Текст книги "Закон гор"

Автор книги: Лев Пучков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

– Я… эмм… в общем, попрошу… эмм… – сконфуженно пробормотал Эль, краснея, как огнетушитель, и поворачиваясь к нам спиной, «плащи» не замедлили последовать его примеру. – Я могу все объяснить, мадам Ловаль! Честное слово – я… это просто недоразумение!

– Выходить вон из мой номер! Выходить вон из мой санузел! – закричала Эдит, встав в ванне во весь рост и грациозно потряхивая своими прелестными персями. – Консул! Комиссия – нет! Завтра – летать на Парис! Завтра! Парис!

Эль со товарищи немедленно ретировался в коридор, не издав ни звука в свое оправдание. Накинув банный халат, я оставил изрыгающую проклятия хозяйку в ванной и вышел в коридор вслед за морально убитыми гэбэшниками.

– В вашем поведении, милейший Эль, проскальзывает некоторая странность, – с ходу начал я, не давая противнику опомниться. – Видите ли… В прошлый раз вы посетили нас именно в тот момент, когда мы с мадам Ловаль… ммм… как это будет правильно… ммм… О! Заканчивали! Да, мы заканчивали. Ммм… В тот раз вы так и не сумели вразумительно объяснить причину своего несвоевременного вторжения, сославшись на необходимость тотального осмотра всех номеров.

– Мы действительно осматривали все номера – с согласия клиентов, – потерянно возразил Эль, не рискуя поднимать на меня взгляд. – Вот и вас… вас тоже спросили. Разве не так?

– Так вот – в этот раз вы тоже пришли, когда мы заканчивали, – проигнорировал я неуклюжую попытку оправдания. – И помимо всего прочего, вы сломали дверь и ворвались, как… как какие-то бандиты. У меня создается впечатление, что вы… ммм… в общем, не совсем в порядке, дражайший Эль. Вы когда в последний раз обращались к сексопатологу?

– Простите, как вас понимать? – Эль побагровел и грозно нахмурился. – Что вы имеете в виду?

– Я не думаю, что контроль за сексуальной жизнью клиентов гостиницы входит в ваши обязанности, – высказал я предположение. – Значит… значит, вы по своей инициативе все это устроили – не так ли? Что вами движет в данном случае, как не сексуальная аномалия, дражайший Эль?! Мне кажется…

– Мистер Вуд – это просто недоразумение! – Эль затравленно оглянулся на своих спутников, взял меня под руку и чуть ли не силком втащил в номер. – Понимаете… В общем, тут такая история… – И Эль в двух словах объяснил мне, что в городе орудует какой-то хитрый и страшно изощренный международный террорист, который, как считает его, Эля, руководство, умудрился просочиться в «Интурист», в номер уважаемого господина Бермана, и с его телефона позвонил одному… в общем, одному чиновнику. Встречу назначил, гад ползучий. А теперь этот чиновник куда-то пропал, а двое сопровождающих его сотрудников зверски убиты. Вот и…

– Так вы что, подозреваете меня и мадам Ловаль в этом мерзком деянии? – лживо удивился я. – И поэтому не даете нам шагу ступить? Ну вы и выдумщик, милейший Эль! Надо же – вообразить такое! Да-а-а, такого я еще не слыхивал… И что – мы с Эдит до сих пор в вашем списке подозреваемых?

– Нет, уже все, – поспешно сообщил Эль. – Ваша непричастность к данному злодеянию сомнению не подлежит. Это доказано на практике… – Тут Эль пустился в пространные объяснения по поводу неизбежных издержек своей нелегкой работы, которая выматывает все нервы и высасывает все соки – и не только у него одного, но и у всех, кто его окружает. Вот они втроем – витязи кожаного плаща и чеченского кинжала, – они не покладая рук пахали все это время, чтобы вывести меня на чистую воду и доказать, что это именно я и есть тот самый мерзкий международный террорист. Подозрение, понимаете ли, у бдительного Эля возникло в отношении моей скромной персоны – после того самого первого посещения номера мадам Ловаль, в ходе которого он обнаружил одну незначительную на первый взгляд деталь…

– Вот скажите… вы окно открывали в номере? – спросил вдруг Эль, по-видимому, до сих пор терзаемый страшными сомнениями по поводу данного аспекта. – Только честно – ладно?!

– Открывал, – честно признался я и сделал удивленные глаза. – А откуда, собственно…

– Вот видите! – торжествующе воскликнул Эль. – А вы говорите… Зачем же, если не секрет, вам было открывать окно, когда достаточная вентиляция помещения обеспечивается наличием постоянно открытой форточки? Представляете, какие подозрения этот факт может посеять в сознании профессионала?

– Не представляю, – не согласился я, изобразив крайнее недоумение. – При чем здесь окно? Как сочетается наше окно и ваш террорист?

– Можно выбраться из окна, пройти по карнизу, забраться на следующий этаж по… ну, не важно – короче, забраться вполне можно, – объяснил Эль. – И, попав таким образом в номер господина Бермана, позвонить с его телефона. Картина ясна?

– Бред какой-то, – я выпятил нижнюю губу и презрительно фыркнул. – Зачем все эти ухищрения? Надо быть круглым идиотом, чтобы в такую погоду лазать по карнизам и перепрыгивать с этажа на этаж – и все ради какого-то телефонного звонка! Черт знает что такое… Мне кажется, дражайший Эль, у вас и ваших коллег налицо все признаки типичной шпиономании. Вы ищете какого-то гипотетического террориста, вламываетесь – неоднократно причем в номера добропорядочных граждан, подозреваете всех подряд черт знает в чем… Вы не находите, что со стороны все ваши телодвижения могут показаться… ммм… как это будет правильно по-русски… оэмм… О! Извращенство! Я правильно выразился?

– Я не русский, – досадливо отмахнулся Эль и чуть ли не взмолился:

– И все же, мистер Вуд, за каким чертом вам понадобилось открывать окно?! Ну скажите, что вам стоит?

– Да нет, собственно, ничего не стоит, – согласился я, лихорадочно соображая, какие же пикантные подробности могут наиболее качественно порушить остатки подозрений вредного гэбэшника. – Понимаете… как бы это вам объяснить… в общем, у Эдит имеется некоторая странность в отправлении сексуальных актов. Она страдает явно выраженным мазохистским комплексом, который проявляется довольно… оэмм… как это будет правильно? (Хотел сказать – в извращенной форме, но вовремя передумал). О! Довольно нестандартно. В вашей практике такие случаи не встречались?

– Я, мистер Вуд, не сексопатолог, – скороговоркой пробормотал Эль и нетерпеливо подбодрил меня:

– Дальше, дальше давайте – детали, полагаю, можно опустить!

– Хорошо, пусть будет по-вашему, – согласился я, демонстративно покосившись на дверь ванной комнаты. – Так вот – она, Эдит то есть, не получает подлинного наслаждения, пока ее как следует не напугаешь. Понимаете?

– Не понимаю, – Эль в затруднении почесал затылок. – Как увязать окно и этот самый комплекс, черт бы его подрал?!. Поясните на примере, что ли, ну, чтобы было более доступно.

– Вот сейчас, когда вы ворвались со своими агентами, я имитировал попытку утопить свою подружку в ванне, – решил я упростить схему. – Она в буквальном смысле визжала от восторга. А в прошлый раз, когда вы нам помешали, я делал вид, что собираюсь выбросить ее из окна, если… ммм… как это будет правильно по-русски… О! Если не даст. Если она мне не даст проникать в себя. Восторг также имел место. Теперь понятно?

– И что ж, она всегда вот так? – страшно удивился Эль. – Без этого что – ни… а?

– Похоже на то, – сокрушенно признался я. – Мы знакомы с ней почти неделю – и постоянно… ммм… да, только вот так. Представляете? Французы, они, знаете ли, вообще странный народ…

– Черт-те что, – смущенно пробормотал Эль – вместе с тем я заметил, что он испытывает заметное облегчение. – Прямо как в кино!

– Я вижу, дражайший Эль, что вы как будто чему-то даже обрадовались, – поделился я своими наблюдениями. – Что это с вами?

– Понимаете, я с самого начала высказал версию, что в моей гостинице… эмм… – Тут Эль запнулся и тотчас же поправился:

– Среди вверенного мне контингента не может быть таких типов, что шастают по карнизам и звонят куда попало. Руководство мне, мягко говоря, не поверило – я, признаться, сам виноват в этом… Так вот – они потребовали «разрабатывать» вас, – Эль мило разулыбался и похлопал меня по плечу. – Но теперь – все. Теперь несостоятельность данной версии полностью доказана и я избавлен от необходимости делать лишнюю работу.

– То есть? – я изобразил непонимание. – Вы больше не будете ловить этого диверсанта?

– Не буду, – с каким-то непонятным злорадством заявил Эль. – Я с самого начала предположил, что это какой-то кретин прицепился к нашему распределительному щиту, который располагается отсюда в трех кварталах, и воспользовался колодкой, соответствующей номеру телефона господина Бермана. А потом меня черт дернул доложить о своих подозрениях после осмотра номера мадам Ловаль. В принципе, если бы не моя профессиональная честность, не было бы необходимости во всех этих пертурбациях: все, что происходит вне стен гостиницы и не с моими клиентами, меня совершенно не касается. Подумаешь, какой-то кретин звонит себе откуда-то с улицы! Это уже не мои проблемы, для этого у нас есть соответствующие подразделения. Ну так вот… В общем, я вас очень попрошу, милейший мистер Вуд: я вам раскрыл информацию ограниченного доступа, чтобы только загладить недоразумение – это я по поводу столь шумного вторжения в номер, так что…

– Я все прекрасно понял, достопочтенный Эль. – Я мудро прикрыл глаза и сделал успокаивающий жест:

– Не стоит волноваться. Я никому ничего не скажу – обещаю. А насчет мадам Ловаль можете не волноваться. – Тут я глумливо подмигнул Элю и изобразил движения сильно спешащего лыжника. – Мы решим этот маленький казус, но чуть позже. Мне сначала надо немного восстановиться – сами понимаете! И вот что – одолжите-ка все-таки сто баксов, старина! Эти ваши дежурные, они нас в буквальном смысле обирают как липку – за пятидесятидолларовую блузку поменяли бутылку низкопробного коньяка! Вы куда вообще смотрите, дражайший Эль? Одолжите, я в понедельник верну…

Вот на этой оптимистической ноте мы и расстались с замзавом гостиницы «Интурист» по безопасности, стариной Элем. Сто баксов он мне дал без единого звука, а на прощанье заговорщицки подмигнул и сообщил, что не будет сильно расстроен, если в понедельник я случайно забуду отдать долг. Это мелочи, милейший мистер Вуд. Что такое сто баксов? Мы же как-никак друзья, в конце концов! И вообще…

Выждав для верности десять минут после ухода Эля со товарищи, я вставил обратно в диктофон хитрую кассету и попросил свежевымытую Эдит прогуляться к стеклянным дверям за очередной бутылкой.

– Я есть совсем банкрот через это дело, – печально вздохнула моя красавица, рассматривая содержимое своего гардероба. – Толстый сволочь будет давать бутилка за один наряд, что стоит много денег. Так есть совсем плохо.

– Ничего, скажешь, что Эль запретил продавать спиртное по завышенной цене, – ободрил я председательшу. – И оставь в покое свой гардероб – у нас есть наличные. – Протянув Эдит сотенную купюру, я заговорщицки подмигнул ей и прошептал:

– Давай!

Распахнув дверь номера, Эдит вышла в коридор и спустя пару секунд заглянула обратно, возбужденно округлив глаза.

– Что случилось? – одними губами спросил я, напрягшись в ожидании какой-то непредсказуемой пакости. – Что там?

– Там никто нет совсем, – шепотом сообщила Эдит. – Толстый сволочь совсем гулять пошел – сразу два!

– Очень приятно, – пробормотал я, выскальзывая в коридор и фиксируя отсутствие наблюдательного поста за стеклянными дверями. – Значит, отбой тревоги! С чем вас и поздравляю… Тем не менее, красавица моя, постой-ка тут немного – на всякий случай…

Спустя полчаса я вплыл на своем суденышке в бассейн коллектора под Бесланским мостом, привязал лодку к поручню лестницы и, сняв резиновую маску, полез наверх.

Промежуточная площадка была пуста. Я крепко зажмурился и вновь открыл глаза, на всякий случай сильно ущипнув себя за ляжку. Ни-ко-го… Тот факт, что это не галлюцинация и я действительно некоторое время назад намертво привязал здесь своего пленника, красноречиво подтверждали два обрезка капроновой веревки, свисавшие с толстых прутьев решетчатого пола площадки.

Сердце мое подпрыгнуло в груди и ухнуло куда-то в желудок. Сказать, что я впал в отчаяние, значит, сильно поскромничать. Я был уничтожен. Единственный человек, который должен был дать мне ту самую путеводную нить, способную привести к убийцам жены шотландца, бесследно исчез, выкрутившись из совершенно безнадежного положения. Более того, этот человек видел меня и, вне всякого сомнения, хорошо запомнил. Если принять во внимание тот факт, что Гасан является сотрудником наиболее влиятельной силовой структуры Ичкерии и потерял по моей милости двух соратников… страшно даже подумать, что меня ожидает в самом ближайшем будущем!

– Вот это ты влип, придурок!!! – в отчаянии заорал я, перекрикивая шум низвергавшихся в бассейн потоков нечистот и сползая по поручню лестницы на ржавую решетку площадки. – Вот это ты попал… Дебил, блядь!!! От дебил, а!!!

Посидев в полной неподвижности несколько минут, я стряхнул оцепенение и через силу заставил свое аналитическое устройство работать. Да, я с треском провалился – дальше некуда. Но я цел и невредим, головой пока крепко не ударен до полного помрачения сознания, так что можно немного побрыкаться. Так-так… Собственно, деваться мне некуда – оба доступных для отступления пути отрезаны напрочь. У выхода из коллектора – три тысячи процентов! – сидит засада и лениво покуривает, наблюдая через приборы ночного видения за люком и дожидаясь, когда мне взбредет в голову высунуть свою многострадальную задницу. Прокатиться на лодчонке до школьного подвала – бессмысленная трата времени и дыхательной смеси: единственное место, где из школы можно прошмыгнуть во двор автобазы, – место происшествия, на котором я оставил два трупа, – наверняка оцеплено усиленным нарядом Службы безопасности. Удрать оттуда ну никак не получается – как я уже говорил выше, в оперативном плане школа никуда не годна из-за стопроцентно просматривающихся подступов. В гостиницу возвращаться нельзя – Гасан наверняка успел оповестить все задействованные на «выводке» силы и сообщить мои приметы: увязать их с параметрами Кристофера Вуда для профессионалов – раз плюнуть. Если я правильно оцениваю обстановку, в данный момент Эль и его ребята с пристрастием интересуются у мадам Ловаль, куда, к чертовой матери, подевался ее бородатый дружок и вообще… А когда, вдобавок ко всему прочему, они решатся произвести полный обыск, то наверняка обнаружат более чем странные записи на кассете в диктофоне Эдит – это уже будет достаточно конкретный повод для допроса третьей степени. Бедная Эдит! Вот это я подставил девчонку!

– Сволочь ты, Сыч! – в сердцах заорал я и от избытка чувств пнул ногой свою увесистую сумку с инвентарем, лежавшую рядом на площадке. Сумка опрокинулась на бок, из нее вывалились две железяки – универсальные ножницы для резки металла совместно с разводным ключом и, проскользнув, аки угри, между прутьями решетчатого настила, плюхнулись в пенящуюся воду бассейна.

– Ну вот – на тебе подарочек, – без особых эмоций буркнул я, соображая, могли бы мне пригодиться эти две полезные вещицы или уже все – полная безнадега. Резать вроде бы нечего – дыхательной смеси все равно не хватит на исследование новых участков, годных для побега из подземного плена, а вот ключ… Ключ. Стоп!

– Ну и дурак же ты, Сыч! – одними губами прошептал я, чувствуя, что тотально вспотел от внезапно пришедшей в голову мысли. Трое суток я шастал по этим коммуникациям, не расставаясь с комплектом инвентаря – без него здесь нечего делать. Я настолько привык пользоваться разводным ключом, открывая разного рода задвижки и откручивая проржавевшие гайки, что перестал обращать на него внимание. Вот и в этот раз, накануне встречи с Гасаном, я чисто автоматически проделал все так, как привык за последние трое суток. Выбравшись из шахты коллектора в соединительный тоннель канализации, ведущий к колодцу под крайней фермой Бесланского моста, я аккуратно прикрыл за собой чугунную крышку и завинтил здоровенную гайку, блокирующую винтовую задвижку – в мои планы не входило пользоваться еще раз этим же маршрутом! Таким образом, выбраться из коллектора без посторонней помощи извне было невозможно. А возможный процент поступления этой самой помощи был настолько мизерным, что им можно было спокойно пренебречь: колодец под фермой моста и шахту коллектора разделял пятнадцатиметровый соединительный тоннель, в который вряд ли кто рискнет соваться без соответствующего снаряжения. Кроме того, как я уже говорил, тут, в коллекторе, шумновато – так что кричи сколько влезет, толку от этого – нуль. Итак – все это время Гасан торчит где-то в районе верхней площадки, у запертой снаружи чугунной крышки. Слышать мои перемещения, естественно, он не может, зато прекрасно видит свет моего фонаря и наверняка держит наготове какую-нибудь железяку, чтобы звездануть по кумполу, как только я рискну вскарабкаться наверх. Да, звездануть, связать и допросить на предмет предмета несостоявшейся встречи. А потом отобрать мой прибор для автономного дыхания и попробовать прошвырнуться по нижнему уровню тоннелей по течению нечистот.

– Вот дебил ты, Сычонок! – воскликнул я, крепко стукнув себя по лбу. – Ну не дебил разве, а! Сидел тут черт знает сколько времени, трагедию изображал! Тьфу!

Погасив фонарь, я спрятал его в карман и полез по лестнице вверх, останавливаясь через каждый метр и пытаясь вычленить из шума потоков посторонние звуки. Показалось, что там, наверху, раздался какой-то лязг – металлом по металлу. Перед Гасаном у меня имелось несомненное преимущество: он здесь впервые, а я тут неоднократно хаживал и довольно прилично ориентируюсь даже в полной темноте; он раздет и наверняка замерз до обморочного состояния, а я хорошо одет и накануне изрядно поработал веслом, разогнав организм для предстоящей схватки; кроме того, я, в отличие от этого кабинетного работника, всю свою сознательную жизнь занимался тем, что собираюсь сейчас делать. Однако надо отдать должное шустрому гэбэшнику – он довольно ловко освободился от пут: я так и не сумел сообразить, каким образом ему это удалось.

Добравшись до верхней площадки, я с минуту отдохнул, затем рывком выбросил тело на решетчатый настил, прижимаясь спиной к перилам, и, выхватив из кармана фонарь, включил его, отведя руку далеко в сторону.

Площадка была пуста. Здесь негде было спрятаться: решетчатый настил три метра в диаметре, частично огороженный проржавевшими перилами, да углубление в стене – этакий тамбур перед крышкой, запирающей выход в соединительный тоннель. Пошарив фонариком по настилу, я оторвал спину от перил и шагнул в центр площадки, намереваясь посмотреть, не открыта ли задраенная мной накануне крышка.

В этот момент мое чуткое аналитическое устройство шестым чувством уловило неслышное движение сверху – мгновенно сгруппировавшись, я кувыркнулся вперед из неудобного положения и влетел со всего маху в тамбур перед крышкой.

Дзинннь! – звонко шарахнуло что-то по перилам – в метнувшемся блике фонаря я сумел рассмотреть спрыгнувшего откуда-то сверху Гасана, который опоздал буквально на десятую долю секунды со своей ржавой арматуриной: в том месте, куда пришелся ее увесистый удар, только что находился мой многострадальный череп.

Резво развернувшись, гэбэшник прыгнул вперед и наотмашь долбанул стальным прутом, целясь мне в висок. Резко присев, я подбил «вертушкой» опорную ногу противника и, не сразу сообразив, что совершаю страшную ошибку, по инерции добавил в верхнюю часть корпуса падающего Гасана мощный айкидошный толчок, многократно усиливающий импульс потерявшего опору тела.

Высоко подбросив ноги, Гасан ударился спиной о хлипкие перила и рухнул вниз, издав короткий душераздирающий крик.

– Господи, только не это! – заполошно крикнул я, хватаясь за поручни лестницы, и, обдирая ладони, скользнул вниз.

Гасан лежал на промежуточной площадке лицом вверх – в ярком свете фонаря кровь, медленными толчками высачивающаяся из его раскрытого рта, казалась густой черной краской.

Как ни странно, падение с восьмиметровой высоты не вышибло намертво дух из крепкого организма гэбэшника – он был еще жив, хватал частыми глотками затхлый воздух подземелья и ненавидяще всматривался в сноп яркого света тускнеющим взором, будто хотел разглядеть мое лицо…

Хотелось заплакать навзрыд от отчаяния – судьба-зебра и на этот раз показала мне кукиш, не желая потворствовать моим чаяниям. Рухнув на колени рядом с поверженным пленником, я приблизил лицо к его окровавленной голове и начал причитать, путая русские и чеченские фразы:

– Гасанчик, родной – пожалуйста! Ей-Богу… клянусь Аллахом – я не хотел! Скажи что-нибудь… что-нибудь про расстрел врачей в Халашах! Скажи, а?!

Гасан судорожно сглотнул и пошевелил губами – я мгновенно прильнул ухом к его рту, ощущая жаркое дыхание умирающего.

– И-ди-от… – отчетливо прохрипел Гасан по-русски. – Не надо было… так…

– Да, я идиот – я знаю! – горячо согласился я. – Я дурак и сволочь… Гасан – ты настоящий воин, я преклоняюсь перед твоим мужеством! Но… ты умираешь, Гасан… Эти, которые расстреляли врачей, – они нелюди. Они недостойны жить! Ты это сам знаешь. Блин… От блин, а! Слушай, скажи хоть что-нибудь – пожалуйста! Неужели ты умрешь, защищая этих выблядков, а?! Имена, Гасан, имена… Слушай, я все равно их найду – это я тебе железно гарантирую! Но если я буду шариться вслепую, погибнет много лишнего народа! Смотри, я еще ничего не узнал конкретно, а уже трое, практически посторонние люди, пострадали… Гасан, пожалуйста… Пожалуйста, хоть какую-нибудь привязку!

На секунду в темнеющем взоре гэбэшника возникло некое осмысленное выражение – он шевельнул губами, словно делая мне знак. Я прильнул ухом к этим губам и расслышал слабеющий шепот:

– Гир-ли-хашшш… Мурат… Мурат Гиксоев…

– Я понял, Гасанчик, понял! – крикнул я, светя фонариком в лицо умирающего и пытаясь уловить выражение его глаз. – Мурат Гиксоев, село Гирлихаш! Все ясно! Это он – убийца?! Мурат – убийца, да?

– Не-е-ет, – на последнем дыхании прохрипел Гасан. – Он… – и замер. Схватив разбитую голову гэбэшника, я принялся в отчаянии трясти ее, пытаясь выдрать из лап смерти хоть пару мгновений, которых не хватило для окончательного ответа. Но тщетно. Смерть витала где-то над нами, беззвучно хохоча над моими бесплодными попытками, и издевательски вспенивала поверхность бассейна потоками нечистот.

Гасан не подавал признаков жизни, пощупав артерию на шее, я зафиксировал надежное отсутствие пульса. Маленький плешивый мужичонка умер как воин, получив в честном бою тяжкое увечье. Умер, утащив с собой в царство теней страшную тайну и дав мне на прощанье лишь слабенький, призрачный шанс, надеяться на который мог только самый отъявленный оптимист…