Текст книги "Океан Бурь. Книга первая"
Автор книги: Лев Правдин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Эту необыкновенную корзину Володя впервые заметил еще в тот день, когда дядя выволакивал всякую ряхлядь, сваленную в самом дальнем углу под навесом.
– Гляди-ка, – сказал дядя, – пестерь, и совсем еще целый.
Капитон завистливо прохрипел:
– Тут, если толковому человеку взяться, не то еще сыщешь. Старик, говорят, жилистый был. Домовитый. А на что тебе пестерь?
– Вещь все-таки, – неопределенно ответил дядя, – изделие.
Володя даже и не думал, что существуют на свете такие огромные корзины. Интересно, для чего их делают? В нее если что-нибудь насыпать доверху, пятеро не поднимут. А сколько людей в ней уместятся? Человека, наверное, четыре.
Утром после новоселья он проснулся поздно, поскорее позавтракал и вышел на зеленый и сверкающий после ночного дождя двор.
Корзина стояла на своем месте у самого забора. Он забрался в нее и сначала подумал, что четверо здесь вполне разместятся, а потом у него появились другие, очень интересные мысли о том, что, наверное, в таких корзинах воздухоплаватели совершали свои изумительные полеты на воздушных шарах и аэростатах. Ну, конечно, как это он сразу не догадался?
А как только эта догадка появилась, он как-то сразу почувствовал, что летит высоко над землей, и летал он там до тех пор, пока не увидал Таю. Она шла через двор в новом ослепительно-желтом платье и розовой шляпке с тряпочными цветочками, которые вздрагивали на своих проволочных стебельках при каждом шаге.
Володя сейчас же оказался на земле.
– Ух ты! Как вырядилась. Куда идешь?
– Никуда я не иду. Это все мама велела надеть, чтобы проветрилось. А ты тут чего сидишь?
– Хочу и сижу…
– Это у тебя будто машина. Да?
– Скажешь тоже. Я маленький, что ли. Эта корзина знаешь для чего? Для воздушного шара…
Вздернув плечиком, она так засмеялась, что все цветочки на шляпке запрыгали.
– Уж эти мальчишки! Не знай что выдумают.
– Выдумай лучше, – обиделся Володя.
А Тая, посмеиваясь, натягивала на руки свои огромные рваные перчатки и добивала его поднебесные мечты:
– Это пестерь, – обстоятельно объяснила она. – И никто в них не летает, в них полову возят да навоз. Заполошный ты какой-то. Всё мальчишки заполошные.
– Много ты понимаешь, – проворчал Володя, покраснев от обиды.
Было очень обидно и оттого, что его не поняли, и еще больше оттого, что он не может доказать, что его беспокойная выдумка в сто раз весомей и нужнее, чем ее прозаическая правда, которая никуда не зовет и ничего не требует от человека. А она, посмеиваясь, объяснила ему все насчет пестеря и ушла под навес кормить кроликов. Володя постоял около повергнутой в сырую траву корзины и, для того чтобы успокоиться, полез на крышу навеса.
Солнце только начинало припекать. Старые доски на крыше потемнели, и на них появилось множество зеленых кружочков мха, мягких и ласковых, словно, вырезанных из бархата. Крыша еще не совсем просохла после ночного дождя и слегка курится голубоватыми буранчиками пара. И все кругом такое чисто промытое, свежее, сверкающее: и тротуар, и крыши домов, и заборы, и дорога, и лужи на дороге. А на деревья просто смотреть нельзя – каждый листик, как маленькое зеркальце, слепит глаза.
А в доме и во дворе тишина, и только внизу, под навесом, Тайка кормит кроликов и тихонько напевает. Все разошлись по своим делам, оставив Володю караульщиком: предполагается, что у него никаких неотложных дел не может быть. Пожалуй, это и верно – какие могут быть дела у одинокого и всеми забытого человека.
Единственный друг и единомышленник Венка Сороченко и тот, наверное, забыл о нем. Лежит где-нибудь на берегу, загорает, сил набирается. А мальчишки тем временем тренируются, готовятся. Вон даже в деревнях с крыш прыгают. Это тоже закалка: не всякий способен с крыши спрыгнуть.
Заглянув вниз, Володя почувствовал, что у него слегка защекотало в пятках и так затуманилось в голове, будто там закружились такие буравчики, как на сохнущих досках. Высоко. Ух ты! Как это некоторые прыгают? Наверное, у них там крыши пониже. Он отодвинулся подальше от края.
– Трус, – проговорил он с презрением. – Трус, да еще и трепач…
– С кем ты там разговариваешь? – спросила Тая из-под навеса. – С воробьями?
Стиснув зубы, он поднялся во весь рост, и ему показалось, будто крыша стала еще выше. Нет, стоять еще страшнее, но он все равно будет стоять и смотреть вниз.
Будет смотреть вниз, пока не привыкнет. А там внизу так хорошо, уютно, и оттуда уж никуда не упадешь. На мягкой травке лежит корзина, и кажется, что она только сейчас свалилась из-за облаков и все, что в ней было, разбилось вдребезги. Уцелел только один отважный воздухоплаватель, успевший уцепиться за крышу.
Выбежала из-под навеса Тая, замахала большими перчатками.
– Ой, да что ты! Отойди от края сейчас же! Смотреть на тебя и то голова кругом идет!.. – Она сорвала перчатки и бросила их на траву. Когда Володя увидел, как они падают, у него задрожали коленки, но он не дрогнул. Стоял и смотрел вниз. Стоял и смотрел, до тех пор пока совсем не задохнулся от восторга и ужаса. Тогда он громко, словно бросая вызов всем, не доверяющим его мечте, выкрикнул:
– Тайка, лечу!..
Она завизжала еще громче и зачем-то зажала ладонями уши. Володя увидел ее глаза, расширенные от страха.
«Ага, поверила», – еще успел подумать он и прыгнул вниз.
Ему показалось, что полет продолжается очень долго, потому что, пока летел, он успел заметить много удивительного.
Сначала показалось, будто Он вовсе и не падает, а висит в воздухе, и все летит навстречу: огромный ярко-зеленый двор, желтое платье Таи и ее шляпка, которая почему-то катится по дорожке навстречу Венке. Откуда он взялся – неизвестно. Володю это ничуть не удивило.
Но тут земля ударилась о Володины пятки, и все кругом на мгновение потемнело, как будто в кино оборвалась лента. Володя упал, но сейчас же снова вскочил и убедился, что все осталось точно таким же, каким показалось ему во время полета.
Тая сидела на траве, зажав уши, и быстро выкрикивала тонким голосом:
– Псих! Псих! Псих!
А перед Володей стоял Венка, загорелый, в ярко-красной майке. Взмахнув рукой, он восхищенно заорал:
– Ох и здорово, Вовка!..
– Ура-а!.. – закричал Володя, бросаясь навстречу другу.
И Венка закричал:
– Ура-а!..
Тая, ударив кулаками по траве, всхлипнула:
– Оба вы психи…
– Ты как это сразу появился? – спросил Володя.
– Я еще вчера приехал. Вечером. А ты прыгаешь здорово. Как Тарзан.
– Ерунда. Ничего страшного.
Подбежала Тая, размазывая слезы, она закричала:
– Ну да! Тебе ничего не страшно. А я чуть не умерла со страха!
– Теперь будешь знать.
– А ты уж сразу… Уж и доказываешь… – всхлипнула она и убежала домой.
– Кто это? – спросил Венка.
– Дядькина дочка. К нам приехали.
– В гости?
– Нет, на постоянное жительство.
– А ты на спор прыгнул?
– Стану я с ней спорить.
– Тренируешься?
– Каждый день. А ты?
– Ты что, лагерь не знаешь? В этом году такую дисциплину развели. Эх, да у тебя кролики?
– Это не мои. Говорю, дядька приехал.
– Чего это они все обнюхивают? Вовка, а ты сразу начал с крыши или постепенно?
– Ты скажешь, сразу… Ноги поломаешь.
– А ты долго тренировался?.. По-моему, это они так здороваются: нюхаются и шевелят ушами.
– Может быть. Тайка с ними возится. А я и не подхожу.
– Можно, я их поглажу?
– Валяй гладь. Я, Венка, одну штуку задумал. Этого лучше не трогай, цапнет еще.
– Не цапнет. Ух ты, какой!
– Я тебе говорил.
– Злой, как собака. Какую ты штуку задумал?
– Настоящее испытание. По всем правилам. Хорошо, что ты приехал. Вот, туда смотри. Видишь, корзина?
– Ого! Вот это да. Вовка, это к слону такие привязывают, или для великанов, или комоды в них упаковывают, или…
– Называется пестерь, – перебил его Володя, потому что если Венку не остановить, то он будет до вечера выдумывать, кому и для чего понадобилась такая корзина.
– Пестерь? А зачем?
– Привязывается к воздушным шарам.
– Ну?! Кто привязывает?
– Раньше привязывали.
– А где ты такую взял?
– Корзина это моя. От дедушки она мне досталась. И сейчас мы начнем настоящее испытание.
– Какое испытание?
– А вот увидишь. Отвязывай веревку.
Веревки, на которую вешали белье, не хватило. Пришлось отвязать и ту, что висела в сенях. Веревки привязали к углам корзины и, соединив все эти веревки в одну, перекинули через балку под навесом. В общем, возни было много. Ребята вспотели, перепачкались в пыли и теперь, стоя внизу, удовлетворенно поглядывали на свою работу.
– Начнем, – предложил Володя, зажимая рукой неизвестно где порванную майку.
Но Венка задумчиво проговорил:
– Испытание бы сделать.
– Какое еще испытание? – нетерпеливо спросил Володя. – Лезь в корзину, или я полезу.
Но Венка все стоял и смотрел куда-то в сторону, и взгляд у него сделался далекий и мечтательный. Володя посмотрел туда же, куда и Венка, и тоже в его глазах появилось задумчивое выражение.
– Да, – протянул он, – хорошо бы.
– Как взаправду, а?
– А что ему сделается? – спросил Володя.
– Ничего. Он даже будет доволен, – горячо подхватил Венка. – Посиди-ка все время в клетке…
– Мы его только испытаем.
– Ну, давай.
Венка начал вертеть корзину, чтобы веревки перекрутились как следует, а Володя отправился за кроликом. Он выбрал самого смирного и пушистого. Кролик сидел на руках и только пошевеливал прозрачными ушами. Когда его посадили в корзину, он сейчас же принялся грызть прутики.
– Пускай! – скомандовал Володя.
Корзина завертелась сначала медленно, потом все быстрее и наконец так, что уже нельзя было разглядеть, сплошной полосатый вихрь.
Венка сказал:
– Космическая скорость.
– Интересно, что он там сейчас чувствует? – спросил Володя.
Результат испытания заставил самих испытателей почувствовать себя не очень хорошо, потому что кролик лежал на боку и только судорожно дергал лапками. Но он все-таки потом очнулся. Ему дали понюхать травы, и он перестал дергаться и зашевелил носом.
Чтобы придать себе бодрости, Володя оказал:
– Ничего… Если его каждый день крутить, то он привыкнет.
– Конечно! – с энтузиазмом подхватил Венка.
– Первый-то раз всегда трудно.
– Ясно, трудно…
– Главное, не бояться.
Венка нерешительно спросил:
– Ты будешь?
– А ты?
– Давай, закручивай.
– Ну нет. Почему ты первый?
– Тогда давай вместе.
Они отнесли кролика обратно в клетку и приступили к делу. До отказа закрутили веревку, потом Володя влез в корзину, а за ним прыгнул туда и Венка.
Сначала все было очень хорошо, пока корзина не очень разошлась. Но когда она набрала скорость, то Володя сразу понял, как туго пришлось кролику. А потом он перестал думать о кролике, потому что ему и самому стало так туго, как будто бы он объелся и, кроме того, снова заболел свинкой.
Наверное, то же самое происходило и с Венкой, но проверить это не было никакой возможности, потому что их так крутило, что все перемешалось, и разобрать, где Венка, а где Володя, было уже невозможно. И вообще ничего нельзя было разобрать – кругом одна тошнотворная муть.
Хорошо, что все это не так уж долго продолжалось. Корзина крутилась все тише и тише, блеснул солнечный свет, замелькали знакомые предметы, от этого мелькания стало совсем уже нехорошо, будто сидишь на одном месте, а голова, как волчок, отчаянно крутится на шее и гудит. Володю затошнило, он лег на дно и сразу понял, что тогда чувствовал кролик.
Когда он открыл глаза, корзина все еще крутилась, но уже медленно и в обратную сторону, так что стало полегче. Венка стонал, не поднимая головы. Володя выполз из корзины, хотел и товарища вытащить, но как только он ступил на траву, весь белый свет закачался и отчаянно завертелся вокруг Володи. Это было очень смешно: один он стоит, а земля вертится и сшибает с ног. В другое время он бы, конечно, посмеялся, а сейчас что-то не хотелось. Тем более, он уже не стоял, а лежал, прижавшись щекой к траве, которая продолжала раскачиваться.
Из корзины послышался стон:
– Вовка, ты где?
– Я здесь.
– Живой?
– А ты?
– Я немного еще живой…
Они помолчали. Потом Венка поднял голову и снова бледным голосом спросил:
– Тебя выкинуло или ты сам?
– Сам вылез.
– А я испугался, думал, куда это тебя занесло.
– Иди сюда. Отдохнем да снова полезем. Надо привыкать.
Венка вылез и сел напротив. На него неинтересно было смотреть – такой он был весь бесцветный, белый, как береза.
– И ты, как береза, – прошептал Венка. – Весь зеленый. Знаешь, Вовка, давай потом будем привыкать. Завтра, а то сразу привыкнем, а потом что делать будем?
– Эх ты, – без всякого воодушевления пролепетал Володя.
В это время неизвестно откуда появился Васька. Он посмотрел на обоих приятелей, на пестерь, покачивающийся на веревке, и сразу все понял.
– Слетали? – спросил он. – Ну, как там, на Луне? Здорово вам лунатики наподдавали. А мне покачаться можно?
– Иди, иди, – проворчал Володя, – нечего тут…
Но вдруг Васька сообщил:
– Ну, вы не очень-то. Через пять дней в школу пойдем, а я теперь с вами в одном классе учиться буду. Понятно? Я теперь второгодник и над вами старший.
Тут как-то сразу они пришли в себя и в один голос закричали:
– Болтаешь ты, Васька!
– Уже в школу!
– Да вы что? И вправду с Луны свалились! – засмеялся Васька. – Всю память у вас отшибло. Через пять дней прощай, свободная жизнь!
И все сразу притихли под горячим солнцем: прошло лето, промелькнуло.
– Примолкли? – мстительно засмеялся Васька.
Венка вздохнул. Володя пригрозил:
– Посмеешься еще, погоди.
– А мне теперь хоть бы хны! – сказал Васька. – Я еще в прошлом году все уроки прошел-выучил. Я теперь, захочу если, завалюсь пятерками.
– У Марии Николаевны запищишь, – пообещал Володя.
– Видал я всяких, – продолжал бахвалиться Васька, но все-таки спросил: – А она у вас какая?
– Она – железо, – поднял кулак Володя. – У нее не выкрутишься.
Васька все еще храбрился, хотя было заметно, что ему стало не по себе.
– Не страшно. У меня шкурка дубленая.
– Башку надо дубленую, а не шкурку, – сказал Венка.
Володя спросил:
– Ты про Митьку Семячкина слыхал?
– Какой еще Семячкин?
– А такой вот, вроде тебя, задавала. Два года во втором классе сидел, ничего не хотел знать. На все педсоветы его вызывали и на родительские комитеты. Пионеров к нему прикрепляли, а он плевал на все.
– Лупили его дома, наверное, как собаку? – загрустил Васька.
– Некому было. Отец на фронте погиб, а мать что?
– Матка, это не страшно, – согласился Васька. – У нее жалость. По затылку шлепнет и все. Ну, а что Митька?
– На третий год остался.
– Силен!..
– Вот тут Мария Николаевна за него и взялась.
– Как взялась?
– Узнаешь, – пообещал Володя. – Она всегда говорит, что наш класс должен быть лучшим в школе. У нас за четверку и то прорабатывают на собрании.
– Да Митька-то что?
– Не выдержал. В другую школу перешел.
– Ну и ладно, – сплюнул Васька. – Об меня она расшибется.
Только это у него получилось не очень-то уверенно.
Глава четвертаяПервый день в школе после каникул – самый бестолковый. Еще никто толком ничего не может сообразить, никто не знает, кончилось лето или еще не кончилось. Все носятся по коридорам, по лестницам, залетают в свои и чужие классы.
И все кругом такое новое, чистое, блестящее и пахнет краской. А когда пахнет свежей краской, то всегда ждешь, что сейчас тебе покажут что-то такое, чего еще никогда не показывали. Почему бы это?
И еще в школе пахнет солнцем, свежей травой, цветами, и нисколько не пахнет школой. Наверное, поэтому никто и не верит, что уже кончилось лето, а все носятся как дикие, да что-то орут, что-то пытаются рассказывать. А кому рассказывать, когда никто не хочет слушать, а всем хочется рассказывать, потому что каждый думает, что только у него были самые интересные приключения. Ну, конечно, многие такое выдумывают, что даже самим делается интересно.
Особенно Венка отличается. У него такая богатая фантазия, он в одну минуту может навыдумывать столько, что хватит рассказывать на целый день. А главное, так рассказывает, что ему верят. Ну а сейчас, конечно, перестарался, рассказал, как в лесу встретил тигра, маленького такого тигренка. Сначала тигренок испугался, а потом ничего, привык и даже в определенное время приходил к Венке поиграть.
В это время показался Васька Рыжий. Он шел, ни на кого не глядя, расталкивая малышей и стараясь наступать девочкам на ноги. При этом он приговаривал бойко, как на базаре:
– Рассыпайся, горох, на тысячу дорог.
Подойдя к мальчикам постарше, он сморщил свой носик-репку и спросил;
– Кто тут главный?
Никто не ответил, тогда Васька заявил, что теперь он будет над всеми атаман, потому что он старше всех и сильнее всех. Когда подошел Володя, он даже не посмотрел на него. А у Володи характер такой, что даже мальчишки из старших классов с ним не связываются. Это не потому, что он сильнее всех. Нет, есть и посильнее, но зато он очень ловкий и какой-то бесстрашный. А Васька вообразил, что если он второгодник, то все его испугаются.
– Ты тут потише, – предупредил Володя.
Васька спросил:
– А что?
– Вот тогда узнаешь.
– Хо! – сказал Васька и толкнул Володю.
Толкнул не сильно, наверное, хотел испугать, но тут Володя ударил его по руке. И, чтобы уж Ваське урок этот запомнился надолго, он еще повторил старую дедовскую, вечкановскую поговорку:
– Я – сучок дубовый, от меня и топор отскакивает.
Васька сморщился от боли, но в драку кинуться не отважился, а только подергал носиком, как кролик, и как бы даже весело сказал:
– Ну и Ладно. Изувечил ты меня. Теперь мне целый месяц писать нельзя.
– Правильно, – сказал Павлик Вершинин, – у нас класс дружный.
А он зря не скажет, потому что это был самый справедливый мальчик в классе, а может быть, и во всей школе. А сам он маленький, но очень серьезный, разговаривает нежным, как у девчонки, голосом. Но уж если что скажет этим своим нежным голосом, то все знают: так и надо.
– Ты, Васька, не задавайся, – подтвердил Володя, – мы тут все дружные. У нас один Сенька Любушкин не дружный.
Это была правда. Сенька – такой очень розовый, толстогубый, в очках – круглый пятерочник, украшение класса. Это ему дома внушают, что он украшение и что он самый лучший на свете. Ему так долго это внушали, что он в конце концов и сам поверил, что он какой-то особенный. Ростом он почти с учительницу, и даже смешно, что такой верзила боится Володю.
Ну, конечно, ему и достается за то, что он очень много о себе думает.
Володя и сам учится отлично, и рисует лучше всех, и по физкультуре первый, но никогда никто даже и не подумал назвать его украшением. Что касается Марии Николаевны, учительницы, то она, конечно, просто рассмеялась бы, если бы кто-нибудь так назвал Володю. Хорошее «украшение», если его то и дело приходится призывать к порядку: «Володя, не вертись, Володя, оставь в покое Милочкины косы!»
Милочка Инаева – полненькая, хорошенькая девочка. У нее самые длинные косы в школе, золотые и пушистые. Они не дают Володе покоя. Сколько он вытерпел из-за этих кос! – ни в сказке сказать, ни пером описать.
Но, несмотря на это, Володя на нее никогда не обижается. Он понимает: сам виноват. Кроме того, Милочка – не так себе, обыкновенная девчонка. Ее мама артистка, и сама Милочка ходит в кружок художественного слова, часто выступает на школьных вечерах и один раз даже приветствовала областную конференцию в оперном театре. За это подарили ей такую коробку конфет, что всему классу хватило по одной, да еще сколько осталось. А самое главное, она – капитанская дочка. У нее отец капитан-летчик. Он иногда заходит в школу в своем блестящем мундире. Его встречает директор Николай Иванович и говорит:
– Здравия желаю, товарищ капитан.
А тот отвечает:
– Здравия желаю, товарищ капитан.
Потому что директор тоже не так давно демобилизовался и даже еще носит военный мундир, только без погон.
А вот Милочкина подружка Таня Кардашинская совсем не такая.
Глаза у нее зеленые, таких ни у кого больше нет, а сама она очень вредная. Ее лучше и не затрагивать: глаза свои сощурит и так высмеет, что не знаешь, куда и спрятаться.
Это она прозвала Катю Климову «скрипучкой» за то, что Катя всех считает бестолковыми. Как будто никто ничего не понимает, и только она одна все знает. И на всех ворчит, и так ходит по коридору, как будто она тут расхаживает одна и поговорить ей не с кем.
Но сегодня даже и она не выдержала, и ей захотелось рассказать какой-то случай из своей жизни.
– А у нас на соседней даче была одна девочка, у нее мама ездила в Испанию. Она знает испанские слова и даже одну песню.
Все сразу, конечно, начали просить Катю спеть.
– Ах, не приставайте. Все равно ничего вы не поймете: там все одни испанские слова.
Но видно было, что ей очень хочется спеть, она ломалась только для того, чтобы ее уговаривали. В общем, поломалась, а потом запела тонким дрожащим голосом:
– Мама, чау, чау, чау… Мама, чау, чау, ча!..
Оказалось, что вся песня состоит из этих двух слов, и когда ее спросили, что значит «чау», Катя противным голосом проскрипела:
– У испанцев много одинаковых слов, и вам все равно этого не понять.
Тут все начали выкрикивать на разные голоса:
– Чау! Чау! Чау!
И докричались до того, что чуть не прозевали звонок. Первый звонок, как всегда, поручается подать одному из новичков. На этот раз попался какой-то особенно бойкий первоклашка. Уж он и постарался же! Он лихо пронесся по всем коридорам, по всем лестницам, всех оглушил, и так как он еще не знал, что где помещается, то, разгорячившись, влетел в учительскую. Только здесь его лось поймать и обезоружить.
Итак, прозвенел первый звонок, и тут же все сразу поняли, что кончилось лето и наступил долгий, строгий учебный год.
Новый учебный год – совершенно новый мир. Новый класс в эту минуту напоминает планету, на которую только что опустилась космическая ракета. Ура! Три десятка космонавтов, растрепанных, нетерпеливых, жаждущих скорее до всего дорваться, высаживаются на планету для новых, необыкновенных открытий.
И вот уже все сидят на своих местах. Громко раздаются в опустевшем коридоре знакомые шаги. Стремительно входит учительница Мария Николаевна. Она самая лучшая в школе – иначе и быть не может; она самая молодая – работает только третий год, самая красивая и нарядная и, наконец, самая строгая. Она всегда говорит, что их класс должен быть лучшим в школе. У нее даже улыбка и то строгая. Вот она вошла, поздоровалась, внимательно посмотрела на всех и строго улыбнулась:
– Ох, как вы все выросли!..
И каждый почувствовал, как он вырос на целый год, стал умнее на целый класс, значит, и спросу теперь с тебя знаешь сколько? Ого! Только держись!
Это было первое открытие в самом начале нового учебного года.
