Текст книги "Офицерский корпус Русской Армии. Опыт самопознания"

Автор книги: Лев Толстой

Соавторы: Антон Деникин,Петр Краснов,Антон Керсновский,Анатолий Каменев,Александр Редигер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 49 страниц)

Заветный идеал русского офицерства – быть дворянским по духу (не по составу только) офицерским корпусом, с идеологией служения Отечеству, службой по призванию, профессионализмом и корпоративностью, высшими качествами командного состава, такими, как доблесть и искусство, талантливость и опытность, инициатива и предприимчивость. Этот идеал выдвинут лучшими умами, подтвержден самой историей, генетически заложен в судьбах русских офицеров, их размышлениях.

Р. Фадеев: Нельзя упускать из вида, что невольные офицеры, даже дворяне, не удовлетворяют цели. Значение офицера состоит именно в том, что он свободно идет на опасность, а потому имеет нравственное право насильно вести за собой других; кроме того, обязанности офицера даже в мирное время требуют, чтобы он предавался им с охотой. Дело не в том, чтобы заставлять порядочных молодых людей служить офицерами, а в том, чтобы дать им нетрудный доступ к этому званию и предварительную привычку к военной службе; при этих условиях, когда русское офицерство станет вновь дворянским по духу, охотники польются в него как и прежде.^[414]

Н. Бутовский: Итак, нечего распространяться о том, какой вред армии и своему отечеству наносит офицер, случайно, без всякого призвания, заброшенный в армию только потому, что надо же где-нибудь пристроиться, чтобы сразу получать хотя бы маленькое жалованье. Откуда может явиться у такого офицера любовь к своей части, стремление к совершенствованию? Может ли он носить в своем сердце идеалы воинской доблести? И т. д. А если этого нет, то остается только одно: забота о своем жизненном благополучии аккуратное, но пустопорожнее отбывание шаблонной службы, приноровленное к привычкам и капризам начальства, и вечное стремление пристроиться куда-нибудь подальше от жертв, требуемых от воина отечеством. Служба прослужена, пенсия выслужена, – чего же больше нужно такому человеку? Он с тем и шел в военную службу.

Для образования сплоченной, деятельной и проникнутой хорошими принципами военной семьи нам нужен офицер, во-первых, воспитанный, т. е. способный слиться с порядочным обществом, во-вторых, человек с истинным призванием к военному делу Откуда, каким способом комплектования можно достать его?

Знаете, господа, может быть, вам покажется странным, но я скажу прямо: я сторонник касты, конечно, не такой, как в древности, не отчужденной от общества, но все-таки настоящей касты, которая бы увлекала человека всецело и бесповоротно. Нам нужен офицер, обожающий свой мундир, свой быт, все особенности военной службы с ее лишениями и опасностями, – офицер, которого ни за какое жалованье нельзя было бы сманить ни в акциз, ни на железную дорогу, чтобы все это казалось ему скучным, неприветливым, совершенно чуждым его сердцу. Богатый и неиссякаемый источник для получения таких офицеров находится у нас под руками: это – наши дети (сыновья офицеров. А.С.), для которых в недалеком будущем, судя по современным мероприятиям, широко откроются двери кадетских корпусов.^[415]

Конечно, корпус офицеров – не аристократическая каста, и тем не менее – «это рыцари на службе», ряды которых «в силу всесословности армии открыты всем, кто обрекает себя на служение великому национальному долгу».^[416]

Рыцарственное служение – путь чести

После трагедии, постигшей русское офицерство в первой четверти XX века, на чужбине, было, наконец, окончательно осознано: от офицерского корпуса требуется не просто служба (точное исполнение предписанных обязанностей) или даже офицерское служение (служба «по отечеству», «по долгу», «по призванию», честная и добросовестная), но служение рыцарственное по духу: добровольное, самопочинное, самоотверженное, ответственное, деятельное, благородное, достойное. Рыцарь, согласно В. Далю. «честный и твердый ратователь за какое-либо дело, самоотверженный заступник».

И. Ильин: Истинною и живою опорою государства и государственной власти всегда были те люди, те слои, те группы, которые воспринимали общественное делание как сверхклассовое служение Родине; которые в этом служении видели долг чести и бремя ответственности; которые стремились именно служить земле, а не властвовать над нею.

Это есть рыцарская и дворянская традиция в мировой истории. Не всякий, родившийся дворянином, есть рыцарь по духу; но всякий дворянин, не таящий в себе рыцаря, есть дворянин только по видимости. Но мало этого; верно и обратное. Всякий, не родившийся дворянином, но таящий в себе рыцаря и несущий рыцарственное служение Родине, – уже есть подлинный дворянин, хотя бы он формально таковым не считался

Кто же был на самом деле в духовном дворянстве, полувор ли дворянин Заруцкий, подсылавший убийц к Князю Пожарскому? Или те бояре и князья, что «припадали на всякие стороны» и сами «подыскивались на царство»? Или же посадский староста Козьма Минин-Сухорук? Да посадский же «бесстрашный человек» Родион Мосеев, все время носивший народу грамоты заточенного в Кремле Патриарха Гермогена? Да «мужик» Иван Сусанин?.. Сомнений нет. И когда Царь Михаил Федорович пожаловал Минину думное дворянство, то он просто констатировал его достоинство и честь.

В наши дни все колеблется и рушится именно из-за отсутствия рыцарственности в душах. Именно в наши дни Россия сомкнула организованный кадр рыцарственных душ, реально постигших правду древнего рыцарского девиза «блаженство в верности», и до конца пребывающих, по слову Князя Пожарского, «в неподвижной правде и в соединении»…

Во всей великой смуте наших дней, среди крушений, бед и утрат, в раздорах и соблазнах – мы должны помнить одно и жить одним: поддержанием и насаждением духа рыцарственного служения… Ибо этот дух есть как бы воздух и кислород русского национального спасения; и там, где он иссякает, немедленно начинается атмосфера гниения и разложения… Ныне России, как никогда, нужны люди, способные не к прислуживанию и не к службе, а к служению. Люди, не только видящие Дело и постигающие требования Предмета, но преданные Божьему делу на земле; люди, не только не безразличные и не бесчувственные, но вдохновляющиеся и вдохновляющие других; люди, не уступающие интересов Дела ни за деньги, ни за честь, ни за власть, ни по просьбам, ни за одолжения, – неподкупные в полном и высшем смысле этого слова.

Вне рыцарственного духа национального служения – все бесцельно, все тщетно, все вредно; вне его никто ничего не освободит и не возродит, а создаст только новый раздор, новую смуту и новую гражданскую войну на погибель России и на радость ее исконным и всемирным врагам.^[417]

Феодального рыцарства, как оно сложилось в Европе, в России, как известно, не было. Но традиция рыцарственного служения, несомненно, существовала. За многие века военно-дворянское сословие закономерно выработало рыцарский дух, создало предпосылки для возникновения особого типа офицерства, ставящего честь, долг и общее дело превыше всего. Именно в русле этой традиции появилось особое представление о чести как интегральной силе, побуждающей офицера рыцарственно служить Отечеству на военном поприще.

А. Пушкин: Что такое дворянство? Потомственное сословие народа высшее, т. е. награжденное большими преимуществами касательно собственности и частной свободы. Кем? Народом или его представителями. С какой целью? С целью иметь мощных защитников или близких и непосредственных к власти предстателей… Чему учится дворянство? Независимости, храбрости, благородству (чести вообще). Не суть ли сии качества природные? Так; но образ жизни может их развить, усилить – или задушить. Нужны ли они в народе, так же как, например, трудолюбие? Нужны, ибо они la sauve garde (охрана) трудолюбивого класса, которому некогда развивать сии качества.^[418]

«Мощные защитники» с развитым чувством чести требовались России постоянно. Они приучались рассматривать военное дело («ратную мудрость») как первейшее для государства, благородное. Заниматься им, служить Отечеству – почетно. Сама служба – «путь чести», возвышающий офицера и предъявляющий к нему особо высокие требования. Формальное обращение к офицеру «ваше благородие» обязывало быть благородным, превосходным, развивать эти качества в своей душе, обладать высокой нравственностью, соединенной с культурностью, самоотверженностью, правдивостью, честностью («мы русские и воспитаны в честных и благородных правилах»).^[419]

Для русского офицера «честь всего дороже, а покровитель ей – Бог». Она побуждает к служению Отечеству, велит храбро сражаться, поступать как честный человек, не допускать унижения личности и звания офицера. А. В. Суворов – П. И. Турчанинову: «…Себя не унизить. Вы знаете меня, унижу ль я себя? Лучше голова долой, нежели что ни есть утратить моей чести: смертями 500-ми научился смерти не боятца. Верность и ревность моя к высочайшей службе основана на моей чести».^[420] При этом сама служба не может быть ничтожной, а должна приносить и честь, и почесть, и славу, и пользу России. Стыдно быть захребетником!

Рыцарская позиция Александра Васильевича Суворова (1730–1800): соблюдать «отечественность в общем благе», быть «в титле отечественника», «жертвовать собою для блага Отечества», «никогда против Отечества» и всегда против тех, для кого «Россия – хоть трава не расти». А. И. Бибикову; «Служа августейшей моей Государыне, я стремился только к благу Отечества моего… Доброе имя есть принадлежность каждого честного человека; но я заключал доброе имя мое в славе моего Отечества, и все деяния мои клонились к его благоденствию. Я забывал себя там, где надлежало мыслить о пользе общей…»^[421] П. И. Турчанинову: «…Томящуюся в болезни чреватую жену, равно мою девчонку, себя – забываю, помня себя в единственной части высочайшей службы, хоть в бездне океана».^[422] Именно этот смысл Суворов вкладывал в понятие «честная служба», которой только и питалась Россия.

Честь, по В. Далю, есть «внутреннее нравственное достоинство человека, доблесть, честность, благородство души и чистая совесть». Честь Суворова высшей пробы. Она предъявляет высокие требования к офицеру: «Мы не французы, мы русские, я не наемник»^[423] (то есть не служу за деньги). Это у англо-американца «вместо Отечества – собственное его благополучие». Суворов против «законного» уклонения дворян от военной службы, предоставленного им «Манифестом о даровании вольности и свободы всему Российскому дворянству» Петра III от 18 февраля 1762 г. и Жалованной грамотой дворянству (1785 г.). Он на стороне Петра I – дворянство обязано нести службу пожизненно. Иначе и не может быть в национальной (не наемнической, как на Западе) армии. «Ныне самые порядочные – младшие офицеры не из „вольного дворянства“». Командиры гвардейских полков для него «плохи», потому что «преторианцы»; после смерти Петра I отличаются не в полевых сражениях, а в дворцовых переворотах, «впору бы им в подполковниках московскими клубами заправлять».^[424]

Но и значительная часть «вольного дворянства» продолжала идти путем военной чести, почитало своим долгом служить Отечеству. Так, Матвей Петров, принужденный из-за повреждения тела вступить в статскую службу, предназначает, тем не менее, четырех сынов своих «полевому военному служению», так как долг обязывает «заплатить за свое почетное звание (дворянина. – А.С.) трудами военными, потоками крови на поле чести и, может быть, утратою которого-нибудь из них жизни: иначе же они были бы чистые тунеядцы, могущие размножением себе подобных на беспрекословной от совести льготе задушить свое Отечество, а не защитить. В целом свете дворянские поколения пользуются правом высшего уважения от всех иных сословий, но за то, они, истаивая в военных трудах и огнях битв, защищают свои государства, прославляя их и себя».^[425]

Для русского офицера война всегда отечественная (в защиту России), всегда – «дело чести», «поле чести». «Я полевой офицер», «50 лет в службе, 35 лет в беспрестанном употреблении», «воин, поседевший на поле чести», отмечает о себе А. В. Суворов.^[426] Для А. П. Ермолова, Д. В. Давыдова, М. М. Петрова, B. C. Норова только война – настоящая служба, «честь приносящая». Участие в боевом деле позволяло не только выполнить долг, но и сделать что-то существенное для своей чести (совершить подвиг, получить рану, пожертвовать жизнью, победить противника). Не менее важно – «добыть честь», т. е. отличиться, проявить себя и получить за это почести: чины и награды, славу, общественное признание, доброе честное имя, сохраняемое в истории и передаваемое потомкам…

Офицер-рыцарь «добывал честь» не в канцеляриях и при дворе, но в поле, в трудах и опасностях, а потому больше всего ценил награждение сугубо офицерским Военным орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия с его девизом «За службу и храбрость», причем подразумевалась «ревностная служба» и «отличная храбрость», то есть возвышенная до доблести и мужества, искусства, воодушевляющая на воинские подвиги и приводящая к победе.

За «совершенную» победу над главной турецкой армией при реке Рымник Суворов получил, например, поистине рыцарские награды: титул графа Российской Империи с именованием Рымникский, титул графа Священной Римской Империи (от австрийского императора), орден Св. Георгия 1-й степени. «Удостоверены Мы совершенно, что такое отличие будет вам поощрением к вящему продолжению ревностной службы вашей. Нам благоугодной», – писала в специальном рескрипте по этому поводу Екатерина II.^[427] За рыцарский по сути подвиг – «поражение и изгнание неприятеля из пределов России в 1812 году» – получил своего Георгия 1-й степени генерал-фельдмаршал князь Михаил Илларионович Кутузов-Смоленский (1745–1813), кавалер всех четырех степеней ордена. Незначительное число награжденных орденом (за все время его существования было удостоено: 1-й степенью – 25 полководцев, 2-й – 120 генералов, 3-й – около 700 генералов и штаб-офицеров, 4-й – 16 300 офицеров) делало его особенно ценимым. Не менее почетным являлось награждение золотым орденским оружием с надписью «За храбрость», которое в конечном итоге стало называться Георгиевским.^[428]

Выдающаяся личная храбрость (доблесть) всегда отличала истинных рыцарей духа. В этом отношении русское офицерство, стремившееся к боевым подвигам, являлось, безусловно, рыцарским. Офицер нехрабрый (не молодец), а тем более трусливый, не мог быть терпим, не имел права носить своего высокого звания и предводительствовать подчиненными в бою (подавать им пример храбрости). Если нет этого основного – не помогут никакие другие качества. А. В. Суворов: «Достоинства военные суть: отвага для солдата, храбрость для офицера, мужество для генерала…»^[429] Но храбрость, естественно, «надлежала быть ограждена не одною смелостью, как часто в частных, но руководствуема искусством и мужеством».^[430] Кто не сознает своего достоинства, тот не может быть храбрым. Русский же офицер должен отличаться особой доблестью, быть «истинно храбрым офицером». Честь и статус руководителя обязывают его быть «рыцарем без страха и упрека».

М. Воронцов: Прямо геройский дух должен быть отличительным качеством офицера, и всякий, который себя чувствует, который размышляет о славе, о чести и ничтожности смерти… всякий такой офицер будет бесстрашен, будет истинный воин, истинный русский.

Быть весьма умным, весьма сведущим, не в нашей состоит воле; быть же героем в деле зависит от каждого. Кто же им быть не захочет? Какой же русский офицер не захочет умереть со славою, нежели жить неизвестным или посредственным воином…

Долг чести, благородства, храбрость и неустрашимость должны быть святы и нерушимы; без них все другие качества ничтожны; храбрость ничем на свете замениться не может.^[431]

Святой Георгий Победоносец – покровитель русских Великих князей древности и всего русского воинства. Орден Святого Георгия учрежден был Екатериной II 26 ноября 1769 года. Этот день отмечается как кавалерский праздник ордена и своеобразные именины храбрых.

П. Андрианов: 26 ноября – торжественный, праздничный день в жизни нашей армии. 26 ноября – именины храбрых. Белый георгиевский крест эмблема доблести – соединит повсюду в тесную семью наших храбрецов. И в пышных столицах, и в больших городах, и в захолустных медвежьих углах сойдутся в этот день именинники и будут предметом всеобщего любовного внимания. В их лице мы чтим храбрость, как самое ценное, самое важное свойство народа. Каковы бы ни были качества народа, как бы всесторонне ни был он духовно одарен, раз нет в нем храбрости, нет способности сойтись в честном бою с врагом, нет тогда и места такому народу на исторической арене. Печать величия нераздельна от печати храбрости; только те народы оставили глубокий след в мировой истории, которые отмечены были печатью храбрости.

Мы преклоняемся пред изумительным проявлением мужества древними греками и римлянами, забывая о целом сонме народов, бесследно исчезнувших в водовороте человеческой истории.

Мы восхищаемся смелостью скифов, жестокой храбростью гуннов. Из нашей памяти не изглаживаются смелые набеги варварских германских племен на гордый Рим.

История русского народа пестрит проявлением доблести. Не перечесть ни одиночных подвигов, ни коллективного мужества, проявленного во все времена исторической жизни нашими воинами на полях брани. На верную гибель, не колеблясь, всегда шли наши герои. Умеет немутящимся от страха взором глядеть в глаза смерти русский воин, и воинская доблесть нашего народа носит особый характер. Она не ходульна, не бьет на театральный, показной эффект, в ней не найдешь часто энтузиазма и захватывающего порыва. Храбрость русская скромна, но зато сколько духовной силы, сколько величия, какое редкое самоотречение во имя общего блага сокрыто в этой скромной храбрости!…

Но все же и на общем фоне коллективного мужества, на фоне яркой доблести целых войсковых частей, блистают отдельные подвиги. Из общей массы бойцов в разгар битвы выделяются такие храбрецы, которые вырастают, возвышаются над храброй толпой, захватывают в свои руки почин действий, увлекают за собой массы, служа им примером, и ведут к победе. Они не только готовы умереть, они хотят победить; они не склоняются покорно пред обстоятельствами, создавшимися в бою, они хотят повелевать ими. В разгар битвы их мозг напряженно работает, изыскивая средства для достижения победы, они неудержимо стремятся стать выше врага, превзойти его, победить.

Такие отдельные храбрецы воодушевляют толпу, руководят ею, заставляют ее добиться цели. Вот почему высокая награда служит воздаянием за их подвиг.

Новый статут Императорского Военного ордена Св. Великомученика и Победоносца Георгия определяет: «Ни высокий род, ни прежние заслуги, ни полученные в сражениях раны не приемлются в уважение при удостоении к ордену Св. Георгия за воинские подвиги; удостаивается оного единственно тот, кто не только обязанность свою исполнял во всем по присяге, чести и долгу, но сверх сего ознаменовал себя в пользу и славу Российского оружия особенным отличием; кто, презрев очевидную опасность и явив доблестный пример неустрашимости, присутствия духа и самоотвержения, совершил отличный военный подвиг, увенчанный полным успехом и доставивший явную пользу».^[432]

В связи с нападением Наполеона на Россию военный министр Михаил Богданович Барклай де Толли (1761–1818) издал приказ войскам западных армий. В нем есть следующие примечательные слова: Воины!.. Вас не нужно воззывать к храбрости, вам не нужно внушать о вере, о славе, о любви к Государю и Отечеству своему: вы родились, вы возрастали и вы умрете с сими блистательными чертами отличия вашего от всех народов. Но ежели, сверх ожидания, найдутся среди вас немощные духом храбрости; ежели они не ободрятся бессмертными подвигами предшественников ваших, поразивших некогда страшного в Европе Карла XII, помрачивших славу Фридриха Великого, низложивших гордость и силу Оттоманские – ежели не ободрятся они примером многих из сподвижников ваших, недавно торжествовавших над самыми нынешними врагами нашими во всех пределах Италии, на стенах Мантуанских, на вершинах гор Альпийских; недавно с честью отражавших нашествие их на Отечество наше: то укажите сих нещастных, без бою уже побежденных, – и они изгнаны будут из рядов ваших. Да останутся в них одни надеющиеся на мужество свое…^[433]

Опасности, грозившие не раз России, были настолько велики, что противостоять им, не устрашаясь и не потеряв воли к победе, мог только храбрый офицерский корпус, ведущий своим примером и искусством войска к победе. От офицеров требовалось безусловное мужество, чтобы преодолевать те трудности и препятствия, с которыми им приходилось сталкиваться в мирное и военное время, создавая боеспособную армию и защищая Россию. Легким ратный труд в нашем Отечестве никогда не был. Вся тяжесть его (вместе с ответственностью) всегда ложилась на плечи офицеров. Рыцарственное служение в этих условиях было не только важнейшей предпосылкой успешного решения военных задач, но и требовало особой спайки, солидарности, товарищества, орденского братства, культивирующего державное сознание, духовное превосходство, рыцарскую этику («благородством побеждают»), всего того, что духовно (нравственно) возвышает офицерство до уровня образцово-этической группы.

Е. Месснер: Быть рыцарем, не нося знаков рыцарского достоинства, лозунг современного офицерства. В этом – одна из трудностей офицерской профессии в современных условиях… Как бы высок или низок ни был моральный уровень данного народа в данную эпоху, рыцари этого народа – офицеры должны стоять на более высоком моральном уровне, нежели лучшие группы или слои народа… Во всяком случае для офицеров нет сомнения, что краше мудрости, краше всех прочих «безумств» – рыцарское «безумство», честь…

Офицер должен… иметь, как учил Петр Великий, «любление чести». Честь – драгоценнейшее свойство офицерского духа.^[434]

Без преувеличения можно сказать, что рыцарские благородные сердца, бесконечно любящие Родину, бились в груди не только великих наших полководцев, но и абсолютного большинства офицеров Российской императорской армии. Первый кадетский корпус (Шляхетский), открытый Анной Иоанновной в 1832 году, недаром первоначально назывался «Рыцарской академией».^[435] Он призван был готовить не просто исправных офицеров, но лиц с возвышенным характером, из среды которых впоследствии могли появиться «преславные полководцы и знатные граждане», «украшенные» неустрашимым мужеством и науками.

Из 550 русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона в 1812–1815 гг., только 133 учились в корпусах или университетах, но рыцарская храбрость и благородство были присущи всем им. Об этом свидетельствует и тот факт, что 483 из них оказались награжденными орденами Св. Георгия различной степени.^[436] Светлейший князь, фельдмаршал Петр Христианович Витгенштейн (1768–1842) – один из них, возможно, не самый одаренный, но «известный рыцарскими свойствами»,^[437] благородным гуманным характером. Его поистине золотые слова из приказа от 7 июля 1822 года о достойных товарищеских отношениях в среде офицеров (рыцарского по духу сословия), о соблюдении чести заменяют целые трактаты по «искусству командования», указывают, как и суворовская «Наука побеждать», верный путь развития офицерского корпуса.

П. Витгенштейн: Всякий начальник имеет тысячу средств заставить своих подчиненных прилежать к службе, не оскорбляя в них чувства чести, которое должно быть главнейшею пружиною, руководствующею всяким вольным человеком.

Ежели, напротив того, сие чувство не будет существовать, то нельзя ничего от такового офицера ожидать; посему и должны гг. полковые командиры стараться до того довести своих офицеров, чтобы малейший знак неодобрения начальства был для них чувствителен; тогда будут полки украшаться хорошим корпусом офицеров, а начальники находить в подчиненных надежнейших сотрудников, без коих не могут они довести полков своих до желаемого благоустройства; худым же обращением достигнут они совсем противной цели. Всякий благородный человек, опасаясь быть таким образом обижен, будет стараться удаляться от службы и вовсе ее оставить; следовательно, все хорошие офицеры выйдут в отставку и останутся те, которые дурным обращением не будут считать себя обиженными, т. е. именно те, которые недостойны носить военного звания и в которых служба не потеряла бы, когда они и вовсе оную оставили.^[438]

Мужество, храбрость, другие благородные качества ценились в офицерской среде выше всех заслуг. Оскорбление достоинства (словом или делом) приводило к дуэли. Опасно было унизить офицера, посягнуть на его честь. Самоуважение почиталось дороже жизни, защищать достоинство с оружием в руках, несмотря на запреты поединков, было делом чести. Обороняя высокое звание офицера, передовые представители офицерского корпуса выступали не только за свою независимость, не только оберегали свое достоинство, но и честь России. В 1894 году специальным постановлением («Правилами о разбирательстве ссор, случающихся в офицерской среде») дуэли были узаконены, чтобы поднять уровень понятий о чести. В основном они проводились уже по решению судов чести, призванных «для охранения достоинства военной службы и поддержания доблести офицерского звания». В период с 1894 по 1910 годы в армии состоялось 322 поединка, из них 256 – по постановлению суда чести.^[439] «В морально-психологическом плане, отмечает С. В. Волков, – сама возможность поплатиться жизнью за нанесение офицеру оскорбления играла огромную роль в деле поддержания чувства собственного достоинства и уважения его в других».^[440]

Право и возможность поединка, как дела чести, укрепляли воинский дух, в том числе и дух храбрости, способствовали очищению офицерского корпуса от негодных элементов и холопского сознания,^[441] прислужничества перед теми, кто относился к офицерам по принципу «Я вас в бараний рог согну!». За эти оскорбительные слова, произнесенные на смотре полка, капитан Норов^[442] боевой офицер, кавалер многих наград за храбрость – потребовал в 1822 году сатисфакции у самого великого князя Николая Павловича, «не нюхавшего пороха солдафона», будущего императора. Все офицеры лейб-гвардейского Егерского полка в знак протеста решили выйти в отставку. Дело замяли только репрессиями: «зачинщиков» наказали переводами в армию (из гвардии) и увольнениями.^[443]

Священнейшие обязанности чести для человека служащего важнее соблюдения закона. Они не позволяют не принять вызов начальнику штаба 2-й армии генералу Павлу Дмитриевичу Киселеву (1788–1872) от бригадного командира этой же армии генерала И. Н. Мордвинова. 24 июня 1823 года Киселев без колебаний «выходит на смертельный поединок, чтобы никто не мог усомниться в его понятиях чести, заслуживающей доверие таких рыцарей, как Волконский, Басаргин, Бурцев, Михаил Орлов, Денис Давыдов… Павел Дмитриевич, при его далеко идущих реформаторских планах, желал сохранить в глазах лучших людей армии свою репутацию человека незапятнанной чести, даже рискуя жизнью… Честолюбие его было честолюбием истинным и высоким». Мордвинов, предложивший заведомо смертельные условия (расстояние между барьерами определили в 8 шагов, число выстрелов – неограниченное), погибает. Александр I прощает Киселева. Последний, в силу своего благородства, выплачивает вдове убитого содержание из собственных средств до конца ее жизни.^[444]

Рыцарская традиция и честь, требования военного дела предполагали уважительное (не унизительное) отношение офицеров не только друг ко другу, но и к ведомой ими солдатской массе: «Понеже офицеры суть солдатам, яко отцы детем, того ради надлежит им равным образом отечески содержать… во пользе солдат делать, что в их мочи есть… надлежит рассуждение иметь… о целости салдат (ибо все воинское дело в том состоит)…» (Петр I).^[445] Этому петровскому завету не только по благородной сути своей, но прежде всего в интересах дела, следовали все честные русские генералы и офицеры.

Генерал-фельдмаршал Борис Петрович Шереметев (1652–1719) был известен своим хорошим отношением к солдатам, настолько любим ими, что о нем слагались песни. Он стремился предохранить солдат от злоупотреблений со стороны офицерского состава («чтобы офицеры сами не покарыстовалися… и салдат бы не огаладили»), Нередко фельдмаршал склонен был нужды солдат (их удобное размещение на театре военных действий) ставить на первое место перед требованиями стратегии («дабы прежде времени не привесть салдат в утеснение и недовольство»). И вообще полагал, что нижние чины должны «прилежать к службе через охоту», а не по принуждению. Неудивительно, что «шереметева пехота» (как и конница) блистательно проявила себя на поле брани Северной войны.^[446]

Настоящим отцом-командиром по отношению к нижним чинам был Суворов. Не только воинское искусство, но и человеколюбие были у него на первом месте. Об охранении солдатского здоровья – физического и духовного – заботился он непрестанно, подчиняя все это требованиям обучения и боя: «…Хоть сим вам мое человеколюбие! Обучение нужно, лишь бы с толком и кратко; солдаты его любят».^[447] О солдатах: «Вы – чудо богатыри! Вы – витязи! Вы – русские!»; «Братцы, старые товарищи!». По отношению к ним – строг и справедлив, но не жесток, как требовали порядки, установленные Павлом I: «При строгости надобна милость, иначе строгость – тиранство. Я строг в удержании (в войсках) здоровья, истинного искусства, благонравия: милая солдатская строгость, а за сим – общее братство. И во мне строгость по прихотям была бы тиранством».^[448]

Гуманного отношения к солдатам постоянно требовал светлейший князь генерал-фельдмаршал Михаил Семенович Воронцов (1782–1856), храбро и деятельно воевавший за интересы России во всех войнах первой половины XIX века (в том числе два раза на Кавказе). В «Правилах для обхождения с нижними чинами» и в «Наставлениях офицерам 12-й дивизии» от 1815 года он внушал: «Взять за святое и непременное правило, что на ученьи и за ученье никогда ни одного удара дать не должно… Солдат, который еще никогда телесно наказан не был, гораздо способнее к чувствам амбиции, достойным настоящего воина и сына Отечества, и скорее можно ожидать от него хорошей службы и примера другим».^[449]

Пушкин предлагал воспитывать в будущем офицере честь и честолюбие, начиная с самого раннего возраста. В записке «О народном воспитании» (1826 г.) он пишет: «Кадетские корпуса, рассадник офицеров русской армии, требуют физического преобразования, большого присмотра за нравами, кои находятся в самом гнусном запущении. <…> Уничтожение телесных наказаний необходимо. Надлежит заранее внушить воспитанникам правила чести и человеколюбия. Не должно забывать, что они будут иметь право розги и палки над солдатами. Слишком жестокое воспитание делает из них палачей, а не начальников».^[450]