Текст книги "Туманы Серенгети (СИ)"

Автор книги: Лейла Аттэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Глава 29

Она освободила для меня место в своём шкафу. У неё едва было что-то из своих вещей. Мне нравилось, как мои рубашки смотрятся рядом с её одеждой – будто им там и место.

– Это только на время, – сказала она, прислоняясь спиной к изголовью кровати и наблюдая за мной, будто читала мои мысли. – Я не позволю тебе это сделать. Я не позволю тебе бросить ферму.

Она была чертовски упрямой и сводила меня с ума.

– Ты всё ещё споришь со мной насчёт этого? – я застегнул свою пустую сумку и засунул её под кровать. – Я приезжаю, хочу перестроить всю свою жизнь вокруг тебя, и это всё, что я получаю?

– Эй, у тебя есть шесть дюймов пространства в шкафу. Это совсем не слабо.

– О да? – я схватил её за лодыжки и подтянул к краю кровати, чтобы мои бёдра оказались между её ног. – Где справедливость, учитывая, что ты получаешь больше шести дюймов? Каждый раз.

– Хвастун, – отозвалась она, ускользая от меня прочь.

– Дразнилка, – мне нравилось, что с ней никогда нельзя было угадать, что получишь. Иногда она была хитрой. Иногда резкой. – У меня для тебя кое-что есть. – Я подошёл к шкафу и потянулся за висящей там курткой. – От Схоластики, – пояснил я, достал из внутреннего кармана письмо и протянул ей.

Её глаза светились, пока она читала. Там было единственное предложение, которое заняло целую страницу.

– Я писала ей. Это хорошая практика для нас обоих. – Она указала на словарь английского и суахили на своей полке. – Она пишет на английском, я отвечаю на суахили.

Я знал это. Я ездил по часу на почту Амоши, чтобы отправлять письма Схоластики. Возможно, я даже поспособствовал этому. Потому что когда пришёл ответ, я держал его при себе всю обратную дорогу, надеясь уловить на нём запах Родел.

– Что насчёт Билли? – спросил я. – Ты пишешь Билли?

– Это я никогда не забуду, – рассмеялась она.

– С моей помощью не забудешь. Но меня можно уговорить забыть.

– Что у тебя на уме?

– Для начала… – я сел на пол рядом с кроватью, спиной к ней. – То, что ты делаешь пальцами с моими волосами.

Я откинулся назад и сдался ощущению того, как она массажирует мой скальп.

– Так как там Схоластика? – спросила она, медленно водя пальцами по кругу, отчего мне хотелось мурчать при её прикосновениях. – Инспектор Хамиси узнал что-нибудь об её отце?

– К сожалению, нет. Сейчас Габриэль официально в списке пропавших. Мы вполне уверены, что не обошлось без нечестной игры, но никогда точно не узнаем. Иногда у меня разбивается сердце при взгляде на Схоластику. Её отец был исключительным человеком. Я всегда знал, какие ужасные вещи происходят с такими детьми, как Схоластика, но никогда ничего с этим не делал. Но Габриэль помогал им всё время, молча, без какой-либо компенсации, задолго до того, как появился кто-либо из нас. Наверное, из-за этого он лишился жизни, и никто никогда не узнает, что он сделал. Однажды, когда Схоластика достаточно повзрослеет, я расскажу ей, что её отец был героем. Я сделаю так, чтобы она гордилась его делами и тем, что он отстаивал.

– Джек? – пальцы Родел застыли. – Что будет со Схоластикой, если ты здесь? Гома не может приглядывать за ней сама.

– Гоме и не придётся. – Я развернулся и посмотрел на неё. – Джозефина Монтати предложила сестре Габриэля работу в приюте. Анне кажется, будто ей дали возможность продолжить работу брата, и ей не терпится вернуть племянницу. Она в восторге от того, что они снова могут быть все вместе. Мы работали над новым помещением для детей и сотрудников. Как только всё будет закончено, Схоластика переедет к своим кузенам и тёте.

– Это отлично, – кивнула Роден, будто пытаясь убедить саму себя. – Это действительно отлично.

– Но…?

– Но ты будешь скучать по ней. Я вижу, что ты уже скучаешь.

Было чертовски больно впустить в свою жизнь ещё одну маленькую девочку, а затем её отпустить. Как бы сильно я ни старался это не показывать, я не могу скрыть это от Родел.

– Дело не во мне. Дело в том, что лучше для Схоластики. Я всегда буду с ней, но теперь она будет жить со своей семьёй, в Ванзе. Думаю, этого хотел бы для неё Габриэль. И я по-прежнему буду работать с Джозефиной и Анной. Этот процесс продолжается. Книги, продовольствие, медицинский уход. Нам нужно все систематизировать.

Родел какое-то время жевала губу, но не могла не поделиться своими мыслями.

– Это просто пластырь, так ведь? Ты можешь вложить в это все деньги мира, но это не решит проблему. Эти дети будут продолжать оказываться в приюте, пока люди не начнут думать по-другому, пока не перестанут верить в суеверия насчёт них.

Это была правда, и я не мог это отрицать. Я сложил письмо Схоластики и вернул обратно в концерт. В этом не было ничего лёгкого. Ни для кого.

– Ты нужен там, Джек, – сказала Родел. – Гома нуждается в тебе. Приют нуждается в тебе. Ферма нуждается в тебе.

– А что насчёт того, в чём нуждаюсь я? – внутри меня что-то загорелось. – Думаешь, для меня это легко? Думаешь, я хочу стоять здесь, спорить из-за того, что я крутил в голове каждый день? Я здесь потому, что я нуждаюсь в тебе, но ты начинаешь собирать причины, почему мы не можем быть вместе, а затем мы с таким же успехом можем разойтись. Прямо здесь, прямо сейчас. – Я бросил на неё злой взгляд и пошёл вниз по лестнице. Снова ударился головой о потолок и окинул злым взглядом и его тоже.

– Маленькие кровати, маленькие шкафы, чёртовы маленькие лестницы, – прорычал я.

Она спустилась чуть позже, держа в руках сумочку и зонт.

– Нам нужно сходить в хозяйственный магазин, – сказала она и в ожидании посмотрела на меня.

– Зачем? – я всё ещё был зол.

– Купить что-нибудь для вмятин, которые ты продолжаешь оставлять каждый раз, когда спускаешься по этой чёртовой маленькой лестнице.

Это был её способ сказать мне, что она хочет, чтобы я остался. Больше никаких споров об этом.

– А волшебное слово?

– Позялуста?

Её суахили был безнадёжен, но голос был мягким, и глаза блестели, потому что она знала, что поймала меня.

– Наверняка ты можешь справиться с походом в хозяйственный магазин сама, Харрис.

– Как ты меня назвал? – переспросила она, её глаза расширились.

– Верно. Я знаю твой грязный маленький секрет.

– Как ты у…

– Тащи сюда свою милую попку и поцелуй меня. – Я похлопал себя по коленям. – Я никуда не пойду, пока не получу примирительный секс. С Харрис.

Её губы изогнула озорная улыбка.

– О, ты хочешь познакомиться с Харрис?

Она сняла сумочку с плеча. Та упала на пол с глухим стуком. Она бросила зонтик и разделась передо мной, медленно расстёгивая по одной пуговице за раз, давая мне украдкой взглянуть на кружевной лифчик, который был на ней.

Чёрт меня побери.

У меня было ощущение, что мне очень сильно понравится знакомство с Харрис.

Глава 30

Шло лето, в английском пригороде было красиво, и я отказывался принимать хоть одно мгновение как должное. Я не помнил, когда последний раз был днём свободен, чтобы уделить внимание Родел. Мы остановились в старомодном мотеле и, проснувшись, чистили зубы, пока за окном лошади жевали сено. Мы завтракали рыбой с картофелем, завёрнутыми в газету. Свою порцию я полил уксусом. Родел макала свою еду в кетчуп. Иногда мы сидели вечерами на террасе Родел, наблюдая, как золотистый кирпич меняет цвет с охры на медь, а затем на цвет коньяка в свете заходящего солнца. Мы отдыхали в местном пабе, пока улицы были пустыми, и шли домой, держась за руки и вспоминая слова давно забытых песен. Я чувствовал укол вины каждый раз, когда думал о ферме, но она была выставлена на продажу, и я нанял человека, чтобы приглядывать за делами, пока мы не примем предложение. Гома спустя какое-то время начала игнорировать мои звонки и сказала, что я стесняю её стиль жизни.

Родители Родел приехали нас навестить. Мы исследовали крепости и замки, расположенные среди очаровательных деревень. Я получил зелёный свет после того, как её отец осмотрел мои руки. Грязь медленно исчезала из-под моих ногтей.

– Хорошие руки, – заявил он. – Большие, сильные, хорошие руки! Чёрт, любой мужчина, кто может оттянуть нос моей дочери от этих книг, достоин моего голоса. – Он купил мне очередной бокал пива, в то время как Родел и её мать в тусклом освещении пели ужасную песню в караоке.

– Ты уверена, что тебя не удочерили? – спросил я на следующее утро после того, как они уехали.

– Мо больше на них похожа. – Она рассеяно помешивала свой кофе. – Я хотела бы, чтобы они остались ещё на одну ночь, особенно потому, что сегодня годовщина того нападения в торговом центре.

Я накрыл её руку своей. Мы сидели на террасе, глядя на реку, пока вокруг витал запах лаванды и роз. Было невероятно думать, что я пережил целый год без Лили. По большей части, это было благодаря прекрасной женщине, сидящей напротив меня.

– Эй. – Я не выносил выражение грусти на её лице. – Я забыл тебе кое-что показать. – Я разблокировал телефон и включил для неё видео.

– О, Боже, – улыбнулась она. – Это Бахати. И Олонана. Но Олонана хромает. Наверное, так полностью и не восстановился после встречи с К.К.? Что они делают?

– Это церемония Масаи. Бахати получает своё боевое имя. – Я смотрел клип вместе с ней и объяснял, что происходит.

– А что надето на Бахати? – рассмеялась она. – Дизайнерские джинсы, дизайнерская футболка и племенной головной убор.

– Он охватывает два мира, и они равнозначно важны. Не думаю, что он когда-нибудь отвернётся от одного из них. Он такой, какой есть, и гордится этим.

– О, а там Лонеоки, их шаман! Что он говорит? – она напряглась, чтобы уловить его слова. – Какое воинское имя он только что дал Бахати?

– Если бы я знал, – хохотнул я. – Он всё равно называет себя Бахати. Сказал, что слишком много мороки – менять всё в социальных сетях.

– Значит, он в порядке? Он помирился с отцом, но всё равно занимается тем, что любит? – спросила она, когда Олонана и Бахати встали бок о бок для фотографий.

– Наверное, Олонана подумал, что у него достаточно детей, чтобы выпустить одного из boma. Думаю, он довольно горд тем, что Бахати нашёл собственный путь.

Я убрал телефон, и мы доели завтрак.

Мы собирались зайти обратно в дом, когда я заметил что-то летает у реки. Ну, им нравится называть это рекой. Я называл это детским бассейном. Он был едва метр глубиной, и вода была такой прозрачной, что можно было увидеть камни на дне. Может, дальше она превращалась в настоящую реку, или когда шли дожди. Когда я думал о реке, я представлял крокодилов, ползающих у берегов.

– Родел, там в воде резиновая уточка.

– О, Боже, – она хлопнула себя по лбу. – Я совсем забыла. Сегодня благотворительная гонка резиновых уток. Я вызвалась помочь. – Она взглянула на часы и схватила меня за руку. – Идём. Мы ещё можем успеть.

Масса людей уже выстроилась на пешеходных мостиках над рекой. Некоторые стояли в воде, закатав брюки до колен, пока яркие резиновые утки спускались с моста и спокойно плыли к ним.

– Это настоящее напряжение, Родел. Не уверен, что я могу с этим справиться.

– Иди, спонсируй утку. – Она подтолкнула меня к столику рядом со своим. – Я задержусь.

Я бы никогда за сотню лет не подумал, что скажу слова, которые произнёс дальше, но сказал. Ради неё.

– Я бы хотел проспонсировать резиновую утку, пожалуйста.

– Это будет десять фунтов. – Один из волонтёров взял мои деньги и протянул мне утку. – Удачи, приятель.

Я держал маленькую игрушку на своей ладони. Она смотрела на меня в ответ своим оранжевым клювом.

– Хорошо, дружок. Покажи мне, на что ты способен.

Я нашёл место, чтобы выпустить свою утку. Казалось, люди просто разошлись, пропуская меня. Я принял это за добрый знак. Моя утка была крутой. Родел как безумная махала мне рукой, пока я стоял, возвышаясь над всеми на мосту.

– Не подведи меня на глазах у моей женщины, – сказал я своей утке, держа её над водой, ожидая следующего сигнала к запуску.

– Прошу прощения, сэр, – на моё плечо легла тяжёлая рука. – Мне придётся попросить вас сейчас же остановиться.

Я развернулся лицом к мрачному полицейскому с дубинкой в руке.

– Нам только что поступила жалоба, – сказал он. – Оказывается, есть древнее постановление, в котором говорится, что река и зона отдыха не могут быть использованы по воскресеньям для целей сбора средств.

Я осмотрелся и заметил вокруг полицейские машины. Офицеры в форме отводили людей от мостов и собирали из воды жёлтых резиновых птиц. Родел убирала свой столик.

– Никаких гонок резиновых уточек? – спросил я.

– Я советую вам забыть об этом, иначе арест.

Мгновение я думал отпустить свою маленькую утку.

«Беги. Плыви свободно, мой друг».

Я мог сказать, что не так понял инструкции полицейского. Но я достал свою утку из воды и выпрямился.

– Это немного жестоко, вы так не думаете?

– Просто делаю свою работу, – он казался смущённым.

– Всё в порядке? – Родел подошла к нам и остановилась рядом со мной.

– Он не даёт мне поиграть с моей резиновой уточкой, Родел.

– Всё в порядке, – она улыбнулась офицеру и начала уводить меня прочь. – Я с ним разберусь.

Я держал свою утку, пока она вела меня к кафе через мост.

– Это твоя реакция на зверство, свидетелем которого мы только что стали? – мне пришлось пригнуться, чтобы войти в помещение. – Кафе?

Она игнорировала меня, пока официантка провожала нас к столику у окна. Мы смотрели, как полиция собирает уток рыболовными сетями и запирает их в машинах.

– Прости, что тебе пришлось это увидеть, – сказала Родел моей утке, отворачивая её от окна.

Мои плечи начали дрожать. Я не мог сдержать громкий хохот, который вырвался из моего рта. Я слишком долго держался. Губы Родел растянулись в улыбке. И затем мы согнулись над столом, смеясь до боли в рёбрах. Вежливые посетители вокруг нас держали сэндвичи в воздухе, наблюдая, как мы сходим с ума.

– Нет, – я покачал головой, когда официантка наконец осмелилась подойти к нашему столику с чайником. – Мне кофе.

Я наконец-то мог его пить. Теперь мне не подходило ничто другое.

Родел сделала для нас заказ и откинулась на спинку стула.

– Люблю, когда ты смеёшься, – тихо сказала она, глядя на меня. – Знаешь, что удивительно?

– Что?

– То, что мы оба сидим здесь и смеёмся в годовщину того дня, когда потеряли Мо и Лили.

Мы молча взялись за руки через стол, находя успокоение друг в друге.

– Я сегодня звонил Саре, – сказал я. Мы не говорили с похорон Лили, но я знал, что она скучает по ней так же, как и я, и именно сегодня чувствовал необходимость связаться со своей бывшей.

– И?

Я покачал головой.

– Не думаю, что она когда-нибудь простит меня за то, что случилось с Лили.

Родел мягко сжала мою руку.

– Тебя будут любить. Будут ненавидеть. И это всегда больше относится к тем людям, чем к тебе.

Мы сидели в комфортной тишине, потерявшись в мыслях, пока нам не принесли еду.

По пути домой Родел толкнула меня к газетному киоску.

– Давай зайдём сюда.

На стенах висели железные таблички и магниты на холодильник. За стеклянной витриной у кассы выстроились фарфоровые куклы.

– Я сейчас вернусь. Ты пока осмотрись, – сказала Родел, направляясь в конец магазина.

Я играл с музыкой ветра, пока ждал её.

– Готово! – объявила она.

Я развернулся и замер. Её лицо практически потерялось за букетом из шести жёлтых шаров.

– Ты по-прежнему держишь их в своём кабинете? – спросила она.

– Некоторым людям нравится держать в комнате цветы. Я люблю жёлтые шарики.

– Ну, тогда пошли, – она потянула меня за руку на улицу.

– Куда мы идём? – то, как она шла по улице, напоминало мне, как Лили бежала впереди меня в торговом центре, держа свои шарики. От этого у меня кольнуло в сердце.

Над нами висели баннеры о неудачной гонке уток, пока Родел вела меня обратно к одному из каменных мостов, растянувшихся над рекой. Толпы разошлись, и перед нами простиралась река. Несколько туристов сидели на травяных берегах. Бук, ивы и каштаны шевелили ветками на летнем ветру.

– Держи, – Родел протянула мне шарики, пока мы стояли на мосту. – Для Лили.

У меня сжалось горло, пока я забирал их. Я достал из связки три шара и отдал ей.

– Для Мо.

Её глаза стали ярче от непролитых слёз, но она улыбнулась мне.

– Вместе?

– Вместе.

Мы отпустили шары и смотрели, как они уплывают в небо. Оно было райски-голубым, безграничным и бесконечным.

Что-то воспарило внутри меня – лёгкое как пёрышко, пока шарики летели всё выше и выше. Последние слова Лили: «Увидимся на другой стороне».

– Увидимся на другой стороне, малышка, – повторил я эти слова.

Родел обвила рукой мою талию, пока шарики исчезали из виду. Я поцеловал её в макушку, и мы пошли прочь от моста.

– Прошу прощения, сэр. – Мне на плечо легла тяжёлая рука.

Я развернулся и встретился взглядом с тем же полицейским, которого видел раньше.

«К чёрту всё это».

– Дайте, я угадаю, – сказал я. – Есть древнее постановление, в котором говорится – никаких шариков по воскресеньям?

Он с ожиданием вытянул руку.

– Ах, – я протянул резиновую уточку, которую держал под мышкой. – Мы не собирались опускать её в воду.

После этого он показался ещё строже.

– Правда? Даже у себя в ванной?

Он прочистил горло и коротко кивнул нам.

– Что ж, тогда хорошо. Продолжайте.

Я подождал, пока он не уйдёт с моста, прежде чем сжать свою утку и пропищать ему вслед.

– Джек! – Родел шлёпнула меня по руке.

– Мы спасли одну. – Я держал перед ней пухлую маленькую птичку. – Нам нужно вернуть её в естественную среду обитания.

* * *

Пенная ванна.

Но только для утки и Родел. Я не мог залезть так, чтобы не вытекла вся вода.

– Чёртова маленькая ванна, – сказал я, опуская мочалку в воду и потирая спину Родел.

– Никто не говорил, что в любви легко, – она прислонила голову к краю и посмотрела на меня.

– Это большая любовь, как ты говорила, – повторил я слова, которые она сказала мне на качелях в тот вечер, когда мы вернулись из Ванзы. – Огромная, как ты сказала, – я коснулся губами её лба. – Ты упустила часть о маленьких пространствах.

Её смех звучал как яркие, весёлые колокольчики в поле. Я не мог им насытиться. Я сделал бы что угодно, чтобы слышать его снова и снова.

Затем она притихла.

– Я скучаю по Танзании.

– До неё один полёт на самолёте. Скажи только слово, и мы можем туда съездить. В любое время, когда захочешь. – Я полил водой её намыленные плечи.

– Нет, – она сжала мою руку. – Я имею в виду не съездить в гости. Сегодня, когда я увидела, как ты отпустил эти шарики, я поняла, что ты был со мной, когда должен был быть с Лили. Под тем деревом. Рядом с ней. Если бы тело Мо было похоронено, я хотела бы быть там. У меня этого нет, но есть у тебя. И там не только Лили. Там твои родители, твой дед, вся твоя семья.

– Давай не будем снова об этом, Родел. – Я начал вставать.

– Ты не слушаешь, – она сдавила моё запястье. – Я сказала, что я скучаю по Танзании. Я люблю это место, – она показала жестом вокруг нас, – но Танзания… она меня изменила. Это было как открытие чего-то, что я искала, не зная об этом. С тех пор я не была прежней. Я бы осталась, Джек, но я не могу просто прыгнуть, не могу одна. Мне нужно было, чтобы ты держал меня за руку, потому что это было страшно, потому что я не могла сделать это одна. – Она провела пальцем по серебристому шраму на моей руке, который служил напоминанием о столкновении с К.К. – Я скучаю по Гоме и Схоластике, и Бахати. Я скучаю по сырому, мускусному запаху земли. Я скучаю по заснеженным пикам гор и баобабам. Скучаю по дикому жасмину на крыльце. Скучаю по пещерам и Стоуни Тангавизи. Скучаю по раздражению, злости, удивлению, волнению, спокойствию.

Я слушал её молча. Я точно знал, что она имеет в виду. Танзания была у меня в крови, под кожей, в костях. Слышать, как Родел скучает по ней, было чертовски страшно, потому что открывало возможности, на которые я никогда не смел надеяться. Выбор всегда стоял между Родел и фермой. И я должен был выбрать что-то одно. Дом был там, где Родел, и не важно, бился ли я головой о потолок каждый раз, когда спускался по лестнице. Вот так я сходил по ней с ума.

– Я немного в тупике, потому что взяла здесь ипотеку, – тараторила она, скорее самой себе, чем мне. – Но я могу продать дом. И уйти из школы. Но что я буду делать на ферме? Мне придётся найти работу. Но мы посреди пустоты. Опять же, что ты будешь делать здесь? Я тебя знаю. Ты не сможешь долго сидеть, сложа руки, ничего не делая.

– Я могу выращивать лаванду, – я перебил её поток мыслей. – Мы можем устроить лавандовую ферму. Я знаю землю и знаю небо. Между нами говоря, я могу вырастить практически что угодно. Мы можем завести малышей с розовыми пухлыми щёчками. Повсюду будут резиновые уточки. Ты можешь продолжать преподавать. Или нет. Как захочешь.

– Малышей, – улыбнулась она. – С тобой, – её взгляд устремился вдаль, будто она представляла их маленькие лица. – Нарисуй мне ещё одну картинку, Джек, – она закрыла глаза и откинулась назад. – Но на этот раз в Танзании.

– Я мог бы оставить ферму. Ты бы оставила коттедж. Это было бы наше маленькое любовное гнёздышко. Ты бы собирала кофе и мирилась с сумасбродной старушкой. Твой начальник будет требовать от тебя всякие непристойности. Работа будет долгой. Зарплату будут выдавать арахисом – как раз достаточно, чтобы оплатить коттедж. Мы будем навещать Схоластику. Бахати может сидеть сзади с Гомой, но слева от неё. Она сейчас наполовину глухая на то ухо, так что это сработает отлично. Мы можем завести малышей с розовыми пухлыми щёчками. Повсюду будут резиновые уточки. Ты можешь учить их на дому и, может быть, каких-нибудь других детей тоже. Сейчас они проделывают долгий путь, чтобы попасть в школу. Ты могла бы научить их думать, вместо того, чтобы говорить, что им думать, чтобы, когда они вырастут, они были лучше нас. Но выбор будет за тобой. Всё, что захочешь.

Жёлтая уточка плавала, пока Родел молчала, по-прежнему с закрытыми глазами. Верхушка её соска выглядывала на меня через пузыри. Мокрые локоны волос исчезали под поверхностью. Губы слегка изогнулись. О чём бы она ни думала, это было что-то хорошее.

– Да, – сказала она, когда наконец-то открыла глаза. – Я очень этого хочу.

– Какую часть?

– Всё это. Я хочу всего этого с тобой. Здесь. Там. Это не особо важно. – Она подвинулась к краю ванны так, что я почувствовал её дыхание на своих губах. – Но прямо сейчас, когда я открыла глаза, со мной осталась картинка зелёных качелей на крыльце красивого белого дома. Это то, что тронуло моё сердце. Так что я остановлюсь на этом. Поехали в Танзанию, Джек. Давай попробуем.

В её голосе были искренность и волнение – искра чего-то, что не оставило у меня сомнений по поводу того, чего она хочет этого не для меня, а для себя. Оказывается, в конце концов, она была авантюристкой – исследователем, как и остальная её семья. Она готова была прыгнуть вместе со мной, и от этого моё сердце стало до невозможности больше.

Я захватил её влажные губы, и меня охватила необходимость поглотить её, впитать её каждой своей порой. Я скинул с себя одежду и залез в ванну, сначала одной ногой, а затем другой. Родел завизжала. Резиновая утка пискнула, когда я сжал её. Вода полилась на пол.

Было скользко, неудобно и совсем сумасшедше, но мы рассмеялись, потому что были под кайфом от любви и паров бесконечных возможностей.

– Да, чёрт возьми! – прорычал я, царапая зубами её мягкую, нежную шею. – Поехали в Танзанию. Но я надеюсь, что ты помнишь, что я сказал. Если ты когда-нибудь снова туда придёшь, я заявлю на тебя права. Ты моя, Родел Харрис Эмерсон. Вся моя.