Текст книги "Туманы Серенгети (СИ)"
Автор книги: Лейла Аттэр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
Глава 10
К тому времени, когда мы вернулись на ферму, свет был выключен, и все были в постели. Впервые за несколько недель я заснула, как только моя голова опустилась на подушку.
Ранним утром раздался выстрел – одиночный резкий треск, который эхом разнесся в тишине подобно удару грома.
«Схоластика!» – это была моя первая мысль, когда я соскочила с кровати. Я распахнула дверь в её спальню, но её там не было. Я проверила Джека, но его тоже не было в своей комнате.
– Схоластика! – позвала я, озираясь, и побежала прямиком к Гоме. – Я не могу её найти, – сказала я, врезаясь в ее хрупкое тело.
– Она в порядке. Она спала со мной, в моей комнате.
Гома открыла дверь, и там была Схоластика, мирно устроившаяся под одеялом.
– Что это за шум? – спросила я, стараясь говорить не громко. – Вы слышали это? А где Джек?
– Это была винтовка. И Джек, вероятно, уже снаружи, – Гома надела толстый халат поверх мууму. Она открыла двери своего гардероба, раздвинула одежду и потянулась за спрятанным ружьём. Гома спокойно зарядила его, прижала к бедру и взвела курок.
– Никогда не зли старую птицу. Мы раздражительные, страдаем запорами и нам нужно хорошенько высыпаться.
Она сказала мне оставаться позади неё, когда мы двинулись по коридору. Если бы я увидела себя, следующей за хрупкой фигуркой Гомы, я, возможно, рассмеялась бы. Но она держала винтовку так, как будто знала, что делает, и у меня по-прежнему тряслись поджилки. Я понятия не имела, что нас ждет внизу. И она тоже.
Под скрип половиц мы проверили первый этаж. Когда мы добрались до кухни, Гома кончиком ружья раздвинула прозрачные занавески.
– Там, – она указала на мерцающий свет на полях. – Кто-то в загоне с животными.
Мы вышли наружу и направились в ту сторону, две темные фигуры на фоне сияющего неба. Гома пнула открытые ворота кораля[22]22
Кораль – загон для выпаса крупного рогатого скота.
[Закрыть], крепко удерживая винтовку впереди себя. Что-то лежало на земле за сараем, едва различимое в слабом пятне света.
В моей голове разыгрывались всевозможные сценарии. Что если бы кто-то пришел за Схоластикой? Что если бы Джек встал на пути? Что если бы он стал мишенью того выстрела, который мы слышали?
«О, Боже. Пожалуйста, не дай этому случиться с Джеком».
– Нет!
Я бросилась к фигуре, растянувшейся за сараем. Земля вокруг была тёмной и влажной.
«Кровь».
– Отойди оттуда, – это был голос Джека. Мужественный и грубый. С облегчением, которое невозможно было скрыть, я повернулась к нему.
– Ты в порядке, – выдохнула я. Ничто другое не имело значения, только то, что он стоял там.
Я даже не поняла, что побежала к нему, пока между нами не осталось несколько футов, когда я мельком увидела выражение лица Гомы. Она смотрела на меня со смесью любопытства и прозорливости, что заставило меня резко остановиться.
«Ты заботишься о нём, – она не сказала это вслух, но вполне могла так подумать. – Ты заботишься о Джеке».
«Конечно, я забочусь о нём, – я споткнулась и остановилась. – Если бы что-нибудь случилось с ним из-за меня, я бы чувствовала себя ужасно».
«Правильно, – Гома опустила дробовик. – На этом всё».
Но её пронзительные глаза продолжали смотреть на меня, заставляя чувствовать, что она легко могла видеть мою душу.
– Мы… мы услышали выстрел, – сказала я Джеку.
– Стая гиен на охоте. Они пришли за одним из телят. Я подстрелил одну. – Он указал на распростёртую фигуру. – Остальные убежали.
– А телёнок? – спросила Гома.
– Несколько порезов и царапин, но он поправится.
Гома кивнула.
– Я пойду и найду одеяло.
Она исчезла в сарае, оставив Джека и меня, стоящих над мёртвой гиеной.
– Такое часто случается? – спросила я.
Джек выстрелил гиене в голову, ровно в центр лба. Как ему это удалось в темноте ночи, было вне моего понимания.
– В основном, когда нет дождя. Вот когда животные склонны отклоняться от своих территорий. К счастью, лошади занервничали и предупредили меня.
– У тебя есть ещё лошади?
– И коровы, и куры. Мы стараемся быть настолько самодостаточными, насколько можем. Яйца, молоко, фруктовые деревья, небольшой огород. Даже наш будильник натуральный.
Я улыбнулась, когда «будильник» снова прокукарекал.
– Тебе нравится держать натуральное хозяйство?
– На сто процентов.
Теперь я узнавала нюансы в его голосе. И по тому, как он смотрел на меня, он говорил не о ферме. Моё горло пересохло, когда я поняла, что была полностью освещена со спины светом, что каждый мой изгиб был продемонстрирован ему. Мои соски были напряжены от утренней прохлады, но тепло быстро затопило каждую мою клеточку. Моё сердце дико трепетало, как воздушный змей в воздушном вихре. У Джека был магнетизм и уверенность в себе, которые пробудили во мне желание отдать ему в руки все ниточки, управляющие моим телом. Я хотела знать, каково это, почувствовать его руки, сжимающие мои волосы – тянущие, дёргающие…
– Вам двоим стоит зайти в сарай.
Мы оба подпрыгнули от голоса Гомы.
– Ты что, серьезно, с тушей у твоих ног? – она посмотрела на меня с Джеком. – Нет. Я не хочу этого слышать, – женщина подняла ладонь, когда Джек начал что-то говорить.
– Ты можешь отрицать всё, что хочешь. Вы оба. Но ты не проведёшь эту старуху. Здесь происходят важное сближение. Искры и всё такое.
Мы смотрели на неё в неловком молчании. Что можно сказать насчёт этого?
– Вернись в дом, Гома, – сказал Джек.
– С удовольствием, – ответила она, лукаво посмотрев на нас.
«О, Боже». Может ли земля просто разверзнуться и поглотить меня?
Мы оба уставились на свои ноги, когда она ушла.
– Мне жаль, что она…
– Всё в порядке, – перебила я его. – Мне нужно сегодня съездить в город и забрать свои вещи из общежития. «Чтобы я не блуждала вокруг в мууму твоей бабушки, которая так далека от сексуальной одежды, так что это своего рода ненормально, что между нами даже был этот момент, и может быть, если я просто продолжу разговаривать с собой достаточно долго, я смогу стереть этот смущающий инцидент из моей головы, а потом мы сможем просто вернуться».
– Ты слышишь это? – Джек развернулся, защищая меня своим большим телом. – Что-то там, – сказал он.
– Это просто я, – Бахати вышел из тени. – Я слышал выстрел.
– Это было полчаса назад. Где ты был?
– Наблюдал. Из моего окна, – он указал на верхний этаж дома.
– И ты позволил Гоме и Родел первыми проверить ситуацию? Из тебя получился паршивый охранник, Бахати.
– Я не охранник. Никогда не утверждал, что был им. Я актер. Ты заплатил мне, чтобы я оставался здесь, пока ты не вернёшься. Ты вернулся вчера вечером. С моей точки зрения, мой контракт уже закончился. Кроме того, я только играю роль стража. Когда люди видят меня, они видят жестокого воина Масаи, с которым им не хочется пересечься. Это всё, что имеет значение. Их восприятие. Им не нужно знать, что я бы не навредил и мухе. Итак, ты видишь, всё решается мирно. Нет боя, нет борьбы. Но гиены посреди ночи? Они все твои.
– Ну, ты можешь помочь мне похоронить эту, – сказал Джек. – И потом, я надеюсь, что ты сможешь отвезти Родел в Амошу, чтобы она могла забрать свои вещи. Получается, я вынужден просить тебя еще немного задержаться. Меня не было пару дней, и нужно наверстать упущенное. Мне не помешала бы помощь, пока мы с Родел не отправимся в Ванзу. Как думаешь, ты справишься?
Бахати потер подбородок и взглянул на гиену.
– Оплата та же?
– Та же.
– Никакого бонуса за уничтожение трупов?
– Никакого бонуса. Это всё равно намного больше, чем то, что ты зарабатываешь в своих поездках и в «The Grand Tulip», – сказал Джек. – Ты согласен или нет?
– Да, да. Конечно. Просто проверяю. Но я думаю, что у нас должен быть код. Для чрезвычайных ситуаций, понимаешь? В случае, если я тебе нужен. Твоя ферма – опасное место. Вчера я видел змею. Она проползла, пересекая тропинку прямо передо мной. Может быть, у меня должен быть свисток. Как ты думаешь? И из-за всей этой истории со Схоластикой у меня начинается изжога. Я почти не сомкнул глаз, пока тебя не было. Гома забывает запереть входную дверь. И твой дом старый. Из-за этого ночью в нём очень шумно. У меня постоянные приступы паники. А потом эта стрельба. Дикие животные ошиваются вокруг. Я должен получить компенсацию. Угроза здоровью и опасность…
Я медленно отступала, пока он болтал. Я хотела исчезнуть и притвориться, что всё у меня внутри не было натянуто, что покалывание глубоко у меня в животе было следствием того, что я испугалась с утра пораньше, и не имело никакого отношения к опаляющей оценке Джека.
Когда я добралась до дома, то обернулась.
Я могла бы поклясться, что Джек всё ещё наблюдает за мной.
* * *
– Я съезжу в город с Родел и Бахати, – объявила Гома.
– Зачем? – Джек снова наполнил бутылку водой и прислонился к стойке. Всё утро он был на улице, и его лицо покраснело от солнца.
– Кто-то должен принять меры насчёт отца этой девочки, – она указала на Схоластику. – Он пропал, и всем, кажется, наплевать.
– Его сестра уже написала заявление в полицию.
– Да, я говорила с ней. Родел оставила мне её номер телефона на случай чрезвычайной ситуации со Схоластикой. Анна сказала, что полиция считает, что Габриэль отказался от своей дочери. Если это так, отлично. Но я хочу услышать это от него. Я записала все его данные. Я собираюсь навестить своего друга в полицейском участке и заставить их отследить путь Габриэля.
– Будь осторожна, хорошо? – Джек не мог скрыть беспокойства, которое он испытывал из-за своей бабушки. – Не дай им понять, что Схоластика у нас, здесь. На тот случай, если кто-нибудь знает, что у него есть дочь-альбинос.
– Я не дура, мальчик, – Гома надела зеркальные солнцезащитные очки с радугой. Они закрывали большую часть ее лица и отражали мир в двух красочных круглых блюдцах. – Ты будешь следить за Схоластикой?
– Мы проверим телёнка, – ответил Джек. – Хочешь, Схоластика?
Он переключился на суахили и сел рядом с ней.
Мы с Джеком избегали смотреть друг на друга, что меня вполне устраивало. Иметь дело с сильным напряжением, что царило между нами, это одно; но озвучивание этого Гомой только усилило все касаемо этой напряженности. Мы оба чувствовали себя виноватыми за это, потому что желанию не место за столом горя, и всё же, оно было, сидя между нами, как бесстыдный, незваный гость.
– Ну, мы ушли, – сказала Гома, когда мы вышли за дверь.
– Квахери! – Схоластика махнула рукой. Казалось, она сблизилась с Гомой, пока нас с Джеком не было.
– Посмотри, как моя Сьюзи сияет сегодня! – красовался Бахати, пока Гома и я садились в его джип. Он натер и отполировал машину до ослепительного блеска.
– Если бы ты проводил половину это времени, обращая внимание на милую юную леди так же, как и на свою Сьюзи, сейчас у тебя была бы уже семья.
– Семья непостоянна. Моя Сьюзи, – он ударил по приборной панели, – она прочная. Надежная. Джек сказал, что вы встретили моего отца, мисс Родел?
– Просто Ро.
Было забавно, что он назвал Джека и Гому по именам, но был более формальным со мной. Я узнала, что это был его способ дистанцироваться.
– И да, я встретила Олонану. Твоя бабушка дала мне это.
Я подняла браслет, чтобы он мог увидеть его в зеркале заднего вида.
– C тобой они были добрее, чем со мной. Ты знаешь, что дал мне мой отец? Моё прозвище. Бахати. Бахати Мбайя.
– Тебе оно не нравится? – спросила я. Мы оставили позади каменные колонны поместья Кабури и ехали по главной дороге в Амошу.
– Тебе бы это не понравилось, если бы ты знала значение. Бахати означает удачу. Мбайя значит плохо. Мой отец думает, что я неудачник. Когда я родился, у Лонеки, нашего Олоибони, было видение. Он увидел, как я катаюсь на спине гигантского черного змея. Я сражался со своими сородичами, помогая белым людям. Много лет назад колонисты забрали нашу землю. Мы всё ещё пытаемся восстановиться и придерживаться нашего образа жизни. Леньоки считал, что я представляю угрозу для деревни, но мой отец любил меня. Он слушал Леноки по всем вопросам, кроме того, что касалось меня, и это вызывало недовольство Олоибони. Он обвинял меня во всех несчастьях. Если не было дождей, это была моя вина. Если его заклинания не срабатывали, это была моя вина. Если болезнь уничтожала наших коров, это была моя вина.
– Может быть, если бы я был как другие мораны, если бы я доказал свою ценность, всё бы изменилось. Но я не был хорошим охотником или пастухом. Мне нравилось болтаться в деревне. Мне нравилось показывать шоу для туристов. Мне нравились гаджеты, музыка и фильмы. Поэтому старейшины настоятельно рекомендовали моему отцу отослать меня. Я думал, что он заступится за меня, что он сказал бы им перестать верить в устаревшие суеверия, но он уступил. Он сунул мне в руку несколько шиллингов и выпроводил меня. Он сказал мне, чтобы моей ноги никогда не было на земле Масаев, что если я это сделаю, пророчество сбудется. Я попытался объясниться с ним, но мой отец сказал, что нам всем будет лучше, если я просто уйду. С тех пор я не возвращался
– Мне жаль это слышать, – ответила я. – Надеюсь, ты когда-нибудь сможешь помириться с ним.
– Олонана упрямый старый болван. Прямо как я. С нами нелегко сближаться, – Гома пошарила в своей сумочке и передала мне плитку шоколада.
– Вот, – она дала ещё одну Бахати. – Шоколад делает всё лучше.
Он был тёплым и мягким, и я перекатывала его во рту, как сладкий кусочек комфорта.
Когда мы добрались до хостела для волонтёров Nima House, я зашла внутрь и упаковала вещи. Заправив кровать Мо, я села в изножье, благодарная, что Гома и Бахати остались в машине. Мне нужна была минутка, последнее мгновение, чтобы побыть в месте, в котором была Мо, подышать воздухом, которым она дышала.
Я была рада, что приехала, но больше не могла отрицать пустоты там, где должна была быть она. Я поняла, что эти моменты всегда будут подкрадываться ко мне, всегда напоминать её голос, её лицо, её улыбку, это словно пустая комната в моей душе. Меня внезапно охватило чувство благодарности и связи с Джеком, Гомой, Схоластикой и Бахати. Все они показывали мне разные аспекты того, что значит быть сильным, в то время как я отчаянно боролась сама с собой за то, чтобы стать именно такой.
Я оставила записку Коринне, сообщив ей, что буду в поместье «Кабури», пока нахожусь здесь. Потом я положила оранжевые с кошачьими глазами рамки моей сестры в сумочку и взяла свой чемодан. Ленты, которые она привязала к вентилятору, развевались, когда я открыла дверь, чтобы уйти. Я не могла заставить себя развязать их, поэтому я надеялась, что тот, кто занял её место, наслаждался вихрем ярких цветов, всякий раз, когда они включали вентилятор.
«Прощай, Мо», – подумала я.
«Как тебе будет угодно», – ответила она.
В этой фразе была вся Мо, и весь момент был настолько пропитан ее присутствием, что мне хотелось одновременно улыбнуться и всхлипнуть.
Я была благодарна за болтовню Бахати, когда мы поехали прочь, сквозь переполненные улицы Амоши. Рядом с нами остановился мотоцикл, пассажирка сзади сидела как в дамском седле, читая книгу. Наши глаза встретились ненадолго, когда она подняла взгляд на шум движения и уличных торговцев. Затем загорелся зелёный, и Бахати повернул к местному полицейскому участку.
– Мне нужно забрать кое-что, – сказал он, высадив Гому и меня возле главного входа. – Увидимся чуть позже.
Я оглядела потертое здание, а Гома дыхнула на свои психоделические солнцезащитные очки и вытерла их краем своего халата. Ее серебряные волосы выделялись на фоне энергичной расцветки фуксии.
– Давай зададим тут немного всем жару, – сказала она, снова надевая очки.
Я должна была отдать ей должное. Она знала, как сделать драматическое шоу. Гома была громкой, требовательной и яркой, как ураган грозовой энергии в сером однообразии.
– Гома, ты ещё жива? – один из полицейских ухмыльнулся ей.
– И я буду ещё долго, после того, как тебя не станет, Хамизи, – она бросила стопку банкнот на его стол. – Это за стулья.
– За какие стулья? – он сунул деньги в свой ящик, не дожидаясь ответа.
– Те, которые ты собираешься достать для меня и моего друга, чтобы мы могли сесть и обсудить дело.
Итак, мы влезли вне очереди усталых, оборванных людей, ожидающих своего часа. Никто и не моргнул и не задал ни единого вопроса. Гома держала свои радужные очки, когда Хамизи записывал подробности о Габриэле.
– Я считаю, что о пропаже человека уже сообщала его сестра. Мне нужно, чтобы этого мужчину нашли.
– Звучит как-то слишком лично, – сказал Хамизи.
– Это для моего друга, – Гома наклонила голову. – Её сестра умерла при нападении на торговый центр. Она знала этого парня. Если мы сможем поговорить с ним, мы сможем свести все факты воедино.
Хамизи перевел взгляд на меня.
– Я сожалею о вашей сестре. К несчастью, большая часть наших ресурсов сосредоточена на расследовании взрыва. Это может занять некоторое время. Возможно, между ними была романтическая связь? – он постучал своей ручкой по бланку.
– Как тебе такая связь? – Гома вырвала ручку из его рук и нацарапала число на бумаге. – Достаточно лично, чтобы освободить некоторые из ваших ресурсов?
– Может быть, – Хамизи проанализировал число. – Для начала.
– Для начала, черт бы побрал мою костлявую задницу?! Ты соглашаешься на эту сумму прямо сейчас или мы уходим. Я уверена, что смогу найти кого-нибудь, кто был бы рад помочь.
– Гома, – Хамизи поднял руки в знак капитуляции. – Всегда, как пили пили мбузи. Вы знаете что такое пили пили мбузи? – спросил он меня. – Измельченные семена чили, такие жгучие, что они сжигают ваш язык. Даже когда они старые.
Перед тем, как он смог продолжить, четверо полицейских остановились у его стола. Они удерживали мужчину. Кажется, ему было лет тридцать, но он был лысым, но не гладко выбритым. У него на голове были маленькие волосатые пучки, растущие странными проплешинами. Красная племенная бандана была обернута вокруг его запястья. Оба её конца торчали, как жесткая буква V, пока один из охранников держал его. Он не был особенно сильным или плотным, и не сопротивлялся им, поэтому было странно, что с ним было так много охранников. На его лице было выражение полной беззаботности, словно он ждал автобуса в летний день.
– К.К., – Хамизи вздохнул. – Назад, так скоро?
К.К. улыбнулся, как будто должно было произойти что-то хорошее.
Нет ничего более жуткого, чем человек, чьи эмоции не соответствуют ситуации. Его глаза остановились на мне, и я не могла ничего поделать, но думала об аистах марабу, которых я видела в кратере, с их полыми бедренными костями и пятнистыми беспёрыми головами.
– Отведите его в камеру ожидания, – сказал Хамизи.
– Когда ты потеряешь к этому интерес, инспектор? Я уйду отсюда, прежде чем вы сможете начать работу с документами.
– Может быть, и так, но это не помешает мне выполнить мою работу.
– Ваша работа – лишь насмешка, – сказал К.К., когда охранники уводили его.
– Привет, старушка. Ты! – он позвал Гому через всю комнату. – Я хочу эти очки!
Гома посмотрела на него поверх очков.
– Только через мой труп.
– Это может быть устроено, – прокудахтал человек, прежде чем решётка захлопнулись за ним.
– Прошу прощения, – сказал Хамизи, обращая внимание на нас. – Где мы остановились? Ах, да, – он посмотрел взятку, предложенную Гомой. – Я думаю, мы можем работать с этим. Я буду на связи.
– Спасибо, – сказала я, когда он пожал нам руки.
– Я буду ждать, – сказала Гома Хамиси.
Мы обнаружили, что Бахати ждет нас на автостоянке. Он переоделся в рубашку на пуговицах и брюки и стоял у багажника машины, копаясь в своём рюкзаке.
– Я забыл упаковать свой увлажняющий крем, – сказал он.
– Кажется, ты упаковал всё остальное, – Гома ткнула два чемодана, которые он загрузил в машину. Знаешь, ты не переезжаешь. Только до тех пор, пока Джек и Родел не вернутся из Ванзы.
– Я серьезно отношусь к своим заданиям.
– По всей видимости. И ещё заботишься о своей коже, – Гома скользнула на переднее сиденье.
– Тебе бы не помешал хороший увлажняющий крем, – Бахати закрыл багажник и завёл машину. – Что ты используешь? Спа-центр в «The Grand Tulip» отдаёт мне все их дополнительные вещи. Вот. Потрогай мою кожу. Гладкая, как у новорожденного ребенка. Я собираюсь сделать несколько снимков. Для своего портфолио. Я ждал, когда мои волосы вырастут…
Мы ехали мимо той части города, которую я раньше не видела. Она выглядела как торговый центр города, с более новыми зданиями и более широкими улицами. Огромная строительная зона прервала линию магазинов и офисов. По крайней мере, так оно выглядело до тех пор, пока я не увидела венки из цветов, простирающихся через огороженную зону, от края до края.
– Подожди, – сказала я. – Остановитесь здесь.
Бахати прервал свой продолжительный комментарий. Он и Гома обменялись взглядами.
– Все нормально. В самом деле. Я просто должна увидеть.
Я смотрела в окно на то, что осталось от «Килимани мола».
Команда уборщиков убрала все обломки и разбитые стекла. Столбы дыма, которые я видела по телевизору, исчезли. Осталась лишь оболочка полуразрушенного здания, её стальные балки торчали как острые переломанные кости. В его центре была темная, зияющая яма, с подземной автостоянки была снесена крыша. Полицейская лента развевалась на ветру, её яркий желтый цвет боролся с мрачным пепельным местом происшествия.
Я в трансе вышла из машины. Именно здесь это произошло, здесь Мо потеряла свою жизнь. Но она была не единственной. Фотографии были привязаны к проволочному заграждению – имена, заметки, даты, просьбы о предоставлении информации о людях, о которых ещё ничего не было известно.
Спи в объятиях ангелов, Морган Принс.
Ушла слишком рано. Саломея Эванджелина, моя девочка.
Возлюбленный муж и отец. Всегда с нами.
Ты видела этого человека?
Я прошла мимо длинной линии свечей, цветов и игрушек. Люди оставляют свои вещи, возможно, те, кто приходил каждый день, чьи души были привязаны к этому месту, где они потеряли любимых.
«Где ты, Мо?» Я взглянула через перекладины на руины. «Что ты делала?»
Я бы никогда не узнала ответы на свои вопросы, но единственное, что причиняло сильнейшую боль, то, о чем я пыталась не думать, заключалось в том, что она умерла одна.
– Извините, – пронеслась мимо меня женщина. Она остановилась в определенном месте, сняла высушенный венок и заменила его новым.
Ее лицо выглядело странно знакомым. Когда она вернулась ко мне, я поняла, где я её раньше видела. Мы останавливались рядом друг с другом на светофоре ранее. Она была пассажиром, читала книгу на мотоцикле.
Я потянулась к бусинам на моём браслете, думая о словах на них.
Taleenoi olngisoilechashur.
Мы все связаны.
Сколько раз мы проходим мимо людей на улице, чьи жизни переплетаются с нашими такими способами, которые навсегда останутся неизвестными? Сколько существует способов, которыми мы связаны с незнакомцами хрупкими, невидимыми нитями, которые объединяют нас всех вместе?
Она остановилась на несколько секунд под уличным фонарём и посмотрела на листовку, прикрепленную к нему. Затем женщина сорвала полоску бумаги, прошла мимо меня и пересекла дорогу.
– Все в порядке? – спросил Бахати. – Гома попросила меня проверить тебя.
– Что на этом столбе? – я пробралась к нему и прочитала надпись.
Потеряли любимого человека, с которым хотели бы связаться?
Требуется продвижение по службе?
Хотите избавиться от болезней или злых духов?
Я могу сделать это для вас за небольшую плату.
Лучший Мганга, из Занзибара.
Позвони сейчас!
А потом имя и номер телефона.
– Что такое мганга, Бахати?
– Традиционно это врач, целитель или травник. Но этот термин применим и к колдунам, и производителям зелий. Особо почитаются те из них, кто из Занзибара. Занзибар – это остров у побережья с богатой историей местного вуду.
– И люди верят в это? – на объявлении осталось всего две полоски с номером телефона.
– Если ты достаточно отчаялся, ты это сделаешь.
Я кивнула, думая о женщине, которая только что оставила здесь свежие цветы. Я понимала, как первая строка флаера понравится друзьям и семьям жертв нападения в торговом центре.
– Эти мганги – это те, которые выполняют заклинания с использованием частей тела альбиносов?
– Некоторые из них. Невозможно сказать, пока ты не в их круге доверия.
– Ты когда-нибудь был? У колдуна? – спросила я, когда мы пошли к машине.
– Нет. Если не считать нашего Олоибони, Лонеки. У многих людей нет доступа к врачам или здравоохранению в сельских районах. Целители и травники обычно являются их первой линией защиты. Многие целители владеют настоящими знаниями того, как всё работает, что передалось им от своих предков, но существует такое же количество шарлатанов. Лично я избегаю местных суеверий. Может быть, потому, что я сам стал их жертвой, и мне пришлось покинуть свой дом и людей.
– Так же, как Схоластика.
– Да, – Бахати остановился, прежде чем сесть в машину. – Я никогда так не думал об этом, но да. Наверное, у нас со Схоластикой есть что-то общее.
Я прислонила голову к окну и слушала болтовню Бахати. Это странным образом успокаивало, как знакомый фоновый шум. Гома, должно быть, чувствовала то же самое, потому что она задремала, и её голова качалась из стороны в сторону, когда мы проезжали мимо пестрых полей и лачуг с гофрированными железными крышами.
Когда мы добрались до фермы, Бахати поставил Сьюзи в гараж. Это была наклонная конструкция, простирающаяся от дома, открытая со всех сторон, но укрывающая автомобили под крышей. Шланг лежал рядом с машиной Джека, и поток мыльной пены стекал по направлению к сливу в полу.
– Вы вернулись. – Джек был в своей машине, одна длинная загорелая рука высунулась в окно.
– Ты собираешься куда-то? – спросила Гома.
– Нет. Мы со Схоластикой мыли машину, и внезапно она начала плакать. Я думаю, она скучает по дому, ей не хватает её отца. Теперь она в порядке, но измучена. Несколько минут назад она заснула.
Я заглянула в машину и увидела, как она свернулась на пассажирском сиденье, положив голову на колени Джека.
– Как тебе удалось успокоить ее?
– Я рассказал ей историю, которую любила Лили. – Он рассеянно погладил её по волосам, словно напевая любимую забытую колыбельную.
– Я отнесу её внутрь, – Бахати вытащил ее из машины, стараясь не разбудить.
– Думаю, я тоже ненадолго прилягу, – сказала Гома. – Эти ужасные дороги растрясли мои кости.
Мы смотрели, как они открывают дверь и исчезают в доме.
– Я не знаю, как кто-то может отказаться от своей дочери, – мягко сказал Джек. – Если бы я мог вернуть ещё один момент с Лили – один крошечный, мимолетный момент, – я бы сделал это. Независимо от стоимости. Я бы продал свою душу дьяволу ради этого.
– Я не думаю, что Габриэль бросил Схоластику. Это не имеет смысла. Вот он доставляет всех этих детей быть в безопасное место, подвергая себя риску в процессе, а потом он просто уходит и оставляет свою дочь? Это в голове не укладывается.
– Откуда мы знаем, что он действительно обеспечивал безопасность этих детей? Всё, что мы знаем наверняка, это то, что он собирал детей-альбиносов, используя твою сестру. Она когда-нибудь говорила, что они действительно доставили детей в детский дом в Ванзе? Они физически проводили их через двери, регистрировали их, заселяли?
Мо никогда не говорила об этом раньше, но я никогда не сомневалась в мотивах Габриэля.
– У него у самого есть дочь-альбинос.
– Да, но это не делает автоматически его помощь безвозмездной. Мы ничего не знаем о нём как о человеке. Мы предполагаем, что он хороший парень. Что, если нет? Что, если он просто использовал Схоластику, чтобы заставить семьи других детей ему доверять? Мы знаем, что он предложил семье Джумы какую-то компенсацию. Это из его собственного кармана или он работает на кого-то другого?
– Ты говоришь, что Габриэль может быть охотником на альбиносов? Что он обманом заставил мою сестру помогать ему? – я почувствовала себя жутко при мысли об этом.
– Я не знаю, но это возможность, которую мы должны рассмотреть. Мы не будем знать наверняка, пока не доберемся до Ванзы. Как только мы окажемся там, мы сможем проверить записи и выяснить, действительно ли он доставил этих детей в приют.
– Почему бы нам просто не позвонить им?
– Я не хочу выдавать свои намерения никому – на случай, если у Габриэля есть кто-то, кто шпионит для него. Я бы лучше просто появился там и сам посмотрел.
– А как насчет полиции? Гома попросила Хамизи найти его.
– Хамизи держит рот на замке. Его осмотрительность – это то, что приносит ему дополнительный доход.
Я кивнула, но казалось, что земля уходит у меня из-под ног. Всё, на чём я основывала свои решения, казалось, было иллюзорным, как далекий мираж.
– Сегодня я останавливалась у торгового центра.
Мы разговаривали через окно, и Джек всё ещё сидел в машине. Впервые с нашего обмена взглядами перед сараем ранним утром наши глаза встретились и взгляды задержались. В его взгляде было что-то неопределенное, что-то, чего он не хотел видеть. А потом он протянул руку и ладонью коснулся моего лица. Грубая подушечка его большого пальца коснулась моей щеки жестом, который был таким нежным, что дыхание сжалось в моей груди.
Мои ресницы затрепетали от непролитых слез, хотя я точно не знала, почему мне хотелось плакать. Возможно, это было от увиденного в торговом центре, или от того, что я, возможно, полностью недооценила Габриэля. Частично это тоже было из-за этого. Это чувство так легко вписывается в изгиб ладони Джека, правильность этого, зрелость этого подобна фрукту – сладкого и тяжелого, ожидающего, чтобы его сорвали. Я знала, что мне придется оставить его висеть на ветке, незапятнанным, неповрежденным – как совершенно круглое повторение того, что могло бы быть.
Я не знаю, как попрощаться с сестрой, а затем с любовником, всё на одном дыхании.
И поэтому я отступила, а Джек отдернул руку. Он закрыл окно и вышел из машины.
– Ты пропустил пятно, – сказала я, указывая на точку на стекле.
– Это не пятна, – сказал он. – Это отпечатки пальцев Лили. В тот день она ела шоколад. Когда мы добрались до торгового центра, зазвонил мой телефон. Она подошла с моей стороны и приложила руку. Так… – он держал кончики пальцев над отметинами. – Один, два, три, четыре, пять. Видишь? Пять идеальных маленьких шоколадных отпечатков. С тех пор я их не смывал. Каждый раз, когда я смотрю в окно, я вижу там Лили, прижавшую свою ладонь к стеклу, корчащую мне рожицы.
Всякий раз, когда Джек говорил о Лили, весь его профиль смягчался. В эти моменты его врожденное очарование было похоже на пламя, зажженное изнутри. На секунду я очень сильно приревновала, потому что я никогда так не жила в чьём-то сердце. А я хотела. Я хотела, чтобы кто-то когда-нибудь так же светился, когда думал обо мне.
Когда Джек отложил шланг, я поняла, что это неправда. Мне не нужен кто-нибудь, когда-нибудь. Я хотела сейчас. Сегодня. И я хотела этого с Джеком.
