ногами. – Это напоминает мне о… – я замолчала, следя за его взглядом.
Мы припарковались на краю ручья. Небольшой водопад стекал по скалам с другой стороны. Серебряные нити слились и рассыпались по гравийному ложу в вихрях пены. Луна молча висела над головой, отбрасывая на деревья медовый блеск.
– Здесь так красиво, – пробормотала я. Журчание, свист, сверкающие брызги – это было похоже на билеты в первый ряд на призрачный концерт.
– Прекрасное место для красивой девушки, – Джек ласкал мою щёку. На его лице была неподдельная чувственность, и в лунном свете он словно пронзал меня взглядом.
Он открыл заднюю дверь своего «Лендровера», и мы сели там, моя голова покоилась на его плече, наши ноги свисали из багажника, когда мы наблюдали, как шелковистое падение воды разбивается о сверкающие камни. Он накормил меня печеньем в форме тюльпана, и я вдохнула тёплый запах его кожи. Мгновение казалось, что время остановилось навсегда. Звезды маршировали по небу, вокруг нас кружились галактики, а мы продолжали сидеть неподвижно и отстранённо, не желая разрушать магию момента. Это была магия, которая приходит после целой жизни поисков, когда вы наталкиваетесь на что-то настолько совершенное, что перестаете искать и говорите: Да. Это оно. Я знаю это. Я чувствую это. Я слышала, как его шаги эхом разносятся по коридорам моей души.
Мы повернулись друг к другу с поцелуями, которые были мягкими и жадными, благоговейными и эгоистичными – каждый из них был похож на прижатую маргаритку, спрятанную между страницами нашей истории. Влюбиться в то, чего никогда не будет, – все равно что пронзить себя погружённым в мёд кинжалом. Снова и снова. Он острый и сладкий, красивый и грустный, и ты не всегда знаешь, когда плачешь.
– Нет, – Джек поцеловал влажный уголок моего глаза. – Я не так хочу тебя запомнить. Не так я хочу запомнить нас.
– Тогда как? Как ты будешь помнить меня, когда я уеду?
– Вот так. – Он стянул лямки моего платья, сначала одну, потом другую. – Твои плечи блестят в лунном свете. Кристаллы сахара на твоих губах. – Он коснулся моего рта своим, его язык пробовал остатки печенья, которым он кормил меня. – Твои волосы, как атласные ленты на моих ладонях. Волнительно раздевать тебя. Вот так, – он расстегнул молнию на моём платье, обнажив тело, и я почувствовала мурашки на коже. – Ощущение тебя в моих руках, то, как твои веки опускаются на глаза, когда я кусаю тебя здесь… – его зубы коснулись точки под моим ухом, где челюсть встречалась с шеей. – Я буду помнить идеальный овал твоего лица, тепло твоего горла, то, как ты держишь ручку, когда пишешь. Больше всего… – он обхватил мой подбородок, его глаза скользнули по моему поднятому лицу, – я буду помнить странную красивую девушку, которая любила чувствовать старые книги и пила сладкий кофе. Она пробралась на моё крыльцо в серый день и научила меня видеть цвета. Она была вором, моей радужной девушкой. Когда она ушла, она забрала мое сердце. И если бы у меня было другое, я бы тоже отдал его ей.
Это было самое близкое из того, что он когда-либо мог сказать, подразумевая, что любит меня, потому что эти слова привязали бы меня, а он оставляет меня свободной – свободной жить своей жизнью, своими мечтами, своими стремлениями. Он хотел, чтобы я нашла своё место под солнцем, а не жила в тени его жизни. Но в тот момент я не хотела, чтобы меня освободили. Я хотела, чтобы он попросил меня остаться. Я хотела, чтобы он потребовал этого, приказал, чтобы у меня не было выбора. Но он просто держал меня своими глазами, и я узнала, как можно быть связанной без верёвок и цепей.
– Я хочу расстаться без осложнений, – мой голос дрогнул, когда я это сказала, но я говорила серьёзно. – Я не хочу проводить дни, живя ради телефонных звонков и смс. Я не хочу довольствоваться твоим голосом, когда на самом деле хочу, чтобы ты обнял меня. Мне не нужны глаза, которые не могут встретиться, и ноги, которые не могут соприкоснуться. Я думаю, что это убьёт меня.
– Я знаю. Ты моя «всё или ничего» девочка. Ты великолепная и особенная, и такая красивая, что моё сердце болит каждый раз, когда я смотрю на тебя. Я не хочу, чтобы ты соглашалась на меньшее. Но я не хочу знать, что ты встречаешься с каким-то другим парнем – с кем-то, кого ты встречаешь в старомодном маленьком кафе, с кем-то, с кем у тебя поздний завтрак по воскресеньям, с кем-то, кто может обнять тебя, любить тебя и уснуть рядом с тобой. Я думаю, это убьет меня.
Неровное дыхание вырвалось из его губ, когда он набросился на мой рот. Он целовал меня крепко и жадно, словно хотел, чтобы я всегда чувствовала его вкус.
– Джек, – сказала я без причины, за исключением того, что это было правильно. Его имя ощущалось так, словно оно принадлежало мне, как будто оно всегда принадлежало мне.
– Я хочу, чтобы ты была обнажённой в лунном свете, – он потянул мое платье вниз, и оно упало лужицей вокруг моих ног. Оставшаяся часть нашей одежды сорвалась в вихре, кончики пальцев как спички поджигали кожу.
Мы занимались любовью на одеяле у ручья, медленно и нежно, грубо и быстро, качаясь на потоках наших эмоций как на волнах, бьющихся о берег. Были вспышки ярких ощущений – выражение глаз Джека, когда он скользнул внутрь меня, его руки, прижатые к моему телу, полуночное небо над нами, деревья, качающиеся вокруг нас, первый стон, сорвавшийся с моих губ, мышцы и сухожилия, танцующие танго любовников, серебряное сияние созвездий на нашей коже, шум водопада, резкое, неровное дыхание Джека; наши тела, оказавшиеся между опьянением кульминации и желанием продлить момент, который мы никогда не хотели заканчивать. Моя голова откинулась назад, когда все звезды на небе слились в одну точку. Джек подхватил мой крик губами, его пальцы впились в мою плоть, когда он пролетел над краем удовольствия.
Мы не были готовы расстаться, поэтому мы остались в объятиях друг друга, когда страсть утихла. Когда наши сердца успокоились, а дыхание выровнялось, он откинул волосы с моего лба и поцеловал моё лицо. Я проследила углубление вдоль его позвоночника. Его кожа была сладкой на кончиках моих пальцев, как последние кусочки сахара на дне чашки кофе. Я хотела насладиться этим. Я хотела собрать каждую каплю и навсегда сделать её частью себя.
– Что ты делаешь? – спросила я, когда он встал и накрыл меня другим одеялом из машины. Он стоял на коленях на земле, суетясь вокруг, когда всё, что я хотела, – чтобы он вернулся ко мне.
– Прикрываю ноги, – он обхватил мою стопу и провел пальцем по пятке, пока мои пальцы не пошевелились. – У тебя вероломные ноги. Завтра они унесут тебя от меня, но сегодня они мои, – он нежно поцеловал мои ноги. – Они знают дорогу назад, Родел? Знают ли они, что если когда-нибудь снова пройдут по этим полям, они будут принадлежать мне? Потому что я потребую их. Не заблуждайся на этот счёт.
– И я потребую тебя. – Я притянула его к себе и обвила руками его шею. – Если ты когда-нибудь окажешься в Англии. И не только твои ноги. Я потребую тебя всего. Это, и это, и это, и это, – я провела руками по его твердому, бронзовому телу. Было бы смешно, если бы нам обоим не было больно внутри.
– Думаю, что ты пропустила одно место. – Он перевернулся на спину и потянул меня за собой. – Это прямо здесь, – он положил мою руку на своё сердце.
– Да. Это прямо здесь, – я положила голову на свое любимое место и закрыла глаза.
Вокруг нас квакал хор лягушек, водопад стекал по залитым мхом скалам, но всё, что я слышала прошлой ночью в Африке, когда над нами висели звезды, были удары его сердца. Джек, Джек, Джек, Джек.
Глава 24
На следующее утро, когда мы ехали в аэропорт, небо было низким и мрачным, скрип дворников то и дело размывал мир. Когда мы свернули к месту высадки, вокруг нас моросил мелкий дождик.
Есть моменты, которые остаются застывшими во времени: каждый звук, каждый цвет, каждый вдох, кристаллизованные в яркие осколки памяти. Сидеть в машине на холостом ходу рядом с Джеком возле терминала отправления – как раз один из таких моментов. Чемоданы стучали по бетонным плитам. В воздухе висел тяжелый запах дизельного топлива. Туристы выходили из маршрутных автобусов с красочными наклейками, прикрепленными к их багажу.
Я покорила гору Килиманджаро.
Кили – 19 340 футов.
Море лиц двигалось через двери под ярко-желтыми буквами терминала отправления.
Джек и я молча смотрели. Было легче сосредоточиться на чём-то вне нас. Ни одна комбинация, ни одна буква не могла образовать ни одного слова для того, что мы хотели сказать. Мы были кругами, спиралями и сердцебиениями, свернутыми в великолепный беспорядок. Мы были связкой воспоминаний, припаркованных ненадолго в зоне отлётов.
– Не входи внутрь. – Я взяла свою сумку у Джека, когда мы вышли. – Пожалуйста, – мои глаза умоляли его. – Я никогда не училась плакать грациозно, как это делают в кино – с идеальными, сияющими слезами, катящимися по моим щекам. Когда я плачу, я похожа на засохшее яблоко.
– Родел.
Он прижал меня к себе, моё имя сорвалось с его губ хриплым шёпотом. Ещё одна машина остановилась позади нас, её аварийные огни ритмично мигали, напоминая тиканье часов.
Руки Джека сжались вокруг меня.
– Это похоже на то, как от меня снова отрывают кусочек. Сначала Лили, теперь ты. Но всё же… – его голос смягчился, когда он посмотрел на меня. – Я бы не стал ничего менять. Я бы делал это снова и снова.
Мы попрощались на языке призраков, с невысказанными словами и преследующей тоской, забыв обо всём и всех вокруг нас.
– Поцелуй меня крепко, затем отпусти, – попросила я, когда прикосновение его руки внезапно стало невыносимо в своей нежности.
Я почувствовала его дыхание прежде, чем наши губы соприкоснулись. Моё сердце забилось от сладкого, дикого ощущения его рта. Это было похоже на бег без воздуха – запыхавшийся и красивый. Я прижалась к нему на мгновение, разрывающее душу, прежде чем вырваться и, спотыкаясь, направиться к зданию. Я остановилась на мгновение, когда раздвижные двери открылись.
«Повернись, Родел», – крикнула часть меня.
«Не оглядывайся назад», – возразила другая часть.
Я обернулась. Потому что я не могла ничего с этим поделать. Потому что Джек сигналил.
Он сидел в машине, прижав ладонь к стеклу в застывшем прощании. Наши глаза встретились сквозь капельки воды, прилипшие к стеклу, как маленькие серебряные жемчужины. Я вернулась назад, таща сумку за собой, пока не оказалась рядом с его машиной. Потом я подняла руку и положила свои пальцы на его. Стекло было мокрым и холодным между нами, но что-то теплое и мощное гудело в моих венах. Когда я убрала руку, на влажном окне остался отпечаток моей ладони, точно такой же, как у Лили. Когда наши взгляды встретились, я почувствовала пульсирующую связь между Джеком и мной через это окно. И этого было достаточно. Чтобы знать, что это есть.
Угол его рта приподнялся так, что моё сердце сжалось.
Я держалась за этот образ, когда проходила через раздвижные двери и регистрировалась на рейс. Пока самолет взлетал, я наблюдала, как машины и здания становятся все меньше и меньше: пастбища, где паслись коровы, поля кукурузы, глиняные хижины, крытые листами гофрированного железа. А потом облака поплыли под нами, как мотки овечьей шерсти. Я полезла в сумочку за маленьким свертком, который Гома попросила меня открыть в самолете. Это был кружевной платок, завязанный в мешочек джутовой ниткой. Я уже почти открыла ее, когда выглянула в окно и перевела дыхание.
Гора Килиманджаро поднималась сквозь облака, словно невеста богов, ее ледяные вершины сверкали, словно корона из величественных кристаллов. Серебристые туманы клубились вокруг вершины, меняясь и смещаясь под лучами солнца. Было что-то тонкое и пронзительное в мимолетной, движущейся игре света – та красота, которую могут удержать только преходящие вещи.
Я сморгнула слезы, которые дрожали на ресницах. Туман напоминал мне о Мо и Лили, о детях-альбиносах, которые появлялись и исчезали без следа, о любви, которая тянулась к вершине, лишь бы поцеловать ее на прощание.
Горячая слеза скатилась по моей щеке и брызнула на носовой платок Гомы. Я вытерла лицо и развязала узел, который удерживал его вместе. Мне на колени высыпались куча конфет «М&М». Среди них лежала сложенная записка. Я открыла ее и прочла жирный почерк Гомы.
«Шоколад делает всё лучше», – гласила она.
Я засмеялась. И всхлипнула. Это прозвучало как странное фырканье
– С вами всё в порядке? – спросила сидящая рядом со мной дама.
– Да, – я вытерла глаза носовым платком Гомы. – Я только… – я посмотрела на Килиманджаро и подумала о белой усадьбе с зелёными качелями, затерянной в предгорьях.
– Я была в большом приключении.
– Ну, я внимательно слушаю. Вы должны рассказать мне об этом.
– Я не знаю, с чего начать, – я улыбнулась ей и уставилась в окно.
«Однажды в Африке я поцеловала короля…»
Глава 25
Я закончила проверять последний реферат и перевернула на первую страницу, чтобы подвести итоги. Моя ручка дрогнула, когда я заметила имя студента.
Джек.
Четыре буквы, соединенные вместе, образовывали имя. Простое. Распространённое. Обыкновенное.
Четыре знака, которые раньше не имели никакого смысла, но теперь мне казалось, что я лечу с десятого этажа и падаю на землю – шлёп – каждый раз, когда натыкаюсь на них. Сколько таких «Джеков» существует на планете? Никто не предупреждал меня о Джеке, который должен был прийти в мою жизнь, от имени которого у меня перехватит дыхание в середине дня.
В Котсуолдсе стоял июль, десять месяцев прошло с нашего дождливого прощания в аэропорту. За моим окном цвели персиковые розы. Пчелы и бабочки метались от цветка к цветку. Это был конец очередного учебного года, мой последний рабочий день перед летними каникулами. Я закончила выставлять экзаменационные отметки и оглядела свой класс.
– Ты ещё здесь? – Джереми Эванс просунул голову в комнату. Он был временным сотрудником, который заменял учителя музыки, находившуюся в декретном отпуске.
– Уже ухожу, – ответила я.
– Я тоже. Не хочешь выпить? Я иду в паб на кружечку.
– Спасибо, но я воздержусь.
Я выключила свой ноутбук и улыбнулась ему. Он был милый, с мягкими карими глазами и темными волосами, которые завивались на лбу.
– Ох, – он схватился за грудь. – Снова сразила меня наповал. Когда-нибудь тебе придется сдаться, даже если ты просто заткнешь мне рот.
– Хорошего лета, Джереми.
– Ах. Я знаю, что ты сделала. Ты просто заблокировала меня на все лето. С таким же успехом ты могла бы просто захлопнуть дверь перед моим носом.
И с этими словами он потащил себя за галстук и захлопнул за собой дверь.
Я всё ещё улыбалась, когда отстегнула свой велосипед и направилась домой. Как можно не любить того, кто заставляет тебя смеяться? Я срезала путь по мощеным улочкам, которые извивались вокруг коттеджей медовых оттенков и маленьких живых изгородей. Буртон-на-воде был популярным туристическим местом летом, а основные маршруты были заполнены посетителями. Это была небольшая плата за то, что я чувствовала каждый раз, когда приходила домой – деревянные ворота, синяя шиферная дверь, полосы желтых цветов, высыпающихся из оконных коробок, лаванда, дико растущая на фоне золотого камня.
Я пристегнула свой велосипед и забрала почту: счета, открытку от моих родителей, листовки… письмо из Танзании. Я отперла дверь и бросила свои вещи на диван.
«Я хочу начать всё с чистого листа», – сказала я. И Джек дал мне это. С тех пор как я улетела, я ничего не слышала о нём – ни звонков, ни смс, ни электронных писем. Иногда, когда я думала о нем, представляя, как он сидел на качелях и смотрел на звезды, в моей груди взрывались бомбы.
«Это ты?» – спросила я у конверта размером с письмо, мое сердце бешено колотилось, когда я разорвала его.
Это был не он. Но я засмеялась, когда увидела фотографию, которую прислал Бахати. Он был на рекламном щите, выглядя очень изящно в деловом костюме, модных и роскошных часах. На обороте он написал: «Это не настолько большой экран, как я думал, но он довольно большой»:)
Волна болезненной гордости наполнила меня. Под всеми этими причудливыми вещами Бахати был воином, таким же свирепым, как его братья и сестры в Боме. Он твердо придерживался этой традиции гордости и самодостаточности. Он не только прошел через это, когда дети и я нуждались в нем, он также сумел проложить свой собственный путь, заработав уважение своего отца и, что более важно, свое собственное.
Я поднялась по лестнице в свой кабинет с его фотографией в руке. Там я поместила ее на пробковую доску, приколов ее рядом с рождественской открыткой, которую получила от Джозефины Монтати. Она оставалась на связи, сообщая мне последние новости о детях. Я восхищалась ее упорством, преданностью и страстью. Она была из тех людей, которые меняют жизнь. И жизнь меняла миры.
Мой взгляд упал на фотографию, которую она прислала: на ней были Джек, Бахати и я с детьми. Я выглядела рассеянной. Джек улыбался.
«В чем дело? Ваш английский сад не может справиться с тропической жарой?»
Да. Это был момент, закреплённый на моей доске. «Как ты это сделал?»
Я проследила линии его лица. «Как ты потянул, растянул и вырастил моё сердце, заставляя звучать его как сладкая, сладкая музыка?»
Я открепила фотографию и опустилась в своё кресло.
«Жизнь прекрасна, Джек. Жизнь велика. Я именно там, где хочу быть, и делаю именно то, что хочу. Я люблю свою работу. Мои ученики поражают меня. Они вдохновляют меня. Они бросают мне вызов. Это нелегко, но это полезно. Я ем круассаны в постели и кормлю уток, которых не должна кормить. Я покупаю свечи по завышенной цене и экзотические чаи. На прошлой неделе я вышла за простой белой рубашкой, а вернулась домой с шелковыми сорочками. Я сплю в них. Я принимаю пенные ванны. Я думаю о тебе каждый раз, когда идёт дождь. В хорошем смысле. Только не с моим сморщенным лицом как засохшее яблоко. Я цельная, сосредоточенная и сильная. Я цельная потому, что ты любил меня из-за меня, а не из-за того, кем я могла бы быть для тебя. И, возможно, именно поэтому это так больно. Потому что твоя любовь была такой хорошей и чистой. И это отстой. Это отстой, потому что мои книжные парни больше не справляются.
Ты погубил меня, Джек. Но всё в порядке. У меня всё хорошо, замечательно, чертовски волшебно. Но ты хочешь знать что-то жалкое? Я подписалась на все виды уведомлений о полётах. Каждый раз, когда цена снижается на авиабилеты в Танзанию, я получаю уведомление. И каждый раз я смотрю на экран и ухожу со страницы, чтобы не оказаться в самолёте, чтобы снова увидеть твоё лицо. Потому что я скучаю по тебе. Потому что, что было бы, если бы ты не пригласил меня? Что, если память обо мне начинает исчезать?
Обычно я говорю себе, что ты придурок, Джек. Как ты мог отпустить меня? Как ты мог просто согласиться с этой бесконтактной фигней и не развалиться на части, как я? Так много раз в день. Да. Ты придурок, Джек. Я ненавижу, что скучаю по тебе. Здесь лето, тепло и красиво, и я скучаю по тебе. Я так по тебе скучаю».
Я поднесла фотографию к груди и закрыла глаза. Некоторые круги никогда не исчезают, некоторые раны никогда не заживают. Такова любовь. Она оставляет тебя навсегда открытым, навсегда уязвимым.
Я глубоко вздохнула и встала. Пора было двигаться дальше, время открывать дверь и позволять себе другие возможности, хотя иногда ночью, если я внимательно слушала, я могла слышать, как моё сердце шепчет: «Джек, Джек, Джек, Джек».
